Леший. Глава 20

Андрей Андреич
Леший
авантюрный роман



ГЛАВА 20

20 июня 2003 года, пятница

Этим утром профессор Лиховцев пребывал в приятных заботах. Вчера ему позвонил Фукс и сообщил о своей готовности начать экспедицию. «Выступаем двадцать пятого июня, - сказал путешественник таким будничным тоном, будто извещал о каком-то рядовом событии. – Если вы, профессор, готовы оказать честь российской науке, собирайтесь в дорогу. Отправление в восемь часов утра». Этнограф давно и нетерпеливо ждал этого известия, но в мечтах своих видел сей исторический момент обставленным куда более торжественно. Испытав некоторое разочарование, Илья Фомич дал своё согласие послужить локомотивом научного прогресса и даже пообещал привлечь к экспедиции доцента Подковырова.

До назначенного срока оставалось всего четыре дня. Надо было успеть сделать многое. Во-первых, следовало испросить у руководства института отпуск. Лиховцев мог бы, конечно, оформить и командировку, но не хотел рисковать репутацией серьёзного учёного, опасаясь вполне предсказуемых насмешек со стороны скептически настроенных коллег. Устроить отпуск было нетрудно. Гораздо сложнее оказалось собрать в дорогу вещи. У этнографа было много вещей и всего один чемодан. В этом и заключалась основная сложность задачи.

Сборы Лиховцев начал с укладки книг. Несмотря на старания братьев Семёновых в личной библиотеке учёного их оставалось ещё достаточное количество, и чемодан наполнился до краёв, не вместив в себя и четверти полезной литературы. А ещё нужно было взять в дорогу бритву, запасные очки, тетради для записей, смену белья, резиновые сапоги, зонтик и запас сухарей на случай непредвиденных обстоятельств. Таким образом, локомотив российской науки зашёл в тупик.

Пришлось посоветоваться с дочерью. Любаша рассудила с типично женской практичностью: «Вместо книжек возьми с собой Акакия Сидоровича. У него в голове – Большая советская энциклопедия. И в чемодане его таскать не надо: пойдет своим ходом. А вот без очков ты точно снежного человека не увидишь, даже если он пробежит в трёх шагах от тебя. А ещё возьми корзинку. Говорят, грибов в этом году – тьма!»

Легкомысленное замечание дочери о грибах этнограф принял снисходительно. Но основная концепция Любочкиных рассуждений пришлась ему по вкусу. В самом деле, голова Акакия Сидоровича, напичканная специфическими знаниями, могла легко компенсировать в походе недостаток справочной литературы. Илья Фомич с лёгким сердцем выложил приготовленные к путешествию книги обратно на полки, оставив в чемодане лишь альманах этнографического общества за ноябрь тысяча девятьсот восемьдесят второго года, в котором была напечатана его статья об автоэтнонимах некоторых северных народов России, и с которым он не расставался никогда. Для определения на местности Лиховцев взял компас, транспортир и Любочкину готовальню. Оставалось только насушить сухарей, и, в принципе, этнограф мог считать себя готовым к экспедиции.

Куда хуже обстояли дела у профессорской дочери. Её трудности в подготовке к походу имели вектор, прямо противоположный заботам отца. У Любы было много чемоданов и мало вещей. Следует также учесть, что Лиховцевы – отец и дочь – ждали от экспедиции разных результатов. Если профессору была важна научная составляющая мероприятия, то генеральной целью Любаши было завоевание сердца возлюбленного. Для осуществления этой нелёгкой задачи транспортира и компаса было явно недостаточно.

Люба критически пересмотрела все свои наряды и пришла к неизбежному и типичному для всякой женщины выводу: ей совершенно нечего надеть! В связи с «тройкой» по химии поощрительный поход с отцом по магазинам был безжалостно отменён, и у Любочки осталось лишь «древнее тряпьё», из которого самым свежим приобретением была кроличья шапка с помпонами, да и та никак не подходила к романтической прогулке по июньскому лесу. Положение можно было считать катастрофическим, но не безнадёжным.

Люба была девушкой не только красивой, но и неглупой. Такое редкое сочетание качеств неизбежно рождает в женщине свойство, которое мужчины называют коварством. Сами женщины считают это обыкновенной практичностью. В незамутнённом мужскими заботами мозгу школьницы быстро созрел спасительный план. Для его реализации требовался спонсор. После непродолжительного размышления выбор пал на Мензуркина.

По случаю предстоящего в воскресенье экзамена в ГАИ Егор как раз получил у Фукса трёхдневный отгул и сейчас зубрил билеты в своей комнате. Для рандеву с кандидатом в спонсоры Любаша наложила на лицо минимум макияжа, а на голое тело натянула самую заношенную кофту, которая была не только ей мала, но и значительно поедена молью. Обтягивающая, вся в дырочках, кофта придавала внешности девушки одновременно бедности и эротизма – сочетания, наиболее подходящего для успешного выполнения поставленной задачи.

Комната Мензуркина была не заперта, и Любочка бесшумной тенью скользнула на территорию своей жертвы. Егор сидел за письменным столом – спиной к двери, и, увлечённый решением экзаменационных задач, не заметил появления гостьи. Фактор внезапности важен в борьбе с тараканами, но не для завоевания сердца спонсора. Понимая эту прописную истину, Люба предпочла не таиться за спиной жертвы, а заявить о своём присутствии.

- Егорка, к тебе можно? – спросила Любочка и, не дожидаясь ответа, быстро прошла через всю комнату – к письменному столу.

- Чего тебе? – с трудом подавляя раздражение, спросил Мензуркин.

В другое время Люба вряд ли потерпела бы такое хамство, но теперь слишком многое было поставлено на карту, чтобы разыгрывать из себя оскорблённую невинность.

- Прости, если помешала, - покладисто произнесла она. – Если хочешь, я уйду…

- Да ладно, - смутился Егор. – Ты по делу или так?

- Скучно стало…

- А я вот, видишь, билеты учу.

- Здорово. В воскресенье «права» получишь, верно?

- Надеюсь, - не без гордости сказал Мензуркин. – Главное, на вождении не засыпаться. Это, говорят, самое трудное. А билеты – это так… Надо только вызубрить.

- Ты сдашь, я точно знаю. Ты к технике способный, - льстиво заметила Любаша и грациозно взобралась на стол, положив обтянутую дырявой кофтой попку прямо на Егоркин конспект.

 Увидев перед своим носом голые коленки возлюбленной, Егор ощутил знакомый трепет желания. Предэкзаменационный мандраж мгновенно сменился движением гормонов – быстрым до головокружения. Пьянящий аромат Любочкиных духов многократно усилил этот эффект, и Мензуркин вдруг увидел, как его рука, помимо воли, потянулась вперёд и хищно легла на обнажённое бедро школьницы. Испугавшись, он зажмурил глаза, ожидая возмездия. Но случилось чудо: Люба как будто не заметила беспардонного поступка соседа. Скинув тапочки, она поставила босые ножки на стол, развернувшись к Егору боком так, что рука его сама соскользнула с бедра. Инцидент, таким образом, был исчерпан сам собой.

- А у тебя будет своя машина? – спросила Люба в продолжение затронутой темы.

- Какая машина? – очнувшись от наваждения, переспросил Мензуркин.

- Ну, к «правам» полагается автомобиль, - пояснила соблазнительница, - чтобы ездить…

- Конечно, будет! – хвастливо сообщил Егор. – Марат Арнольдович для экспедиции собирается использовать «Газель» и «Ниву». «Газель» поведёт он сам, а «Ниву» - мы с Вероникой – по очереди.

- А ты можешь взять «Ниву» до экспедиции?

- Зачем?

- Понимаешь, я стала собираться в поход, и тут выяснилось, что у меня совсем нет походной одежды. Мне надо купить кучу шмоток. Не таскать же всё на себе! Ты ведь знаешь, Федька Кукиш такой хилятик, ещё надорвётся…

- А причём тут Кукиш? – ревниво спросил Егор.

- Ну, он согласился мне помочь с покупками, - «простодушно» поведала Любочка.

- Можно и без него обойтись, - насупившись, произнёс Егор. – Хочешь, я с тобой по магазинам пройдусь?

- А у тебя есть деньги?

- Зачем деньги? – удивился Мензуркин.

- Вот чудак, - беззлобно улыбнулась Любочка. – Кто ж тебе что-то продаст без денег?
До Егора наконец дошло, что расточаемые соседкой любезности отнюдь не бескорыстны. Холодный разум подсказывал юноше, что следовало бы послать коварную вымогательницу ко всем чертям, но мужской организм имеет свойство противоречить холодному расчёту, когда бушуют чувства, вызванные близостью желанного женского тела.

Любочка, почувствовав, что жертва колеблется на перепутье желаний, решила бросить решающую гирьку на свою чашу весов. Поджав к себе ножки, она обхватила коленки руками, и ловко развернувшись на попке, обратилась к лицеисту лицом. Жгучие очи девушки выражали столько страсти, что Егор не выдержал и опустил глаза, при этом взгляд его упал на открывшийся из-под кофточки розовый лоскуток шёлковых трусиков. Жар доменной печи обдал всё тело юноши, и он поплыл словно воск горящей свечи…

- Сколько надо денег? – хриплым голосом спросил Мензуркин, не в силах оторвать взгляда от трусиков Любаши.

Люба решила, что Егорка близок к обмороку. А поскольку обморок не входил в планы обольстительницы, она свесила ножки со стола и, слегка отодвинувшись от жертвы, наигранно произнесла:

- Ой, много… У тебя столько нет.

- Ага, у меня, значит, нет, а у Федьки есть? – обиженно хмыкнул Мензуркин. – Да знаешь, сколько я зарабатываю? Кукишу и не снилось!

- Правда? Ой, спасибо, Егорушка! – радостно воскликнула профессорская дочь. – Дай я тебя поцелую…

Не дав Мензуркину опомниться, Люба быстро чмокнула его в губы и ласково потрепала рыжую шевелюру.

- Когда пойдём? Завтра? – быстро спросила она.

- Когда скажешь, хоть сейчас, - с готовностью отозвался осчастливленный лицеист.

- Тогда я пошла одеваться…

Торжествуя победу, Любаша вышла из комнаты, оставив Егора наедине с обманчивым и кратким счастьем от первого в жизни поцелуя.

Мензуркин даже не предполагал, что хождение с девушкой по магазинам может быть столь утомительным. В первые часы шопинга он ещё держал в голове постоянно растущую сумму потраченных денег, но к обеду сбился со счёта. Пакеты с покупками, бесконечные примерки и голод постепенно доконали спонсора, и он попросил тайм-аут. Наскоро перекусили в «Макдоналдсе» и продолжили изнурительную прогулку по магазинам. К вечеру Егор понял, что учить билеты ему придётся ночью.

Люба торжествовала. Она и не предполагала, что у «придурковатого пэтэушника» может быть столько наличности. Для Егора же неприятным открытием стал тот спорный факт, что для поимки снежного человека потребуется такое количество нижнего белья, блузок, юбок и косметики. Если кроссовки, туристские ботинки и непромокаемый плащ ещё как-то укладывались в представления юноши о необходимой походной экипировке, то четыре купальника, два вечерних платья, шёлковые перчатки, колготки и крем для загара, купленные Любашей, существенно расширили мировоззрение лицеиста. Деморализованный тяготами непривычного занятия, Мензуркин утратил всякую бдительность и покорно оплачивал всё, что выбирала его спутница. К семи часам вечера Егор, навьюченный пакетами, словно караван верблюдов, еле волочил уставшие ноги. Глядя на него, Люба подумала, что, действительно, не помешал бы автомобиль.

- Ну, вроде всё, - с облегчением сообщила профессорская дочь, выведя спонсора из последнего магазина. – Домой поедем на такси, а то ты, похоже, устал.

- Ничего, я могу и пешком, - апатично произнёс Егор, с трудом соображая, достаточно ли у него осталось средств, чтобы оплатить ещё и такси.

- А, в общем, ты прав, прогуляемся. Гляди, какой чудный вечер! Мы так давно с тобой не гуляли по вечернему Питеру…

- Давай лучше на такси, - взмолился Мензуркин, сообразивший, что, если денег не хватит, можно будет взять из домашней заначки.

- Ты всё же не романтик, - разочарованно сказала Люба и остановила частника.

Поздно вечером, примеряя обновки, Люба Лиховцева подумала, что Егор не такой уж никчёмный человек. Мензуркин же в это время тупо глядел в карточки экзаменационных заданий. При этом он был далёк мыслями от правил проезда перекрёстка и прочих несущественных тем. Юноша всеми силами старался разобраться в своих ощущениях, рождённых странными событиями минувшего дня, но никак не мог объяснить природу своих терзаний. Попытка применить универсальную формулу Льва Николаевича ни к чему не вела.
«Наверно, я читал не ту книгу, - с огорчением думал Егор. - Завтра же возьму у Вероники другую. Впрочем, нет. Лучше после экзаменов. Успею что-нибудь прочитать до экспедиции».

С этими благими намерениями Егор уснул прямо на экзаменационных билетах.


Из дневника Любы Лиховцевой:

«24 июня, полночь. Всё! Стрелки наконец-то сошлись! Наступила знаменательная дата. Уже сегодня начнётся эта дурацкая экспедиция. Дух захватывает при мысли о том, что в последующие дни, а, быть может, даже недели мы с Маратом будем неразлучны! Но самая прекрасная новость, то, что он не берёт в поход Веронику! О таком подарке судьбы я и мечтать не смела. Надеюсь, Егорка ничего не напутал. Впрочем, я ведь переспросила трижды, и он поклялся, что она останется в городе. Сказал, мол, надо кому-то остаться, чтобы координировать какой-то там бизнес. Ну, и чёрт с ней, пускай координирует, соперница мне не нужна…»

Мензуркин не обманул Любашу. Марат Арнольдович, в самом деле, принял решение оставить Веронику в Питере. По его расчётам корпорация «Чудо» со всеми её филиалами исчерпала лишь половину охваченных ресурсов. Бросать дело на середине пути генеральный директор счёл нецелесообразным. И дело было вовсе не в жадности командора. К деньгам он относился, хоть не презрительно, но и без болезненного обожания. Просто он не был уверен, что накопленных средств хватит для успешного завершения экспедиции.

- Мне не нужны эти деньги, - заявил он компаньонам накануне. – Хочу, чтобы между нами было полное взаимопонимание. Когда наша экспедиция завершится – успешно или нет – я прекращу деятельность «Чуда», а заработанные фирмой средства вы можете разделить между собой. Половину тебе, Егор, половину Веронике.

- А вам? – удивился референт.

- Я не оставлю себе ни копейки. На жизнь я всегда себе заработаю. А счастья на таких деньгах не построишь.

Веронике не понравился тон командора. Её представление о счастье в последние месяцы было неразрывно связано с самим Маратом, а не с половиной «чудесного» капитала. В этот момент она с особой остротой почувствовала, что борьба за сердце возлюбленного ещё не окончена. Тем болезненнее она восприняла решение Фукса оставить её в Петербурге. Сопротивлялась Вероника, как могла, но командор был непреклонен.

Не желая доводить спор до ссоры, девушка, скрепя сердце, подчинилась.