Михаил Окунь
«С ПОХМЕЛЬЯ ВЕЛИКАЯ СТОНОТА…»
Иностранцы о пьянстве на Московской Руси
«Руси есть веселие пити, не может без того быти» - этой сакраментальной фразой, которую якобы, согласно летописи, произнес князь Владимир Красно Солнышко, и принято со ссылкой на русский национальный характер оправдывать отечественное пьянство. А со стороны предмет, как известно, виднее. О чем же свидетельствовали иностранные путешественники, посетившие Московскую Русь в ХYII веке?
Картину домашнего пьянства зажиточных московитян со знанием дела описывает англичанин Флетчер (цит. по изданию: О государстве русском. СПб, 1905):
«Стол у них более нежели странен. Приступая к еде, они обыкновенно выпивают чарку или небольшую чашку водки (называемой русским вином), потом ничего не пьют до конца стола, но тут уже напиваются вдоволь и все вместе, целуя друг друга при каждом глотке, так что после обеда с ними нельзя ни о чем говорить, и все отправляются на скамью, чтобы соснуть, имея обыкновение отдыхать после обеда, так точно как и ночью. Напиваться до пьяна каждый день в неделю у них дело весьма обыкновенное». Касаясь жизни простонародья, автор добавляет: «Вот почему народ (хотя вообще способный переносить всякие труды) предается лени и пьянству, не заботясь ни о чем более, кроме дневного пропитания».
Наиболее яркие сцены кабацкого пьянства дает Адам Олеарий в своем «Подробном описании путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 гг.» Послушаем его:
«Порок пьянство распространен в русском народе одинаково во всех состояниях, между духовными и светскими, высшими и низшими сословиями, старыми и малыми, до такой степени, что если увидишь по улицам там и сям пьяных, валяющихся в грязи, то не обращаешь на них внимания, как на явление самое обычное. Попадет извозчик на такого пьяного, валяющегося на улице и ему знакомого, то взвалит его на телегу и отвезет домой, где получает плату за благополучную доставку. Русские никогда не упускают удобного случая выпить и опохмелиться чем бы то ни было, но большей частью просто водкой. Они считают за великую честь, если кто в гостях или собраниях им поднесет чарку и более водки, а простой народ – холопы и крестьяне – так ценят такую честь, что если какой-нибудь боярин поднесет им из собственных рук три и четыре и т.д. чарки, то они всё будут пить из опасения оскорбить отказом, до тех пор, пока не свалятся на месте, причем иногда отдают тут и душу Богу».
На праздники же, на масленой неделе, например, по словам Олеария, «русские до такой степени услаждают себя и напиваются водкой, медом и пивом, что теряют всякое сознание, вследствие чего бывает всякого рода разгулье и шалости, а в прежнее время совершалось множество драк и убийств».
На какие же шиши столь бурно накачиваются? Олеарий приводит следующее наблюдение: «Между прочим я заметил одного, который, пропивши кафтан, вышел из кабака в одной рубашке и, встретив на дороге хорошего приятеля, также направлявшегося к кабаку, опять вернулся с ним в кабак. Через несколько часов молодец мой вышел снова из кабака, но уже без рубашки, в одних портах. Когда я спросил его, куда дел он рубашку, кто отобрал ее у него, он отвечал с прибавкою обычной матерной брани, что это сделал целовальник. Затем, заметивши, что где остались кафтан и рубашка, там могут остаться и порты, он вернулся опять в кабак и через некоторое время вышел оттуда уже совершенно наг. Сорвавши полную руку травы одуванчик, росшей около кабака, он прикрыл ею свое срамное тело и отправился себе домой веселый и припеваючи».
О том, что выражение «пропиться до гола» носит отнюдь не фигуральный характер, свидетельствует и голландец Фан-Кленк: «Простой народ так падок до вина, что часто они не только летом, но и зимою при жестоком холоде не только пропивают свое верхнее платье, но и нижнее, даже рубаху с тела, и голышом выбегают из кабака домой. Даже женщины из простонародья допиваются иногда до того, что оставляют платье свое под залог и голые, вытолканные из кабака, валяются от пьянства на улице и часто терпят ущерб своему целомудрию, которое и так не очень велико».
Как-то раз по российскому телевидению промелькнул сюжет: в неком городе водку разливают в «посуду клиента», в основном в трехлитровые банки. Это новшество, однако, с бородой. Одно время на Руси для борьбы с пьянством (а боролись уже тогда) вместо кабаков были заведены так называемые «кружечные дворы», где водку маленькими порциями не продавали. На этот счет зоркий Олеарий замечает:
«Но от такого распоряжения повседневное пьянство мало уменьшилось, ибо несколько соседей складываются вместе, покупают себе штоф и более водки, и не расстаются, пока не опорожнят посуды, причем тут же и свалятся друг подле друга. Некоторые же покупают водку разом по большому количеству и тайно распродают ее по чаркам. Поэтому хотя теперь и не видно такого уж множества до гола пропившихся, но все-таки не мало меньше прежнего встречается пьяного народу, шатающегося и валяющегося по улицам. Женщины тоже вовсе не считают за стыд напиваться до пьяна и валяться пьяными на дороге подле мужей своих».
Что верно, то верно: борьба с пьянством – дело весьма тонкое, кавалерийским наскокам запрещающих указов не поддающееся.
Другие иностранные путешественники, посетившие Москву примерно в это же время, кое-что добавляют к картинам повального пьянства, нарисованным Олеарием. Вот короткие свидетельства некоторых из них.
Яков Рейтенфельс (1680): «В праздники им позволено, даже дано преимущественное право напиваться безнаказанно до пьяна; тогда можно увидеть, как они валяются на улицах, замерзнув от холода, или развозятся, наваленные друг на друга на повозках и санях, по домам». И далее этот автор припечатывает: «Хотя русские и стараются извинить свое постоянное пьянство, ибо они предпочтительно пьют водку и днем и ночью, тем, что, кроме давнишней привычки (весь север-де уже с издавна много пьет), оно им еще необходимо для защиты от холода, но все-таки им не удается вполне смыть с себя позорное пятно пьянства».
Иоганн Георг Корб (1698, 1699): «Праздник Пасхи русские справляют непрерывным разгулом. При этом женщины не отличаются большим воздержанием сравнительно с мужчинами; обыкновенно они первыми начинают безобразничать от неумеренного употребления водки, и почти на всех улицах можно встретить их, бледных, полунагих и бесстыжих».
Джон Перри: «Существовало обыкновение не только на больших праздниках, где присутствовал двор, но и в частном собрании приятелей, перед тем, как они разойдутся, напаивать их до опьянения, а если они не напьются, считалось, что прием не был достаточно радушен. Обыкновенно их приневоливали и заставляли пить, и доходило до такой степени, что двери и ворота замыкали, и к ним приставлялась стража, чтоб никто не мог выйти, прежде чем не получит свою долю».
Впрочем, уже упомянутый выше Фан-Кленк подмечает, что и приезжий люд отнюдь не отстает от коренного населения: «В Москве принято и у немцев, и у русских эту пасхальную неделю угощаться, пировать и так напиваться, что они забывают обо всем и находятся в бесчувственном состоянии: это они называют хорошо угоститься».
«Река времен в своем стремленье» хотя и «уносит все дела людей», но в освещаемом данным очерком вопросе, пожалуй, мало что изменила. И по-прежнему нам, как и пращурам нашим, грозят «с похмелья великая стонота, очам отемнение, уму помрачение, рукам трясание…»
Опубликован: еженедельник "Невские ведомости" №4-1992; еженедельник "Калейдоскоп" №№ 21-1997, 34-2002; газ. "Петербургский ресторан" №7-1996, "Волховские огни" №142 (14944) от 18.09. 1996 и др. газетные издания; на английском языке: Foreign Reflections on Drinking in Russia. "Neva News" №9, June 1-15, 1992.
Журнал "EDITA" (Гельзенкирхен), вып. 2(36) - 2009.