Дубна 60-х родилась на фоне общего подъёма 60-х. Юрий Гагарин сказал 'Поехали!', а партия торжественно провозгласила, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. А в Дубне уже жили при коммунизме. Денег, правда, никто не отменял, но, что важно, они были, и, самое главное, было что на них купить. От физиков требовалось одно - делать открытия. И они их делали. В газетах много писали о новых победах на фронте ядерной физики и физик высоких энергий. И они были. Антисигма-минус гиперон, следы которого 'следопыты микромира' разыскали на одном из 40 тысяч снимков, стал третьим открытием по счёту.
Тогда было модно ставить фильмы и писать романы о физиках. Первыми были Михаил Ромм и Даниил Гранин (фильм 'Весна' 1947 года можно в расчёт не брать). Ромму писал Храбровицкий, и как это часто случается у сценаристов, остался за спиной режиссёра. Гранин писал сам, и получилось лучше, всё-таки у него техническое образование. Отдельные сцены 'Девяти дней одного года' снимались в Дубне. Когда Евстигнеев, вперив взгляд в застеклённую амбразуру, кричит: 'Нейтроны!' - он смотрит в вакуумную камеру ускорителя тяжёлых ионов в Лаборатории ядерных реакций. Сцена на танцплощадке снималась за Домом культуры; посмотреть собралось пол-Дубны одной молодёжи. Съёмки были в августе 1961-го, а к концу года фильм уже вышел на экраны и собирал полные залы. Полгода спустя в продаже появился и тут же был раскуплен роман Гранина 'Иду на грозу'. В 1965 году его экранизировали. Роль одного из главных героев, Олега Тулина, сыграл Василий Лановой, но думаю, что молодой (тогда) дубненский теоретик Владимир Кадышевский представил бы советскую физику на экране не хуже.
Всем вдруг захотелось узнать, что за люди дубненцы.
Приехала Светлана Жильцова, диктор центрального телевидения, пригласила Дубну играть в КВН. Приглашение было принято. Подготовились на скорую руку и проиграли команде Обнинска с треском. На въезде в город их встретил транспарант: 'Привет неумным кретинам!'.
Галина Николаева, автор романа 'Битва в пути', начала писать о физиках, приезжала за материалом и вдохновением в Дубну. Первые главы её незаконченного романа 'Я люблю нейтрино' позднее были опубликованы в журнале 'Наука и жизнь'. В 'Огоньке' появилась повесть Николая Асанова 'Богиня победы', наделала шума: три главы там действие происходят в Дубне, и в центре событий, конечно, - 'известный дубненец Тропинин', и как ни уверял потом автор, что это, мол, обобщённый образ, все сразу узнали Алексея Алексеевича Тяпкина.
В августе 1964 года по свету разнеслось, что в Дубне синтезирован 104 элемент таблицы Менделеева. Приехал московский журналист Валерий Аграновский, был милостиво принят Георгием Николаевичем Флёровым и по горячим следам написал документальную повесть в жанре 'История одного открытия'. Дал коллективный портрет Лаборатории ядерных реакций: Флёров, Друин, Оганесян, механик Плотко... и другие. Не все приняли эту повесть 'на ура'. Герцен Копылов откликнулся пародией, которая заканчивалась словами: 'Пахнет жареным. Это физики горят на работе'.
В. Г. Кадышевский сказал в начале 90-х, как будто подводя итог: 'Здесь, на дубненском пятачке всегда легко дышалось и хорошо работалось'. Подышать сюда приезжала сюда художественная интеллигенция Москвы. Поэты, актёры, драматурги, барды. Андрей Вознесенский признался в стихах: 'Люблю я ДУбну, здесь мои друзья!'. Здесь прятался от журналистов Сергей Юрский; отмечал свой пятидесятилетний юбилей Александр Галич. Юлий Ким жаловался в песне: 'А Дубна, она, ох, не близенько! А в Дубне одна тока физика...'.
Дубной заинтересовались археологи; прибыла экспедиция Государственного исторического музея, начались раскопки в Ратмино; в культурных слоях прошлого нашлись археологические подтверждения летописным упоминаниям Дубны XIII века; молодой город физиков стал прирастать древнерусской Дубной.
Но больше всего Дубна, витрина социализма, город первой категории снабжения, манила к себе, конечно, жителей окрестных деревень и городов.
А для физиков главным в Дубне была работа, и уж её-то было невпроворот - творческой, захватывающей, престижной и хорошо оплачиваемой. У кого было призвание, преподавали в школах. Где ещё, скажите, были школьные обсерватории? В Дубне они были. В одной из них потом распевался детский хор 'Подснежник' Татьяны Волковой - хорошая акустика! - а теперь там школьная библиотека, круг знаний.
Был уже воздвигнут пик Тяпкина. Уже и сам Алексей Алексеевич, точнее, не он сам, а по его эскизам в центральных экспериментальных мастерских сделали первые в Дубне водные лыжи. Уже носились на водных лыжах юные боги и богини, зарождалась школа братьев Нехаевских. Был уже экспресс 'Дубна-Москва', с подачей кофе во время движения, спасибо Бруно Понтекорво. Ему же Дубна обязана увлечением подводным плаванием.
По большим праздникам Дом учёных превращался в ночной клуб. Танцевали до утра. Сейчас этим не удивишь, а тогда это был запретный плод - и оттого особенно сладок. И всё это на фоне популярных в 60-е годы дискуссий на темы 'Может ли машина мыслить?' и 'Возьмём ли мы с собой в космос веточку сирени?'. Никто не думал, что это золотой век. Казалось, дальше ещё лучше будет. Особенно так казалось тем, для кого Дубна 60-х была Дубной их детства.
Первым серьёзным испытанием для содружества учёных стран социализма стал Китай. Летом 1965 года китайские сотрудники в полном составе (43 человека) вернулись на родину, а вместе с ними ушла 1/5 бюджета ОИЯИ, и только благодаря Н. Н. Боголюбову и его академическим связям брешь в бюджете удалось оперативно залатать. Вторым испытанием стал август 1968 года. Напрасно искать в дубненских СМИ того времени упоминание о вводе войск Варшавского договора в Чехословакию: единственным средством массовой информации в Дубне тогда была институтская газета 'За коммунизм', а в ней об этом ничего нет.
Зато в августе 68-го газета с удовольствием сообщила об открытии кафе 'Нейтрино'. И оно сразу стало любимым. В нём привлекало всё: название, интерьер, качество закусок, выдержанность вин, культура обслуживания. Нравилось, что первые блюда подают в бульонных чашках, на европейский манер, а не как у нас в общепите, в тарелках; нравилось, что чай можно пить в пакетиках на ниточках, то опуская пакетик чашку, то вынимая. И бутылочки с простоквашей здесь были маленькие, а не как везде, по пол-литра за раз... Может ли кафе стать символом города? 'Нейтрино' им стало. Герой романа Юрия Медведева 'Свадебный марш' размышлял у себя в Москве: вот бы поехать сейчас в Дубну и посидеть в кафе 'Нейтрино'... Высший шик был: прийти, сесть и заказать коктейль с яйцом.
Именно тогда родился молодёжный клуб. Долго спорили, что будет главным: дискуссии на острые темы современности или танцы? Решили: это будет джаз! Первое же заседание получило мощную поддержку джаз-банды аспиранта ЛТФ Бориса Гетманова. Звучал на том вечере в 'Нейтрино' и блюз Паркера, и 'Ночь в Тунисе' Гилеспи, и 'Мой любимый' Гершвина... Много чего было в тот вечер, а потом было ещё больше! В Доме культуры 'Мир' шли фильмы о Фантомасе, и никто не думал, что это пародия, смотрели все серии по-честному; а ещё был замечательный чешский фильм, тоже блестящая пародия на детектив - 'Призрак замка Моррисвилль'.
Счастлив тот, кто ухватил Дубну 60-х хотя бы на излёте. Уже проступали контуры семидесятых. На Большой Волге уже забивались сваи под будущий завод 'Тензор'. Попытка остановить строительство потерпела неудачу. Институтская Дубна вступала в свой позолоченный век. Впереди были последние открытия, попытка отделиться от Левобережья, преображённая Большая Волга, разрастание Чёрной речки и постепенное осознание 'кризиса жанра'...
В 1979 году в Дубну приехал Андрей Тарковский. Тогда проводились ежегодные кинофестивали стран-участниц. Каждая страна представляла фильм, ещё не шедший в широком прокате. Тарковский должен был представлять свой последний фильм "Зеркало". Однако в последний момент вмешалась местная партийная власть, и вместо "Зеркала" привезли "Андрей Рублёв". Что происходило за сценой, видели немногие.
Выходит Андрей Арсеньевич, стало быть, на сцену и о-очень издалека начинает говорить о том, как неловко ему представлять просвещённой публике фильм 15-летней давности. То есть, выдавать за новое то, что было сделано в середине 60-х годов. Как будто чувствует себя виноватым. Хотя ни в чём он не виноват. Оправдывается, хотя его никто не винит. И так он оправдывается, оправдывается, и у просвещённой публики, сидящей в зале, складывается впечатление, что на самом деле это она виновата в том, что Тарковский вынужден представлять фильм 13-летней давности. И от этого общее чувство неловкости в зале только нарастает, дистанция между художником и публикой увеличивается, и даже появляется холодок отчуждения. Видно, что человек встал в позу и не хочет из неё выходить. Точнее, хочет, но не может, потому что не знает как.
И тут на помощь пришёл случай. Из зала передали записку, Тарковский пробежал её глазами и зачитал вслух: 'Как вы относитесь к словам Ленина о том, что искусство принадлежит народу?'. В зале сразу установилась уважительная тишина. Вопрос попал в точку. Как раз к словам Тарковского о том, что его фильмы - это произведения искусства, а не товары повседневного спроса, и нет ничего удивительного в том, что его фильмы кто-то не понимает.
Как оживились ответственные работники!
Тарковский сказал:
- Я согласен с тем, искусство принадлежит народу. Но именно народу, а не тем, кто выдаёт свои интересы за интересы народа.
И всё! Как будто не было холодка отчуждения, как будто вернулась Дубна 60-х, которую мы потеряли, и уже не имело значения, что фильму уже 15 лет, и самих этих лет как будто не было, и когда погас свет, мы, сидевшие в зале, смотрели 'Андрея Рублёва' как в первый раз.
14.01.16