Седьмое Октября – Суббота
Вагон мягко качнуло, очень мягко, просто чрезвычайно мягко, как будто калыбель. Почему-то в этот момент я подумал, что не бывает на душе так хорошо и в то же время не бывает всё вокруг так прекрасно только потому, что мне хорошо, а ведь и мне-то хорошо потому, что всё вокруг так прекрасно. Никогда я не бывал наверное, в таком ухоженном вагоне, где всё просто блестало чистотой и новизной, никогда я не чувствовал столь мягкое движение поезда, как будто он не медленно едет, а плывёт вдоль платформы, и, наконец, ни в одном вагоне не было так тихо и прекрасно, как в раю.
Я сам себя спрашиваю, зачем, зачем я сейчас здесь? Зачем я сел в этот поезд? Зачем поехал во Владивосток? Ведь там, среди того, что было, я просто не смогу даже находиться, не говоря о том, что просто так жить.
Я спрашиваю себя, а блаженство, откуда, чёрт возьми, оно взялось, всё улетучивалось, ускользало, уступая место тёмному, беспросветному и нелепому до самой сумасшедшей нелепости давлению горя и невыразимой тоски. Почему мне сейчас было так хорошо, как будто я совсем не помнил, куда и зачем поехал??? Откуда всё это? А ведь оно периодически возникает в голове, как спасение, и ведь, повинуясь ему, я почему-то думал что приехав во Владивосток, обрету былую жизнерадостность и безаботность. Как я ошибаюсь!!! Какой же я дурак!!! Ну что меня дёрнуло, что? Почему я так взял, да и купил билет до Владивостока, и не просто так купил, а ведь копил деньги на него, во всём себе отказывал, только лишь бы поехать, только лишь бы добраться до туда. А зачем? Не затем ли, чтобы найти людей, чтобы растревожить свои и так незаживающие раны, чтобы знать всё о том человеке, которого уже просто нет, ну нет, и всё тут, почти десять лет, как нет. Неужели, узнав всё, что я хотел узнать, я поеду обратно со спокойным сердцем? Нет, нет и ещё раз нет. Я не смогу больше оттуда уехать, не смогу, что бы ни было. А что мне тогда делать? Ну, предположим, я узнаю всё, что я хотел, на это много времени не уйдёт, ну, ещё предположим, навещу я друзей своих – это тоже не такое уж и долгое время пройдёт, а дальше что?
Скорость нарастала, а прекрасное настроение, перемешиваясь с печалью, оттого всё показалось мне вообще несуразицей, казалось, росло вместе со скоростью и уже было глубоко наплевать, что там осталось и кто остался в прошлом, потому что теперь прошлого вообще не существует. Я уезжаю этим поездом, как будто покидая этот мир, как будто навсегда растворяясь в небытие, где-то в сером безвремении, в безмерно прекрасном и сладком безвремении, чтобы наслаждаться этим долго-долго.
Наверное, это совсем не происходило бы, если бы рядом небыло Ани. Да, конечно, не происходило бы, потому что поездка утратила бы свою романтичность, если бы не эта девушка, она, поездка, превратилась бы в заурядную, если бы не Аня, с которой просто всё расцветало наглазах. Может быть, я и не почувствовал бы этого прекрасного запаха воздуха вокруг, этой свежести, этого тихого и ласкового безмолвия, может быть я глубоко наплевал бы на то, что вокруг, а просто бы ехал, да ехал себе, не замечая ничего, но сейчас это было просто невозможно, просто немыслимо… Да и не ехал бы я сейчас, если бы не было Ани со мной, потому что некуда было ехать, совсем некуда без неё, да ещё к тому же во время школьных каникул. О, это чудо отрыва от бытности, это прекрасное мгновение, когда ничего нет вокруг,кроме нас, когда всё уходит на второй план, когда ничто неважно, совсем ничто, кроме того, что я здесь и сейчас. Ехать немного, всего четырнадцать часов, но эта поездка так надолго запомнилась мне своею безоблачностью и лёгкостью, что я хотел написать, давно хотел о ней написать вот так, в этих тонах, в этом прекрасном романтическом настроении.
Оно, вроде, всё, как обычно, но, кто знает, что это такое, тот меня сейчас понимает. Пусть обычно, пусть с кем угодно я мог ехать вот так, в этом поезде… Хотя нет… НЕ с кем другим моя поездка не показалась бы мне столь райской, как лишь с Анечкой, которая сейчас сидела рядом, которая с наслаждением смотрела на моё довольное лицо, которая была тоже довольна только потому, что был доволен я. Снами в купе, к слову сказать, так никто и не поселился до конца поездки, поэтому мы чувствовали себя свободно и легко, сами себе предоставлены, сами для себя существующие. Так, в прекрасном настроении и в светлых чувствах происходила наша поездка.
- времени половина одиннадцатого, а завтра уже хотя бы около восьми надо проснуться, - говорила Милая, когда мы поужинали, - потому что в восемь сорок мы прибываем в хабаровск.
- из твоего рассуждения я понял, что нужно бы лечь спать, - заключил я.
- всё правильно, мы ляжем спать, чтобы завтра быть в форме.
- тебя будет встречать кто-нибудь?
- нет, я решила упасть, как снег на голову.
- так ладно ты, но меня там уж точно не ждут?
- Это ещё почему? – её вопрос был задан строго, но строгости на самом деле было столько же, сколько вероятности в том, что мы сейчас не едем в этом поезде, а синхронно видим прекрасный сон.
- Ну… Наверное, потому что меня там никто не знает.
- Милый, тебя моя тётка знает, не потому что видела когда-то, а потому что я о тебе много рассказывала, даже больше, чем много. Могу сказать больше, она очень хочет тебя увидеть.
после этого впечатляющего разговора мы, пожелав друг другу спокойной ночи, легли спать.
Анечка заснула почти сразу, а я, переполненный впечатлениями, ворочался с боку на бок и никак не мог заснуть. наконец я очень мягко и незаметно погрузился в лёгкий сон, которого уже давно со мной не случалось, а вернее, не случалось столько, сколько я не засыпал рядом с Анечкой, а не происходило это с самого двадцать четвёртого Февраля…
Я больно ударился подбородком об стол, перед которым сидел в купе вагона, так больно, что искры посыпались из глаз. Мгновенно восспоминания, перемешанные с реальным отъездом из Москвы, отступили, целиком и полностью сдав позиции боли и злости на самого себя. Не знаю я, почему злился на себя, но в последнее время, что бы я не делал, мне всё не нравилось,хотя всё делал также, как обычно. Но зачем я поехал? Зачем? Разве не знал я, что ничего меня не ждёт там? Знал. Но не мог удержаться, поехал. Я почему-то брал билет, и знал, что не вернусь, вернее, думал, почему-то считал так, что не вернусь обратно. Но где основания моему суждению??? Где они??? Ведь мне придётся это сделать, придётся, во что бы то ни стало, вернуться, потому что у меня никого нет, вообще никого во Владивостоке, просто никого: один мой лучший друг, с которым я мог обо всём говорить, который меня принимал в любое время дня и ночи, который просто был человеком среди людишек, он… о нет… Ну, вобщем, его не стало, также, как и моей милой девочки, также, как моей Анюты, к которой, я, собственно, и еду. Как же так получилось, как? Что же тогда было???
В тот день я приехал из Артёма, приехал на выходные, ну, как всегда, приехал. Был дома, но недолго, потом сразу же решил подняться к Анечке, она жила выше, к ней надо было подниматься в сопку, хоть и недалеко, но скользко. Кстати, а какая скользота была в те выходные, это просто вообще страшно. Пока я ехал из Артёма, я умудрился три раза упасть, три раза, при моей-то гиперустойчивости, когда все вокруг падают, а я спокойно иду. И тут тоже не обошлось без падений, но только один раз, но больно, как никогда. Ладно, до сватьбы заживёт, а она скоро, уже через полгода. Блин, и машина чуть на меня не наехала, ведь место моего падения пришлось как раз на дорогу, где был вообще невиданный гололёд, ну просто вообще непонятно, как будто что-то натекло и застыло. Вобщем, дохромал я до дома Моей любимой, дошёл и до квартиры, благо, что в подъезде уже не скользко было, открыла дверь мне она, вся как всегда прекрасная и неповторимая, и у нас уже сложился обычай, после того, как я сниму с себя верхнюю одежду, сразу обняться и долго стоять вот так возле дверей. А потом, обычно, мы с ней доходили до кухни и там она меня угощала свежим ароматным горячим чаем. И вот, так и сейчас, мы с милой моей пьём чай, она с лаской смотрит на меня, спрашивает, как я был без неё неделю в Артёме, на что я отвечаю, что просто дико скучал по ней, что было чистой правдой, потому что я в эту неделю, просто как никогда, скучал по Анечке, просто хотелось волком выть, как скучал. А теперь мы были вместе, теперь всё было хорошо и просто прекрасно, потому что вот она, моя милая, вот она, протяни руку и дотронься. Но пришёл конец этой идилии, пришёл несразу, пришёл постепенно, а сначала пришли родители Анечки. Ну, пришли, да пришли, а мне почему-то стало грустно, как будто они отрывали меня от неё, как будто чему-то мешали. Они, Анечкины родители, очень хорошие люди, очень добры, и этого делать они не могли просто потому, что никогда этого даже и не пытались делать, но меня просто заклинило на этом, просто не было больше никаких мыслей, кроме тех, что почему-то сегодня всё как-то не так, как-то по-другому, как будто что-то должно произойти. Но ничего не происходило, пока мы сидели и просто так ни о чём говорили с моей милой, а потом я просто спросил Анечку, это было моим обычаем, я, как наивный ребёнок, спрашивал у неё всегда по поводу того, не изменила ли она своё мнение выходить за меня замуж прямо в Июле. Анечка всегда мне отвечала что-то такое, что укрепляло во мне веру в неё, веру в наше счастье, но вот сегодня…
- Анечка, милая, - говорил я, - может, ты думаешь, что я надоедлив, но мне просто необходимо знать это, просто, как бальзам на душу, ты только ответишь мне, и мне станет хорошо.
Девушка молчала и мне это показалось очень странным, но я продолжил:
- ты всё ещё не переменила своё мнение, и всё ещё хочешь, чтобы мы поженились?
Она ещё немного помолчала, как-то непонятно тряхнула головой и ответила:
- Ты правда этого хочешь?
Этот вопрос совсем выбил меня из себя, и тут все мои опасения, что что-то не так, подступили ко мне настолько близко, что на мои глаза навернулись, откуда они только взялись, слёзы, а Анечка, моя Анечка, между тем продолжала:
- Зачем, когда есть те, кто лучше? Ведь ты рано, или поздно, захочешь, чтобы у тебя были дети, а я не смогу тебе их дать, как бы не хотела.
- но ведь мы говорили с тобой на эту тему однажды и, я думал, больше к ней не вернёмся, так как весь инцидент был исчерпан ещё тогда.
- Это нам с тобой так казалось, но ведь жизнь, она возьмёт своё и из-за всего этого может такое возникнуть, что будет очень больно, а я очень люблю тебя, и не хочу видеть, что тебе плохо, понимаешь?
Чёрт! Что на неё такое нашло, я так и не понял. Ну что мне такого сказать, чтобы всё вернулось обратно, чтобы всё было, как раньше? Но нет выхода, похоже, что нет выхода, вообще нет его и нам или придётся расстаться… Нет!!! Нет!!! Не надо об этом, я буду спасать нашу любовь от гибели, буду, пока здесь, буду, пока с моей милой рядом, потому что без неё всё потеряет смысл.
- Ну а без тебя, ты понимаешь, будет ещё хуже, будет просто невыносимо, ты же знаешь это.
- короткое время, а потом всё забудется, такие, как я, не оставляют в памяти ничего.
Что со мной тогда случилось? Почему я не смог себя сдержать? Ну почему???!!! Помню, что тогда я раз и навсегда возненавидел даже мысль о том, что у меня будут дети, возненавидел всех детей сразу, всех, какие есть на свете, какие будут, всех и каждого!!! И тогда же, не знаю, то ли всё это вышло наружу, то ли ещё каким-то образом дало о себе знать, но я ответил так, что самому стало страшно:
- Раз такие, как ты, быстро забываются, раз ты считаешь, что ты нечто, что я могу бросить так вот, просто так, то я… понимаешь? Я,, вообще, даже и не стою одного твоего волоска, даже его ничтожной пылинки, понимаешь? а посему, я встаю и ухожу, встаю, и ухожу, понимаешь? И не будет меня больше, не будет, пока ты не оценишь те чувства, которые я испытываю, пока не перестанешь играть с ними, пока до тебя не дойдёт, наконец, кто ты для меня. Но до тебя не дойдёт, раз не дошло до сих пор, чем я намерен пожертвовать для тебя, до тебя не дошло также то, что все мои слова –это есть то, что на душе, а не детский лепет, мои слова, мои последние на данную минуту слова, это всё, что я могу тебе сказать. И несмотря ни на что, я люблю тебя, несмотря ни на что, я надеюсь, что ты сейчас скажешь мне, что… Чёрта с два ты что мне скажешь… Тогда я более не могу быть с тобой, потому что ты этого не хочешь, я ухожу, закрываю за собой дверь, ухожу из твоей жизни только потому, что не могу ослушаться тебя, из-за любви к тебе не могу ослушаться. Не суди меня строго, не суди, я просто поражён, я просто уйду и всё.
Я поднялся с места, вышел в коридор, оделся и открыл дверь на лестницу. Хотел позвать Анечку, чтобы она закрыла дверь за мной, но вспомнив , что замок защёлкивается, захлопнул её сам и пошёл к лифту. Взгляд мой обострился на всём вокруг, я запоминал всё, что проходил, чего касался, как будто я более никогда этого не увижу. Я выходил, почти что плача, почти что проклиная сам себя за всё то, что сказал, но слово, не воробей, и мне теперь придётся быть одному, совсем одному.
А дверь чуть позвякивает у лифта… А входную дверь надо смазать… А ступенечка у подъезда какая-то особенная… Чёрт!!! Зачем так??? Зачем я это запоминаю??? Не надо запоминать, не надо, а то случится плохое!!! не надо!!! Нет, всё помню, как сейчас помню!!!… Чёрт, снова эта заледенелая насмерть дорога!!!… Ой, снова грохнулся, ай, больно!!! Чёрт, и машина чуть не проехала по мне, хорошо, что хоть откатился… Дома… Трудно, плохо, беспокойно, что-то не нравится мне в том, что я ушёл, но я просто не мог иначе, если мне показали на дверь, значит, я должен был уйти. Но что-то тревожило меня, ужасно тревожило. Но я не могу больше, я люблю её, безумно, я не смогу так больше жить, не смогу без милой моей. А почему я не смогу? А почему я думаю о любимой так, что её вообще не вернёшь?!!! Она же есть, она ря… Нет, она не рядом, она очень далеко, она, я просто не представляю, как далеко. Я не могу больше… Я буду спать, я буду видеть сны о том, как нет у меня Анечки, я буду видеть только их, потому что Анечки больше не будет со мной. Ой, какая дрянь снится!!! Ой, какое безумие…
Наутро меня разбудила трель телефона и я услышал очень грустный голос анечкиной Мамы, которая сообщила мне, что Анечки больше нет в живых – она упала там, где падал я, и водитель машины, не справившись с управлением, не смог её объехать, как объехал меня водитель другой машины. Всё…ВСё!!!!!!!!!!!! Мамочки!!!!!!! Какое горе!!!!
Было просто всё, всё было тогда, когда я в последний раз смотрел на милую мою, уже недвижимую, были даже крепкие парни и успокоительные уколы, после которых хотелось пить и болела шея, была охрана вокруг меня, чтобы я не учинил больше ничего, но не было больше Анюты…
Я еду, чтобы посмотреть на неё, или на то место, где она когда-то была, я еду, чтобы постоять у её могилы, чтобы снова сказать ей, моей милой, моей красавице, что я помню о ней, чтобы ещё и ещё раз извиниться за то, что я тогда наделал, тогда, в последний день нашей встречи, в последний её день, в последний день жизни этой прекрасной, неземной, добрейшей и чистейшей девушки. Я буду стоять возле неё, буду просить прощения у неё за то, что я был такой, за то, что я ничего не понял, хотя должен был понять, я буду, как и прежде, умолять её, мою милую, мысленно умолять, чтобы она не принимала всё так близко к сердцу, чтобы… Я ничего не знаю, просто ничего, просто теряюсь в догадках. Ну что же такое произошло? отчего же так всё получилось? Может быть родители что-то знают, её родители, ведь они-то ещё живы, я на это надеюсь. Я звонил во Владивосток, попадал не туда, я хотел искать по адресным бюро, но мне дали отказ, не вправе они разглашать личную информацию, и вот теперь я, не найдя, что делать дальше, решил сам ещё раз съездить туда, ещё раз подняться туда, к тому дому, где жила моя милая, к тому дому, где сейчас, наверняка, живут её родители, хотя вряд ли так есть, потому что сколько воды утекло уже. Ну, хоть немного посмотреть на всё на это, хоть немного пожить прошлым, хоть немного, чёрт возьми, ощутить всё то, что было, чтобы вспомнить всё до мелочи, всё до последней секунды.
А ведь тогда, в прошлом, чувства были похожи на те, что сейчас владеют мной, тогда, в девяносто седьмом году, в августе, после долгого, трёхнедельного, расставания. Тогда я уезжал в завитинск, к бабушке своей, погостить, но как не хотел тогда ехать, а потом как скучал.
Итак: Поезд номер 74. Я в этом поезде еду, еду, просто ничего не знаю, но еду. Почему ничего не знаю? а потому, что измучался вконец, потому что соскучился по моей милой, потому что совсем обезумил, не видя её. Ничего, ну, совсем ничего мне не надо: не хочу я видеть всех, кто рядом, не хочу говорить ни с кем, злой на всех, даже не радует шикарный музыкальный центр, подаренный моей бабулей, который я везу с собой. Матушка моя совсем потерялась в догадках, что со мной, не может понять, почему мне на всё начехать. А я и говорить не буду. Не знает она до сих пор про Анечку, вернее, знает, но не думает, что всё уже так далеко зашло, просто игнорирует её, просто, как будто она - моя так себе, даже не подруга. А мне и не надо этого, не надо, чтобы всё вылезало, как в прошлом, как в девяносто пятом году, потому что знаем мы таких доброжелателей, я просто приеду, дойду до Анечки, и там скажу всё, что наболело, всё то, что самое прекрасное, что самое ласковое. Да когда же это случится? Когда??? Ну, ведь несколько часов осталось до города, потом сорок минут до дома, потом час дома, отсилы час, а потом ещё 20 минут ходьбы до Анечки и всё. Но как долго, как долго!!!
А тогда, когда я уехал, было чем дальше, тем грустнее, чем дальше, тем хуже.
За несколько дней до этого мы с Анечкой брали билет, моя милая очень сожалела о том, что я уезжаю, настолько, что и мне ехать никуда не захотелось, а потом мы взяли друг друга в руки, или, сами себя, в свои же
руки, и решили, что две-три недельки это совсем небольшой срок, посравнении с тем, что мы
будем вместе целую жизнь, а посему, будет всё просто прекрасно и грустить не о чем.
И вот сегодня, я должен ехать в одиннадцать десять вечера поездом номер 185, прямо до
Завитинска, А Анечка, вместе с её отцом, проважать меня.
Так как дома я уже давно не появлялся, отправлялся тоже отсюда же, а Анечка лично готовила
мне в дорогу продукты, она почему-то никому не доверила это, хотя матушка ей просилась помочь.
Вот не знаю, может мне это показалось, но настолько с душой всё было сделано, что, наверное,
никто ещё меня так в дорогу не собирал - я просто был в сентиментальном восторге от всего
этого, но и уезжать не хотелось, хотя дорога меня манила всегда.
А на вокзале Анечка чуть не уехала со мной, хотела тоже взять билет и уехать, всё равно, пусть
даже в разных вагонах, но уехать. Остановило её то, что билетов не было.
- Любимый, позвони мне, как приедешь, хоть на минутку, чтобы я не беспокоилась, хочешь, я дам тебе денег ещё, чтобы ты это сделал?
Я отказался от денег, потому что ею мне было уже дано их умеренное количество, и наглеть не
стоило, но позвонить я обещал. А потом она напрощание поцеловала меня и я уехал, сожалея об этом, уехал, чтобы вспоминать мою красавицу каждый день и каждую ночь, до тех пор, пока не вернулся назад.
Я конечно же позвонил Анечке второго числа с телеграфа, сказал, что доехал, а она говорила мне, как уже ждёт меня, как будет долго ждать, пока я не
приеду, а ещё мы договорились, что когда я возьму билет в обратную дорогу, я снова позвоню
милой и скажу ей, когда. Я отложил деньги на это и поклялся не тратить их под страхом не знаю чего. И я сдержал своё обещание, не потратился. Эти почти что 20 суток без анечки были сумасшедши: я тосковал по ней, как не по ком не тосковал, я буквально чуть ли не срывался и не бежал на вокзал, чтобы купить билет и уехать, правда, внешне старался держаться, как надо, чтобы никто и ничего не заметил. Матушка приехала шестого числа, стало попроще: бабуля не так сильно обращала на меня внимание, что позволяло мне больше уединяться. А что я делал один, когда меня никто не видел??? Нет, не то, что подумалось, совсем не то... Я просто до сумасшествия грустил, что рядом со мной нет Анечки, просто перед глазами была она, в ушах звучал её красивый голос и даже я мысленно мог говорить с ней и у меня получалось, правда, может быть, да не может, а точно, она говорила то, что я хотел, но это было так реально, что просто до невозможности. Да и что тут говорить? Ведь я знаю её всю, от кончиков пальчиков стройных ножек до кончиков прекрасных волос, поэтому я и знаю, что она может мне ответить. Но одно дело, знать смысл ответа, а совсем другое, ответ услышать. Я знал, как она ответит на то или иное моё действие, но не догадывался, о тех
вариациях, какие приходили ей в голову, просто не мог предположить. Но у бабули в гостях мне
хватало и того, что я сам придумывал, потому что всё было просто более, чем реально, казалось, протяни руку, и коснёшься. Я протягивал, но, как известно... Не буду о печальном, потому что я и сейчас иногда протягиваю свои руки к моей малышке, но...
Ой, снова не угодил родне, да и пусть, всё равно пойду к милой, сегодня пойду, не могу больше!!! Она ждёт меня, я точно знаю, точно, потому что я звонил пятнадцатого, говорил, что приеду и теперь... Ой, что будет, что будет скоро!!!
Да, сейчас я приду, скоро, скоро обниму мою милую, скоро буду вместе с ней, пусть десять дней,
но буду, потому что потом уже учёба начнётся.
Когда я пришёл, мне показалось, что всё, что происходит -просто чудесный сон, потому что
настолько всё было нереально и прекрасно. Вначале, когда я позвонил и дверь открылась, Анечка
поприветствовала меня, очень нежно обняла, говоря о том, что очень сильно скучала, настолько
сильно, что не верит в то, что я сейчас с ней.
- Милый, любимый, ты снова со мной, ты снова со мной, я твоя, мой любимый, - говорила она, так быстро, так быстро, что кружилась голова, или, мне казалось, что быстро, - я больше никогда не останусь без тебя так надолго, я люблю тебя, милый, мне так хорошо, что ничего больше не надо, ничего, совсем ничего.
Эта буря разыгралась возле входной двери, а потом переместилась в комнату, где Анечка
продолжала говорить, восторгаться, умиляться, в то время, как я тоже просто потерял голову от
счастья, готовый забыть обо всём, что было, только бы никогда больше не разлучаться с ней, с любимой моей.
- Любимый, ты с дороги, почти что с поезда, ты, наверное, устал, а я, ненасытная, мучаю тебя?
- Нет, милая, не говори так, потому что этих мучений я так долго ждал, так долго, с самого отъезда ждал.
- Правда? Милый, надо было мне с тобой поехать, а то мне было даже не посебе, когда я думала о том, что ты там один, без меня, что ты хотел бы коснуться меня, а меня не было.
- Я почти всегда хотел коснуться тебя, но тебя не было, а теперь ты здесь, мы рядом и это так
прекрасно.
И почему я не стеснялся говорить такие слова? Почему я не стеснялся выражать свои чувства
словами? Ведь сейчас меня просто не заставишь ничего сказать, просто ничего, а тогда, в любых
обстоятельствах, всё, что мог, всё, что в голове, я всегда говорил моей любимой.
А потом мы обедали, очень вкусно и непередаваемо романтично. А вот после что на нас нашло,
ведь и не думалось даже об этом, мы любили друг друга, после долгого перерыва, после того
раза, двадцать девятого Мая. И теперь, это началось неожиданно и страстно и казалось просто
райским, а закончилось так, что было просто феерически блаженно.
Я расскажу об этом, потому что также, как сейчас пишу, вспоминаю это, ведь факты цепляются друг за друга, словно витки запутанной нити. А было всё так:
В тот день мы с Анечкой поехали в Кипарисово, к моему другу Алексею, который был не
намного старше меня , даже не школьный мой друг, а просто друг, с которым мы познакомились случайно и виделись часто, а теперь я решил воспользоваться его предложением приехать в гости, и вот сегодня мы с Анечкой сели в электричку на Кипарисово и поехали. По дороге я почему-то думал только о том, что может быть там, у Алексея, когда Анечка ощущает себя полностью свободной. Подумал так, что захотел её сию же минуту, но увы, не время и не место сейчас для данного рода действ - стоит потерпеть до ночи.
Итак, мы приехали.
Дом моего друга алексея располагался на уютной улочке, вдали от шумной автострады, поэтому и жизнь здесь казалась текущей полноводной и спокойной рекой. Почему спокойной? А потому, что попробуй сравнить тот же кипарисово, с его тихими улочками, и владивосток, с его гудящими, словно пчелинный улей, и ревущими, подобно адской машине, проспектами. Сделав это, ты наверняка найдёшь различие, и не одно. Вот так, немного поразмыслив, взвесив все "за" и "против", решил-таки лёша перебраться из назойливо гудящего, невыносимо шумящего и порой отвратительно ревущего микрорайона в славную, добрую и, самое главное, тихую деревеньку.
- здравствуйте вашему дому, - приветствовал я Алексея, копающегося в багажнике своего
старенького автомобиля.
- о-о! Какие люди к нам забрели! - с радостью ответил он, повернувшись к нам и протянув мне
свою натруженную руку, - привет, привет, старина. Да, я вижу, ты не один?
- правильно видишь, это - аня, а это, - я указал на друга, - Алексей.
- очень приятно, - ответила девушка, - будем знакомы.
- взаимно, - завершил знакомство Алексей и продолжил уже в мой адрес: - ну, рассказывай,
какими ветрами занесло вас в наш посёлок?
- как? я ведь могу приехать просто так, повидать хорошего друга?
- разумеется, какой вопрос, я совсем не то хотел спросить, - он с силой захлопнул дверцу
багажника, - я вот что хочу сказать: вы проездом здесь, или с целью побывать у меня в гостях?
- вообще-то я, ты знаешь, имею обычай гостить, пока не начнут провожать, проездом я, или нет - это всё равно, а уж там и выяснится, надолго, или нет, - сказал я, улыбаясь. И эта улыбка
через секунду переросла в наш с алексеем всеобщий дружеский смех.
- ну, в таком случае, - вывел тогда лёша, - после завтра я еду в ваши края и как раз довезу вас
между делом.
- ну всё, - решил поставить точку на этом я, - так оно и будет.
- а, кстати, что это мы тут стоим? Совсем уже я тут заработался. Пойдёмте во двор, сейчас
что-нибудь схимичим, да и пообедаем, - резко опомнился молодой человек и жестом прегласил
нас за собой.
В кипарисово Алексей жил уже год и за этот год он успел привыкнуть к деревенским прелестям и недостаткам так, что создавалось впечатление, будто он создан для такого рода условий. К
прелестям жизни алексея можно смело отнести большой хороший дом с приусадебным участком тоже не малых размеров, который, кстати, Алексей обрабатывал без чьей-либо помощи, замечательные постройки в пределах этого самого участка, среди которых можно смело выделить новенькую, свежевыстроенную баню, приотличнейшую летнюю кухню, где
прослеживались просто все удобства для летнего времяприпровождения. Также в пределах
участка была пробурена скважина и алексей, а также его гости, всегда могли освежиться чистой холодной водой, извлекаемой из-под земли в жаркие летние дни.
Среди всего этого Алексей, по его словам, чувствовал себя в своей тарелке и ни о чём больше не задумывался и действительно, есть такие люди, которым жизнь в деревне, прямо скажу, к лицу, и именно таким я всегда считал своего друга. Его высокий рост, крупность тела и уверенность движений во время того, когда он выполняет какую-либо работу, говорят о том, что он в совершенстве может делать всё, что присуще российскому труженнику. Лёша никогда не
жаловался на судьбу, по его словам, человек должен сам создавать себе благо и если он это
делать не будет, никто за него это делать не станет.
- ну что? - говорил Алексей, - я живу-то один, всё время занят, поэтому прямо сейчас я могу
предложить вам только чай, а чуть пожже, если нет возражений, я что-нибудь вам приготовлю.
- вам трудно будет управиться одному, - заметила Аня, доверчиво глядя на него, - давайте, если
можно, я вам немного помогу.
- наверное, не стоит, - смутился молодой человек этой просьбе, но потом, вероятно, подумал и
продолжил: - но если вас не затруднит, то вообще-то можно.
И так дело пошло лучше. Алексей принялся чистить картошку, вынул из холодильника мясо,
которое в соответствии с общим согласием, нужно было жарить, я принёс из скважины холодной и чистой воды, накачав её с помощью электронасоса из-под земли, а Аня, по мере передачи продуктов ей в руки, начала придавать им съедобный вид и так как опыта по этой части у неё было не мало, результат получился превосходный.
Когда наконец всё было готово к употреблению, мы всей нашей часной компанией сели за стол, что располагался в летнем садике.время было уже обеденное и поэтому ничто не мешало нам смело преступить к столь душевному занятию.
О чём только не велись разговоры за обедом: здесь был и рассказ Алексея о его жизни, а также
мой обо всех её странностях, а аня ведала нам свои замечательные истории из её жизни.
- знаете, что я вам хочу сказать? - после очередной истории сказал Алексей, - всё-таки хорошо,
что вы сегодня приехали - мы сейчас так хорошо сидим, а один, есть один, и как ты не старайся,
сам с собой эффективно не побеседуешь, да и неблагодарное это дело.
- а мы ведь для того и приехали, чтобы всё получилось именно так, - ответил тогда я, глядя на него и переводя взгляд на Аню.
Когда я смотрел своей девушке в глаза, то увидел в них что-то такое, что заставило мою голову
слегка закружиться. Девушка смотрела на меня так, будто желала меня и хотела, чтобы всё это
произошло прямо здесь, в этом садике. Чувствуя её взгляд, я, честно сказать, безотложно сделал бы это, но что скажет алексей? Теперь уже и я изнемогал желанием привлечь Аню к себе и кажется, что вот-вот я встану с места и лишь одно движение поспособствует тому, чего мне никак не хочется делать в присутствии Алексея.
- друзья мои, - вдруг обратился к нам он, - мне почему-то кажется, что вам надо немного
отдохнуть. Ну, дорога, есть дорога, да к тому же время послеобеденное. Как вы на это смотрите?
У меня просто дыхание перехватило от такого предложения.
- давайте, я сначала помою посуду, а потом… - еле выговорила Аня.
- нет-нет, с посудой я сам управлюсь, я люблю это делать, вы идите, помнишь, Женя, где ты
раньше ночевал?
- да, - подымаясь с места и направляясь в сторону Ани, всё также с огромной страстью
смотрящей на меня, ответил я.
- вот и славно, бери Аню и направляйтесь прямо туда, там вам никто не помешает.
Девушка тоже поднялась с места и я, обняв её, повёл к крыльцу. В голове стояла такая
неразбериха, что просто не хотелось ни о чём думать, кроме Ани, милой Ани, на которую я сейчас смотрел, которую обнимал. Голова кружилась, руки желали ласкать и обнимать, губы - целовать и шептать слова любви. Когда мы вошли в дом, я взял любимую на руки и пока мы шли, страстно и долго целовал Анечку. И уже дойдя до комнаты и закрыв за собой дверь, мы целиком и полностью отдались во власть чувств.
- как я люблю тебя, милая моя, - шептал я ей, - ты меня просто сводишь с ума, будто в прекрасном сне.
- это не сон, - с трудом отвечала она, когда её платье соскользнуло с неё и плавно упало на пол, - я всегда была твоей, и твоей останусь.
И снова мы целовали друг друга, расставаясь с последней одеждой, чтобы уже в который раз
ощутить всю сладость нашей любви как можно быстрее и глубже. Крепко обняв Аню, я лёг с ней на постель и стал целовать её губы, щёки, шею. Опускаясь губами всё ниже по её телу, я целовал эти упругие большие груди, чуть прикусывая большие розовые соски. Наконец, я добрался до нижней части её тела, лаская губами сначала внутреннюю сторону её бёдер, а затем, раздвинув их, коснулся языком её лона, потом всё более и увереннее, глубже, стал ласкать её трепещущую от желания плоть. Девушка тихо стонала и дрожала всем телом, а я всё продолжал, и было так хорошо, что я был готов вечно ласкать её. Но впереди было ещё более блаженное, и когда я почувствовал, что хочу эту девушку настолько, что моя плоть вот вот разорвётся изнутри, дрожь желания с огромной силой охватила меня. А когда я лишь только представил, как скоро овладею ею, представил, как медленно вхожу в неё и начинаю размеренно двигаться в ней, отчего нам становится безумно приятно, а внутри девушки всё очень влажно, а сама она, обвив меня руками и ногами, стонет и говорит какие-то слова, а затем случайно задел своей горячей и желающей плотью за её ногу, и... я продолжал ласкать аню языком, чуть ли не умирая от наступления столь неожиданного и поэтому сильного оргазма.и всё же мне очень хотелось овладеть этой красавицей, а доведя её почти до крика своими ласками, я с трудом контролируя движения, стал пытаться это сделать. я не выдержал и со всей силы вошёл в неё, стараясь как можно глубже проникнуть в это горячее и влажное лоно. Девушка протяжно застонала и задрожав всем телом с нечеловеческой силой впилась ногтями в мою спину. Не почувствовав никакой боли, я начал интенсивно двигаться в ней и не прошло и двух минут, как я изверг своё семя, но на этот раз в неё. Она дрожала, всячески выгибаясь подо мной, из-за чего мой оргазм казался мне вечным. А потом мои силы покинули меня, и я, лёжа рядом с любимой, продолжал целовать её, и только целовать.
- как сильно я люблю тебя, милый, - снова сказала она после того, как мы немного пришли в себя, - никого я не любила так, как люблю и буду любить тебя.
потом она поднялась надо мной и через секунду я ощутил, как она касается губами моей уже почти безжизненной плоти, а в следующий момент она взяла её в рот целиком и считанные секунды понадобились для того, чтобы Я возгорелся новым желанием. Потом она взяла иницыативу на себя. Поднявшись надо мной, девушка медленно легла на меня, введя в себя не потерявшее ещё своей силы моё орудие. А потом наступил вообще беспредел, так как я уже не понимал, кто же из нас
был сверху, а кто снизу, так как мы менялись местами с умопомрачительной скоростью, катаясь
по широкой мягкой кровати, пока окончательно и бесповоротно наши силы не покинули нас.
- боже! - воскликнула аня, когда всё уже было далеко позади, - уже прошло два с половиной часа, Алексей наверное уже не знает, что думать.
- такой человек, как он, не станет ничего думать, он нашёл себе работу и всерьёз занят делом, -
успокоил я любимую.
- как же он живёт один, без женщины?
- не знаю. Мы говорили с ним на эту тему, но он мне так ничего внятного не ответил, только
отшучивался.
Я немного не принял к сведению, что сегодня сделал, потому что Анечка была полна моего
семени, а это значит... Нет, не могу я так вот сейчас, чтобы у нас деточка появилась, не могу я,
нет у меня денег, не смогу я на всех сразу найти. Но сейчас мне было совсем не до этого, мне
было просто хорошо, а посему я подумал, что сейчас не буду говорить ничего, а потом, чтобы не сразу, чтобы не ударить.
Через некоторое время мы поднялись, оделись, кое как привели в порядок нашу постель, на
которой часом ранее разворачивались такие события, что даже смотреть грешно, привели и себя
в порядок и в полном параде вышли во двор к Алексею, который набирал воду из скважины.
- а, так вот они, - с радостью воскликнул он, - я вижу, дневной отдых пошёл вам на пользу.
Молодцы!
Я взглянул на Аню и она улыбнулась мне.
Времени уже было шесть часов вечера и как не странно, нужно было уже готовить ужин. Мы с
Аней стали снова хозяйничать на кухне, а алексей пошёл во двор, чтобы закончить там какую-то работу. Девушке очень нравится готовить и поэтому, хоть она и гостья в этом доме, с
удовольствием делает это за хозяйку.
Я же нахожусь здесь, что называется, на подпевках, поднести, помыть, вылить, да и чтобы Анечке моей не было скучно одной.
- я думаю, что после ужина у нас будет всё нормально, - предположил я, взяв с полочки салатницу и поставив её на кухонный стол, - я имею в виду, что будет немного не так, нежели было после обеда.
- а что, - она продолжала нарезать на разделочной доске овощи, - тебе не понравилось?
- да нет, что ты? всё было так, как почти никогда не было, впрочем, каждый раз, когда мы с тобой занимаемся любовью, всё что-нибудь, да ново и неповторимо.
- спасибо тебе, ты тоже неповторим в этом плане.
- просто сегодня, - продолжал я, - всё началось так неожиданно, что я только и успевал
соображать, что к чему и что последует за всем этим дальше.
- а ты ещё и пытался это делать?
- это было очень трудно, но у меня такая натура.
- я, честно говоря, как в какой-то момент увидела тебя, так и всё. И даже сейчас я не могу на тебя равнодушно смотреть.
Она перестала нарезать овощи, положила нож на стол и взглянула на меня. А так как я смотрел в этот момент точно на неё, наши взгляды встретились и я почти был готов снова любить её.
- зачем ты это делаешь? - я сделал нерешительный шаг в её сторону.
- а ты догадайся, - игриво ответила она, маня меня к себе.
Я подошёл к ней и уже в который раз, и с такой же неугасаемой нежностью, обнял её. Наши губы снова встретились и соединились в опьяняющем душу поцелуе.
- похоже, что я угадал, - после всего этого возрадовался я.
- а ты и не мог не угадать, у тебя просто не было выбора в догадках.
к восьми часам было всё готово и снова накрыли стол, что в садике. Как не странно было это, но
комаров почему-то было очень мало. Сели в таком же распорядке, что и в обед.
- если что, - сразу же предупредил нас Алексей, - посуду буду мыть снова я.
- нет, - возразила Аня, - хватит мне расслабляться, а то ещё привыкну.
Она повернулась ко мне и улыбнулась, на что сразу же получила от меня достойный ответ.
- вы у меня в гостях, - ответил алексей, - значит должны отдыхать, а не работать на меня.
- мы работаем не на вас, алексей, а в большенстве случаев на себя и поэтому не стоит так
говорить, - начала было сердиться девушка.
- так вы же у меня в гостях, а это значит, что я должен кормить вас, готовить вам же, и многое
другое.
- лёша, не стоит спорить с Аней, она у меня особенная, рождённая творить добро, - вступился за
Аню я, тем самым желая пробудить в ней ещё большую симпатию ко мне, - хотя куда уж
больше-то, - и как бы ты её не убеждал, она всегда сделает всё по своему и как всегда во благо
ближнего.
Когда я это говорил, девушка смотрела на меня с какой-то радостью и нежностью.
- ты сказал правду, - сдался тогда лёша, - аня у тебя самая прекрасная.
после ужина, который затянулся у нас до начала десятого, Аня убрала со стола и пока Алексей
доделывал что-то во дворе, помыла посуду под какой-то из моих монологов, которые она очень
любила.
- ну что, вы уже справились? - спросил у нас Алексей, который вошёл в летнюю кухню как раз
тогда, когда последняя тарелка была поставлена на место.
- да, уже всё, - ответила ему девушка, подходя ко мне.
- вы спать рано ложитесь? А то уже десять.
- ну, когда как.
- тогда, если есть желание, прогуляйтесь перед сном, а если что, приходите ко мне смотреть телевизор, а вот я
наверняка его как всегда не посмотрю - снова засну.
- ясно, если что, то мы придём.
И Алексей ушёл в дом.
- ну как тебе деревенька? - поинтересовался я у стоящей почти вплотную ко мне девушки.
- отличная, так легко дышится и вообще, в городе жить, конечно, хорошо, по той простой причине, что там всё более доступно, но в деревне воздух свежий и лёгкий, почти звонкий.
- а если хороший воздух, хорошо всё вокруг, значит чувства светлые и лёгкие, как во сне, - стал
продолжать я, в то же самое время обнимая её.
- да, - с наслаждением сказала она, прильнув ко мне.
И снова: горячие объятия, жаркие поцелуи и крестальной чистоты признания.мы сидели на
скомейке возле летней кухни: Аня сидела на моих коленях и я, целуя её, одной рукой обнимал, а
другой… Она всё целовала и ласкала меня, пока мы шли, и когда пришли и с трудом разделись, еле сдерживаясь, чтобы не броситься друг на друга полуодетыми, то тут же, не ложась и не теряя времени слились друг с другом в страстном любовном порыве.
- Милый, я всё никак не могу решиться тебе сказать, - говорила она, когда мы измождённые
лежали друг у друга в объятиях, - мне кажется, что мне не надо этого говорить, но я больше так
не могу, а когда ты меня берёшь, я забываю просто обо всём, но это очень важно.
- Что такое, любимая? - беспокойство начало овладевать мной, - скажи мне всё, и я всегда пойму тебя, потому что люблю, потому что мы с тобой - это единое целое, потому что ты, это я.
Я точно не помню, что, да как нами говорилось тогда, но в ту ночь я узнал такое, отчего чутьбыло не потерял Анечку, не потому, что не хотел больше с ней быть, апотому, что она, моя девочка, моя красавица, сама захотела этого, сама захотела, чтобы я ушёл. Почему? Да всё по той простой причине, что она не может иметь детей, как бы не хотела.
- Милый, я всегда буду любить тебя, но ты, такой прекрасный и красивый, ты всё равно, хоть может и не скоро, но когда-нибудь захочешь этого, а я не смогу тебе этого дать.
- так неужели ничего нельзя сделать с этим? почему вообще ты так говоришь? Почему, любимая? ведь ты для меня дороже всех, ты дороже даже матери родной, я никогда не думал, что это сможет стать припятствием для любви, а дети, но ведь с этим, хоть и не сию минуту, но сделать что-нибудь будет можно. Вот посмотри, какой я, что-то там у меня сглазами, а ведь говорят, что и на детях это может отразиться, поэтому, мы, девочка моя, с тобой наравных и хотеть детей мне никак нельзя.
- но ведь сердцу не прикажешь, любимый, не прикажешь...
Чёрт! Моя девочка плакала долго, как мне показалось, очень долго, а я говорил и говорил, что
всё хорошо, что я также буду любить её, ничуть не меньше того, ничуть. Потом она заснула, очень тяжело заснула, а я нет, я был готов не спать всю жизнь, только бы всё было так, как прежде, как было до этого.
Многое я передумал за ту ночь, очень многое, только, мне тогда казалось, что всё было
напрасно, что Анечка уже решила всё за нас. Наутро были такие тормоза, что я просто не знал,
как от них избавиться. Я уже не понимал, что и к чему, не мог поверить, что нам осталось
немного, а когда поверил, то чуть не сошёл с ума от депрессии... А потом заболел... Не знаю, как, чем, наверное, головой тронулся только от осознания того, что Анечки может не быть со мной. Я помню, что говорил ей , как мне будет без неё трудно, помню, как то ли вслух, то ли в мыслях, просил её, чтобы она не уходила от меня никогда, только это дало своё влияние, когда она, моя девочка, проснулась, или очнулась, я уж тоже не знаю.
- Милый, прошу тебя, будь со мной, всегда будь, пусть другая будет матерью твоего дитя, но,
пожалуйста, будь со мной, ведь я больше жизни люблю тебя, мне её не надо, жизни, только ты
нужен, милый, - очень севшим голосом говорила она, но потом снова сорвалась на плач.
- Милая, я тебе об этом вечером говорил, ведь мы нужны друг другу, больше детей, я точно знаю, поэтому, девочка моя, в любых обстоятельствах, в любое время, рассчитывай на меня, я всегда буду с тобой, только не уходи от меня.
- да куда же я от тебя уйду, любимый? Мне некуда, некуда идти, лишь ты один у меня есть, только ты, а то, что было до тебя, того не было.
Потом девочка моя успокоилась, не плакала больше, только просила, чтобы я, пока мы не
поднимемся, не отпускал её из своих объятий. Я так и сделал, потому что сам не мог даже
представить, что могу теперь лежать в постели без неё, без того, чтобы не гладить её по голове,
чтобы не целовать её, куда попадётся, ведь она - это та, кто мне нужен, та, без кого я не жил, а
просто был на этом свете.
Всё более, или менее нормализовалось, всё, кроме одного: Анечка не стала подпускать меня к
себе, в смысле, я мог обнимать её, целовать, гладить, сходить сума, но заниматься любовью с
ней - нет. Так было долго, но не бесконечно, потому что мне и этого хватало, потому что я могу
часами просто так ласкать её, гладить, говорить о том, что люблю её, а она мне отвечает
своей лаской и словами любви. Было как раз до этого самого дня, про который я тебе писал, но сбился на рассказ о прошлом, до этого самого дня, как я приехал из Завитинска.
- Ты самый лучший, я поняла, что ты такой, какая я, что ты никогда не бросишь меня, потому что любишь, но тогда мне было это непонятно, я не могла представить, что такие, как ты, есть, а
теперь я вся твоя, милый, вся для тебя, до последнего слова, до последнего вздоха.
Ах, любимая, как же ты была права, и даже больше, потому что ты и сейчас только моя, мне
никого не надо, а я только твой, и тоже до последнего вздоха, до последней капельки жизни во
мне…
Восьмое Октября – Воскресенье
Поезд уже шёл где-то, уже давно стемнело, хотя, что я такое говорю??? Уже давно было темно, давно, только я этого не замечал, потому что я просто не знал, куда мне теперь деваться, и зачем я вообще поехал во Владивосток. Поезд отправился в девять двадцать пять вечера, и с тех пор я всё сидел на своей полочке, даже и не расстилал постель. Я очнулся, когда было уже тихо вокруг, когда поезд шёл очень быстро, когда меня уже, наверное, заколебались окликать и вообще, когда я снова чуть не плакал от того, что было, от восспоминаний, от того, что еду куда-то, пришло спасение: поезд остановился во Владимире.
Я вышел на перрон и почему-то стало легче от свежего осеннего воздуха, а восспоминания об Анечке приняли какой-то светлый оттенок. Мне показалось, что я просто так стою на перроне, что Анечка куда-то ушла, что она сейчас придёт и мы поедем дальше, во Владивосток. Сигарета, другая, третья – вроде ничего, пока держит. Ветерок на перроне, дует, не так уж сильно, но резковато, кругом течёт жизнь, ночная вокзальная жизнь, размеренно, неспешно, кажется, как будто вокзал дремлет, чтобы, как только придёт очередной поезд, встрепенуться и загалдеть пассажирами. Но никакого поезда, кроме нашего, не было, а к нашему поезду мало кто пойдёт, потому что поезд идёт далеко и на близкие расстояния на него билет не дают. Ладно, надо идти в купешку, ложиться спать… Ой, как не хочется!!! Стоять бы вот так, здесь, возле поезда, вечно, вдыхать бы этот воздух, который, как будто что-то обещает… Обещает встречу, желанную встречу, встречу с Анечкой!!! Как тогда, было также грустно, когда зимой, перед новым, тогда ещё 1997 годом, я проважал Анечку с родителями в хабаровск, к её, Анечкиной, тётке. Мы хотели поехать вместе, но родители Анечки были против. Нет, я не настаивал на поездке, Анечка сама просила у родителей, чтобы я поехал, но они отказали в просьбе. Уехала моя красавица на пятёрке, в восемнадцать тридцать уехала, а я провожал её, провожал мою милую и уже скучал по ней, очень скучал, ещё не успев проводить. Поезд ушёл, я тоже ушёл, домой, скучать по ней, по Анечке, ждать её. Только воспоминание о ней, об Анечке, воспоминания и ожидание встречи. Я помню, как сейчас помню, как она поцеловала меня перед тем, как войти в вагон, мне было тогда в одно и то же время хорошо и грустно, честное слово.
- Я приеду, милый, приеду в новом году, приеду, чтобы быть с тобой, чтобы любить тебя, - говорила она тогда. Как это было? Как? Как она шагала в вагон? Хочу шагнуть также… Сейчас… Вот так, поворот, шаг, второй, из тамбура грустный взгляд. Да!!! Так…. Дурак!!!!!! Критин!!!! Зачем я так сделал?!!! Что, совсем рихнулся?… Пусть, так легче, так легче помнить Анечку, помнить, в душе до предела, до известного предела, совпадать с ней всем: движениями, интонациями, словами, мышлением. Я уже научился мыслить, как любимая, научился всё и всем прощать, несовсем, но научился.
я вошёл в салон, и стало ещё легче, потому что я снова стал ближе к Анечке, снова поехал в её сторону, чтобы приехать и быть возле неё. Но что в этом толку??? Что?!! Я поеду во Владивосток, приеду, побуду там и придётся ехать обратно. Но я не хочу обратно!!! Я хочу остаться там!!! С кем???? Один??? А какже, если деньги кончатся? А они по-любому кончатся, рано или поздно. Но нет, не надо об этом, не надо!!! Потом всё решу, а сейчас главное, чтобы приехать, дойти до Анечки, побыть возле неё, рассказать ей, как я люблю её, а потом ещё найти её родителей и поговорить с ними и тогда… Ладно, только бы приехать и найти кого-нибудь, только бы приехать, а потом уже… А потом я не буду об этом думать, вернее, не буду думать сейчас о том, что делать потом: сперва то, что я напланировал, а потом посмотрю. Ведь если я начну думать об отъезде из Владивостока, я просто могу туда не доехать.
Я и сам не понял, как заснул ночью, просто впал как будто в забытьё и всё, только вот как проснулся, я помню, и хорошо помню, что перед тем, как заснуть, хотел выпить чаю, только, похоже, что не выпил, потому что в горле сухо, аж что-то непонятное твориться. Поднялся, нашёл в сумке кружку, поставил её на стол. Ой, сейчас бы от головной боли какой-нибудь травы успокаивающей. Сбор какой-нибудь, которые Анечка так хорошо делала, мне так нравились эти травы, нравилось всё, что она для меня делает, просто всё, что бы она не делала, мне нравилось. Вот так, тогда, когда мне удалили мой первый зуб, она спасала меня, моя милая, единственная, любимая.
Когда двадцать четвёртого Февраля пришёл в больницу, чтобы дёргать зуб (так решили), я всегда думал, что Анечка рядом и во всём мне помогает: думает обо мне, очень хочет, чтобы у меня всё прошло хорошо, чтобы больше зуб не болел. И когда мне заморозили зуб, чтобы его удалить, мне показалось, что Анечка мне, как будто в мыслях, сказала: “ну вот видишь, любимый: теперь тебе больно совсем не будет.”. я даже запел от счастья, только правда, это было плохо понято дантистами, которые решили, что мне стало плохо от заморозки. Я рассеял их опасения, но петь больше не стал.
Да, выкорчнули мне зубец, по сей день помню мои первые после этого слова: “оказывается, стаматологи – хорошие люди!!!”. Правда, заморозка отходила чуть ли не сутки, но об этом даже не стоит. Всё это произошло часов в двенадцать дня, а может и в час, но где-то до обеда, а потом я вернулся домой. Немного отошёл от наркоза, решил, что больше дома мне делать нечего, да и Анечка уже пришла из школы, а посему я пойду к ней, расскажу ей, как мне казалось, что она меня поддерживала.
Матушка взбеленилась, сказала, что чем гулять, лучше бы в Артём поехал, ну, я и поехал, а точнее сказал, что поехал: собрал сумку и отбыл к Анечке.
• - Встречай героев российской федерации, - провозгласил я, когда Анечка открыла мне дверь, - в битве под херургическим креслом наши победили, оставив на поле брани всего один зуб!!!
• - Всё-таки удалили, милый? – немного грустно спросила любимая.
• - да, но как? – после чего я рассказал всё от начала до конца, и даже про то, что подумал во время того, когда сидел перед удалением - что милая мне помогает.
• - А я примерно так и делала, милый, я очень хотела, чтобы тебе восстановили твой зуб, а если удалят, то чтобы тебе больно не было, чтобы ты совсем не почувствовал ничего.
• - А ведь оно так и было, милая.
• А потом я рассказал Анечке о том, что от матушки ушёл и так далее, что по-хорошему я должен поехать в Интернат, но в мои планы сегодня входило повидаться с Анечкой, а уж потом поехать и посему я так и сделал.
• - Милый, ты ведь устал, сегодня у тебя был плохой день, поэтому тебе надо отдохнуть. Давай решим этот вопрос завтра, а сегодня я так хочу быть возле тебя, если надо, помогать тебе, а то вдруг ещё больно будет, у кого ты попросишь помощи? А завтра поедешь, утром, если что, может и отец тебя отвезёт, если занят не будет.
• - Спасибо тебе, любимая. Я, честное слово, тронут до глубины души.
• Я увлёк её в свои объятия, а потом долго-долго целовал милую, осознавая ещё и ещё, какая она заботливая и предусмотрительная. Анечка буквально мурлыкала на моих руках, говоря мне о том, что никогда не была так счастлива, как теперь со мной, что даже представить себе не могла, что так бывает, что так можно любить и быть любимой.
• А потом моя девочка заварила каких-то трав, дала мне один стакан выпить, а другой – полоскать рот.
• - Я просто знаю, что эти травы успокаивают и при всякого рода болях их пьют, поэтому и тебе заварила. А то, вдруг больно станет.
• - Да не станет, снегурка, милая, тут ещё, наверное, анестизии хватит до завтрашнего обеда.
• - но лучше перестраховаться, ведь вредного здесь ничего нет, да к тому же, здоровее будешь.
• Я сделал всё так, как мне сказала милая, да я и возражений-то не имел никаких, а травы были очень приятны навкус, просто очень, а потом мне совсем некстати захотелось немного заснуть, совсем чуть-чуть, но этому я воспротивился, так как мне совсем не хотелось просыпать минутки, часы, когда мы с Анечкой вместе, не хотелось, совсем не хотелось, но… я отключился, когда мы с моей красавицей находились в зале, на родительском диване: я гладил её волосы, замечая, что мои движения становятся всё медленнее, а глаза сами собой закрываются. И они закрылись, руки остановились, а что было потом, я вообще плохо помню, только помню, что проснулся я двумя часами пожже, уже лежащий на этом же диванчике, чем-то накрытый, а рядом Анечки не было.
• Я лежал, приходил в себя, неспеша так приходил, слышал, как Анечка чем-то занималась на кухне, думал о том, какая же она заботливая и нежная, думал о том, что мне так хорошо с ней, что если так будет всегда, я не просто буду, а буду уже самый счастливый на всём белом свете. Мне стало так радостно и прекрасно, что я просто лежал и улыбался, ощущая, как радость и счастье наполняет меня.
• А потом я даже не заметил, как возле меня появилась Анечка. Она присела на край дивана и улыбнулась в ответ на мою счастливую улыбку.
• - Милый, я очень рада, что тебе хорошо. Как спалось? – она говорила тихо и её голос, без того нежный и тихий, показался мне ещё нежнее и от этого всё, что было во мне чистое и прекрасное, вырвалось наружу, заставило со страстью обнять милую.
• - Девочка моя, я никогда не спал так хорошо, я люблю тебя, ты – самая лучшая.
• - Любимый, - только и сказала она, отдаваясь моим объятиям без остатка.
• А потом, после этих просто с ума сводящих объятий, мы говорили о том, как хорошо нам вместе, как прекрасно то, что мы встретились, как изумительно то, что мы любим друг друга.
• Ужинали мы вдвоём, потому что родителей ждали часов в одиннадцать вечера, а после ужина Анечка мне что-то читала. Я как-то сказал ей, что так вломину читать этот злосчастный брайль, что аж до слёз, вот бы кто-то, как в младшем возрасте, взял бы, да почитал мне. Анечке понравилась эта идея, она сразу же ухватилась за неё и предложила мне, когда я захочу, читать. Я не отказался, честное слово, и вот теперь, мы вместе были поглащены, вот, не помню, каким, но фантастическим рассказом из какого-то журнала, очень популярного в то время, но сейчас его нет и поэтому я подзабыл о нём. Анечке, к слову сказать, тоже нравилось всё это, а с каким выражением она читала, ей бы только на радио читать что-нибудь: в волнующих, или печальных сценах, её голос приобретал соответствующие оттенки и правда, дух захватывало, или накрывало печалью – ну могла эта прекрасная девочка удивить всем, чем хочешь.
• А вечером, где-то в одиннадцать, появились родители Анечки. Увидив меня, они не то, что бы обрадовались, но и разочарованными их взгляды назвать было нельзя. А потом народ посовещался, Анечка ввела их в курс дела со мной: что, да как, да почему я здесь, и решили, что да, не больно рано, но в Артём я завтра попаду, часов так в одиннадцать утра.
• А потом, о, как сладко было засыпать с Анечкой, как сладко!!! Как сладко было просыпаться с ней же утром другого дня, когда она должна была уходить в школу, но очень неинтересно было потом, когда девочка моя ушла, пожелав мне всего самого-самого, поцеловав меня, совсем неинтересно, даже грустновато как-то, но грело предвкушение субботней встречи, как всегда, на “Сто лет”, и это радовало, хоть и было ещё далеко до неё, целых пять с лишним суток.
А теперь её нет, теперь она ничего не может для меня сделать, и не для кого она ничего не может сделать. Как мне её нехватает!!! Как нехватает, кто бы знал!!!
Поезд подъезжал к станции Балезино, по крайней мере по расписанию так должно быть, и предстояла возможность снова выйти на улицу, снова подышать воздухом, проветрить мозги. Но сначала чай, или, что там может быть, но что-нибудь горячее.
Нет, такой горячий я пить не привык, честное слово, не привык, придётся ждать, чтобы остыл, а пока, наверное, надо бы поесть чего-нибудь.
• Порылся в сумке, в единственной сумке, которую я взял с собой, зато она большая, нашёл то, что готовил себе в дорогу – негусто, да мне, честно говоря, и не до того было тогда, да и сейчас неочень, разложился, всё, как полагается. Сразу вспомнилось, как мы с Анечкой ехали в поезде, одну единственную поездку туда и обратно, но зато сколько было радости в ней, а также там, в Хабаровске.
• В то прекрасное утро, двадцать четвёртого Марта, я был разбужен, очень нежно разбужен, Анечкой в без малого восемь.
• - Любимый мой, - тихо говорила она, наклонившись надо мной и слегка перебирая мои волосы в своих пальчиках, - Уже меньше, чем через час, мы будем на месте, поднимайся, мы с тобой позавтракаем и будем собираться.
• Эти слова, эти прекрасные слова, они поднимут даже камень, они поднимут всё и вся, и поэтому я не стал заставлять себя ждать, а сразу же поднялся и начал с того, что направился в конец вагона, чтобы надлежащим образом привести себя в порядок.
• - Ты такой красивый, когда спишь, милый, - этими словами Анечка встретила меня в нашем купе.
• За время, пока меня не было, милая успела прибрать постели, принести чай, и уже возилась с завтраком, который, я бы сказал, был более, чем насыщенным для дороги. Я ещё вчера сокрушался по поводу того, что ничего из дома взять не могу, потому что если матушка узнает, что я поехал дальше, чем до Артёма… Но об этом не стоит, а Анечка мне сказала по этому поводу, что беспокоиться не за чем, потому что если кому-то не суждено понять, что люди моего положения тоже в этой жизни что-то могут, она на них не в обиде, а о такой малости как еда, вообще стоит промолчать, так как уж чего-чего, а этого всегда хватает. У нас в семье, я имею в виду мою матушку и прочих, так не считалось, поэтому я и беспокоился за то, что так бывает везде. У нас в этом никогда не ограничивали, нет, но иногда можно было услышать слова, вроде того, что оставайся дома, так будет экономичнее в плане еды, чем если бы я что-то брал с собой, когда уезжаю. Поэтому я и ничего не брал с собой, поэтому и ещё по другим причинам, о которых Анечка высказалась тоже, я и сказал, что поехал в Артём к народу, а не в Хабаровск, к Анечкиной тётке.
• - А разве, когда не сплю, я менее красивый, или же совсем нет? – я был совсем не в обиде на её слова, просто интересно стало.
• - Ну почему же? Просто я сегодня это так явственно увидела: как ты спишь, я ещё никогда не видела всё это так, как сегодня: Ты как-то и руки складываешь красиво, и волосы у тебя лежат красиво, а когда ты проснулся, я просто еле сдержалась, чтобы не поцеловать тебя.
• Я не выдержал таких высказываний и с силой привлёк девушку к себе, после чего очень страстно поцеловал её прекрасные губы.
• - В следующий раз, девочка моя, делай всё своевременно и не держи в себе чувств, ладно?
• - Хорошо, любимый, - эти слова были сказаны так, что мои ноги чуть не подкосились от непреодолимого желания больше никогда не отпускать Анечку из своих объятий. Она, видно, заметила это, а потому снова обняла меня и прошептала:
- Милый, я больше не буду ничего в себе держать, правда-правда, ты убедишься в этом, когда мы приедем в Хабаровск.
А может я поем спокойно, а не буду думать, потому что ведь сейчас начнёт всё валиться из рук… А я старался, чтобы было так, как было тогда, в той поездке: те же продукты в дорогу покупал, посуду старался такую же взять,всё, чтобы было так, как с моей красавицей. Я бы, честное слово, взял бы даже два комплекта всего в дорогу, чтобы было так, как было с Анечкой, но, мне кажется, это сильно подорвёт моё здоровье в умственном плане, поэтому, как не хотелось мне этого, я убедил себя, что должен доехать до Владивостока целым как физически, так и душевно, а уж потом посмотрим на обстоятельства.
Между тем поезд подходит к станции Балезино, уже сбавляется ход, уже вагон начинает калыхать на стрелках, а мимо окошка проплывают пристанционные постройки. Что же, ещё одна остановка, ещё немного ближе я к Анечке, а ведь скоро я буду уже с ней, рядом буду стоять. Только что толку от этого? Если можно было бы воскресить мою малышку, если бы можно было сделать так, чтобы я вот так приехал и Анечка встречала меня… Ну, снова слёзы покатились. Я ведь не могу больше плакать, откуда они только беруться? И катятся, и катятся, как только я начинаю вспоминать об Анечке.
Ладно, взрогнули, встали, а поэтому теперь пойду на перрон выйду, покурю, постою, разомнусь.
• Осенью сильно пахнет!!! Пахнет так, как пахло, когда мы с Анечкой ходили по городу, когда всё было беззаботно и весело, когда любовь только зарождалась во мне, когда удивление ещё не покинуло меня, удивление за то, что она, моя девочка, она, моя красавица, выбрала меня и теперь со мной. Тогда, той первой нашей из двух осеней, которые мы были вместе, осенью 1996-го года, я всем телом, разумом, душой ощущал, как постепенно, понемногу, наши с Анечкой отношения становились всё нежнее, всё больше затягивали мы друг друга в свои сети. Хотя какие там у меня сети? Так, неумеючи всё было как-то, но как она мне нравилась, как начинала кружиться голова, когда я смотрел на неё, а она, моя красавица, замечала это, и становилась всё нежнее, всё теплее,но нормы были нормами и за их пределы мы не заходили никогда.
• Мы исходили весь город вдоль и поперёк, мы наслаждались обществом друг друга просто в любых ситуациях: сидя рядом в креслах автобуса, трамвая, прогуливаясь по улицам города, перекусывая в кафешках, и небыло таких моментов, чтобы наши мысли не сходились хоть в чём-то, мне кажется, она, честное слово, могла читать мои мысли, а я, уж не знаю, как, её, потому что если мне казалось, что Анечка чем-то недовольна, я запросто мог понять, чем, а уж утешить, или сделать так, чтобы её недовольство исчезло, получалось у меня просто легко.
• Эта Суббота, Суббота второго Ноября девяносто шестого, была какой-то особенной, была какой-то светлой, лёгкой, и совсем не потому, что что-то такое произошло между нами с Анечкой, нет, а просто так, она была светлая. Кстати, стоит, наверное, заметить, хотя это почти что ни к чему, что в этот день к нам, ко мне, к моим родителям, ну, вобщем, туда, где я жил, приехала издалека моя бабушка. Ну, приехала, и приехала, только тут была небольшая неточность: я не знал об этом. А Анечка, как всегда, встречала меня на “Сто лет”, как всегда, мы с ней решили сегодня гулять, но прежде (я, наверное, чуял, что к чему, только не мог осознать) решил забежатьдомой, бросить сумку, с которой езжу в интернат и уже потом целиком и полностью отдаться наслаждению, получаемому мной оттого, что я нахожусь в Анютином обществе.
• Да, дома меня, конечно, не понял никто, кроме моей бабушки, которую я просто безусловно был рад видеть, но ничего сделать для того, чтобы остаться, не мог: с одной стороны, не мог я вот так выйти и сказать Анечке, что меня тут заняли несколько другие личности – мы не виделись почти что шесть суток, с другой стороны, не мог я пригласить Анечку домой – ни в тех отношениях она была с моей матушкой, чтобы вот так свалиться: “здрассте, я почти что ваша невестка” потому, что во-первых, матушка её как-то недолюбливала, хотя видела всего-то раз, или два, а во-вторых: Анечка была таким человеком, что если её сильно не жалуют, она старается и не соваться наглаза, ну а третья сторона заключается в том,что нелепо уходить, только что прийдя, хотя бы потому, что меня желают видеть. Да, неодобрение матушки было бурным, но любовь сильнее, да к тому же, я обещал вернуться скоро, и вот, я отправился вниз, одобренный только лишь моей бабушкой и награждённый плиткой шоколада для меня и Анечки. Я не говорил ей об Анечке, но моя бабушка чертовски догадлива и посему сообразила, куда я могу бежать, только что приехав.
• Мы с Анечкой, конечно же, гуляли дольше, чем я сказал, потому что с ней, с моей красавицей, нельзя было не гулять долго, нельзя было не желать, чтобы она была всегда рядом, конечно же, я передал ей презент от бабушки, который, как Анечка пообещала, мы будем есть вместе, что и произошло на следующий день, когда я пришёл к Анечке в гости, между её сумасшедшими ласками.
• Сегодня моя девочка была так нежна, она всегда была нежна и женственна,но сегодня больше, намного больше, казалось, что если бы мы сегодня находились у неё, она бы вся, без остатка, стала моей, и душой, и телом, и всею собой. Но к ней домой я сегодня не попал, попал только лишь к дверям подъезда в восьмом часу вечера, провожая милую.
• - Ладно, кот, я тогда пойду, потому что, наверное, мы с тобой уже все сроки проехали, - я, конечно же рассказал Анечке, что, да как у меня дома творится, всвязи с чем чуть было не отправился обратно, но не отправился, - Извинись за нас перед своими, передай спасибо за презент бабушке, а завтра, если сможешь, - она приблизилась ко мне настолько, что в груди всё просто запылало, положила свои ручки мне на плечи, а голову склонила так, что наши щёки слегка соприкоснулись, - приходи ко мне, Женечка.
• Я подумал, что она хочет, чтобы я поцеловал её, и я хотел было сделать это, но Анютка быстро, в то же время неспеша, отпрянула от меня, её руки с нежностью скользнули по моим, которые тоже касались её, после чего она пожелала мне доброго вечера и дала понять, что на сегодня всё, наполовину повернувшись к двери подъезда.
• И хоть на мне было много одежды, я так чётко почувствовал эти её прекрасные руки, что только представил, что может быть, если она обнимет меня, хотя бы так, как сегодня, как у меня сразу же сильно закружилась голова, очень сильно закружилась, потому что я как будто чувствовал, но не решался понять этого, что завтра меня ждёт такое, что просто и не снилось.
Поезд какой-то стоит рядом, народ ходит мимо, а я сечас буду ругаться матом. Не знаю, что остановило меня, но от такой безнадёжности хотелось выругаться очень резко. Взял сигарету, закурил, вроде стало легче. Да, вот так и буду делать теперь, чтобы не выдать себя, буду просто стоять и курить, так легче.
Грустно, очень грустно, вспоминается всё так ярко, как будто было вчера, и также свежа потеря, как будто моя девочка ушла несколько часов назад. Что же делать??? Как быть теперь? Как протянуть эту неделю… Ой? забыл, что толку не будет, что я смогу только лишь постоять у могилы моей милой. Чёрт!!! неужели нельзя так, чтобы этого не было??? Неужели нельзя, чтобы всё просто прошло, как сон, и Анечка была живой??? Конечно нет, глупец, конечно нельзя, потому что её нет и всё, потому что я просто сам убил её, убил словами своими. Безмозглый козёл!!! Она и не хотела, чтобы я уходил, а совсем наоборот, а я взял, сказал “пока” и ушёл, а моё “пока” обратилось в “прощай”.
Пермь проехал также, стиснув зубы, ни с кем не разговаривая, хотя, в другие моменты я бы не упустил возможности поговорить с пассажирами, особенно с такими, какие ехали со мной в купе - с тримя девушками. Плохо ли? Плохо, очень плохо, просто безумно плохо не потому, что они уже между собой перезнакомились и смеются, будто давние подруги, и даже не потому, что как-то недобро смотрят на меня, по крайней мере две из них, это точно, насчёт третьей я не знаю, потому что, если это и так, то она держит свою недоброту в себе, а потому, что ни одна из них и ничем абсолютно, не похожа на мою Анечку. Хотя и у той, которая ко мне относится равнодушно, тоже, как и у Анечки, длинные и светлые волосы, но цвет их не такой, как у моей милой, они у ней не золотистые, а как будто потерявшие яркость, но вобщем тоже неплохие.
Я не ужинал, ужинать просто не хотелось, просто лежал, вспоминал Анечку, вспоминал всё, что мог вспомнитьь, а мог вспомнить просто всё, до минутки, девушки ходили, что-то там обсуждали, а где смеялись. Я не спал совсем, просто лежал в полубреду каком-то, когда они, что-то шумно обсуждая, вошли в купешку.
Потом они ужинали, говорили про какие-то встречи, а потом вышли и остановились возле купешки. Одна из них, кажется та, что мне понравилась больше, говорила другим, что, наверное, не стоит так шуметь, а то соседу, то есть мне, похоже, что плоховато, а они, мол, тут шумят и не дают ему отдохнуть. Другая хотела было высказаться, то ли за, то ли против, не знаю, но первая её остановила, сказав что-то, что я не расслышал.
А я продолжал лежать, и мимо проносились все моменты, все те моменты, которые тогда доставляли мне настолько колосальное удовольствие, что хотелось летать, а сейчас, вспоминая обо всём об этом, я так и думаю, как бы мне не сойти с ума от тоски и страшной боли, которая просто выворачивает меня изнутри.
Этот день, почти такой же, как пролетающий за окном поезда, но только солнечный, день третьего Ноября, я вспоминаю с грустью, как всё прошлое, связанное с Анечкой, и просто недавно, совсем недавно я открыл одну вещь, которая тяготила и заботила меня много лет, много, семь с лишним лет: Я всё никак не мог понять, чем всегда пахли волосы Анечки. Этот запах её волос был так сладок, так прекрасен, я не мог его больше нигде почувствовать, никто с таким запахом не был более. Я спрашивал у Анюты, что это за шампунь такой, которым милая мыла голову и после так чудесно пахло от её красивых волос, она мне даже ответила, что это такое, но я как-то и не заботился о том, чтобы найти такой же, так как всегда мог вкушать запах её прекрасных золотых волос, мог,да не могу теперь, а после того, как её не стало, я не могу вспомнить названия этого шампуня, не могу, а так хочу. И вот, в две тысячи пятом году, я нашёл его, нашёл этот запах, нашёл, возрадовался и в то же время стало так плохо, так плохо, что теперь я не могу утешиться просто ничем, хоть и не знает никто, хоть и не могу я никому об этом сказать, но грусть утраты, я чувствую, вытягивает из меня жизнь, по капли, почуть-чуть. Это ведь был запах мёда. Её волосы пахли мёдом. Ох, как сладок был этот запах!!! Как прекрасен он!!! Я купил его!!! Теперь я больше никогда не буду пользоваться никаким другим шампунем, кроме того, который пахнет мёдом!!!
А в первый раз я остро ощутил этот прекрасный запах именно в этот день, именно третьего Ноября, когда пришёл к Ане, когда наши отношения были очень романтические, мне казалось, что мы так и были вместе, что наша встреча произошла очень давно, где-то на небе. Я и прежде какими-либо жестами просил милую, чтобы дала себя обнять, но она ласково отводила мои руки.
• - Нет, не время ещё, совсем не время, подожди немного, подожди, - говорила она и это казалось мне странным, но я не смел идти против, не смел против этих слов, против неё, против Анечки.
• А сегодня я и не пытался ничего: я просто пришёл к ней, она встретила меня, как мне показалось, очень нарядная, хотя, как она сама утверждала, что ничего такого нет в её скромном платье. Она сразу с порога обняла меня, сказав только привет, и этим я был настолько ошарашен, что закружилась голова.
• - Обними меня крепче, Женечка, Мне очень хочется чувствовать твои руки, очень, я, наверное, сумасшедшая, котёночек, но нет на уме никакой школы, ничего, кроме мыслей о тебе, совсем ничего, малыш.
• Эти слова довели меня до головокружения, свели меня с ума, а она, Анюта, всё говорила какие-то ласковости, мы всё время обнимали друг друга, руки всё время бродили где-то, бродили, но дозволенного не переходили. И этот медовый запах, запах её волос, который был так сильно ощутим. Я перебилрал её волосы, они лились сквозь мои пальцы золотыми струями, я смотрел на всё на это и думал, что если бы так было вечно, мне не надо было бы совсем ничего. И это стремление обласкать меня всеми доступными способами с её стороны, просто сбивало меня с ног, эти слова, эти безтолковые слова: “котёночек, малыш”, да много ещё других, которые вызывали у меня отвращение, были для меня просто бальзамом на душу, самой чистой каплей нежности, и только потому, что их говорила мне Анечка.
• Никто не может так коснуться меня, никто не насытит меня лишь одними руками, как это делала она, Анюта, никто не скажет мне таких слов, какие говорила она, а если и скажет, то они станут горше самого горького, потому что так говорить их никто не может, как говорила их она, девочка моя.
• А в этот день рукам была дана воля, но за грани не заступали, нельзя было, наверное, не время было, но и прикосновения доводили меня просто до исступления, причём, скажу сразу, нетолько в этот первый раз, но и во всё последующее время, и ничто не может сравниться с тем, что мы делали с Аней, пока что ничто.
Девятое Октября – Понедельник
В Свердловске выходил на перрон курить, кое-как поднявшись с полки, а после влил в себя стакан чая, чтобы не засохнуть накорню, потом снова курил, но наэтот раз уже в тамбуре, а потом всё спал, и спал, и спал, а точнее находился в каком-то, как сказала бы Анечка, ауте,в тяжёлом и беспокойном.
Проснулся в Омске, да так и не поняв, что можно и выйти покурить, снова заснул. А потом уже, в Барабинске, окончательно пробудился и мне показалось, что больше я спать просто не смогу до самого Владивостока. Голова болела, как после непонятно чего, веки, я чувствовал, были опухшие, как будто я побывал в пыльном вихре, и вообще, кажется, я просто простыл. Чёрт! Ещё вот этого не хватало. Что же теперь делать??? Кое-как поднял голову – ой, как тяжело, потом в прояснившемся фокусе моего взгляда появилась одна из трёх девушек, как раз та самая, которая мне, если можно так выразиться, понравилась больше всех. Она сидела напротив на полке и с каким-то беспокойством смотрела на меня. Я хотел было пропустить это мимо себя, но она не дала мне этого сделать.
- Извините, - сказала мне она, - может, я могу быть вам полезна?
Я внедоумении уставился на неё, соображая, что если вопрос поступил, значит во мне что-то не так и это что-то наводит людей на мысль, что мне необходима помощь.
- неужели я так плохо выгляжу, что вам пришла в голову мысль подобного плана? -поинтересовался тогда я.
- Просто вы так беспокойно спите, что мне страшно за вас.
- А, пустяки, - я махнул рукой, - не принимайте близко к сердцу, бывает.
- Может, воды?
Я услышал этот вопрос и понял, что и правда непрочь попить чего-нибудь.
- Может быть, но я и сам пока что в состоянии, - я поднялся с места и почувствовал, что я и правда какой-то не такой.
- Нет-нет, лежите, я принесу, мне не составит труда, честное слово.
Я не успел ничего предпринять, а она уже стрелой выбежала из купе и скоро вернулась с кружкой воды, кружка была не моя.
- Возьмите, пожалуйста.
Я взял, выпил и поблагодарил, отдав кружку обратно, после чего возникло неприодолимое желание снова лечь, что я и сделал.
- Что с вами? – она спросила это как-то тихо, как будто от громких голосов я могу и правда заболеть.
- Да ничего, вроде бы я внорме.
А потом я снова закрыл глаза и поплыл куда-то, непонятно куда…
Четырнадцатое Октября – Суббота
Ой, как трудно было ехать во Владивосток, как трудно ехать, особенно тогда, когда знаешь, что тебя там никто, вообще никто, не ждёт. Но зачем я поехал? Зачем? Может вернуться? Может… Нет,… Анечка, мне надо повидать её, повидать во что бы то ни стало, а потом уже ехать, куда угодно. Да и не смог бы я вот так вот сейчас развернуться и поехать обратно, хотя бы потому, что и правда со здоровьем у меня что-то творится. Доеду до Владивостока, постою около Анечки, да и может обратно поеду, не знаю ещё.
Проспал всю дорогу, проспал, промучался, провидел сны, какие-то несуразные сны, настолько, что просто тошно порой становилось. Хотел поглядеть на Завитинск, где я родился, да снова не смог, опять же проспал, а кое-как проснулся после Ружино. Голова болит, ноги не ходят, совсем неманёвренный стал. Попил чаю, поел, что было, мало, но мне хватило, сел ждать, когда же приеду, а ведь ждать немало, шесть часов.
Вокруг темнота, три часа ночи, поезд прёт вовсю, народ спит, кстати, уже осталось в вагоне немного совсем, основная масса в Хабаровске сошла, а мне по-прежнему грустно, по-прежнему как-то больно, непобоюсь этого слова, насердце. Оно и правда болит почему-то. В голове снова проносятся дни, проведённые с Анечкой, снова слышу её голос, снова хочется плакать от невосполнимой потери родного человека.
Я совсем не заметил, как проехали Уссурийск, стало уже светать, народ стали поднимать проводники, чтобы все успели расчитаться за услуги, позавтракать перед выходом и так далее. Девушки, с которыми я ехал, где-то сошли, а где, я так и не уследил, и теперь я ехал абсолютно один.
Угольную проехали как-то плавно, я даже не понял, как плавно и почему мне так показалось, просто создалось впечатление, что поезд и не останавливался на ней, а как будто медленно прошёл вдоль платформы и, почти не набирая скорости, двинулся дальше. Как-то неособо нравилось мне такое. Не знаю, почему, но мне подумалось вдруг, что я вообще не в этом мире, по крайней мере плохо понимаю, что происходит вокруг меня, кроме того, что скоро должен выходить во Владивостоке. А что я буду делать потом? А потом-то что?!!! А потом я пойду к Анечке, потом я буду возле неё… А потом я просто не знаю, что будет, просто не знаю, куда пойду!!!… Но это будет потом, а сейчас я ещё не доехал, буквально сорок минут не доехал до Владивостока, а посему надо ещё доехать.
Поезд остановился, как будто врезался в тупиковую тумбу, очень резко, можно даже сказать, непомерно резко, наверное, чтобы меня встряхнуть. Да я и без этого уже встряхнутый, я и без этого уже готов бежать на привокзалку, садиться в автобус и ехать. Как тепло на улице, ты бы только знал! Солнце светит и хоть почти половина девятого утра, уже достаточно тепло.
Поезд подали на первую высокую, поэтому на привокзалку выйти просто, даже по мосту идти не надо, только по лестнице подняться, да и всё. Но не буду этого пока что делать, пока что постою, да покурю, вдохну вместе с сигаретным дымом воздух родного края.
Ой, лучше бы я этого не делал, потому что таксисты не дремлют. Ну, да и ладно, пусть прыгают вокруг да около, всё равно туда, куда я хочу сейчас поехать, вряд ли кто поедет.
Наверное, разум уже сам настроился, что будет сильно плохо, поэтому всё, что происходило дальше, мне очень плохо помнится, я только помню, как дал разрядку всему, что во мне накопилось за эти годы, наплевав на всё то, что происходило вокруг. Просто невозможно было держать всё то, что было, в себе, просто невыносимо больше так, без неё, без милой. Ведь всё нетак, всё нето с тех самых пор, как её не стало. Ой, как на меня смотрел народ. Да наплевать!!! Мне бы только быть с тобой рядом, любимая, мне бы только знать, что ты близко, мне бы только слёзы лить о горе моём, сидя возле тебя и зная, что никто, кроме меня и тебя, любимая, не поймёт нашего горя, просто никто. Я вижу, у тебя, девочка моя, тут не очень хорошо убрано. Я уберусь, только дай срок, моя милая, дай срок, я вычищу всё, что тут накопилось, ты будешь спать в чистоте и порядке, моя красавица, и ничто не будет больше учинять здесь беспорядки, ни одной лишней травинки не будет расти, только цветы, только всё самое прекрасное!!!
Как мог, что мог, сделал сегодня, просто не могу я так сразу и всё. Я обязательно приду завтра и всё доделаю, как положено, а сегодня я попробую добраться до родителей Анечки, если они ещё живут в том доме, в котором жили раньше. Я не буду никому досаждать, просто увижу их, услышу их голоса, спрошу, что хотел спросить, и, может быть, если дадут мне переночевать, переночую у них, а завтра вновь поеду сюда, чтобы закончить начатое, чтобы до конца навести порядок.
- Спи спокойно, милая моя, - я говорил это тихо, потому что не было больше сил, - завтра я снова приду к тебе и, пока буду здесь, в городе, я всегда буду приходить к тебе, каждый день буду.
я не стал больше стоять рядом, потому что мне снова хватило, чтобы расстроиться, пошёл потихоньку, стараясь успокоиться и, надо сказать, мне это удалось, только внутри снова всё напряглось, как и прежде.
Доехал на автобусе, всё , как следует, как будто всё сейчас было за меня, наверное, потому что скоро меня ожидает огромный провал в моих планах, хотя, необязательно, но чаще всего так бывает, поднялся по мосту через рельсы станции Луговая, по мосту, по которому я так много раз ходил с Анечкой, так много раз, что просто неперечесть всех этих походов. А как мы однажды стояли на этом мосту, стояли и смотрели на уходящий под него поезд, а вокруг было сумрачно, времени тогда было начало одиннадцатого вечера и окошки в поезде светились и медленно плыли, как будто выложенные в аккуратный рядок чьей-то бережной рукой. А когда поезд ушёл, мы ещё постояли, обнявшисьь, а потом Анечка сказала, что вот так вот, иногда, когда она видит поезда, ей начинает сильно нехватать меня, настолько, что хочется немедленно убедиться в том, что я всегда буду с ней. Откуда ей было знать, что не меня судьба заберёт у неё, а наоборот, резко наоборот, бесчеловечно наоборот. Однако, она была права, что поезд увезёт меня прочь от неё, потому что ведь я уехал из города двумя годами пожже после того, как её не стало, и уехал снова же поездом. Но сейчас я вновь здесь, здесь, чтобы быть рядом, тот же поезд принёс меня обратно. Я здесь, чтобы страдать, здесь, чтобы быть преданным ей, чтобы жить всем, что было, чтобы думать об этом и вспоминать всё, до последней доли секунды.
Я подошёл к этому месту, точно также, как тогда, облокотившись на ограждение, встал и устремил свой взгляд вниз, туда, куда почти что десять лет назад мы устремляли его вместе с Анечкой. Я трус, честное слово, трус, потому что мог бы, давно мог вместо этого взгляда устремиться с этого же моста под идущий поезд и пискнуть бы не успел, как сначала по мне прошлись бы двадцать семь тысяч вольт, а потом всё то, что осталось раздробило бы колёсами. Но я не сделал этого, не сделал, потому что, вероятно, мне хочется страдать, хочется вечно звать Анечку на этот мир из того, потому что хочется жить и скрипеть. А ведь как легко было бы прийти к ней туда и быть с ней не жизнь, не две, а всю вечность, всю!!! Её хватило бы с лихвой на все те чувства и признания, что не нашли здесь поддержки, на все фразы, которые я хотел бы сказать моей милой, на все ласки, которые мы с нежностью берегли друг для друга, боясь, вдруг их будет мало, и поэтому ещё более накапливая их, на все чувства, которые сейчас льются впустоту и которые нам обоим были так нужны.
Воспоминания лились рекой фрагментов, живых кадров, мешаниной голосов и всем, что желало меня растревожить и заставить страдать, и кое-как оторвавшись от просмотра этого бешанного фильма, я попытался двинуться дальше и, можно сказать, не без успехов.
И снова же память прошлого всплыла у меня перед глазами, прошлого, которое было уже после ухода Анечки, того его момента, когда тридцатого Ноября 1998 года шёл сильный снег, была метель, я тоже шёл, шёл на работу и меня сбили машиной. Тогда я получил переломы и сотрясение мозга, потому что явно услышал голос Анечки, которая говорила мне о том, что не место и не время ещё уходить мне, причём, говорила она это так не строго и не нежно, а как будто была недовольна мной. Было такое, когда я слышал недовольство в её голосе, и оно не звучало как-то угрожающе, скорее наоборот, но вся его сила и была в том. Я тогда выжил, а, наверное, зря, но, да ладно, пусть, значит, я ещё кое на что сгожусь.
Дорогу перешёл и хотел было сесть на сорок шестую маршрутку, чтобы быстро так подняться на Патрисы Лумумбы, но что-то остановило меня, почему-то я решил, что если пойти пешком, пойти так, как шёл я седьмого Февраля от Анечки, только с точностью до наоборот, может что-то случиться, причём тоже с точностью до наоборот. Дурь!!! Какая дурь!!! А может к доктору, пока не поздно? Ведь вон она, лечебница, через дорогу!!! Ладно, отвезут, когда посчитают нужным, ведь сумасшедших видно со стороны, поэтому обо мне, я думаю, позаботятся… Хотя бы родители Анечки, обалдев от того, что я пришёл. Ладно, пойду, пойду пока что.
Прохожу рынок Невельскова, снова же, здесь так много раз мы с Анечкой ходили, много раз совершали покупки, скажем, вот в этом месте, или вот в этом. А вот и бывший киоск звукозаписи, правда, сейчас тут расположилось нечто другое, но ведь постройка-то та же, или накрайность такая же, как та была.
Дорога всё та же, также ленив здесь поток машин, а подняв взгляд выше, я увидел дом, в котором жил раньше, такой же дом, голубенький, стоящий на пригорочке и длинный-длинный, настолько, что мне сейчас видна была только одна его секция, потому что вторая повёрнута градусов на 30-40 и её почти что не видно.
И тут я остановился в нерешительности: какой путь избрать, чтобы дойти до Анечкиного дома? Сразу подняться наверх по вот этой лестнице? Но ведь тогда всё будет не с точностью до наоборот, от того, что было седьмого Февраля 1998 года, а мне хотелось именно так, чтобы было всё с точностью до наоборот. Тогда, я должен дойти до своего подъезда и уже оттуда, по лестнице, подниматься через стадион, гаражи и детский садик к дому Анечки.
Иду вдоль дома, иду и озираюсь по сторонам, как вор, чтобы украсть всё, что здесь находится, чтобы украсть это и затачить в темницу воспоминаний, а потом пытать и мучать, вызывая каждый раз, когда мне становится плохо. Деревья уже совсем большие, не такие, как были, когда я уезжал отсюда в двухтысячном, они ещё не сбросили листву, хотя она уже почти вся пожелтела, и поэтому от их могучих крон падают густые тени, а учитывая, что сейчас уже почти что семь часов вечера, тени эти ещё больше и гуще. А когда же отремонтируют дорожку, по которой я иду? Или цивилизация ещё не коснулась её, или кто-то нарочно не делал ремонта, чтобы я прошёл тут и посмотрел на всё на это через призму пролетевших лет? Так, или иначе, но выбоинки всё те же, хотя и больше они размерами, а вот тропиночка наискосок, чтобы миновать лестницу к восьмому проходному подъезду, а вот и сама лестница. Да, почти всё, как было!!! Почти всё, но не всё. Я не тот. Не тот,!!! Измученный и разбитый, ещё больше, чем два года спустя после того, как Анечка ушла, когда уезжал из Владивостока, думая, что навсегда, намного больше. Я иду по своей улице, по улице, в доме на которой я прожил пятнадцать лет, пятнадцать долгих и невсегда счастливых лет. Я иду вдоль дома, где, можно сказать, вырос и стал на ноги, где жил и любил, где тосковал и был в смятении от налетавших на меня потрясений. А те год и пять месяцев, причём, ровно год и ровно пять месяцев, а точнее, семнадцать месяцев счастья, остались здесь навеки, остались, чтобы тривожить меня через мили, сотни и тысячи миль расстояния, чтобы звать меня сюда, чтобы вернуть сейчас меня на вот это место и вновь возникнуть передо мной во всём своём ужасном великолепии.
Вот я уже прошёл четвёртый проходной, тоже с лестницей, только, правда, сам подъезд был заделан кирпичами ещё давно, когда я жил здесь. А вот и тропинка к двору, где детвора играет, где и я в детстве играл, где и брат мой также играл. Я остановился у этой тропинки, вспоминая, как я ходил тогда, в девяносто восьмом, чтобы уже всё было, как положено. Вспомнить не смог, решил, что пойду так, как душа подскажет… И пошёл мимо тропинки, до подъездной дороги к своему дому, где в своё время стоял стенд с частными объявлениями, в который то и дело вруливали машины и от этого он стал немного кособокий. Его не было, на том месте вообще ничего не было, и это мне уже почему-то не понравилось, как будто обстоятельства данного рода могут повлиять на мою судьбу. Что-то сжалось внутри, вдруг похолодело в желудке. Что делать?? Как быть? Не знаю, что дальше предпринять. Чёрт! Да неужели я напугался отсутствия какого-то стенда? Ведь ничто невечно!!! Пошёл дальше, вспомнил, как мы воттут, на этом вот месте , с Анечкой стояли, как она, моя девочка, вспомнила здесь, что дома оставила деньги, чтобы купить на рынке продуктов и пришлось назад в сопку идти. Да вспомнила так интересно: стояла, смотрела на машину, с которой продавали картошку, долго так смотрела, а потом повернулась ко мне, улыбнулась и сказала:
- вот смотрю я на эту машину и вспоминаю, что мы с тобой вообще без денег тут стоим.
- что, серьёзно? – не понял я.
- как ты и я, они у меня на столе лежат, прямо вижу, как лежат. Возьмём их?
- а куда деваться? Конечно возьмём. Что же нам с тобой без них делать?
Домой тогда ехали на семёрке автобусе, который, как по заказу пришёл сразу же после того, как мы решили пойти обратно домой, так меньше в сопку идти, примерно на две третьих.
А сейчас я пойду туда пешком, потому что, мало того, спешить мне некуда, так я ещё должен воскресить всё то, что было, посредством повторения сопутствующих обстоятельств. Обошёл дом, подошёл к подъезду, в котором раньше жил – дверь другая, домофон, а вокруг всё почти что также, как и было раньше. Ну что же, сходить с ума, так сходить по-крупному, я повернулся так, как будто только что вышел из этой двери, и направился к Анечкиному дому так, как я должен делать это, если бы она была живая и здоровая. Правда, мой шаг был неочень уверенным по той простой причине, что в отличии от тех времён, когда Анечка была, сейчас меня в том доме никто не ждёт, но ведь если судить с точностью до наоборот, тогда я шёл также неуверенно оттуда, потому что чувствовал, что что-то должно случиться, а сейчас иду туда также неуверенно, потому что знаю, что случилось и чуть ли не уверен в том, что всё получится также наоборот, как и мой поход.
“но неужели я думаю, что Анечка будет жива и невредима, как в то самое время, когда мы с ней были счастливы? Неужели я думаю, что всё будет точно так же наоборот, как пытаюсь воссоздать всё это я???, - эта мысль вдруг молотом ударила по моей голове и я остановился настолько неожиданно, что сначала даже и не понял, что стою на месте, а не иду, как прежде до этого. – Что за чушь я понёс, вообразив себе, что жизнь к человеку способна возвращаться также, как человек возвращается домой тем же путём, которым шёл???”
И хоть я и знал, что иду не к Анечке, а всего лишь к её родителям, и то, скорее всего, вряд ли попаду к ним самим по той простой причине, что их попросту может дома и не быть, или они просто не захотят принять меня, или ещё что-то, но эта игра, которую я придумал сам для себя, так впечатлила, что я поверил в то, что это вовсе не игра, а реальная жизнь. И что же мне теперь делать? Как дальше быть?
Постояв так с минуту, я решил продолжить эту опасную игру, целиком и полностью отдавшись её правилам и решив думать, что всё ридуманное мной – одна сплошная и непоколебимая правда, а посему снова пошёл, пошёл в сопку, чтобы достичь некого обратного эффекта, о котором никто не догадывается, никто, кроме таких сумасшедших, как я.
Я прошёл мимо стадиона, где и сейчас гоняют мячик, как гоняли в те времена, поднялся по лестнице к верхнему ряду гаражей, затем по другой, к дороге, где тогда, зимой, было очень скользко, где тогда, в тот злой день, я упал здесь, когда шёл и туда, и обратно, где тогда иАнечка упала, но к сожалению больше не поднялась. Чёрт! Вот же это место, вот оно!!! И какая широкая дорога, какая широкая!!! Неужели объехать мою девочку было нельзя???!!! А почему тогда меня объехали??? Что это?!!! Вдруг, всё всплывает, всё прошлое становится явью, да-да, скрип тормозов совсем рядом, вот сейчас тут всё и произошло, да, так, так всё было теперь, я уверен, вот тут она, моя любимая, шла, вот тут и упала, сбитая машиной и подмятая под неё. Ой, как больно было ей, как больно!!! Почему всё так получилось? Почему???!!!
- Эй, браток, ты там не замёрз? Не в сортире стоишь – дай, проеду.
Я очнулся, почувствовав боль, и с удивлением уставился на машину, которая стояла рядом, в то время, как я сам стоял на дороге, в аккурат на том месте, где раньше, в тот печальный день, падал, поскользнувшись, а бампер той машины упирался в мои ноги, отчего и было больно, в то время, как я сам рукой опёрся на капот этой же машины.
- Ну, мне что, встать и показать тебе, куда надо идти? – вопрос исходил от водителя машины, который сидел за рулём и со злостью смотрел на меня.
Я без слов выпрямился во весь рост и медленно, поскольку ноги, особенно правая, болели, подался прочь на обочину, осознавая, что ведь мог бы сейчас принять ту же участь, что моя милая, если бы скорость у машины была чуть больше. Меня тут же затрясло, как паралитика, но я кое-как нашёл в себе силы справиться с дрожью и пойти дальше, по лестнице, через детский сад, всё выше и выше, к дому моей милой. Да, его уже видно, если поднять голову повыше, вот так я всегда, и тогда тоже, отмерял расстояние до него, глядя на его балкон и окна, пытался отыскать глазами окна Анечкиной квартиры, но не мог, потому что далековато ещё было, а я не настолько хорошо вижу, чтобы различить и сосчитать ряды окошек. Скоро я уже мог это сделать. Радость закралась в сердце, когда увидел знакомый балкончик, радость и в то же время наворачивались слёзы на глаза, застилая от взора желанное, ведь как бы не узнавал я в балконе тот, который я видел почти десять лет назад, всё равно Анечку не вернёшь и всё это только удручает, наводя на мысли об отчаянии, которое уже почти завладело мной в савокупности с умилением тому, что я вновь на старом месте – принеприятнейшее чувство, я бы тебе сказал.
Последняя лестница и я – на дорожке, что идёт вдоль этого дома, и чем ближе я подхожу к нему, к дому, тем сильнее боль, тем больше комок в горле, заставляющий закричать от безысходности. Уже не хочется идти дальше, уже ничего не хочется, только бы случилось что-нибудь, что изменит всё, заставив хоть чуть-чуть вдохнуть воздуха. Взять бы, и провалиться сквозь землю, чтобы не узнать, что будет через несколько минут и чтобы не видеть, как на меня будут смотреть хоть родители Ани, хоть кто-либо другой, кто совсем не знает о том, что она когда-то здесь жила. Я остановился и был готов стоять так вот вечность, стоять, замёрзнуть, упасть и умереть, только бы не было того, что должно было быть, к чему я неумолимо стремился уже с того момента, как взял билет на “Россию” до Владивостока. Стремился всей душой, всем телом и разумом, стремился для чего? Для того, чтобы стоять вот тут, как недоделанный. Нет, Анечка этого не поняла бы. Раз начал, так делай, а если боишься, так и браться не надо было.
Я ещё раз прокрутил в голове всё то, Что должен буду сказать, когда встречусь с кем-либо, населяющим эту квартиру, мысли стали ясные и твёрдые, как будто меня приободрили со стороны, убедив в том, что ничего страшного не произойдёт. По крайней мере, я всегда могу уйти назад, на вокзал, в гостинницу, или куда-либо, чтобы переночевать там, а завтра я снова вернусь К Анечке, туда, где она спит вечным сном, и доделаю всё начатое сегодня: доприбераюсь, постою возле неё, погрущу потихоньку. Ладно, это будет завтра а сегодня я встречаюсь с живыми, чтобы впитать в себя всё, что они скажут об Анечке, всё-всё, до последней крохи, до последнего сказанного слова.
Я обогнул дом, как всегда это делал, когда шёл к Анечке, также с левой стороны, отсчитал третий подъезд, ведь с этой стороны он именно третий, подошёл к дверям домофона, заметив, что выщербинка на крыльце всё такая же, какой она была тогда, в девяносто восьмом, остановился перед пультом набора и замер, не решаясь делать что-то дальше. Ещё раз повторил всё, что должен сказать в ответ на вопрос, кто я, услышал, что кто-то идёт, не стал мешкать, чтобы не привлечь внимания и быстро набрал номер квартиры милой и нажал на кнопку вызова… И меня затрясло, как в лихорадке, заколотило, потому что всё начинает свершаться, свершаться в обратную сторону, и я это начинаю чувствовать, и мне становится жутко. Зумер звенел, длинно и долго, а я понял, что напрочь забыл всё, что должен сказать сейчас в микрофон, чтобы меня опознали, или, чтобы более, или менее грамотно ответили, что здесь такие не живут. Второй звонок – нервы начинают сдавать и кажется сейчас я отдал бы всё, чтобы дома никого не оказалось, толь ко бы ещё чуть-чуть подготовиться, прогнать, прорепитировать. Третий звонок и… Моё сердце оборвалось. В динамике послышался щелчок, характерный для того события, когда берут трубку, а после длинного, показавшегося мне просто вечностью, молчания, мне ответили:
- да?
Сердце пробежалось по всему телу, глаза мои зажмурились от неприодолимого желания спрятаться от всего этого, руки похолодели – это был голос Аниной мамы.
- добрый вечер, -говорил я… нет, совсем не я это говорил, но… - это Евгений, мы были знакомы в 96-98 годах, можно ли мне войти?
Пауза. длинная пауза, во время которой мне показалось, что всё во мне вымерло и вокруг тоже. Что сейчас будет?!!!
- Ну, заходите, Евгений, - вдруг раздался голос, всё тот же голос, знакомый голос, милый голос, ведь у Ани и её матери голоса отличались лишь чуть-чуть.
Зумер запищал, дав мне понять, что дверь открыта и можно идти, я потянул ручку двери на себя и… вошёл.
Поднимаясь в лифте, я недоумевал, как могло всё так случиться. Я, хоть и зная, что всё так и должно было быть, не мог представить себе всего этого, а вернее мог, но не так, как оно случилось. Всё оказалось слишком просто и, в один и тот же момент непостижимо сложно. Но, вот например, что я сейчас, прямо сейчас, скажу Аниной матери? Ведь что-то надо будет сказать, в любом случае, надо. Да, я должен буду обрисовать ситуацию, и вообще, все обстоятельства, по которым я оказался здесь, может быть меня и поймут, но вот… Что дальше??? Где гарантия, что я буду понят, как мне этого хочется, как я это планировал и так далее??? Где она, эта гарантия?
А вот она!!! Ничто не может так резко и бессердечно прирвать мои попытки собрать себя воедино, как время, которого, как назло, не хватило ни для чего: ни для того, чтобы собрать мысли воедино, ни для того, чтобы как следует обдумать всё. А что же я делал в дороге, когда ехал сюда? А, то-то же, спал и болел, как будто одно бы помешало другому. А почему не продумал, что нужно и как это лучше сделать? Так вот и не трусь теперь, а уж иди и действуй, коль пришёл.
Дверь лифта открылась и передо мной словно развернулась панорама лестничной клетки шестого этажа, я несмело шагнул, потом ещё и ещё, один шаг, второй… Нет… Мне снова сейчас станет плохо!!! Обстановка на лестнице всё та же, дверь в коридорчик та самая, от которой у меня были ключи, даже запах, чёрт возьми, тот же самый!!! Я сделал ещё несколько шагов, чтобы приблизиться к этой двери и дверь открылась, открылась ровно настолько, чтобы открывшему её увидеть, кто пришёл, а мне дать понять, что я просто так не пройду. А потом я увидел то, что заставило меня замереть то ли от ужаса, то ли от удивления, а может быть от всего вместе и сразу – в дверном проёме стояла не мать Ани, и даже не её отец, и даже не соседка, а сама Аня, та, которая покинула этот мир чуть менее десяти лет назад. Я не испугался, нет, я даже не подумал, что в случаях такого рода надо пугаться, кричать, бежать, я просто уставился на неё и словно застыл в немом удивлении и каком-то холоде. Она одета в чём-то, похожем на домашнее платье, или халат, её золотистые волосы сечас распущены, а серо-голубые глаза смотрят на меня с необыкновенной лаской и удивлением.
Мы, наверное, ещё долго бы вот так смотрели друг на друга, но из оцепенения меня вернуло что-то мягкое, коснувшееся моей ноги. Посмотрев себе под ноги, я увидел, что это просто кошка, белая и пушистая кошка, трётся о мои ноги.
- Ваша киска? – спросил я, снова поднимая глаза и видя эти прекрасные, родные черты, но однако не решаясь, сам не знаю почему, назвать девушку на “ты”, ведь она по всем определениям была моей Анечкой.
- да, моя, - этот голос!!!! Ой, этот голос, он сейчас меня погубит, ведь это он, голос моей милой, он самый, любимый до каждой нотки его мелодии, до… не знаю, до чего. – киса, киса, иди ко мне, кис-кис-кис.
Она звала её, а я стоял и наслаждался её голосом, стоял и не мог понять ровным словом ничего. Наверное, меня всё же сшибли на той дороге, когда я переходил улицу, и я не пошёл дальше, а остался лежать и умирать. Ну и пусть, зато мы вместе, зато всё, что было, всё, о чём я страдал и думал так долго, всё позади, а впереди только прекрасное.
- киса, ты что это? Ты уже забыла про меня,да? – Аня хотела было выйти и забрать кошку, но та как-то непостижимо ловко скарабкалась по моим брюкам и свитеру, остановилась на моей груди, в то время, как я инстинктивно подложил под неё руку, чтобы она не упала вниз, припала на все четыре своих лапки и громко, раскатисто, замурлыкала.
Я снова взглянул на Аню, которая стояла уже рядом и смотрела на меня тоже, можно сказать, не без удивления, снова всё оборвалось внутри и я до конца поверил в то, что она и есть непостижимым образом воскресшая из тех, кого нет, хотя это совсем быть не может… Ну, или же меня не стало на свете. Какая теперь разница??? Она попыталась взять в руки кошку, но та, видно, не захотела покидать меня и вцепилась мёртвой хваткой в мой свитер, перестав мурлыкать, как будто кто-то резко остановил работающий моторчик, не дав ему даже докрутиться по энерции. Насилу отодрав животное от меня, Аня стала серьёзной, какой она становилась всегда, когда наступает непредвиденая ситуация.
- Ну а теперь, - сказала она, - слушаю вас.
Оцепенение с новой силой сковало меня, однако, наверное, заготовленные фразы были настолько хорошо заучены, что сами полезли из меня.
- Дело в том, - начал я, - что я приехал сюда издалека, ехал неделю и вот приехал, -так, ну что за идиотство я себе позволяю?!!! – приехал по той простой причине, что несколько лет назад мою девушку постигло несчастье… Ну… вобщем, её не стало на этом свете.
Я поверить себе не мог, что говорю подобное, потому что ведь вот она, моя Анечка, цела и невредима, передо мной стоит. Что мне ещё надо?
- Хорошо, ответила тогда Аня, - чем я вам могу помочь?
- Понимаете ли, - я уже начал волноваться, потому что мне очень не понравилась интонация, с которой Анечка это сказала, как будто она злится на меня. Как будто она не понимает меня, - она жила именно в этом доме и в этой квартире, - что-то удерживало меня всё равно доконца признать в девушке этой мою Анечку, слишком уж абсурдно всё выглядит, - и я приехал сюда для того, чтобы уточнить у тех, кто остался здесь, некоторые детали её… Ну…. Вобщем, я хочу узнать всё, как оно было, из первых рук.
- А ещё десять лет вы не могли подождать? Скажем, пока всё поуляжется, пока в доме совсем сменятся жильцы? А потом приехать и спросить вот так.
- Извините, - начал было я, чувствуя, что данный вопрос начинает меня расстраивать, - но, мне кажется, что это вовсе не чьё-либо, а сугубо моё дело, когда мне приезжать и что спрашивать. Другое дело, что вы просто не хотите отвечать на мои вопросы. Так можно же было сказать проще, намного проще, и я бы всё понял, как нельзя быстро и убрался бы, как только вы изъявили желание более меня не видеть.
Вот это задвинул -аж самому стало за себя радостно, потому что, похоже, я давно уже не могу вот так вот задвигать.
- да не беспокойтесь вы так, - её голос сделался вдруг снова таким прекрасным, что я невольно снова стал сравнивать её с Анечкой, с той, которой уже давно нет, - я вас прекрасно понимаю, даже более того, могу сказать вам некоторые вещи… - она немного помедлила, еле заметно бросив взгляд в сторону квартиры, - Если хотите, проходите, я попробую сделать это, но не на лестничной же клетке, правильно я говорю?
Да, всё те же интонации при вопросе, всё та же путанность фраз, всё то же самое, всё, что характеризует мою Анечку. Чёрт побери, что здесь происходит, в конце-то концов?!!! Или я сплю, или сошёл с ума, или меня переехала та самая машина, четвёртого не дано, не дано, и всё тут!!!
Девушка, похожая на Анечку, пропустила меня вперёд себя, а сама стала закрывать дверь, в то время, как я несмело продвигался в сторону прихожей из коридорчика, объединяющего две квартиры. Голова просто отказывалась соображать,потому что запах, вырвавшийся из полуоткрытой двери квартиры, куда я так много раз входил, был просто копией того, который стоял здесь раньше, до мелочей!!! Медленно, или мне так просто показалось, я вошёл в квартиру и снова моему изумлению не было конца: Всё было точно также: обстановка, ковры, окна, шторы на них… Что это?!!! Здесь был недавно сделан ремонт, но ведь всё осталось точно таким же, как было в прошлом, однако следов времени не осталось, как будто я снова в девяносто седьмом году, или восьмом… Точно теперь уже и понять не могу.
- Вы удивлены? Анечка была возле меня, - чем, если не секрет?
- я просто понять не могу: или всё мне кажется, - начал я размышления вслух, - или же всё именно так, как есть.
- Вы о чём?
- о том, что здесь всё также, как было раньше, в девяносто восьмом.
- вы знаете, мне очень понравилось, как всё было до ремонта, и я решила сделать всё также, как было, с той разницей, что технологии немного другие.
- Изумительно, - не смог удержаться я от нахлынувших чувств, -просто невообразимо.
- Вы и правда так считаете?
- Да, даже более того, просто я… - сначала я не хотел сильно распространяться, но потом стало всё равно, ведь своей открытостью я смогу расположить к себе эту девушку, Аню, - ушёл из этого дома в девяносто восьмом, седьмого Февраля, и он выглядел точно также.
Что-то надломилось внутри, заставив меня приложит колоссальные усилия, чтобы слёзы не покатились из глаз, но девушка, видно, заметила всё это, поэтому её лицо стало сочувственным, отчего мне просто до дрожи захотелось броситься к ней, заключить в объятия и долго держать вот так, повторяя её имя, а точнее имя моей девочки, моей милой девочки, которой нет.
- Хотите, пройдём на кухню, я как раз заварила чай – могу угостить.
- Спасибо, - отозвался я и к своему стыду обнаружил, что мой голос дрогнул, - я с удовольствием, а то, знаете ли, прохладненько. Кстати, вы покупали эту квартиру, да?
Девушка спустила на пол кошку, и в то время, как животное тут же встряхнулось и, немного отойдя, уселось прямо на полу, глядя на меня, хозяйка указала мне жестом, мол, пройдём, в сторону кухни, и ответила:
- Я не покупала эту квартиру, я просто в ней живу.
По моему телу вдруг побежали мурашки, в голове зароились вообще недопустимые мысли. Это как же так? Неужели всё тогда мне только показалось? А что могло быть? Может быть Анечка не погибла тогда, а… Нет, я ведь сам видел всё, просто всё, подробно и медленно так видел, чтобы надолго запомнить. А что я видел? А видел я мою девочку, лежащую там, где и полагается лежать в таких случаях… Но вот… Но не могу я восстановить в памяти эти моменты, потому что тогда было так плохо, так плохо, что нетолько глаза, но и всё тело, отказывались меня слушаться.
- то есть, как?
Мы уже прошли, мне было указано место, куда я должен сесть.
- Говорю, как есть, ничего другого не имею в виду. Дело в том, что жившие в этом доме люди отдали мне её под съём, вот и всё.
- под съём… а… как давно?
На самом деле я хотел спросить что-то другое, но забыл и пришлось спросить вот так, а мысли, вопросы, суждения так и вертелись во мне, не давая сосредоточиться.
- Три года назад.
- А у них были дети, или же они жили только вдвоём?
- Извините, как я поняла, у них была единственная дочь, о которой вы и ведёте речь.
- Да, конечно, но я просто подумал,что может быть они уже продали квартиру, уехали, а купившие её, в свою очередь, сдали её вам.
- Нет, сдали её мне они самые, а сами где-то недалеко живут.
Тем же временем она руководила положением вещей на другом столике, где стоял электрический чайник, который уже подавал все возможные признаки жизни и почти что закипел.
- так вы их хорошо знаете?
- неособо хорошо, но достаточно для того, чтобы жить в этой квартире, как вы видите.
- нет, я имею в виду совсем другое: может быть они рассказывали вам о дочери, о том, что и как было, и всё подобное?
- Да, немного было, но настолько немного, что я просто не смогла составить о ней никакого мнения.
Ко мне на колени мягко прыгнула белая кошка, которой я, видно, чем-то приглянулся, устроилась на них, тут же свернувшись клубочком и замурлыкав так громко, что чуть ли не перебивала своей песней звук закипевшего чайника.
- Ничего? – спросила девушка, глядя на это.
- Нет, совсем наоборот, всё просто прекрасно, я очень люблю кошек и они, как видите, меня не обходят своим вниманием.
- очень странно, ведь она мало кого вот так принимает, обычно просто придёт, посмотрит и убегает куда-нибудь в комнату, а вы пришли, так она от вас и не отходит.
А потом Аня наливала чай, такой же ароматный, такой же неповторимый, как у моей девочки получался, и мне почему-то стало так спокойно, так неповторимо спокойно на душе, что захотелось вечно вот так вот сидеть и смотреть на то, как Эта, очень похожая на Анечку девушка, наливает чай, чему-то улыбаясь, и даже, наверное, не зная о том, что в первый раз за много времени я спокоен, как был тогда, в девяносто шестом, девяносто восьмом.
- А скажите пожалуйста, вас, случайно, не Аня зовут? – вопрос задался сам собой и я почти ничего с этим сделать не мог.
Девушка, очень похожая на Анечку, и в это время наливающая себе чай, медленно поставила на стол чайник, затем повернулась ко мне и удивлённо, а вместе с тем вопросительно взглянула на меня, отчего стало как-то непосебе, а потом её глаза, такие же, красивые глаза, как у Анечки, широко раскрылись.
- ВЫ меня знаете?
Она была готова поверить в это, да и я тоже, но я решил не отпускать уж совсем тормоза и сказал:
- Не знаю, просто мне пришло в голову, просто я захотел назвать вас этим именем, просто мне показалось так, что если бы я увидел такую девушку, как вы, то её бы обязательно звали Аня.
- Ну, понимаете ли, я в шоке. Это просто непередаваемо. Может, вы ещё сможете сказать о том, где я работаю , с кем встречаюсь, откуда сама?
- Вряд ли, но насчёт имени я был прав?
- Конечно, а то вы не поняли.
Внутри всё перевернулось, ведь всё настолько неправдоподобно, что уже начинает настораживать. Такая же девушка, такая же внешность, такое же имя, и характер, скорее всего, такой же, потому что, судя по её покладистости и вниманию, он не может отличаться,живёт в той же квартире и я снова здесь, здесь, как будто с моей прежней Анечкой, как будто всё вернулось и пошло так, как должно пойти.
- Понятно, но я… Честно… говоря… Не думал, что вот так всё получится, просто, я приехал издалека, чтобы освободиться от печали, узнать, как тут народ живёт, узнать поподробнее, распросить, о том, из-за чего… Ой, я что-то не то говорю.
- Странный вы какой-то… Так вот что, Евгений, если вам всё же хочется что-то узнать, то это лучше всего будет сделать завтра, так как хозяева данной квартиры сейчас не в городе, а завтра будут здесь, в городе, и вы сможете поговоритьс ними, хоть по телефону, хоть вживую, вас устраивает данное моё предложение?
- Да, но как мне их можно найти, чтобы больше не беспокоить вас? Я спросил это, а у самого внутри всё начало снова застывать и непреодолимо затвердевать, заставляя меня снова же вспомнить о том, как недолговечно счастье и задать вопрос, а было ли оно вообще. Ведь всё могло показаться мне. Но посмотрев на Аню вновь, я понял, что видение никуда не ушло, а вот она, Моя Анютка, стоит передо мной, серьёзная и даже не улыбается.
- вы меня ничуть не побеспокоите, я вам всё скажу завтра, позвоните мне утром, часов в одиннадцать, хорошо? Номер я дам.
- 63-31-06? – неудержавшись спросил я.
Девушка оторопела, но потом всё же опомнилась и ответила:
- Да, но вы-то откуда знаете?
А потом я, прихлёбывая чай, объяснил, что у Моей Анечки был номер телефона 23-31-06, но всвете перевода номеров с аналоговых на цифровые, 23, поменяли на 63 и вот отсюда номер.
- поразительно!!! – воскликнула Аня, -вы помните всё так подробно?
- Я помню всё, и нетолько это, но и многое другое и настолько подробно, - я говорил это, а у самого просто останавливалось сердце от внезапно пришедшего переосознания утраты любимой, - что вам просто и не снилось это.
А потом я допил чай, поблагодарил девушку за тёплый приём, и стал собираться, чтобы уйти отсюда, потому что больше не мог знать о том, что в доме живут чужие, что там, где жила самая чистая и прекрасная, сейчас живут другие, которые и знать не хотят о том, что когда-то здесь жила она.
- Куда вы сейчас? – Спросила Аня, другая Аня, не та, что моей была, а та, что заняла её место в этой квартире.
- Куда?.. На вокзал, куда мне ещё? До завтра, с вашего позволения.
- до свидания, позвоните мне завтра и мы, я думаю, сможем всё с вами уладить.
- Хорошо, обязательно.
Я вышел на лестничную клетку, Аня стояла в дверях, провожая меня взглядом, я вошёл в лифт и поехал вниз, и только тогда услышал, как дверь её квартиры тихонько захлопнулась и всё совсем потеряло для меня смысл.
Вышел из подъезда, закурил, осмотрелся вокруг: как всё напоминает о прошлом, просто жуть!!! Душа рвалась назад, в ту самую Анечкину квартиру, откуда я только что вышел, но нельзя, нет мне там места, нет и больше никогда не будет, и та девушка, та Аня, такая же Аня, как моя, будет жить там, будет приглашать туда своих парней, будет любить их… В той квартире, которая пренадлежит не мне и не ей, которая могла бы пренадлежать нам с Анечкой, даже её родители когда-то говорили об этом, что когда мы поженимся, хотя они сильно не верили в это почему-то, то квартиру они подарят нам, а сами переедут в другую. В другую они переехали, а вот эту…
Ладно, не мне судить, не мне, только очень жаль, что так всё получилось, что я был наволоске от счастья и этот волосок оторвался.
Я шёл тем же самым путём, что и пришёл сюда, переходил ту же дорогу, спускался по той же лестнице, а ноги чувствовали родное, ноги шли и помнили каждую кочку. Каждую ступеньку.
Прошёл мимо своего дома, мимо бывшего своего, к подъезду подходить больше не стал, не надо больше печали, завтра она снова за меня возьмётся, только бы вечер прожить, да ночь проваляться. Кстати, где мне ночевать? На вокзале? Да трудновато будет, потому что ведь завтра столько надо сделать, что просто грех мне быть не в форме. А ещё надо взять билет обратно, ведь как мне не хотелось уезжать, но ведь ничего не поделаешь, у меня здесь никого нет, просто никого, к кому я могу обратиться за помощью, разве что только бывшие мои друзья, с которыми мы в своё время тусовались. Да вряд ли, у них своих проблем хватает, а тут ещё я со своими полезу.
Сел в трамвайчик, поехал на вокзал, мимо понеслись знакомые дома, повороты, остановки!!! Ох, как хочется, чтобы я вновь здесь жил, как хочется, но нет, без Анечки я не буду жить здесь, не буду и всё тут, просто давить будет её отсутствие на меня.
Приехал на вокзал, встал на остановке, покурил, перешёл дорогу к самому вокзалу, зашёл на крыльцо, ещё раз покурил. Что делать??? Что??? А зайду в вокзал, пройдусь, посмотрю, что изменилось за прошедшие времена, пока меня не было. Только не волновало это меня особо, потому что снова всплыло всё прошлое, закружило меня вокруг и бросило на растерзание чувствам и горестям. Вот то самое место, где мы с Анечкой брали билеты до Хабаровска, как сейчас помню этот прекрасный день, будто он был по крайней мере этой весной. Тогда всё было так радостно, светло и прекрасно, тогда мы ходили везде вместе, тогда просто ничего не было такого, отчего было бы грустно, или больно, тогда было всё открыто и непринуждённо. Вот, как сейчас помню, я стоял вот также, у окна, лицом к уличным дверям, Анечка ушла не надолго…. Ну, не буду говорить, куда, а я стоял вот также точно, у окна, смотрел на двери, откуда должна была прийти Анечка, слушал объявление по радио о каком-то поезде. А потом я увидел, как она заходит в эту дверь. Да, вот так, именно вот… Что это? Я схожу с ума??? Пора бы уже, наверное. Но, я вижу, ясно вижу, как Анечка, точно, как тогда, входит в эту дверь, смотрит на меня, улыбается мне… Мать-перемать, кажется, я уже всё… Кажется, моя крыша уехала…
А между тем Анечка медленно, глядя на меня, как тогда… и тогда ли?… Сейчас, сегодня, двадцать второго Марта девяносто седьмого, подходит ко мне и улыбается, чуть-чуть, с лёгкостью, с которой она умеет это. Я подумал, что мне это снится, или воспоминания так реально выглядят, и посему хотел использовать сон, как взгляд в прошлое сквозь грусть потери, броситься к ней, обнять и сказать, как ждал её, как всё опостылило, как хочется быть вместе навсегда, но почему-то не мог. Я знаю, почему. Потому что Анечка неособо любила, когда чувства были налюдях. Ей очень нравилось, когда накопишь их в себе, а потом, когда придёт время, выплёскиваешь, не заботясь о том, что доставишь неудобство окружающим. Она была в чём-то тёмном, наверное, как и тогда, в платье, потому что небольно жарко ещё… Или уже… Чёрт!!! Я не могу понять!!! Что происходит?!!! Я не могу понять, что я вижу, а вернее, кого.
• - Привет ещё один раз, - голос Анечкин, её голос, убейте меня, но это так, - Я подумала, что очень невежливо поступила с вами и поэтому решила найти вас.
• И тут всё более, или менее, встало на свои места, потому что я смог наконец понять, что всё это - не сон вовсе, но тем не менее само существование Анечки, пусть не моей, пусть такой же, как она, тоже совсем мне непонятно, поэтому, всем и на своих местах я это назвать могу лишь с большим трудом.
• - С чего вы так решили? Я ведь вам ни о чём подобном даже не намекал.
• У меня сейчас и правда всё, просто всё съедет, не говоря уже о какой-то крыше, которой давно уже нет.
• - А я и без этого всё понимаю. Неужели вы думаете, что во мне нет ничего, что заставило бы хоть чуть-чуть понять вас,ваши чувства и надежды, ваши ожидания, в конце концов. Если вы хотите, поедем ко мне – я попробую начать всё сначала, только чтобы вам было проще, чем в нашу с вами первую встречу.
• Я был просто поражён такого рода словами не потому, что они тешили моё самолюбие, или девушка пыталась дать мне шанс остаться не на улице, но потому, что она говорит словами Анечки, моей, той, которой нет, точно её словами. Я больше, чем уверен, что если бы моя Анечка попала в такую же ситуацию, её слова были бы теми же абсолютно.
• - Большое вам спасибо, я тронут вашей заботой, но…
• Её прекрасные глаза вдруг воззрились на меня с непередаваемой надеждой, как будто оттого, что я сейчас скажу, будет зависеть вся дальнейшая её жизнь,тем временем, как я совсем не знал, что сказать, чтобы не показаться невежливым и в то же время объяснить ей, что я бы с большим удовольствием поехал с ней назад, но не хочу, правда, не хочу причинять неудобства. А потом что-то каким-то непостижимым образом переместилось в моём разуме, переключилось, перещёлкнулось и мне показалось, что если я не поеду сейчас с ней, я потеряю просто многое в жизни, многое то, без чего просто будет невозможно дальше жить.
• - Вы уже взяли куда-то билет? – между тем спрашивала она, а её голос стал печальным, будто и правда она испытывала грусть оттого, что мне предстоит куда-то подальше убраться отсюда.
• - Нет, я просто ходил здесь, просто вспоминал, как всё здесь было раньше и сравнивал с теперешним.
• А потом я вспомнил, что Эта Аня пришла сейчас ко мне также, как моя милая, когда-то тогда, в Марте девяносто седьмого, и что-то снова переключилось, заставив меня поверить в то, что ведь это она и есть, всвязи с чем я чему-то обрадовался, но тут же спохватился, снова взглянув в глаза Ане. Не знаю, может я просто хотел увидеть это, а может оно так и было, только почему-то Анины глаза тоже чему-то радовались, но не кратковременно, а радость эта как-то наплывала что ли на них.
• - Ну тогда всё указывает на то, что не стоит здесь грустить, да и обстоятельства не потерпят вашей усталости. А ночью выспитесь и наутро будете свежее.
• - Я так плохо выгляжу?
• - Нет, что вы? Просто поезда, переживания, я всё это понимаю, - это просто неслыханно, ведь она, ничего не страшась, просто взяла меня подруку и повлекла за собой, как трудного пациента, твоютопор!!! – Завтра, вот увидите, всё станет намного проще воспринять, потому что отдых никогда ещё не вредил.
• Она медленно вела меня по кассовому залу, заговаривая самым натуральным образом мне зубы, потом мы уже вышли на перрон и мне уже не захотелось тут оставаться, а когда мы с ней поднялись по лестнице на привокзальную площадь, я и представить себе не мог, что бы было, если б она вот так сегодня не пришла сюда, на вокзал.
• - Как вы хотите поехать обратно, - спросила она, когда мы стояли прямо на привокзальной площади, - на трамвае, или на автобусе?
• - А зачем вы спрашиваете так? – удивился я, - разве что-нибудь от этого изменится?
• - Для меня нет, а вы может быть в прошлом привыкли ездить именно, скажем, на трамвае, и ничего вам не приемлимо больше.
• Я подумал, что раньше мы с Анечкой всегда ездили на трамвае, потому что тогда автобусы с вокзала ещё не ходили, потом взглянул на Аню, которая была возле меня, и решил, что сейчас, если мы поедем на трамвае, всё будет, как тогда, в дни, когда мы были вместе.
• - Не знаю, почему вы так спрашиваете, но я бы предпочёл воспользоваться трамваем.
• - Вот и хорошо, значит поедем, как вы хотите.
• А в трамвае было всё сверхъярко и так, как будто всё снова вернулось в девяносто шестой, или седьмой год: Мы сидели с Аней рядом, я старался не смотреть на неё, но у меня ничего не получалось, просто ничего, так как всё было так реально, что я не мог пропустить каждый увиденный момент. А девушка улыбалась в ответ, наверное, думая просебя, что я законченный идиот. Ну и пусть, ну и идиот я, что дальше?
• Когда мы шли от Луговой, я молча вспоминал, как тогда, С той Анечкой, шёл вот тут, также, наверное, след в след. Также смеркалось, также дул прохладный, еле заметный, ветерок, чуть развивая волосы милой моей. Они слегка касались моей руки, доставляя много приятного и неповторимо нежного в мыслях, девочка моя шла очень легко, как будто её милыйе ножки совсем и не касались земли, когда мы просто шли, молча, я наслаждался каждым движением её прекрасного тела, каждым лёгким пожатием руки, она иногда зачем-то слегка сжимала мою руку, как будто стараясь слиться с ней, как будто всегда просила, чтобы я не уходил от неё.
• И надо же было случиться так, что в то время, когда мы шли по мосту через пути на луговой, вдалеке послышался гудок электрички. Я вспомнил сразу же, что нужно в такие моменты делать.
• - Анютка, мы можем остановиться здесь ненадолго? – я спросил и до меня не дошло, как спросил, а вот до Ани дошло точно, всвязи с чем она позволила нам, молча позволила, подойти к ограждению моста, я сложил руки на нём, как и прежде, уставился вдаль, откуда показались огни поезда.
• Воспоминания нахлынули на меня с такой сверепой силой, заставив пережить всё заново, просто всё. Поезд подошёл к платформе под посадку, люди засуетились внизу, а мне показалось, что Анечка стоит рядом, стоит, чуть прижавшись ко мне, я чувствую её тепло, чувствую дыхание. Всё затуманилось от наплыва прошлого, всё просто поплыло куда-то, полетело, закружилось, захотелось повернуться к Ане, обнять её и более не отпускать… Но это не моя Аня, не моя, и мне нельзя вернуть всё назад, потому что её просто нет на свете, больше нет!!! Электричка ушла, а я продолжал стоять и идти никуда не хотелось, хотелось стоять вот так вечно и смотреть вниз, но я почувствовал, что её рука коснулась моей, такая тёплая и нежная рука. Потом каким-то образом она заставила меня пойти дальше, ничего не говоря, заставила, просто одним движением. Шли молча, в полутьме, шли недолго, а потом дошли до дома, поднялись и вошли в ту самую квартиру, где несколько лет назад я был так счастлив.
• - Извините, что тогда, раньше, не поняла вас, - она закрыла за нами дверь, - просто мне надо было быстрее понимать, а я вот так простояла, раскрыв рот.
• - О чём вы? - я стоял и смотрел на неё, а она была напротив меня и неяркий свет в прихожей был точно кстати, чтобы я смог разглядеть её снова и снова и понять в который уже раз, как она похожа на мою Аню, ну просто, как две капли воды, - просто я тоже, неподумавши, вот так, взял, да и прикатился. Но вы поймите, я не просто так, от нечего делать…
• - Успокойтесь, я всё поняла, а иначе не стоять бы нам с вами здесь вот так. Порой непонятно, зачем, идёшь туда, едешь сюда, а потом оказывается, что действительно надо было и без этого никак. Вот так и вы. Может, вас тянуло сюда для того, чтобы что-то произошло, а без вас бы этого не случилось…
• И тут она встрепенулась, будто что-то забыв, а потом на её лице отразилось сразу всего очень много, так, что я не успел ни за чем проследить.
• - А зачем же мы так вот стоим с вами? Проходите, Женя, я же совсем дурная какая-то – стоять с вами у дверей, как будто не я вас пригласила, а вы сами пришли. Давайте, сейчас ужин приготовлю, проходите, располагайтесь, ведь это и ваш тоже дом столько, сколько мой, может, даже больше.
• Чёрт!!!Сейчас я сойду с ума от этих пьянящих заговоров, потому что, сколько я не пытаюсь найти различие между прошлым и сейчас, я не могу этого сделать. Аня, Анечка, она, или не она…Что же так всё непонятно?? … И также, как Анечка моя, говорит, всё точно также, когда волнуется..
• Ужинали почти что молча, было как-то и грустно, и непонятно что брало за душу, и вообще, мне захотелось, чтобы всё вернулось назад, как никогда захотелось, просто до изнеможения. Показалось, что если всё то, что было, не вернётся, я сойду с ума.
• Аня это, похоже, видела, замечала, наблюдала за моим настроением, за сменой, наверное, выражений моего лица, а потом просто так, чисто по-своему, как будто мы были знакомы как минимум месяц, протянула обе руки, взяла мою руку в свои ладони и тихо-тихо сказала:
• - Не грустите, прошу вас. Многое в жизни потеряно, но ведь многое ещё не найдено.
• Она говорила и слегка поглаживала мою руку, отчего печаль куда-то уходила, отступала, а вокруг становилось тепло и спокойно.
• А потом пили чай, очень ароматный, с каким-то неповторимым вкусом и запахом, от которого было не просто хорошо, а даже до сонливости спокойно и всё вокруг, казалось, излучает понимание и миролюбие. А потом Аня проводила меня в комнату, для того, чтобы мне лечь спать, в Анечкину комнату, постелила на её же кровати, где мы так недавно вместе проводили столько сладких ночей. Сейчас мне было просто приятно оттого, что я наконец вернулся сюда, как будто после долгой разлуки снова встретился с Анечкой, снова всё вернулось на свои места и закружилось в лёгкой дымке радости и любви. Я коснулся головой подушки, казалось, она чуть-чуть пахла мёдом, но это только казалось, и сразу же, успокоенный и умиротворённый, как будто все мои скитания и поиски счастья закончились тихой удачей, утонул в мягком, будто бы исцеляющем, сне.
Пятнадцатое Октября – Воскресение
Но вот проснуться подутро мне было суждено, что называется, с тяжёлой головой, тяжёлой оттого, что мне приснилась Анечка, приснилась, как будто я с ней вот так здесь лежу обнявшись, всё настолько хорошо и мирно, что хочется петь.
- Милый, хорошо, что ты приехал ко мне, я так тебя ждала, так сильно ждала, что думала, просто не дождусь. А ты приехал и теперь мне спокойно и радостно.
• Я никак не мог вспомнить, что куда-то уезжал, а когда вспомнил, куда и по какой причине, то стало как-то грустно, и от этого я проснулся со слезами на глазах.
• Насердце тяжело, очень тяжело, в горле комок горя, а вокруг сумрак, такой знакомый сумрак, точно такой же, как тогда. А потом мне пришло в голову, что вдруг здесь, в этой комнате, что-то сохранилось от того времени, когда здесь жила Анечка, и я решил проверить всё это, так как вчера, по непонятной мне причине, я не смог это установить, только лишь отложилось то, что я ложусь спать в Анечкину кровать, а вернее в кровать, где почти десять лет назад спала Анечка.
• Я поднялся, подошёл к выключателю и включил свет… И был поражён открывшейся передо мной картиной: в комнате всё, просто до мелочей, было также, как тогда, когда Анечка была живой: та же накидка в кресле у стола, та же мебель: стол, шкаф, полочка, кресло, тумбочка, те же ковры на полу и стенах, над кроватью и по той стене, где стоит стол и кресло. Я снова был в том ремени, снова был тогда, когда жила Анечка, снова жил тогда, снова казалось, что никакой смерти не было, что Анечка жива и здорова, что она только лишь куда-то отошла, ну, в ванную, на кухню, куда угодно. Дверь прикрыта, не слышно никаких звуков, кругом полнейшая тишина, какая всегда была у Анечки дома, когда она была одна, со мной.
• Я медленно, боясь нарушить это зыбкое ведение, прошёл к креслу, где у меня лежала одежда, почти что бесшумно оделся: рубашка, брюки, надел тот же свитер, в котором ходил в девяносто седьмом и девяносто восьмом годах, и в котором также приехал сюда, во Владивосток, сел в то же кресло, устремил взгляд на музыкальный центр моей любимой, который тоже здесь стоит, на прежнем месте, на тумбочке, отметил просебя, что он выключен из сети и в нём стоит такая же кассета, какие были тогда, в девяностых, подумал, что может быть она и есть та, что была у моей девочки последней прослушанной, правда, потом отмёл эту мысль, потому что, скорее всего, другая Аня, новая хозяйка этой квартиры, наверное уже заставила аппаратуру звучать по своим вкусам и кассета скорее всего была её. Мне почему-то стало горько за то, что вот так, когда человек уходит, его вещами так бесшабашно все другие пользуются, не так, как ими пользовалась бы хозяйка, а то и просто выбрасывают их на свалку, даже и не думая о том, что они были кому-то нужны. Снова слёзы покатились из моих глаз, снова стало настолько одиноко, что просто хотелось кричать и молить, чтобы всё вернулось, чтобы моя милая была рядом, чтобы всё было также прекрасно и светло, как было с ней. Я не заметил, как ко мне на колени пришла кошка Ани, белая и пушистая. Она стояла на задних лапках и тёрлась мордочкой о мою щёку, громко мурлыкая. Я стал машинально гладить её, как бы ища хоть в ней то тепло, что было потеряно мной тогда, вдевяностых, а в голове мелькали мысли о том, как живые забывают о тех, кого с ними уже нет, забывают быстро и беззаботно, живут дальше, все забывают, только не я. Я никогда не забуду мою милую, мою Анечку, никогда не забуду, как она любила меня, никогда не забуду, кем я был для неё в жизни. Ну почему я тогда не остался с ней? Почему не пересилил себя тогда, когда собрался уходить? Ведь тогда бы всё было прекрасно, тогда бы мы жили вместе до сих пор, тогда бы не было этого горя, этого потерянного здоровья, тогда не было бы всех этих страданий, было бы счастье, была бы живая любовь, согревающая и мягкая. Я бы жил сейчас во Владивостоке, здесь, в этом доме, с моей любимой девочкой, мы были бы счастливы, были бы заколдованы нашей любовью и никакое горе нас бы не коснулось. Пусть не было бы у нас детей, я их и так не жажду, пусть мы были бы одни, но с любовью. Она, любовь, компенсировала бы всё, чего не хватало, я точно знаю, она бы была нам во всём утехой, мы утешали бы друг друга во всём собой. Мы могли это, я помню, потому что какой бы беды не случилось, чего бы не произошло неприятного, поодному мы не могли с этим справиться, а когда вместе, всё уходило само собой и не возвращалось больше.
• Когда я загремел в больницу тринадцатого Октября девяносто седьмого, думал, что сойду с ума от одиночества, но в четыре часа приехала Анечка и мне стало просто всё равно, что я нахожусь там, да к тому же, на другой день, она говорила с врачами, и вообще меня перевели на дневной, а после двух часов я уезжал к ней домой и так как матушка моя сильно не горела желанием ко мне ездить, я отзванивался ей из дома Анечки. А в пятницу меня выписали, я пролежал в больнице всего четыре дня, матушка приехала ко мне в больницу и мы уехали домой.
• Я вспоминал всё это, вспоминал и отсутствовал в этом мире, находясь в прошлом, перебирая его, вспоминая всё до каждой секунды, совсем не замечал кошку, которая сидела на моих коленях а потом и не заметил Аню, которая тихо пришла ко мне. Она легко коснулась моего плеча своей рукой и я не напугался, не взрогнул от неожиданности, а просто захотелось подумать, что это вернулась моя Анечка. И я чуть было не представил это.
• - Не спите? – тихо спросила она, - киска помешала?
• - Нет, я уже проснулся, когда она пришла сюда, просто немного непосебе от перепадов времени.
• - Если хотите, я приготовлю вам завтрак. Хотите?
• - Не знаю, наверное, хочу.
• - Тогда пойдёмте со мной, может, немного поменьше одиночества станет, всё же не поодному будем.
• Аня готовила завтрак, времени было начало седьмого утра, а я сидел, тихо и смирно, даже не зная, что сказать, но девушка сама нашла, с чего начать.
• - Я вчера, когда вы заснули, звонила, спрашивала про вас, - начала она.
• - и что народ по этому поводу сказал? Долго ругались? – мне показалось, что они, Анечкины родители, меня совсем и не ждали, а даже наоборот, желали, чтобы я никогда не попадался к ним наглаза.
• - Совсем даже нет, скорее наоборот: они были очень рады услышать о вас и утром сегодня пообещали дойти сюда.
• - И когда?
• - часов в девять, сказали, велели мне обходиться с вами как можно вежливее.
• - так вы и без этого очень обходительны, спасибо вам.
• - Не знаю, просто мне показалось, что будет лучше, если я буду относиться к вам, как к своему, что ли. Просто, бывают такие ситуации, когда понимание спасает.
• - Спасибо вам ещё раз, просто, если бы всё вчера сложилось не так, как сложилось, я не знаю, что бы я делал. Ведь я думал, что в этой квартире застану Аниных родителей.
• Завтрак был поставлен на стол передо мной, девушка присела напротив и смотрела на меня, казалось, таким взглядом, который говорил, что она бы с радостью сделала всё, что только можно, только бы мне не было грустно.
• - Можете приступать, а то остынет, а я вам чай сделаю. Кстати, как вчера чай, ничего?
• - Ничего, только, - я вспомнил, что со мной было после чая и как я заснул, словно провалился, - или я устал сильно, или вы пожелали, чтобы я заснул.
• Девушка улыбнулась, только одними глазами.
• - Я пожелала? Наверное нет, просто вы так устали, что обычный успокоительный чай подействовал на вас, как снотворное.
• - так там, кроме чая, что-то было ещё?
• - обычные травы, которые я сама всегда кладу себе, не переживайте, они не причинят вам никаких проблем, но, если хотите, я более не буду поить вас таким чаем, я куплю вам другой, какой скажете.
• Она говорит, как будто намерена терпеть моё присутствие ещё как минимум пару дней, а между тем я поймал себя на мысли о том, что чай мне безумно нравится, ведь он такой же, какие заваривала моя Анечка.
• - Нет, что вы, наоборот, мне нравится, даже оченьь, ваш чай, просто интересно. Ведь Аня, та, которая жила здесь до вас, тоже умела заваривать такой вкусный чай. У меня просто возник вопрос: не остался ли у вас рецепт, по которому вы сейчас делаете этот чай.
• Аня засмеялась, так прекрасно и тихо, что просто захватило дух.
• - Нет, я просто всегда такой чай делала, даже когда жила не здесь. Я рада, что вам понравилось.
• А потом было много говорильни по поводу и без повода, за чаем, в зале, где жила Аня, новая хозяйка, я рассказывал про то, как жил здесь, во Владивостоке, и здесь, в этом доме, с той, другой, с моей Анечкой, я рассматривал комнату, в которой мы находились – почти что ничего в ней тоже не изменилось, правда, чувствовалось, в отличии от той комнаты, где я спал, что этой комнатой владеет гостья, а не хозяйка. Там, в той, в анечкиной комнате, владелицей была она, хоть её и нет уже в живых, потому что там ничего не менялось, там всё оставалось так, как хотела она, как у неё это было при жизни.
• - А у вас тут, я вижу, ничто сильно не меняется в квартире.
• - А зачем менять? – спросила Девушка, - ведь всё и так хорошо, зачем делать хуже?
• - Вы действительно так считаете?
• - да, потому что и правда, здесь всё расположено так, как нужно, и ничего не хочется менять.
• Я всё больше и больше восхищался ею, Аней, той, которая живёт здесь теперь, той, которая живёт вместо моей Анечки, потому что, просто не может такого быть, но она, мне так кажется, была просто её повторением, во всём, просто до единой чёрточки. Как это было не странно, но это так. Ну, или у меня крыша поехала.
• А потом, внезапно и поэтому ошеломительно громко, зазвонил домофон.
• - Сейчас, Жень, я открою, - Аня поднялась с кресла, легко и неслышно, подошла к двери, спросила, и с улыбкой открыла подъездную дверь.
• - Это к вам пришли, - сказала она, обернувшись ко мне.
• - Ко мне? - я был ошарашен тем, что ко мне в этом городе кто-то мог прийти, учитывая, что никто не знал, что я здесь.
• - Ну конечно же, ведь Виктор Борисович с Еленой Юрьевной вас очень хотели видеть, кажется, и вы тоже.
• - ах, да, конечно, я совсем про всё напрочь забыл.
• - Я поднялся с места, с диванчика, где много раз сидел в прошлом, трясущимися руками привёл свою голову в порядок – волосы, как назло, не хотели ровно ложиться – и подошёл к двери.
• - Да не волнуйтесь вы так, - Аня стояла у двери и сейчас её прекрасные глаза смотрели на меня, как будто с нежностью, или мне это показалось, только этот взгляд сказал мне, что и действительно, волноваться не стоит, и я поверил ему, так, как верил взгляду моей Анечки.
• В дверь позвонили, Аня тутже открыла, и… Всё закружилось передо мной, как будто я попал в прошлое. В квартиру вошли Виктор Борисович, Елена Юрьевна, и всё стало также, как если бы они вошли в неё тогда, в девяностых.
• - Здравствуй, Евгений, - сказал Виктор Борисович и протянул мне руку, как тогда, точно также, - что так долго не приезжал? А мы тебя ждали, долго ждали.
• Елена Юрьевна молчала, только взяла мою руку, другую руку, в свои, и сжала её, глядя на меня.
• - Добрый день, - слова просто сами говорились и ничего с этим я сделать не мог, - я бы рад, но не мог, а как смог, я приехал, вы просто не представляете, как я хотел вас видеть, как хотел я видеть вас всегда, чтобы вы были рядом, чтобы никогда мы не расставались с вами, ведь это самое лучшее, что я просто мог бы себе вообразить, после Ани, поверьте мне.
• Руками я обнял обоих, и мне было уже совсем начехать, кто и как про меня подумает, но чувства ломились, стремились, захватывали меня.
• - Кто же мог вот так вот подумать, что случится такая ерунда, а потом, я ведь до сих пор чувствую себя виноватым, честное слово, я не знаю, как бы я перед вами вот тут сейчас стоял, но чувства сильнее и я вот он, с вами, правда, теперь не знаю, насколько долго это будет, но все эти моменты я готов быть с вами, пока не настанет час, когда вы скажете мне…
• - Да ничего мы тебе не скажем, просто ничего, - Елена Юрьевна как –то странно бросила взгляд на Аню, свою квартирантку, - понимаешь, ничего, ведь ты у нас от того времени, сначала потерялся, а теперь вновь с нами, тебя так нехватало в этой жизни, пока ты не появился вновь, а я знала и знаю, как ты любишь Анечку, я знаю, что ты всю жизнь занеё отдашь, и верила, что твоя любовь, то, что ты чувствовал тогда, и чувствуешь сейчас, приведёт тебя снова сюда, и не зря, поверь мне, ты даже ещё не догадываешься, насколько не зря.
• Эти слова пробудили во мне нечто такое, что не укладывалось ни в какие рамки, что не могло просто так пройти!! Ведь Елена Юрьевна говорила так, будто Анечка всё ещё жива, всё ещё можно всё изменить к лучшему. И меня это зацепило настолько, что пошла кругом голова.
• Потом мы все прошли в зал, вокруг царила атмосфера грусти, нечеловеческой грусти. Я видел, что родители Ани оба стали седыми, это сильно бросалось в глаза у Виктора Борисовича, а у Елены Юрьевны волосы были тоже золотистые, как у Анечки, но их яркость поблекла.
• - Да, натерпелись мы тогда, натерпелись и боли, и отчаяния, и сейчас всё это никак не может успокоиться, теперь только ты сможешь всё исправить, если это по твоим силам, потому что всё, что могли, мы уже сделали, - говорил Виктор Борисович, говорил так потерянно и непонятно, что я невольно начал ощущать загадочность во всём в этом, правда, очень непонятно всё было, но внутри крутилось что-то такое, что не давало покоя.
• - Только вот знать бы мне, что я могу для вас сделать, я бы отдал всё, что можно, и сделал, потому что… Вы сами знаете, почему.
• - Всё, что можно? Да, можно! – Виктор Борисович как-то нетерпеливо привстал, потом снова сел на диванчик, - ты, главное, подольше будь здесь, ты поступай так, как хотел бы, чтобы было, ты, я уверен в этом, знаешь, чего хочешь, Ты поживи тут, ты будь с нами, и это всё, что хотелось бы, а остальное, вот увидишь, приложится.
• Я задумался крепко. Зачем делать так, чтобы всё было, как в прошлом? Неужели Анечкины родители тоже думают, что если поступать, будто ничего и не происходило, значит всё так и будет? Да, очень милой была моя девочка, настолько, что каждый, кто с ней, не мог делать ничего плохого. А ещё у меня усилилосьчувство, будто Аня, которая здесь и сейчас… Но нет, это верх сумасшествия. Неужели всё так плохо? Или мне кажется, что так плохо, а на самом деле…
• Аня, которая жила в этой квартире, стояла в дверях, глядя на нас, на лице её было смятение.
• Я перестал понимать, о чём они говорят, только смотрел то на отца Анечки, то на её мать, а она говорила, перечисляла что-то, называла всё время Анечкино имя, говорила, что она что-то хотела для меня сделать, а я не мог слышать, потому что уже был просто в ауте, просто не соображал, что делается вокруг, потому что всеобъемлющая печаль заслонила собой всё, что только можно, стало невыносимо тоскливо, а Елена Юрьевна всё говорила и говорила, в то время, как я уже понимал только одно: ещё минута - и я сойду с ума. Потом я помню, как меня взяли за руки, облокотили на спинку дивана, дав возможность мне полулежать, а потом моя, нет, я правду говорю, потому что мне так казалось тогда, моя Анечка, воскресшая, наверное, поднесла мне стакан с каким-то чаем, или это просто были травы, который мне пришлось худо ли, бедно, пить, после чего в голове немного прояснилось, а Анечка так и осталась стоять передо мной, правда. Я уже стал понимать, что это – другая, не моя, только почему-то мне очень захотелось, чтобы она была моей.
• - Ну, много свалили на него, - говорил Виктор Борисович, который находился слева от меня, - очень много, потому что он и так был уже награни. Надо было постепенно.
• - Но я не могла, Вить, веришь? Просто всё полилось так вот, через край, ведь сколько мы не видели его. А Аня…
• Почему-то показалось мне, что уже не утро, что уже прошла целая вечность стех пор, как пришли родители Ани, а тут ещё вспомнил я, что мне надо было сегодня К Анечке на кладбище ехать и я попробовал подняться.
• - Куда же ты? – воскликнула Елена Юрьевна.
• - Я, понимаете… Надо поехать, я не могу так…
• А я имел в виду, что и правда говорил ей вчера, моей девочке, прямо вслух говорил, что больше никогда не буду так долго без неё, что теперь каждый день буду приезжать, прощался с ней до сегоднешнего дня, только сформулировать это не смог по-человечески.
• - Посиди ещё немного, посиди, мы поедем вместе, я не могу так, чтобы ты один был, - говорила Елена Юрьевна.
• - Не спеши так, Евгений, Мы поедем, мы развеемся в городе, только не спеши, попытайся всё понять, всё ни так уж и плохо, как ты думаешь, - продолжал Виктор Борисович.
• Я успокоился, а Аня, хозяйка, стояла напротив меня, держала в руках стакан и прямо в глаза мне смотрела, молча и с безоговорочным пониманием, кажется, готовая по первому требованию исполнить всё, что нужно, только бы со мной больше ничего не случилось. Но не могу я так!!! Не могу, когда девушка смотрит такими глазами, как смотрела любимая. Я что-то упустил из разговора, что-то упустил, но не мог понять, что, но это было важно.
• Да, мы поехали, снова чуть не плакал, потому что к Анечке попасть не смогли, но не плакал, не хотел, чтобы все видели мои слёзы. Потом вернулись, решили заехать к родителям Ани, которые живут и правда совсем недалеко от своего прежнего места жительства, буквально через два, или три дома. Анечки с нами не было, наверное, не нужно ей это было напрочь. А и правда, зачем ей, хоть и похожей на мою милую, но всё же другой, смотреть на чужое горе? Ведь у неё и своего хватает.
• А грусть снова давила, снова почему-то сознание проваливалось временами, а временами было всё чётко и ясно.
• Вечером, когда уже было надо возвращаться домой, я сказал, что неплохо всё же один раз пройти со мной до дома Анечки, потому что я не мог вспомнить, как идти, а родители милой почему-то очень хотели, чтобы я ночевал там, говорили, что мне и всем так будет лучше.
• - Мне главное, потом бы найти дорогу обратно, - говорил я, чувствуя, что могу заплутать между домов, так как немного подзабыл, как в этом районе расположены дома.
• - Найдёшь, куда тебе спешить, - отвечал Виктор Борисович, - в первые разы я буду провожать тебя, чтобы ты запомнил.
• - Да ладно, я и сам могу попробовать, - почему-то я уловил в его голосе нежелание меня провожать… Или это показалось мне? Ой, как мне трудно! Почему так вырубает? Почему я так хочу заснуть?
• - зачем же рисковать? Мы пройдём, посмотришь, как идти, а потом и сам будешь к нам приходить.
• - Евгений, а ты останешься у нас? – вдруг спросила Елена Юрьевна, - или ты снова уедешь в Москву, или где ты живёшь сейчас?
• Я, Право, не знал, что ответить, чтобы не показаться навязчивым, чтобы не достать никого, поэтому, как всегда, ответил то, что думал:
• - Я бы, честное слово, никуда не уезжал, просто никуда, потому что всё, что было там, на западе, было как будто страшным сном, в котором я не находил себе места, а вот вернулся сюда, стало лучше, конечно, чувство утраты не приглушается, а вот душе кажется, что я на своём месте, что больше никуда ехать не надо, только, мне кажется, всё это ложно, потому что ведь рано, или поздно, придётся ехать обратно, ведь гость, он и есть гость, а когда гости надоедают, они ведь хуже…
• - Постой, - Виктор борисович нахмурился, - мы разве не говорили тебе, что ты можешь пользоваться той квартирой, вне зависимости оттого, что будет дальше?
• - Ой, я не помню.
• - точно, тебе же плохо было, какие там воспоминания? Если будешь жить, мы поможем тебе оформить жильё, а нет…
• Он очень грустно смотрел на меня.
• - Вы знаете, я бы с радостью остался здесь…
• - нет, только не надо, вот этих “бы”, ты скажи, что тебе мешает остаться, а я тебе скажу, насколько это просто уладить, или насколько сложно.
• И снова эти противоречия, снова ничего не понятно, почему Виктор Борисович так говорит, но на всякий случай я ответил, будто бы собрался остаться здесь:
• - Ну, во-первых: прописки у меня нет, а соответственно, и деньги я не смогу зарабатывать, и вообще, никаких привелегий не будет, которые даются жителям города, а не их гостям.
• Так я бы остался, честное слово, я же тут, я тут, как дома, будто в прошлом, будто с Анечкой, хоть и с другой, но уже совсем неважно, ведь всё почему-то как-то к месту и ко времени. Ой, голова кругом!!!
• - и всё? – продолжал Виктор Борисович, - А вообще, ты где-то прописан?
• - В Белгороде.
• - ух, и занесло тебя! Ну, ведь можно переписать, я думаю, сложностей не возникнет, только время пройдёт. Будешь?
• - Наверное, а что мне терять? Наоборот найду, я так думаю.
• - ты подумай, что будешь дальше делать, а завтра тогда я приду к тебе, да и уже решим, как поступать, ладно?
• - ну хорошо, спасибо, я всё обдумаю.
Я пришёл домой, пришёл к Ане, когда уже смеркалось, позвонил в домофон - она мне открыла, поднялся наверх, на шестой этаж. Аня открыла мне дверь, а у самой в руке была радиотрубка - девушка говорила с кем-то.
• - ладно, пришёл Евгений, наверное, пора заканчивать, может, я могу понадобиться, - услышал я, как она говорила кому-то.
• - зачем? Шутите? – спросил тогда я, - если мне что надо будет, я сам управлюсь, а вы можете спокойно продолжать разговаривать, как будто меня и нет вовсе.
• - что вы? Я не смогу так, - ответила она на это, а потом в телефон: - пока, ладно? Я тебе позвоню, как буду свободна.
• А потом выключила телефон и устремила свой взгляд на меня, да так преданно, так нежно, что захотелось как минимум взять её за руки, сжать их, да и стоять вот так.
• - зачем? – спросил я тогда.
• - Не хочу, чтобы вы скучали. Ужинать будете?
• - Ой, нет, спасибо, я, честное слово, у родителей поел, теперь мне более, чем хорошо, разве что только чайку нальёте.
• - Налью, конечно, о чём вы говорите, просто скажите, а я сделаю.
• - Не умею я так, говорить, приказывать, я всегда прошу, только прошу, причём, необязательно, что это будет сделано.
• Когда она проходила на кухню, я заглянул в ванную, чтобы вымыть руки, а потом, выходя, не подумал, что вдруг девушка захочет идти обратно, и со всего маху налетел на неё, просто не разглядев в полумраке. Пришлось подхватить её на руки, чтобы она не упала, чем я вызвал у неё какие-то непонятные эмоции, у моей Анечки это могло бы значить бескрайнее удивление, или, скорее даже, шок от удивления.
• - Извините, я не посмотрел, - сказал я отпуская её из объятий.
• - ничего, просто так неожиданно, я чуть неупала.
• - ну не упали же? Нет. Поэтому не волнуйтесь так.
• За чаем я решил спросить у Ани, как она отреагирует на то, что я буду тут жить и прочее.
• - Вы будете жить со мной здесь? - Просто так и без предисловий спросил я, чем, я подумал, просто огорошу её.
• Однако Аня ответила мне так, что ушёл в аут я:
• - Да, конечно, я как пришла к вам на вокзал вчера, так и подумала, что если бы мне предложили жить с вами в этой квартире, я бы, ничуть не задумавшись, ответила согласием, потому что мне кажется, что вам тут место, самое место, вы бы нигде так спокойны не были, как здесь.
• Наверное, я долго молчал, глядя Ане прямо в глаза, потому что она вдруг улыбнулась и сказала:
• - Да, вот такая, как есть, как была и есть, и с вами, и в этом доме.
• - Я могу сказать более, - остановись, безумец!!! – вы мне нравитесь такой, какая вы есть.
• - А скажите, я правда похожа на ту Аню, которой нет? Просто Виктор Борисович говорил мне, что я очень на неё похожа.
• - Да, вы на неё похожи, и поэтому просто чудно вписываетесь в эти апартаменты, как будто они для вас, а вы – для них.
• - Спасибо вам большое, вы так тронули меня этими словами, что просто я не знаю, что вам ответить.
• - Не надо отвечать ничего, просто принимайте всё, как есть, ведь я говорю вам, что есть, и ни капли лести, честное слово, потому что вы сами знаете, в моём положении льстить неочень.
• - Я вас понимаю, что вы, даже не думайте об этом, я верю каждому вашему слову. А вы можете рассказать мне про неё?
• - А что я вам про неё расскажу? Я не знаю. Ведь меня стоит только завести, так я уже и не остановлюсь и вы будете жалеть о том, что попросили об этом.
• Я не стану жалеть, честное слово, потому что очень хочу узнать о вас больше, просто очень, а всем этим, что вы мне расскажете, если, конечно, захотите, вы и о себе расскажете, а я вам, чем могу, тем помогу, вот увидите.
• - да чем вы мне сможете помочь? Просто так, выслушать… Ну да, я согласен, что выслушать тоже надо уметь. Ладно, всё это – бред, ведь всё равно, для облегчения, я рассказывал бы это кому-то, а вы сами пожелали…
• Я говорил, А Аня смотрела на меня, смотрела так внимательно, как будто пыталась увидеть мои мысли, как будто хотела на мысленном уже уровне залечить мою боль, скрывающуюся где-то внутри и временами вылетающую, чтобы мало того, мучать меня, так ещё и доставить хлопот окружающим. И от всего этого стало как-то тепло, а слова говорились сами собой, просто так, мне только нужно было дать толчок, и она мне его дала.
• - Как вы познакомились? – спросила она, всё также преданно и проникающе глядя в мои глаза.
• - Ну… Как?… Просто, как в сказке, - начал я, чувствуя энергию, которая бурлит во мне невысказанным, которая рвётся наружу,и чувствуя, что ей вот-вот будет дана воля, напирает ещё сильнее, - всё началось седьмого Сентября девяносто шестого года, расскажу, как помню, как отложилось в памяти, как прижилось.Скажу ещё, что наконуне, второго сентября, я пошёл в одиннадцатый класс, и об этом тоже стоит рассказать, потому что, мне показалось, что не произойди эти события, так и не встретился бы я и с Аней.
• - вы знаете, - Аня, сидящая со мной за столом, чуть заметно тронула меня за руку, - я могу вам сказать более: не произойди бы эти события именно в такой последовательности, в которой они произошли, и этого бы не случилось. Личный опыт, я вам расскажу пожже, если вы не возражаете. Извините, я вас перебила…
• - Да ничего, только вы и правда, расскажите - мне тоже интересно.
• - Но сначала вы, ладно? А то начали, и как-то нехорошо получится, если не закончите.
• - Ладно, я расскажу вам, только, если будет всё звучать забавно и как-нибудь нелепо, не обращайте внимания, ладно? Просто думать, писать, это одно, а вот рассказывать – совсем другое.
• - О чём вы говорите? Я не имею привычки смеяться над чужим горем, как бы мне его не приподносили.
• Её лицо зделалось серъёзным и этот жест я принял за знак, что надо бы поумолкнуть и говорить, пока меня кто-то слушает, а то ведь почти не было такого. Почему почти? А потому что никому чужое горе не нужно, всем своего хватает.
• - Учился я в интернате для незрячих, - продолжил тогда я, глядя на собеседницу, - ну, судьба такая, как сказала бы Аня, ломанная и кривая, учился, учился, и доучился до того, что перешёл уже в одиннадцатый класс, а всего их двенадцать. Первое Сентября было воскресенье, поэтому учёбу начинали со второго, с понедельника, но приехали мы в интернат в воскресенье, как и полагалось в интернатах ля удобства, потому что уроки начинались с девяти утра, а рано вставать совсем влом, ведь интернат в Артёме, а это - сорок три километра от Владивостока.
• Поехали мы туда с Виктором, моим, будем так говорить, приятелем, хотя я считал его раньше другом, но друг, это нечто более, чем между нами было, поехали вечерочком, по-моему даже на сто десятом автобусе, что из Владивостока в Заводской посёлок идёт в половине шестого вечера... Нет, на электричке, теперь вспомнил, на 17:50, а потом на сто первом автобусе, до остановки "Девятый километр". поехали в настроении, но без медицинской справки, какие полагаются привозить каждый год при приезде в интернат. Да послали мы это всё очень откровенно, и сказали друг другу, что если нас попросят оттуда, так мы и гаразды лишний день прогулять, поэтому весело ехали, уже весело, потому что персонал у нас строгий в школе по этой части и не даст прохода. Ну, приехали, зарулили, одни ехали, сразу скажу, без всяких там сопровождений родительских, заходим, а нам с
• порога, мол, где ваши эти грёбаные справки, как их там называют - не помню. Ну, нет, да и всё, ответили мы, а они говорят, что мол, давайте, разворачивайтесь,да езжайте домой за ними.
• - Подождите, Жень, я немного не поняла, наверное, из-за того, что никогда не встречалась с подобными вещами, - Аня снова держала меня за руку, как бы придерживая, чтобы я не убежал от неё в свои грёзы, которые с моим рассказом преобрели очень большую силу и поэтому исчезнуть сейчас из реальности было проще некуда, в то время, как язык продолжал бы говорить обо всём этом, а мысли уже были бы там и я совсем не следил, что происходит здесь и как Аня на это реагирует, - вы, пожалуйста, объясните мне: вот интернат, там учатся те, кто без родителей, а у вас разве не было родителей?
• - Нет, ну как же? – возразил я, машинально сжав эту прекрасную руку, как будто она пренадлежит той, с кем я должен был быть в этом доме, - здесь имеется в виду интернат для детей с ослабленным зрением, в котором я имел честь, если это можно так назвать, учиться, а интернатом его называют потому, что туда дети приезжают нетолько из Владивостока, а даже из края, даже можно сказать, со всего дальнего востока. Вот, к примеру, есть у меня друг, так он учился там, в этом интернате, но живёт и жил в магадане. Теперь вопрос: как быть, если ты в магадане живёшь, как ездить каждый день домой, да? Сразу скажу, что такие интернаты – редкость, ну, несовсем, конечно, но на дальнем востоке их три: в Артёме, то есть тот, где учился я, в Хабаровске, и в городе Свободный Амурской области. Так вот, народ там оставался от каникул до каникул, также там присутствовали и дети, у которых нет родителей, так те вообще жили там, пока учились, весь, что называется, курс, вот поэтому данное заведение и называется школа-интернат для детей с ослабленным зрением и там я учился, навещая родной дом, который, если хотите знать, стоит и по сей день и адрес его: Невельскова 1, слышали вы о таком?
• - Ну конечно!!! я же мимо него иногда и хожу туда, на Фадеева, к подруге своей.
• - ну вот, видите? Оказывается, мы с вами по одной дорожке ходили.
• - нет, не ходили, потому что я не жила здесь до некоторого времени, а когда уже жила,тогда вас тут уже не было: я приехала сюда три года назад.
• - ну да и пусть, всё равно, мне, знаете, приятно это осознавать, не знаю, почему, но всё же. А тем временем продолжим. Ну, вечер мы прогнали в школе, в интернате, а утречком, рано так, на семь тридцать, на сто первом автобусе, погнали за справками домой, а так как матушка у меня была какой-то там медицинской сестрой, то эти справки сделать не составило особого труда, но прогулять школу - это круто. Да,
• взяли справки, да, приехали обратно вечером, всё, как полагается, но не в том всё дело, а вот уже в том, что как неделю проучишься в интернате, на выходные поедешь домой, ну, я и поехал, как всегда, в Субботу, седьмого сентября, после четвёртого урока, что заканчивался в одиннадцать пятьдесят.
• Погода на улице была пасмурная, даже шёл дождь, а уроки в первую неделю вообще, не уроки, так, вид один, а посему, четвёртого урока у нас и не было, мы просто так сидели в комнате отдыха, гоняли чаёк, слушали музыку, на сто первый автобус, что уходит в одиннадцать пятьдесят восемь, я не опаздал, а вот на электричку с Угольной, что уходит в двенадцать тридцать пять и идёт до мыса Чуркин, прямо через Луговую, считай, что у меня под домом останавливается, почему-то, наверное, потому, что автобус этот шёл достаточно медленно, не успел. Ой, горестно-то как, аж закурить хочется!!! Вышел на Угольной, решил поехать на сто втором автобусе с угольной, чтобы до остановки "сто лет" доехать, а затем до луговой на двоечке, встал на остановке, где автобусы на посадку подходят, и стал ждать сто второго, которого и совсем видать не было. Ну, наверное, долго ждать придётся, поэтому я приготовился к этому. Нет, ждать долго не пришлось, пришёл автобус, да такой навороченный, как по межгороду ходят, пришёл, и, даже не отстаиваясь, высадив народ на противоположной стороне, развернулся и подошёл к посадке. Ой, и наворот, ой, и чудесный автобус, на таком только и ехать, да ехать. Я и поеду!!!
• Боюсь, что не смогу я описать нашу первую встречу во всех подробностях и с той радостью, какая была в тот день, пусть Аня простит меня, но чувства не дают этого сделать, как положено, а я пытаюсь, пытаюсь, чтобы как можно полнее передать вам всю ту картину, что разворачивалась тогда.
• - А вы не напрягайтесь, поверьте мне, просто говорите, оно всё само придёт.
• Аня смотрела мне прямо в глаза, и взгляд её был такой сочувствующий… Нет, даже не так…. Он был у неё очень ласковый и говорил о том, что она будет слушать всё, что бы я сейчас не говорил, просто всё и долго, долго, пока её хватит. Что-то во мне, можно сказать, надломилось тогда, когда я почувствовал этот взгляд, что-то сказало мне, что эта девушка будет собирать всё обо мне, все мои мысли, все мои слова так, как делала это Моя Аня. Мне это может быть показалось, но и этого было достаточно, чтобы не думать действительно ни о чём и говорить, говорить, только для неё говорить и вспоминать обо всём.
• И тогда я, еле оторвав взгляд от столь похожего на любимую человека, продолжил:
• - А в тот день, седьмого Сентября, я сел в этот самый автобус, сел в шестой ряд, справа по ходу, устроился у окна, и нарочито смотрел в него, чтобы не смотреть на других - ну, стеснялся я взглядов из-за своих больных глаз, даже в своё время в очках тёмных ходил, чтобы не видели глаз моих. Но тогда я был без очков, и тогда я пялился в окошко, чтобы никто этого по возможности не заметил. Автобус плавно тронулся, я облегчённо вздохнул, что со мной никто не сел, ну, не любил я, когда мне стесняли мои движения, и стал думать о том, как же здесь с билетами: или при выходе платить за проезд, что гараздо сложнее, потому что платить я не собираюсь, а есть у меня своего рода проездной билет, такая корка, что выдаётся обществом слепых и её можно предъявить кондуктору любого транспорта и проехать нахаляву. Хотите, я вам покажу… Я Её тоже на всякий случай взял с собой, правда, не владивостокскую, из моего города…
• Я поднялся с места, не дожидаясь согласия или отрицания, бросился в прихожую, потом остановился, вопросительно глядя на также сидящую Аню, мол, а может я тут порю горячку и не стоит так эмоционально расписывать девушке всю встречу с другой, пусть, хоть и похожей на неё, почти что как две капли воды. В конце концов, это совсем неэтично. Но Аня поднялась на ноги, медленно, или мне просто так показалось, пошла в мою сторону и, почти что вплотную подойдя ко мне, сказала:
• - Вы можете делать всё, что вам захочется, просто всё, я, если хотите, всё разрешаю вам, - она взяла меня за руку и мы прошли в анину комнату, в комнату, где жила моя Аня, там я порылся в своей сумке, которую поставил точно также, как ставил тогда, когда ночевал с Аней, извлёк оттуда членский билет ВОС, протянул его стоящей рядом девушке.
• Она взяла его, развернула, долго изучала, потом отдала мне, сказав приэтом:
• - Можно, когда вы будете рассказывать сейчас, я буду держать его и представлять всё это? Так я смогу лучше всё прочувствовать.
• Я молча отдал ей корку и мы отправились обратно за стол, где стояли наши чашки с чаем, про которые я просто напрочь забыл.
• Аня положила удостоверение перед собой, развернув его так, чтобы было видно мою фотографию, и вновь принялась слушать меня, это она показывала всем своим видом.
• - Так вот, На эту корку водители реагируют совсем неадекватно: разглядывают её, крутят в руках, а народ, сзади стоящий, ворчит, что простаивает. Но лучше, когда кондуктор сама ходит по салону и берёт за проезд, тут она и перечитает всё на корке без дополнительных неудобств, и народ ворчать не будет, потому что не стоит, а сидит и спешить некуда.Вот об этом я и раздумывал, когда увидел и услышал, что по салону сегодня ходят и всё самое лучшее сегодня для меня.
• - Это вы тогда правда так решили, или же сейчас, глядя через время, говорите? - этот человек настолько внимательно, похоже, слушает меня, что мне начинает это нравиться, и не потому, что меня кто-то вообще слушает, а именно потому, что кому-то это надо.
• - Спасибо, вы – прекрасный человек и я очень рад, что сейчас нахожусь с вами, - это откуда такое сорвалось?!!! – но я тогда действительно так подумал, потому что, как только я сел в этот автобус, мне стало как-то тепло на душе и показалось, что он послан мне сверху, что ли, если что, извините, что порю чушь, но тогда мне так подумалось, послан для того, чтобы я ощутил то самое, что хотелось мне ощутить давно, только я об этом и не догадывался.
• - И ваши ощущения оправдались?
• - Ну так а зачем же я стал бы затевать всю эту болтавню, если бы было просто не о чем говорить? Конечно же, и дальнейший рассказ поведает вам об этом, если вы, конечно, хотите, чтобы я продолжил.
• - Да, конечно, я очень хочу.
• И тогда я продолжил, как будто магнитофон, снятый с паузы:
• - Не знаю, насколько я хорошо увидел глазами, так как они у меня видели плохо, но кондукторша показалась мне очень даже ничего, такая златовласая девушка, может немного и старше меня, но всё же совсем молодая, может студентка, а может и чуть старше. Так я и не смог разглядеть, что там у неё с волосами было, во что они собраны, но мне понравилось, а одежда её мне показалась строгой, потому что на ней было всё тёмное. Ну правильно, кто же наденет светлое в дорогу, в пыльную дорогу.
• Пожже, в девяносто восьмом году, когда Я уже был один, без Ани, меня бросило в это время одно обстоятельство, совсем похожее на это. В автобусе номер тридцать девять кондуктором была девочка, совсем маленькая, лет двенадцати. Не знаю, что задело меня тогда, но когда я её видел, мне делалось очень тоскливо, просто больно и всё.
• - Может, она была как-то похожа на вашу Аню?
• - Нет, ничуть, - я почувствовал, что становится точно также на душе, что как-то неуютно стало при словах Ани, нынешней хозяйки этой квартиры, - просто события и я додумал всё про себя, представив, как лет так через 6 она также будет ездить в тридцать девятом со своим отцом, или не в тридцать девятом, какая разница, и может быть встретит там своего… Ладно, я просто лечу, не обращайте внимания. Просто бывают такие дни, когда некуда деваться от всего этого.
• - понимаю вас, Женя, понимаю, только вы не переживайте так, хотите, я, чем могу, буду помогать вам в этом?
• “да, если бы ты знала, как я хочу этого, если бы ты знала, как сильно ты похожа на неё!! Да ты поможешь мне только тем, что будешь рядом, ведь это также, как сойти с ума, с одним только лишь различием, что с ума не сходишь, а всё вокруг - не плод твоего больного воображения, а чистая реальность”.
• Я думал об этом, а сам просто не мог оторвать взгляда от неё, сравнивая с той, которой нет, и просто ужасаясь, как они похожи. Всё: черты лица, манера сидеть вот так, непринуждённо, живость и заинтересованность, не дельная, а самая действительная, какая только может быть. Я хотел было протянуть руку, потрогать, правда ли всё то, что сейчас происходит, но не осмелился, не смог, потому что дал себе команду “стоп”, иначе, что бы она могла подумать про меня. В крайнем случае, что я просто маньяк, а из этого и все остальные мысли, не очень хорошие, я бы сказал.
• - Если сможете, если захотите, но только не из вежливости, прошу вас, а иначе мы с вами просто не сможем понять друг друга.
• - Конечно же, Жень, о чём вы говорите. Просто вы такой, кого просто так нельзя пропустить мимо, потому что вы – человек очень интересный, я чувствую это, вы – человек чувства а я всегда думала, что таких не бывает. Вобщем, вы совсем не тревожтесь, я буду слушать вас, сколько надо, попытаюсь помочь вам во всём разобраться и нетолько.
• Где же ты была раньше, а? Наверное, нужно было пройти такие испытания, которые я прошёл, чтобы встретить тебя. Да что это? Ведь я уже почти в своей тарелке, почти спокоен, почти… Но кто знает, что будет дальше. Ведь спокойствие – вещь обманчивая, и когда кажется, что всё уже хорошо, и ничего больше плохого случиться не может, оно случается, и бьёт по голове так, что просто нет больше сил отбиться. Поэтому, я буду знать, что вот она та, кто действительно желает мне добра, но сильно надеяться на всё это не стану, потому что ну его к чёрту, если всё окажется наоборот.
• - Спасибо вам. Я буду это помнить, - только и смог ответить я, оторвавшись от размышлений, - а может вы немного устали от моих слов? Может вам передохнуть от всего этого?
• - Нет, что вы? Ведь вы даже ещё практически не начинали, а думаете, что я устала вас слушать. Продолжайте, прошу вас, ведь мы оба с вами хотим: я - узнать о вас, а вы – рассказать о себе, да и просто рассказать…
• - Ладно, извините, если дотошен, просто я не встречал ещё такого человека, который так внимательно и с таким желанием меня слушает, более того, я, честно признаться, ещё до сих пор не верю, что я тут, с вами, мне кажется, что это какой-то интереснейший сон, который стоит записать в мой ночной дневник и перечитывать, как самые наипрекраснейшие из всех снов.
• - ВЫ ведёте дневник? – она была удивлена, только я, правда, не понял, чем.
• - Да, а что тут такого?
• - Ну, просто… Я не знаю… дневник…
• - Странная вы, Ань. Что такого в том, что я веду дневник?
• - Да вобщем-то ничего, но обычно это девушки… Извините…
• - За что? За то, что вы высказали свою точку зрения? Так тут не за что извинять.
• - А можно вас спросить тогда? – она долго молчала перед тем, как задать мне этот вопрос, молчала и смотрела на меня, а то отводила взгляд, потом снова смотрела на меня.
• - Спросите – отвечу.
• - Зачем?
• - что “зачем”?
• - Дневник.
• Меня чуть было не разобрал смех и я тут же обнаружил, что у меня появилось, в первый раз с тех пор, как я решил поехать во Владивосток, желание засмеяться. Это меня приободрило, но неочень, так как сразу прилезла мрачная мысль о том, что я вот тут смеюсь, а вот Анечка… её просто нет. И зачем смеяться?
• - Так, просто, мне иногда нравятся мои сны и я их пишу в дневник… Ночник, да?… Ночной дневник… Несуразица…
• Ой, что-то меня закружило!!! Это… Ах, да, ночной дневник, моя самая откровенная книга, которую я не даю читать каждому и всем, только тем, кто избран, только тем, кто мой и со мной.
• - Сны? Как интересно!!! – Её глаза, эти родные глаза, чудные глаза, загорелись огоньком любопытства. Она отреагировала на мои слова также, как отреагировала Анечка!!! Чёрт, я сейчас сойду с ума!!! – И как давно?
• - не помню точно, что-то около пятнадцати лет… Ну, вы знаете, если очень любопытно, я потом загляну в него и вам отвечу, ладно?
• - Ладно, только не забудьте. Ах, да, мы же совсем отвлеклись. Вот видите, как вы умеете меня заговаривать? А ещё говорите, что я могу пожалеть о том, что вы со мной говорите об Ане. Так через всё это вы и себя показываете, и мне, честно, очень интересно, узнать о вас.
• - Спасибо, я тронут.
• - да совсем не за что, просто говорите, а я буду слушать вас, ладно?
• - Ну хорошо, вам я буду говорить, ведь мне некому больше. Итак, на чём мы… А, да… Не помню
• - вы про кондуктора говорили, который ходит по салону, то есть, она… И про её одежду, что светлое она не надела бы в дорогу никогда.
• - Да, не она, а вообще, кто-либо, работающий в дороге.
• - Ну, не важно,. И как было?
• - А ьбыло вот так: Я посмотрел на кондуктора сто второго автобуса и отвернулся, как бы не при делах, люблю я так, чтобы сильно не тормошили, чтобы проходили мимо и не поворачиваться, а просто махануть в сторону "удостоверение…", и всё - обычно понимают, редко, кто не понимает.
- Ваш проезд, молодой человек? - её голос был очень приятен, просто более, чем приятен, я даже подумал, что если бы у моей девушки был такой голос, я бы просто с ума сходил.
Как я был прав, насчёт схождения с ума, как прав, ведь до сих пор, когда я слышу что-то похожее на её голос, Ой, не знаю, что со мной тогда происходит, не знаю. Мне становится очень грустно и хочется к ней, к Анечке, хочется, чтобы всё вернулось, хочется, чтобы мы также были вместе и чтобы небыло того злого седьмого Февраля, злого-злющего, жестокого дня, когда не стало Анюты, когда всё остановилось, просто всё напрочь остановилось.
И тут я не намного остановился и подумал о том, А что же сейчас происходит? Ведь у Ани этой, что сидит передо мной, голос такой же, как у той, которой нет, всё у неё также, а мне ничего. Может я уже… Нет, я ничего не забыл, просто вот кажется мне, далеко кажется, там, на краю сознания, что как будто стоит мне уйти отсюда, и всё станет, как было: я буду реагировать на голоса, похожие на Анечкин, традиционной реакцией, почти что слезами, я буду реагировать на запахи, которые окутывали её, грустными и сводящими с ума воспоминаниями, буду снова звать её, во снах, наяву, всегда. А что же тут? А тут вот она, вот она та, кто есть, кто живёт в её доме, кто такой же, как она, и это настолько ободряет, что где-то, снова же, внутри, даже наглая мысль теплится: а не вернулось ли всё обратно, а не дала ли мне судьба ещё одну возможность.
• - Но тогда, в то время, когда всё это начиналось, я не знал, что всё так будет, не знал даже, что эта девушка, голос которой был так мне приятен, станет моей, хоть не надолго, но моей, - продолжал я, немного помолчав, настолько немного, что Аня не успела спросить у меня ничего, - Нет, моей навечно, только моей!!! Я также, как обычно, небрежно бросил в её сторону "Удостоверение" и приготовился к тому, что от меня отстанут, но она была тем редким экземпляром, который не так уж и просто отвязать от себя.
• - Какое? - это у неё получилось так, как будто ей и правда было очень любопытно взглянуть на мою корку, как будто она таких невидала ни разу.
• Я с готовностью вынул корку из кармана рубашки и подал её кондукторше, стараясь при этом смотреть не на неё, а направить свой взгляд вниз - ну, не любил, и сейчас не люблю я смотреть в глаза народу, если в данный момент это можно так назвать.
• Девушка развернула корку, чего-то там почитала, а потом попросила:
• - посмотрите на меня.
• Я очень смутился, но ослушаться не смел и поднял взгляд на неё, при этом стало очень не посебе. Тем не менее, это был повод, чтобы взглянуть на неё ещё и я сделал это, а она, глянула на моё фото в корке, потом на меня, затем закрыла корку, отдала её мне, как-то бережно отдала, с жалостью, наверное, какой-то, мол, на, только не потеряй, а потом, значительно пожже, оказалось, что с нежностью, только я тогда не понял этого, потому что не знал, что могу обратить внимание полностью полноценного человека на себя. Как потом, уже будучи в нежных отношениях со мной, говорила Анюта, получилось всё как-то спантанно, и эта нежность взялась неоткуда, просто так, нахлылнула, и она решила отдать её мне, отдать просто так, за то, что я еду в этом автобусе под её опекой.
• - куда поедешь? - именно "куда поедешь", а не "до куда ехать", как всем, но и это мне было всё равно, хотя нет, немного зацепило, что не так, как у всех, спросила.
• - до ста лет, - ответил я, почему-то совсем смущённый, имея в виду остановку, с названием "Проспект сто лет Владивостоку".
• Девушка ушла, а в моей голове осталось что-то такое непонятное, в то же время стало и неудобно как-то, что на меня столько внимания обратили, и как-то хорошо оттого, что я, наверное, что-то чувствовал, чувствовал что будет что-то с ней и со мной, но может, и не так всё вовсе.
• Аня проходила мимо много раз, обслуживала вошедший народ, а потом просто так, как будто невзначай, проходя мимо, кстати, место возле меня было всё ещё свободным, сказала мне, что она обязательно предупредит меня, когда мне надо будет выходить, и чтобы я сильно не беспокоился, на что я ответил, что я и беспокоиться не стану, потому что всё же увижу, когда приедем.
• Короче говоря, в итоге всей этой поездки, я узнал, что меня проводят до дома, просто так, возьмут, и проводят, как ничего не умеющего, как беспомощного ребёнка. Об этом мне сообщила сама кондукторша, в очередной раз проходя мимо, чему я несказанно огорчился, потому что всегда считал, что данный жест являет собой руку помощи, которые меня уже, честно говоря, заколебли, но это снова же было не так, как потом я убедился, а в те минуты мне было очень стыдно за себя, стыдно за то, что показал себя беспомощным до такой степени, что меня взяли за ручку и отвели, как младенца, к маме.
• А на сто лет мы вышли, с кондукторшей вышли, из автобуса, после чего, пересели в двоечку автобус и тронулись до Луговой остановки. Правильно, о таком можно только мечтать: Красивая девушка и я с ней, и мы, как вроде свои друг другу, идём к автобусу номер два, Анечка была ЛИШЬ НЕМНОГО пониже меня ростом, и мне это очень нравится, она, Аня, была всего на пять сантиметров ниже меня, но мне было не до этого, потому что я сгорал от стыда за свою беспомощность, за то, что меня ведут, чуть ли не за ручку ведут, домой. И снова же всё это было не так, как я думал тогда, нет, не так и всё, а Аня думала обо всём об этом совсем по-другому, но не так, как я это представил. Она даже показалась мне назойливой, спрашивая по дороге, насколько я плохо вижу и как так всё получилось, я уже записал её в разряд невежд, но вот доконца отнести к ним не мог, почему - не знаю.
• Долго меня разбирало любопытство о том, сколько жалости в людях, что аж работу бросила кондукторша, чтобы проводить меня до дома, правда, потом я узнал, что кондукторшей эта девушка никогда и не была, просто помогала своему отцу вместо матери, которая куда-то уехала. А там, в кабине, они перетёрли, что да как, и было решено, что стоит меня проводить до дома, с подачи Ани решено так было, я точно знаю, и с доброты её батька, и ещё было решено, что девушка, если успеет, вернётся обратно на работу, сядет в автобус со ста лет, в около трёх часов дня, когда отец её будет ехать снова на Угольную. Ещё она захотела узнать у меня, откуда я еду, на что я ответил ей, что каждую Субботу вот в это время, еду из интерната, только сто первый шёл как-то медленно и лениво и вместо Чуркинской электрички я попал в её автобус. конечно, мы познакомились, конечно, именно тогда я узнал, что её зовут Аней, а я назвал своё имя, и ещё, она спросила у меня:
• - - А в следующую Субботу ты тоже будешь ехать домой?
• - - Да, конечно, это происходит каждую Субботу, ответил я, - в одно и то же время, если без сбоев всё протекает и я везде успеваю.
• - - Хочешь, мы встретимся на "сто лет" в следующую Субботу, также, примерно в это же время?
• Я и не знал, что ответить, ведь этот вопрос был, как гром среди ясного неба, но ведь надо было что-то ответить, надо было, и я ответил, забыв, что обычно еду на электричке до Луговой, забыв, что сегодня просто был сбой в планах и я вот так попал в автобус номер сто два, ответил, что да, конечно, если не составит труда ей, я с удовольствием встречусь с ней ещё. Это произошло тогда, когда мы подошли к моему дому.
• - - Очень приятно было поговорить с тобой, - я как сейчас помню этот голос, он такой же, как ваш, вы только не подумайте ничего, с его выражением нежности какой-то, что ли, - приезжай через недельку, я буду ждать тебя на остановке "Сто лет".
• - - Спасибо, мне тоже было приятно, и мы обязательно встретимся с тобой через неделю.
• - Приезжай через недельку, я буду ждать тебя на остановке “Сто лет”, - повторила Аня, та аня, которая сидела передо мной, Которая была сейчас и здесь… Это повергло меня в шок!!! Я смотрел на неё, и думал, что сошёл с ума, я хотел протянуть к ней руки и заключить в объятия, я хотел уже непонятно что, только бы этот момент продлился вечно
• - Зачем вы так? – я больше ничего не нашёл, чтобы спросить, потому что стало надуше очень странно: в одно и то же время хорошо, просто до безумия, и плохо, потому что всё это уже было, было и окончилось трагически.
• - Извините, я не хотела, - на её лице отразилось беспокойство и даже этот вопрос не смог изменить её голоса, который напрочь свёл меня с ума, потому что он уже точно, прямо сейчас, стал один к одному голосом моей Анечки, - Я могу вам помочь?
• - Нет, Анюта, не стоит так… Вы мне помогли тем, что вы есть. Я продолжу, если можно. Можно?
• - Да, я с удовольствием буду вас слушать, с большим удовольствием, чем когда-либо, - ответила она.
• А я, собравшись в один кулак, чтобы не расклеяться окончательно и чтобы от меня не убежали, продолжил далее.
• - Девушка проводила меня только до дверей подъезда, не стала она, вопреки моим опасениям, подниматься со мной до квартиры, а просто пожелала мне всего хорошего и ушла. Я покурил возле подъезда, вспомнил о том, как она накорню присекла обращение к ней на "ВЫ", улыбнулся.
• - - Я не строгая деректриса, поэтому не стоит так, - сказала она, услышав моё "вы" в её адрес, - Я - твоя одногодка, можно сказать, мы учились бы с тобой в одном классе, а ты бы и там, наверное, называл меня на "вы"?
• Я очень удивился, потому что для её возраста она выглядела намного старше, как я уже говорил.
• - - так ты ещё учишься? - удивился я.
• - - Да, в одиннадцатом классе учусь, и что?
• - - нет, просто ты мне показалась уже студенткой.
Она улыбнулась, почти что засмеялась, немного сильнее сжав мою руку:
• - ну, ведь буду же ею, скоро буду, уже в будущем году буду.
• Я закончил повествование, замолчал, смотрел на Аню, думал о том, что нанёс чуши и что не стоило рассказывать ни о чём, как вдруг, она протянула обе своих руки, взяла ими обе мои и очень тихо сказала:
• - Говори мне “ты”, мне будет так приятно от этого, и я, можно, буду говорить тебе так?
• Девчёнка волнуется, волнуется, очень волнуется, просто несказанно волнуется, путает слова от волнения… Анечка!!!! Ты и есть, ты есть она, она есть ты. И никто ттак не волнуется, как ты это делаешь. Ну скажи мне, что ты не умирала тогда – я поверю всему, что ты скажешь, скажи, что всё это было просто непонятно каким спектаклем – и я поверю тебе, я не обижусь на тебя,что бы ты не сказала, как бы ты не мотивировала столь странное своё поведение. Ты путаешь слова так, как путала тогда, от волнения тоже, когда я говорил тебе, как люблю тебя, так, ты путаешь их, так никто не сможет их спутать, чтобы они загипнотизировали, чтобы лишили воли и подчинили.
• - Можно, Анюта, можно, всяко говори, только говори.
• Что я такое несу? Да кто я такой? Дурак???
• - Спасибо тебе, мне так легче будет с тобой говорить.
• Мы ещё долго вот так сидели, держась за руки, долго смотрели друг на друга, и я вообще не понимал, что происходит вокруг – так реально было всё то, что было в прошлом, как будто вот именно с этой Аней всё и происходило.
Потом Аня молча протянула мне моё удостоверение, я его взял в руки, держал, тупо смотря на него, потом на неё, и наверное, не менее тупо, потому что она отвела свой взгляд, посмотрела в окно, однако там уже было темно.
• - Как всё было красиво, - сказала она после всего этого, - я, правда-правда, просто не могу поверить, что так может быть, но тебе самому я не могу не поверить. Может ещё чаю налить? Хочешь? Я налью? А может быть поуженаешь?
• - Да нет же, Ань, я не голоден, совсем не голоден. Неужели у меня такой вид, как будто я хочу есть?
• - Совсем нет, просто мне очень хочется тебе чего-нибудь предложить, сделать так, чтобы ты совсем забыл о том, что приехал сюда, просто, чтобы как будто жил здесь, как будто никогда и не уезжал.
• - Зачем тебе так делать?
• - Не знаю, мне так хочется.
• - Да я и сам в самом-то деле с удовольствием забыл бы все свои путешествия и дороги, что были не в моём городе, я бы и сам ни минуты не помнил о том, что уезжал, только разве это возможно? Ведь память, она всегда сохраняет всё, что было с тобой, и вынуть оттуда безвозвратно это никак нельзя.
• - Вынуть – нет, сгладить, думаю, что можно.
• Девушка поднялась, налила чаю ещё, а потом, вернувшись на место, спросила:
• - А ты расскажешь ещё? Просто, ты рассказываешь, а мне так хочется слушать тебя, хоть до утра, хоть круглые сутки, ведь ты какой-то не такой, как все, ты – особенный какой-то. Вот, подумать только, поехал через всю страну, поехал, непонятно к кому, непонятно куда, чтобы увидеть… Нет, Жень, я тронута, на самом деле. Таких, как ты, нет больше. А если бы я не жила здесь?.. Ой, знаешь, я уже начинаю думать всякую ерунду.
• Я был просто непонятно в каких чувствах: что-то было такое во мне, что заставляло думать, что эта Аня – моя, или будет моей, или была… Ой, да не хочу ли я сказать, что она и есть?.. Я не знаю, что думать, просто не знаю.
• - Анюта, у меня такое чувство, что… Я не знаю.
• - Успокойся, потом, не сейчас, наверное, не время ещё что-то говорить, просто глотни чайку, посиди, расслабься, а я буду с тобой, буду рядом с тобой и никуда от тебя не уйду.
• Она поняла меня, просто так, с полоборота поняла, как и нужно, как та Анечка меня понимала.
• А потом я всё же не смог выдержать такого натиска воспоминаний, не смог, и всё тут, и посему решил, что лучшим способом утихомирить наплывающие эмоции будет сон.
• - Анюта, я… Вобщем, мне бы заснуть сейчас, может не надолго, но надо, - сказал я, думая, что она поймёт меня.
• И она поняла, молча, без всякого рода вопросов, или уточнений, она сама, как умела моя Анечка, взяла меня за обе руки, молча, лишь лаская взглядом, провела в комнату… В свою… В мою… комнату, где я расположился, сама разобрала постель, хотя я и мог вполне справиться с этим, в то время, как я был заботливо усажен в кресло, а потом прегласила в кровать, а когда я сел, чтобы начать раздеваться, но не мог этого сделать, так как… Сам понимаешь… Девушка Сказала:
• - Я покину тебя, что бы не было, зови меня, ладно. Будет грустно – зови, будет радостно – зови, станет нужно что-то – позови меня.
• Она чуть коснулась своей рукой моего плеча и растворилась… нет, просто вышла из комнаты, но я уже не мог заметить этого, так как это прикосновение заставило забыть о том, что вокруг есть что-то, кто-то.
• Оно, это прикосновение, просто то же самое, то самое, что я ощущал много лет назад, так много, что просто непостижимо. Но печаль, она не проходит, не проходит, и всё, просто давит на меня, потому что нет той, нет милой, нет единственной, а в её доме живёт дубль, который пытается пользоваться тем, чем пользовалась моя девочка, говорить так как она говорила, наверное, думать так, как она думала. Но нельзя же так!!! Нельзя!!! Я же таким образом не смогу остаться с ней, с одной, с моей девочкой, так же начнётся всё сначала, как начиналось уже, и тогда всё привело к печали,к множеству ошибок, к непередаваемой скорби!!!
Шестнадцатое Октября - Понедельник
Время обратилось назад, наверное, для того, чтобы я снова ощутил, как нелепо всё вокруг, обернулось, чтобы снова дать мне по мордасам воспоминаниями, обернулось таким образом, что я снова был только ещё наподъезде к моему городу, к Владивостоку. До него осталось всего ничего, минут 30, и вот теперь на меня навалились всё те же проблемы: куда податься после того, как я навещу Анечку и попытаюсь найти родителей её? Найду ли я их? А что делать дальше? Но я совсем не хочу обратно, не хочу!!! Я хочу здесь остаться, здесь, только здесь, я больше никуда ехать не желаю, ведь это мой конечный путь, моя дорога кончается здесь, потому что нет больше ничего там, откуда я уехал, ничего, просто ничего, потому что я сжёг все мосты, все возможные пути к отступлению закрыты и нет мне дороги назад. Да пусть!!! Уж на крайний случай, поеду в Белгород, пусть там побуду, пусть меня снова начнут учить уму –разуму, да наплевать.
Так почему? Что, мне приснилось то, что я нормально приехал, что нашёл Анечку, хоть не мою, но такую же, как моя? Да конечно приснилось!!!! Ведь так просто быть не может, не может, и всё тут!!! Ну только в сказке, во сне, а наяву – нет. Значит, всё это - всего лишь сон? Ой нет!!!! Не хотелось бы!!! А ведь так и есть!! Ладно, чего же я мог ожидать от приезда во Владивосток? Что меня тут же примут за самого желанного? Ой, а не много ли хочу? Ладно, в руки!!!!!! В руки, я сказал!!!! Не раскисать, и так уже всё потеряно!!!! Ещё больше нельзя!!!!!
А поезд уже мягко притормаживал на станции Владивосток, плавно так, чтобы я мог осознать, что вот оно, всё началось, мол, давай же, как ты отсюда вывернешься. А я никак не буду выворачиваться, просто возьму сумку, и пойду навыход. Хорош был сон, но такого никогда не будет наяву. Только дайте мне ступить на твёрдую землю, я приступлю к выполнению своей мисии, а потом… А потом будь, что будет, главное, что я сделал то, что надо, то, что хотел, то, к чему стремился. А ведь за это, наверное, должно что-то быть… Ведь не просто так я сюда рвался… Бред какой-то… дай, лучше, закурю… А в городе не так уж и плохо, как будто всё тут за меня, как будто надо было мне сюда приехать и всё мне вокруг радо, в то время, как в голове, как будто всё замёрзло, как будто анестезия какая-то.
Только в душе где-то что-то ворочается, говорит о том, что так быть не может, говорит о том, что нельзя, чтобы было весело.
• - Привет, я намного опаздала? – Я услышал, только услышал этот голос, но он поднял во мне столько эмоций, что мои глаза, смотрящие сейчас просто вникуда, сразу же обрели точку внимания, устремившись на голос девушки, которая должна быть моей Анечкой. Должна!!!!!! Потому что только у моей милой такой голос, больше не у кого нет такого прекрасного голоса. Да, она!!!! Анечка!! Она передо мной, цела, невредима, в своей пушистой голубенькой кофточке, а волосы у неё сплетены в большую косу.
• - Нет, ты почти… Но как?.. Ты же…
• - Нет, милый, я знала, что ты приедешь, это должно было произойти, я ждала тебя, ездила всегда на вокзал, всегда, когда чувствовала, что ты должен приехать, - она стояла очень близко ко мне, очень, настолько, что лишь чуть подавшись к ней, я могу коснуться её.
• - но позволь, ты же… - Я хотел сказать, что её же уже нет, давно нет.
• - Нет, не так… Я живая, я с тобой и ничего тогда не было, был сон, только сон, плохой сон, теперь ты о нём забудешь, навсегда, ты будешь помнить только нас с тобой, только нашу любовь, наше счастье, а горя больше не будет.
• Она взяла меня за руку, взяла так, что повсюду разлилось тепло, тело проняла дрожь, также, как тогда, как в те времена. Мы шли, шли медленно, неспеша, шли к привокзальной площади, туда, куда мы с Анечкой ни один раз ходили. А вот и машина, та самая, на которой Анечка когда-то за мной приезжала, тогда, в девяносто седьмом, седьмого Сентября, воспользовавшись тем, что отца нет в городе.
• - Да, милый, она самая, теперь наша, твоя и моя, - Сказала милая, открывая дверь, - обойдёшь? Помочь?
• Я понял всё, что милая спрашивала, обошёл вокруг и, открыв дверь, сел рядом с ней в салон, как тогда, как много лет назад, закинув сумку на задний диван.
• - Всё, как тогда, в девяносто седьмом, помнишь? – Я говорил, как думал, зная, что Анечка это любит.
• - Да, любимый, так и должно быть и сейчас, и всегда, - её голос был нежен и спокоен, как всегда, своей изящной рукою она повернула ключ в замке зажигания и двигатель ожил, после чего машина очень круто, но не настолько, чтобы жёстко, вывернулась из строгого ряда стоящих перед вокзалом и, стремительно набирая скорость, понеслась прочь.
• Я был просто в шоке от того, как мастерски эта девочка всё делает, сколько уверенности в её руках, сколько стремления в ней самой, ведь она просто передаёт его своей машине, из-за чего кажется, будто она сама, моя милая, несёт меня в своих объятиях.
• Также было тогда, седьмого Сентября, в день, когда исполнился ровно один год, как мы вместе, она, моя милая, была тогда ещё совсем молодая, совсем: ей не было ещё восемнадцати…
я проснулся рано, и не оттого, что просто так проснулся, а оттого, что разбудил меня телефонный звонок. Звонил мой очень хороший друг, Эльдар, с которым мы очень, буду так говорить, тесно познакомились, в Ноябре-Декабре 1996-го, когда я ездил на курорт. Вчера он мне тоже звонил, только мне было абсолютно не до него, поэтому я был краток, но сегодня, он взял своё, поднял меня с постели в девять утра и мы болтали с ним около часа, на что матушка, снова же, хоть никак не отреагировала, но смотрела косо (она очень не любила, когда я сажусь на телефон, и невзлюбила это с тех пор, как он у нас появился). Да начехать, на всё, и всех – мне поставили телефон, вчера, я приезжаю из интерната раз в неделю, и могу ведь я погнать, как положено, по телефону, или нет, в конце-то концов?
В десять я завтракал, потом залез в душ, чтобы помыться перед отъездом в интернат,хотя туда сегодня я покажусь нескоро, но так неужели всем надо это знать? По крайней мере, я не собираюсь извещать матушку о том, куда я пойду скоро, очень скоро, просто скажу ей, что поеду в интернат, а там уж пусть гадает, почему так рано, и так далее. Пусть подумает, что у меня там есть девушка, к которой я стремлюсь, пусть подумает, что-нибудь другое, пусть о чём-нибудь вслух догадается… Ладно, всё это сплошные мелочи жизни и о них стоит упоминать, как о фоновых обстоятельствах, чтобы живее представить всё то, что происходило у нас с Анечкой.
А пока я мылся в душе, телефон звонил дважды, причём, один раз, первый, звонила Анечка, а второй, неважно кто, потому что не Анечка, и не ко мне. А об Анечке я узнал сразу же, когда вышел из душа, чистый и ароматный, а также насквозь пропитанный предвкушением встречи с ней.
- Тебе звонили, - говорила матушка, - я спросила, что тебе передать, меня попросили передать тебе, чтобы ты, как освободишься, позвонил Ане.
Сразу на моём лице, вероятно, всё было прочитано, так как, услышав имя любимой, я всегда расцветаю, может быть было и всё понятно, но только я попытался сохранить остатки сдержанности, а потом, пройдя в комнату и причесавшись, вирнулся в прихожую, где стоял телефон, да и набрал Анечку, чувствуя, что сердце уже скоро выскочит из моей груди.
Любимая ответила после второго гудка.
- С лёгким паром, милый, - сказала она после того, как мы обменялись приветствиями.
- Спасибо, и, наверное, тебя также, ведь ты любишь утром принимать душ?
- Да, ты, как всегда прав, я и правда ринимала его сегодня, только раньше, наверное, когда ты ещё сладко спал.
- Не знаю, потому что я закончил сладко спать часов в около девяти.
- Разбудили?
- Да, друган тут позвонил.
- Я так и знала, что ты по телефону говоришь, потому что тоже звонила, а у тебя уже в половине десятого было занято.
- Ну так ты рассказывай, как спала, как проснулась, как утро прошло?
- Хорошо, просто отлично, ночью ты мне снился, и поэтому утром я поднялась лёгкая и ласковая,потом приняла душ, позвонила тебе, позавтракала и вот теперь снова с тобой.
- А что такого снилось про меня? – я уже почти завёлся от того, что снился Анечке.
- Не сейчас, милый, ты придёшь, я тебе расскажу, ладно? точно расскажу, не забуду, потому что буду помнить этот сон очень долго.
- Ой, да я польщён! Правда всё так хорошо?
- Да, конечно, только, прошу тебя, не выспрашивай - это будет совсем не то, чем если я тебе расскажу, обнимая тебя.
- О, я уже почти в пути, милая, потому что нестолько мне любопытно, что там тебе наснилось, хотя и это тоже, но соскучился по тебе я больше, чем что-либо другое.
- Правда, милый? Я таю, любимый, - Анечка говорила это и чувствовалось, как меняется её голос, превращаясь в тихий и ещё более нежный, какбудто она проводит своей ручкой по моей щеке, так это чувствуется.
- Да, конечно, девочка моя. Хочешь, я приду к тебе через час, или чуть позднее?
- Да, но может я? Может я спущусь к тебе? Я могу быстро. Хочешь, машину папину возьму и приеду? У меня есть ключи.
- Милая, ты разве можешь так? А вдруг милиция? Может не стоит?
- Да кто тебе сказал, что милиция будет меня останавливать? Неужели я покажусь им подозрительной? А водить я могу, папа учил и я неплохо справляюсь, даже на трассе вела.
- Ну… я не знаю… - я был смущён и рад тому, что Анечка так стремится ко мне, - может, не стоит, милая? Ведь вдруг и правда что случится: ну, менты, да всё такое.
- Брось, милый, я везучая девочка, а чтобы сильно долго не идти к тебе, я приеду через полчасика, ладно? А если ты опаздаешь немного, я подожду тебя - не буду подниматься в квартиру, ладно?
- Всё, закружила… Только осторожнее, ладно?
- Да, конечно, выходи через полчасика, я буду тебя ждать, а потом мы с тобой сядем, и поедем домой, да, милый?
- Да, детка, конечно.
- Всё, целую тебя, уже почти наполпути, пока, мой мальчик.
- пока.
Я был просто в непередаваемом шоке, от того, что вот так всё получается, что надо уже почти что бежать и оттого, что Анечка приедет на машине… Это было вообще что-то с чем-то, потому что за рулём я её видел только один раз, и то с отцом в переднем кресле.
Начал собираться, матушка, конечно, возникла, но, правда, я сказал, что нет времени у меня с ней спорить, да и надо бы ехать уже до Артёма и всё в таком роде. Вобщем, собрал я сумочку свою, с которой всегда езжу в школу, оделся, да, нормально так оделся, не скажешь, что в интернат на неделю подался, а как будто на праздник, что, в самом деле так, потому что встреча с Анечкой и есть самый прекрасный праздник.
Когда я вышел из дверей подъезда, “Camry” уже стояла перед его входом, такая вся белая и чистая, какбудто только что вымытая, а в ней, в машине, сидела, конечно же, Анечка, её я увидел прямо от выхода, хотя и машина стояла не водительской стороной ко мне, но Анечка, увидив меня, потянулась к пассажирской двери, чтобы открыть её для меня.
- Привет, - говорил тогда я, устраиваясь в кресле рядом с ней, - ты нигде не попалась?
- конечно, нет, милый, просто так, как мы с тобой и мечтали,.Помнишь, как-то было так? Села в машину и приехала к тебе, без всяких лишних слов и ненужных остановок.
Я прикрыл дверь и она послушно защёлкнулась, как у новенькой машины, которая только что сошла с конвейера, Анечка потянулась ко мне обеими своими ручками, привлекая меня к себе, коснулась губками сначала моей щеки, а потом, когда я повернулся, губ, после чего, ещё сильнее прижимаясь ко мне, сладко вздохнула, и так стало хорошо оттого, что она рядом, казалось, всё вокруг – ничто, по сравнении с этим чудом, чудом этой нежности и откровенности.
- Мы поедем, милый, - прошептала она, отрываясь от этого прекрасного занятия, к которому уже и я приспособился, как бы это было не удобно из-за сумки, которая лежит на коленях и портит всю картину: я протянул правую руку и просто гладил милую, куда придётся, а приходилось ой-ой-ой, куда! – а то я так и не смогу тронуться с места, пока не произойдёт что-нибудь и ты после меня не отпустишь.
Слова были более, чем откровенны, и поэтому я поспешил взять себя в руки, чтобы уберечь от нежелательного поворота событий. Правда, он не мог бы случиться, потому что у Анечки всегда всему время и место, только вот самому бы мне было стыдно за мои просьбы даже перед самим собой, не говоря уже о милой девочке моей.
Я закинул сумку на заднее седение (давно бы так сообразить), машина тронулась настолько мягко, насколько она вообще мягко могла тронуться (чувствуется женская уверенная ручка), и, понимаешь, я даже не подумал, чтобы начать бояться, что мы влетим куда-нибудь, что по дороге нас настигнут менты, нет, я просто сидел и смотрел в лобовое стекло, краешком взгляда задевая Анечку, видел её носик и щёчку, а если немного напрячься, то и ручку на руле. Я бы сказал, что ожидал я от Анечки многого, но вот такого… Считай, что стащить у отца машину, да ещё так лихо управляться с ней. А скорость у нас немаленькая, по-моему это максимум, что можно выжать в нашем микрорайоне, с его бесконечными поворотами и то подъёмами, то спусками – хоть лампочка и не мигала, а зумер не пиликал, что означало бы привышение отметки скорости 110 на спидометре, повороты были ощутимы, даже более того.
- Послушай, милая, ты несильно? – я начал было тревожиться за нашу целостность.
Конечно, умереть обоим в одну секунду это совсем не то, что доживать тут без Анечки свой скучный век, но тогда я об этом и не думал.
- Я тебя напугала, любимый?- - голос моей красавицы был также тих и нежен, какбудто она сейчас не вела машину на приличной скорости, а снимала с себя одежду перед тем, как отдаться мне.
- Нет, но просто я не ожидал, что ты так можешь, просто мне это внове.
- Для тебя я ещё не то могу, милый, всё могу, что ты захочешь, мне так кажется.
Мы доехали очень быстро, просто беспредельно быстро, с множеством поворотов, вывертов и моих удивлений, а теперь, когда машина была просто мастерски поставлена Анечкой напротив окон её квартиры, мастерски, потому что так, играючи, она протиснула её между другими двумя, что у меня просто захватило дух, мы снова упали в объятия друг друга.
- Да, милый, теперь можно, теперь я уже никуда не должна ехать и ты можешь довести меня до какого угодно состояния, главное, чтобы мы с тобой смогли дойти до квартиры.
Я уже был просто награни того, чтобы сдаться ей прямо здесь и прямо сейчас и это могло бы случиться, если бы не белый день вокруг нас, но у Анечки всегда и всему своё место и время, поэтому мы выбрались из машины, закрыли её и поднялись к ней домой.
- Нет, можно я сам, милая? – я увидел, что Анечка пытается снять с себя эти самые туфельки с сеточками, которые я так люблю: люблю смотреть на них, трогать их, надевать их на ножки моей девочки.
Девочка моя только лишь сладко вздохнула и я приступил к этому прекрасному занятию.
- Ты снился мне, милый, - говорила она, - я обещала тебе рассказать.
- Расскажи, когда я буду обнимать тебя, милая, расскажи об этом, когда твои сладкие губы будут близко к моим, чтобы я мог целовать их.
- Да, милый.
А вот потом я так, как мог, снял с неё, с моей девочки, и всё остальное, всё-всё, а потом и та самая единственная шпилечка, которая из красавицы делает мою милую просто неотразимой. Волосы рассыпались.
- Любимый, ты снился мне, как будто мы с тобой плавали в море, как будто заплыли так далеко, я испугалась, что не вернёмся, а ты утешал меня, хочешь, покажу, как?
- Да, конечно, милая, ты покажешь мне, а я буду так делать, чтобы тебе было ещё приятнее.
Она поднялась надо мной – мы были на её кровати, на нашей кровати – она стала целовать меня так нежно, так приятно, причём, эти поцелуи были,словно прикосновения свежих лепестков к моему телу. Я поплыл в настигающей меня волне удовольствия.
- Но ведь я так не смогу, милая, -слышал я себя сквозь пелену, отделяющую меня от ускользающей реальности, - ведь твои губки нежнее моих.
- Неправда, любимый, твои губы самые прекрасные на свете, и они так хорошо умеют целовать, я просто, ты же сам видел, и видишь, просто схожу с ума от их прикосновений.
Я снова стал целовать Анечку, снова, нетолько в губы, снова, как получится, как мне покажет разум, и это было просто непередаваемо приятно, потому что девочка моя восторгалась, она чуть не кричала.
- А потом, любимый, из воды вырос остров, где мы с тобой оказались, и там… О, там, милый… Там уже не было нас, там была только любовь, только она, мой любимый.
Она почти кричала это, потому что мои ласки стали очень настойчивы, очень, так, что немного времени прошло, когда я мягко, как она любит, овладел ею.
- Да, любимый, да… Ты сам дальше всё знаешь… Веди меня по этому сну, мой хороший, ты верно идёшь, ласковый!!!
Дыхание ещё более участилось, слова уже просто без контроля сыпались, ласки потеряли границы, а потом… Потом здесь были только голодные и жадные животные, которые вбирали в себя всё, что можно было вобрать, которые на уровне инстинкта наслаждались этой прекрасной близостью, запоминая эти движения счастья каждую секунду.
- Милый, а ведь сегодня уже ровно год, как мы с тобой встретились, - Анечка теперь была одета по-домашнему, но всё равно красиво до изнеможения.
Да, я утром проснулся, и подумал об этом, только отвлёк звонок телефонный.
- подумать только: уже целый год я с тобой, уже целый год, милый. Хочешь, мы с тобой отметим это? Я чего-нибудь найду, хочешь?
- Да, милая но ведь ехать сегодня в Артём… А я…
- Да брось ты! В прошлом году, помнишь, в Ноябре, как напился с другом своим, а? Ничего, а сегодня ведь немного, да к тому же я тебя просто так от себя не отпущу, поверь мне.
- Да я и сам особо не рвусь никуда, - я сказал правду, потому как и правда никуда не хотелось, вообще никуда, только бы быть тут с Анечкой, - а откуда это ты знаешь, что было десятого Ноября?
- Любимый, тебя заложили с потрохами ещё в Декабре, помнишь, тогда, после курорта, когда я к тебе приехала?
- а что ты молчала тогда?
- А я не училка, чтобы отчитывать: пили, значит надо так вам было.
- Милая, я просто не знаю… По моему – это чудо, когда ты рядом со мной!!
- ну и всё тогда. А завтра, хочешь, я тебя провожу сама утром, ведь мне не идти в школу – я свободная от всего, я вся твоя.
Она подошла ко мне, наклонилась, поцеловала в нос – ужас, я ни от кого не мог терпеть таких поцелуев, а от неё мог.
А потом мы отметили годовщину нашей встречи, потом было приятно сидеть вот так, и ни о чём не думая, пить, обнявшись, вино,слабенькое, сладкое и какое-то особенное, как девочка моя.
Мы не стали пьяны от вина, нет, мы уже были пьяны от любви и оттого, что вот уже целый год вместе. Как это безумно радовало, это просто не передать словами.
А потом мы слушали музыку, даже танцевали вместе, целовались, словно безумцы, как будто всё у нас было в первый раз. И снова потом мы были близки, снова любили друг друга до изнеможения, потому что оба этого хотели, снова Анечка вытворяла такое, что просто голова кружится, хотя, она не делала практически ничего, но мне казалось. А казалось ли? Нет, мне просто было достаточно того, что моя милая есть рядом, что она любит меня и всегда показывает мне это всеми возможными жестами, словами, взглядами, действиями.
Этот день подошёл к концу также, как и все дни подходят, но он стал каким-то выдающимся что ли, как будто другие дни были чуть не такие, как этот, но различия я просто не брался и не берусь искать, потому что просто с лёгкой руки взял, да и прировнял их ко всем дням, проведённым мной с Анечкой. Может, и не справедливо, но мне кажется, только бы эта милая девушка была рядом, и всё обыденное превращается в чудо, в радость, в сладкие мгновения.
Ночь мы провели с Анюткой так, как и должны были провести: мы были согреты теплом друг друга, и только достаточно было лечь с этой прекрасной милой девочкой в постель, чтобы без всяких близостей и ласк забыть о том, что есть этот мир, есть люди, есть всё то, что серо и однообразно. Я забывал об этом, я помнил только то, что любим, что нет прекраснее этого мгновения, ловил каждую секунду этой жизни и запечатлял, запечатлял в памяти, связывая с любимой, с её прекрасным телом, с её расчудесными волосами, с её неземным, ласковым и тихим голосом.
Утром Анечка разбудила меня, ласково коснувшись своими нежными губами моей щеки.
• - Милый, ты так прекрасно спишь, я, ты не поверишь, стояла сейчас минут десять и смотрела на тебя, но надо вставать, любимый, а то мы с тобой опаздаем, - она шептала эти слова, а я плавно выходил из сна.
• Я напрочь запутался в том, что мне снилось, и в реальности, потому что я привык уже к тому, что всё пережитое с Анечкой тогда мне периодически, особенно в последнее время часто, снилось, и поэтому думал, что мне всё продолжает сниться, и очень этому радовался. Но где-то вдалеке разума своего, в его глубинах, стал ощущать, что всё как-то нелепо, и если я проснусь, то проснусь в машине, в которой мы с Анечкой едем домой. Просто, вероятно, меня сморило от недели переживаний сразу же, как напряжение схлынуло… Но ведь этого быть не может, потому что я уже приехал во Владивосток. Значит, мне и этот второй раз приснился? Сон во сне? Нет, это же… А постой, где же я был тогда.. Кажется, я засыпал на нашей кровати, с Анечкой, или без… Нет… Без неё, её нет… Как нет?… Так Вот же она, сидит возле меня, будит меня, чтобы поехать в интернат… Нет. Не то… В интернате я уже отучился, я проехал всю Россию и вернулся во Владивосток, но Анечка здесь, вот она, со мной, была и есть…
• - “был сон, только сон, плохой сон, теперь ты о нём забудешь, навсегда, ты будешь помнить только нас с тобой, только нашу любовь, наше счастье, а горя больше не будет.”… - это говорила моя милая, когда мы встретились на вокзале и сейчас её слова впечатались в мой разум, словно так думал я сам, не меньше.
• - Так это правда, что это был сон? – Я спросил, будучи уверенным в этом, спросил, почти не представляя, что всё вокруг в данную секунду – реальность.
• - Да, - её голос не исказился сном, не притупился временем, не стал другим, он был таким же прекрасным и тихим, как тогда… Как сейчас, недавно… - Ты спал, а я была рядом, чтобы не было одиноко.
• Рука моей девочки легла на мою щеку, нежно, почти нереально, как будто призрачной она была.
• - Хочешь, я принесу тебе воды? Хочешь, буду рядом? Хочешь, оставлю тебя и уйду?
• - Нет, - мой голос даже мне показался громким, - пожалуйста, только не уходи, как можно дольше останься со мной, как можно дольше.
• Я очень испугался, что она исчезнет и больше не вернётся, я хотел удержать её возле себя или уйти с ней, только бы быть вместе.
• - Я буду с тобой, сколько ты захочешь, сколько пожелаешь, буду сидеть около тебя сейчас. Ты можешь спать и не бояться, что я уйду, потому что я останусь.
• - Останься, навсегда, пожалуйста, не покидай, никогда не покидай больше, прошу, молю, зову!!!
• Я наверное больно сжал ей руку, пытаясь удержать, по её лицу видел, что ей стало больно, тогда отпустил.
• - Прости, не хотел, просто эмоции… - я гладил эту прекрасную ручку, я хотел её целовать, я хотел… Я не знаю, что я хотел, чувств было просто море и они перебивали друг друга.
- Я останусь, останусь, никуда не уйду, вот увидишь, - она говорила тихо, как будто чего-то боялась, наверное, меня, - Ты только не грусти. Хочешь, буду так сидеть с тобой, когда ты будешь спать?
Меня до глубины души тронули эти слова, до слёз, до подымающейся из каких-то потаённых глубин сентиментальности и непонятной сладкой боли, я хотел закричать, прижав эту девушку к себе, что она просто самая лучшая из всех, что никто так возле меня не сидел с тех времён, когда со мной была Анечка. Но я удержался, только снова сжал её руку, несильно, просто, чисто символически, а сказал только лишь:
- Ты и так уже всё для меня сделала, что смогла, ты есть, а это значит, что есть душа, забота, сердце...
Ой, что-то не то, кажется, я говорю, не то, и всё, однако, Анечке так не кажется по-моему.
- Ты правда так считаешь? Мне очень хочется оградить тебя от этих печалей. Давай, я буду с тобой, сколько ты хочешь, а когда не нужна буду, ты скажи мне об этом, ладно, и я покину тебя.
- Нет, не надо меня покидать, никогда не надо, потому что одиночество меня уничтожит, до конца, до последнего волоска уничтожит.
Воспоминания о прошедшем сне взбудоражили меня настолько, что хотелось рассказать Ане о том, что мне приснилось, но что-то держало, не давало этого сделать.
- А ты скажи, Аня, у тебя есть права на вождение? – откуда взялся этот вопрос, я так и не понял, честно говоря, мне даже было стыдно за такой вопрос.
- Да, есть, а что?
Я был поражён такому ответу, поражён просто до глубины души.
- Да нет, просто… Я не знаю, мне зачем-то захотелось тебя об этом спросить.
- Твоя Анюта ездила на машине? – спросила так просто она, что я совсем потерялся, не понимая напрочь, сон это, или явь.
- Нет, она была молодая совсем, ей оставалось четыре месяца до восемнадцати, когда она… Лишь один раз я ездил с ней, тогда, осенью, в Сентябре девяносто седьмого, нелегально совсем.
А потом я рассказал Ане эту историю, которая произошла в воскресение, седьмого Сентября………
Аня слушала меня очень внимательно, настолько внимательно, что просто было как-то странно, как будто я рассказываю ей же и про неё. Не знаю, откуда у меня такая мысль появилась, но почему-то в один краткий момент мне показалось, что то, что было, и то, что происходит, взаимосвязано, причём, настолько, что даже кажется, что та, о ком рассказываю, и та, кому рассказываю, есть одно и то же лицо. Чушь, откровенная чушь, но так почему-то кажется.
- Ты так Хорошо всё помнишь, как будто всё было не почти что 10 лет назад, а только вчера, - её речь приобрела задумчивый оттенок, так, как будто она то ли чутко фильтровала свои слова, чтобы не сболтнуть чего лишнего, то ли этот мой рассказ, или моя память о прошлом, тронули её до такого, что сказать ничего не могла и с трудом вообще отозвалась.
- Да, я помню всё, помню почти что до каждого момента, до секунды, потому что мне кажется, что этого не смогу забыть, никогда не смогу.
- Чаю хочешь? – её вопрос прозвучал как-то совсем нелепо, как будто чему-то настало время и если вот сейчас не выпить чаю, то произойдёт что-то просто из ряда вон выходящее и возврата к прежнему уже не будет.
- Я совсем не откажусь, Анюта, - я сказал имя, а в ответ почувствовал, что какая-то неистовая дрожь обдала меня и как будто бросило в жар, - только если тебе это не трудно, а то может быть ты всегда спишь в это время, а я тут взял, и поднял тебя своими глупостями.
- О, нет, что же ты так обо мне???? – Она в каком-то порыве поднялась с моей кровати, и теперь казалась недосягаемой и в то же время думалось, что только лишь протяни я руку к ней и она будет возле меня, - ты просто не мог знать, что я уже в это время всегда пью чай, потому что обычно не люблю спать долго, ну, разве что, когда совсем устану. Ты только не скучай, а я скоро принесу тебе чай, хорошо?
Ну зачем она так ходит вокруг меня? Зачем она так обо мне заботится? Неужели только лишь за то, чтобы пожить здесь, в этом доме, чтобы я не проводил её отсюда при первом же удобном случае? Или только потому, ЧТО я выгляжу как-то жалко? Подумать только, человек, почти что не видящий свет, приехал на край земли с другого края… Нет, а давай пока не надо об этом!!! Может пока что не стоит думать о плохом? Может быть плохого ещё много будет? Нет, не будет, потому что много уже было, а много и ещё много,это уже не может просто роизойти, потому что, если много, значит уже хватит… Какие-то мысли интересные… Вообще не мои как будто… Неужели я ещё толком не проснулся???
Я сам не понял, как уже оделся, причём, так, нормально, и не похоже было, Что я был в глубокой задумчивости, привёл более или менее в порядок свою постель… Или, точнее, постель, Где спал уже вторую ночь, затем направился к Ане, которая находилась на кухне, а её кошка, белая и пушистая маленькая кошка, уже уютно устроилась на её руке и ей совсем ничто не мешало любоваться всем происходящим вокруг из этого положения, хотя девушка и не стояла на месте.
Наконец, очнувшись от навождения полностью, я ощутил, что сон-то был сном, только вот то ли я непроснулся совсем, ТО Ли со мной произошло что-то такое, что заставило посмотреть на всё по-другому, но вот либо показалось, либо так оно и есть, снова же не могу понять, а за эту ночь случилось так, что что-то переломилось в ходе моих событий, что-то направило меня куда-то в другое русло, в такое русло, в котором нет ни камней, бьющих ваккурат по больному сердцу, ни ледяной бурлящей воды, что нещадно окатывает, заставляя и так уже рвущееся наружу сердце и вовсе выпрыгивать из теснящего его несчастного тела. Короче говоря, что-то, или кто-то просто намертво внушил мне, что прошлое стало настоящим и теперь от него не уйду, даже если очень захочу. Стало настоящим прошлое, стало, ожило, окружило, одурманило!!! Я стоял, глядя на Аню, и совсем, наверное, чудовищным был мой взгляд, когда я стал понимать всё, как оно есть, потому что девушка подошла ко мне ближе, настолько ближе, насколько это вообще было возможно, и мой, наверное, сумасшедший взгляд был с ошеломительной лёгкостью встречен и побеждён её спокойным, светлым, ошеломляюще умиротворяющим, так, что вся эта энергия, что была у меня, сгенерированная непониманием и в прошлом, отчаянием, вся она, без остатка, ушла в эти прекрасные глаза девушки, после чего стало так прекрасно и легко, что захотелось летать.
Девушка положила одну руку на моё плечо, и таким нежным это прикосновение было, что просто отнимались ноги от слабости.
- Не печалься, всё будет, я тебе обещаю, что будет, вот увидишь.
Она говорит также, также, как моя Анечка, я не могу на это нарадоваться, она держит руку также, как она, она смотрит на меня также, как она!!!
А потом был чай, приятный, мягкий, неочень горячий, он пах травами, навкус был просто чудесен до одурения… Нет, я здесь ничего не могу понять… Это же также точно, это же моя любимая, это же снова то, что должно было бытьь тогда, давно, в девяносто восьмом, должно было быть так, а не как было.
- Хочешь, будет тихо звучать музыка? - она снова была рядом, со мной, рядом, но уже в её комнате, в зале, - мне кажется, что ты любишь такую музыку, которую я люблю. Хочешь, тихо-тихо, чтобы не нарушить твои чувства?
Эти нежные слова, эти слова моей милой, этот тихий голос, он сейчас сведёт меня с ума, я уже не знаю, что делать, что думать, куда деваться.
- попробуй, может и правда…
она быстро, но нет, не резко, плавно, но быстро поднялась, подошла к своему компьютеру, который я только заметил, только-только, она включила музыку, и тогда не стало ничего, совсем ничего, тогда не стало ни будущего, ни прошлого, было только то, что отдавалось мне с этой музыкой, та энергия, которой мне не хватало так долго, была Аня, моя, моя Аня, которая есть, которая всегда будет. Я понял это только по тому…. Не знаю, почему я это понял, но не существовало больше грани между прошлым и настоящим, не было горя, была только любовь, большая, всё сметающая на своём пути.
И хотя это гипнотическое состояние продолжалось недолго, мне показалось, что прошло много времени, очень много, с тех пор, как я потерял Анечку, и до этого момента это как минимум, и оказалось, что ничего серьёзного и не изменилось: не было того дня седьмого февраля девяносто восьмого, не было безудержных скитаний, не было грусти, а был длинный страшный сон, в котором нет ни грамма логики, ни грамма разума. Разум есть сейчас, сейчас есть то, что должно быть, Анечка никуда не исчезала, она здесь, она со мной, она также бескрайне любит меня, я также бескрайне люблю её.
- Милый, тебе нравится? – спросила она, Анечка, сидевшая уже рядом, так, что моя рука обнимала её за плечи.
Меня пробрала дрожь, непонятная дрожь, от одного только слова «милый» я вспыхнул мгновенно, вспыхнул, как факел, потому что эти слова были в самую точку, как раз для того, чтобы слиться с этой музыкой.
- Да, я в восторге… Ведь это как раз то, что должно быть, - слова давались с трудом, с большим трудом.
- Желания сбываются, все и всегда, милый, стоит только подождать, и всё сбывается, всё, о чём ты думаешь, чего желаешь.
Она стала ещё ближе, и теперь я уже почти что обнимал её, мою милую, почти что, но этого «почти» уже было достаточно, чтобы задохнуться приливом нечеловеческой нежности, которой я захотел окружить эту красавицу. Вдруг я, как в прекрасном сне, сначала увидел её лицо, которое приближалось ко мне, а потом почувствовал вкус Анечкиных губ, её губ, только её, я их помню ясно, как тогда, так и сейчас. Те же мягкие прикосновения, та же сладость… И волосы…. Волосы!!!!!!! Её волосы!!!! Они также пахнут мёдом.
- Милый, Любимый, Я была твоей тогда, была твоей без тебя, и сейчас твоя.
Рассудок помутился совсем наверное, иначе не может такого быть, а Анечка, только с её неутомимой страстью, только она так может, целовала меня, я целовал её, руки снова бродили, где, как, не могу даже сказать, потому что это сумасшествие захватило меня навеки.
- Я ждала, ждала тебя, много лет ждала, чувствовала, не помнила, но чувствовала, и ты приехал, ты приехал и я всё вспомнила.
- Что же, милая? Что ты вспомнила? – слова не давались, почти что не давались, я говорил их одними губами, прерываясь на поцелуи, на эти безпредельно прекрасные поцелуи, которых и быть не должно, но они есть, они есть, потому что непостижимым образом, я ещё не знаю, как так получилось, Моя Анечка, моя милая, любимая девочка, из трагического прошлого вернулась, чтобы напрочь свести меня с ума, чтобы не дать горю меня уничтожить.
- Я вспомнила, как ты любил меня тогда, как мы любили друг друга, как всё было, вспомнила, милый, потому что ты пришёл, потому что ты любишь меня. Это нельзя не забыть, но я забыла, прости, теперь уже нечего терять, теперь я всё помню, хочешь, также перескажу, как ты? Все наши дни перескажу, милый, всё, почти до минутки.
Непонятное всё наплывало, уже не щадя било по голове: я не могу понять, что происходит, ведь то, что говорит Анечка, просто бред, чистейшей воды, но тогда, как же так? Она говорит, что всё помнит, что всё скажет.
- Помнишь, как у Алексея, там, в Кипарисово, я обидела тебя? Помнишь, любимый, сказала-придумала, что не нужна тебе? Милый, помнишь, Как из-за всего этого всё произошло тогда, в Феврале девяносто седьмого? Я дура была, любимый, дура дурой, ведь никто так не любит, как ты любишь, никто, мой мальчик!!! А я не могла понять, поняла, но поздно…
Нервы уже не выдерживали, меня начинало трясти, и из блаженства я стал выплывать в в какое-то страшное беспокойство, как будто той ночью, тогда, на восьмое Февраля.
- Но послушай… - силы покидали меня, покидали уже, похоже, что навсегда.
- Тише, любимый. Вспомни, как я провожала тебя пятнадцатого Сентября, в воскресение, на автобус в Артем, помнишь, как ты сказал мне, что я могла и не приходить к тебе, если плохо спала, я тебе жаловалась тогда, что ночь прошла плохо? Помнишь, как ты сказал, что даже и не обиделся бы? А ты рассказал мне, как я приехала за тобой тогда, на машине, и я вспомнила, как провожала тебя в Артем, тогда, утром, на электричке, ты ещё сказал, что я всегда пунктуальна, восхитился, что у меня всегда и всё вовремя?
Слов уже не было, никаких не было, даже дыхание замерло – я не мог поверить, что всё так, я всё ещё думал, что меня просто дурачат. Но с какого перепугу дурачить? Кроме того, я же не рассказывал ничего Анечке об этом, о том, что она сейчас рассказала.
- А ещё, - продолжала она, - ты уезжал в Завитинск, тридцать первого Июня, в двадцать три десять, сто восемьдесят пятым, а я очень хотела с тобой, но билетов не было, а потом мы скучали двадцать дней поодиночке.
- Хватит, - я был переполнен всем, что было, я негодовал!!! Меня же просто обманули, меня нагло обманули, сказав, что вот так вот всё, а оно не так, - теперь, перед тем, как я… - слова застряли в горле.
- Нет, не надо, милый, не уходи, я скажу всё, что ты хочешь, только больше не уходи, не надо, любимый. Я ждала долго, очень долго ждала тебя!!
- В таком случае, - я поднялся с места, встал перед ней, - зачем был весь этот цирк? Зачем мне сказали, что тебя не стало? Зачем я ходил к тебе туда, где ты, будто бы лежишь в земле? Это же издевательство!!! Ты понимаешь, издевательство!!!!
- Нет, милый, нет, не издевательство, - она говорила громко, не кричала, а пыталась вразумить будто бы меня, но куда уж дальше? Всё уже понятно, - меня тогда не стало, именно тогда, седьмого, в девятнадцать сорок семь, ты тогда видел меня в этом злосчастном ящике? Видел?
- Да, видел.
- А на гроб он похож был? Вспомни-ка.
Я вспомнил, вспомнил точно и до момента, когда увидел Милую, лежащую, уже бездыханную, но только не могу я вспомнить, где она лежала, потому что не было тогда рассудка уже.
- Я не знаю. Ты вообще, что хочешь от меня?
- Так, не надо сразу пылить, не надо, - она поднялась с места, где я её оставил, - пойдём, давай, сейчас чай, а я тебе расскажу, как ты меня видел, а потом, что было дальше.
Мне уже было всё равно, куда идти, мне было наплевать, что буду пить, но быстро налитый Аней чай, как я только глотнул его пару глотков, поставил всё на место: куда-то исчезло смятение, не хотелось ничего, только бы никуда не идти, а быть, вечно быть тут, на этом месте и никуда отсюда, ни одного шагу. Настало отупение полное, но слова я воспринимал чётко, и то, что услышал я теперь, до сих пор не умещается в голове, но а без него никак, ничего не вяжется.
- Послушай, любимый мой, навеки желанный, я тебе ничего не желаю злого, просто нельзя тогда было знать, что я ещё могу вернуться к жизни, ведь надежда хуже, чем безысходность в этих случаях. А представь, что бы было, если бы ничего не получилось? Никто бы больше не вернулся в разум: не ты, не родители, но им деваться было некуда, они цеплялись за последнее. Меня не хоронили. Ты помнишь, как меня хоронили?
- Нет, я тогда…
Что-то и слова не говорятся. Неужели я совсем разбитый, вдоску? А вроде не могу сказать такое про себя, вроде всё нормально.
- Да, милый, ты тогда был не в лучшей форме, а похоронили не меня, Там никого нет, в земле, совсем никого, пусто, понимаешь, любимый. Меня заново восстановили, по миллиметру, восстановили, только не спрашивай, зачем пустая могила и зачем всё так, я не знаю и сама, но только я всё училась делать заново, абсолютно всё: жить, говорить, думать, мыслить, и, как видишь, всё вернулось ко мне, абсолютно всё, только я теперь не Невада, вот и всё, я теперь с другой фамилией, потому что официально… Сам понимаешь. Не надо тебе эти мелочи, я знаю точно, ты же сразу меня узнал, я поняла это. Я в порядке только четыре года, до этого я лежала в больнице, без памяти и почти не я, веришь мне? Не веришь, потому что я сама не верю, потому что никогда и никого так ещё не восстанавливали, ведь у меня было всё передавлено, внутри, можешь поверить, всё не моё, всё от других, но я осталась той, какой была, я осталась ждать тебя, правда, не могла понять, что тебя, но ждала. И ты пришёл, я тебя узнала, я тебя вспомнила, Не сразу, но вспомнила, милый.
Сразу вспомнилось, как тогда, позовчера, на вокзале, она подходила ко мне, как те же движения, то же выражение лица, всё заставляло поверить, что она и есть моя Анечка, та, которой нет… Есть… не знаю я, но ведь всё так реально…
Я не знал, верить ей, или не верить, но она почти уже плакала, пытаясь доказать мне это, а ведь так не могут расстраиваться, если всё неправда, а потому я просто поднялся с места, подошёл к ней и обнял, так, как свою милую, так, как обнял бы тогда, в девяносто восьмом.
- Не надо, не надо расстраиваться. Пусть всё было, но теперь я снова здесь, снова с тобой.
Слёзы ручьём потекли из её глаз, она плакала тихо, также тихо, как и раньше, тогда, у Алексея я видел, как она плачет. Нет, я не могу узнать в ней никого, кроме её самой, не может быть такого, чтобы и мой разум твердил, что это моя девочка, а не другая, похожая, и она сама так твердила, не может такого быть, не может просто оттого, что она не могла прочитать мои мысли по всякому относящемуся к ней поводу, не может. Может поверить? Да, поверить, потому что ничто так реально не было, никакой бред так не был реален, как всё происходящее. Пусть всё так, пусть всё как-то, как в сказке, но разве ни этого я хотел? Разве не мечтал, что моя девочка вернётся ко мне при самых обсурднейших обстоятельствах? Да, мечтал. Ну так пусть будет так, что мечты сбываются, к тому же, если вдруг сейчас окажется, что всё это – просто сон, я уже тогда исчерпаю все резервы своего разума и придётся…
Руки сильнее обняли, сами собой, обняли Анечку – Нет, не будет так, что всё окажется сном, не будет, потому что мы хотим этого оба, очень сильно хотим, безумно сильно хотим.
Раздался звонок в домофон, очень кстати раздался, чтобы разрядить обстановку.
- Кто бы это мог быть? – я недоумевал.
- Наверное, отец, кто же ещё.
Анечка подошла к двери, и спросив, нажала на кнопку открытия двери.
- Да, это он, ты можешь сам у него спросить про меня, если мне не веришь.
- да верю-то я верю, что ты, это, сама ты, и никто больше, но…
- Ну, милый, я же не специально отреклась от тебя, любимый мой! - она снова порывисто обняла меня, - я хотела к тебе, очень хотела, любимый, настолько сильно хотела, что вот она, я, перед тобой, а ты мне не веришь.
- Анечка, милая моя, я верю, но просто ещё не укладывается в голове. Подожди, милая, подожди, всё образуется, я всё пойму, всё разложу по полочкам, и всё будет, только дай время, снегурка, дай его мне.
- Милый, - она всей собой прижалась ко мне, а я только понял, что назвал её снегуркой, как тогда, в те года, - Я люблю тебя, мой милый, ты самый ласковый на свете, самый ласковый.
В дверь раздался звонок, и мы оба встретили Виктора Борисовича, совсем не скрывая наших чувств, потому что я уже почти привык к тому, что сказала мне Анечка, и до чего мы с ней вместе доходили за эти двое суток.
И первый мой вопрос к нему после приветствия и рукопожатия был, несмотря на завуалированность, таков, что должен был отмести все подозрения и предубеждения, он созрел у меня просто в последнюю секунду, и я просто не мог не задать его.
- Скажите, Виктор Борисович, - начал я официально, потому как ничего другого в голову прийти сейчас не могло, - Правда ли то, что Аня, ваша дочь, и моя любимая девушка, есть та, кто обманул смерть?
Я весь напрягся, ожидая ответа Виктора Борисовича, возникшая тишина зазвенела тонкой струной, а
Лицо Виктора Борисовича в один момент посерьёзнело так, что казалось, сейчас небо упадёт на землю, он на мгновение, показавшееся долгою минутой, замер, а потом чётко и без права на оспаривание, ответил:
- это безоговорочная правда, такая же, как то, что было между вами в девяностые года, - его ответ был звучен и торжественен, настолько, что всё то, что было со мной с седьмого Февраля девяносто восьмого года и по сие время, испарилось, иссякло, сделалось таким, будто это было лишь во сне, и тогда я ступил на этот жизненный путь, на такой, на котором не было горя, не было слёз, и не было скитаний, а была, есть, и будет всегда, милая, любимая, единственная, моя Анечка, Девушка, которую не может отобрать у меня даже судьба.