Старый Ангел-хранитель умирал. Нет, он не умирал так, как этому подвержены люди: он медленно превращался в золу, теряя четкость и ясность контуров. Даже Домовому стало трудно различать его по вечерам.
- Ну что, старик, тяжело?..
Голос сорвался... Домовой кашлянул и начал снова, стараясь говорить бодро:
- Ну что, старик, тяжело?..
Подлетел - подскочил слева, потом замысловатым пируэтом - справа, заглядывая в глаза и ловя затуманенный взор.
- Тяжело?..
- Видно... и мое время пришло... - тихо, словно шелест потревоженных листьев, прозвучал ответ.
Ангел-хранитель умирал уже несколько лет. Сидел вот так, бездвиженно и безмолвно, привалившись к замшелым, церковным валунам. Впрочем, какая уж церковь! И половины не осталось, - обвалилась вся... Он избрал своим последним пристанищем эту церковь с тех пор, как остался один. Охранял ее, пока мог. Потом окончательно ослаб, не удержал такую тяжесть и... поошло -поехало...
...Вот уже без малого две сотни лет, не было слышно в огромном имении, превращенном в музей, ни княжеского зычного баса, ни голосов его прелестных дочерей. Все съело ненасытное и беспощадное время. Ни одного ангела-хранителя не осталось. Позарились на сласти и свечи, последовали за новыми хозяевами и редко наведывались в гости: торопливо залетали, про-между прочим, проездом, и спешно же покидали...
А тогда!... Эх-хэ-хэ... Глаз да глаз нужно было иметь, каждый уголок-закоулок осмотреть. Бывало, по-молодецки, вмиг облетал - только верхушки шуршали - таинственные ветви вековых сосен и заплетенные корни задумчивых дубов, липовые дебри и темные сиреневые кусты, загадочные дупла и сырые, мрачные погреба, чтобы зло какое не влезло и не учинило порчу. Всех эльфов прижучивал - предупреждал не пугать молодую госпожу. И с Домовым цапался, надо признать, - порядочно притеснял. Тому ничего не оставалось делать, как подаваться в сторону крестьянских усадеб - пугать молодежь. И тогда в лунные ночи долго было слышно, как хохотали и неистово визжали - то ли от всамделишнего страха, а то понарошку - крестьянские девчонки...
Замужество княжны его сильно обеспокоило. Ходил - сам не свой. Может, и ревновал малость. Нутром чуял - хорошего не ждать, но что поделать было... Любили они друг друга, а любовь, как известно, самая сильная чара на свете...
«Как чудно пахнут липы, правда милый?» - крепко брала за руку жениха Нино.
«Да, дорогая, - тихо отвечал тот крепким же пожатием. - Пьяняще, как твоя любовь...»
Потом они шли к старому дубу - проведать знакомого филина. Ангел-хранитель, тогда молодой и сильный, порхал над головами влюбленных, и всегда мечтал узнать - как же пахнут липы. Духом он был, и неведомы были ему запахи...
...Потом случилось, что случилось...
Весть о смерти сначала пришла к нему. Уставший, слабеющий голос сообщал издалека, что злые силы вырвали хозяина из его опеки, и его растерзала фанатичная толпа...
Потом узнала семья. Потом - княжна. Потом... Потом началась медленная смерть. Слабела семья и он слабел. Никого не осталось в имении, - ни души, ни духа. Ладно ангелы, - даже эльфы разбежались - запропастились. Один старый Домовой и остался, слабой и, может, сомнительной надеждой...
...На тропе показалась экскурсия. В надежде развеселить умирающего ангела, Домовой взлетел к верхушке старой сосны, вырвал шишку у примостившейся там белки и метнул в сторону посетителей.
- Ой! - крикнул кто-то, посмотрел наверх и закричал: - смотрите, белка! Белка!
-«Белка, белка!» - передразнил Домовой. - Плаваешь мелко!
Потом, неизвестно почему, добавил:
- А аннигиляцию не хочешь?..
Домовой любил вворачивать странные слова. Они пахли иной магией. Он притаскивал эти словечки бог знает - откуда, и понять их Ангел-хранитель не мог. Да и Домовой сам вряд ли понимал, что означают эти «Глобализация», «Инсталляция» или «Инвестиция»...
- Тебе пора отправляться, - зашуршал голос Ангела-хранителя.
Он был так слаб, что приходилось долго отдыхать между фразами.
- Ты же знаешь, до августа времени мало осталось... Потом надежды не будет... Если все совпадет, то все и сбудется...
- Поеду, нет проблем!
Домовой слетел с верхушки и нарочито прохромал по тропе взад-перед:
- Поеду! Телепортацией или как? То есть, исчезнуть здесь и появиться там, или как?
- Как хочешь... Главное, - повидайся с ним!..
Ангел - хранитель прикрыл веки, что означало, что домовому пора было уходить.
«Отправлюсь я по-человечески, - подумал Домовой. - Хватит шнырять по этим нуль-пространствам. Да и вредно для здоровья, - говорят...»
И - исчез.
***
Давненько не бывал Домовой в Тбилисском аэропорту! В последний раз это было, когда он из любопытства залез в работающий двигатель ТУ-104 и отложил рейс на 12 часов. С тех пор многое изменилось...
Домовой не был бы собой, если б сразу не приступил к развлечениям: этому уронил мороженое, тому пиво пролил на рубашку... Потом подул ветром, но увидев, - с какой хрупкой крышей имеет дело, - махнул рукой, проговорив: «Эх, нашу бы черепицу! Старую!».
Малость передохнув, оглянулся: аэропорт был полон всякомастных духов и магов, начиная с его давнишнего знакомого - арабского дервиша, и кончая австрийскими чопорными эльфами.
Кого только не было здесь! К проходу пробиралась только-что прилетевшая из Дубая, большая семейка джинов. Из огромных рюкзаков выглядывали носики отполированных ламп. Две местные, темные эльфы сидели на регистрационной стойке и курили. Им было чихать, что через их прозрачные тела проходила целая вереница чемоданов. При виде Домового они скорчили рожицы и высунув языки, так высоко подняли худющие, в черных колготках, ноги, что опрокинулись на транспортер. Так и поехали, заливаясь вульгарным смехом, с высоко поднятыми ляжками.
«Шлюхи!" - плюнул Домовой. Он их терпеть не мог. Старые были счеты...
...Московского рейса ожидало несколько водяных и сборная ведьм из Шотландии - с зачехленными, в дутые футляры, вениками. У всех в ушах были воткнуты «Вокмены», и все поголовно что-то жевали скучающим видом.
- Мадам, который час? - решил подкадрить медовым голоском Домовой.
- Не даем! - отрезали резко, и он сразу отстал. Лихим виражом пронесся сквозь потно-пузатого гражданина с одышкой, вызвав у него икоту, и только собирался потушить пару-тройку ламп на потолке, как замер: «Она! Та девушка! Нино!»...
Три, или около того - годиков, как он с ней познакомился. Красииваяяя! Даже стеснялся ее пугать. Так, по-мелочи: кончик карандаша сломает или форточку раскроет... Последнее время все лежала, болела. И сейчас: сидела на чемодане - худая и бледная. На плече у нее сидел такой же худой и печальный ангел. Рядом стояла ее мать. Она тихим голосом беседовала с кем-то. Говорила, что еле денег собрали и теперь, вот, едут в Москву - на пересадку костного мозга. На нее теперь последняя надежда...
Обрадованный встречей, Домовой по старой шутке залез к ней в волосы, растрепал, взъерошил и уронил медные локоны на красивые глаза. Та, как будто чувствуя присутствия Домового, всегда с улыбкой возвращала их на место и притаившись, ждала - когда же опять... Нет, определенно догадывалась... Вот и сейчас, вздрогнула, а потом улыбнулась, поправив волосы. Нет, точно! Догадывалась...
...Через час они были в воздухе. Домовой и тут не усидел: сначала расстегнул ворот стюардессе как раз в тот момент, когда она ставила «Боржоми» на столик потно-пузатому гражданину, слетал на Элбрус и вернулся, весь закоченевший. Потом обогнал самолет и удостоверившись, что в Москве погода летная, вернулся. Сразу поискал глазами Нино. Та безмятежно спала в кресле, свесив голову набок. Домовой осторожно оборвал тоненькую нить слюны у уголка ее бледных губ и решил отдохнуть до посадки, но не устоял: теперь надумал он икать понарошку на горе пассажирам: с каждой икотой самолет бросало в воздушную яму. Наконец, заметив, что Нино проснулась, угомонился.
***
На Арбате никогда не прекращался гомон и целенаправленная, бесконечная суета. Как будто все обнаружили, что занимали чужие места, сорвались и спешно искали свои...
...Огромная, тысячецветная электронная арка обольстительно сверкала. В глубине, за массивными створами ворот, в уютной прохладе стояла череда зеленых игровых столов с болотным сукном и бескарманными гуттаперчевыми крупье. Домовой походя покрутил парой рулеток, спалил кого-то на тысячу баксов и стал искать глазами.
Дэв* стоял у стойки бара. Он был в «Human» - режиме и курил дорогую сигару, оттопырив мизинец. При виде Домового поперхнулся. Нижняя челюсть и сигара одновременно отпали.
- Ваах-Вах, какие люди! - Заблеял он и подался вперед.
- Как живешь, парень? - сдержанно поздоровался Домовой, осмотрев его с ног до головы.
Дэва было не узнать: в черном смокинге, с бордовой бабочкой, с бордовым же, понтово сложенным платком в кармане. Одно было знакомо: взгляд был такой же тупой под сросшимися бровями, а про нижнюю челюсть и нечего спрашивать, - раздалась от харчей пуще прежнего...
Дэв приблизил толстые губы
- Меня сейчас Дэйвидом зовут, - прошептал на ушко. - Зови Дэйвидом, пожалуйста, - добавил смущенно.
- А аннигиляцию не хочешь под селезень? - брякнул задира Домовой. - Пойдем, как там тебя... Дейвид, мне этого бедолагу найти надо.
- Кого, Иванушку-дурачка, что ли? – уважительно зашептал Дев. - Так, они будут через полчаса. Теперь все это ихнее, и зовут их не Иванушкой, а Вэном, Вэном его зови, не то обидятся, а рука у них знаешь, тяжелая...
- Это ты знаешь, какая у них рука, аннигиляцию тебе в печень! Мне писателя надобно видеть, этого... Грибоедова...
- А чего - его?
- Не суетись, парень! Надо, значит...
Они пошли к выходу. Дэв все время затравленно озирался, - как будто кто-нибудь мог слышать их разговор!
- Дэйвид, ты куда, дорогой? - вылезла откуда-то размалеванная ведьма. - А еще коктейль обещал!
- Некогда ему, - буркнул Домовой, подталкивая к выходу верзилу. - Бизнес, у него, понимаешь... Скоро верну.
Он по ходу умудрился, и у двух посетителей сгорели карты.
Найдя укромный уголок, они перешли в «Spirit» - режим и двинули, - только хлопок и остался в воздухе...
Через пару секунд сошли у темного, по-ночному безлюдного и мрачного здания.
- Где это мы? - начал оглядываться Домовой. - Ты, случаем, не ошибся, а?
- Не знаю... Здесь я его видел... Как-то заблудился лет двадцать назад и попал сюда... Тут он был, точно!..
От стремительного путешествия бордовая бабочка скособочилась и явно «вывыхнула» одно крылышко.
Рядом с воротами большого, но-ночному мрачного здания висела табличка. Домовой подошел к ней и ткнул носом.
- Ли-тер-атур-ный инс... институт им. Горь-кого, - прочитал по-слогам. - Эти глаза, слушай... Надо хвойный экстракт пить на медовой водке...
- Смотри, хвою не переложи, - рассмеялся Дэв.
- А ты, я смотрю, шутить тут научился, да? - Домовой двинул локтем Дэва. - А почему им. горького? Народ что ли горький или пьют горькую?...
Они проникли в здание, и настроившись, подали знак.
Через некоторое время в конце длинного и темного коридора показалась сероватая тень. Она поплыла к ним, важно кивнула головой и поинтересовалась, - почему изволили беспокоиться и звать его.
Кивнули в ответ.
- Дело в том, князь, - начал Домовой, - что как вы знаете, скоро двести лет будет... В августе...
При этих словах тень заволновалась и подалась вперед.
- Ну вот,в общем... Душа ее выйдет к старой фамильной церкви. На третьий день венчания... Если встретитесь там, то воссоединитесь вновь и навечно. Но только надобно, чтобы в это же время в старой церкви кто-нибудь венчался... Так повелено.
- Да... Августа двадцать восьмого... Двадцать восьмого же года... - тень писателя заколыхалась в волнении. - Как она говорила... - тень потерла лоб. – «Как сладко пахнут липы, дорогой»... Так повелено, значит?..
- Да, князь!
Домовой являл саму серьезность. Кто бы мог подумать, что пару часиков назад он сидел на коленях у стюардессы и умирал от икоты!..
- Я буду там!
Тень вежливо поклонилась и исчезла.
Наступила тишина. Дэв начал оглядываться.
- Книг-то тут! Книг-то! Кто же их прочтет! Ну и ну-у! - удивленно восклицал он, поворачивая массивной шеей. Так бы и крутился, если б Домовой не дал подзатыльник к отходу.
Но, далеко уйти они не успели: со стороны лестничной клетки раздался хлопок телепортации, а потом непонятная возня. Кто-то звучно икал, вздыхал и чертыхался. На лестничной площадке их ожидало чудное, толстенькое существо с всколоченными, зелеными волосами и зеленым же носом - картошкой. Существо, одетое в просторную - не по-размеру - спецовку монтажника, слегка покачивалось, но качалась не голова, а ноги. Из нагрудного кармана выглядывала еловая лапка. Незнакомец молча уставился на них, периодически икал и каждый раз ухмыляясь виновато, извинялся: «Прдн...ик...прдн...» Потом ни с того, ни с сего, подбоченился и запел:
- В лесу родилась е-елочка... ик...прдн... в лесу она рос... ик... прдн...ла-а. прдн... Ребят, куды я попал?.. - Огляделся осоловело. - Церковь - не церковь, хоромы - не хоромы... ик... прдн... Ишь куды меня занесло! Мне в Загорск надо срочно, ребята!... Ик... прдн... Там у меня...
Тут он мигнул заговорщицки и приложил к губам зеленый палец. От него пахло хвоей и каким-то пойлом.
- Наш человек, - понимающе покивал Домовой, сам любивший приложиться. - Да он вроде Леший из местных! Заблудился, что ли, приятель?
- Ты откуда, любезный? - Двинулся Дэв грубо.
- Не лезь, - оттер его Домовой. - Успокойся, мил человек, свои мы!
Леший стал всматриваться в Домового, потом оглядел Дэва и охнул.
- Разве это жизнь?! - Стал он плаксиво причитать, не забывая при этом икать и извиняться. - Все старые трассы заср... засроили... застроили, то есть! Елки-палки! Едешь в Загорск к своей зазнобе, к своей Феюшке, а попадаешь на Кавказ! Ты, вроде, с Кавказа будешь? - качнулся вперед. - Здорово, друг!
- Да не горюй! - Домовой обнял Лешего за плечи. - Ты у себя дома, в одном переходе от Загорска. Это мы у тебя в гостях!
- Ах, так! - обрадовался Леший. - Значит, Кавказ - подо мною... За это, елки-палки, надо выпить! Здружбу, понимаешь, звстречу!
Он залез в просторную робу и, согнувшись, долго шуровал в бездонном кармане. А еще умудрялся выворачивая, голову, подмигивать Домовому.
Наконец, он вытащил берестяную бутыль и поднял над головой:
- Это вам не какая-нибудь девчонка - мадам Клико, - брезгливо поморщившись, он прибавил раскачки. - фу-фу-фу! Этот забористый эль настоен на таких травах! Еще мой дед, царствие ему небесное, на Орловщине!.. Ну, за встречу!..
...Они стали пить прямо из горлышка. Дэв отказался, да и особенно не предлагали. В действительно крепком эле чувствовалась утренняя прохлада и травяной привкус от тысяч соцветий, настоянных за тысячелетия.
- Наш человек, - повторил Домовой, и тылом кисти вытер губы. - Вот, приедешь к нам в Грузию, дам нашу настойку попробовать. Забористая - не отойдешь!
- Не отойду! - с готовностью заверил Леший. - Давай, за встречу! Мы же, елки, родственники все! Не чужие какие!..
Они быстро угомонили бутыль, спели пару задушевных, поплакали малость, и стали вспоминать общих предков.
- А давай, махнем вместе! - лихо вскричал домовой, мотнув головой. - Е-эх и гульнем, братец!
- Нет, не могу, - сразу загрустил Леший. - Мне, ребята, в Загорск надо вот - так! Завтра вас найду.
- Проводи человека, - велел Домовой Дэву. Тот подошел и учтиво взял Лешего под локоть.
- Ну, - поднял руку Леший, - за встречу! То есть, до встречи!..
...Через неделю, отвеселившись на славу - не без помощи Лешего, соскучившись по родным местам и подустав, Домовой засобирался. «Телепортируюсь" - решил он.
- Ну, бывай Дэв! Бабочку не потеряй, аннигиляцию тебе в ребро! - похлопал по плечу.
С Лешим обнялись по-братски.
- Приезжай в гости, - в который раз повторил Домовой, и только приготовился к старту, заметил маленькую девочку на тротуаре. Сразу вспомнил Нино...
«Как там она...» - подумал тоскливо, и понял, что еще рано было ему возвращаться.
- Слушай, друг Леший, - повернувшись, положил руку на плечо. - Одно дельце у меня тут еще осталось...
...В палате у Нино было чисто и прохладно. Она, только пришедшая с процедуры, отдыхала, устало привалившись к подушкам. Домовой захотел пошутить по-старому, залетев в волосы, но сердце оборвалось: не было его любимых медных локонов. Оттуда смотрела болезненная, белая пустота...
Нино открыла глаза и слабо, как будто виновато, улыбнулась. Наверняка догадывалась...
Домовой задумался. Да, в своей жизни кроме мелких и крупных пакостей, ничего не делал, но в этот раз он решил допустить одно исключение, пусть даже накажут его за это...
- Что-нибудь можешь сделать? - спросил он Лешего.
- А кто его знает... - Леший почесал затылок. - Я-то вряд ли, но... Может ее вызвать, из Загорска-то?.. У нее предки были немецкие, - большие мастера на все такое...
...Через мгновение в палате появилась приятная, чуть полненькая, взволнованная дама в белом переднике и с пучком петрушки в мокрой руке.
- Ах...Ах... - Она заметила Лешего. - Боже, Леша! Что за спешка! Что случилось! Ах извините, - обратилась к Домовому, заметив и его. - Я прямо с кухни... Ах, Леша, Леша, - покачала головой, - вечные твои шутки...
- Мадам... - домовой щелкнул, как мог, стоптанными каблуками.
- Вот, - указал Леший на девочку, - помочь ей надо, если что можешь...
Дама передала петрушку Лешему и вытерла руки о передник. Потом подошла к девушке и взглянула внимательно.
- Та-к...
Фея деловито вздохнула и медленно проникла в тело девочки. Там она нашла темное, безжизненное поле, подула, согрела, и когда убедилась, что все пришло в гармонию, вышла...
- Теперь все будет в порядке. А вас я приглашаю на парижский луковый суп, - сказала она с улыбкой, вернула петрушку и исчезла...
***
В большом изумрудном селе было жарко. Крестьяне трепетно ловили обожженными, крепкими затылками - дувший с дубовой рощи, прохладный воздух. Все спешили справить дела пораньше: свадьбу на селе справляли! Да какую! Известный тамада и крепкий хозяин - Александр дочь красавицу замуж выдавал. Только, заладил он, - де тезка моей Нино молилась, в той же церкви, мол, и моя дочь венчаться будет. А церковь та вся обвалилась и не то, что венчаться, стоять там - и то опасно было, но такой был человек Александр: скажет, как отрежет. А ведь везет же ему! Вон дочка чудом выздоровела и глядь, за первого парня замуж идет! А девка - что ангел, красиивая!..
К вечеру посвежело. У старой, полуобвалившейся церкви давно не было такого оживления. Невеста с женихом, взявшись за руки, шли по аллее, ведущей к церкви. Сзади подбирался свадебный люд. Жених то и дело заглядывался на Нино, любуясь медными локонами и улыбался своему счастью. На развесистом, толстенном суку старой липы Домовой с Лешим допивали вторую бутыль. Увидев свадебную процессию, они спешились, и волнуясь, направились к Ангелу-хранителю.
Глаза у старика были закрыты. Сердце екнуло у Домового. «Кончился!» - горестно подумал он...
... Вдруг где-то там, в глубине уже бесформенного, почти растаявшего тела появилась маленькая искорка, увеличилась, разрослась, разгорелась и... Из бурой, бездыханной тени выпорхнул молодой ангел, покружил малость, и почувствовав уверенность в полете, исчез в сторону церкви...
...После венчания народ во главе с новобрачными стал возвращаться, весело галдя. Никто не заметил ни останков Ангела-хранителя, ни двух, крепко обнявшихся теней возле церкви, ни Домового с Лешим...
Только, вот, шишка упала сверху.
- Белка, наверное поздравляет, - сказал кто-то и весело рассмеялся.
- «Белка-белка» - передразнил Домовой. Потом мигнул молодому ангелу, порхающему над головами новобрачных, и смотался за третьей бутылью.
- Как сладко пахнут липы, правда? - спросила девушка, крепко взяв парня за руку.
- Да... Сладко, как твои волосы, - ответил тот.
«Интересно, - а как пахнут липы?» - подумал молодой Ангел-хранитель...