(Из записок военного врача)
Служил я врачом на одном из военных кораблей нашего флота. Это было в разгар Второй Национальной Кампании, когда мы, люди, объеденившись, как единое целое, отстаивали свои права и свободы у Мерцающих Островов. Били этих подлых захватчиков на море-океане. И надо сказать, били крепко!
Корабль наш был небольшой, быстроходный (и входил в пятое звено Тарийской водной эскадры). Вооружение было весьма приличное. Даже по сегодняшним меркам. Капитан - сорви-голова, тут уж как полагается. Ругался лучше самого Дьявола! Но и справедливый был, а как же... Меня, молодого тогда парнишку, хоть и гонял "в хвост и гриву", но лишь за дело. А когда я бывало отличался - хвалить не забывал. Пусть даже и по-морскому скупо.
Когда началась эта треклятая война, когда рубежи наши были нарушены коварным неприятелем, свалившимся нам прямо на голову, а сами мы оказались отброшены далеко, аж в морские воды, мне тогда только-только исполнилось тринадцать... Совсем еще ребенок. Но уже тогда я понял, что война, это - плохо. (Особенно, если это - война за выживание вида). И что с этим дерьмом надо поскорее заканчивать. Моей державе, моей нации нужна была помощь. Значит, требовалось и мое непосредственное участие. Я всегда занимал активную позицию в жизни, чем зачастую создавал для себя множество проблем. Но агрессивным я все же не был. Насилие мне никогда особо не нравилось. Я не мог себе представить, что кого-то убиваю. Пусть даже это самый заклятый враг. Поэтому я решил, что могу оказаться полезным своей нации в несколько другом амплуа. Как говорится, qui asinum non potest, stratem caedit. "Кто не может бить по ослу, бъет по попоне".
В течении семи последующих лет я успел закончить школу и медицинскую академию с отличием. Получил чин лейтенанта и отбыл на фронт, в качестве судового врача. Линия противостояния сил проходила тогда уже, в основном, по морю. Из всей суши за нами осталось только несколько жалких островов среди бескрайней водной глади. Все силы и структуры, работающие на нужды войны, были размещены частично на этих самых островах, частично на плавающих искусственных платформах. Ситуация, в целом, была не очень... Я бы сказал - критическая... Тогда нам просто жизненно был необходим полноценный реванш!
Я оказался самым молодым среди всех (!) медиков на флоте. Получив назначение на "Шустрого", я прибыл в распоряжение капитана Меркуса и прежде, чем был зачислен на довольствие, выдержал почти часовой дотошный допрос с его стороны. Мне кажется, на месте капитана, любой поступил бы так же. Черт знает что! Подсовывают какого-то зеленого юнца, якобы врача-офицера... А ведь война - не шутка. Этот мальчик должен будет чинить-латать экипаж корабля в любых условиях, уметь управиться со многими сложными врачебными ситуациями: открытые раны, переломы, ожоги, море крови... Да. Мне кажется, что даже само море тогда имело явный красноватый оттенок. Слишком уж много пропало в нем наших ребят...
Могу сказать одно. Я заслужил уважение капитана и всего экипажа "Шустрого" своим самоотверженным трудом и холоднокровием. Меня даже стали немного побаиваться... Всего не расскажешь. Многое пришлось повидать за эти долгие двадцать шесть лет противостояния. Конечно, война сама по себе полна удивительных, порой невозможных случаев. Но иногда встречалось такое, во что просто ну никак не верилось. Мой случай - один из таких.
На третьем году моей службы, когда я уже прижился в команде и меня начали считать за своего, у нас произошло очередное пополнение. Война есть война - люди на ней погибают. На смену приходят новые. В число моих задач входил и медицинский осмотр новоприбывших. Дело не хитрое. По-сути, все они уже прошли тщательнейший медосмотр еще "на берегу", в учебке. Но порядок был заведен не мной и не мне было его нарушать.
Когда мы зашли в военный порт острова Санай, мне передали в руки личные дела новобранцев. Всего их было пятнадцать человек. Пятнадцать человечьих судеб разложенных по серым папкам. Я должен был завизировать их прежде, чем капитан поставит где полагается свою дьявольскую закорючку. Накануне отбытия, вечером, я уединился в своей каюте с этими документами. Справки, снимки, записи... Уж не знаю почему, но одно из дел в процессе работы меня особенно заинтересовало. Пробежав глазами его вдоль и поперек, я не мог отделаться от навязчивой мысли, что тут что-то не так. Медицинская карта принадлежала некоему матросу Сиверсу, стрелку-водометчику по специальности.
Что-то меня насторожило в его досье, какя-то деталь, но я торопился и поэтому толком не разобрался, что же именно. По всем показателям он был здоров, как бык. Этого факта казалось вполне достаточно. Я бегло расписался в его деле, снял копию и приступил к другому. Ближе к одиннадцати часам вечера все было закончено. Оставалось еще немного времени до общего отбоя, почти час, и я успевал немного посидеть в портовом баре, чтобы выпить пару бутылочек пива. В военное время, это - настоящая роскошь. Я не хотел упустить такой редкий случай и из-за этого всячески спешил при разборе документов, что для врача, конечно, непростительно... Но, как бы там ни было, дела новоприбывших были подписаны капитаном - люди приняты на борт, введены нашими спецами в компьютерную базу корабля.
Мы вышли в море рано утром. Новичкам проводил экскурсию сам капитан Меркус, как это было у нас принято. Я тоже вышел из своей каюты, чтобы немного подышать свежим воздухом. Конечно я не мог запомнить всех новобранцев по их фотографиям в личных делах, но Сиверса я узнал сразу. Во-первых, по его большому белесому шраму на загорелом лбу. А во-вторых, он был почти на три головы выше всех остальных матросов. И гораздо шире. На его фоне даже капитан выглядел нелепым мелким коротышкой. Стрелок Сиверс застенчиво посматривал то в пол, то на капитана, как бы стесняясь своих габаритов. Зато остальные члены экипажа смотрели на него с нескрываемым любопытством и некоторой опаской. И что интересно, капитан, обращаясь ко всем пятнадцати матросам, говорил как бы с одним Сиверсом. Смотрел только на него. Как будто кроме него никого и нет рядом.
Волны за бортом шумно пенились, мы рассекали водную гладь с приличной скоростью - узлов эдак пятьдесят. Ветер развевал наши волосы и полы одежды. Монотонно урчали мощные турбинные двигатели корабля. Его веско покачивало: иногда, он как бы на миг взлетал над волнами, но, потом плоско и мягко ударялся об поверхность воды. И так бесконечное количество раз. Военная машина во всей ее суровой, убедительной красе. Враг был пока далеко, беспокоиться было не о чем. Поглазев на новичков, я вернулся в каюту и сел за компьютер. Сиверс, Сиверс... Что же такого особенного в твоем деле, великан ты наш?
Ответ пришел неожиданно и из головы. Вот так бывает, бац! И как будто пробка выскочила из узкого горлышка бутылки - я вспомнил, я понял. Лихорадочно, словно боясь вспугнуть свое возможное открытие, взял из шкафчика копию его дела и открыл первый лист. Вот! Вот же! Дата рождения! Их было... четыре. Что это? Опечатка, ошибка клерка или шутка? Как же я ТАКОГО сразу-то не заметил, алкоголик чертов?.. В графе "дата рождения" стояло четыре абсолютно разных числа-месяца-года! Это в военном-то документе!
Я потряс документ перед глазами, надеясь, что лишние цифры исчезнут. Потом нервно засмеялся. Выписал на бумажку эти даты и положил ее в нагрудный карман кителя. Похоже с Сиверсом стоит пообщаться поближе. Естественно, я мог бы сделать запрос по линии связи, хоть устно, хоть с помощью компьютера, но страх оказаться в смешном положении пересилил установленные корабельные правила. Я твердо решил поговорить со стрелком, прежде, чем предпринимать что либо. Но, надо было выбрать подходящее время, когда он будет один и не на виду. Так, подумал я, пришло время внепланового медосмотра.
Сиверс вошел в врачебный кабинет, смущенно пригнувшись, осторожно прикрыл за собой дверь. В огромной ручище он нервно мял свой белый моряцкий картуз. Я показал ему жестом на стул, он молча кивнул, но сесть отказался. Стул, как мне показалось, был этому даже рад. Сиверс возвышался горой над моим столом и надо мной. Я тоже молчал, делая вид, что изучаю его треклятые документы. Пауза затягивалась. Наконец он тихо, запинаясь спросил:
- Вызывали, доктор?..
- Доктор Ланин, с вашего позволения.
- Доктор Ланин... - смутился он.
- Успокойтесь, Сиверс. - я развернул его дело к нему, - просто я хочу знать, что ЭТО такое?
- Что, где? - пригнулся матрос.
- Вот ЭТО, - я ткнул острием карандаша в злополучные даты.
- Это... позвольте...
- Да, что это? Извольте отвечать кратко, по форме, - я решил надавить на него, мысленно надеясь, что эта гора все же расколется, не задавив меня при этом.
- Это, когда я родился. - наконец выдавил из себя Сиверс и покраснел.
- Что? Четыре раза подряд? - я четырежды постучал карандашом по столу.
- Это... да, - Сиверс вдруг мелко закружил на месте, как будто ему стало невтерпеж.
- Чего "да"? - тут уже я не выдержал и встал.
- Четыре раза, - пробормотал матрос, его мелко потрясывало, - четыре...
- Вы что, идиот, Сиверс?!. Хотя, нет, это было бы указано в вашей медицинской карте, - я повысил голос до командного, - как у человека может быть четыре дня рождения?! Что вы тут мне несете?!. Скажите, что это - ошибка!
- Я ро... родился четыре раза, рожался... четыре... - Сиверс перестал трястись и обмяк, как перед обмороком.
- Какого черта, матрос?! Валяете тут дурака!
- Я родился четыре раза, - вдруг разом выдохнул он.
- Ничего не понимаю, - тут уже я смутился, - как так? Это ...шутка?
- Никак нет, доктор Ланин, не шутка. - Сиверс по-видимому окончательно взял себя в руки, - и не ошибка.
- Потрудитесь объясниться, давайте-давайте... - я тупо потер виски и нервно подтянул дело к себе.
- Я постараюсь, - кивнул великан.
И вдруг этот увалень начинает быстро раздеваться. Срывает, фактически, с себя бушлат, бросает на пол. Расстегивает нательную рубашку, отрывая при этом добрую часть пуговиц... Я, как врач, хоть и привык к тому, что передо мной частенько раздеваются кто-попало и как попало, но тут почему-то забеспокоился:
- Эээ!.. Сиверс, Сиверс!.. Полегче! - я не мог понять, что он задумал.
Он отвернулся, скинул рубашку в общую кучу и принялся стягивать штаны. Я тем временем нащупал рукой в ящике стола пистолет. На войне ведь всякое случается-встречается... Психи тоже.
- Доктор, сейчас я повернусь, а вы пока включите свет поярче, - прогудел вдруг матрос. Я задвинул ящик стола и поднялся, чтобы направить на него лампу.
- Только не пугайтесь и не стреляйте... - Сиверс начал медленно поворачиваться, - такое вот дело...
Огромная фигура матроса повернулась в лучах направленного света и я поневоле вскрикнул:
- Это что за мать-твою-за-ногу?!. - моему удивлению и ужасу не было предела.
- Это я, - просто ответил Сиверс, - это мы.
Через пару минут я нервно курил сидя в кресле и крутил в руке напрочь поломанный карандаш. Мое медицинское образование неумолимо и с треском проваливалось к черту под хвост. Я снова бросал взгляд на абсолютно голого Сиверса и мне хотелось выть! А он стоял, прикрыв ручищами свое мужское достоинство, и бубнил:
- Я сам не помню, как ЭТО произошло. Никто из нас толком не помнит. Я очнулся в госпитале, в какой-то изолированной палате, окруженный проводами и трубочками. Из прошлого я помню только самую малость: я бегу по палубе корабля и вдруг... крики, вспышка, страшный удар. Я словно куда-то лечу, потом адская боль и все...
- Занятная история, - промямлил я, косясь на него. Надо было сказать что-то умное и конкретное, но я не мог.
- Доктор, вы же доктор, врач... Вы же знаете, что так бывает...
- Вот ТАК - НЕ БЫВАЕТ! - вдруг сорвался я, вскочил, закашлялся, показывая пальцем на Сиверса, - не бывает так!..
- Бывает... - как эхо повторил он.
Я решился подойти поближе к нему. Помыл в раковине руки, обработал их раствором. Собрался с духом:
- Дайте ...вас осмотреть, - я приблизился к этой диковинке. Из изуродованной груди и раздутого живота матроса на меня смотрели ...люди, вернее пытались смотреть. Я не понимал, как ТАКОЕ могло случится? Какие причины повлекли ЭТО за собой? Вот чье-то лицо пытается разглядеть меня слепыми белесыми глазами. Вот явно еще чья-то голова, но в профиль. Торчит оплавленное ухо и краешек заплывшего глаза. Чуть выше, почти в центре широкой груди, фактически голова целиком и часть шеи. А в районе пупка четко вырисовывался контур поджатой ноги вместе со ступней. Дьявол! Да в этом теле, как в миксере, перемешались несколько человек! Белесые глаза словно следили за моими движениями, а ухо явно прислушивалось. Сиверс смотрел на меня сверху, его лицо выражало детский испуг.
- Мда... - протянул я. Зрелище не для слабонервных. Как будто пьяный скульптор поработал с куском живого пластилина, - мда...
- Самое главное, это ощущения, - продолжал матрос, - необъяснимые.
- А что вам сказали врачи? И вообще, как вы попали вновь на фронт? Вас же должны были держать как минимум в какой нибудь секретной лаборатории!
- Они выполнили мои условия, мою просьбу, - отозвался Сиверс.
- Кто "они"? - я вытер руки полотенцем и взяв руку стрелка, нащупал пульс. Это был просто какой-то оркестр диких барабанщиков. Сосудистая система была цела только благодаря природной крепости и мощи тела бедного Сиверса.
- Медики и военные ученые, которые меня изучали. Они поставили меня на ноги. Не дали умереть.
- Какую тогда "просьбу"? - я незаметно ущипнул себя за запястье, чтобы прогнать этот затянувшийся кошмарный сон. Это не помогло.
- Я сказал, что хочу воевать. Я хочу быть полезным, понимаете? - матрос ногой подцепил одежду, лежащую на полу.
- А как же? Как вы себя вообще чувствуете, Сиверс? - наконец я задал подобающий медику вопрос.
- Это покажется странным, но - великолепно. - Сиверс стал одеваться, - мне кажется, что даже лучше чем до...
- Они ведь живые. Они наверняка мыслят, думают, чего-то хотят. Как они там? - я тяжело сел за стол.
- Живут. Мне кажется, что порой я читаю их мысли. А один из них даже иногда разговаривает там, в глубине. Я его слышу. Они абсолютно живы и умственно нормальны. Они постоянно делают мне знаки. Даже сейчас. По сравнению с ними, я еще счастливчик. Сперва было невыносимо тяжело. Очень больно и страшно. Там, в больнице, я слышал, как кто-то из них постоянно плакал у меня внутри... Все это время я мучал себя разными дурацкими вопросами, теперь же я хочу только воевать. И я говорю это за нас всех.
- Как вы только вместе уживаетесь? Я имею ввиду физиологию. Вероятно, большая часть внутренних органов и сосудов взаимодействует вместе. Это можно понять, пощупав ваш пульс, - я откинулся в кресле, потер подбородок, достал очередную сигарету.
- Врачи, которые были там и наблюдали за нами, говорили, что благодаря уникальному стечению обстоятельств, наши органы будто склеились, соединились на клеточном уровне. Составили единый организм и сохранили определенный баланс. Мы срослись и при этом остались живы. Возможно, мы - самая странная комбинация, в мире ...уродов. - Сиверс полностью оделся и теперь вновь стоял передо мной в своей моряцкой форме. Но я так и видел сквозь его одежду тех троих несчастных. Я курил и думал.
- Мне рассказали, - продолжал матрос, - что это был выстрел сокрушительной силы. Они выскользнули из тумана и выстрелили из своего носового орудия прямо в упор. Прошлись по всему нашему правому борту. Видимо мы бежали толпой. Я и остальные. Нас было около пятидесяти ребят, зеленых новичков после учебки. Я даже толком не знал никого из них, из нашей группы. ...Вы же знаете, как действует на практике их оружие! Это вам не наши водометные пушки, хотя, последние модели - огого! На стрельбище я в клочья разносил все титановые мишени! А тут нас просто слепило вместе, сплавило. А ведь задело лишь краем, иначе бы крышка. Нам повезло, что я такой большой... - Сиверс снова начал немного нервничать.
- Видимо у ваших врачей хорошие связи в нашей военной верхушке. Иначе бы вы никогда больше не попали на фронт. Уму непостижимо!.. - я с силой загасил сигаретный окурок, отодвинул пепельницу, - надо отдать им должное, поступили они по-человечески.
- Да. Пришлось внести изменения в мою личную карточку. Остались только эти даты. Первая, это когда родился я. Остальные, это их. Я теперь, естественно знаю, кто они. Я знаю даже их имена. Но только что мне с этим всем делать? Иногда я чувствую себя, как мать вынашивающая тройню. Я не мог позволить стереть даты их рождения. Они же живые люди. - Сиверс смотрел на меня в упор, - вы понимаете это?
- Конечно, конечно... - я опустил глаза.
- Доктор, вы меня не выдадите? - наконец настал момент истины, - я должен отомстить.
- Нет, не выдам. - четко ответил я, - успокойтесь, воюйте.
- Спасибо, док! Большое спасибо!
- Только я буду за вами наблюдать. Мало ли что. - попытался улыбнуться я, - да сядьте уже наконец, Сиверс.
- Я вам не сказал, доктор Ланин, но есть одна деталь. Я не могу сидеть. Если я сяду, присяду хоть на миг - они, там внутри - погибнут. Мы умрем. Так что, я больше никогда и никуда не смогу сесть, - он сильно сжал своей рукой спинку несчастного стула.
Когда Сиверс ушел, я развел себе немного казенного спирта и, резко выдохнув, выпил. Мне это было абсолютно необходимо. Естественно, наш диалог остался в полном секрете. Но некая невидимая связь, возникшая между нами после случившегося разговора, заставляла меня внимательно наблюдать за Сиверсом. Мы частенько переглядывались с ним, хотя уже больше близко не общались. Я не раз видел, как он, во время жестокого боя, стоя за своей водометной пушкой, (когда корабль буквально сотрясался от засасываемых его днищем тысяч кубометров воды), расстреливал превосходящие силы противника. Нещадно распиливал, плющил врага ревущей струей воды, доведенной до состояния плазмы турбинными нагнетателями. И при этом он яростно хохотал. Как будто в него вселился бес. Или, вернее, целых три.
Я никому не рассказывал этого до сих пор. А ведь прошло уже столько лет. Война закончилась. Мы забросили проклятых врагов туда, откуда они пришли. К Дьяволу в задницу! Потом восстанавливали наш мир из руин. Наверное я никому бы так и не рассказал этой удивительной истории, если бы однажды, да вот, буквально давеча, не услышал бы, как кто-то спросил вслух: а почему президент Рест Сиверс всегда работает и выступает только стоя? Я ответил тогда любопытному незнакомцу: знаешь, когда человек долго сидит на своей заднице, то он постепенно умирает. Вот так. Чего вы смеетесь?.. Ах, ну да. Встаю, встаю!