"... какой-то булыжник. И откуда он только там взялся? Может быть, если б тогда я не нашла его в этих проклятых кустах, то ничего и не было бы? Злость и обида переполняли меня, и я не смогла с собой справиться. Я ударила его булыжником и попала прямо в висок. Попади я в другое место - ну, разбила бы ему нос, набила синяк, в конце концов. Но... не убила же.
Видите, милые мои, вот я и произнесла это жуткое слово - убила... Столько лет я скрывала свою тайну, и только теперь, когда меня уже нет, я смогла рассказать о ней вам, моим самым близким людям.
Сначала я просто не поверила своим глазам. Игорь бешено затрясся, замотал головой, словно вытворяя свои цирковые трюки. Но это был не трюк, а самая настоящая агония.
Он умер тут же, на месте, и не было смысла вызывать "скорую", хотя с гуманной точки зрения, я должна была это сделать.
Но я испугалась. Мне стало страшно за себя, за свою молодую жизнь. Что я в ней видела? Ах, господи, прости меня!.. И я решила избежать наказания. Не оставить никаких следов, никаких улик. На мое счастье, на мне были черные капроновые перчатки - тогда многие носили такие. Это было мне на руку: никаких отпечатков не могло быть.
Следы борьбы - примятая трава, сломанные кусты, мои порванные трусики, которые я тут же схватила, - все можно было отнести за счет несчастного случая. Игорь был пьян, в темноте он мог поскользнуться и удариться именно об этот камень - я подложила его к виску, и слегка изменила позу, представив Игоря упавшим наземь замертво.
След от места, где лежал булыжник, я аккуратно замаскировала, словно опытный преступник. Я боялась попасться на мелочи - это мог быть какой-нибудь мой платок, или упавшая сережка, или пуговица.
И тогда я, трясясь от перевозбуждения, внезапно вспомнила о своей пуговице, которую этот насильник вырвал, срывая с меня платье. Я принялась искать ее в темноте, пережила столько тревог и ужаса, но все-таки нашла ее - маленькую белую пуговичку, лежащую совсем рядом от трупа. Это была победа, и я поняла, что смогу замести следы. Я не хотела, не должна была страдать из-за этого чудовища. Я должна была жить, как прежде. Но было кое-что, навсегда оставшееся во мне...
Незаметно мне удалось прошмыгнуть в нашу сторожку и улечься в кровать. Нервная дрожь била меня, но я постаралась успокоиться и уснуть. Никто не заметил ни наше отсутствие, ни мое возвращение. А потом... потом было утреннее пробуждение. На мое счастье, пошел дождь, и он смыл все следы...
Я не хочу сейчас вспоминать о том, как геологи обнаружили тело Игоря, как со всех сторон приехали "опера", как нас всех таскали на дознания и допросы. Обо всем этом, Володя, ты знаешь. Ты не знаешь только одного. Но об этом чуть позже...
Все были изумлены и ошарашены неожиданной смертью Игоря, и, разумеется, никто не мог ничего путного вспомнить. Я не скрывала, что Игорь оказывал мне всевозможные знаки внимания и мы были в дружеских отношениях. Но при этом я добавила настырному молодому следователю - старшему лейтенанту, вероятно, очень желавшему покруче раскрутить это дело, что Игорь был способен на странные, неадекватные поступки, - например, посреди ночи мог пойти за камышами, или удить рыбу, или таскаться по заболоченным местам, переговариваясь с кикиморами, чтобы потом покуражиться перед всеми нами. Это была чистая правда. И об этих его странностях рассказывали все, туго связывая в узел всевозможные домыслы.
Не найдя ничего, ни единой зацепки, тщетно вынюхивая и бултыхаясь в жиже, следователь сдался. Черт с ним, - несчастный случай! Никому, в сущности, не нужна была его смерть.
Игоря похоронили, ты ведь помнишь, Володя, и ты так хорошо сказал о нем там, на панихиде. Уж не знаю, вправду ли вы были друзья или только казались такими... Ты прости меня, но мне тогда впервые почудилось, что чем красивее ты говорил о своем безвременно ушедшем друге, тем сильнее его ненавидел. И как знать, если бы ни я, то может быть, ты оказался на моем месте с таким же булыжником. Я возненавидела тогда всех мужчин. И тебя тоже... И ненавидела, и презирала!. Что, Володя, я не права, а?.. Ну, не нужно, не отвечай! Я сама все понимаю. И потому от какого-то отчаяния потянулась к тебе, почувствовав хотя бы временного союзника. Но ты оказался на высоте.
Помнишь, мы вскоре сблизились, и нам, в сущности, было хорошо всегда. И мы никогда, почти никогда, не вспоминали потом об Игоре. Только самое-самое первое время, когда ты встречался с его родителями и посещал могилу.
Мы поженились, и у нас родилась Анечка. Родилась слабенькой, семимесячной... Ты помнишь, как забирал меня из роддома, как перепутал цвет пакета младенца, как привез целую охапку сирени и как я ела все подряд, без разбора. А ты все искал и искал в малышке какие-то свои черты, и радовался сам, как ребенок, находя, что нос - твой, и ушки, безусловно, твои, ну а уж глаза - это в деда...
Бедный, бедный Володя! Кто знает, кому сейчас легче? Мне, когда я точно знаю, что уже с месяц преспокойно лежу в гробу, или тебе, который живет и, дай бог, еще не скоро туда уляжется...
Я должна вам сказать, что тогда, когда этот подонок изнасиловал меня, когда я потеряла сознание от боли и страха, именно тогда я забеременела, с первой, так сказать, попытки, и фактически все уложилось в обычные сроки беременности, которую я так и не смогла прервать.
Я убила своего первого мужчину и твоего настоящего отца, Анечка. Ты бы знала, каких мне трудов стоило перестать ненавидеть и начать любить тебя, зачатую таким образом. Я убила твоего друга, Володя, уж не знаю, какие у тебя с ним были отношения. Прости, я не имею в виду какие-то гадкие отклонения, но я чувствовала тогда, что и у вас была какая-то тайна. Ну да бог с ней, с этой тайной! Она меркнет по сравнению с моей, которая уже, в сущности, для вас и не новость.
Володя - не твой отец, Анечка, хотя он вырастил тебя славной. А ко всему прочему, привез тебя в Америку, где ты сможешь выбиться в люди, если, конечно, постараешься.
Анечка - не твоя дочь, Володя. Я понимаю, как это жутко для тебя звучит. Но ты должен смириться. Я всегда ревностно относилась к вашим странным ласкам и играм. Порою даже ревновала. Это у нас была притча во языцех - ваша большая любовь. Мне все время казалось, что это рано или поздно кончится плохо. Хотя что уж теперь в этом плохого, когда все разъяснилось, как вы думаете?
Вот так, живите, как хотите. Я прощаю вас, но и вы... вы тоже простите меня. Простите убийцу и обманщицу. Обещаете, что простите, да?.. Тогда я замолкаю, вторая кассета уже кончается, кажется, осталось совсем немного. Я в жизни никогда не говорила так долго, ненавидела всякие доклады и конференции. Но впереди у меня слишком длительное молчание, вы понимаете?.. Так что благодарю вас за ваше долготерпение. Вспоминайте меня и любите друг друга. Мне пора... мне в самом деле пора..."
Кассета перешла на запасной ракордик и, слегка скрипнув, застыла. Они не смотрели друг на друга, онемев от услышанного. Владимир сидел в кресле, потупив голову. Анна уставилась в окно и чувствовала, что в груди образуется какой-то невыносимый слезный нарыв. Она подошла к отцу и нежно погладила его по голове. Неожиданно он дернулся, словно ужаленный.
- Папочка, что с тобой? - вымученно произнесла Анна.
- Уйди, я не хочу тебя видеть! - рявкнул Владимир и демонстративно отвернулся.
- В чем ты меня осуждаешь? Разве я виновата?..
- Виновата! Виновата! - заорал он и, повернувшись, сверкнул глазами. - Ты во всем виновата. Ты сама все спровоцировала, и я, как мальчишка, попался в твои сучьи силки. Ты - просто дрянь!..
- Ах так! - Анна тяжело задышала. - Я тебя... ненавижу! Ты - ублюдок, а не отец. Ты - самый настоящий трус! Ты неизвестно по какой причине отдал мать на поругание насильнику и подонку. Но сам оказался еще хуже... в тысячу раз хуже его. А я, дура... я так гордилась тобой, так любила тебя. Я думала, что смогу заменить тебе мать. Она ведь сама меня об этом просила.
- Что? - вскричал Владимир. - О чем она могла тебя просить? Чтобы ты плюхнулась в мою кровать, как шалава?
- Да! Да! Да! - стараясь его перекричать, неистовствовала Анна. - Как настоящая женщина, которая любит тебя! Лю-бит!. Это ты можешь понять?.. Не-ет, ты только прикрывал свою примитивную гордость. Свое наигранное тщеславие. И все в тебе - пустота и дешевая игра...
- Как ты смеешь?
- А ты? Как смеешь ты? И вообще - кто ты мне теперь? Отец?.. Выходит, нет. Отчим?.. Допустим, бывший. Любовник?.. Да разве так любят? Отец моего ребенка?.. Да ни за что! - она разразилась слезами и пулей выскочила из комнаты.
Владимир ринулся за ней, но она бросилась в ванную комнату и заперлась там.
- Аня, открой! - заревел Владимир. - Что ты сказала? Я... я ничего толком не понял.
Он стучал в дверь ванной, но безрезультатно.
- Я тебя прошу, я умоляю тебя. Открой!.. Ну, пожалуйста!.. Смилуйся надо мной! Я был неправ... Прости меня, если сможешь!..
Сначала за дверью он услышал какое-то непонятное движение, потом одиночный стон, а следом за ним - дикий крик и шум падающего тела.
Обезумев от страшной догадки, Владимир бросился к телефону. Трясущимися руками он набрал нужный номер и заплетающимся языком стал выстраивать грамматически оформленные английские фразы.
Вскоре душераздирающий звон сирены пронзительно заревел возле дома. Послышался частый топот ног и громкие чужие фразы, звучащие все ближе и ближе. Но все дальнейшее Владимир помнил с трудом. Его сознание словно заволокло туманом...
(Продолжение следует)