120 счастливых часов и 48 часов разочарования часть 2

Валентина Карлстрём
 Дни ожидания, встречи, равнодушие.

 Разочарование, замешанное на досаде, ревности и былом чувстве изнурили окончательно и не давали спокойно жить. Казалось, всё сосредоточение было в этом смешанном замесе, из которого доминировали; то досада, то влюблённость, то разочарование, которое почему-то наполнялось время от времени чувством обиды. Дочь, возможно жалея, или любя, сказала однажды, наблюдая мои страдания: "Мама, судьба так не справедлива к тебе. Ты так мало хочешь, но даже этой толики не смогла получить. Ты, практически, ни чего не видела хорошего: ни была богатой, ни была, ни кем любимой по настоящему, ни кто о тебе не заботился". И она хотела развить эту мысль, но я, начавшая практически утопать в жалости к себе самой, спохватившись, потянулась, как утопающий за соломинку, на берег воспоминаний. Вспомнились закаты и рассветы в Казахстане, когда ковыльное поле меняло цвет и направление при дуновении лёгкого ветра, подобно волнам утреннего или вечернего не совсем спокойного моря. Ведь тогда, на пороге своей юности, я точно знала, что счастлива. А разве я не была счастлива, когда увидела лунное сияние, в свои 56 лет, или удивительной красоты северное сияние. Разве я тогда не говорила вслух "спасибо тебе, о Боже!" Разве тогда я не была счастлива? Не я ли тогда утвердилась в мысли, что Всевышний выделил меня из толпы и показал мне всё это буйство красок не случайно. А радугу над дорогой, которая концами своими осветила небольшие селения по обе стороны дороги. А радугу с семью волнистыми фиолетовыми линиями над семью традиционными, которая сказочно светилась на темных облаках, над огромным жёлтым воздушным шаром с надписью " Нокия" и корзинкой под шаром, наполненным перепуганными людьми, потому что корзина, зацепившись за крышу пятиэтажного дома, накренилась. А третью радугу за красным двухэтажным домом, разорванную, лишь потому, что тучи разошлись. Да что там и говорить и в моей, казалось бы, не богатой событиями жизни, были всплески и даже водовороты, и подводные течения. Открытие, как озарение, что каждый думающий человек должен пережить всю гамму чувств от гордости до унижения, от открытой радости до срытой ненависти, от влюблённости до разочарования обязательно, а вот как он пройдёт эти испытания, какие выводы выносит из этого водоворота каждый и зависит его судьба. И мне ли винить мою судьбу, если я повторяюсь в своих пороках. Я ни разу не была влюблена без ревности, которая доводила мою интуицию до предсказаний.
 
Правда, он, Уно, ещё не успел спровоцировать на ревность. Влюбив в себя джентльменским ко мне отношением, вдруг изменился, став обычным, эгоистичным. Прошло два месяца, приближался его день рождения. Я, набравшись мужества, одновременно стыдя себя за навязчивость, ещё не совсем осознав, зачем я это делаю, набрала его номер телефона. На счастье никто не ответил. Вот и всё, подумалось мне и стало не уютно и одиноко в моей огромной квартире в 20 минутах езды до центра Стокгольма. Естественно он ждал моего звонка. Перезвонил. Я сказала, что хотела поздравить, а он, поблагодарив, захотел заказать портрет. Сердце не билось как птица в клетке, но оживился другой порок-месть. Унижение, пережитое, мною и не до конца вылеченное ласками, влюблённого или твердившего о любви, другого мужчины, допущенного, до тела из-за чувства голода по красиво обставленному сексу с комплементами и страстью, а, от части из-за чувства мести, вдруг оживилось. Это было пятнадцатого сентября. Сегодня 1 декабря. Позавчера, почувствовав томление души, которая начиналось почти всегда одинаково, отврашеием ко всему, что окружает и, получив приглашение от дочери, я засобиралась к ним. Сомнение, что, кто-то позвонит в моё отсутствие, немного настораживало, тревожило и останавливало от поездки, но как всегда побеждала логика. Позвонит, так есть определитель номера и автоответчик. Разве не для этого ты их купила, пытаясь успокоить сама себя, я оделась и вышла из дома.

 Вечерний дождь раскрасил мокрый асфальт отражениями. Поднявшись на лифте на платформу, стала наблюдать за другими людьми, пытаясь угадать их проблемы. У столба стоял в позе виноватого мужчина, и полная женщина рыдала в голос, не стыдясь. Пьяная наверно, заключила я, как всегда с осуждением относившаяся к чужим и своим слабостям. В полупустом вагоне с лева от меня на четырёх сиденьях сидели трое: два юноши и девушка, все не красивы и даже не симпатичны, но, как и многие юные, заразительно весёлые, бросающие любопытные взгляды и ловящие заинтересованные или восторженные. Я была их миром восторгов, сидевшая справа одна и три сиденья были свободны. И хотя мой взгляд и сталкивался с взглядом девушки, но смотрела я всётаки на мужчину за её спиной, который, естественно поймав мой заинтересованный, смутился, краска залила его лицо, но звонок его телефона оборвал наш молчаливый диалог. Он не продолжает разговор. Опять наши взгляды встретились, и опять он покраснел, и в это самое время звонок. Я отвернулась к тёмному окну, продолжая наблюдать за чужим мужчиной, говорящим по телефону. Не я одна имею интуицию. По всей видимости, его дама то же. И опять Уно. Даже когда она смотрела на мужчину, она хотела отвлечься от своих мыслей о нём. Нет, нет и нет, отмахивалась она от навязчивого видения. В каждом мужчине виделся он или с каждым сравнивался.

 На остановке центральной станции, ожидая поезд на Рубстон, постоянно глядя на окружающих, замечая оригинально одетых или причесаных, умиляюсь. Ну, вон, например, женщина наплела массу косичек на голове и, окрасив их в фиолетовый цвет, думает верно, что это оригинально. Да и чем ещё она бы могла привлечь своего спутника, затравленно испуганно, смотрящего, по сторонам, с длинными лохматыми волосами, но тщательно выбритым лицом, на котором выделялся огромных размеров нос и близко сидящие маленькие глазки. Её фиолетового цвета косички и светло серые круглые глаза на славянском лице постоянно искали подтверждения оригинальности. Но далеко от меня две девушки увлечённо разговаривали. Вернее говорила одна, жестикулируя одной рукой, а другая никак не приметная и в связи с этим не запоминающаяся, а интересна лишь в отведенной ей роли слушательницы. Возможно, и она думает, что и её Бог выделил из толпы. Но для меня она осталась незамеченной. За то та, что говорила, очень выделалась. Она выделила сама себя. Её сильно облегающая осенняя курточка черная, с белыми, непонятными, разной формы пятнами и ослепительно белым воротником из плотно-пушистой ткани под мех, ее тёмные волосы и чёрные, облегающие по форме её ног, естественно, короткие модельные сапожки-всё бросалось в глаза, рябило, завораживало и останавливало взгляд любого прохожего. Только вот лица не было видно, да это то и не входило в её планы. Взгляд с коротенькой до талии куртки плавно перетекал ниже. А вон идёт мужчина, который бы мог при других обстоятельствах заморочить мне голову, но он, бросив и остановив взгляд на мне, наклонил ухо к своей полноватой спутнице, которой срочно нужно было сказать что-то важное. Ох уж эта её бдительность. Попыткой перекричать шум приближающегося поезда, она заставила его наклонить голову ещё ниже и опустить взгляд, что бы возможно было по губам прочесть её мысль. Когда же они поравнялись со мной, она дотронулась до его руки, что и послужило сигналом привычно расставить пальцы, и она тоже привычно и ловко пропустила свои между ними и, успокоившись, замолчала. Я задумалась. А ведь эта работа мне не по силам. Постоянно смотреть за любимым. А что делать, если он не наклонит голову и не станет слушать? И опять, словно иглой в сердце. Как это было с Уно. Уно, Уно, где ты!

 Нет, доеду до дочери, посмотрю ряд фильмов и только потом вспомню. А сейчас лучше сесть. На широкой скамье уже сидела женщина, молодая светловолосая, с открытым, доброжелательным лицом и с девочкой лет пяти с черными мелкими кудрями, которые мама упрямо хотела уложить, но волосы, словно стальные пружинки, ложились на привычное место. Кожа девочки цвета кофе с молоком. А вот и папа, тёмнокожий, с пепельным отливом. Все вошли в вагон и почти все вместе прошли в автобус, где там уже сидела эта удивительная пара, вошедшая в другую дверь в центре автобуса. Он вышел с ребёнком на руке и другой рукой принял коляску. Эта пара не вызывала ни осуждения ни восторга, лишь лёгкое удивление, что их любовь не умерла ещё.

 И вот сегодня 1 декабря, насмотревшись фильмов, отдалив просмотрами 48 часов, могу взглянуть на это событие со стороны и вспомнить жизнь моих последних месяцев. Воспоминая, вернули меня к тому дню, когда, забыв стыд, поздравила с Днём рождения. Приехав ко мне с собакой, матрасом и едой для неё, он, разумеется, не сомневался в том, что любим или желанен. Да и мой вид говорил за себя. Чёрное длинное вязаное платье с белыми линиями, подчёркивающими выгодно контур груди и расклешённые рукава к низу с белой ниткой на гранях. Связанное на заказ в одной Московской мастерской ещё 6 лет назад, но использованное только на мою последнюю свадьбу с Даниелем, но не утратившее своей красоты, завело его воображение так глубоко, что он, сгорая от нетерпения, повёл в спальню. Платье сыграло свою беспроигрышную роль. Это было волшебное платье. С накидкой ажурной это праздничное, а без накидки могло бы быть и траурным. Как бы там ни было, мой макияж и платье первого дня, ошеломили моего гостя. Я рисовала его на балконе пастелью. Это был замечательный эскиз. Его красивые глаза, как мне тогда казалось, увлажнились, а взгляд наполнился веселой нежностью. Всё это импонировало мне и вселяло надежду на возвращение первой счастливой недели с ним. Рисование закончилось тем же, чем и показ платья. Но пора ему уезжать. Три дня пролетели быстро в прогулках по лесу с собакой и за рисованием. Целая неделя утомительной работы над портретом. Тщетно. И в последний вечер на пятый день портрет удался. Приехал и оценил. За две недели его отсутствия, остригла волосы. Встретила его совершенно новой, в белых брюках и облегающей коричневой рубашке, очень современной с белыми перламутровыми пуговицами. Но реакции не последовало. Странно. Стала присматриваться к нему. Если в первый приезд чувствовался его голод по нежности и женскому телу, то сегодня ни какой реакции. Что ж, снимаю нарядное и одеваю грязное, в масляной краске, рабочее. Автоматически делаю домашнюю работу с приготовлением обедов и бесчисленных кофе. Ездили выбирать раму в дешевый магазин. Где мы были в прошлый его приезд, и где он довёл до краски в лице продавщицу. Но рамы нужного размера не было. Зашли в галерею в отдел заказов рам. Чёрная весёлая маленькая и изящная девушка с радостью предложила рамочный материал. Вдруг Уно спрашивает её, а нет ли у неё дома, что ни будь, а если есть, то он заехал бы к ней домой. Она не смутилась, и под её опущенными ресницами блеснул лукавый взгляд блудницы, привыкшей к знакам внимания, но моё присутствие вернуло её в официальный мир и, встряхнув головкой и изобразив смущение и наигранный испуг, она быстро ответила, нет, ни чего нет. Уно и она поняли друг друга с полу взгляда. Ох уж эти взгляды. А ведь куда как просто отвезти меня домой, и договориться, вернувшись. Но тогда теряется тот запретный плод, что так вожделеннен. Вернулись к машине и около неё встретили разъярённую шведку, которая прочитала ему лекцию о том, что нельзя в жаркую погоду оставлять собаку одну в кабине. Я не узнавала Уно. Он из высокомерного, мгновенно превратился в кроткого, и извиняясь, объяснял ей, что окно было открыто и он уходил не надолго. В Швеции у каждого и до всего есть дело. В машине сидел он расстроенный и молчаливый. Я была свидетельницей его перерождения. Но дома ждал сюрприз. Был звонок и, что совсем не в правилах шведов между собой, что, конечно, не относилось к иностранцам, да ещё из России, он вскрикнул: «это ко мне». Звонила женщина и спросила его, чем удивила и вывела меня из равновесия. Так вот почему он был холоден и только зевал всё время. После разговора с ней, он объяснил, что подвёз её сюда, в Стокгольм, вчера и сейчас должны они обдумать, когда он поедет с ней назад в свой город. Вот как? Они ещё долго весело играли с мобильными телефонами, звоня, друг другу, как бы проверяя связь и забавляясь у меня на глазах. В Швеции ни старые любовницы, ни старые жёны, не отпускают своих бывших партнеров и держат их на коротком поводке. Кисть заплясала по холсту. Работа испорчена, но желания его задерживать из-за этого, не было. Да ещё явно её картина, привезенная для реставрации, краска с которой сыпалась прямо на пол. Естественно, как джентльменский подарок от посещения художницы. После краткого выяснения оказалось, что она его подруга, с которой они гуляют с собаками. У неё две своих и она собачий психолог. Тут я и взбеленилась, облачив вопрос в холодный тон, тихо спросила: Ты сам не решаешь ни чего. Женщина сейчас решит когда ей удобно ехать, и ты поедешь. А меня ты спросил, хочу я отпускать тебя? А хочу ли я, что бы мне звонили твои женщины? А смог бы ты поступить так со шведкой или эти чёртовы иностранцы, как ты привык говорить, всё снесут??» У неё есть мужчина, хотел подвести он черту в разговоре. Так почему он её не возит? Или её мужчина это ты? Пройдясь по его импотентности, и, приписав это к его удовлетворённости и не выразив желания гулять с ним и его собакой более ни этот день, ни другой, подтолкнула его уехать к своей даме раньше. На моё предложение летом съездить в музей современного искусства он отказался, мотивируя плохим знанием Стокгольма, а на встречу с ней поехал на одну из центральных площадей и даже не заикнулся, что не знает Стокгольма... Как можно человеку пережить все нюансы неуважения. Естественно больше не встречаться. Но он позвонил ещё, сказав, что портрет не похож и он приедет его переделать. Он приехал в назначенный день, опоздав ко времени им самим указанному на 2 часа, что больше уже не удивляло, и я, приблизительно, знала причину. Я тоже не спрашивала, по чему он зевает без конца. А он, сказав, что у него был микро инсульт и что он с трудом доехал. Женщине, прожившей на земле 60 лет, совсем не нужно объяснять причину импотентности этого и другого вечера. Её второй по счёту муж рассказывал со смехом, что он уходил от притязаний жены, прикрываясь, импотентностью. Прозевав три дня, он спал безмятежным сном ночью и, отдохнувший, с портретом поехал домой. Через две недели выяснилось, что ещё нужно доработать. Я, не спавшая практически напролёт три ночи к концу второй недели, едва пришедшая в своё нормальное состояние, не хотела уже ни денег, ни встречи. Но работу нужно закончить, что бы заказчик был доволен и я соглашаюсь на очередное испытание. Я не жду никакой любви, ни какого секса, а жду в этот день другую заказчицу с дочерью. Заказчица- мама получила рождественский подарок, её собственный портрет пастелью, а дочь взяла картину примерить, подойдёт ли к её интерьеру. Были обрадовано, удивлены моему доверию, так как за картину денег не предлагалось, но и не спрашивалось. Картина « Ночная Упсала» была в стадии упаковки, когда приехал с ещё большим опозданием Уно. Мотивация была одна, дорожные пробки. Это походило на правду, Шведское телевидение показывало и рассказывало о проблемах на дорогах. Возбуждённые женщины ещё не вышли, когда Уно ринулся целовать при них. Он приехал без всяких вещей и сказал, что уедет ночью. На мои поднятые брови и вопросительный взгляд рассмеялся и добавил «завтра». Это было новым в наших отношениях. Я машинально ломала голову, что же его побудило так обнародовать наши взаимоотношения. Явно мои гостьи ему не понравились. Ведь в церкви, он сделал вид, что я просто спутница и не более, когда утомлял помощницу «попа» своими познаниями в религии. Читатель наверно помнит, как после посещения этой церкви, он не хотел идти в дом и стоял, опустив голову, с нескрываемой думой о ней. Стоял, потупившись, словно упрямый старый бык. Выдавал его блуждающий взгляд и легкий румянец влюбленного юноши. А его ответ на вопрос о чем ты думаешь, со стальной гордостью во взгляде и с вызовом « о ней, помощнице (попа), разве не поразил меня своей нескрываемой отчуждённостью ко мне? Месть не получалась, в душе не оставалось практически места для любви. Червь сомнения давился остатками души моей. Изъеденная, как яблоко, она ещё пыталась очиститься, освободиться и если можно отравить его существование, но тщетно. Он не желал изучать мою душу. Когда я позвонила ему, что бы сообщить о готовности портрета, он с грустью, сказал, что его брат умер и мама живет с ним. Но душа моя, вместо того чтобы возликовать, рассыпалась в жалости к нему, и слова утешения полились по проводам. Возможно, и поцелуй, и последующая страсть была обусловлена лишь потерей брата и утешением моим. Утром, я, что бы ни тревожить, выгуляла собаку его, но он тут же вышел с ней один, сказав что он должен выйти один. Церковь рядом с домом, шагов в пятидесяти и его тайная надежда увидеть свою помощницу сбылась, или у него были другие мотивы, осталось неизвестным. По возвращении, он сказал, что заплатил мне за портрет ранее, чем шокировал меня окончательно. Взгляд был решительный и я как человек с отсутствием наглости, естественно опустила голову, как провинившаяся, школьница. Я очень рассчитывала на эту сумму, и вдруг меня уличают в том, что я никогда бы себе не простила. Уйдя в банк со словами, хотя я и заплатил, я добавлю немного, 500 крон, он вернулся с извинениями, что вспомнил, что не платил и оплатил всю договорную сумму, и добавил за свои сомнения указанные 500 крон, чем очень меня обрадовал. Естественно я неадекватно отреагировала, отвесив ему прощальный поцелуй, понимая, что мы, скорее всего никогда не встретимся. Рождество прошло в бурном приготовлении шведского стола, поедании съестного, раздачей и получения подарков. Уно прислал открытку и позвонил, а так же поздравил с Новым годом. Он ли это? При последнем разговоре намекнул, что родственники сказали, что на портретах он чрезмерно добр и жизнерадостен, и что, хотел бы изменить его на более серьёзное выражение лица, как и подобает, быть военному. И это здорово, ответила я радостно, у тебя будет повод приехать, на что он с нескрываемой грустью сказал, что ему не нужен больше повод, и он охотно приедет ещё. Но вот оказия! Качающийся зуб ждал приезда гостей из Москвы до 31, и как только позвонили, что приезд отменяется, как он выпал, прямо 31, практически на Новый Год. И хотя Гуленька и утешила меня, что это пикантно, мне расхотелось улыбаться. Что делать? Уно сказал, что он приедет лишь тогда, когда я всё улажу. А доктор заболел. Врачи заняты, и ни какой возможности ускорить процесс восстановления прежней улыбки. Возможно, и будет эпилог у этой истории, возможно даже счастливый. Ну, это будет уже другая история. Завтра, т.е. сегодня 9 января нового года 3 часа 45 минут ночи. Все 48 дней сердце билось, рвалось, затихало и вновь напоминало о себе нестерпимой болью, и вновь стучало, билось рьяно и, наконец, обессиленное, затихло. Словно оттаяло, как замерзшая простынь с мороза, которую обронили, но забыли поднять, а она, хоть и чистая, лежит в холодной лужице. Спохватившись, хозяйка бросит её в стирку ещё раз. Так и я, как ни странно, жила, всё замечала. и даже вот смогла рассказать. Но уже поздно, или скорее рано, и Вам нужно отдохнуть, пойду я, сказала она, приподнимаясь, явно желая услышать, куда же Вы ночью. И она услышала. А я, дабы не забыть чего-то, присела к своему единственному другу. Всё в доме спало, вот уже и гостья, утомившая себя своей историей, заснула. Вот уже середина следующего дня. Звонит мобильный телефон. Глаза удивлённо округлились, удивление сменилось радостью и, прошептав на ходу, «Уно» спешно собравшись, рассказчица убежала. Я порадовалась за неё и взгрустнула одновременно.

Через три дня она позвонила и напросилась на чашку кофе. И я дописываю историю практически с её слов,
так как записала на магнитофон. В её рассказе было столько горечи, словно вся трагедия их отношений только начинается.

«Всё улеглось и успокоилось. Уно подарил два портрета сыновьям и те остались явно довольны некоторое время , о чём он сообщил по телефону, но с одним он напросился ещё, сделать его не слишком добрым, ведь военная форма обязывает. У меня был другой портрет, который я считала испорченным, но на нём сверкали медали, будто они действительно золотые и бронзовая. Немного работы и он остался, наконец, доволен. И надо же было спросить его о планах по жизни. А он, как и все шведы, утомлённые продолжительной зимой, короткими днями, радостно сообщил о своей заветной мечте, поселиться в Таиланде. Как только он свернёт всё свои дела. Ах, так вот почему он говорил с укоризной о русских мужчинах, которые снимут на ночь там девушку, но так не любезны, не замечают их днём и не ходят за руку, как принято здесь, у шведов. Я тогда решила защитить русских мужчин, сказав, что они заплатили за ночь и не женщине своей мечты, с которой ходят за руку, а проститутке. Но это было тогда, после того, когда он вернулся из Таиланда, тогда, до нашего знакомства. Теперь, уязвлённая, я протянула руки вперёд, когда он стал приближаться, что бы обнять. И не прикасайся ко мне больше! Я уже представила его, как многих шведских мужчин здесь, в Стокгольме, его, идущего по берегу моря с тайской женщиной, с собачьей преданностью заглядывающей ему в глаза. Они очень мечтают иметь белого мужчину, невзирая на возраст, больше того, 20 лет разница им импонирует. Маленького роста, да ещё моложе, с намеренно коверканьем слов по шведски, что бы походить на вечно маленьких, непосредственных девочек, без проблем завоевали шведских мужчин, являясь полной противоположностью гордых шведок, любящих делить всю работу по дому на двоих, делающих карьеру и, абсолютно, не зависящих от мужчин экономически. Но я-то думала раньше, что такое тяготение к этой категории женщин было только у упрощенного варианта мужчин, ну никак не образованных. Ведь жаловался же мне один финн, что развёлся с женщиной филлипинкой, лишь потому, что устал от одиночества. Иногда и мужчине хочется поговорить, а с ней абсолютно не о чем. « Значит, Уно собирается в Таиланд?» спросила я знакомую. « Вы поедете вместе?» «Нет, приглашения ехать с ним на всю оставшуюся жизнь не последовало, и я думаю, что так даже лучше. Зачем мне мужчина, который, готов лететь около 11 часов, что бы познакомиться с неграмотной и чаще не с красавицей, с моей точки зрения, безвкусно одетой и безмерно накрашенной и остаться там. И никакое наводнение им не страшно. Ах, мужчины. Мало вероятно их унесло прошлым летом, статистика их не пугает" В её словах было столько осуждения, а в голосе муки, что она, выпив всего одну чашку кофе, ушла. По всей видимости, её душевная рана не зарубцевалась.

 А я представила себе ситуацию: я и юноша из Таиланда. Но разве, что оказаться на необитаемом острове и очень надолго? А здесь, полно женщин с красивыми, огромными и не очень глазами, с красивой, словно только их под душа, яркой кожей, прямыми, нормальной длины, аккуратными ногами и носами. Большой выбор. Но как хочется быть господином, там, среди нищих. Мы, женщины более требовательны к партнёру. А как в природе? Бывает так, что бы лебедь атаковал гусыню? Или гусак утку? У птиц наверно это не проходит. Они более гармоничны. А мы ближе всётаки к зверю. А как же лев? Неужели имеет желание загнать в свой гарем волчиц, лишь по тому, что он сильнее? Или мы просто люди? Вздохнув, ещё раз метнув быстрый взгляд на эту интересную и нескончаемую повесть, я пошла в горячую воду, которая, испаряясь, наполнила комнату влажностью и я представила себя в летний, жаркий день после сильного, но не долгого дождя, на чистом берегу. Как хорошо! Господи, как хорошо! Утомлённая, распаренная, чистая душой и телом, я с лёгкой грустью смотрела, как стекают последние остатки воды из ванны, а с ними вместе и моя, как и моей знакомой, не состоявшаяся любовь, моя грусть о несовершенстве мира. Возможно на новой планете, которую открыли не давно, и есть гармония.


Компьютер, перегреваясь, шумит, напоминая, о том, что мне пора бы дать ему отдохнуть, к чему мне есть смысл прислушаться. Спокойной ночи мой единственно верный друг, мой единственный слушатель, балующий меня своим вниманием, моя дорогая игрушка, мой компьютер. Спасибо тебе мой Бог, что дал силы сопережить эту историю. Спасибо и тебе мой читатель, заглянувший в тайники души моей и проживший с ней нелёгкие минуты её жизни. Спасибо!