О себе: нечем заняться…
(Всё ещё 28 октября. Вечер).
Нечем заняться… Вообще-то есть чем, и много чем, но не хочется. Например, можно и даже нужно, подготовиться к завтрашнему практическому занятию по русскому языку и тесту по информатике.
Можно пойти позаниматься с Макаром и Захаром. Тётя Роза минут двадцать назад заходила одолжить два яйца на пирог и пригласила меня, конечно же, не на пирог, а помочь с домашним заданием этим хулиганам. Но мне удалось избежать этого. Я сказала, что мне горло болит, да и голова тоже побаливает, вернее, не сказала, а прошептала, пытаясь изобразить, что мне действительно болит горло, приложив руку ко лбу, пытаясь изобразить, что мне действительно побаливает голова. «Мм-да-а, типичные симптомы симулянтита…», - покачав головой, произнесла тётя Роза. Из нашей соседки вышел бы хороший доктор, а вот из меня не вышло бы хорошей актрисы. Ну и пусть, сценическое мастерство меня никогда не привлекало, впрочем, как и репетиторство, и тем более у этих обормотов.
Макар и Захар – это соседские мальчишки братишки-близняшки. Учатся во втором классе той самой гимназии для одарённых, которую окончила эта кикимора Анжелка. Я их уже научилась различать, хотя они похожи, как цветочки на обоях. ( Макар более нахальный, но и Захар старается не отставать от братишки). Что-то я неудачное сравнение подобрала. Какие же это цветочки! Это пеньки! Как их в той гимназии держат? Они не то чтобы не одарённые, они вообще, по-моему, маленько отстают в умственном развитии. Хотя, чего я удивляюсь? Уж если эту гимназию Анжелка закончила, то эти «цветочки» там, наверное, круглые отличники. В учёбе им, конечно же, помогает то, что они похожи. Ни один из учителей пока ещё не запомнил, кто из них Макар, а кто Захар. И мои маленькие, но хитренькие соседи умело этим пользуются. Глядя на них, мне тоже хочется иметь сестрёнку-близняшку. Родители Макарки и Захарки уехали зарабатывать куда-то па север, а любимых сыночков оставили здесь, бабушке с дедушкой на воспитание и мне на обучение. Хотя…, кто ещё кого обучает! Во вторник я помогала им с сочинением на тему «Моя будущая профессия» (точнее, не помогала, а писала за них). Зададут же такую ерундистику! Я, студентка второго курса, целых два часа сидела над заданием для учеников второго класса. Так вот за это время Макар, на примере дверок серванта, показывал мне, как булавкой открывать замки, а Захар увлечённо объяснял, как из колоды карт вытащить каре из тузов. Представляю их будущие профессии! А я им насочиняла какую-то чушь: Макару - про стоматолога, а Захару – про исследователя необитаемых островов. Но в гимназии за мою «чушь» им поставили пятёрки. А ещё как-то на днях, когда я проверяла у них выученные наизусть по заданию училки стихотворения о природе, эти будущие стоматолог и исследователь необитаемых островов исполняли для меня дуэтом под взятую без разрешения гитару Тихона Матвеевича какую-то блатную песню, которую выучили намного лучше, чем заданные стихи о природе. Кстати, хорошая песня. Там в каждом слове есть буква «з». «Зона, зона, загубила бизона… сквозь замки и засовы резкий запах озона…», - не помню как дальше… там что-то про «зелень газона»… надо попросить соседей, чтоб текст записали. Подарю Катьке для курсовой. Хотя, её младший братик должен быть знаком с этим лирическим произведением. Он постарше Макара с Захаром, в шестом классе учится… уже второй год… если, конечно, не третий.
А может, сходить позаниматься с этими бездельниками? Тётя Роза пирогом угостит… У неё такие пироги вкусные! Она Макарке с Захаркой бабушка, но кто не знает, принимает её за маму. Тётя Роза хорошо выглядит для своих лет, хотя, я даже не знаю, сколько ей лет, а если спрошу, она, как настоящая дама, не скажет. Та-ак… сколько же ей лет? - Макарке с Захаркой восемь… она ещё не на пенсии… значит… значит… значит у меня действительно не математический склад ума.
А Тихон Матвеевич (это супруг тёти Розы и, следовательно, дедушка Макара с Захаром) уже давно пользуется всеми благами заслуженного отдыха, а именно: рассуждает о политике с другими пенсионерами нашего двора, смотрит спортивные каналы по телевизору и возится со своим антикварным автомобилем (это по его мнению с «антикварным автомобилем», а по мнению всех остальных – со своим старым драндулетом).
Сосед на пенсии и то нашёл чем заняться, а я сижу и мучаюсь от безделья! Может позвонить Машке? Нет, она сейчас занята. (Машка не то, что я – никогда не сидит без дела). В это время по первому каналу идёт одна из её любимых латиноамериканских теленовелл и беседе со мной она, конечно же, предпочтёт узнать, за кого на этот раз решит выйти замуж Мария Режина: за Хосе Игнасио, Хуана Карлоса или Луиса Альберто. И это называется лучшая подруга!
А может, ещё кому-нибудь позвонить? У Светки, конечно, занято. Камилка за книгами - не буду мешать. А у Макса, наверное, даже телефонные звонки, по установленному тренером режиму! И поскольку я его режим не знаю, пусть сам звонит. Может Эдику? Интересно, в его навороченные «Куранты» встроен телефон? Каринке с Маринкой не то, что не хочу звонить - страх берёт от мысли, что кто-нибудь из этих неразлучных подружек позвонит мне! Беседа затянется до утра!
Как-то раз я звонила Каринке. Мне нужно было узнать всего-навсего номер параграфа одного из учебников. А её номер я набрала лишь потому, что он стоит первым на листке моего блокнотика, отведённого под телефоны однокурсников. На мой вопрос она по идее должна была назвать всего одну цифру – номер этого самого параграфа. Но моя собеседница на том конце провода начала с того, что её ужасно достала уже второй день без перерыва скулящая за стеной соседская собака, а закончила (через два часа) тем, что во Франции, в целях снижения аварий на дорогах, теперь даже днём все машины обязаны ездить с зажжёнными фарами.
Абсолютно нечего делать… Даже Котя спит! Так бы хоть с ней поиграла (её любимые игрушки – мои заколки). Свернулась клубочком на любимом дедушкином кресле… Значит завтра опять холодно будет. Примета такая есть. Котя – это ещё одна моя лучшая подружка – моя любимая кошечка. Ей уже три года. А я читала где-то, что три года кошачьей жизни соответствуют двадцати годам жизни человека. Так что мы с ней почти ровесницы. Мне девятнадцать. Её полное имя Окотябрина. Вы не ослышались, и я не оговорилась. Имя моей любимицы звучит именно так: О-ко-тя-брина. Мне её подарил Витька в день рожденья. А поскольку этот день приходится на октябрь, я и подобрала ей такое имя, правда добавила к нему ещё одну букву «о», чтобы оно отражало не только календарную дату, но и что-то кошачье. Правда, я здорово придумала? Красиво и необычно. И моей кошечке нравится её имя. Она даже отзывается на него. Когда я произношу её имя, она тут же отвлекается от всех своих кошачьих дел, даже про мои заколки забывает, поворачивает свою симпатичную мордочку в мою сторону и пристально смотрит своими большими круглыми салатовыми, как теннисные мячики, глазами. Но я чаще называю мою маленькую четвероногую подружку сокращённым вариантом её имени – просто Котя.
Как-то мы с Котей гуляли по скверику. Она очень любит гулять, правда, как и все домашние кошки такая трусишка: далеко от меня не отходит, крутится рядом, всё осторожно обнюхивает. А потом какой-то парень с собакой пришёл, с такой большущей, страшной, шкура складками висит… Сейчас модно стало заводить таких псов-киллеров! Котя меня всю исцарапала от страха. А этот вместо того, чтоб уйти со своей псиной куда подальше (тут вообще, между прочим, выгул собак запрещён) успокаивает: «Не бойся. Он не кусается». А я говорю, что я-то не боюсь, это моя Окотябрина боится. А он: «Как-как её зовут?» Ну я повторила, если ему так интересно: «Окотябрина». Но этот собаковод-любитель конечно же не расслышал дополнительной гласной «о» в корне слова и, решив, что «дама с кошечкой» ярая коммунистка, а может решив таким образом узнать имя «прекрасной незнакомки», усмехнувшись, спрашивает: «А тебя саму как? Коммуна или Баррикада?» Но я честно и скромно ответила: «Надя». «Надежда…, - задумчиво произнёс господин с собачкой (если, конечно, этого грубияна можно назвать господином, а это чудище – собачкой): это в честь жены Ленина?» «Нет, это в честь надежды на светлое будущее!» - закончила я беседу и вместе с перепуганной Котей ушла со скверика. Хотя, здесь запрещён выгул собак, а не кошек.
Да, меня зовут Надя, Надежда. Правда, не в честь надежды на светлое будущее, да и жена Владимира Ильича здесь ни причём, а просто потому, что маме понравилось это имя. Чаще всего меня называют Надейкой. Итак, расскажу немножко о себе – всё равно заняться нечем. Да и рассказывать собственно нечего. Биография у меня не такая богатая, как у писателей и поэтов, которых мы изучаем в универе. С чего бы начать? Квартира у нас большая… самая большая в доме. Я не хвастаюсь, я констатирую факты. Иногда мне даже хочется что-нибудь поменьше и поуютней, как у Машки. У неё в квартире всего три комнаты. В советское время, во время Баррикад и Коммун, наш дом был забаррикадирован на коммуналки, но деду, как известному уже в то время, профессору, удалось отстоять все восемь комнат. Но живём мы в этих апартаментах только вчетвером: я, Витька, мама и дед, ну если не считать Котю и Зою. Про Котю я уже рассказывала, а Зоя – это наша домработница. Она с нами не живёт, а только приходит работать. Они сейчас с мамой о чём-то болтают на кухне. Дед в кабинете сидит, свои трактаты пишет про иксы-игреки. Витька ещё на работе. Мы с ним сегодня в ссоре. Вернее, это он со мной в ссоре (Я ни с кем никогда не ссорюсь). И опять из-за этой дуры Анжелки. Я ничего такого не сделала, я просто сказала, что она дура. Что я не могу своего мнения выразить? Тем более, мне виднее - я с этой дурой в одной группе учусь. Наоборот, мог бы прислушаться к словам сестрёнки, а он заявляет: «Мало того, что ты лазишь в мой компьютер, так ещё и в мою личную жизнь надо влезть». Ой, подумаешь! А в его компьютер я не лазила. Просто мой завис, а мне надо было срочно реферат распечатать. Ну, я и воспользовалась вычислительной машиной брата. Правда, и она почему то зависла… Я даже залезть никуда не успела! Реферат пришлось по старинке писать – вручную. А дед говорил, что у себя на математическом факультете запрещает студентам печатать на компьютере рефераты и курсовые. Это чтоб с Интернета не скачивали, а сами писали. Как я сочувствую математическому факультету! Удивляюсь, как дед ещё шариковые ручки терпит, ведь существуют надёжные, испытанные средства - перо и чернильница! Мне всё-таки повезло, что у меня гуманитарный склад ума. Хотя, как говорит дед, у меня склад не ума, а ещё какой-то ерунды.
Вообще, я скажу, очень тяжело быть внучкой профессора. Этому титулу нужно всегда и везде соответствовать. Если Римке Пудилёвой, как дочке матери-одиночки, можно было лазить по деревьям, а Жоржу, как сыну отца-пьяницы, - царапать ржавым гвоздём на этих деревьях нехорошие слова, то мне, как внучке деда-профессора, позволялось только тихонько сидеть на лавочке и сквозь толстые стёкла очков смотреть в толстую книженцию, лишь изредка, с тоской, поглядывая на эти деревья. Но я, ко всеобщему удивлению, очков не носила, да и чтение никогда не входило в число моих увлечений. Я могла и на дерево влезть, и на его стволе что-нибудь нацарапать. В школе я тоже не отличалась ни примерным поведением, ни пятёрками в тетрадках, то есть совершенно несоответствовала титулу «внучка профессора». И поэтому к моей персоне всегда был повышенный интерес. Если на проделки Римки и Жорика все махали руками, то на мои – хватались за головы, приговаривая при этом: «И это внучка профессора!»
С тех пор ничего не изменилось. На Римку и Жорика по-прежнему никто внимания не обращает. А стоит выйти из дому мне…, как в заседающем на лавочках, как раз напротив моего подъезда, парламенте старейших жительниц двора с повестки дня моментально снимается обсуждение самочувствия, забывается регламент, согласно которому через пять минут начнётся сериал, и разгораются оживлённые дискуссии по поводу моего прошлого и настоящего. А иногда звучат прогнозы относительно будущего… Но чаще всего обсуждению подвергается мой внешний вид. Проходя по двору, я ещё долго слышу раздающиеся за моей спиной возгласы: «Гляньте-ка, профессорова внучка пошла… А юбку-то какую надела! Безобразие!» Да, очкам и книжкам я предпочитаю такие юбки! Очень даже красивая юбка! Сейчас модно такая длина и такие разрезы по бокам! Мода ведь, идёт вперёд, а не сидит на лавочке, как некоторые.
Вот Витька всегда с честью носил звание «внука профессора»: хорошо учился в школе (и в обычной и в музыкальной), посещал различные спортивные секции, по деревьям не лазил, его гардероб старушки на лавочке никогда не оценивали словом «безобразие», с красным дипломом закончил математический факультет нашего универа, рефераты вручную писал… короче, всегда был дедушкиным любимчиком и примером для своей непутёвой младшей сестрёнки, то есть для меня. Сейчас он работает в нашем спортивном комплексе. Не знаю, как правильно называется его должность… ну, он там сидит за компьютером и воссоздаёт на его экране модели реконструкции X-schanze, Ледового дворца и других спортивных сооружений. Это тоже одна из идей спонсора всего нашего городка Юриса Иваниса. Витька говорил, когда мы с ним ещё не в ссоре были, что папа Юрате собирается построить у нас ещё и полётный трамплин, 185-метровый. Интересно, как он будет называться? Наверно, Y- schanze. Нет, лучше XL –schanze, ну как размеры на импортных шмотках.
Вот, кстати, и Витька пришёл с работы, … поздоровался с Окотябриной… на меня даже не посмотрел. А мне не обидно! Пусть ещё с диванными подушками поздоровается! Можно подумать, я виновата, что Анжелка дура! В этом виновато воспитание в семье, школа, СМИ, наследственность,…ещё что-то… не помню. Это у нас лекция такая была, по психологии: «Что влияет на формирование характера». И обо мне в этой лекции не говорилось! А неплохо я этот материал запомнила. Шпаргалку к экзамену по данному вопросу можно не готовить.
Я эту дуру тут только что на лестнице встретила. Я не говорила? Так вот. В наш подъезд зашла почтальонша (я из окна увидела). Ну, и спустилась посмотреть, не прислали ли мне чего-нибудь. Но в нашем почтовом ящике кроме бумажки с коммунальными счетами ничего не оказалось. И тут Анжелка с улицы заходит… сделала вид, что меня тут нет или будто она меня не знает… заглянула в свой почтовый ящик и, задрав нос, пошла вверх по лестнице. Ну, я тоже пошла домой. Только взялась за ручку двери, ведущей в мою квартиру, как эта дура вдруг меня заметила или вспомнила и, перевесившись через перила, своим противным голосом, да ещё таким надменно-завистивым тоном, крякает: «Смотри не заблудись там, в своих восьми комнатах!» Я ей ничего не ответила, хотя и хотелось крикнуть: «А ты там не застрянь между своих двух!» Но я не Анжелка. Я считаю очень некрасивым и недостойным бросать шуточки по поводу материального положения и попрекать тем, что у кого-то меньше комнат или джинсы не такие дорогие и модные. А Анжелка за моим братом только потому и бегает, что он в этих восьми комнатах прописан.
Меня с этими комнатами уже все замучили! Машка, моя лучшая подруга, и то прикалывается. Помню, на позапрошлой неделе мы с ней договорились вместе к семинару готовиться. Решили у меня. Но, как назло, в это же время мама вызвала мастера менять двери в ванной. Ну о какой подготовке к семинару может идти речь? Ну я и говорю Машке, что у меня - не получится, так как мама затеяла ремонт. А Машка: «Что, девятую комнату пристраиваете? Тесновато?» Я на Машку никогда не обижаюсь. «Да, - спокойно отвечаю: пристраиваем. Поставим в ней большой-большой телевизор и будем сериалы смотреть!».
Тетя Алевтина вот тоже… Я её как-то на скверике встретила, случайно. «Что это ты, Надюшечка, в мой магазинчик не заходишь? – спрашивает: У меня позавчера привоз был… такие интересненькие моднинькие блузочки появились… как раз на тебя». «Да у вас там такие циферки на ценничках…, - передразнивая её пристрастие к уменьшительно-ласкательным суффиксам, отвечаю я: блузочек из-за ноликов не видно». А она хохочет. Тётя Алевтина вообще такая весёлая тётя. Ей что ни скажи – всё смешно. «Я не думала, что для тебя это дорого, - говорит: вы же, вроде неплохо живёте. Максимчик говорил, что у вас восемь комнат». «Эти восемь комнат у нас до потолка деньгами не набиты,- отвечаю я. Она опять хохочет. «Ты такая смешная, Надюшечка! – говорит: Приходи, я тебе скидки сделаю». А может зайти, примерить блузочки? Нет…, что толку-то…, всё равно форму вводят. А «Максимчик» – сплетник. Я у него дома комнаты не считала и своей маменьке не рассказывала. Хотя, мама про него часто спрашивает. Она с чего-то взяла, что мы с ним идеальная пара, ну как нетто и тара, и всячески пытается обратить на него моё внимание. Теперь, как только я возвращаюсь с учёбы, мама первым делом спрашивает не «Что ты получила?», а «Был ли в университете Максим?» Сегодня, идя как обычно домой из нашего мавзолея наук и уже предвидя, вернее предслыша, этот вопрос из маминых уст, я со двора крикнула Зое, стоящей на балконе: «Скажи маме, что Максима не было!» Но всё равно, войдя в нашу восьмикомнатную квартиру, мне пришлось снова выслушать мамин монолог о том, что Макс и богатый, и знаменитый, и красивый, и талантливый, и т.д. и т.п. И на первом месте в этом длинном списке достоинств моего однокурсника, конечно же, стоит прилагательное «богатый». Мама с каждым годом всё более и более становится похожей на тётю Марылю, тётю Розу, тётю Галю (это Анжелкина мама), то есть на одну из таких тёть, для которых целью жизни является дача, машина, шуба и по золотому перстню на каждом пальце, и не потому что на даче хорошо отдыхать летом, на машине проще и удобней туда добраться, золото красивое, а шуба тёплая, а потому что всё вышеперечисленное считается показателем богатства. Раньше она такой не была. Мама всегда отличалась задумчивостью, романтичностью и какой-то такой особой привлекательной странностью. Все вокруг говорили, что она живёт в другом мире. Но теперь она переселилась в этот и неплохо здесь устроилась. По-моему, в том году она ещё могла искренне восхищаться закатом, радугой, звёздным небом… а сейчас, кроме ноликов на ценничках блузочек, её ничто не потрясает. Какой-то она стала обычной, типичной, такой как все… не знаю, как ещё сказать, ну ты, наверно, понимаешь.
Мама тоже закончила математический факультет нашего универа (у нас все математики, одна я с гуманитарным складом ума) и аспирантуру. В данный момент преподаёт информатику в педучилище, то есть учит пользоваться компьютером этих, по маминым словам, двоечников и бездельников, не прошедших по конкурсу в университет. Хотя она вполне могла работать и в нашем вузе, среди «трудолюбивых отличников»! Дед хотел оставить её у себя на кафедре. Но мама гордо отказалась, заявив, что быть под его началом ей хватает дома и подобного на работе она просто не выдержит физически. Где она только не работала: и училкой в разных школах, и программистом в разных фирмах, была даже секретарём в стоматологической клинике, пока не устроилась в педучилище преподавателем информатики у «двоечников и бездельников».
У нас и правда всё под началом деда. Он никогда ничего никому не приказывал, не командовал, не отчитывал за неподчинение, не кричал и не топал ногами, не заставлял слезть с дерева и сесть за книги, но в каждой из восьми комнат нашей квартиры и даже в подъезде и во дворе чувствуется его влияние. Чувствуется во всём. Даже в порой незамечаемых мелочах: во всколыхнувшейся от сквозняка шторке, в поскрипывании дверок и шефлядок серванта, в монотонных завываниях водосточных труб, в разлиновавших потолок тёмной комнаты лучах света от фар проехавшего мимо наших окон автомобиля… во всём. Вот сейчас я сижу здесь в гостиной на диване, а дед в кабинете над своими талмудами иксов и игреков…, но мне кажется…, нет, даже не кажется, я чувствую, что он за мной внимательно следит. Нет, я не боюсь деда. И никогда не боялась. У меня ни разу не возникало страха, что за такой-то поступок «дедушка меня отругает». Дед никогда никого не ругал. И не хвалил. И это ему абсолютно ненужно. По взгляду, даже по обычным жестам: по плавному опусканию рук в широкие карманы его любимого домашнего халата с турецким рисунком, по осторожному прикасанию к душкам очков, легко понять, доволен он тобой или огорчён. Иногда мне кажется, что дед, как учёный математик, вывел некую формулу, по которой мы все и живём. Я, мама, Витька, Зоя, преподаватели на его кафедре и студенты математического факультета – все как бы иксы и игреки в его вычислениях, которые он возводит в степень и сокращает, подводит к общему знаменателю и выносит за скобки. Может быть, поэтому дед никогда ничего мне не запрещал (исключение: моё поступление на математический факультет) и не заставлял делать? Он всё рассчитал наперёд и вычислил все возможные варианты моих поступков? Но, несмотря на всё это, мой дед всегда был просто моим дедом. И ничего такого особенного в том, что он знаменитый профессор, я не нахожу. У кого-то дед сторож, у кого-то депутат, у кого-то на пенсии, а у меня дед – профессор математических наук, заведующий кафедрой университета. Ну и что такого? Вот для моего брата дедушка всегда был эталоном и примером для подражания. Витька с детства старается во всём быть на него похожем. Но не во всём получается. Дед никогда бы не обратил внимания на эту…, как бы сказал тренер Макса, Магрету. Ну не знаю, как её ещё назвать… лексического запаса не хватает. И вообще она для него малявка. Она даже меня на год младше! Ладно, не хочу о ней говорить. Я тут вроде о себе рассказывала. Так, что ещё рассказать…
Мама с папой в разводе. Они расстались очень давно. Витьке было лет пять. А я была совсем маленькая и ничего не помню, так как ничего не видела из-за высоких бортиков коляски и ничего не слышала из-за бренчания погремушек. Но росла я не в лесу, и хоть о прошлом в нашей семье вспоминать не любят, я всё знаю. Кое о чём секретничали на кухне мама с Зоей, думая, что я не слышу, кое-что обсуждали старушки, когда я проходила мимо места их заседания, кое о чём сплетничали тётя Роза с тётей Марылей. Эти случайно услышанные или специально подслушанные мною обрывки разговоров сложились в моём богатом воображении в самую банальную историю.
Мама и папа должны были рано или поздно расстаться. Они были совсем разные. Она – дочка профессора, а он – простой шофёр. Это только в Машкиных сериалах богач может жениться на бедной крестьянке и всё у них в дальнейшем светло и радостно. Но в жизни всё не так и подтверждение этому мои родители.
Профессору математических наук, конечно же, не нравились свидания дочери с каким-то шофёром. Помнишь старый шекспировский афоризм: «препятствия в любви только её усиливают»? Дед, как человек образованный, тоже прекрасно его помнил и поэтому не только позволял им ходить в обнимку, а даже потратился на свадьбу. Всё было, как полагается: фата на невесте, воздушные шарики на машинах, фотографии на память. Я и помню отца только по этим фотографиям. Затем добрый и лишённый классовых предрассудков профессор отправил молодожёнов в свадебное путешествие на балтийское побережье, а по приезду уступил новоиспечённой семье одну из восьми комнат своей квартиры. Отпустить свою любимую дочку в коммуналку, где пописан её супруг, он, конечно же, не мог. Хотя мама была не против. Будучи дочерью знаменитого профессора и проживая в восьми комнатах, она никогда не корчила из себя принцессу и, как многие молодые и романтичные девушки, жила по принципу «с любимым рай и в шалаше». Но рая не вышло даже в восьмикомнатной квартире. Профессоровы апартаменты для простого шофёра из коммуналки были как огромный шумный город для впервые оказавшегося в нём жителя маленькой тихой деревушки. Да и человеком мой отец был простым. Нецензурное выражение мог брякнуть в ответ на соскочивший с изящной вилочки кусочек изящного кушанья. Мне, с малых лет неразлучно живущей с дедом-профессором, и то порой бывает тяжеловато. Приведу пример. Дед очень рано уходит на работу. Я в это самое время седьмой сон вижу. Но один раз проснулась. Просто этот седьмой сон оказался дурацким и мне не захотелось его досматривать. Вот я и встала в такую рань. Дед на работу, к себе на кафедру, собирался. Мы с ним сели чай пить на кухне. Так вот, сижу пью чай… А дед вдруг говорит: «Чайную ложечку из чашки нужно вынимать – это не прилично». Ну я вынула, хотя мне нравиться пить чай, когда в нём ложечка. Подумаешь, неприлично. Она придаёт напитку серебристый блеск и так приятно позвякивает, перекатываясь по гладким фарфоровым стенкам чашки. Мне без ложечки чай даже не таким вкусным кажется. Ну сижу, пью чай дальше… без ложечки. А дед снова меня прерывает: «Чайный пакетик из чашки воспитанные люди тоже вынимают». Я вынула. Но я люблю, когда в чашке пакетик! Я пью чай, а он постепенно заваривается и с каждым глотком становится крепче и темнее… с каждым глотком меняется вкус… получается, что из одной чашки ты пробуешь много разных напитков. Сижу, пью чай дальше… без ложечки, без чайного пакетика… Но когда дед объявил, что воспитанные люди, оказывается, вынимают из чашки чая ещё и дольку лимона, я не выдержала. «Ничего себе, - говорю: что там, в чашке, тогда останется? Ложку - вынь! Пакетик - вынь! Лимон - вынь! Может ещё сахар повылавливать, пока не растаял, да воду слить?» Дед ответил, что пускать меня в приличное общество, всё равно, что слона в посудную лавку, и ушёл на работу. А каково было моему отцу в этом «приличном обществе»? Он стал выпивать, подолгу пропадать из дома, потом нашёл себе дамочку попроще, не профессорову дочку. А потом они с мамой решили расстаться. Вернее, это дед решил, позволив им быть вместе. Да и решать тут собственно было нечего. А тем более моему деду – профессору математических наук. Он и не такие задачи как орехи щёлкает – с иксами! Ну, короче, родители развелись. Нас с Витькой дед оставил у себя, а отцу посоветовал уезжать куда подальше, начать новую жизнь, забыть его дочь и не вмешиваться в наше с братом воспитание. И даже денег дал на дорогу. Ну папа так и сделал. Больше о нём никто никогда ничего не слышал. Мама с тех пор одна, хотя ухажёров у неё было не мало. Она ходила с ними в рестораны, ставила в вазы их букеты, читала открытки, но не больше. А сейчас её стали интересовать мои «ухажёры». Витька про отца ничего слышать не хочет. Зато деда - просто боготворит, так как, цитирую брата: «он сделал для нас то, что должен был сделать отец». Дед и правда был для нас больше отцом, чем дедом. Но я не такая принципиальная, как Витька. Мне бы хотелось что-нибудь узнать о папе. Мне интересно, где он живёт, чем занимается и ещё мне интересно, почему ему неинтересно, где живу и чем занимаюсь я. Я понимаю, можно забыть бывшую жену, бывшего тестя…, но ведь дети бывшими не бывают… Или я ошибаюсь? Может, я слегка отстала от времени, живя в этом восьмикомнатном музее? В нашу квартиру, в самом деле, можно по билетам любителей истории пускать! Здесь каждая, даже самая маленькая, вещь имеет свою биографию. Например вот эта люстра… Каким светилам она только не светила! А пианино… Правда, его судьба не такая светлая, как у люстры. Специально опущенный кружевной уголок салфетки скрывает след от пули, потревожившей в далёкие годы войны тоненькие струны-сосуды его сердца.
И может быть, поэтому звучит оно по-особому трагично. Даже однообразные, написанные лишь для тренировки в нажатии клавиш и педалей, этюды, которые задавали разучивать Витьке в музыкальной школе, казались прекрасными. Сейчас на нашем пианино никто не играет. Витька с лёгкостью променял его клавиши на клавиши компьютера. Я тоже умею чуть-чуть играть, но не могу своим «чуть-чуть умением» ранить и так уже израненный музыкальный инструмент.
Так вот про музей… Это меня в том году Жорик Вериго на первое апреля так разыграл. Ой, что я говорю, не в том году – в этом. Прошедший апрель ещё к этому году относится. Сейчас ведь только октябрь. Это просто у меня, как у всех учащихся, год начинается первого сентября, а кончается летними каникулами. Ну так вот… Это был первый день апреля - день, который для таких клоунов, как Жорик, является вторым днём рожденья. Сижу я вот так же на диване… читаю телевизионную программу на следующую неделю, отмечаю галочкой фильмы и передачи, которые хотелось бы посмотреть… И тут заходит Вика, что на третьем этаже, над тёть Розиной квартирой живёт. Сейчас она уже в девятом, а тогда в восьмом классе была. Заходит… оглядывается… точно первый раз здесь очутилась. Хотя, она частенько ко мне забегает: то книжку взять почитать, то кофточку одолжить на очередное свидание, то просто посплетничать. « Ты что, дорогая соседка, заблудилась?» – спрашиваю. А она всё головой по сторонам вертит, будто ей, как птицам, смотреть прямо клюв мешает (это я ещё со школьных уроков помню). Потом входят Макарка с Захаркой и тоже как-то странно осматриваются.
Здесь мне стоит упомянуть ещё об одной особенности наше квартиры – у нас каждый день, и первое апреля в том числе, день открытых дверей. Я не шучу, сейчас не первое апреля. Я говорю серьёзно, и даже все слова употребляю в их прямом значении. Наша входная дверь всегда не заперта. Исключение составляют:
1) ночь;
2) время, когда никого нет дома.
Но второе, в отличие от первого, бывает очень редко.
Все наши друзья, знакомые и соседи конечно же знают особенность этой двери и никогда не звонят и не стучат, а просто открывают и заходят. Дело в том, что мой дед терпеть не может треск дверного звонка, да и не только дверного: он вообще не выносит это всякое бренчанье, дребезжанье и позвякивание. У него и телефон в кабинете почти всегда находится в выдернутом из розетки состоянии. Звонков, как дедушка сам часто повторяет, ему хватает на работе, и, следовательно, дома должно быть тихо и спокойно. В этом я на деда больше похожа, чем мой старший брат. Я тоже не люблю эти трески и писки. Не люблю, когда посреди лекции тарабанят мобильники однокурсников, а посреди ночи – сигнализация стоящей под окном «антикварной» машины Тихона Матвеевича. (Он ещё и сигнализацию на свою старую тарахтелку поставил! Противоугонную! Даже если на этот драндулет повесить табличку с надписью «Угоните, пожалуйста, я вам ещё и заплачу », его никто не угонит!). Не люблю звонки на занятия и перемены, правда, звонки на занятия не люблю больше, чем звонки на перемены. А может, я просто привыкла к тому, что у нас дома никогда ничего не звонит, не пищит, не трещит и не бренчит? Сколько я себя помню, гости всегда заходили к нам просто так, без звонка и стука. И на этот раз меня удивило вовсе не то, что мои дражайшие соседи вошли без предупреждающего об их визите треска от нажатия маленькой кнопочки возле двери, а довольно странное поведение этих самых дражайших соседей.
- Ну и что тут интересного? – спрашивает вдруг Захарка, скользя глазами по висящим на стене портретам нашей «династии». Я ничего не ответила. Я была удивлена, как точно он угадал мои мысли. Это вопрос только что хотела задать я, глядя на внимательное изучение соседями моей квартиры. Второй вопрос последовал от второго брата: «А на балкон можно?» Я снова не ответила, но Макар вовсе и не ждал моего ответа - он уже отправился в нужном ему направлении.
- Это вы прикольно придумали…, - прочирикала Вика, осторожно дотрагиваясь до клавиш нашего «героя войны» пианино… так осторожно, что, опускаясь до предела, они не издавали ни единого звука: А чего вы меня кассиршей не взяли? Мне как раз подзаработать надо. Я хочу вот здесь какую-нибудь прикольную татушку сделать, а мама денег не даёт. Да я бы с удовольствием и за просто так посидела. Прикольно.
Так… вроде с утра хорошо себя чувствовала. А сейчас… А сейчас я чувствую себя страдающей от амнезии и вообще только то и делающей, что страдающей, сериальной плаксой, про которую мне десять минут назад тараторила по телефону Машка. Я вдруг задумалась, где я нахожусь, что со мной происходит, кто меня окружает и что эти окружающие говорят. Какие кассирши? Какие татушки? И что здесь прикольного?
- А туда можно? – показывая пальцем в сторону кухни, крикнул вернувшийся с балкона Макар.
Опустить крышку пианино также беззвучно, как клавиши, у прикольной девчонки не получилось. Задрожали хрустальные бриллиантики люстры. Макар отскочил от исследуемого им серванта. Но каким бы ни был этот звук, по скорости его обогнала Окотябрина, переместившись с кресла под диван.
- Что здесь на этот раз, Вавилонское столпотворение или Сорочинская Ярмарка? – из комнаты, как всегда чем-то недовольная, вышла мама и, осторожно прикасаясь к накрученным на гигантские бигуди волосам, оглядела всех присутствующих.
- А мы с билетами! – отрапортовал Макар, показывая маме какую-то бумажку. Но мама, безразлично-устало махнув рукой и даже не взглянув на Макара с его бумажкой, проследовала в ванную.
И тут до меня вроде бы стало доходить… Я вспомнила про первое апреля. Вероятно, мои соседи решили меня разыграть. Только вот смысл их розыгрыша до меня пока не дошёл.
И тут в дверях с мусорным ведром в одной руке и с такой же бумажкой, какую демонстрировал маме Макар, в другой, появляется Аделаида Ардалионовна – соседка с четвёртого этажа. И тут я поняла, что всё-таки это не розыгрыш. Аделаида Ардалионовна никогда не шутит. У неё всё всегда чрезвычайно серьезно, как в приказах, мандатах, петициях и меморандумах. Соседка с четвёртого этажа до пенсии работала в горисполкоме (так раньше называлась мэрия) секретарём-референтом, но в душе всегда являлась секретарём генеральным, да и сейчас является, так как в её душе пенсия пока не наступила.
- А этим всё мало! Мало того, что пачками денег обложились, так ещё и за деньги предлагают на это смотреть! Ну вы только посмотрите!
Затем она опустила бумажку, которую держала в одной руке, в мусорное ведро, которое держала в другой, и удалилась. Выражений нашей «генеральной секретарши» я никогда не понимала, даже моим гуманитарно-складным умом, и тем более сейчас, когда я вообще ничего не понимаю.
А потом я услышала прекрасно доносящийся сквозь нашу незапертую входную дверь знакомый противный голос. С кем это она там хихикает? Может, Витька вернулся с работы раньше времени, и они случайно встретились на лестнице? И мгновенно позабыв о странном поведении моих гостей, я с не меньшей чем у Окотябрины скоростью выскочила на лестницу с целью испортить эту случайную встречу. Мне не послышалось. Прислонившись к лестничным перилам и накручивая на палец прядь своих крашеных волос, хихикала моя «любимая» соседка по подъезду. Но не с Витькой.
Вдоль стены между моей и тёть Розиной дверью прямо под счётчиком за электроэнергию стоял стол. За столом со скучающим видом, то разматывая, то заматывая обратно рулон билетов, сидел ещё один мой «любимый» сосед Жорик Вериго. А на моей двери на скотче держался листок А4 с отпечатанной на компьютере надписью «Музей-квартира профессора А.М. Шеллинга» (это мой дед).
«Да-а, маловато нынче в музеях посетителей. Разучился народ культурно отдыхать…», - жаловался Анжелке этот кассир-билетёр. А заметив меня, подскочил к двери, отцепил листок с надписью «Музей-квартира…», повернул его обратной стороной, прицепил снова и озвучил напечатанные там слова: «С 1-ым апреля, Надейка!»
Анжелка сменила хихиканье на ржанье хорошенько пришпоренной лошади. «Так это чё? Прикол?» - Поинтересовалась выбежавшая за мной следом на лестницу, Вика. «А-а, это, типа, первое апреля…» - дошло до Захара (эта малышня тоже тут как тут). «Да-а, остроумно». – Подумала я. Потом подумала, что хорошо бы повесить на дверь Вериго такой же листик, но только с надписью «Цирк». А потом вдруг захохотала ещё громче Анжелки.
А потом… не знаю в честь чего: то ли в честь первого апреля, то ли в честь хорошего настроения, то ли просто так, предложила всем выпить чаю… прямо здесь на лестнице, за этим столом. Никто не был против. Я при помощи моих любимых соседей быстренько вынесла из нашего музея пару экспонатов: стулья, скатерть, кое-что съедобное, чайный сервиз… Хорошо, что никто из моих не видел (дед в институте, Витька на работе, Зоя на базар пошла, мама занята наведением причёски). Этот сервиз уже десять лет, с тех пор как был подарен деду иностранным коллегой, является украшением одной из полок серванта в гостиной. Я, когда маленькая была, любила на деталях этого сервиза картинки разглядывать. Это даже не картинки, а картины. И такие красивые! Но вот настал час этим чашкам и блюдцам исполнить свои истинные обязанности. И между прочим, когда чашки стоят на столе наполненные чаем, картины на них намного красивее, чем в серванте за стёклышком.
Знаешь, это первое апреля было моим самым весёлым и запоминающимся праздником. Я говорила, что не люблю эти всякие застолья, чаепития или, как говорит наша уважаемая преподавательница зарубежки Лаурита Ивановна, советы-банкеты. Но это чаепитие было исключением. Было так хорошо, так весело… Никто не заставлял вынимать ложки из чашек. И даже Анжелкино
присутствие совсем не раздражало. Она сидела рядом, помешивала чай и, представляешь, на её вопрос, когда придёт Витька, я не опрокинула ей на джинсовую юбку свою чашку, а спокойно ответила, что сегодня, как и обыкновенно, рабочий день моего старшего брата заканчивается в шесть.
Макар и Захар усердно трудились над сладостями. Вериго, как оказалось, тоже большой любитель сладкого, сыпал себе в чашку уже пятую ложку сахару. «Жалко, что ли?» - заметив, как мои глаза повторяют полёт его ложки из сахарницы в чашку и обратно, пробурчал Жорик. «Нет, - говорю: не жалко. Просто я подумала, что тебе проще было налить чаю прямо в сахарницу, а не мучаться, пересыпая её содержимое по ложечке в чашку». Вот ещё выдумал – сахару жалко! Я вообще ничего и не о чём не жалею.
Макар уронил ложечку и залез под стол её искать. «Сейчас какая-то дама придёт», - вспомнила примету Вика. Макар из-под стола отозвался, что у нас всех поровну: три кавалера и три дамы, «и больше нам не надо дам». Хорошо срифмовал. Эти соседские «бизоны» на зоне будут первыми поэтами! Сегодня утром иду в универ. Дверь захлопнула, а на ней мелом, наверняка тайно присвоенным в гимназии, нацарапано «Надейка-индейка!» И это за то, что я за них все уроки делаю!
Я полюбопытствовала у Жорика, сколько он заработал на билетах. Он ответил, что нисколько, так как «среди поклонников культурного отдыха оказались только Макар, Захар, Вика и наш генсек, а учащимся и пенсионерам вход бесплатный».
И тут со своим ведром на лестничной площадке появилась лёгкая на помине, но не с виду, Аделаида Ардалионовна.
«Дама… с пустым ведром…», - вспомнила ещё одну примету Вика.
А приметы, оказывается, сбываются…
Мы никому не мешаем, сидим себе тихонько, пьём чай, даже проход нисколько не загораживаем. У нас широкие лестничные площадки. Здесь, не задев наш стол, спокойно может пройти целая колонна таких не лёгких с виду дам… с вёдрами. Вика предложила ей сесть выпить чаю с нами. А она как начнёт речь толкать, словно в генеральном секретариате: «Хулиганьё! Ну вы только посмотрите! Что твориться-то! Ещё неизвестно, чай ли это».
- Чай, - обиженно произнесла Вика, приглашение которой вызвало такую реакцию со стороны приглашённой: зелёный чай.
- Скорее, зелёный змий! – продолжила речь наша соседка: Ну, от Вериго всего ожидать можно! Весь в отца. Тот после своих «чаепитий» на лестнице валяется, а сынок пошёл дальше – прямо на лестнице «чаепития» и устраивает!
Потом прозвучала пара фраз о вреде алкоголизма, хотя мы пили действительно чай, потом пара фраз на тему «Я в ваши годы…», а потом, закончив выступление словами «Что с вас дальше будет – неизвестно», Аделаида Ардалионовна, звонко задевая ведром решётку лестничных перил, отправилась к себе на 4-ый этаж.
- Почему, неизвестно? Как говорит мой дед, профессор Шеллинг, возле музея-квартиры которого мы сейчас собрались, неизвестное надо приять за икс, составить уравнение с тем, что известно и вычислить, - проворчала я.
- Так выпьем же за то, чтоб неизвестное всегда становилось известным! – добавил Жорик.
Мы, смеясь, соединили наши чашки с зелёным чаем и картинами по бокам.
И в этот торжественный момент на лестницу вышла мама в своих огромных бигудях и раскудахталась. Сказала, что я позорю честное имя профессора Шеллинга, что я уже учусь в университете, а веду себя как… кивнула головой в сторону Макарки с Захаркой. А когда заметила на нашем столе чашки, пить чай из которых, по её словам, всё равно, что в бальном платье выносить мусор, раскудахталась ещё больше и разогнала всех моих гостей.
Нет, не понимаю я это старшее поколение. Ну почему чай пить на лестнице нельзя, а громко кричать нехорошими словами можно? Не понимаю.
А всё-таки это было моё самое запоминающееся чаепитие. Хорошо было… весело... Не то, что сейчас. В тот день у меня не разу не возникла мысль: «Чем заняться?»
Так чем же мне заняться? Может пойти выпить чаю? Не-ет… не хочется…
Ну вот! Вспомнила про чай – вспомнила и этого… любителя чая!
Нет. Чай тут не причём. Я и так о нём всё время думаю. Но звонить не буду. И в казино больше не пойду. Да меня и мама туда больше не пустит. Конечно, я могу наплести, что мне надо к Машке, но это нехорошо, да и незачем, потому что в казино я больше не пойду. И звонить не буду. Хватит. Почему вечно я должна налаживать отношения после очередной дурацкой ссоры? Тем более, если я, как уже было ранее сказано, ни с кем никогда не ссорюсь и тем более, если я вовсе не виновата в том, из-за чего со мной ссорятся. Странная персона! Когда мне грозила свадьба с другим – он галантно поздравил, а стоило одному из посетителей сделать мне комплимент – устроил просто сериальную сцену ревности. Ну не странно ли? Но именно эта странность мне в нём и нравится. Меня вообще привлекает в людях непохожесть на других и больше всего раздражает стремление быть «как все». А познакомились мы благодаря Максу. Хотя… я уже начала сомневаться, нужно ли его за это благодарить.