Здравствуй, Петр!
Я не знаю, чем мне предстоит закончить это письмо, но я его начал и это уже хорошо.
Если ты не догадался по почерку, то сообщаю, что пишет тебе твой бывший одноклассник Вадик Поляковский. Поляк. Вспомнил?
Мы с тобой закончили школу двадцать лет назад и за минувшие годы виделись редко и довольно случайно. Может, именно поэтому я тебе и пишу. Хотя, не только поэтому. Возможно, тебе, как сотруднику уголовного розыска, мое письмо даст пищу для размышлений.
У нас с тобой не было достаточно близких, а уж тем более, дружественных отношений. Но я взялся за перо и рука сама вывела твое имя.
О тебе я знаю достаточно, ты же обо мне почти ничего. После армии ты пошел в милицию и я, честно говоря, удивился, когда узнал, что ты работаешь в Уголовке. Мне всегда казалось, что это не твое, хотя, может, я и ошибаюсь.
Глядя в зеркало, я вижу твоего полного антипода. Я – тот самый «подучетный элемент», с которым ты сталкиваешься каждый день.
Я – наркоман, Петя…
Ты, наверное, моментально представил грязную коммуналку, обшарпанную кухню, алюминиевую плошку со следами варева, из которой грязным шприцем что-то набирает существо, давно потерявшее человеческий облик.
Все не так и даже последнее. Человеческий облик я сохранил. Только облик мой и остался человеческим.
Ты знаешь, о чем я думаю, вдоволь пообщавшись с «вашим братом»? Я думаю о том, что мы, как это ни парадоксально, очень похожи. Во-первых, у каждого свой наркотик…. Во-вторых, мы оба в полнейшем дерьме, только ты, наверное, мечтаешь из него выбраться. И получается, что один из нас барахтается в вонючей жиже, а другой молча торчит в ней с иглой в вене. Занятная картина, не правда ли?
Мне очень хочется знать, надолго ли хватит твоих сил. Про себя скажу только одно – мне начинать барахтаться глупо, а торчать сил уже нет.
Я – криминальный элемент, ты – представитель закона, однако, участь у нас одна: бестолково потолкаться в прихожей госпожи Истории, бестолково наследить в ней и бестолково скрыться за дверью, не дожидаясь пока тебя в нее вытолкают. Дальше прихожей нам с тобой дороги нет, стань ты хоть генералом. А знаешь, почему?
Потому что ты не сын генерала, премьер-министра или президента. Потому что ты сын среднего инженера и средней учительницы и твое предназначение быть инженером или учителем. Не более того…. Стань ты генералом, дискомфорт сразу же завладеет твоим внутренним миром. Подъем не на ту ступеньку этой засраной лестницы чреват саморазрушением. А попытки стать выше кончатся тем, что дети твои будут прикладывать еще больше сил к попыткам выбраться из дерьма и стать хотя бы средним учителем или хотя бы средним инженером.
«Когда ты будешь у цели своей, когда ты спрыгнешь с коня своего, - именно на высоте своей … ты и споткнешься»
Не думаю, что менты читают Ницше. Прочти, тебе понравится. Сразу поймешь, что ты и я, – пожухлые листья, по которым долго ходят ногами, а потом сгребают в кучу, чтобы сжечь.
И не надо, прошу тебя, обольщаться на свой счет…
Ты же не можешь быть доволен своим существованием. Ты же всегда провожаешь завистливым взглядом шикарный лимузин, в котором потный, кривоногий банкир в костюме за тысячу долларов лапает длинноногую блондинку.
Если ты не хочешь жить лучше, значит ты – сумасшедший. А если ты думаешь, что тебе удастся жить лучше, ты – просто дурак.
Знаешь, кто мы? Не конкретно ты и я, а весь наш муравейник?
Мы – неудачная действительность. Это тоже из Ницше.
«Страдать от действительности – это значит самому быть неудачной действительностью»
Так вот, мы – неудачная действительность. Каждый по-своему. И каждый из нас пытается по-своему бороться с тем червячком, маленьким и противным, который точит изнутри и называется Зависть.
Ты знаешь, когда я первый раз укололся? Дату я и сам не помню, а вот причину помню очень хорошо. Первый раз я укололся после твоей с Анжелой свадьбы.
Да-да, дружок. Именно ты посадил меня на иглу!
Разумеется, не стоит воспринимать это буквально.
Уже не помню, кто привел меня в тот притон. Знакомых для меня лиц там почти не было…
Когда Анжела сообщила, что выходит за тебя замуж, я думал покончить с собой. Что ж, этот знаменательный процесс я растянул на годы. Видимо, где-то глубоко во мне зарыта склонность к мазохизму…
А ты знаешь, какой глюк я словил первый раз? Ни за что не догадаешься! Помнишь, во времена нашего пионерского детства по радио часто звучала песенка:
Где баобабы вышли на склон
Жил на поляне розовый слон.
Может, и был он чуточку сер,
Обувь носил он сотый размер…
Мне привиделся розовый слон, Петя! Я настолько явственно видел его! Он был в точности, как настоящий, только кожа была розовой.
Он - мой спаситель. С его помощью я пережил свадьбу моих одноклассников…
Петь, а тебе хорошо было в Анжелкиной квартире? Ну, конечно, хорошо. После твоего коммунального клоповника и смерти ее предков трехкомнатная квартира в центре Москвы казалась раем. Тем более, что кроме вас двоих на этой жилплощади никого не было. Кайф, да и только! Места полно, хоть слона приведи…
Розового…
Как странно тасует колоду судьба. В первый момент возмущаешься, думаешь: «Этот сморчок ее не достоин! Где ее глаза?!» Но проходят годы, и понимаешь, что ты еще худший сморчок. И это новое понимание продолжает пестовать самое важное чувство многих особей мужского пола – жалость к самому себе.
Мы стольким людям наделали гадостей! Мы столько всего разрушили вокруг! Но стоя посреди пустыни, мы, не моргнув глазом, будем продолжать жалеть только себя! Только себя…!
Я часто задавался вопросом – ты из-за квартиры на ней женился…?
Ах, извини, извини…!
Конечно, ты ее любил. Сильно любил…
А убил тогда зачем?
Петюня, я ведь почти все знаю. О причинах знаю почти все, а тонкости такого процесса, как убийство, мне малоинтересны. Я не судья и не оперуполномоченный. Мне не надо собирать доказательства и их рассматривать. Я просто знаю, что ты – убийца!
Полагаю, всему виной твоя непомерная жадность. Анжела давно хотела перевезти к себе сестру из Киева. Она хотела этого, не смотря на то, что в год вашей свадьбы у вас родилась дочка. Наташка. Горячая любовь Анжелы к сестре мешала твоим жизненным планам. И ты никак не хотел делить свою жилплощадь с украинской родственницей.
Хотя, объективно, это далеко не все…
Я не знаю, какие сцены происходили у тебя с Анжелой, но я помню, какая о тебе в районе шла слава.
Петюня, уголовный розыск – это, конечно, романтично, но прежде, чем стрелять, надо хотя бы документы спрашивать. Пару раз тебе сошло. Потом пришлось долго и нудно оправдываться в прокуратуре, но тебя отмазали. Твой начальник почему-то делал на тебя большие ставки. Ну, как же, круче тебя только яйца! А потом, какой начальник откажется иметь при себе верного бультерьера с минимальным количеством мозгов? Особо умных начальство не любит – «подсидеть» могут…
Ну, да ладно. Проблемы на работе кое-как улаживались. Количество трупов сократилось, но выросло количество сломанных ребер и челюстей. Хотя, это уже «мелочи»…
А дома не давали покоя многочисленные телефонные счета за переговоры с Киевом. А, может, и что-то еще? Может, гораздо опаснее телефонных счетов были откровенные разговоры с женой. Анжела, насколько я ее знаю, никогда не относилась к разряду тихонь.
Но наступили дни перемен,
Хитрый охотник взял его в плен
И в зоопарке пасмурным днем
Стал он обычным серым слоном…
Петя, я знаю, когда мой мозг необратимо рассыпался на части. А когда рассыпался твой? Когда начался тот процесс в сером веществе, в результате которого мысль об убийстве жены перестала казаться страшной? Неужели трехкомнатная квартира того стоит?
Все-таки она наверняка знала о твоих делишках на работе. Она наверняка понимала, что тебя уже пора не уговаривать, а лечить.
А, может, она грозилась сообщить, куда следует? Ты знаешь лучше меня ответы на эти вопросы.
Ты успешно форсировал Рубикон собственного сознания, оставив на берегу, позади себя, здравый смысл и остатки человечности…
Анжела была застрелена на улице, между гаражей, недалеко от дома. Пуля, выпущенная из пистолета ТТ, который так и не нашли, оборвала жизнь единственного человека, которого я любил…
Когда по району поползли слухи, я увеличил дозу. Я понимал, что конец близок, но мне было наплевать. А самое страшное, что я на какое-то время поверил твоим слезам на похоронах. Не давала покоя только без вести пропавшая дочь Наташка. Все местные менты, забыв себя, разыскивали ее. И ты был в первых рядах. Интересно, как вписывалась в твою жизненную перспективу пропавшая дочь?
Дружок, я провел годы после Наташкиного исчезновения в наркотическом угаре, а в каком состоянии провел их ты? Самая страшная пытка – пытка неизвестностью. Конечно, ты не любил ее, потому что желанной для тебя она никогда не была. Ты оставался в невыносимом неведении. Ты не знал, что ей известно и кому она может все рассказать. И как ты только не свихнулся?
А может, ты свихнулся задолго до этого? Может, ты тронулся, когда впервые ощутил тепло вороненой стали? Может, ничего романтичнее дымка из ствола калибра 9 мм ты в жизни не видел? Или ты поверил в свою безнаказанность? Поверил так, как никогда не верил в Бога? Поверил истово и самозабвенно?
Прочти Ницше, Петюня: «Сильная вера доказывает только свою силу, а не истинность своего объекта»
Ловлю себя на мысли, что уже не помню, сколько лет прошло со дня убийства Анжелы. Шесть? Семь? Не помню…
А ты знаешь, этих лет было достаточно, чтобы Наташка здорово изменилась. Повзрослела. Похорошела.
Ах, да, я же забыл тебе сообщить, что она жива-здорова. Если можно назвать это жизнью…
Я сейчас перечитал все, что написал и понял, что не сообщил о встрече с твоей дочерью. Извини, я уже не могу в полной мере контролировать себя. Я же деградирующая личность, сам понимаешь…
Смиренно принимаю все твои упреки…. И предвижу твое состояние…
Отвлекусь на дозу, ладно?
Звери смеются, шутят о нем:
«Что за красавец, серый, как дом?»
Слон улыбнулся, слон их простил,
Но, почему-то, слон загрустил…
Я опять его вижу, Петя! Честно тебе скажу – это лучшее, что я видел в жизни. Лучше жить среди слонов, чем ежедневно видеть мерзкие людские хари! Когда я не под кайфом, а это бывает редко, я очень по нему скучаю. И руки сами тянутся к игле…
Он очень мягкий и теплый. И очень, очень добрый… Он никогда не сможет своим хоботом переломить тебе хребет…. А надо бы…
Наташка меня сама нашла. Она считала и считает, что именно я был самым верным другом ее матери. И, видит Бог, она была бы права, не будь я жалкой развалиной.
Она здорово изменилась. Я не сразу ее узнал. И в ней нет абсолютно ничего от тебя. Господь над тобой посмеялся! Ты в курсе, что он большой шутник?
Мы разговаривали с ней почти всю ночь. Я рассказал ей все о себе, а она мне все о тебе. Забавная у тебя жизнь, Петя. Пустая и бесполезная, как гнилой орех.
Я не зря написал, что знаю о тебе почти все. Я даже знаю, где какая мебель у тебя в квартире. Я знаю, какие на тебе были трусы, когда на Садовом кольце ты снял проститутку и привез к себе домой. Ты же это временами практикуешь, причем на халяву. Случай, о котором я говорю, был в начале месяца. Помнишь? Она представилась не то Леной, не то Ларой…
Ты переспал с собственной дочерью, кретин!
Господи, какой же страшный эксперимент она поставила! Каждую минуту она ждала, что ты ее узнаешь. И каждую минуту она ждала пробуждения хоть каких-нибудь чувств к тебе. Ни того, ни другого не произошло. А когда ты, пьяный, захрапел, она обыскала квартиру и нашла тот самый ТТ и золотой браслет матери, якобы похищенный убийцами.
Опять твоя жадность, Петя!
Ты, как опер, должен знать, что без улик ничего не докажешь. Так что тебя заставило хранить в квартире эти вещи?
Господь пошутил со мной, продлив мои дни на достаточно долгий срок. Над тобой же он в открытую смеется! Наташка перепрятала пистолет с браслетом и именно в твоей квартире. Вряд ли ты их найдешь до того, как к тебе придут коллеги с обыском.
Ты еще читаешь мое письмо? Или уже бросился на поиски? Обыск в собственной квартире с целью обнаружения улик против себя. Достойный финал карьеры!
А вот с Наташкой Господь не шутил. Сделав ее свидетельницей убийства матери, отправил ее в другой город, потом вернул в Москву, на Садовое кольцо, на панель… Возможно ли было поступить ей по-другому? Не берусь судить…. Она еще мечтает выбраться из этой зловонной кучи, не понимая, что мечты эти – фуфло!
Однако, в здравом смысле ей не откажешь. Если сама тонешь в дерьме, то почему бы не заставить погрузиться с головой барахтающегося рядом собственного папашку, который по срокам собрался уже оформить ее умершей?
Она не станет воскресать для тебя, Петя. Она будет смеяться поодаль. Она тоже читала Ницше:
«Убивают не гневом, а смехом»
Слышишь ли ты эти убийственные раскаты? Это не гром, это смех!
Ее и Бога…
Что ни говори, удар она нанесла вовремя. Ты ведь уже стал успокаиваться, верно? Выдержка у нее, как у графа Монте-Кристо.
А мне, Петя, если разобраться, насрать на тебя три кучи! Я пишу это письмо не для того, чтобы тебя предупредить. Я даже не знаю, успеешь ли ты прочесть его до ареста. Я просто счастлив сообщить тебе, что помимо меня на земле есть еще одна мразь. Между нами только одна разница – я никого, кроме себя, не убивал…
И вообще, мне уже надоело писать. Все вдруг перестало быть интересным…
Лучше я возьму волшебный ключик и открою дверь в неведомый никому мир, где живет мой розовый друг. Он будет приветствовать меня, трубя хоботом и шевеля ушами. Я приласкаю его и накормлю свежими плодами. Потом он позволит вскарабкаться ему на спину и мы медленно побредем по сказочным джунглям, где не звучат выстрелы, а поют птицы. Может, и на земле есть такое место, вот только я его не нашел. Да, если честно, и не искал…
Милый мой слоник, ты извини,
В жизни бывают серые дни…
Скоро подарит солнце рассвет,
Выкрасит кожу в розовый цвет…
***
Подписи не было. Последний лист был испачкан бурыми брызгами.
- Это кровь? – спросил Федор Кузьминский, старший оперуполномоченный местного отделения милиции, держа в руках исписанные неровным почерком листы.
- Наверное, - отозвался его коллега Максим Одинцов, - судя по тому, что здесь все в крови и мозгах…
- А письмо где было?
- На столе лежало, прямо перед ним. Прочел и сразу снес себе полбашки.
- Из ТТ?
- Нет. Из табельного. ТТ еще ищут. Наташку тоже, да, видимо, зря все это…. Петя сам все закончил…
- А ты помнишь убийство этой самой Анжелы?
- Конечно. Шуму было много, а толку мало.
Сыщики стояли перед столом, около которого лежал мужчина с простреленной головой. Рядом валялись опрокинутый стул и пистолет Макарова.
Именно так решил распорядиться своей судьбой в стенах собственной квартиры оперуполномоченный местного РУВД Петр Бабушкин.
Кузьминский задумчиво посмотрел на бездыханное тело.
- Слушай, Макс, - произнес он, - если в письме правда, то надо этого Вадика Поляковского найти.
- Уже не надо. На территории соседнего отделения сегодня утром в квартире труп обнаружен. Передозировка, судя по всему. Это Поляк и есть…
Друзья переглянулись. Закурив, Кузьминский тихо произнес:
- Уехал, стало быть, на слоне, на розовом…
Москва, декабрь 2000 г. – февраль 2001 г.