Основной источник моего третьвекового существования в Сургуте — зарплата на производстве. Бывал я на инженерных должностях, живал и на вольных хлебах, но недолго, трудовая книжка отражает сей факт с неумолимостью. И хотя ни одной из своих пяти книг я не издал за свой счет, полагая, что самиздат, это уж точно — любительство, мои детища литературного заработка не принесли. За первую в Сургуте художественную книжку «Созвездье фар», которую я готовил не менее шести лет, я рассчитывал в 1992 году получить солидный гонорар. Этого гонорара должно было хватить на половину «Запорожца». Мне повезло — я получил в три раза больше, около 9 тысяч, правда, к моменту выдачи денег на руки гиперинфляция так постаралась, что хватило их мне ровным счетом на две пачки печенья.
Известно, что профессионализм кроме всего прочего определяется тем, что профессионал, так или иначе, живет за счет профессии. В моем случае правильно было бы говорить: профессионально пишущий рабочий, член творческого союза.
Логично предположить, что героя все тридцать лет я искал в рабочей среде. Почему бы и нет? Семьдесят процентов населения Советского Союза были рабочими, более половины моих товарищей имели высшее образование, были женаты, вели добропорядочный образ жизни, все платили профсоюзные взносы, кое-кто даже был партийным. Редкий не имел за плечами приключений, приведших его в конце концов на Север, редкий не пережил увлечения общественной деятельностью, некоторые, как и я, занимались писательством. Никому я не набивался в друзья, не имел привычки напрашиваться в гости, не избегал, но и не искал теплой кампании собутыльников.
Не надо думать, что рабочая среда однородна, сера и скучна. Напротив, порой удивляет, насколько разные люди выполняют производственную задачу, а в свободное время сидят в бытовке, обсуждая поход на автомобильный рынок, подробности ремонта квартиры или дачи, или рецепт приготовления баклажанов.
Объединяет рабочий класс Севера, впрочем, не только рабочий класс, но и многих и многих чиновников одно немаловажное обстоятельство. Называется оно — северные льготы. Тут надо заметить, что районный коэффициент и, так называемые, «северные» у большинства проработавших на одном месте более пяти лет составляют основную часть заработка. В Сургуте северная льгота у рабочих-нефтяников составляет 120%. Чтобы получить надбавку размером в сто льготных рублей, нужно наработать на восемьдесят три рубля с копейками. Или, другими словами, из каждой тысячерублевки, которая лежит в бумажнике северянина, заработаны только 454 рублей 54 копейки, а остальные 545 рубля 46 копеек добавлены государством в виде льгот.
Нечего и говорить, что все или почти все северяне — государственники. К сознанию того, что государство это — все, их ежедневно приучает их собственный кошелек, причем делает это весьма убедительно. «Государственный» тип мышления заставляет их по-особому относиться к выборам. Они голосуют за те партии, которые либо представляют существующую власть, либо обещают вести линию на укрепление государственности впредь. Те, кто не идет на выборы, резонно предполагают, что от их неявки на избирательный участок государство не рухнет, следовательно, можно считать, что они проголосовали «за», то есть, за сохранение теперешних устоев.
Экономически большинство северян-рабочих вынуждены вести денежное хозяйство. То есть иные источники дохода, как-то натуральная добавка от дачи, охоты или рыбалки нерегулярны и ненадежны. Вот счет в банке — это да! Правда, держателей акций «Сургутнефтегаза», «Газпрома», и других приятных обществ среди рабочих крайне мало. Оно и понятно, тогда бы они не работали, а жили бы на дивиденды.
Рабочий класс в северных «палестинах» — надежная машина по выжиманию северных льгот из государства. Даже бандиты, говорят, не трогают работягу. Зачем рубить сук, на котором так удобно сидеть? Гораздо проще обработать заезжего челнока, провести передел добычи многочисленных полулегальных мошенников, начиная от владельца точки по продаже фальсификатов, заканчивая чиновником, который по сведениям наводчиков «ест много тортов».
В среде рабочих на севере много людей культурных, имеющих высшее образование. На одном из очередных ремонтов газоперерабатывающего завода, в комнате для приема пищи собралось 12 рабочих. Из них только двое не закончили вуза. Остальные же могли похвастаться дипломами нефтяного, химического, строительного институтов, двое имели университетское образование.
И рабочая молодежь денег на образование не жалеет. Все понимают выгоду, которую приносит диплом. С дипломом легче двинуться по карьерной лестнице, легче, в случае чего, пережить кризис и найти другую работу.
Большая часть рабочих имеют родственников среди представителей других подразделений предприятия, на котором они работают. Это не «трайболизм» и не рабочие династии, а нечто среднее. Во всяком случае, это явление двояко влияющее на рабочий класс. С одной стороны, оно несколько размывает его интересы, с другой, помогает получать информацию о жизни предприятия, которая порой не то, чтобы скрывается, но как-то не рекомендуется к распространению. В общем и целом, родственные связи хорошо известны администрации.
Наверняка, они ею используются по назначению. Надо ли пустить какой-либо слух, создать общественное мнение, либо как-то повлиять на него — нет ничего удобнее, чем разговор за столом двоих-троих родственников.
Но даже такой, изученный до дыр, послушный и преданный любой государственной идее рабочий класс неудобен для класса правящего. Не зря бродит в массах изречение, приписываемое одному из высших руководителей-собственников Богданову: «Самое вредное для производства, это рабочие». Безусловно, для капиталистического производства это так.
Рабочие вредны, потому что верят государству больше, чем предпринимателю, ведь северные льготы ввел не он. Рабочие вредны, потому, что продолжают надеяться на улучшение условий труда, при сохранении курса руководства на максимальную прибыль, а при случае могут пойти на забастовку. Рабочие вредны, потому что в отличие от автоматических установок, которые можно настроить и ждать запрограммированных результатов, плохо поддаются программированию. Они разные. Среди них встречаются и самостоятельно мыслящие. А самое вредное, что среди них встречаются коммунисты. Коммунист-рабочий — это высшая опасность для капиталиста. Это значит, что коммунистическая идея не «бродит призраком по Европе» с конца еще 19 века, где пусть бы она и бродила еще лет 500-800, а проникла туда, куда и замыслили ее поселить Маркс и Энгельс — в самое для них святое — в рабочий класс.
Это чревато ростом самосознания современных пролетариев, которых создала и создает действительность. Пусть на севере это полу-пролетарии, полу-государственники по чину. Пусть современное высшее образование обходится без диалектического материализма. Пролетариат — естественный продукт буржуазного общества. Оно его создает, и заботится о том, чтобы вокруг не было «книжек-зеркал» — не дай Бог, сам себя познает. Но запретить пролетариату смотреться «в воду» собственной памяти и собственной речи оно не в силах.
Помнит пролетариат и о законе единства и борьбы противоположностей, и о законе взаимоперехода количества с качеством (сиречь числа со свойством), и о законе отрицания отрицания. Помнит и применяет для познания действительности, какой бы сложной она ни была. Благо материалом для этого познания служит как сама действительность, так и собственная мыслящая голова, и родная речь. И не вышибить из его памяти эти великие три закона, не заставить о них молчать. Ты против? Ну, так пойди, умойся, да яичко съешь, — как говорила моя покойная бабушка.
Такая вот диалектика. Конечно, заменить рабочих роботами, которые, как показывают по телевизору, уже почти умеют играть в футбол, пока не реально. Воспользоваться половиной их сущности, купленной на «льготные» деньги реальнее. Вот и пыжатся югорские власти, пытаясь как можно более разнообразить если не качество товаров, то хотя бы вид этикеток и тары. Вот и создают в суровых климатических условиях иллюзию столичной жизни, со всеми ее дорогостоящими прибамбасами. Тут тебе и форумы, и фестивали, культура, туризм, образование, даже, по секрету Вам скажу, Литература. Но о югорской литературе, если читатель мне позволит, я расскажу в следующей статье.