Очередь на таможне, вопреки ожиданиям Мадлен, оказалась невеликой и двигалась шустро. И спустя пятнадцать минут после постановки в её хвост своей красненькой «Пежо» мадмуазель Юнг предъявляла документы улыбчивому молодому человеку в жёлто-зелёной униформе, весьма отдалённо похожего на военного служаку.
Между тем, Петербург, не являясь суверенным анклавом внутри страны, по всему периметру был окружён высоченным металлическим забором, опутанным колючей проволокой, по которой круглыми сутками шёл электрический ток. Пограничные вышки через каждые пятьсот метров, патрулирование с натасканными на оружие и наркотики собаками, КПП на всех ведущих в город автомагистралях, таможня международного уровня в аэропорту, на железнодорожном и речном вокзалах. Если существуют так называемые «закрытые города», то этого скромного тёзку знаменитого культурного центра России можно было бы назвать запечатанным наглухо семью пуленепробиваемыми печатями. Казалось, что ни одна мышь не проскочит на территорию города без удостоверения собственной юркой личности.
Начальник Мадлен – месье Терри Мантелла, главный редактор столичного еженедельника «Унтерфюрунг» – выдал ей доверенность высшей категории. Об этом журналистка узнала от симпатичного таможенника:
– Согласно принятым правилам гостеприимства, гости категории «А» досмотру не подлежат. Наш город доверяет вам! Добро пожаловать в Петербург!
Транспарант с аналогичной надписью – «Добро пожаловать в Петербург!» – красовался над полосатым шлагбаумом, преграждающим въезд. По ту сторону плаката всех гостей радостно встречал притулившийся к пограничной вышке БТР.
Мадлен посмотрела вперёд, но шлагбаум пока не поднимался.
– Ваша контроль-карта. Чтобы её получить, назовите, пожалуйста, имеющуюся у вас сумму наличных денег.
Мадлен назвала – месье Мантелла предупредил её об этом. Таможенник защёлкал клавишами на своём ноутбуке, и через пару секунд его напарник вышел из будки и протянул зелёную пластиковую карточку.
– Держите контроль-карту. Возвращаю ваши документы, плюс даю памятку гостя, выполненную на непромокаемой бумаге. Она послужит вам хорошим сувениром. Вы у нас впервые. Добро пожаловать в Петербург! – повторил молодой человек, а его напарник нажал заветную кнопочку, открывающую дорогу в Рай.
Притормозив сразу же за границей, Мадлен прочитала памятку формата А5, издали похожую на свидетельство о браке. Вообще, она практически ничего не знала о Петербурге, ибо такова была их с месье Мантеллой задумка. Предложив ей эту командировку, начальник взял с Мадлен обещание не читать публикаций о городе в прессе и не искать о нём информацию в мировой виртуальной сети. Главред знал, что Мадлен не обманет его, ибо у этой внештатной журналистки были специфические принципы работы, известные среди коллег и ставшие причиной давнего прозвища Мадлен – Клещ.
Поэтому о городе-рае у неё имелись смутные представления, описываемые фразой «что-то где-то когда-то слышала». Конечно, о том, что в стране вот уже 15 лет проводится подобный эксперимент, знали все, и слухов вокруг него ходило тьма. Истину же мог поведать только самый главный и ответственный человек Петербурга, крёстный отец эксперимента и мэр города – господин Питер Свиммер. Каким образом месье Мантелла договорился об интервью с ним и кто надоумил его предложить эту работу Мадлен – она не знала и знать не хотела. Какой бы интересной не была работа – мадмуазель Юнг всегда оставалась верной своему главному принципу «СВВ», что означало…
Мадлен прочитала написанную готическим шрифтом памятку туристу и улыбнулась.
«Уважаемый Гость города Петербург!
Мы выражаем тебе искреннюю признательность за желание посетить наш прекрасный город и рады приветствовать тебя в нашем Доме! И чтобы твоё пребывание в нём было наиболее гармоничным и комфортным, мы дарим тебе несколько простых правил, которые может соблюдать всякий входящий в наш Дом с улыбкой.
1. Все товары и услуги в нашем городе бесплатны. Валюта, имеющая хождение на территории Европы, в нашем городе не нужна.
2. В товарных центрах и местах оказания услуг тебя могут попросить предъявить контроль-карту для удобства пользования общими благами. Пожалуйста, не отказывай просящему.
3. В случае потери контроль-карты тебе нужно позвонить по телефону 033 и подъехать в контроль-центр за новой картой. В экстренных случаях тебе окажут любую услугу без предъявления карты, и вызовут представителя контроль-центра на место происшествия.
4. Наш Дом любит чистоту и порядок. Пожалуйста, не плюйся просто так на улицах и не сори. Для мусора предназначены оранжевые контейнеры, на каждом из которых написана памятка, какой мусор в него можно кидать, а какой – нет.
5. С любым вопросом ты можешь обратиться к любому жителю города на любом языке мира. Каждый постарается понять тебя и помочь. 80% жителей нашего города свободно владеют французским языком.
6. Если по окончании туристического визита ты захочешь остаться жить в нашем городе, обратись, пожалуйста, в контроль-центр по телефону 033.
Счастливого времяпрепровождения в Петербурге! Наш Дом доверяет тебе!»
Далее стояло «Мэр П. Свиммер» и витиеватая подпись. Мадлен посмотрела на часы и потихоньку двинула автомобиль вперёд, рассматривая окружающую реальность.
Но в ней не оказалось ничего сверхвыдающегося. Метров через триста после пересечения границы последовала официальная табличка «Petersburg», и сразу же начались частные одноэтажные домики, очень похожие на игрушечные. Появились люди, велорикши и гужевые повозки. Люди разложили съедобные дары собственных садов прямо у дороги, и Мадлен снова притормозила, решив проверить в действии пункт 5 памятки туристу.
К лотку с выложенными на нём аппетитными яблоками, сочными грушами, только что свалившимися с дерева сливами, упитанными помидорами и свежей зеленью подбежала девочка лет восьми и закричала по-французски:
– Привет!
– Почём яблоки у тебя? – спросила Мадлен на том же языке, и девочка часто-часто захлопала глазами.
– Тебе чего взвесить и сколько? – переспросила она.
– Килограмм яблок, пожалуйста, – Мадлен потянулась к сумочке за кошельком.
Юное создание легко управилось с ручными весами, протянула пакет с фруктами Мадлен и непонимающе воззрилась на купюру.
– На, держи! Этого хватит? – мадмуазель Юнг подумала, что, может, девочка не умеет считать.
– Мам! Мама! – закричал ребёнок.
Расписная калитка открылась, и появилась молодая мама в косынке и с ручными граблями.
– Мам, объясни тёте, потому что мне она не поверит.
– Привет, чем могу помочь? – обратилась аборигенка к Мадлен, увидела деньги и улыбнулась. – Ах, это… Да, за пару минут пребывания у нас туристы не успевают отвыкнуть от денег. Мой сердечный друг уже подумывает стать нумизматом.
Мадлен хлопнула себя по лбу:
– О, извините, пожалуйста! У вас действительно всё бесплатно? Ради Бога, простите, я наверно обидела вас, предлагая деньги…
– Да нет, что ты! Бери, пожалуйста, яблоки, может, слив возьмёшь? Или, если подождёшь минут пять, Софи соберёт клубники…
Мадлен убрала деньги в кошелёк, а кошелёк в сумочку.
– Спасибо большое… Но я немного спешу. Не подскажете, как мне проехать к мэрии? Адрес – Плас де Люните, дом 3?
– Софи, принеси, пожалуйста, из дома карту города.
Девочка выполнила просьбу, и её мама показала Мадлен, как быстрее добраться до центральной площади.
– Небольшой у вас город… – произнесла вслух журналистка.
– Пятнадцать с половиной квадратных километров, тридцать семь тысяч жителей. С хвостиком, – сказала Софи.
Мадлен хотела вернуть карту, но женщина в очередной раз улыбнулась:
– Бери себе, не заблудишься!
«Тридцать семь тысяч улыбок в секунду» – придумала Мадлен название для своей статьи. Она поблагодарила первых встречных аборигенов и, затолкав кошелёк подальше под сидение, продолжила путь.
Обилие велосипедистов, лошадей и запряжённых в телеги ослов изрядно мешало движению и, пожалуй что, удивило Мадлен. Похоже, что автомашинами тут пользуются исключительно туристы… хотя фургончик, за которым пристроилась Мадлен, явно с местными – красными – номерами. Действительно, бесплатность товаров не отменяет необходимости развозить их по товарным центрам. Интересно, а откуда в городе нефть? Собственная нефтяная скважина с краником в кабинете мэра?
Возникло желание остановиться у газетного автомата и скупить… то есть набрать местной прессы. Но Мадлен остановила себя – рановато. Она взяла мобильный телефон, чтобы позвонить в отель… и усмехнулась. За этот звонок спишется со счёта определённая сумма, ведь номер у неё столичный и оператор сотовой связи – не благотворительный фонд по оказанию помощи первым палестинским тюленям. И таких нюансов, ставящих под сомнение пункт первый памятки туристу, наверняка будет ещё немало. Мадмуазель Юнг уже была практически уверена в том, что Петербург – спонсируемая правительством мышеловка для заманивания наивных туристов и проведения над ними секретных психотропных экспериментов.
– Здравствуй, уважаемый гость нашего города! Тебя приветствует автосекретарь отеля «Водопады» и с радостью сообщает, что сегодня в Петербурге ожидается прекрасная солнечная погода, температура воздуха плюс двадцать пять градусов Цельсия, и это значит, что мы просим тебя посетить всемирно известное Счастливое Озеро и искупаться в его целебных водах…
– Я хочу узнать, что с забронированным на моё имя номером! – попыталась перебить Мадлен, помня, что денежки-то с неба не капают!
– … автобус до озера отходит каждый час с парковочной стоянки возле нашего отеля…
Ну хорошо. Её цель – узнать, где и в каких количествах размещается сыр. Шут с ними, с деньгами, гонорар покроет все возможные расходы.
– Отель «Водопады», секретарь Ева, чем я могу тебе помочь? – наконец разразилась трубка.
– Моё имя Мадлен Юнг. На меня забронировали номер. Проверьте, пожалуйста.
– Всё совершенно правильно, твой номер 403 полулюкс, на двое суток, приезжай, пожалуйста, мы тебя ждём. Желаешь позавтракать или сразу пообедать? Что тебе заказать?
– Я приеду вечером, сейчас у меня работа, – Мадлен секундочку подумала и добавила: – Можно у вас попросить бутылочку «Шато ле Кот де нуар» и триста грамм устриц по-руански к девятнадцати часам мне в номер?
– Хорошо, Мадлен, мы постараемся выполнить твой заказ. Всего доброго, до встречи!
Ну что ж, пусть побегают. Устрицы по-руански готовит один-единственный повар в мире, и он сейчас в отпуске.
А ей уже давно пора на интервью, без всяких отдыхов с дороги и повсеместных искушений тотальной халявой.
Игрушечные домики постепенно сменились четырёх- и пятиэтажными жилыми и не очень постройками. Витрины товарных центров ничем не отличались от обычных, вот только привычных рекламных плакатов с брендами всемирно известных фирм Мадлен не заметила. Плакаты, тем не менее, были: анонсировались художественные выставки, концерты, отели, Счастливое Озеро, парковые ансамбли и театры. Несколько красочных надписей оказались сверхлюбопытными. Например, такая: «Открой дверь. Демонстрация закрытых дверей проходит в Яблоневом саду». Или такая: «Обними любимое дерево».
Петербург действительно оказался крайне зелёным, очень чистым и, можно сказать, душистым городом. Пару раз Мадлен углядела симпатичные машинки-мусоросборники, на которых работали люди в оранжевых майках, а количество деревьев, клумб и лужаек увеличивалось буквально на глазах: люди повсюду копали, сеяли, сажали и поливали.
Другие люди, что не ускользнуло от внимательного взгляда журналистки, фотографировали и рисовали предыдущих. Третьи просто купались в современно украшенных фонтанах или катались в сработанных под старину каретах. Как только Мадлен сталкивалась взглядом с каким-нибудь кучером или велосипедистом, те улыбались и махали ей рукой. В общем – ничего особенного, милый симпатичный европейский городок, просто количество вежливых людей чуть выше среднего. А вот с чего это они все такие вежливые? Вдруг их зазомбировали мерзкие агенты спецслужб своим притворным лицеразрывающим газом?
Когда красненькая «Пежо» подкатывала к центральной площади, телефон мадмуазель Юнг неожиданно ожил.
– Привет! Это Питер Свиммер. Как ты добралась?
Мадлен чуть не поперхнулась дымом безникотиновой сигареты.
– Здравствуйте, господин Свиммер. Я уже подъезжаю к мэрии…
– Прости, что перебиваю, но в моём кабинете сломался кондиционер, поэтому предлагаю нам встретиться в летнем кафе, которое находится, если обогнуть здание слева по Рю Руж и заехать к нему в тыл. Я попрошу, чтобы нас никто не отвлекал от беседы.
Мадлен заметила указатель и свернула.
– Спасибо, через минуту буду на месте.
Честно говоря, ей тоже не хотелось сидеть в душном кабинете спустя три часа пыльной дороги. Добрые ангелы устроили диверсию в кабинете мэра, поломав дорогостоящее оборудование, а кто же будет в этом городишке за фиг сицилийский его чинить?
С парковкой проблем не было – полтора автомобиля на всю улицу. Подхватив сумочку, Мадлен лёгкой походкой направилась к торчащим посреди небольшого сквера бело-фиолетовым зонтикам. Кафе называлось «Лафер де Жуа» и ограничивалось красным деревянным забором ручной работы, с выточенными по его длине петушками. Пластиковых столиков было всего четыре, и за одним из них восседал пожилой мужчина в шортах, майке и бейсболке козырьком назад. За прилавком, выполненным в виде апельсина, продавцов… вернее, работников кафе, не наблюдалось.
– Мэр Свиммер? – поинтересовалась Мадлен, протягивая руку для приветствия.
Мужчина пронзил её взглядом из-под солнцезащитных очков. Химическая блондинка в фиолетовом топике и порванных на уровне колен джинсах. До модели не дотягивала ростом, до молодой мамы – чёткими чертами лица, до француженки – уверенностью в собственных силах. Принцип «СВВ» тщательно скрывался за атрибутами внешней доходчивости.
– Очень рад встрече! – мужчина пожал предложенную руку и показал на широкий пластиковый стул напротив. – Присаживайся, пожалуйста. Что тебе принести?
Мадлен насторожилась. Почему он не стал целовать её руку?
– Грейпфрутовый сок со льдом, если не сложно.
Месье Свиммер встал, подошёл к прилавку-апельсину и что-то там поколдовал, в результате чего перед мадмуазель Юнг появился заказанный сок, а перед главой города – точно такой же напиток. Мадлен с жадностью отпила из трубочки, а мэр снял свою защиту. Теперь, увидев его пристальные серые глаза, Мадлен поняла, кого он ей напоминает – старомодного театрального режиссёра – отца того повара, который придумал устрицы по-руански.
– Как тебе наш Петербург? Уже успела познакомиться с ним? – начал брать интервью мэр, хотя всё должно быть наоборот.
– Совсем нет, я даже в отель не заезжала. Решила сначала сделать дело, а затем уж развлекаться, – ответила мадмуазель Юнг, доставая диктофон из своей сумочки.
– Терри рассказал мне про тебя только хорошее. Это третье интервью, которое я буду давать запредельному журналисту за двадцать лет своей работы…
– Простите, какому журналисту?
– Запредельному, – чётко повторил Свиммер. – Ты наверняка пересекала границу и видела, насколько непросто попасть в наш город.
– Да, и отсюда мой первый вопрос. Я включаю? – Мэр кивнул, и Мадлен нажала на запись. – Зачем такие суровые пограничные меры? Чего вы боитесь? Нашествия туристов? А может, мародёров?
– Сразу четыре вопроса, – улыбнулся Свиммер. – Мадлен, похоже, что ты действительно не знакома с нашим городом даже понаслышке…
– А может, я делаю вид, что не знакома, – Мадлен решила, что пора начинать вести свою игру. Господин Свиммер являлся сильным и мудрым противником – это было и скунсу понятно – но после интервью с боссом шотландской мафии на Мальте ей, как лучшему на свете любителю своей профессии, и сам крысолов не страшен!
– Представь себе, что эти границы установил не я, а правительство той страны, в которой нам с тобой доводится сейчас беседовать. Так что это не мы боимся остального мира, а, скорее, он боится нас. Это и не удивительно – потому что Петербург – единственный в своём роде город, не похожий на все остальные города. Белая ворона, красный пудель, зелёный носорог, керосиновый ёжик – выбирай любую метафору по душе, – Мэр, в свою очередь, отпил сока из бокала.
– А теперь представьте, что границы не будет, и для доступа в город не нужна будет доверенность класса «А». Узнав, что здесь всё бесплатно, в город стекутся нищие и обездоленные со всего мира, а это, по подсчётам Парижской Академии Статистики, более четырёх миллиардов человек. Они сметут Петербург с лица Земли, подобно случайно попавшей на него пылинке, и совсем не испугаются ваших садовников с ножницами, фотографов с камерами и озеленителей с мотыгами.
– Мадлен, ты хорошая журналистка, – теперь Свиммер был похож на говорящую рыбу.
– Я лучшая. Иначе бы я не сидела за этим столиком, – кивнула мадмуазель Юнг.
– Тогда посмотри, пожалуйста, внимательнее. Почему три миллиарда нищих живут за пределами Петербурга, но ты не встретишь ни одного нищего на его улицах?
– Я думаю, все нищие давно покинули Петербург под дулами автоматов правительства.
– Это не так. Представь, как могут появиться нищие в городе, где отсутствуют деньги как класс?
М-да. 1:0 в его пользу. Мадлен зашла не с того боку.
– Милая Мадлен, ты мыслишь категориями человека, живущего в денежном обществе, и ты не сможешь прямо сейчас начать мыслить по-другому. К счастью, это прекрасно понимает правительство, и эксперимент «Петербург» был затеян с целью решить основные общественные проблемы хотя бы на небольшом клочке Земли…
– Пятнадцать лет? – невежливо перебила Мадлен.
– Да, день города 30 апреля, – ничуть не смутился мэр.
– Поздравляю! Жаль, что месье Мантелла не предложил мне командировку месяц назад.
– Спасибо большое, нашему городу круглый год приятно получать поздравления! Так что, Мадлен, бедность исчезнет с лица планеты, как только на всей её территории будет Петербург. А пока они боятся нас – боятся, что эксперимент будет продолжен в других городах, и масса людей потеряет свои прибыли, свой бизнес и свою власть.
– Вот с этого мы и начнём. 15 лет назад я была несмышленой девочкой-переростком, а вы уже стояли у истоков этого дивного города. Как вообще возникла идея отменить в отдельно взятом городе деньги и согласуется ли это с мировой экономической практикой?
Мадлен достала миниатюрный фотоаппарат, и, пока мэр говорил, сделала несколько кадров – главы города в шортах за пластиковым столиком, прилавка-апельсина без продавца, сквера.
– Проще всего ответить на последний вопрос – с мировой экономической практикой это не согласуется потому, что цель капиталистической экономики – получение прибыли. То, что делается у нас – по сути надругательство над экономикой как прикладной наукой и над всем техническим прогрессом как опорой этой науки. А началось всё с того, что 30 апреля 1992 года ко мне в кабинет, а работал я тогда заместителем директора пансионата «Счастливый», зашёл мой 19-летний сын Эдвард. И воскликнул: «Пап, я знаю, в чём корень зла! Он в деньгах!» Я хотел отшутиться и попросить сына не отвлекаться от работы, а устроил я его спасателем на пляж. «Смотри, не утопи кого-нибудь в своей утопии!» – сказал я. Но Эдвард попросил его выслушать, и я это сделал. Как видишь, Мадлен, не зря.
– Считать, что деньги – зло, глупо даже для пляжного спасателя, – обронила мадмуазель Юнг, но Свиммер не замечал её уколов.
– Вот что поведал мне сын. Он спросил сам себя: зачем человеку нужны деньги? И ответил: для выживания, для покупки еды, одежды и прочего. А что случится, если выдавать ему прожиточный минимум не деньгами, а необходимыми вещами? Зачем тогда ему деньги? После этого Эдвард спросил, но уже не себя, а меня: ради чего люди работают? Я ответил честно, что работаю ради денег. Чихать я хотел на этот пансионат и на счастье приезжающих на озеро туристов. Сын продолжил свою экзекуцию: а если бы тебе и всей нашей семье выдавали всё необходимое, и тебе не нужно было бы зарабатывать, где бы ты работал и ради чего? Я сказал, что нигде – лежал бы кверху пузом летом на пляже, а зимой на диване… И тут Эдвард выдал: а вот и нет, пап! Ты бы работал ради счастья туристов нашего Флоренсо…
– Так назывался город до переименования, – вставила Мадлен.
– Да, и я задумался. Этот юнец всё вещал и вещал, и я чувствовал себя засохшим платаном. Он говорил такие банальные и наивные вещи, и, представь, заставил меня усомниться в себе самом! Он говорил, что человек не может ничего не делать. Он утверждал, что большинство людей в мире заняты не тем делом, которым бы хотели заниматься, а всё из-за нужды в деньгах. От неё же люди устают, и их обуревает лень. Отмени мы деньги, убеждал он, и ситуацию в обществе можно было бы вывернуть наизнанку. Потому что духовной эволюции нам ждать ещё Кришна знает сколько Юг, и стоит рискнуть.
Мэр Свиммер достал из кармана носовой платок и вытер пот со лба. Мадлен выдернула из пачки безникотиновую сигарету.
– Ради шутки я попросил Эдварда оформить все его идеи в виде трактата, и оказалось, что я плохо знал своего сына. Спустя месяц он предоставил мне рукопись на 50 страницах мелким шрифтом, в которой расписывался примерный план перехода Флоренсо на безденежный образ жизни. Он и лёг в основу «Декларации Особого Статуса», нашего главного городского документа.
– Как же вы пробили этот план в правительстве?
– Ради шутки я попросил Эдварда выслать свою рукопись заказной бандеролью прямо в Союзный совет…
– Не может быть!
– Конечно, я шучу. Потому что идея подобного «экономического» эксперимента озарила голову не только моего сына, но и тогдашнего главы округа Флоранс, приходящегося мне кузеном.
– Хорошо, месье Свиммер, это – романтическая версия для запредельной прессы. А как всё было на самом деле?
– Милая Мадлен, ты серьёзно считаешь, что наш город – закрытый военный объект, спонсируемый правительством?
– Я не верю в то, что переделывание города инициировалось снизу, а не сверху. Месье Мантелла больше не даст мне работы, если я принесу ему такое гнусное интервью.
– Как бы то ни было, я рассказываю тебе правду, и мои слова легко проверить. Моего кузена зовут Питер Бремен, и он – достаточно известная личность в стране, в отличие от меня.
– Конечно, я слышала это имя, но он уже давно не глава округа…
– Да, он пошёл на повышение и сейчас курирует в правительстве проект «Петербург». Да, да, Мадлен, ты не ослышалась, то, что было экспериментом, в день его 15-летия переименовали в проект. И это, пожалуй, самая грандиозная новость для тебя и газеты месье Мантеллы.
Мадлен сделала большой глоток сока.
– Город, названный в честь живого чиновника. В честь вашего кузена, надеюсь?
– Мадлен, ты даже не читала Декларации! – Свиммер развёл руками в стороны, улыбнулся. – Но это даже и хорошо! Что-то в этом есть… я пока не понимаю…
Мадлен в свою очередь улыбнулась. Она уже почти сравняла счёт и скоро выйдет вперёд.
– Официально Петербург не является городом, и юридически его не существует. Никак иначе мы бы не смогли проводить подобный эксперимент в стране с нормальной экономикой, на планете, где деньги являются парадигмой человеческого общества. Поэтому в документах существует город Флоренсо, который предоставляет возможность Петербургу быть тем, чем он является. Надеюсь, ты прекрасно понимаешь, что деньги отменены лишь внутри города, но мы не можем бесплатно импортировать товары и услуги из внешнего мира. И это – не наша проблема, а проблема всего остального мира. Три четверти Декларации посвящены именно этому – проблемам общения с остальным миром, моментально возникшим у безденежного Петербурга.
– Ну конечно. Мой мобильный телефон. Я звонила в отель, и автосекретарь съел минимум полфунта…
– Прости, что перебиваю, Мадлен, но ты разве не проверила состояние счёта до и после разговора?
Мадлен вытащила свой телефон.
– У моего оператора связи исходящие звонки платные! И этот оператор… я вообще-то не думаю, что у вас в городе есть его представительство, так же, как у вас наверняка нет «Макдональдсов», «Кока-колы» и бутиков Версаче… и я уверена, что…
– Перебиваю второй и последний раз, – Свиммер добродушно взял Мадлен за руку, держащую телефон. – В памятке туристу в пункте 1 написано, что любые услуги в нашем городе бесплатны. В том числе и услуги мобильной связи. Не веришь?
– Не верю, этого не может быть…
– Ты уже второй раз произносишь свою любимую фразу.
Вот чёрт! 2:0. Похоже, она проигрывает. Пора останавливаться и делать антракт. Антракт.
– Расскажите, как вы этого добились. Этого – всего! Как?!
Её удивление выглядело совсем не поддельным. Но она не собиралась отказываться от своих принципов. Просто не стоило ставить лошадей впереди паровоза.
Мэр вздохнул, расслабился и продолжил свой рассказ.
– Расчёт руководства был понятен: подобный засекреченный эксперимент, несомненно, вызовет бурный интерес со стороны сверхдержав и поднимет рейтинг правительства и страны в целом на мировой арене. Поэтому после теоретической разработки Декларации в забытый богом Флоренсо приехал сам президент и выступил перед жителями города, а численность населения у нас тогда приближалась к ста тысячам. Всем был предложен электронный референдум с таким вопросом: «Нужно ли спросить у народа согласие на проведение эксперимента на территории Флоренсо?» И народ, представь себе, ответил – «нет», тем самым согласившись с правительством. Разумеется, каждый житель города уже знал, каковы его жизненные перспективы в случае начала эксперимента. Президент уехал, и мы с моим кузеном при поддержке так называемой Переходной Комиссии в составе десяти человек занялись нашим городом вплотную…
– Результаты электронного референдума были подтасованы? – спросила Мадлен.
– Конечно. Это особо и не скрывалось, потому что сразу же после отбытия президента народ вышел на улицы. И тихий провинциальный городок стал эпицентром недовольства, протестов и провокаций. Всё дело в том, что на переходный период по плану эксперимента отводился один год, и за него мы были обязаны выселить из города всех тех, кто самостоятельно примет решение продолжать жить в обычном государстве – то есть, грубо говоря, ходить на работу и получать зарплату. И люди, разумеется, поняли всё неправильно – будто бы их выгоняют из собственных домов и к тому же отбирают все имеющиеся деньги. И пока мы создавали и налаживали работу центров добровольного переселения, полиция пыталась мирно договориться с демонстрантами. Мы, конечно, ожидали, что часть жителей не оценят сразу и по достоинству наши светлые идеи, но мы не думали, что это будет бОльшая часть.
Мэр сделал паузу, отпил сока.
– Президент пообещал каждому, кто не захочет остаться в городе, адекватные имеющимся квартиру, работу и зарплату. На переселение Флоренсо были выделены огромные средства из госбюджета. И мы столкнулись с тремя личностными качествами человека, которые едва не разрушили весь проект. Качества эти до сих пор не эволюционировали в свои противоположности, иначе бы на нашей планете давно был бы рай. А пока люди не доверяют друг другу, сильно привязаны к материальным ценностям и не хотят брать ответственность за свою жизнь на себя, их судьба будет неблагодарной и безрадостной. Нам предстояло за один год сделать то, чего лучшие из духовных учителей не смогли сделать за тысячелетия. И чтобы добиться успеха, мы прикрылись экспериментом по изыманию денег из общественной структуры.
– И кто же стал вашим духовным лидером? – подала голос журналистка.
– Никакого лидера не понадобилось. Мы поставили всех совершеннолетних граждан перед выбором: остаться во Флоренсо и довериться эксперименту либо продолжить прежнюю жизнь в другом городе. У людей было три месяца для раздумий, при этом мы никого не лишали возможности покинуть город позже. Да и сейчас любой петербуржец может уехать жить куда захочет. Но люди боялись выбора и видели в действиях правительства лишь махинации. Волнения в городе продолжались до тех пор, пока мы не изменили несколько пунктов в Декларации Особого Статуса и не предъявили её народу. Мы сообщили, что те, кто остаются, будут жить в юридически несуществующем городе, не имеющем отношения к государству.
– Но городу быть независимым от государства невозможно.
– Правильно, Мадлен. Обыватели, прочитав Декларацию, покинули улицы, сожгли плакаты и принялись штурмовать центры добровольного переселения. Зато все юристы сплотились в одно юридическое лицо и подали на Переходную Комиссию в Высший Европейский суд. Они обвинили нас в том, что мы творим беззаконие и лишаем граждан их основных прав. Все эти митинги, скандалы и конфликты только тормозили процесс перехода, в результате за один год мы ничего не успели. Город покинуло две трети его коренного населения, и ни один эмигрант не был обманут. Месье Мантелла, кстати, был в их числе.
– Не знала, что он родом отсюда, – заметила Мадлен.
– Я неплохо знал его отца Луиджи, он работал в одном из центров переселения. Самое интересное, моя милая леди, только начиналось. Ибо нас беспокоили не те, кто сделал предсказуемый выбор, а те, кто решил остаться. Именно они должны были превратить Петербург в нашу мечту. Но я, глядя на тебя, снова забегаю вперёд… Потому как большего парадокса, чем существование подобного города в стране с капиталистической экономикой, история человечества не знала. Мы были бы рады забыть о существовании денег навсегда. Но, увы, без внешних торговых связей ни один город не выживет.
– Простите, что снова прерываю вас, – мадмуазель Юнг уже успела заскучать. – Я вижу, что этот проект – не что иное, как подарок правительства тридцати тысячи умным гражданам страны, которые не испугались, что их обманут. Государство тратит огромные деньги для того, чтобы содержать город бесплатных товаров и услуг, и пора бы переименовать его из Петербурга в Альфонс. И это никакой не парадокс, а нелепость и выпендрёж, тайный умысел которого мне пока неизвестен. И, знаете, месье Свиммер, я не уеду отсюда, пока не узнаю его.
– Настоящий профессионал своего дела! – похвалил мэр. – Возможно, Мадлен, я помогу выполнить тебе свою работу и дам любую нужную информацию, но только выводы ты будешь делать сама.
– Отлично. Так что там с торговыми связями, господин мэр?
– Город Флорансо закупает всё то, что не производится в Петербурге, но необходимо ему для выживания. Первые пять лет были колоссально сложными, ведь покинув город, люди освободили множество рабочих мест. Встали все основные предприятия: мебельный и велосипедный заводы, текстильная и фармацевтическая фабрики. И если прокормить сами себя мы ещё с горем пополам могли, то электричество, медикаменты, топливо, большинство товаров широкого потребления первоначально нам предоставляло государство. Полная неразбериха творилась в учреждениях типа школ, больниц и банков, и проще было их позакрывать, чем, например, придумывать, что делать с десятью хирургами, когда в больнице нет ни одного окулиста. Те же банки мы не могли упразднить – но люди снимали со счетов все свои деньги, а те, у кого накопилось достаточно много, не могли решить, как же им жить дальше. Мы устали повторять, что деньги не обесцениваются, что нет никакой инфляции – езжайте в столицу или в соседний округ, живите там и тратьте свои финансы на здоровье! В то же время, предчувствие некой глобальной халявы настораживало многих. Те, кто оставался, запасался продуктами и товарами, будто бы на день «Х» запланировали третью мировую войну…
Мэр сделал очередной глоток и оглянулся на прилавок-апельсин. За ним по-прежнему никого не было.
– Итак, город по-прежнему покупал всё самое необходимое и до сих пор этим занимается. Но поначалу нам было совершенно нечего продавать, и параллельно с организацией переселения мы начали создавать для людей новые рабочие условия. Замечу, что день отмены денег ещё не наступил. Основной проблемой была, разумеется, мотивация – то, чем и зацепил меня мой сын. Мы составили ряд анкет, наняли добровольцев и начали тотальный опрос тех людей, которые уже решили остаться жить в Петербурге. Важно было выяснить, с какой целью они занимаются тем делом, которым занимаются, и готовы ли продолжить им заниматься, если за работу не будет никакой оплаты. И эти опросы вскрыли всю суть нашей проблемы. Оказалось, что люди будто бы запрограммированы на то, что делать должны, но не хотят. Люди страдают и мучаются, потому что кто-то им якобы внушил, будто бы они должны страдать и мучиться! И когда мы спросили – так кто же этот злой гений – большинство ответили «правительство». Второй по популярности ответ – «родственники», а на третьем месте ответ «бог».
Мэр взглянул на Мадлен, но та оставалась невозмутимой.
– Мы упорно и скрупулёзно выясняли у каждого человека, чем бы он хотел заниматься, каково его любимое дело. Мы пообещали, что хирург, всю жизнь мечтающий танцевать, будет танцевать. Мы объясняли детям и подросткам, что их больше никто не будет заставлять ходить в школу. Мы искренне удивлялись, когда заводской рабочий с пеной у рта доказывал, что в гробу он видал эти велосипеды, и всю жизнь хотел стать могильщиком. Только 14 процентов опрошенных ответили, что согласны работать на своих прежних местах без всякой зарплаты, разумеется, при условии бесплатности товаров и услуг. И весь второй год ушёл на создание для людей возможностей делать то, что они хотят, а не должны. На наличии таких возможностей и держится весь эксперимент.
А тем временем близился день «Х», и прозорливое правительство стало сооружать вокруг города электрический забор. Это породило новый всплеск митингов и недовольства, пока до петербуржцев не дошло, что эта мера – для их же безопасности. Да, Мадлен, поначалу действительно боялись мы, но теперь ситуация немного иная.
– Значит, все врачи захотели стать танцорами? Представьте, господин мэр, какой ужас начнётся, когда на всей планете наступит ваш рай.
– Ужас наступит для всех миллионеров и миллиардеров. Скажете, они этого никогда не допустят? – мэр усмехнулся. – Когда нечего накапливать, потому что всё и так есть, когда незачем конкурировать, потому что стоимость товара равна той любви, которая вложена в его производство – это не утопия и, упаси боже, не коммунизм. А что касается танцоров… Мадлен, количество танцоров, мечтающих стать врачами, равно количеству врачей, мечтающих стать танцорами. Нужно просто поменять их местами.
– Расскажите тогда, пожалуйста, про коммунизм. Идея эксперимента близка к идее Маркса о свободном труде.
– Основных отличий несколько. Тот коммунизм, за который ратует товарищ Маркс и прочие подобные теоретики, никогда не будет построен, потому что он основывается на материализме – давно дискредитирующей себя фальшивке, противоречащей идее духовной эволюции человека. Человек не может быть свободным творцом без осознания главной своей мотивации – любви к процессу творчества и радости от того, что он делает. Этого никогда не поймёт ни один марксист и ни один его противник, утверждающий, что человеку нужен денежный стимул для выполнения так называемой непопулярной работы. Мы не можем принудить людей быть уборщиками или рабочими, кладовщиками или грузчиками. Но мы можем, во-первых, не мусорить. Во-вторых, сильно сократить количество общественно-полезных профессий путём изымания элемента денег из структуры общества. В-третьих, компьютеризировать и роботизировать некоторую часть производства и сферу множества услуг. И, в-четвёртых, что на самом деле куда важнее, мы можем развить в людях творческий подход к любой работе, будь то забивание гвоздей, сочинение симфоний или могилокопание. И тогда человек будет с радостью осваивать одну профессию за другой, постоянно ища всё новые и новые возможности для самореализации. Не бывает не интересной работы – бывает фатальная подмена мотивации.
Далее. Мы не отменили частную собственность. Можно владеть вещами и радоваться им, а не завидовать тем, у кого больше, и быть рабом этих вещей. Мы не могли отобрать у людей то, чем они владеют – все те, кто цепляется за вещи, взяли их с собой и уехали в другие города. Остались только ответственные люди, лидеры по своей природе, умеющие организовать работу предприятия и коллектива.
Что до знаменитого тезиса «от каждого по способностям – каждому по потребностям» – то способности человека поистине безграничны. И как ты думаешь, свободный человек или раб способен воспользоваться своим потенциалом более полно? А потребности человека не так велики – и главное, что мы сделали – это дали людям возможность не ограничивать себя ни в чём. Любой человек может приехать в товарный центр на фургоне, загрузить его товарами и увезти к себе домой – абсолютно бесплатно. Мы не обещаем каждому выдать его прожиточный минимум – мы гарантируем человеку максимум того, что он может себе позволить. И вот тут-то и выясняется, что в здоровом обществе без конкуренции этот максимум не имеет никакого смысла.
И ещё – если мы предоставляем человеку возможность заниматься тем, что он любит, его КПД возрастает во много раз по сравнению с КПД труда по какому угодно принуждению. Это же так просто, Мадлен… и так очевидно.
– Тем не менее, нечто общее у вас и у коммунистов есть. Что же вы их так не любите-то?
– Дорогая Мадлен, я повторюсь – материализм не может быть основой как цивилизованного общества, так и внутреннего мира человека. Это ошибка, иллюзия, заблуждение. Отсюда и заблуждение коммунизма – если Маркс хочет общества без эксплуатации и без денег, но на материальной, научной основе, то, извини, Мадлен, все его красивые идеи высосаны из яйца.
Давай я продолжу и перейду к дню «Х» – 30 апреля 1994 года. За две недели до него мы попросили всех жителей города запастись на несколько дней всем самым необходимым, поскольку нам было нужно забабахать маленькую техническую революцию – перевести весь город на электронный контроль, поставить сканеры и наладить карточную систему. Эта система была одним из последних подарков правительства. За три дня мы всё успели, и это были самые тихие три дня в истории нашего города, потому что не работало практически ни одно учреждение, ни один магазин, ни один банк… Функционировали только полиция, скорая помощь и служба спасения, а жители не вылезали из своих квартир. На первое время мы создали товарный пункт при центральном банке, где люди ещё могли обменять оставшиеся деньги на ряд товаров или услуг, список которых был опубликован в местной прессе. И вот 30 апреля в 5 часов утра наш город стал другим. Люди вышли на работу, и город начал функционировать… на 30 процентов своих прежних возможностей. В первый же день наши волонтёры зарегистрировали и снабдили контроль-картами больше половины жителей, то есть около двенадцати тысяч человек…
– При вашей любви к свободе, – Мадлен допила свой сок и обернулась в сторону прилавка. – Эти карточки вызывают у меня наибольшее подозрение.
Тем временем у прилавка появился «продавец» – молодой парень в футболке с логотипом «Лафер де Жуа». Мэр поманил его жестом.
– Мадлен, можно твою карточку?
Парень подошёл и вежливо поздоровался. Свиммер продемонстрировал свою карточку, и Мадлен заметила, что она почти такая же, как её, единственное отличие – в цвете.
– Тебе повторить сока?
Мадлен кивнула, и мэр вручил обе карточки парню.
– Повтори, пожалуйста, нам сока и раздобудь где-нибудь пепельницу. Карточки, Мадлен, увы, нужны. Иначе бы наш современный город не выжил, а их удобство было оценено нашими жителями по достоинству. Нет, нет, на картах нет никакого тайного кредита, ведь у тебя, признайся, мелькнула и такая мысль.
Мадлен улыбнулась и кивнула. «Официант» вернулся, поставил бокалы на стол, поблагодарил посетителей за внимание к этому кафе и отдал контроль-карты их владельцам. Мэр поблагодарил его в ответ.
– Мы называем их «выдавцами», поскольку слово «продавец» для нас потеряло свой смысл. Только что выдавец сделал отметку о двух грейпфрутовых соках на твоей карте. Ты уже заметила, что у тебя карта зелёная – как и у всех гостей города. У меня карта красная, как и у всех жителей города. Есть ещё жёлтые карты – они выдаются тем, кто хочет остаться здесь жить, и проходит испытательный срок в шесть месяцев.
– Что содержится на карте и что нужно, чтобы остаться в городе жить?
– Карта – это и паспорт, и водительские права, и медицинская страховка. На ней информация о тебе и твоей собственности. На ней фиксируется количество взятых в центрах товаров, количество оказанных услуг и их наименование. А также моменты въезда в город и выезда из него, и сумма имеющихся наличных денег. Как ты понимаешь, если петербуржец захочет попутешествовать по стране или по миру, он получает определённую сумму денег из банка.
– Сколько?
– Десять тысяч евро.
– То есть я могу получить эти деньги, выехать за пределы города, на следующий день вернуться, прийти в банк и сказать, что я снова хочу выехать. И получить следующие десять тысяч.
– Можешь, будь ты петербуржцем. Правда, в банке тебе зададут ряд очень интересных вопросов. В электронной базе данных останется отметка о дате выдачи тебе туристической субсидии.
– Можно ли подделать контроль-карту или взломать систему? Бывали ли у вас махинации с деньгами?
– Теоретически подделать и взломать можно всё, что угодно, но не забудь, что наша электронная система контроля – разработка секретной службы безопасности правительства. Что касается махинаций, то об этом много писали в газетах. Предлагаю тебе ознакомиться с ними самой, а нам вернуться ко дню «Х».
– Да, господин Свиммер, вы сказали, что люди благополучно вышли на работу. Вы хотите сказать, что люди добровольно вышли на работу, зная и понимая, что зарплаты они больше не получат?
– Совершенно верно, Мадлен! Звучит дико, не правда ли? Тем не менее, это случилось.
– И как? Десять окулистов и ни одного хирурга? Десять садовников и ни одного электрика?
– Конечно, милая моя, на сбалансирование системы ушли годы. Поначалу всё было примерно так, как ты сказала. Но главное случилось – люди начали избавляться от ложной мотивации. И поначалу городу было очень тяжело, мы не жили, а действительно выживали.
– Меня интересует, какие службы не работали. Какие у людей самые нелюбимые профессии? Ведь ваш опыт в данной области поистине бесценен, поскольку он первый и пока единственный в мире.
– Угадай с трёх раз и всё равно не получится! – улыбнулся мэр. – Ты права, опыт бесценен, но ты учитывай и контингент тех людей, которые остались в городе. Я бы не сказал, что это контингент усреднённых обывателей.
– Мне кажется, что представителей грязных, чёрных профессий вам не хватало и наверно не хватает по сей день. И ещё… работников не из сферы обслуживания, вроде программистов, бухгалтеров… нет, бухгалтеры вам не нужны, хотя постойте-ка. Вы упомянули внешнюю торговлю, этим-то кто у вас занимается?
– Я отвечу, но сперва о профессиях. Вы ни за что не догадались бы, что нам не хватало и не хватает до сих пор учителей и преподавателей, даже не смотря на местную реформу системы образования. Нам также не хватало строителей и архитекторов, рабочих на стройках. И, конечно же, работников жилищно-коммунальной сферы. Слава Богу, у нас не мегаполис, и у тридцати процентов жителей – частные дома и свои собственные удобства.
– Хм, забавно, да… – Мадлен задумалась.
– Ну, в мегаполисе подобные эксперименты пока невозможны. Мебельный завод пришлось закрыть и потихоньку переоборудовать, сейчас там театр, кинотеатр и аквапарк. Известная в стране фармацевтика Флоренсо также приказала долго жить. Зато велосипеды и велокэбы мы по-прежнему делаем и успешно продаём за пределы, ну и с одеждой проблем нет, оказалось, что каждый десятый наш житель – прирождённый модельер!
Мадлен принялась за вторые двести грамм сока.
– О внешней торговле, – мэр поддержал её. – Этим занимается единственная коммерческая фирма в городе – «Флоренсо продакшн», я числюсь её генеральным директором, а мой сын Эдвард, ты не поверишь, – моим заместителем.
– Самые ярые противники денег по-прежнему работают с ними? Вот в чём заключалась ваша хитрость! – понимающе закивала Мадлен. – Вы с Эдвардом уже миллионеры и давно купили этот городок с потрохами.
Мэр громко расхохотался, прикрывая рот ладонью, и хохотал с минуту.
– Прости, дорогая, я не хочу обидеть тебя своим смехом…
– Я не дорогая, я бесценная, – отпарировала Мадлен.
Мэр рассмеялся ещё громче, едва не упав со стула. Подошёл выдавец и поставил на стол пепельницу в виде хрустальной туфельки. Мадлен достала свои противно пахнущие курительные палочки.
– Наша фирма… – мэр потихоньку обретал возможность речи. – Наша фирма содержит лучших сотрудников по продажам, поскольку она единственная… Лучших и самых бескорыстных на свете, ведь все вырученные деньги идут на благо города, на закупку всего самого необходимого для него. Да, закупкой занимаемся тоже мы. Фирма одна, но два здания, два больших офиса.
– Что вы покупаете, я примерно представляю. А что вы продаёте, кроме велосипедов?
– Памятки туристу.
– Шутите?
– Ни капельки! Эти памятки – главная фишка нашего города. Наши жители делают их из различных материалов, начиная от бересты и заканчивая драгоценными камнями. Каждая такая памятка ручной работы – единственная в своём роде. Жители дарят их городу, а город выставляет на европейских аукционах. Недавно на аукционе в Париже была продана самая крошечная памятка туристу – выгравированная на золотом кольце нашим знаменитым мастером по прозвищу Правша. Её купил один из наследников Толкиена за полмиллиона евро.
– Хорошо, что ещё? На одних памятках в рай не въедешь.
– Ты, как всегда, права. Каждый житель может помочь городу, принеся или привезя что-то в наш офис продаж. Это дело сугубо добровольное, и люди несут урожай, одежду, старые вещи, приборы. Художники несут картины, писатели – рукописи, музыканты – симфонии и песни, дизайнеры – своё портфолио. Всё это принимают наши менеджеры, а потом мы собираем совет и решаем, куда что лучше пристроить. А официально – на продажу идёт коллекционная одежда, некоторые продукты питания, фирменные ножи и другое холодное оружие, сувениры, цветы, посуда, изделия из стекла, ковры…
– По сути, люди таким образом зарабатывают для города деньги, на которые он закупает товары, которые эти люди бесплатно получают в магазинах. И это всё, чего вы добились? – Мадлен усмехнулась, глядя на бесшумно наматывающий сантиметры плёнки диктофон. Затем она взяла фотоаппарат и попросила попозировать парня странной профессии «выдавец».
Вернувшись за столик, она надеялась, что господин мэр поперхнулся её вопросом и благополучно успел прокашляться.
– Город закупает очень немного товаров, к тому же, основной источник дохода у нас другой – и это туризм. Существует также благотворительный фонд «Петербург». Милая Мадлен, я хотел бы тебе показать, что истинная цель эксперимента – вовсе не бесплатность товаров…
– А накопление денег в одной конкретной фирме. И сколько стоит въехать в ваш город? Сколько месье Мантелла вам заплатил за доверенность категории «А»? Сколько стоит остаться в городе на шесть месяцев? Месье мэр, этот город – фальшивка. И благодаря тому, что я ничего не знала о нём, я это быстро поняла. Просто уверена, что ваши газеты и телевиденье поют вам дифирамбы и славят Петербург каждые пятнадцать минут вместо рекламы, – Мадлен встала из-за стола и вошла в роль. – Поразительное достижение! Высокодуховные граждане! Город-рай! Город будущего!.. Смешно.
Она встала, взяла свою сумочку и диктофон со стола.
– Сядь, пожалуйста.
Мэр произнёс эту фразу так же вежливо, как и предыдущие тысячу… но совсем другим тоном, не терпящим возражений.
– Мадлен, ты можешь делать любые выводы из той информации, которую я тебе предоставляю. Позволь мне не поддаться на твои эмоциональные уловки, и пусть каждый мой ответ породит десяток новых твоих вопросов. Продолжим.
Он не спрашивал, а утверждал. Конечно, Мадлен села и полным недоверия взглядом окинула крепкого лысеющего коротышку, возомнившего себя новым мировым реформатором.
– Въехать в наш город стоит десять тысяч евро, а доверенность категории «А» выдаётся лично мной совершенно бесплатно. Ты могла бы провезти в Петербург наркотики или миномёт. Чтобы остаться на испытательный срок, нужно подать заявку в контроль-центр и заплатить шестьдесят тысяч – по десять за каждый месяц. В основном к нам приезжают духовные лидеры различных конфессий и сект, юродивые и паломники. Много шарлатанов. Это очень глупо, – Свиммер саркастически усмехнулся. – Ибо попытки сделать из Петербурга коммуну или ашрам проваливаются одна за другой, в основном по причине духовного материализма, процветающего в головах так называемых гуру.
– Но я видела в городе храмы. Полагаю, от официальной религии вам избавиться не удалось?
– А такой цели и не ставилось. Любой верующий имеет право ходить в свой храм, не так ли, Мадлен?
– И жертвовать своему богу всё вплоть до последней рубашки. Поскольку денег нет, люди, скорее всего, буквально так и поступают. Или местная церковь ведёт отдельную от города внешнюю торговую политику?
– Она попыталась. Мадлен, мне кажется, что тебе нужно было бы приехать сюда десять лет назад. Тогда у нас процветали мошенничество, кражи, попытки вести нелегальную деятельность… поскольку далеко не все оставшиеся в городе люди имели искренние и добрые намерения. Проныр и хитрецов хватает везде. И расследовать подобные дела – твой насущный хлеб. Вот представь себе, как круто обломались попы! Постепенно все желающие нажиться за чужой счёт уехали из города и прокручивают свои дела на привычной экономической почве.
– И преступности совсем не осталось?
– В переходный период её было на порядок больше, чем до и после него. Сейчас самое громкое преступление – это пластиковый стакан, брошенный мимо урны каким-нибудь русским туристом. Хотя раз в две-три недели случается кража домашних животных, а месяц назад в литературном клубе подрались два писателя. При том при всём у нас большой штат полицейских, которые по причине отсутствия криминала занимаются всем, чем хотят, начиная от коневодства и заканчивая ролевыми играми. Кстати, у нас прекрасно развит спорт, среди петербуржцев есть призёры последней Олимпиады и чемпионы мира.
– Можно ли сделать у вас карьеру?
– А что такое карьера, Мадлен? Восхождение по служебной лестнице с целью получения всё большей власти и больших денег. Такой карьеры у нас, конечно, не получится. Всё происходит немного иначе. Приведу пример. Любой человек, даже мусорщик или цветочник, может прийти в мэрию и сказать: «Хочу стать мэром Петербурга!» «Хорошо!» – отвечают ему. Кандидат проходит собеседование и ряд тестов. В случае успеха он становится моим помощником на три месяца, после чего сам понимает, хочет ли он на самом деле стать мэром или нет.
– Я не хочу стать мэром, я уборщица в магазине и хочу стать его директором. Что мне для этого нужно сделать?
– Сперва ответить самой себе на вопрос «Зачем ты хочешь стать директором товарного центра?» а затем пройти собеседование.
– Но если я прошла и тесты, и испытательный срок, кто решает, что будет со мной дальше и что будет с предыдущим директором?
– Вы вдвоём и решите. Но совета можно спросить у любого сотрудника фирмы.
– Хорошо, я стала директором, могу ли я уволить весь штат и набрать новый?
– На здоровье. Сможешь, глядя в глаза каждому человеку, сказать, чем он тебе так не понравился и почему ты его увольняешь с любимой работы?
– Может ли подчинённый пожаловаться на начальника?
– Да, в центр профсоюзов при мэрии. Скорее всего, начальнику помогут найти другую работу, возможна ошибка в профориентации.
– Часто ли прогуливают работу?
– Такого понятия у нас нет. Любой человек может не выйти на работу без объяснения причин. Но он прекрасно понимает, что его обязанности придётся выполнить кому-то другому. Например, директору придётся помыть полы в офисе. Или окулисту придётся делать хирургическую операцию. Мадлен, свобода равна ответственности. Прогуливать можно только ту работу, которую не любишь.
Мадлен допила второй сок. У неё была ещё уйма вопросов, и блокнотом для их запоминания она не пользовалась.
– Вы упомянули про спорт, и, наверно, все жители ведут здоровый образ жизни. Проблем с алкоголем, наркотиками, сигаретами у вас нет? Также меня интересует оружие.
– Есть ряд товаров, которые можно получить в бесплатную аренду в специализированных товарных центрах, предварительно сделав заявку и пройдя собеседование…
– Я поняла, это рай для психологов! – перебила мадмуазель Юнг. – Кстати, мой прадед был известным психологом!
– Чтобы проводить собеседование, не обязательно быть психологом. А в список спецтоваров входит и оружие, и наркотики наряду с недвижимостью, автомобилями, землёй, драгоценными камнями и металлами. Что до алкоголя, то остались только отечественные вина. Сигарет в городе практически нет и, разумеется, мы не закупаем подобные товары.
– Даже таких? – Мадлен ткнула пальцем в свою пачку.
– Тем более таких. Ещё раз напомню тебе, что город закупает только самое необходимое…
– Хорошо, я хочу новый цифровой фотоаппарат, – Мадлен достала свой. – Вот такой. Петербург не видится мне городом высоких технологий, значит, вы закупаете фотоаппараты за пределами. И это не предмет первой необходимости.
– Некоторые известные фирмы, например, «Canon», дарят нам свою продукцию. И для них это – не убыточно, а, наоборот, престижно – в своей рекламе они могут похвастаться тем, что их товары лежат на полках товарных центров Петербурга.
– Заплатив десять тысяч за въезд в город, я набрала товаров в ваших центрах на сумму, в два раза большую, выехала из города и продала их. Или вы опять скажете, что времена подобных кунштюков уже прошли?
– Ты забыла про контроль-карту, милая моя авантюристка! Любой выдавец, если захочет, увидит на мониторе список твоих товаров за один день, за неделю, за всё время пребывания в городе. База данных по городу едина, и любой работник контроль-центра видит то же самое, что и выдавец. Более того, любой человек, подключившийся к базе данных, может узнать информацию о любом владельце контроль-карты. И если ты, заезжая столичная туристка, берёшь десятый фотик за месяц, имея полное на это право, то тёплым летним вечерком к тебе наверняка придёт в гости сотрудник контроль-центра и проведёт с тобой беседу об иллюзии материального богатства.
– Тогда ограбление. Под видом честного человека я въезжаю в город, захожу в товарный центр, набираю товаров, а выдавца вырубаю уколом снотворного. И засовываю контроль-карту ему в одно весёлое место!
– Попробуй, – улыбнулся мэр.
Мадлен хмыкнула и надолго задумалась. Свиммер некоторое время не мешал ей, а затем произнёс:
– Сейчас ты думаешь о том, что любая электронная система контроля может дать сбой, и тогда в городе наступит хаос. Знаешь, я дам тебе необычный совет, Мадлен. Вместо того, чтобы предлагать месье Мантелла интервью со мной, попробуй написать развёрнутую аналитическую статью про Петербург. Ты неплохо рассуждаешь о том, что было бы, если бы случилось то-то или то-то. Опиши все свои сомнения. Лучше, конечно, тебе пожить в городе хотя бы пару недель. Каков срок сдачи материала?
– Это не ваше дело, господин мэр, извините. Я сама решу, что мне делать с этим, – Мадлен потрясла диктофоном. – И следующий вопрос будет по теме. Насколько неинтересно быть журналистом ваших газет? И что показывают у вас по телевизору?
– Всё познаётся на опыте, не так ли?
– Не заманивайте меня в свою мышеловку, господин Свиммер! Я вас умоляю.
– Ты можешь стать маргинальным журналистом, Мадлен! Будешь писать фельетоны в «Петербуржские уши» о том, зачем достопочтенному месье Крюгеру пятнадцать фотоаппаратов и почему многодетная мадам Хроменшталь выезжает из города три раза в день в одно и то же время. А телевизор… да, возьми в банке денег, купи за пределами города тарелку, поставь её на балконе и смотри на здоровье, только зачем тебе это в Петербурге, если есть во всём мире? Городу хватает одного канала для местных новостей, культуры и спорта. Проблем с культурным досугом нет. Мировая виртуальная сеть, междугородняя и мобильная связь бесплатно, по договорённости с соответствующими компаниями. Можешь проверить свой счёт.
– Но у меня тариф…
– Ты звонила через две восьмёрки, верно? Это единый местный тариф. Такая же связь с другими городами страны. Есть лишь одно исключение – если ты захочешь выехать из города не на автомобиле а, например, на поезде. Билет до пункта назначения тебе выдадут в том же офисе, где занимаются туристическими субсидиями, и стоимость билета вычтут из твоих десяти тысяч. И, конечно, ты не можешь выехать из Петербурга сразу же в другое государство, как и въехать в него из какой-нибудь Польши. Все международные трассы и самолёты пролетают мимо!
Свиммер добродушно рассмеялся. Но для мадмуазель Юнг эта беседа не казалась такой уж лёгкой и непринуждённой. Она посмотрела на свои часики и лукаво улыбнулась.
– Знаете, господин мэр, я была не права. Простите. У меня к вам ещё много вопросов, но я не хочу их задавать. Если вам не трудно встретиться со мной ещё раз завтра вечером, я буду вам крайне признательна.
– Хорошо, Мадлен, я почти согласен, но мне необходимо позвонить, – Свиммер достал мобильник и отошёл с ним к ближайшей липе.
А Мадлен, убедившись, что денег на переговоры с отелем она действительно не потратила, глянула на себя в зеркальце и надела полупрозрачные очки. Мэр вернулся к столику через минуту.
– Последний вопрос на сегодня, – Мадлен взяла диктофон в руку. – В чём же подвох, месье Свиммер? Что в вашем рассказе – ложь?
– Ты это сама поняла, – мэр развёл руками. – Жители верят в бескорыстие управленцев, а те ведут внешнюю торговлю и богатеют, отдавая городу лишь жалкие крохи.
– Замаскированный тоталитаризм в небольшом европейском городе. И вы не боитесь открыто об этом заявлять?
– Не боюсь, Мадлен. А почему – ты догадаешься. Ты умная девочка.
Мадмуазель Юнг выключила диктофон.
Принцип «СВВ» расшифровывался так: Сомневайся Во Всём. Так учили её на факультете журналистики. А жизненный опыт научил её сомневаться прежде всего в том, чему её учили на факультете журналистики. Все, кто говорят «я никогда не лгу» – искусные вруны. А правду говорят немногие, и они никогда не будут доказывать тебе, что говорят правду, подобными фразами.
– Завтра вечером, с шести до семи, я снова в твоём распоряжении, – добавил мэр.
– Всего доброго и спасибо за интервью, – Мадлен развернулась и поспешила к своему авто.
До бутылочки «Шато ле Кот де нуар» и устриц по-руански оставалось чуть более двух часов. А кушать уже хотелось, и совсем не в компании мэра – это во-первых, а во-вторых, Мадлен жаждала немедленного опыта знакомства с городом. Если девочка Софи, удивившаяся банкноте, вызвала лишь недоумение, то мэр своими детскими россказнями раскачал ментал Мадлен до состояния неадекватности средней степени.
Она не стала уезжать с Рю Руж, притормозив буквально через два перекрёстка и через пару секунд ворвавшись в первое попавшееся заведение под вывеской «Закусочная У Потного Бадди».
Его милое простенькое нутро оказало отрезвляющее действие, а на отсутствие посетителей Мадлен было наплевать, потому что в роботизацию таверн и пельменных мадмуазель Юнг, разумеется, не верила. Эта закусочная представляла собой до безобразия крошечное помещение, в котором с трудом умещались пять круглых деревянных столиков, на стенах висели абстрактные пейзажи вперемешку с весёлыми натюрмортами, а потолок был утыкан перевёрнутыми подсвечниками, намертво приделанными к нему.
Мадлен присела и открыла клеёнчатую папку с меню. В этот миг дверь в задней стене открылась, явив девочку в кокошнике и ярком белом фартуке с красной надписью на английском языке: «Sweaty Buddy».
– Добрый день, я рада тебя приветствовать в нашей чудесной закусочной! – девочка достала блокнотик и ручку. – Будешь ли что-нибудь брать или ты хочешь заняться своими делами?
– Пожалуй, возьму. Порцию «Мальцони», салат «Эскузано» и вишнёвый компот. И парочку кремовых пирожных.
Официантка записала и собралась уходить, но Мадлен жестом остановила её.
– У меня к тебе будет необычная просьба. Поможешь мне?
– Конечно, помогу, – девочка улыбнулась, спрятала руки за спиной и наклонила голову.
– После того, как я поем, я хочу пообщаться с кем-нибудь из взрослых. Я имею в виду, из жителей Петербурга. Сможешь ли ты найти для меня такого человека, который готов уделить мне хотя бы час своего времени?
– Конечно, найду… как тебя представить?
– Мадлен Юнг, свободный журналист. Спасибо.
Девочка убежала, и через три минуты принесла заказ. Она попросила карточку Мадлен, увидела её зелёный цвет, но сделала вид, что этот факт ей безразличен.
За то время, пока Мадлен уплетала за три щеки свой обед, ни один человек не вошёл в помещение закусочной, а как только Мадлен сделала последний глоток компота, вновь появилась девочка-официантка.
– Наша закусочная благодарит тебя за вкусный обед и дарит этот значок на память, – и девочка приколола сувенир к топику Мадлен.
«Посетитель Потного Бадди» – было написано на значке красным цветом по белому фону.
– Ты выполнила мою просьбу? – добродушно спросила мадмуазель Юнг.
– Да. Я смогу уделить тебе час своего времени, – девочка села на стул рядом, сняла кокошник и положила его на стол.
Из задней двери вышел молодой человек в таком же фирменном наряде, как у официантки, забрал грязную посуду на поднос и сказал «Спасибо».
– Меня зовут Кэриэн, можно просто Кэрри. Я внимательно…
– Извини, но сколько тебе лет? – Мадлен не спешила доставать диктофон. – Понимаешь, мне нужен человек, который жил в этом городе ещё до того момента, как он превратился в Петербург.
– Я жила. Мне 28, просто я выгляжу на 13. И голос детский.
– Прости, Кэрри, но я тебе не верю, ты меня разыгрываешь, – Мадлен встала и подхватила сумочку.
– Нет, я говорю правду. Моё тело перестало расти в 13 лет. Это очень редкий недуг, называется болезнью Аарона-Моха. Нас всего двое таких в мире, есть ещё мальчик Усаги, из Японии. Мы с ним переписываемся.
– Но ты не карлик, – Мадлен села обратно и непонимающе захлопала глазами.
– В том-то и дело. Моё тело перестало не только расти, но и стареть. Но я практически неизвестна миру, а вот Усаги – почти национальный герой. Ему очень трудно быть популярным и постоянно исследоваться всякими врачами. Боюсь, они его до могилы доведут, – и Кэриэн прыснула в ладошку, как ребёнок.
– Нет, Кэрри, этого не может быть! – произнесла Мадлен и осеклась.
Дело в том, что наряду со своим пресловутым принципом «СВВ» она пользовалась и его следствием, гласящим, что самое невероятное объяснение всегда оказывается верным. Если Кэрри не врёт, то дружище Свиммер со своими байками может покурить в сторонке.
– Я внимательно слушаю тебя, Мадлен, – пепельная блондинка со светлым личиком и взглядом испепеляющих серых глаз светилась и переливалась всеми цветами радуги.
– Ну хорошо, давай попробуем, – Мадлен включила диктофон. – Я приехала в ваш чудесный город, чтобы расспросить его простых жителей о тех трудностях, с которыми вам пришлось столкнуться на нелёгком пути перехода к новому образу жизни. Я буду обращаться к вам как к взрослой женщине, поскольку вы таковой и являйтесь. Вы готовы?
Кэриэн кивнула несколько раз. Мадлен не могла не улыбнуться в ответ.
– Так какова, на ваш взгляд, самая большая трудность? Через что вам пришлось пройти?
– Самая большая трудность, Мадлен, это разрушение рабских оков, которые связывают тело человека с повелевающими его разумом традициями и стереотипами. Например, такими, как «любая работа должна быть оплачиваемой». Или «конкуренция – лучший стимул к повышению производительности труда». Или совсем уж глупые – «деньги дают власть, свободу и уверенность в завтрашнем дне». «Семья – единственно возможная ячейка общества». «Иисус Христос – единственный Бог»…
– Эээ… Стоп, стоп, стоп. Кэриэн, но весь мир доказывает, что эти системы работают.
– Да, – легко согласилась собеседница. – Работают или плохо, или очень плохо. Чаще делают вид, что работают хорошо, усыпляют бдительность обывателя и уводят его по проторенной дорожке в ад. Самая большая трудность – преодолеть навязанные фальшивые истины и найти свои собственные путём проб и ошибок. Именно с этим я столкнулась в первую очередь, когда решила превратить Флоренсо в Петербург.
– Что значит вы решили? – почти удивилась Мадлен.
– А ты разве не знаешь? – в свою очередь удивилась Кэрри. – Мой отец – мэр Петербурга.
– Так.
Мадлен тряхнула головой, ничего не понимая. Кэрри, конечно, шутит. И ещё эта дурацкая байка с возрастом!
– Прости, если для тебя это – откровение, – серьёзно сказала девочка. – Но ведь город назван в честь моего отца, хотя на самом деле всю основную работу сделали мы с братом…
– Эдвардом? – вырвалось у Мадлен.
– Да, Эдвардом! Значит, ты всё знаешь, и меня разыгрываешь! – и Кэрри подмигнула левым глазом.
Мадлен медленно добыла из сумочки свой фотоаппарат, встала и, не видя возражений, сделала пару десятков кадров закусочной и Кэриэн. Затем включила режим просмотра и показала девочке фотографию Свиммера.
– Вы знаете этого человека?
Кэрри сдвинула брови и замотала головой.
– Тогда объясните, кому мне верить. Этому человеку, выдающего себя за вашего отца, или вам, выдающей себя за его дочь.
Лицо Кэриэн перестало лучиться и сделалось напряжённо-задумчивым. Она закусила губу и долго разглядывала изображение Свиммера.
– Мадлен, можно показать это маме? Она там, на кухне, – Кэриэн указала на заднюю дверь.
– Хорошо, покажи.
Девочка вернулась с фотоаппаратом спустя минуту. Выражение её лица не изменилось.
– Мадлен, всё очень странно… Это не мой отец, хотя он похож… этот человек похож на него. А кому из нас верить, тебе придётся решать самой.
– Если вы познакомите меня с вашим настоящим отцом, тогда всё станет ясно, – сказала Мадлен. – Впрочем, завтра я вновь встречаюсь с… с этим мэром. В шесть вечера.
– Сегодня вечером я поговорю с отцом и расскажу о тебе…
Мадлен вытащила из портмоне свою визитку и протянула Кэрри.
– Позвоните мне на мобильный, хорошо? Если удастся организовать встречу с ним завтра до шести вечера, я буду вам крайне признательна!
Мадлен подумала насчёт того, стоит ли звонить месье Мантелле. И пока решила этого не делать – она взрослая девочка и разберётся во всём сама.
– А сейчас я бы хотела вас немного поспрашивать, – добавила она.
– Да, – Кэрри была готова.
– Изложите, пожалуйста, свою версию превращения Флоренсо в Петербург. Как вы до этого додумались?
– Идею подал мой брат Эдвард. 30 апреля 1992 года он зашёл в кабинет к отцу. Мы с папой в тот момент были вместе, он показывал мне проект нового корпуса пансионата «Счастливый», где тогда работал. Эдди зашёл неожиданно и с порога воскликнул: «Пап, я знаю, в чём корень зла! Он в деньгах!»
Мадлен вздрогнула. Она захотела прервать рассказ Кэрри, но одумалась. Узнать, кто её обманывает, она ещё успеет. Интуиция подсказывала, что дело нечисто, а эта странная Кэрри… они что, сговорились со своим мифическим папочкой?
– Мой брат работал спасателем на пляже, он считал, что нашёл своё призвание. За полгода до упомянутого мной дня он вытащил меня из воды, когда я тонула. Я потеряла сознание и упала с надувного матраса, а Эдди вовремя это заметил, вынес меня на берег и откачал. Врачи посчитали, что после маленькой клинической смерти у меня и началась моя болезнь. Они пытаются исследовать меня и ищут какие-то отклонения в физическом развитии, но они ищут не там, поэтому ничего не находят.
– А как вы сами объясняете? – Мадлен разглядывала девочку-подростка, говорящую абсолютно серьёзными взрослыми фразами, и ничего не пыталась понимать.
– Я считаю, что оковы, связывающие моё тело с разрушительными явлениями человеческой жизни, в момент моей смерти исчезли. Но зачем-то меня вернули в прежнее тело – тогда, будучи юной, я этого не могла объяснить. Сейчас я знаю, зачем – чтобы создать Петербург. Это моя миссия, моё призвание – жить здесь и заботиться о самом чудесном городе во Вселенной.
– Вы на самом деле не стареете?
– Да, моё тело молодо и здорово. Но это не значит, что я не могу простудиться, или со мной не может произойти несчастный случай. Бессмертия на уровне формы не существует.
– У вас иммунитет против психической агрессии?
– Да, Мадлен, ты почти точно сформулировала.
– Вы – просветлённый человек, как Будда, как Иисус?
– Я не могу о себе так сказать. Просто я живу чистой жизнью… жизнью в её первозданном виде. Поэтому я сама себе удивилась, когда прекрасно поняла идею брата. Я сказала ему: «Мы сможем преобразить наш город и показать людям возможность жизни». Понимаешь, Мадлен, меня с раннего детства не покидало стойкое ощущение того, что люди на самом деле не живут. Они совершают какие-то поступки, бегают туда-сюда в поисках счастья, зачем-то копят деньги, мечтают о сексе и вечно хотят любви. Я не могла допустить, что Бог велел людям жить именно так. Я также не хотела верить в то, что люди глупы – ведь Бог не глуп, а каждый человек – по сути Бог. Ведь дело в том, что мы на этой планете, в этих телах – всего лишь гости, и мы пришли лишь пользоваться благами природы, а присваивать их себе – в высшей степени неразумно… – Кэрри сделала паузу. – Ну вот, так оно и началось. Мы с братом всё это придумали, этот город-рай, и мы назвали его в честь нашего отца. Нам удалось убедить его сыграть нужную роль, потому что без поддержки правительства такие проекты, как этот, невозможны.
– Вы придумали мечту, несуществующий город. Воплотить это на практике в миллион раз сложнее, не так ли?
– Эдди написал всю экономическую часть. Я – всё остальное – о том, что люди побегут из города, что выйдут на улицы. И о главном – о том, что любовь – главная мотивация человека. Мы всё это подсунули папе, а когда принимали «Декларацию Особого Статуса» за подписями папы и нашего дяди Бремена, я даже удивилась, увидев, что они на 80 процентов сохранили наш с Эдди текст. Мы очень хотели стать членами Переходной Комиссии, но, посовещавшись с родителями, решили, что это не очень разумно. Поэтому Эдди сейчас – обычный менеджер «Флоренсо продакшн», а мы с мамой содержим эту закусочную.
– Вы хотите сказать, что являетесь настоящими руководителями города, и об этом никто не знает?
– Всё ещё забавнее, – Кэриэн, наконец, улыбнулась. – Все петербуржцы знают, что мэр – формальная фигура, а я – истинный руководитель города; они считают меня вундеркиндом и всё такое прочее. И все знают, что я специально не афиширую собственного имени и скромно тружусь официанткой в какой-то закусочной. Это – одна из наших основных концепций развития. Каждый человек может стать мэром. Любые идеи любого человека уважаются и могут быть рассмотрены. Карьерной лестницы нет, власти нет, ничто никому не принадлежит, хотя формально фиксируется и собственность, и должности, и количество товаров.
– Мне трудно понять, как такое противоречие вообще работает, – честно призналась Мадлен.
– Потому что тебя связывают привычные представления о социальном устройстве. Если ты поживёшь полгода у нас в городе, то увидишь, что твои представления устарели. А потом сможешь решить, оставаться здесь жить или вернуться к привычной модели бытия. Немногие рискуют остаться, учитывая, что на самом деле они не рискуют ничем.
– Чтобы остаться, нужно заплатить большие деньги, это правда?
– Можно продать квартиру в столице, заплатить деньги городу и бесплатно получить жильё здесь. А потом, если захочешь покинуть город навсегда, твоё имущество оценят и выдадут соответствующую сумму.
– Вот это меня больше всего и смущает. У вас создаётся иллюзия бесплатности…
– Подобно зрячему в городе слепых, наш город вынужден изучать язык Брайля.
– Тогда в чём смысл эксперимента?
– В перевороте массового сознания. В искоренении ложных ценностей и в возвращении в общество ценности любви. Основной смысл эксперимента, Мадлен, в самой возможности подобного эксперимента.
Кэрри вновь засветилась, ярко-ярко. Мадлен не могла оторвать от неё глаз. Последний ответ… поразил её и на какое-то время лишил дара речи.
– Кэрри, скажите, в чём подвох? – тихо спросила она после долгой паузы.
– Подвох? Вы хотите знать нашу главную тайну? Она проста.
– Да, я хочу её знать.
– Эксперимент с самого начала контролируется правительством. Уже через год после отмены денег мы поняли, что не сможем сохранить статус современного европейского города и становимся похожими на провинциальную вьетнамскую деревню. И единственным выходом из ситуации оказался печатный станок. Печатный станок – и есть тот подвох, который ты ищешь. Правительство подарило станок, а ведущие экономисты страны контролируют печать денег на нужды города. Это единственное, в чём мы обманываем наших жителей. И я бы хотела, чтобы ты не упоминала об этом в прессе.
Мадлен нахмурилась. Кэриэн больше не глядела ей в глаза, она нервно теребила соломинку для коктейля и кусала губы.
– Тогда зачем вы это рассказываете, зная, что журналист – не сейф для хранения секретной информации?
– Потому что мы в первую очередь близкие люди, а уже затем журналисты, официанты и жители разных городов.
Мадлен озадачилась во второй раз. По сравнению с хитрым господином Свиммером эта странная Кэрри казалась чересчур искренней, а в навязываемую откровенность Мадлен также не верила.
– Ещё вопрос, про так называемые духовные ценности, на которых вы все здесь так любите настаивать. Церковь, семья, брак, школа – остались прежними или изменились? И если изменились, то в какую сторону?
Кэриэн слишком быстро меняла выражение лица и жестикуляцию, и Мадлен уже отчаялась применять к ней психологические приёмы.
– Храмы остались, но их никто не посещает, за исключением туристов. Церковь… ну что про неё сказать? Есть несколько общин, клубов и сообществ всяких разных ищущих, они состоят из тех, в чьих сознаниях уже произошли правильные изменения. Им церковь уже не нужна, а заработать у нас в городе на своих страшилках про смертные грехи она не может. Что ещё?.. Семья? В городе есть один загс, при контроль-центре, но свои традиционные функции он уже давно не выполняет. Иногда люди играют свадьбы, в основном по большому приколу. У людей появились другие праздники – праздник Садов, например, или праздник Восторга. Как только брак перестал содержать в себе удобства существования, а люди перестали предъявлять друг к другу материальные претензии, количество пар, желающих вступить в брак, значительно уменьшилось…
– А дети? – перебила Мадлен.
– Дети появляются, как и прежде, – улыбнулась Кэрри. – Все регистрируются в контроль-центре, с рождения получают карту. Мы реформировали систему образования, и с первых лет жизни ребёнком занимается Центр Обучения и Развития по индивидуальной программе. А с 14 лет человек может либо учиться дальше, либо работать, либо бездельничать. Если подросток выбирает учёбу, с ним занимается Отдел Высшего Образования. Работу по душе ему подберут специалисты из Отдела Трудоустройства. А бездельников у нас практически не осталось, ведь лень – следствие принудиловки, от которой мы благополучно избавились.
– Правда ли, что нужно заплатить шестьдесят тысяч, чтобы остаться в городе на испытательный срок? И вообще, – Мадлен прищурилась. – Допустим, я хочу остаться. Куда мне обратиться? В контроль-центр?
– Да, – кивнула Кэрри. – Пройдёшь несколько компьютерных тестов, затем либо порекомендуют хорошенько подумать и вернуться домой, либо назначат собеседование. Искренность твоего желания – главный критерий. Кстати, я не всегда официантка, только два раза в неделю. В основном я работаю в контроль-центре консультантом, иногда провожу собеседования. А что касается шестидесяти тысяч – ты можешь не платить, если не хочешь. Это – самый последний вопрос перед тем, как твою зелёную карту поменяют на жёлтую.
– Гениально! – искренне восхитилась Мадлен.
– Далее тебе предоставят временное жильё – личную комнату в дачном домике или в общежитие, а потом направят в Отдел Профориентации для поиска работы.
– Значит, полгода ничего не делать я не могу?
– Не можешь, потому что с тобой заключат контракт. А если ты хочешь бездельничать, значит, наш город – не для тебя, и это выяснится ещё на стадии тестов. Если ты хочешь почувствовать, каково у нас жить, и остаться в городе надолго – то за шесть месяцев ты полноценно ощутишь все прелести нашей жизни. Но в любой день ты можешь прийти в контроль-центр и заявить, что расторгаешь контракт по собственному желанию, и уехать домой.
– Как я могу нарушить контракт, и какие санкции ко мне могут быть применены?
– Самая строгая санкция – депортация из Петербурга. Но подобных случаев у нас не было уже лет семь. А нарушить… я даже не знаю, тот последний нарушитель устроил скандал в Отделе Профориентации, потому что мы не смогли обеспечить его профессией ювелира. Как потом выяснилось, ошибку допустил психолог, проводивший беседу, он не смог почувствовать тщательно скрываемых намерений будущего нарушителя.
– Понимая, что эксперимент – явление, по определению имеющее конец, жители Петербурга не боятся неуверенности в завтрашнем дне? Не чувствуют ли они себя подопытными кроликами?
– Все, кто чувствовал, уехали из города. А неуверенность… как можно её бояться, если человек знает, что он никогда не умрёт с голоду, потому что его бесплатно накормят в любом ресторане? Люди, наоборот, обретают уверенность в себе и в жизни, а это помогает принимать ответственность за неё на себя.
– Ещё немного о вас, – сменила тему Мадлен. – В кого вы верите?
– Я не верю, я доверяю, – расцвела Кэрри.
– Вы счастливы?
– Очень! Петербург – лучшее место на Земле для счастья, и одно то, что я участвую в этом, каждый новый день окрыляет меня!
– А вы… не боитесь вашей… необычности? Не боитесь стать социальным фетишем?
– Я боюсь не за себя, а за город. Если большинство людей вдруг решат, что здесь – лучше, чем там, где они живут, – не поможет ни колючая проволока, ни военизированные подразделения. Петербург смахнут с лица планеты, как ресницу.
– Но неужели остальной мир не боится Петербурга? Стоит только эксперименту распространиться – и всем миллионерам придётся платить правительству за то, чтобы их миллионы не превратились в прах. Абсурдная ситуация, не так ли? И я не думаю, что какой-нибудь владелец крупной табачной компании или сети столичных казино будет слушать вас.
– Психология людей, накапливающих деньги, проста, – улыбнулась Кэрри. – Они уверены, что деньги могут всё. Я не собираюсь отнимать у них избыточные деньги и отдавать малоимущим. Цель эксперимента – показать, что деньги не могут ничего. И если владелец казино не будет слушать меня, то я приглашу его в петербуржское казино, где играют не на деньги, а на желания.
Мадлен вытаращила глаза.
– Я уверена – благодаря нам люди быстрее поймут ту нездоровую ситуацию, что сложилась в обществе, и примут верное решение…
Фразу Кэриэн оборвало визгливое треньканье звонка. Мадлен машинально обернулась и заметила, что на входной двери висит перевёрнутая табличка на арабском языке.
– Извини, к нам клиенты, – Кэрри встала.
– Тогда я буду ждать вашего звонка? Наша встреча не окончена? – Мадлен тоже встала.
– Да, конечно. Надеюсь, что я тебя не разочаровала!
Кэрри быстрым шагом направилась к двери и распахнула её. В закусочную вошла пожилая женщина и некий господин с тросточкой. Мадлен тихонько проскользнула мимо них на улицу и увидела газетную лавку, расположенную прямо напротив «Потного Бадди».
Дедушка, вероятно, выдавец (это слово Мадлен не нравилось, она считала, что за 15 лет можно было бы придумать что-нибудь поизящнее) сидел за прилавком, на котором вместо кассового аппарата находился плоский монитор, клавиатура и карточный сканер. Мадлен поприветствовала дедушку, и тот с радостью отлип от читаемой газеты.
– Доброго дня, сударыня! Какой чудесный день сегодня и какие чудесные новости! Ты ещё не читала? Возьми! – он протянул газету с названием «Чудесный Петербург».
Мадлен поблагодарила и внимательно изучила ассортимент. В нём присутствовали почти все столичные и региональные издания, некоторые английские и американские, пара японских и одно африканское.
– А что, запредельная пресса не пользуется популярностью? – спросила она.
– Да, это так. Есть номера недельной и даже месячной давности. В подвале, – дедушка указал на люк в деревянном полу.
– Дайте мне, пожалуйста, все имеющиеся в наличии петербуржские газеты и журналы, по одному экземпляру. И ещё, пожалуйста, карманный городской справочник со всеми адресами, вот этот – «Петербург за пазухой».
Стопка получилась увесистой. Дедушка просканировал каждый номер, а Мадлен уже давала ему контроль-карту.
– Впервые у нас, небось? – дедушка улыбнулся уголками губ.
Мадлен кивнула и спросила:
– Скажите, неужели вам нравится это дурацкое слово «выдавец»?
– Да что ты, милочка! Это журналистский термин, уже ставший анахронизмом. Я – просто газетчик, так же, как работник кафе – кафейник, а водитель велорикши – велорикшник.
– А работник товарного центра…
– Товарник, конечно.
– Спасибо большое! – Мадлен сложила прессу и справочник в предложенный пакет с гербом города, представляющим собой солнце с ветвями ивы вместо лучиков и надписью «Vivo ergo sum». – А скажите, какой интерес работать в товарной отрасли, когда не нужно владеть никакими навыками продавца или менеджера? Какова ваша выгода сидеть в этой лавке и раздавать людям газеты, не проще ли поставить автоматы?
– Я всю свою жизнь живу во Флоренсо, и раньше продавал книги, а затем газеты, – ответил старик. – А как только деньги упразднили, я попросил сохранить мне мою профессию. Нас осталось всего двое газетчиков, я и месье Люк на Рю Брю. И ты не представляешь, как это прекрасно – раздавать людям газеты без всякой выгоды для себя! Впрочем, мало кто из туристов понимает нас, аборигенов. И мы понимаем тебя, мы же сами когда-то были такими же…
Мадлен ещё раз поблагодарила дедушку и вышла из лавки. Вытащив из пакета справочник, она быстро нашла нужный адрес, села в машину и завела мотор. Но, неожиданно задумавшись, не стала трогаться с места.
Дело в том, что во время беседы с Кэриэн в её умненькой головке созрел один весёлый план. Для его осуществления нужно было посетить какой-нибудь товарный центр, однако, Мадлен не учла, что все взятые товары будут учтены посредством её контроль-карты. Таким образом, если в этом проклятом городе какой-нибудь месье Дюпон приобретёт коробку спичек, об этом сразу будет известно шефу полиции. И при подобном тотальном контроле они ещё смеют рассуждать о любви, свободе и духовных ценностях!
Мадлен поморщилась и фыркнула. Помимо интервью, которое она продаст Мантелле, она напишет самый гнусный пасквиль за свою журналистскую карьеру и продаст его ещё кому-нибудь. Например, своему предыдущему ухажёру, месье Кушаль-Хаасу из «Флёр де ла капиталь».
А пока придётся обойтись подручными средствами. Мадлен заглушила двигатель и достала косметичку…
* * *
Согласно «Петербургу за пазухой», в городе существовал только один официальный ювелирный товарный центр под названием «Серебряный ларец». Он представлял собой огороженный декоративным забором небольшой двухэтажный домик на углу бульвара Банальности и Рю Блан. Центр и мастерская занимали первый этаж, а на втором жила семья Танненбаумов, которой и принадлежало это утопающее в виноградных зарослях строение, стилизованное под ларец и раскрашенное к тому же в голубовато-серые цвета. Пару месяцев назад на конкурсе «Лучший городской товарный центр» дом Танненбаумов занял второе место, уступив пальму первенства «Гнезду дракона» – центру выдачи рукотворных рамок для памяток туристу, располагающемуся на финиковой пальме в Южном Саду.
«Серебряный ларец» пользовался популярностью среди туристов, и маршрут практически каждой экскурсии предусматривал его посещение. Поэтому Мадлен в нетерпении караулила, пока юная девица-экскурсовод и вверенный ей десяток японцев не покинут объект наблюдения. После чего журналистка-Клещ выскользнула из припаркованной на противоположной стороне машины, быстро перебежала дорогу и юркнула в деревянную калитку, над которой красовалась полукруглая вывеска с названием. Заметив, что калитку можно закрыть изнутри на крючок, Мадлен так и поступила. Пока всё складывалось в её пользу – и народу на улице было немного, и припарковалась она между двумя другими автомобилями, и номера удачно завесила специально выпачканными в земле тряпками.
Протопав десяток шагов по кирпичной дорожке, Мадлен распахнула входную дверь и очутилась в как бы магазинчике со стеклянными витринами и прилавками. Внутри «Ларца» всё было чисто, ухожено и опрятно, тем не менее, Мадлен ожидала чего-то более непривычного заезжему глазу. Ковровая дорожка на полу да развешанные по стенам женские портреты с украшениями на шеях… ну, ещё старинные канделябры со свечами (между прочим, горящими) на тумбах по углам… и зачем-то целых три примерочных кабинки с пёстрыми ширмами.
Одинокий японец в строгом чёрном костюме и сомбреро под пристальным наблюдением длинноволосой блондинки в строгом белом костюме и без сомбреро разглядывал одну из витрин с кольцами и цепочками. Мадлен решила, что он отбился от экскурсии, но не могла утверждать, что ему при этом повезло. Она кашлянула, дабы обратить на себя внимание, и сказала:
– Здравствуйте.
Девушка и японец обернулись на голос и увидели странное существо в порванных на уровне колен джинсах, красном топике, красных же лайкровых перчатках и с рихтовочным молотком в руке. Но больше всего в облике незнакомки поражало лицо – разукрашенное всеми цветами радуги, как у индейца, с чёрным ртом и солнцезащитными очками на глазах. На голову существа была нахлобучена бейсболка козырьком назад.
– Это ограбление, – неуверенно сказала Мадлен и заволновалась. – Лягте, пожалуйста, на пол лицом вниз и не шевелитесь.
Лучше, конечно, было бы ворваться в театральной маске с игрушечным пистолетом – как Мадлен хотела первоначально. Но, увы, добыть маску и игрушку, не раскрыв своего имени, в Петербурге нельзя, а значит, их тоже пришлось бы воровать…
Но, похоже, люди и так были ошеломлены. Они, не проронив ни слова, повиновались.
– Девушка, встаньте, пожалуйста, обратно! А вы, японец, лежите, – добавила Мадлен по-английски.
– Я не японец. Я кореец, – сказал японец.
– Молчать! – рявкнула Мадлен и, осмелев, долбанула молотком по левой витрине и отскочила в сторону.
Осколки стекла с отчаянным звоном посыпались на ковёр. Девушка-колечница (или цепочница?) испуганно вытаращилась на Мадлен. Налётчица вытащила из кармана джинсов пакет и сказала:
– Сложите, пожалуйста, сюда все имеющиеся драгоценности. Если сделаете это быстро, японец не пострадает.
Длинноволосая блондинка не двигалась.
– Быстрее давайте, пожалуйста! Золото, бриллианты, всё сюда!
– У нас нет бриллиантов, и золота очень мало, – наконец, заговорила выходящая из ступора девушка. – Дело в том, что алмазы и драгметаллы относятся к спецтоварам, которые можно получить только в аренду…
Мадлен замахнулась на девушку молотком:
– Прекратите трепать языком, пожалуйста. Все украшения – в пакет, быстро! Пожалуйста!
Девушка ринулась к уцелевшей витрине и открыла её. Мадлен окончательно осмелела и аккуратно поставила ногу в кроссовке на спину японца. С этой секунды его строгий чёрный костюм перестал быть таковым.
– Не сопротивляетесь, пожалуйста, и останетесь живы. Не надо быть героем, иначе пострадают невинные люди! – и Мадлен отвлеклась, потому что услышала ещё чей-то голос.
– Эльза, что случилось? – одна из двух дверей, не ведущих на улицу, открылась, и появился старичок в грязном халате и огромных пластмассовых очках.
– Эй, вы, помогите ей собрать все драгоценности! – крикнула Мадлен. – Иначе я стукну вашего японца кувалдой по голове!
– Эльза, что происходит? – старик присоединился к девушке.
– Дедушка, это ограбление. Она почему-то хочет забрать все наши драгоценности и не воспользоваться при этом контроль-картой. Странно это!
– А-а-а, поня-а-атно, – протянул старик, будто вспоминая что-то. – Хорошо, давай ей поможем. Главное, чтобы невинные люди не пострадали.
– Да, да! – заголосил из-под ноги Мадлен несчастный японец-кореец.
Секунд через сорок ей передали пакет, и Мадлен заглянула внутрь. Кольца, серьги, цепочки, брошки, браслеты. Хорошо.
– Всем стоять на месте, пять минут, и не двигаться! – крикнула налётчица, развернулась и вышла из помещения на улицу.
Она пыталась дойти до машины спокойным шагом и не волноваться. Получилось ли это, Мадлен не знала, но она ни на что больше не обращала внимания. Карта города с прочерченным от «Серебряного ларца» до отеля «Водопады» маршрутом лежала на переднем сидении. По пути ещё предстояло переодеться и смыть грим, снять тряпьё с номеров и немного очухаться в предвкушении возможных «Шато ле Кот де нуар» и устриц по-руански.
Отель встретил Мадлен перегруженной парковкой, в очередной раз убедив журналистку в том, что большинство здешних машин принадлежат туристам. Тем не менее, одетый в чёрно-белую клеточку парковщик объяснил, что место для «Пежо» мадмуазель Юнг зарезервировано так же, как и номер в отеле: количество парковочных мест было равно количеству номеров гостиницы. Отказавшись от услуг носильщика (мальчика лет 12 с тележкой) и подхватив свои вещи, Мадлен двинулась к ресепшену, где её встретила секретарь с бейджиком, на котором было написано имя «Ева». Но мальчик с тележкой почему-то не отставал.
– Генри, тётя не хочет, чтобы ты ей помогал, – сказала Ева. – Не предлагай помощь, если она мешает.
– Хорошо, я понял, – мальчик на секунду задумался и убежал.
– Никогда не поверю, что он подрабатывает за просто так, – сказала Мадлен, протягивая Еве контроль-карту.
– Он сам себе выбрал практику служения. Она входит в индивидуальную программу обучения, – улыбнулась Ева, вручая Мадлен ключ с брелком в виде числа. – Мы рады видеть тебя в нашем отеле! Поднимайся на лифте, номер 403. Твой заказ уже готов, – Ева глянула на часы. – Ровно десять минут назад. Подать его в номер?
Мадлен убедилась, что на часах действительно десять минут восьмого.
– Подайте, конечно, я очень голодна! – и она направилась к лифту.
Не успела Мадлен почувствовать великую усталость и плюхнуться на огромную двуспальную кровать, как в дверь постучали. Девочка в фирменной чёрно-бело-клеточной одежде вкатила сервировочный столик, на котором благополучно присутствовали: настоящая полулитровая бутылка «Шато ле Кот де нуар», нехилое блюдо с каким-то кушаньем, накрытое прозрачной крышкой и два высоких бокала, один из которых был наполнен грейпфрутовым соком со льдом.
Мадлен автоматически полезла за чаевыми, но в который раз вовремя остановилась.
– Спасибо большое! А это правда устрицы по-руански? А сок я вроде не заказывала…
– Это сюрприз! – улыбнулась девочка. – Надеюсь, тебе понравится! Устрицы по-руански приготовил мой папа Мишель.
Но единственного повара в мире, знающего их рецепт, звали Идальго. Мадлен объяснила, что она умеет правильно лопать моллюсков, поскорее выпроводила девочку, открыла крышку и вдохнула источаемый кушаньем запах.
Нет, не они! Пахло очень вкусно, но это не устрицы по-руански! Мадлен была в состоянии отличить запах имбиря от запаха морского чёрта. К тому же, эти устрицы не шевелились. Можно было смело устраивать скандал.
Мадлен сфотографировала каждую из десяти устриц в профиль и анфас, налила себе немного «Шато», включила телевизор и принялась за обед. Убедившись, что в городе действительно один местный канал, она увеличила громкость – шла прямая трансляция из Яблоневого Сада с какого-то праздника дверей.
Мадлен была бы рада предаться любованию красотами города с высоты четвёртого этажа, тупому сидению в шезлонге на балконе с бокалом вина и безникотиновой сигаретой или, на худой конец, здоровому сну без секса. Но, во-первых, у неё имелась стопка непрочитанной прессы, во-вторых, она ждала новостей, в-третьих, секретарь Ева не справилась с невыполнимым заказом и, в-четвёртых, её эксперимент «Петербург» только начинался. Посему Мадлен, расправившись с устрицами, даже не пошла принимать душ. Она немного владела техникой быстрого чтения и решила заняться газетами, держа под рукой фотоаппарат, дабы делать фотокопии с нужных материалов. Но не тут-то было: «во-вторых» накрыло её раньше.
– Мы прерываем прямую трансляцию с праздника «Открой свою дверь», – заголосила дикторша из телевизора. – В эфире специальный выпуск городских новостей.
Мадлен приникла к экрану. Яркую заставку сменила крупная очкастая физиономия корреспондента, затем камера отъехала, и стал виден «Серебряный ларец», огороженный полицейской ленточкой.
– Мы находимся возле знаменитого ювелирного центра «Серебряный ларец», – начал свой репортаж журналист. – Около часа назад на него был совершён вооружённый налёт, и это первое подобное преступление в Петербурге за последние два года. Напомним, что предыдущее ограбление, от которого пострадал старый офис контроль-центра, было совершено 17 сентября 2005 года, и тогда преступников поймали по горячим следам на следующий день. Шеф полиции Петербурга месье Грэм утверждает, что сегодня проблем с поимкой злоумышленников также не будет.
Камера отъехала ещё дальше и повернулась влево. В кадре появился усатый седеющий мужчина в полицейской форме, и очкарик начал его интервьюировать.
– В настоящий момент полиция исследует помещение и опрашивает свидетелей, – сказал Грэм. – По предварительным данным, налётчик был один и похитил какое-то количество серебряных украшений. Основные запасы серебра, драгоценных и поделочных камней остались нетронутыми.
– Невинные люди не пострадали? – спросил журналист.
– Нет, к счастью, никто не пострадал.
– Чем был вооружён преступник?
– По словам очевидцев, он был вооружён лёгкой ручной кувалдой, с помощью которой и разбил несколько витрин.
– Есть ли версии относительно его личности?
– Скорее всего, этот человек – приезжий, который не знал, что все товары в наших центрах он мог бы получить просто так, не причиняя материального ущерба и не пугая посетителей. Другого объяснения столь глупому поступку я не нахожу. Полиция проверит всех гостей нашего города, которые пересекли границу за последние трое суток.
– Не мог ли преступник покинуть пределы Петербурга?
– Нет, потому что владелец товарного центра позвонил нам сразу же после происшествия. Пограничники уже были предупреждены в тот момент, когда преступник выходил из этой калитки.
Камера показала калитку, через которую выходила Мадлен, и затем вернулась к беседовавшим.
– Месье Грэм, налётчик наверняка сейчас смотрит телевизор. У тебя есть возможность обратиться к нему.
– Дорогой грабитель! – шеф полиции расплылся в улыбке. – По законам нашего города, тебе грозит депортация и трёхлетний запрет на въезд в Петербург. Если ты не так глуп, как с виду кажется, приходи, пожалуйста, в полицейский отдел по адресу: Дождливый бульвар, 17. Мы обещаем, что ты станешь героем нашего города на ближайшие несколько дней, ведь именно этого ты и добиваешься.
– Спасибо большое, месье Грэм! Мы также надеемся на благоразумие нашего дорого гостя и будем ждать его в офисе телекомпании «Единственная» сразу же после посещения полиции. Следите за новостями на нашем канале!
Очкарик исчез, и появилась дикторша в студии.
– Жиль, спасибо тебе большое за столь быстрое реагирование. А нашим любимым зрителям мы с радостью напомним, что товарный центр «Серебряный ларец» совсем недавно занял второе место на конкурсе «Лучший городской товарный центр», уступив пальму первенства…
На экране появились фотографии «Ларца», ювелирных украшений и его владельцев. Мадлен поняла, что блондинка в белом была внучкой главного ювелира города – Адольфа Танненбаума – того самого старичка в пластмассовых очках. Также она узнала, что большинство дорогих по меркам остального мира украшений, производимых в городе, идёт на продажу вовне, а малая часть предлагается местным жителям в аренду. А всё, что лежит на витринах и выдаётся по контроль-картам – то есть всё, что она украла – недорого, эксклюзивно и предназначено туристам. Дикторша ещё раз озвучила мысль шефа полиции о том, что ничего глупее ограбления в городе со свободной выдачей товаров быть не может. На этом специальный выпуск новостей окончился, и продолжилась прямая трансляция праздника из сада.
«И даже не предположили, что человек мог просто не захотеть называть своё имя властям!» – подумала Мадлен и позвонила на ресепшен.
– Спасибо большое! Заберите, пожалуйста, грязную посуду.
Секретарь Ева поинтересовалась, не хочет ли дорогой гость ещё чего-нибудь, например, посетить Счастливое Озеро или заказать экскурсию по городу, но Мадлен отказалась, сославшись на усталость. Вскоре зашла клетчатая девочка со столиком на колёсиках.
– Это были не устрицы по-руански, – сказала Мадлен. – Ваш папа Мишель вас обманул.
Слуга взяла посуду и улыбнулась, ничуть не смутившись:
– Мой папа всегда говорит только правду. Благодарю тебя за сомнения, ибо они – движущая сила поиска.
Мадлен подняла упавшую челюсть и, когда дверь за девочкой закрылась, глубоко вздохнула. Наконец, можно заняться прессой… хотя бы до полуночи, а затем лучше лечь поспать, чтобы встать пораньше.
По телевизору ещё пару раз передали обращение шефа полиции, а затем запустили художественный фильм. Отсутствие коммерческой рекламы в СМИ уже не очень удивляло Мадлен, хотя, безусловно, радовало. При свете торшера она около четырёх часов читала местные газеты и журналы, черпая из них вёдрами новую, странную, интересную и по большей части неправдоподобную информацию о жизни Петербурга. Ибо верить представителям своей профессии она совершенно не собиралась. Она обнаружила фотографии мэра и его семьи, на которых мэр был слегка похож на вчерашнего месье Свиммера, а его дочь оказалась вылитой Кэриэн. Котелок Мадлен не мог переварить всю противоречивую информацию сегодняшнего дня – и она бросила все попытки что-либо обдумывать, полностью решив положиться на своё чутьё. Выпив таблетку от головной боли и уже собравшись ко сну, Мадлен с газетой в руке замерла посреди номера, когда услышала из телевизора что-то про очередной специальный выпуск новостей. Приникнув к экрану, она схватилась за свою челюсть и откусила себе язык.
По телевизору показали несколько цветных и чёрно-белых портретов налётчицы, нарисованных разными художниками по описанию Эльзы и Адольфа Танненбаумов. Ни на одном из них Мадлен не узнала себя, более того, художники не нарисовали женщину в гриме и чёрных очках. Это была коротко стриженая брюнетка с большими карими глазами и картофельным носом. На одном рисунке её изобразили в полный рост – так вот, налётчицу одели в мини-юбку, чулки и кожаную жилетку.
Сомнения Мадлен не всегда приближали её к пониманию ситуации, однако чаще всего отдаляли от непонимания. Но эти, на ночь глядя показанные, рисунки оказались перебором.
– Чёрт бы побрал этот город! Что они себе позволяют! – воскликнула она вслух и швырнула газетой в телевизор. – Чёртовы журлалюги! Ненавижу!!!
К счастью, в бутылке ещё оставалось немного вина, и Мадлен, взяв её и купленные с утра яблоки, вышла на балкон. Чтобы как следует подышать звёздами и посмотреть на сияющий в небе воздух…
* * *
Ей приснился Петербург – не тот, который она увидела наяву, а тот, который вообразила, прочитав прессу: с гениальными художниками и музыкантами, стекающимися в город со всего света, с бескорыстными политиками, желающими своему народу только хорошего, с повсеместной необусловленной ничем радостью каждого жителя по любому пустяку. Она гуляла по узким, окончательно утопшим в зелени, улочкам города, улыбалась каждому прохожему и понимала, что не лицемерит. Она прикасалась к выкрашенным во все цвета радуги стенам домов и строений, она теребила листья на деревьях и детей по волосам… и ей казалось, что ещё немного – и она уснёт обычным сном будничной реальности.
Перед сном Мадлен активизировала будильник в телевизоре, и он автоматически включился без пяти минут девять. И, открыв глаза, Мадлен совсем не просветлела – понимания реальности происходящего не прибавилось ни на йоту!
Пока она возвращалась, телевизор, прорекламировав очередные музеи, театры, концерты и Счастливое Озеро, перешёл к показу городских новостей. И, конечно, главной новостью по-прежнему оставалось ограбление «Серебряного ларца».
– Подозреваемая, портреты которой мы показывали в вечерних новостях, была задержана всего пару часов назад, – сообщила дикторша. – Ею оказалась гостья нашего города, уроженка Квордо Эмилия Де Ла Круз. Её обнаружили в казино «Крылья желания». В момент крупного выигрыша её показали на больших экранах, стоящих в помещении, и один из жителей нашего города узнал подозреваемую в мадам Де Ла Круз. Он сразу же позвонил в полицию…
На экране появилось фото подозреваемой, очень похожее на портреты, которые Мадлен прекрасно запомнила.
– В настоящий момент Эмилия Де Ла Круз пребывает в комнате отдыха городского полицейского Отдела и ждёт прибытия своего адвоката. По словам шефа полиции месье Грэма, в случае доказательства вины тридцатилетней женщине грозит депортация, а её родителям, проживающим в Петербурге – лишение любимой работы сроком на один месяц…
– Ага, ещё можно в угол поставить! – воскликнула Мадлен и разразилась нездоровым смехом.
– По словам подозреваемой, свою вину она отрицать не собирается, – продолжил диктор. – Она надеется, что адвокат поможет избавить от наказания её семью. В ближайший час наши репортёры прибудут в полицейский Отдел, поэтому ждите прямой трансляции с места интересных событий. Скорее всего, многие жители города также подтянутся на Дождливый бульвар, и мы в лице всеми любимой телекомпании «Единственная» просим вас не создавать излишних напыщенностей – ни физической, ни моральной – всем предстоящим событиям. А теперь к другим новостям. Вчера в музее восковых абстракций состоялось открытие выставки «Оттенки чувств»…
Мадлен приглушила звук и нервно зашагала по комнате. С какого перепугу эти самые Танненбаумы «нарисовали» жгучую брюнетку, она ещё могла предположить – мало ли, что на уме у этих ювелиров в городе, где даже мэр не настоящий! Но с какого бодуна эта самая Эмилия признала свою вину… Может, её запугали, или, чего доброго, накачали какой-нибудь дурью? При извращённых понятиях о морали, прикрываемых «особым статусом», одному Богу известно, как исполняются в этом городе с потолка взятые законы!
Мадлен быстро оделась, приняла пятнадцатисекундный контрастный душ, почистила зубы и, подхватив все необходимые устройства, кинулась из номера прочь. На первом этаже, в отельном ресторане, она заказала самый быстрый завтрак из возможных, и дочь папы Мишеля принесла чашку «Арапато» и горячий сэндвич с беконом. Кушая и выпивая на ходу, Мадлен помчалась к парковке. Если она не сумеет опередить адвоката и репортёров с телевиденья, то фиг с маслом ей цена как Клещу! При этом у местных мазил было преимущество – они знали дорогу…
Поэтому Мадлен чуть ли не схватила парковщика за грудки, дырявя его носом в карту города. Видимо, мужчина ещё не знал, что на Дождливом бульваре в ближайшее время намечается ливень с градом.
Распугивая спешащих с утра на работу людей, ослов и велорикш, Мадлен понесла свою «Пежо» как на пожар. Тихий мирный и до мозга костей провинциальный Петербург давно не знавал такого непривычно ураганного утра. Даже экипажи поливальных машин и мусоросборников недоумевали, когда мимо них проносился четырёхколёсный красненький вихрь Мадлен.
Полицейский Отдел находился в стилизованном под старину доме с элементами ковбойской мелодрамы. Мадлен люто ненавидела Штаты и всю текущую оттуда в цивилизованную Европу символику. Судя по фамилии шефа полиции, его отцом был какой-нибудь захудалый альфонс из Техаса, и Мадлен едва сдерживала свои расшатавшиеся Петербургом нервы в относительном равновесии. На парковке перед зданием наблюдалось целых три полицейских машины и десяток мотоциклов, несколько длинных мачт с флагами города, страны, Европы и мира, а также группа горожан в штатском, о чём-то беседующая возле одной из машин.
Мадлен не стала привлекать к себе излишнее внимание (при этом она уже умудрилась перевернуть с ног на уши пол-Петербурга) и поставила машину напротив Отдела. Спустя несколько мгновений она уже беседовала с дежурным полицейским на ресепшене. Она вежливо представилась, узнала имя собеседника, предъявила ему свою контроль-карту и огорошила:
– Месье Шульц, могу ли я взять интервью у недавно задержанной подозреваемой Эмилии Де Ла Круз? Дело в том, что с минуты на минуту прибудут телевизионщики, и они мгновенно достанут и вас, и шефа полиции месье Грэма, не говоря уже о мадам Эмилии.
Мадлен глянула в окно, наполовину задвинутое жалюзи.
– Похоже, это они.
Полицейский Шульц покинул рабочее место и тоже глянул в окно. Между двумя чёрно-белыми машинами с упругими бамперами парковался пикап с эмблемой телекомпании в виде витиеватой единицы на фоне Земли.
Шульц схватился за телефон. Между тем, подошёл ещё один молодой полицейский, сержант, на ходу поправляющий свою амуницию.
– Дорогой друг, пропусти, пожалуйста, эту журналистку к задержанной. А я вызову шефа, пусть попросит телевиденье подождать.
– Спасибо огромное! – Мадлен была готова расцеловать Шульца и вступить с ним в фиктивный брак. – Могу лишь добавить, что скоро здесь будут ещё подкованные юристы и представители всех одиннадцати официальных городских газет, тридцати пяти самиздатовских журналов, а также журналисты со всего мира, волею судьбы оказавшиеся в Петербурге. На данный момент их семьдесят два человека, включая представителей «Делявисты», CNN, BBC, финского спортивного канала «Догони меня швед» и Мадагаскарского телеканала «Ред крокодайл».
– Меня зовут Стоян, – отрекомендовался сержант. – Задержанную привезли ночью, когда я спал. Я ещё не успел ни почистить зубы, ни повидать её.
Они поднялись на второй этаж, прошли по коридору и завернули в одну из комнат, дверь которой Стоян открыл ключом.
– Это комната встреч, сейчас я позову задержанную, – объяснил он.
Небольшое уютное помещение с открытыми окнами, полукруглым диваном, обрамляющим стол, и непременными абстрактными картинами на стенах менее всего походило на тюремную камеру. Мадлен оценила дверь – самая обычная, вроде тех, что отделяют кабинет директора от его приёмной. Что-то здесь не так. Или, может, правонарушение Мадлен-Эмилии не так тяжело, чтобы надевать на неё вериги?
Комната сообщалась не только с коридором, но и с соседним помещением, в которое и ускользнул Стоян. Когда он вернулся оттуда с Эмилией, Мадлен уже сидела на диване, положив свою сумочку и аппаратуру на стол.
– Здравствуй, – сказала Эмилия и робко улыбнулась.
– Привет! Я Мадлен Юнг, запредельный журналист. Я не буду вас долго и навязчиво допрашивать, – Мадлен перевела взгляд на Стояна. – А вы меня даже не обыщите и оставите нас тут вдвоём?
– В этом нет необходимости. Судя по твоей контроль-карте и по данным анализатора, который находится на входе в Отдел, запрещённых товаров у тебя нет, – объяснил Стоян. – Я вас оставляю, если что понадобится, вызывайте меня вот этой кнопкой.
Кнопка вызова располагалась возле двери, напоминая кнопку звонка.
– А что нам может понадобиться? – спросила Мадлен.
– Всё, что угодно, начиная от чашки чая и заканчивая независимым свидетелем, – Стоян улыбнулся и вышел.
Эмилия присела на краешек дивана напротив Мадлен.
– Прости, я с утра плохо выгляжу, не накрашенная. Наверно, я не готова к позированию, – задержанная покосилась на фотоаппарат.
– Это неважно. На улице около сотни журналистов, и вы ещё успеете им попозировать, – Тем не менее, Мадлен взяла свой фотик и сделала несколько кадров Эмилии. После чего спросила: – Эмилия, мой главный вопрос таков: почему вы решили признать свою вину?
– Это простой вопрос – для того, чтобы суд сжалился надо мной и не отягощал наказание.
Мадлен включила диктофон и оглянулась по сторонам.
– Как вы думаете, эта комната прослушивается?
– Это запрещено законом, – совсем не удивилась Эмилия. – Мне повторить свой ответ на диктофон?
– Да, пожалуйста.
– Я, Эмилия Де Ла Круз, ограбила ювелирный центр «Серебряный ларец» и признаю свою вину, с целью не допустить тяжёлого наказания.
– Хорошо, Эмилия, спасибо. Всё, что вы сейчас сказали, неправда.
– Почему?
– Потому что я ограбила ювелирный центр. Я, Мадлен Юнг.
– Правда? – Эмилия изобразила удивление, – Ты сделала это, чтобы подставить меня?
Мадлен ничего изображать было не надо.
– Да, Эмилия, наверно, ради этого, учитывая, что мы с вами похожи как две капли воды.
– Значит, ты надела парик и вставила в глаза линзы. Да, Мадлен? Но зачем? Зачем ты подставила меня?
Мадлен встала и снова оглянулась по сторонам, будто бы чуяла, что вся комната напичкана ультрафиолетовыми жучками и скрытыми камерами слежения. Затем посмотрела в глаза Эмилии. Что это, глупая шутка? Кто стоит за всем этим? Зачем над ней издеваются? Зачем подослали эту женщину?
Интересно, что будет, если она, Мадлен тоже добровольно признается в преступлении? Перво-наперво, потащат на опознание к Танненбаумам! Что ж, надо бы наведаться к ним. Мадлен подошла к открытому окну. Можно, конечно, спрыгнуть, но Мадлен не была каскадёром. В том, что им не была Эмилия, Мадлен сомневалась.
– Эмилия, вы можете спрыгнуть из этого окна?
– Зачем?
– Затем, что мы с вами сейчас отсюда сбежим и поедем на место нашего преступления. Там и узнаем правду.
– Я не побегу, – Эмилия отвернулась и посмотрела на входную дверь.
– Боитесь разоблачения? Зачем вы врёте?
– Нет, мне незачем врать. Просто убегать от полиции бессмысленно, меня поймают и накажут ещё строже.
– Вы ни в чём не виноваты! – не выдержала Мадлен. – Никто вас не накажет! Я во всём виновата! Это подтвердят Танненбаумы! К тому же, я предоставлю полиции похищенное! Вот где ваше похищенное, Эмилия?
– Тебя оправдают, и скажут, что это я подбросила тебе ворованные украшения.
– Почему вы так в этом уверены? Вы досадили кому-то из полицейских? Может быть, Грэму? Или всё не так просто, может, виноваты ваши родители? Я хочу докопаться до правды!
– Ты можешь докопаться, – ответила Де Ла Круз. – Только не причиняй мне больших, чем уже есть, неприятностей. Я не согласна на побег!
– Ну, значит, мне придётся похитить вас силой, чтобы вы не чувствовали вины и в случае поимки свалили всё на меня.
Мадлен уверенно и однозначно подошла к двери, ведущей в коридор, и распахнула её.
– Идёмте, Эмилия! Считайте, что я угрожаю вам фотоаппаратом и диктофоном. Я готова воспользоваться вашими словами и фотографиями в своих корыстных целях и тем самым подмочить вашу репутацию, опорочить ваше честное имя и разрушить вашу гармоничную жизнь. Идёмте, скорее!
Эмилия неуверенно поднялась и сделала шаг к двери. Её лицо изображало испуг. Мадлен взяла со стола своё «оружие» и убрала его в сумочку.
– Скорее, пока эти местные мямли не прочухались! Бежим, Эмилия, вы же не местная, а законы здесь детсадовские. Нам совершенно нечего бояться!
Подстёгиваемая Мадлен, Эмилия выбежала в коридор. Мадлен схватила её за руку и направилась к лестнице на первый этаж. Какой-то полицейский (не Стоян, не Шульц и не месье Грэм) поднимался им навстречу, и девушки едва не сшибли его. Мужчина обернулся и крикнул:
– Здравствуйте!
На ресепшене по-прежнему сидел Шульц. Мадлен, волоча за собой слабо сопротивляющуюся Эмилию, пулей просвистела мимо него и распахнула ведущую на улицу дверь.
На одно мгновение она увидела толпу людей, показавшуюся ей огромной. На самом деле, всё было вполне пристойно. Неподалёку от парковки ожидали журналисты и телевизионщики, месье Грэм и несколько полицейских были с ними. Никакого репортажа не велось, и шеф полиции совсем не отбивался от назойливых папарацци. Любопытствующие жители города находились слева от Мадлен, они не создавали никакой ненужной суеты и просто стояли или сидели на газоне по эту сторону ограды. Наблюдателей было не более трёх десятков, и контролировал их всего один полицейский, в данную секунду беседующий с пожилым гражданином в шляпе.
Чтобы добежать до машины, необходимо было преодолеть полсотни метров на виду у всего честного народа, затем миновать открытые ворота и перебежать дорогу. Мадлен на миг обернулась, увидела ничего не понимающий взгляд Эмили и громко шепнула:
– Бежим!
И они побежали, держась за руки – будто две школьницы, решившие прогулять урок и стремительно покидающие такое ненавистное им здание. Мадлен ничего не слышала и не вертела головой по сторонам, прекрасно осознавая лишь одно: публичный побег с задержанной Де Ла Круз из полицейского Отдела вызовет ещё больше шуму, чем вчерашний налёт на ювелирный центр. Неожиданность и вопиющая дерзость того, что она делала, – её главные козыри. Никто не успеет даже сообразить, что случилось. Главное – добежать до машины. Эмилия подскажет, как быстрее добраться до «Серебярного ларца». Чёрт, она же не местная! Хотя нет, её родители живут тут давно, значит, она знает город получше, чем Мадлен.
Эти и прочие мысли проносились в её голове с той же скоростью, с которой она бежала, не видя перед собой ничего. И когда Эмилия закричала «Стой!!!», её рука напряглась, и Мадлен почувствовала боль. И будучи не в силах сдвинуть остановившуюся Эмилию, Мадлен отпустила её руку и по инерции сделала несколько шагов вперёд.
Ни она, ни Эмилия даже не успели сообразить, что случилось. Скрип тормозов, глухой удар, звон разбитого стекла… всё произошло за одно крохотное мгновение. Первую секунду Эмилия заворожено смотрела, как экскурсионный автобус, полный японцев, сбивает Мадлен, а затем машинально закрыла глаза и лицо руками.
Суета, крики, шум, гам и что-то ещё начались почти сразу же. Место аварии моментально окружили японцы, полицейские, журналисты и граждане Петербурга. Но Эмилия долго не могла разлепить руки, уже думая, что в связи с происшествием о ней все забыли… она, конечно, хотела открыть глаза и посмотреть, что случилось с Мадлен, жива ли она… она уже хотела, когда над ухом раздался знакомый мужской голос, и чья-то рука легла ей на плечо.
– Барбара, всё кончено. Мы что-то не учли, мы ошиблись.
– Это я… – слёзы хлынули из её глаз. – Это я виновата, не надо было с ней бежать.
– Нет, это мы. Мы допустили возможность вашей встречи.
– Ну да, ну да, – Барбара уткнулась головой в родное мужское плечо. – Теперь будем друг друга винить, но её уже не воскресишь.
Барбара зарыдала в голос, а пожилой мужчина в шляпе обнял её и прижал к себе. К нему подошла Эльза Танненбаум, а затем месье Грэм. Они молчали, они не могли ничего сказать.
– Я закрою фирму, публично извинюсь перед всеми и отпущу актёров, – сказал он. – И придётся обо всём рассказать мэру. И журналисты всё узнают. Мне всегда доверяли, и я не смогу скрыть ошибку. Я не буду лицемерить.
– Это будет верно, – сказал шеф полиции Грэм. – Мне очень жаль. Вы были лучшими в городе.
– Просто у меня был хороший гримёр, – мужчина попытался улыбнуться.
– Поль, – сказала Барбара. – Может нам уехать из города? Хотя бы на время. Петербургу не нужен заменитель мэра. И остальной мир… пусть подавится правдой. Пусть подавится!
Искренне и правильно. Поль не стал осуждать свою приёмную дочь за эти слова. В профессии актёра, которой он был безумно предан, ценится лишь одно – искренняя игра. Да, вот такой оксюморон, парадокс, целиком и полностью равнозначный этому миру.
– Пойдём к ней, – сказал Грэм.
– Я не могу… – ответила Барбара.
Эльза Танненбаум обняла плачущую Барбару, а мужчины направились в сторону шокированных трагедией людей. Перед шефом полиции все расступились.
Мадлен, вся в крови, лежала на мостовой. Медицинская помощь прибыла, но она была бессильна. Мобильный телефон Мадлен отчаянно звонил… несколько раз, а затем умолк. Но спустя минуту, когда тело столичной журналистки уже клали на носилки, на её номер пришла смс-ка следующего содержания:
«Мадлен, это Кэрри. Перезвони, нам нужно встретиться. Человек, выдающий себя за моего отца – Поль Кауфман, создатель местной фирмы «Забавы для взрослых». Они устраивают на общегородском уровне весёлые развлечения и подставы. Тебя разыграли».