Постовой
Привет, ты меня, быть может, уже и не помнишь. А я тебя помню. Потому, что я помню всё. Спросишь, почему? Я отвечу: потому, что я – Постовой. Бесстрастный и безучастный, как Неизвестный Солдат, и вечный, как Жид. Если ты напряжёшь свою девичью память, то, должно быть, вспомнишь мою заношенную серую шинель. Она стара, как мир. Порой мне даже самому кажется, что тела под ней уже, собственно, нет – столько лет я ношу её, не снимая. И ровно столько же я стою на посту и смотрю с холодным вниманием в Амбразуру.
Впрочем, Амбразура – это громко сказано. Это вовсе не та Амбразура Дзота, (Ей богу, ума не приложу, кто это был такой Дзот; хотя я всё больше склоняюсь к тому, что он был такой же солдат, как и я) которую в безумном порыве заслонил своим телом Александр Матросов и ещё десятки тысяч его братьев. И даже не та Амбразура, за которой прячется Злобный Фриц и его извечный подельник Пулемётчик Ганс. Кстати, никто этих двоих живьём так и не видел. Максимум, что удавалось обнаружить - пустой развороченный Дзот и два совершенно безымянных трупа с почерневшими от дыма и сажи лицами. Ну, ещё иногда рядом валялся пулемёт, но это так, ерунда.
Так вот, моя Амбразура – это всего лишь грубо выкромсанная в бетоне дырка с кривыми, шершавыми краями. С Амбразурой, надеюсь, понятно. Но теперь у тебя может возникнуть совершенно законный вопрос: а какого это рожна я здесь делаю? И тут тебя ожидает разочарование – я и сам-то толком не знаю, что и зачем здесь делаю. Приказали. Вот и стою уже хрен знает сколько времени. Ты, я знаю, едва ли удовлетворишься таким скупым ответом. Ты всегда была очень любопытной. Что ж, любопытство кошку сгубило. И даже не одну – а то ты думаешь, из чего делают шаурму в палатках «Куры-Гриль»? Впрочем, ты на кошку едва ли похожа и тебя, конечно, такая участь не ожидает. Итак, вернёмся к нашим баранам. Ты ведь хочешь знать, по чьей это воле я здесь оказался? Всё очень просто: как-то утром меня вызвали в Военкомат. Город у нас был небольшой и из парней в нём обитали одни только Пидарасы и Придурки. Первые, понятное дело, в армию не годны, ну а вторые, по понятным причинам, годятся только в Стройбат. Ну а я оказался Крайним и, поэтому, за неимением других кандидатов, меня взяли в Караул.
И с тех пор меня каждое утро будит Сержант. Ты, конечно, думаешь, что Сержант – это такой злобный, небритый мужик, от которого всё время разит перегаром, но, поверь мне, ты ошибаешься. Судя по голосу, он явно не походит на алкоголика. Скорее он похож на Железного Человека, которому, как в рекламе, Никогда Нигде Не Жмёт. Справедливости ради, отмечу, что я ни разу не видел Сержанта. Только слышал. Я даже толком не уверен в том, что это он и есть. Просто, каждый раз, когда я говорю: «Т-варищ Сержант, ну можно мне хоть ещё минутку поспать?», - он мне с невозмутимым постоянством отвечает: «Отдыхать будешь в могиле! Па-адъём!». И так почти каждый день….
Почему почти? Иногда – где-то раз или два в месяц – мне удаётся выпросить у Сержанта отгул, и я…. Хочешь сказать, иду к ****ям? И это в том числе, чего уж тут скрывать. Но чаще всего, я иду в Старый Паб на Углу, выпить пивка с каким-нибудь очередным Мудаком. Тебе покажется странным, как это мне не скучно каждый раз видеться в одном и том же месте с одним и тем же человеком. Не скучно. Он хоть и Мудак, но с ним даже весело, тем более что каждый раз у него новый имидж. Иногда он – очкастый интеллигент с папочкой подмышкой, иногда – больной на голову поэт с вечно всклоченными волосами и сумасшедшими глазами, иногда же – самый обыкновенный медведеподобный мужик с пивным брюшком и неизменными командирскими часами на правой руке. Впрочем, мне даже не особенно важно, как выглядит этот Мудак, потому, что из раза в раз мы делаем одно и то же: выпиваем по четыре пинты пива и всю ночь напролёт ****им, как принято говорить, «за жисть». Та знаешь, это очень утомительное занятие. Так что частенько после таких ночей в Пабе на Углу у меня болит голова. Нет, это точно не похмелье.
Для того, чтобы это было похмелье, мне нужно выпить, по меньшей мере, в три раза больше. И это не пустое бахвальство. Я ведь отчётливо помню – в ту пору, когда я предпочитал обществу всяких там Мудаков, общество ****ей, я частенько выпивал лишнего. Но даже в таких случаях наутро я был свеж, как огурчик. Один единственный раз я, правда, по-настоящему перебрал, и я даже думал, мол, всё, ****ец ослику. Но ****ец так и не настал – в тот раз Сержант просто взял и не пришёл. Быть может, он тоже был в стельку пьян. Просто так, из солидарности.
Я вижу, тебе не очень интересно слушать мои бредни о том, сколько, где и как я выпил. Я тоже так думаю, что ничего здесь интересного нет и быть не может. Ты ведь хочешь знать, о чём я ночами болтаю в Пабе с этими самыми Мудаками? Согласен – «за жисть» - это уж слишком расплывчато. Итак, приготовься слушать.
Знаешь, я ведь не просто так здесь стою и наблюдаю. Я ведь на то и Постовой, чтобы всё видеть и всё запоминать. А кто ещё это будет делать, если не я? Я ведь всё вижу, хоть и прячусь под землёй, так что ты даже лица моего целиком не видишь. Почему я не на поверхности? Это, конечно, вопрос скорее к начальству, но раз уж ты спрашиваешь, я отвечу. Нет, я не мутант и я не болен проказой – я абсолютно нормальный человек.
Просто так удобнее смотреть – твой взгляд всегда направлен в одну точку и ты ни на что не отвлекаешься. Следовательно, я всегда сохраняю предельную концентрацию внимания и запоминаю лишь то, ЧТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НУЖНО. И знаешь, я настолько вжился в свою роль, что даже представить себе не могу такую ситуацию: Я умер. И кто-то другой будет стоять на моём месте и наблюдать. Хочешь - верь, а хочешь – не верь, но это действительно так. Нет, мне Смерть сама по себе не страшна – я ведь, всё-таки, Солдат. Она мне скорее странна и непонятна.
Ну, вот ты представь себе, стою я на посту у Амбразуры, а тут заходит Смерть, старая такая, вся сгорбленная, идёт, еле волочится, костями гремит. И я её спрашиваю – А чё те надо-то, старая? А она мне – тебя, милок. Я в ответ – ты что, рехнулась на старости лет, а кто Амбразуру сторожить-то будет!? Пушкин что ли? Ну, помнётся она, Смерть, на пороге и пойдёт себе домой несолоно хлебавши.
Но тут ты спросишь: «а что ты, брат, будешь делать, когда придёт окончательный ****ец?» Ну тогда и миру всему этому ****ец настанет. Он и так, чуть отвлечешься – за чаем ли на кухню сходишь или просто от усталости закемаришь – сразу летит наперекосяк. Ну а стоит мне тем более уйти на денёк в отгул – так у него, вообще, напрочь крыша слетает. Да ещё так, что потом полдня на место ставить приходится.
А ты говоришь, пойдём ко мне, потрахаемся, поспим, в конце концов, на хорошей двуспальной кровати. И, вообще, мол, мне как-то страшно стало одной спать. И что? Да пока мы там кувыркаться будем, у меня тут целый мир полетит к чёртовой матери. Конечно, я могу попросить у Сержанта отгул, но нам тогда ещё и договариваться надо, чтобы ещё хотя бы разок встретиться. Для меня-то не проблема. Но ты ведь забудешь. Хотя и будешь меня сначала уверять, мол, не забуду, мамой клянусь, помнить буду. А я тебе даже напомнить не смогу – телефон на посту мне держать не положено.
Так что, забей и не парься. Я, конечно, понимаю, что тебе порядком скучно в обществе Пидарасов и Придурков, но что поделаешь – это жисть. Ладно, мы тут, кажется, заболтались, надо уже прощаться. А то скоро придёт Сержант и, ежели пропалит нас с тобой вместе, вкатит мне нехилых ****юлей. Может быть, мы ещё как-нибудь увидимся, хотя я, ты знаешь, на это особенно не рассчитываю. Но если тебе так хочется, я скажу, что буду ждать. Хотя, честно признаться, мне, в общем-то, абсолютно всё равно. Нет, не потому, что ты мне совершенно не интересна. Вовсе нет. Просто я всё время нахожусь в ожидании, ровно так же, как и любой другой Караульный, который волей-неволей, но всё-таки ждёт этого самого мифического Врага или Нарушителя, в которого, согласно уставу, надо будет выпустить энное количество пуль, чтобы тот знал, что здесь стоит Караульный, а значит, просто так ему пройти не удастся.
Ладно. Не хочу тебя задерживать. Пока. Нет, всё-таки, до свидания. Спасибо тебе за компанию…
Девушка встала с земли, отряхнула с себя пыль, подобрала свой рюкзак и, закинув его себе на плечо, вскочила на велосипед. В то же мгновение луч солнца упал на торчавшую из земли шершавую бетонную плиту, и сквозь дыру в бетоне сверкнул чей-то глаз. Девушка нажала на педаль, и тут же из-под заднего колеса поднялось облачко пыли и сразу же заискрилось в лучах июльского солнца. Велосипед тронулся с места, и лёгкий ветерок приятно защекотал веснушчатое лицо девушки. «Хуф-ф», – с облегчением вздохнула она: «а всё-таки, это хорошо, когда есть кто-то, кто следит за тем, чтобы каждое утро вставало Солнце, а вечером же садилось и садилось, притом, не куда попало, а именно туда, куда надо.… Но пусть лучше никто об этом не знает. Даже я сама». Встречный ветер легонько трепал распущенные волосы девушки. Иногда какая-нибудь особенно шаловливая прядь попадала ей на лицо и мешала ей смотреть вперёд. А велосипед всё катил и катил по извилистой дорожке, уходившей в лазоревую даль горизонта….
16-17 июля 2007 года.
Иллюстрация - Товарищъ Бокий (р)