Жил да был один директор завода. И работали у него на заводе среди прочих сотрудников два дурака. Стал директор как-то думу думать: что же ему делать, как же делу пособить? Ведь деньги он им платит немалые, а на выходе результат почти нулевой. И придумал: взял, да и уволил этих двух дураков и взял на их место одного умного, - и резона больше, и расходов меньше!
Пришел умный, походил по заводу, посмотрел, что, где и как делается… Взял, да и написал, куда следует, обо всех творящихся на заводе безобразиях.
Приехала комиссия и сняла директора с занимаемой должности. Вот тут-то и понял он, что один ум хорошо, а два дурака… лучше!
Сказка, конечно замечательная и весьма поучительная, только как-то все наизнанку получается. Что же с дураками-то делать?! Куда от них деваться?!
Ведь «уж сколько раз твердили миру», что вот это надо делать так, а это – вот так, что специально придуманы такие «штуки», как ИНСТРУКЦИИ, и что инструкции эти писаны не для того, чтобы они просто были, а для того, чтобы их соблюдать?! Но, тем не менее, всегда и во всем обязательно находится кто-нибудь, кто считает, что он умнее всех, что его ЭТО не касается, что он может допустить кое-какие послабления, что инструкции написаны для других дураков, что воры забираются только в соседние квартиры, что кирпичи (даже на стройке) падают на головы только специально для этого избранных, что он, как специалист высочайшего класса, может даже закурить в аккумуляторной яме, и ничего не будет, поскольку он тут сам хозяин, и, если прикажет водороду, то тот нипочем не взорвется, что даже на акробатическом канате он может спокойно сделать шаг в сторону…
Самой главной инструкцией в Вооруженных Силах является устав. Причем для того, чтобы не сваливать все в одну кучу, по каждому отдельному направлению существует свой устав. Есть, например, уставы Видов Вооруженных Сил, поскольку повседневные прядок и организация службы в танковых частях, в авиации или Военно-Морском Флоте коренным образом отличаются друг от друга. У моряков такой устав называется Корабельным, и он, естественно, никак не может быть применим в танке, поэтому у танкистов есть свой устав, у ракетчиков – свой, у десантников – свой и т.д.
В силу своих особенностей по-разному действуют Виды Вооруженных Сил и в боевой обстановке. Поэтому помимо обычных, повседневных существуют еще и боевые уставы, например, Боевой Устав Авиации, Пехоты или Боевой Устав Военно-Морского Флота. Но есть и немало общих моментов в порядке и организации службы всех Вооруженных Сил, которые определяются Общевоинскими уставами.
Так, Строевой Устав определяет, что такое строй, из чего он состоит, как в нем себя вести, как им командовать и управлять, как выполнять строевые приемы…
Устав Внутренней службы определяет, какой и где должен быть порядок, что должно быть у того или иного военнослужащего, как должны быть оборудованы и в каком порядке содержаться помещения, какая и как должна нестись внутренняя служба в воинской части…
Устав Гарнизонной и караульной службы, уже исходя из самого его названия, определяет, какая и как должна нестись служба не в отдельной части, а в гарнизоне в целом, и особенно пунктуально устанавливает все, что связано с несением караульной службы. И это не случайно. Ведь в повседневной жизни военнослужащие постоянно при себе оружие не носят. В караул же заступают обязательно с оружием.
Больше того, в определенных ситуациях караул не только имеет право, но и обязан применять оружие, поскольку по определению того же устава является специальным подразделением, предназначенным для охраны и ОБОРОНЫ порученного ему объекта. А часовым так вообще называется вооруженный караульный, выполняющий БОЕВУЮ задачу по охране и ОБОРОНЕ своего поста.
Часовой – лицо в высочайшей степени ответственное и неприкосновенное. Это определяется подчинением его строго ограниченному кругу лиц – начальнику караула, заместителю начальника караула и своему разводящему, обязанностью всех лиц беспрекословно выполнять его требования, обусловленные его службой, его правом в определенных условиях применять оружие, в том числе и по живым людям, и особой охраной Законом его прав и личного достоинства.
И уж, поскольку все так серьезно, к часовому предъявляются и очень высокие требования. Чтобы он мог бдительно и добросовестно, ничем не отвлекаясь, нести свою службу, ему на посту категорически запрещается: есть, пить, СПАТЬ, КУРИТЬ, отправлять естественные надобности, петь, читать, писать, слушать радио, разговаривать с кем бы то ни было, кроме лиц, которым он подчинен, принимать от кого-либо или передавать кому-либо какие бы то ни было предметы, БЕЗ НЕОБХОДИМОСТИ СНИМАТЬ ОРУЖИЕ С ПРЕДОХРАНИТЕЛЯ, ПЕРЕДЕРГИВАТЬ ЗАТВОР И ДОСЫЛАТЬ ПАТРОН В ПАТРОННИК, ВЫПУСКАТЬ ИЗ РУК или передавать кому-либо СВОЕ ОРУЖИЕ, ДОПУСКАТЬ КОГО БЫ ТО НИ БЫЛО НА ПОСТ БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ ЛИЦ, КОТОРЫМ ОН ПОДЧИНЕН и многое, многое другое.
Не менее высокие требования предъявляются и к караулу в целом, а так же к порядку и организации в караульном помещении. Поскольку весь караул, свободный от непосредственного несения службы на постах, должен быть в любой момент готов к отражению нападения на любой из постов или на само караульное помещение, вся его жизнь расписана до буквы. Там есть бодрствующая и отдыхающая смены. Причем для повышения боевой готовности отдыхать (спать) разрешается не более четырех часов в сутки. Никто из караульных НЕ ИМЕЕТ ПРАВА ПОКИДАТЬ КАРАУЛЬНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ НАЧАЛЬНИКА КАРАУЛА и так далее и тому подобное.
Все эти правила и требования не придуманы по принципу «три П» (пол – палец – потолок), а вырабатывались годами и вписаны в уставы буквально кровью многих предшествующих поколений. Но, к сожалению, далеко не все хотят это понимать, и вот что из этого порой получается…
К середине июня весна в том году в Заполярье полностью вступила в свои права. Снег сошел практически полностью, лишь кое-где в ложбинах между сопок еще оставались небольшие сугробы. Но здесь они очень часто сохранялись и в течение всего лета. И хотя продолжал дуть какой-то, особенно неприятный в этих условиях, холодный и пронизывающий ветер, солнышко, особенно, если удавалось укрыться от ветра, припекало очень даже ласково. Под его животворными лучами природа стремилась успеть совершить свой короткий жизненный цикл и запустить следующий виток, дав старт новому поколению.
Невзирая на то, что еще две недели назад снег лежал практически повсеместно, благодаря, в общем-то, не такому уж и неожиданному, а, скорее, вполне обычному снегопаду, теперь повсюду зазеленела молоденькая, но быстро набирающая силу травка, буйно зацвели все, какие только могут быть в тундре, цветы. Даже чахлые карликовые березки, как-то мгновенно миновав период набухания почек, сразу оделись веселой ярко-зеленой листвой.
Особенно ласковым, манящим и расслабляющим скупое полярное солнышко ощущалось старослужащими, кому до увольнения в запас оставалось всего несколько месяцев. Они прекрасно знали, что следующей полярной ночи, когда к одиннадцати часам только-только рассветает, а в час дня уже опять темно, когда в пургу мокрый снег налипает на лицо ледяной коркой, стягивая ее, как тисками, и обмораживая до белых пятен и шелушащейся после этого кожи, проникает в любую щель в неплотно застегнутом обмундировании, а, находясь в карауле на посту на вышке, от него никуда не спрячешься, когда нужно нести службу, несмотря на то, что даже при горящих прожекторах и лампах «солнце»* на расстоянии десяти-пятнадцати шагов уже ничего не видно, - этой полярной ночи для них уже не будет.
Они уже свое отслужили, и скоро уйдут «на гражданку», где ждут мамы, девушки, совсем другое, по-настоящему теплое и доброе солнце, где ждет совсем другая жизнь без командиров и начальников с их тошнотворными уставами, инструкциями, наставлениями, распорядками, приказами и прочей морокой, без надоевших до зубного скрежета подъемов, отбоев, тревог и учений, дежурств и караулов, занятий и тренировок и прочего, прочего, прочего.
В связи с этим каждый из них с нетерпением ждал вожделенного приказа и ежедневно (а то и чаще, смотря по каким критериям и параметрам был построен контрольный календарь) заштриховывал заветные клеточки, и, спроси его даже ночью, всегда мог четко ответить, сколько ему осталось дней, часов, минут (кое-кто умудрялся даже считать секунды), компотов, птюх, дежурств, караулов…
«Неприятнее всего, что при всем при том все равно приходится заступать в наряды и, особенно, - в караул. Тут не забалуешь. Не случайно даже офицеры к этому виду дежурства относятся с особой строгостью.
Начальник караула при подготовке зорко следит, чтобы каждый, как следует, подготовил форму одежды и оружие, как «Отче наш» знал все свои обязанности и положения Устава Гарнизонной и караульной службы, отдохнул в отведенное для этого время… Командир части каждый раз (больше чем за два года службы не было ни разу, чтобы он пропустил) лично проверяет подготовку караула и присутствует на разводе. А во время несения службы, особенно ночью, либо он, либо кто-нибудь из его замов обязательно явятся проверить, как, насколько четко и бдительно эта служба несется.
И чего людям неймется?! Спали бы себе спокойно дома. Что мы маленькие, что ли?! Все эти посты, обязанности, инструкции, табели постам и уставы и так назубок знаем, тысячу раз заступали, и ничего не случалось. Да в этой тундре и сопках даже северному оленю не так просто пройти, не то, что человеку. Больно нужна супостатам наша ракетная база!
Нет, она им, может быть, и нужна, но ведь все, что можно увидеть снаружи, они давным-давно сфотографировали со своих спутников. А все остальное находится внутри сопок в специально вырытых пещерах. А там помимо караула еще и электронный контроль такой, что мышь не проскочит. В общем-то, конечно, караул тоже нужен, - на одну электронику полностью полагаться нельзя, - но совсем необязательно соблюдать такие строгости. Что, например, изменится от того, что я тихонечко перекурю? Сейчас не ночь, уголька не видно. А если бы даже и было видно, что это меняет? Ведь я же ни от кого не прячусь, - куда тут спрячешься, если стоишь на вышке, видной за версту и обдуваемой всеми ветрами? Наоборот, - даже еще лучше: сразу видно, что часовой не спит!
Да и стоять на ногах все четыре часа к ряду – тоже дело неблагодарное. Площадка на вышке всего где-то метра два на два. Тут не больно походишь, а стоять, как истукан, надоедает, да и ноги устают. Сделали бы скамеечку, глядишь, и время бы побыстрее проходило. Что изменится от того, что я присяду в уголочке? Наоборот, даже здорово: меня не видно (я как в засаде), а мне через щели в ограждении вышки - весь пост как на ладони. А заодно еще и удобно – ветер не обдувает, солнышко пригревает, ноги так не устают (хотя, конечно, на полу сидеть не очень удобно, хорошо хоть высота вышки
____________________
* лампа «солнце» - мощная, в несколько десятков киловатт, лампа дневного света. Используются в условиях Заполярья для уличного освещения в период полярной ночи.
больше трех метров, и пол не сырой), можно помечтать о своем, о главном, о будущем…»
Так думал Степан Корженко, матрос третьего года службы, прослуживший все это время на ракетно-технической базе, хранящей и готовящей ракеты для стратегических атомных подводных лодок, в течение всей своей службы не менее одного-двух раз в неделю заступавший в караул, и в данный момент стоящий в карауле и являющийся часовым на вышке. Сутки уже почти прошли: заступили они вчера, а сегодня уже и обед миновал. Так что до смены осталось не так уж и много, - Степанова смена последняя. Проверять уже никто не придет, значит, можно немножко расслабиться.
Степан снял с плеча автомат и, чтобы размяться, а заодно и почувствовать себя настоящим мужчиной, стал изображать из себя Рембо. Войдя в азарт, он СНЯЛ АВТОМАТ С ПРЕДОХРАНИТЕЛЯ И ПЕРЕДЕРНУЛ ЗАТВОР. Опомнившись, он почесал лоб, посмотрел на дощатый пол вышки и решил, что отстегивать магазин и снова передергивать затвор, чтобы извлечь оттуда ДОСЛАННЫЙ В ПАТРОННИК ПАТРОН, он не будет, поскольку в полу полно щелей.
«Патрон может отскочить, куда угодно, а то и вообще провалиться в щель. Ищи его потом! – рассудил он. - А шуму не оберешься: потеря патрона – это ЧП! Лучше потом в караульном помещении спокойненько и незаметно все приведу в соответствие и верну патрон обратно в рожок».
Чтобы шаловливым ручкам не было больше соблазна подергать оружие, Степан ОТСТАВИЛ АВТОМАТ В УГОЛОК ВЫШКИ и, только было, хотел поставить его на предохранитель, как рядом с ним в щели увидел «хобарик»* в полсигареты. Видимо, Гришка, его однопризывник, земляк и друг, стоявший на посту перед ним, здесь КУРИЛ и заначил хобарик.
С куревом было плохо. Военторг табачных изделий почти совсем не привозил. А то, что привозили, распределяли чуть ли не поштучно между всеми частями гарнизона. Начальник политотдела тыла даже специально сам ездил в Ленинград на фабрику Урицкого, закупал целый контейнер папирос и сигарет, но это выручило не на долго, - для целой флотилии это было, как слону дробина, хватило лишь на несколько недель.
Иван, правда, недавно получил посылку из дома. Среди прочего мама прислала и его любимые «Запашные». Но и они довольно быстро иссякли. А последнюю пачку позавчера перед заступлением в караул у него кто-то спер. Сегодня Степан еще не курил вообще, и никотиновый голод как-то неприятно щемил под ложечкой.
Особенно он разыгрался после обеда. Ведь привычка – штука серьезная, а после хорошего обеда перекурить – это вообще святое дело! Поэтому неожиданная и приятная находка вызвала у Степана даже судороги и спазмы в горле и заставила нервно сглотнуть начавшую обильно выделяться слюну.
«Гришка! Вот паразит! Значит, у него было курево, а со мной не поделился! Тоже мне, друг, называется!!!- Думал Степан, аккуратно, чтобы не порвать, выковыривая окурок из щели в боковом ограждении вышки (про автомат он уже позабыл). И вдруг его как будто ударило током, - на окурке четко было видно название сигареты: «Запашные»!!!
«Это что же получается? Значит, это ОН у меня сигареты украл?! Вот сволочь! Убью гада!!!»
В расстроенных чувствах Степан пристроился в уголочке вышки, так чтобы укрыться от ветра, и чтобы на него светило солнышко и своим нежным теплом хоть чуть-чуть скрасило враз испортившееся настроение. А когда достал зажигалку, чтобы ПРИКУРИТЬ, и, уже в который раз(!), прочитал и нежно погладил гравировку на ней «Степке от Ганы. Пусть светит, греет и дарит удовольствие, как и память обо мне!», то мысли сразу уплыли далеко-далеко.
О Гришке он и думать забыл, полностью переключившись на воспоминания о Ганочке, о ее черных, как смоль, локонах и таких же черных, ясных, лучистых, добрых и ___________________
* хобарик - окурок
нежных глазах, особенно выразительно сверкающих на белом с нежным румянцем личике.
Затянувшись в последний раз дымком любимых сигарет, он с сожалением посмотрел на докуренный до того, что уже обжигал пальцы, окурок, не поднимаясь, перебросил его через ограждение вышки и устроился поудобнее, и даже прикрыл глаза, чтобы яснее вспомнить картинки своих последних встреч с Ганочкой в недавнем отпуске, которым он был поощрен на 23 февраля.
Через пять минут он уже вовсю СПАЛ, улыбаясь и тихонечко, безмолвно шевеля губами, - видимо, разговаривал с Ганочкой…
Тем временем, в караульном помещении сменившаяся с постов смена тоже уже пообедала, убрала посуду, как смогла, перекурила и занялась наведением порядка, готовя караульное помещение к сдаче его новому караулу. Гриша ходил из угла в угол, как неприкаянный: кто-то из ребят поделился с ним – дал пару раз затянуться,- но это только еще больше раззадорило никотиновый голод и желание где-нибудь достать сигаретку.
Вдруг он вспомнил, что последнюю сигарету КУРИЛ, КОГДА СТОЯЛ НА ПОСТУ, но до конца не докурил, заначив полсигареты, и спрятал там же, на вышке, а, когда сменился с поста, забрать окурок забыл. Больше он на пост не попадет, так как сейчас уже стоит последняя смена. Так что же – добру пропадать, что ли?! Тем более что больше курева вообще нет! После смены из караула, конечно, что-нибудь он все-таки придумает, но до смены-то еще часа три, а терпения уже совсем нет.
Правда, заначка-то из последней сигареты, что он упер у Степки. А на вышке как раз Степан и стоит. Не здорово получается! Ну, а если бы там стоял не Степан, а кто-то другой, что, то, что он упер у друга сигареты, выглядело бы как-нибудь по-другому?! Лучше СХОДИТ НА ПОСТ, во всем признается и повинится, да и вместе ДОКУРЯТ последний хобарик. А уж потом он в лепешку расшибется (кого-нибудь из молодых потрясет как следует, тем более, что вчера кому-то из них пришли посылки) и добудет курева и себе, и Степану «долг» отдаст, а, может быть, еще и с процентами в качестве моральной компенсации.
САМОВОЛЬНО ВЫЙТИ ИЗ КАРАУЛЬНОГО ПОМЕЩЕНИЯ особого труда не составило, поскольку караульным у входа в него был молодой матрос (ну, не самый молодой, а уже полтора года отслуживший, но все-таки на год младше Григория), который особого сопротивления ему не оказал и практически, не «выступая», ВЫПУСТИЛ ЕГО, НИЧЕГО ОБ ЭТОМ НЕ ДОЛОЖИВ НАЧАЛЬНИКУ КАРАУЛА.
«Степка НА ПОСТ меня, конечно, ПУСТИТ БЕСПРЕПЯТСТВЕННО, - ведь я же не лазутчик какой-нибудь. Мы же с ним друзья, и он меня прекрасно знает. Сейчас не темно, так что увидит, что это я, и проблем не будет. Главное, чтобы он не нашел хобарик до того, как я ему сам обо всем скажу. Вот если не успею, то тогда будет нездорово. Степка мужик-то крутой, - может и морду набить!»- Думал Григорий, направляясь к вышке, и чем ближе подходил к ней, тем тщательнее старался продумать, как же он будет объяснять Степану, почему он вообще спер у него сигареты, а тем более, последнюю пачку.
Когда до вышки оставалось метров тридцать, Григорий обратил внимание, что Степана там нет. «Интересно, куда это он подевался?» – Подумал Гриша и позвал:
- Степан!
Но в ответ не раздалось ни звука. Пройдя еще с десяток шагов, он вновь повторил попытку:
- Степан! Степа!
Но ответом опять была полная тишина, если не считать внешних шумов, не относящихся к его другу, которых Григорий уже, правда, не слышал.
Степка! – Еще раз крикнул он, начиная подниматься на вышку по противно заскрипевшей лестнице, и услышав какой-то жуткий хрип, доносившийся с вышки, а потом грохот, как будто упало что-то тяжелое…
…Степан обнимал и целовал Ганочку, слышал запах ее тела, ощущал шелк ее волос, слышал нежное журчание ее голоса, и так ему было хорошо, что весь мир отошел на второй, а то и на третий план. Вдруг Ганочка как-то переменилась в лице и голосом Гришки тихо сказала:
- Степан!
- Ганочка, что у тебя с голосом?! – Удивился Степка. Но она, проигнорировав его вопрос, снова тем же противным Гришкиным голосом, только более настойчиво позвала:
- Степан! Степа!
Вдруг ее лицо стало как-то расплываться и тускнеть, а когда вновь оформилось в нечто узнаваемое, то превратилось в перекошенную физиономию Гришки, который старательно засовывал в рот сразу все двадцать сигарет и пытался прикурить их от Степиной, Ганочкой подаренной, зажигалки, подленько поглаживая гравировку и ехидно глядя на Степу, который только хватал ртом воздух, пытался что-то крикнуть негодяю, но не мог издать ни звука. Наконец, напрягши все свои силы, Степан закричал, что было мочи, но в этот момент заскрипела лестница, ведущая на вышку, и резкий голос Григория прокричал чуть не в самое ухо:
- Степан!
Испугавшись, Корженко вскочил из своего угла и потянулся к стоящему в противоположном углу автомату. Но затекшая нога подвернулась. Степан не удержался и упал, но, падая, все-таки дотянулся до автомата, схватился за него и потянул его на себя…
Рука, скользнув по стволу, проскочила дальше и большим пальцем уперлась в спусковую скобу. Машинально опустив глаза, Степан с удивлением увидел, что ствол смотрит прямо ему в сердце, и как-то спокойно и почти безразлично подумал: «Зачем это?»…
…Когда раздался выстрел, Григорий решил, что Степан, съехал долой с катушек и решил его убить за то, что он спер у него сигареты. Его обуял такой жуткий страх, что, кубарем скатившись с лестницы, он быстрее северного оленя унесся в сопки и прятался там сутки.
Когда же на следующий день, шарахаясь от собственной тени, он тайком пробрался в жилой городок и окольными путями узнал, что Степан погиб, и предположительно от его, Гришкиной, руки, то испугался еще больше и вообще подался в бега.
Через некоторое время его, конечно, отловили и судили судом военного трибунала, но только не за убийство, которого он – непосредственно своими собственными руками – не совершал, а за дезертирство, да еще и совершенное из состава караула по охране особо важного объекта.
В итоге из двоих друзей и земляков, которым служить-то оставалось всего четыре-пять месяцев, один досрочно поехал домой в цинковом гробу, а другой угодил за решетку. А все из-за того, что слишком вольно трактовали уставы и инструкции, без должного внимания относились к требованиям командиров и начальников, и думали, что с ними ничего плохого случиться не может, так как они уже слишком бывалые и опытные воины, все на свете знают, все умеют и застрахованы от любых неприятностей.
В последнее время – вот уже не первый год – на всех пачках с табачными изделиями пишут: «Минздрав России предупреждает…». Теперь, правда, стали писать «Минздравсоцразвития».
Вот уж придумали абракадабру: не знаю, что общего между здравоохранением и соцразвитием? Разве что только, когда наше доблестное «соцразвитие» (см. «соцОБЕСПЕЧЕНИЕ») своей горячей заботой доведет людей до «кондрашки», им не придется обращаться в другое ведомство, чтобы не вытаскивать сор из избы?! Ну, да сути это не меняет.
Не уверен, что кого-то это напоминание заставило бросить курить. На мой взгляд, оно больше служит для очищения совести чиновников от здравоохранения за нежелание поиска более эффективных методов борьбы с табакокурением и попустительство в отношении рекламы табачных изделий. Но, тем не менее, хоть это делается.
Может быть, и Министерству обороны на каждой инструкции, на каждом уставе и других руководящих документах писать: «МИНОБОРОНЫ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ: МАЛЕЙШЕЕ ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ ТРЕБОВАНИЙ ДАННОГО ДОКУМЕНТА МОЖЕТ ПОВЛЕЧЬ ТЯЖЕЛЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ВАШЕЙ ДАЛЬНЕЙШЕЙ СУДЬБЫ, ЛИШИТЬ ВАС СВОБОДЫ, ЗДОРОВЬЯ И ДАЖЕ ЖИЗНИ!!!»?! Если это спасет хотя бы одного человека, то и это уже будет здорово!
15.12.05.