Я, мужики, общаюсь с интеллигентными людьми, потому, как работаю сантехником в элитном доме, где живут всякие крутые. ТСЖ называется.
Правда средь них попадается иногда всякая шушера - композиторы, певцы и балерины.
Ну, крутые - ребята деловые! Встречают меня, и сразу:
«Доктор! Зайди, кран почини. Только как себе! Понял?»
Меня все в доме доктором зовут.
А чего не понять? Не впервой чиню. Чем хуже, тем чаще. Чуешь? В моём деле они ни хрена не соображают. Потому я всегда им и нужон, и всегда при деньгах.
Вот интеллигенты - совсем другие. Когда что делаю, всё стоят над душой, может боятся чего, и всякие истории разные рассказывают. Зато когда расплачиваться надо - за каждый рупь трясутся. Всё суют эти, контрамарки, а о магарыче и не заикайся.
Ну, речь не об том. Наливай!
Тут как-то моя и выдала: «Ты бы у энтих, что поприжимистей, хоть билеты какие брал!
Будем ходить куда-нибудь, а то всё дома, да дома!»
Однажды сдуру я и попёрся с ей на какой-тоорганный концерт в консерваторию.
Я даже галстук одел и туфли новые.
Не успели подойти к воротам, как моя кричит: «Глянь! Вон в кресле этот сидит, Чайковский. Как живой!» И правда, - мужик сидит, руки поднял по сторонам...
Смотрю, на кого ж он смахивает?
И, правда! Ежели ему в эти руки дать стакан и бутылку, ну точно мой новый напарник - Алексеич!
Ну, речь-то не об том.
Поначалу, мы с ней зашли конечно в буфет. Пива нет. Только лимонад и бутеброды.
Потом я конечно заглянул в туалет, Вся сантехника американская. Унитазы полны воды, а в писсуарах воды нет, пустые. Видать тут они до конца не докумекали.
Сам концертный зал показался мне совсем и небольшим. Кругом на стенах висят разные композиторы в золотых рамках.
«Сколь золота ушло!», - возмущался я.
«Да помолчи ты хоть здеся!», - загудела жена.
А композиторы эти словно услыхали и с обидой посмотрели.
Ну речь не об том. Наливай!
Смотрю - мужики при бабочках и галстуках, а женщины, все как одна, в платьях.
Наконец, все уселись и откуда-то послышалась музыка какого-то Битховена, который говорят был без ушей.
Видать потому и музыка евонная такая печальная, жуть!
А смотреть и не на что - музыкантов-то не видать!
Все сидят, глаза закрыли и дремлют. А ещё душно стало.
Меня сразу разморило. Разулся я незаметно, чтоб свободнее было, глаза закрыл, как все, и тоже дремалю. А проснулся от собственного храпа, чувствую - жена дёргает за рукав.
Насилу натянул ботинки, и мы потихоньку двинули на выход. Проходим по ряду, тут все тоже проснулись и косятся, видать завидуют, что уходим.
Жена со мной долго после этого не разговаривала.
Уже потом эта скрипачка, что дала мне билеты, рассказала – почти все из этих, повешенных были голубыми.
А потом, балерина с четвёртого этажа, которой я струю регулировал в биде, она у ней сильно била, презентувала мне, ей богу, так прямо и сказала: «презентую», билеты в «Большой» на «Одноактные балеты» с какой-то Плисецкой.
Я вам так, мужики, скажу - для меня что балет, что опера – один хрен, только время тратить. Это вам не футбол.
Ну, речь не об том. Наливай!
Хотя театр вроди и большой, а буфет, меньше, чем в консерватории. И бутеброды только с колбасой. Пива конечно нет. Да и сантехника хуже.
Я это сразу понял, как сходил.
Забрались мы с ней в ложу 4-го яруса, что висит над сценой слева. Отсюда видать только всё что справа. Свет медленно начал затухать, и я, как человек культурный, у какого-то мужика
рядом, шутя спрашиваю: «Скажите, а кто сегодня будет петь - Плисецкая?»
Он посмотрел на меня как ненормальный, пожал плечами, видать шуток не понимает: «Плисецкая танцевать будет».
Вот темнота! А то я не знаю! Тогда я ему объяснил, что эта Плисецкая из Плесецка, где ракеты летают. Там одни Плисецкие живут и все пляшут. Тут у него глаза круглые сделались, видать понял кто я.
Потом эта, Плисецкая, и правда начала плясать с каким-то известным танцором, Борисом Годуновым. Но из нашей ложи 4-го яруса их почти и видать не было. Я с верхотуры всё кричал, чтоб плясали на другой стороне сцены. Но они меня видать не слыхали и мотались по всей сцене туда-сюда, туда-сюда. Жена по-тихому сказала: «Потерпи. Скоро акт закончится».
Уже потом мне сказали, что на этого Годунова кто-то даже оперу написал. Только видать поздно написал. Он успел удрать за границу. Что ему не понравилось в Большом?
Мне с женой после этого долго никуда не ходили.
Потом эта, с четвёртого, всё совала билеты на какую-то «ТоскУ». Но я отказался – мне только тоски не хватало!
И всё было нормально, пока чёрт не попутал меня пойти на концерт Пугачёвой в Олимпийский.
Это всё жена - цельный месяц гудела: «Пойдём-пойдём! Ах, миллион алых роз!»
Я тогда ещё на бюллетне был. Ну ладно, пошли!
Народу в «Олимпийском» навалом!
Пиво есть, но в буфет хрен пропихнёшься. Сантехника – стыдобища! И, ко всему, места наши оказались на самом последнем ряду. У Аллы, конечно, и голос и слух хороший, но фигура, если сверху смотреть, не Плисецкой. У той фигура отличная, всё равно, что после блокады. Нет, думаю, такое лучше дома слушать с пивом по телеку. А уж когда она запела своего «Паромщика» и дыма напустила на всю ивановскую, совсем невтерпёж стало. Разозлился тогда на свою: мы чего пришли, в тумане сидеть? Только музыка кончилась, и стало светлеть, цветы ей потащили. Я своей громко напоминаю, что завтра и мне с утречка надо в поликлинику тащить три анализа. Соседи посмотрели на нас уважительно, видать кумекали, – какие это анализы тащить?
А жена щиплет меня за ногу. Вышли мы из зала под аплодисменты. Правда я так и не понял, кому хлопали – нам или Алке.
Но в ТСЖ меня зауважали ещё больше - поняли, что я не только в сантехнике разбираюсь.
Ну, речь не об том. Наливай, мужики!