Я приложился ухом к двери – за ней слышался шум моря. Обычная дверь, не бронированная, не обтянутая дермантином, без глазка, но красная. Как я очутился возле неё? Помню – был вечер, во дворе кровил закат. Его алые капли покрывали траву и деревья, облущенный забор, железный козырёк на моём балконе. Я подпрыгнул и стукнул по козырьку ладонью. Одна капля заката попала в нос. Я чихнул, чих вывернул мой глаз наизнанку. Один глаз. Половина двора сразу изменилась. Второй глаз показывал правильно. Но следующий чих и его обескуражил выворачиванием. В испуге я закричал и зажмурился. Когда открыл глаза – нет балкона, только дверь. Приложился к ней ухом и вспомнил! Однажды мне снился сон: дверь (очень похожая на эту, но чёрная), за ней небо шуршало облаками, будто ветер бальными платьями барышень. Вдруг по двери стали сползать сосиски. Много! Сползают, как кожа с линяющих змей.
С саморефлексией у меня всё в порядке. Поэтому после пробуждения проанализировал сон и, копнув вглубь пирог недавних впечатлений, вспомнил рассказ коллеги по работе – Ириады Леонтьевны.
– Нарочно такое не придумаешь, – округлив глаза, скороговоркой вещала она, – последний месяц каждую ночь мне не давал спать какой-то шум или шуршание. Ворочаюсь в постели, уши затыкаю, но шум не исчезает. Страшно! Звук пугал меня не одну ночь. Несколько дней назад решилась выйти на балкон. Смотрю – ни единой человеческой души, лишь борзые огромной стаей медленно трусят по улице. Шуршат своей шерстью по мостовой. Я им: собачки, сосисок хотите? И вдруг услышала:
– Тётка, порядочные собаки по ночам сосисками не питаются!
Наша самая молоденькая сотрудница Рита звонко рассмеялась. Вытащила сосиску из своего пакета, демонстративным движением запихнула в рот и давай громко чавкать. Но подавилась. Кашляла так, будто палочка Коха давно находится в симбиозе с её лёгкими. Почти задохнулась, глаза выпучила, как Шварцнеггер в фильме "Вспомнить всё". Мы оцепенели. Но Рита прокашлялась, выпила водички и с непередаваемым выражением лица сказала, что видела огромную серую борзую, похожую на облако, которая стучала по её спине лапой и назидательно вещала:
– Сосиски надо есть медленно, а не смеяться ими!
Тут расхохоталась Ириада Леонтьевна.
– Впечатлительная ты, деточка! Тогда ночью в мой разговор вмешался сосед. Он вышел покурить и слышал, что я борзым предлагаю сосиски. Решил пошутить, – качая головой, словно китайский болванчик, закончила она свою невероятную историю.
В рассказе Ириады Леонтьевны мне было одно непонятно – что делали борзые каждую ночь под её окнами? Выяснить это не представлялось возможным – по её словам, борзые больше не шуршат.
Но тот сон я мог хотя бы объяснить. А сейчас? Сна ни в одном глазу, зато в них обоих красная дверь, за которой шум моря. Была не была – решил я и открыл дверь. Послышался хлопок, меня отбросило назад огромной волной. Когда открыл глаза, передо мной стоял... Я. От страха мне захотелось стать младенцем. Я даже инстинктивно свернулся калачиком, запихнув палец в рот. Но второй Я никуда не исчез – подошёл ко мне и наклонился.
– Может чего надо? – поинтересовался он.
– Аааааа! Уйди навсегда!
– Куда мне от тебя деться?
Он был опутан множеством проводков, похожих на пуповины, извивающиеся похлеще, чем змеи во время спаривания. Впрочем, ни разу не видел змей во время спаривания.
– Что это такое? – ужаснулся я.
– Твои переключатели, – он улыбнулся, и вдруг один из щупальцев стал удлиняться в сторону розетки.
– Осторожней! Шарахнет током! Ненароком мне достанется.
Но его щупальце втиснулось в розетку, и он заговорил на манер радио. Разными голосами. Стишок продекламировал, новости в мире рассказал, а заодно анекдот.
– Не пробовал посещать церковь? Там батюшки бесов из людей изгоняют. Тебе не помешает обряд экзорцизма, – бормотал я, пытаясь подальше отползти от существа, похожего на меня.
Но он удлинил ещё один проводок и снова запихнул в розетку. В этот раз заговорил словами из телевизионных рекламных роликов. Из самых разных рекламных роликов. Даже из тех, которые я за давностью лет позабыл.
– Тебе точно надо в церковь!
– Болван! Разве бесов из радио и телевизора изгонишь? – ответил он. Один из змеевидных проводков удлинился и полез в розетку.
– При чем здесь принимающие устройства? Тебя надо лечить, а не их!
Но он побелел и покрылся небольшим слоем льда. Мне стало холодно.
– Что за галимый чёс? Какого хрена ты похолодел?!
– Перешёл в режим холодильника. Включаешься и морозишься до полной отключки. Тебе ли не знать этого? Тебя даже родственники отморозком зовут.
– Они меня не понимают. И вообще – легче всего отморозиться и делать вид, что тебе всё без разницы. Иначе надо что-то делать, кому-то помогать или вникать в чьи-то проблемы. А так… живёшь себе, как хочешь.
– А как ты хочешь жить?
– Чтобы меньше напряга, больше удовольствия и беззаботности.
– А любовь? Она не всегда бывает беззаботной.
– Иногда и мне удаётся быть ласковым и нежным, – промямлил я.
Он засмеялся, извлёкая из себя еще один проводок, совсем маленький, похожий на обрубок. Чтобы затолкать обрубок в розетку, ему пришлось вплотную подойти к стене.
– Что за цирк?!
Внутри меня слегка потеплело.
– Это всё тепло, на которое ты способен. Даже тебя оно не может согреть. Других и подавно, – изрёк он с важностью.
– Если ты такой умный, ответь мне, почему я оказался перед красной дверью и что вообще здесь делаю? Сошёл с ума или умер? – наконец-то я задал вопрос, который меня больше всего волновал.
– Это не дверь, а красная кнопка. Ты её активизировал.
– Враньё! Я стоял на балконе и…
– Угу… кровил закат, одна капля попала на козырёк балкона… Как поэтично! Ты сам в это веришь? Где ты видел закаты, стекающие каплями в нос и вызывающие чихи, сопровождающиеся выворачиванием глаз? Это была твоя красная кнопка. Она активизировалась когда ты прослушал международные новости – о том, как один политик закапризничал и не захотел встретиться с другим политиком из-за красного платья певицы.
– Иди к чёрту! Меня политика не интересует. Подумаешь, кто-то решил именно так обставить своё нежелание идти на политический диалог. Певица в красном платье – повод, даже мне это понятно, – возмутился я.
– Всем всё хорошо понятно про других, но не всем всё понятно про самих себя, – промолвил он. Затем продолжил:
– На десять прочитанных или услышанных слов найдется хоть одно, что подобно камню, брошенному в воду, оставит круги на поверхности души. У тебя таким словом стало "красное".
– Не надо мудрствования! Я не президент, у меня нет чемоданчика с красной кнопкой.
– Каждый человек сам себе президент и народ. Сам себе министры, полиция, суд и теневой бизнес.
– Снова загадки. Ты мне не ответил, я умер?
– Ты или полный дурак, или прикидываешься. Разве это не твое убеждение: смерть – полное отключение всех биологических программ? Мудрые говорят: каждому по вере его. Если бы ты умер, лежал бы сейчас, как тушка в морге.
– Если я не умер, тогда вали отсюда! Но сначала верни меня в моё прежнее существование.
– Невозможно. Если ты увидел себя со стороны, прежним уже не будешь.
– А подавившаяся сосиской Ритка будет прежней? Кстати, что делали борзые каждую ночь под окном Ириады Леонтьевны?
– Шуршали её мыслями, как ветер страницами недописанного романа, выброшенного на помойку.
– Но почему они больше не шуршат?
– Потому, что её роман никогда не будет дописан.
– А мой роман?
– В любом романе самое страшное, когда борзые больше не шуршат. У Ритки ещё шуршат, – сказал он, исчезая.
_____________________________
– Витя… сынок! Вставай! Люди добрые! Что ты натворил, Толик?!
– Тётя Сима, я не хотел! Красил балкон. Поставил ведёрко с краской на ваш козырёк. Витька по нему стукнул. Ведро упало. Я чуть не рухнул вниз. Витька, вставай! Может, скорую вызвать? Всё лицо заляпано и глаза… Ах, боже ты мой!
Витя с трудом разлепил глаза. Руки и одежда были в синей краске.
– Почему синяя? Была красная!
– Синяя была. Синяя. Сыночек, сейчас отмоем краску. Не волнуйся!
– Я не волнуюсь – мои борзые пока ещё шуршат.
– Какие борзые? Бредит что ли? – охнула мама.
– Витёк, кончай нас пугать! Хочешь, я тебе новую одежду куплю и поляну накрою?
– Поберегите свои красные кнопки… Толян, зачем ты красил балкон снаружи?
– Чтобы он издалека был похож на небо. Я бы потом облачка нарисовал, – заржал он, высунув язык, как в Маппет-шоу.
Витя зажмурил глаза от страха, увидев, как вспухает нёбо во рту соседа, пульсируя красным цветом.