Опустите, пожалуйста, синие шторы.
Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.
Вот стоят у постели моей кредиторы:
молчаливые Вера, Надежда, Любовь...
Все ночи были похожи одна на другую. Жизнь по каплям вытекала из нее. Ледяные руки и ноги и раскаленная голова, которой не помогало бесконечное переворачивание подушки с одной стороны на другую. Она не была больна - она страшно устала так жить и каждую ночь видела перед собой одну и ту же картину - не три сестры Окуджавы, а одна единственная - сестра Смерть, благодатная, долгожданная, освобождающая и сострадательная - заходит к ней в комнату и садится у изголовья...
- Я хочу уйти, помоги мне, - шептала она, а глаза ее с надеждой, не мигая, смотрели и смотрели на избавительницу от мучений...
Сестра Смерть, тихая и печальная, совсем не страшная, ласковая и нежная, какими бывают любящие матери, садилась у ее изголовья, положив одну руку на ее пылающий лоб, а другой обхватив ледяные руки.
- Рано, милая, тебе рано со мной... Потерпи, ведь ты сильная, ты не такое терпела.
- Я хочу уйти, помоги мне...
Каждую ночь повторялась эта сцена, а потом сестра Смерть уходила, и наступало мучительное утро, не приносящее облегчения...
Интересно, сколько ночей ей еще придется провести, пока не наступит долгожданное избавление? Ведь она и вправду так устала...
- Помоги, сестра Смерть!..
Она точно знала не только год и день, но час, минуту и секунду, которые раскололи ее жизнь и привели к этим бессонным ночам в ожидании сестры Смерти, Смерти-избавительницы.
Как знать? Скорее всего, был бы другой год, и другой день, а результат тот же самый. Она была обречена на такой миг всей своей предыдущей жизнью, в которой было мало радостных минут, но много печальных и огорчительных. Просто здесь она была виновата сама, и это было самое ужасное. И не имело значения то, что полоса, казавшаяся относительно светлой в ее безрадостной жизни, была только чуть другого оттенка, с разницей, почти незаметной глазу. Чужому глазу... Сама-то она понимала разницу, и это было невыносимо.
Очень долго она боялась связать концы с концами, все оттягивала момент, когда нужно было уяснить для себя вполне очевидное. Возможно, если бы она сразу набралась мужества и не пыталась отгородиться от ситуации не то чтобы неведением, а, скорее, пеленой, в которой неверие проделывало дыры за дырами, она бы не корчилась сейчас в муках, утыкаясь пылающей головой то в один край подушки, то в другой. Но ей было страшно тогда, а теперь она расплачивалась за долгий стресс... Все было ясно, все было предельно ясно уже тогда, а сегодня... сегодня она ждала избавления, потому что сил жить больше не осталось.
В одном из своих снов-видений, навеянных фантазиями дневниковых записей, она, видимо, каким-то непостижимым чутьем осознала свою участь и радостно пошла навстречу своему избавлению, вложив в это остаток жизненных сил. Живодер втащил ее в помещение в котором электрическим током убивали животных, а через несколько минут вышел во двор и бросил ЕМУ под ноги уже ненужный простенький поводок...
Ах, если бы так случилось, мечтала она. Она согласна была даже на электрический ток.
Сестра Смерть не пришла и в этот раз...
Тогда она решилась сама выйти на улицу в надежде... А, собственно, какие тут могли быть надежды? Разве что на неожиданную встречу с неуступчивой СС. Она прошла пару кварталов, вспоминая одну из своих любимых сказок детства - андерсеновскую "Русалочку", - настолько болезненно давался ей каждый шаг после многомесячного затворничества. Она перешла две дороги, минуя переходы и нарушая все возможные правила для пешеходов. Машины резко тормозили в считанных сантиметрах от нее, некоторые водители не сдерживались в высказываниях, другие, резко затормозив, округленными глазами смотрели на "сумасшедшую" и крутили пальцем у виска.
Ах, напрасно она затеяла эту прогулку. Пройдя еще несколько метров вглубь сквера, она устало опустилась на край скамейки, отодвинувшись как можно дальше от двоих увлеченно беседующих между собой мужчин. Предстояла долгая дорога назад, к дивану с подушкой, в давящее пространство четырех стен и потолка, все никак не желающего однажды обрушиться на ее разгоряченную голову...
Они были друзьями - два врача-психотерапевта, из которых один надолго, может, навсегда, уезжал из страны, а второму доставалась по наследству его практика. На этой скамеечке они ждали клиентку, которая должна была познакомиться со своим новым доктором. Но время шло, а ее не было, все было давным-давно говорено-переговорено, и когда мужчинам нужно было подняться и уйти, они обратили внимание на женскую фигурку, неподвижно приткнувшуюся на противоположной стороне скамейки. Женщина уставилась огромными немигающими глазами на куст сирени, но было видно, что мысленно она очень далека и от этого места, и от своих невольных соседей, и даже от этой одуряюще пахнувшей сирени. Взгляд профессионалов оценил и позу, и эти расширенные зрачки, и весь потерянный облик. Эта неподвижность буквально кричала, безмолвно взывая о помощи. Так в ее жизни появился просвет, а вся ее жизнь в очередной раз резко раскололась на ДО и ПОСЛЕ этой странной, если судить привычными мерками, встречей.
Ей удивительным образом «везло» на психотерапевтов. Родись она веком назад, наверняка среди окружавших ее людей находились бы ворожеи, колдуньи, знахарки. Но она родилась в 20-м веке, прожила в нем всю свою жизнь, слышала кое-что о Фрейде и психоанализе и… постоянно наталкивалась на психотерапевтов, как будто какой-то ангел-хранитель, зная ее мироощущение и склонность к фантазиям, предполагая неизбежные срывы творческой натуры в стрессы или апатию, подталкивал к ней в самый последний момент очередного профессионального утешителя.
Так случилось и в этот раз. Она не была пациенткой своих соседей по скамейке, а они были не в своих врачебных кабинетах. Поэтому ее рассказ о последовавших событиях, опрокидывающих нормы и правила медицинской этики, хоть и не укладывался в рамки здравого смысла и общепринятых моральных ограничений, но сами события, как она уверяла потом, были продиктованы экстремальной ситуацией.
О том, что произошло в тот день, я знаю из ее скупых признаний под настроение. Ее друг (один из двоих, тот, который остался не только в стране, но и с ней, в конце концов) был еще более малословен и всего один раз в моем присутствии упомнил о том, как его поразили глаза, неподвижно устремленные на куст сирени, и свое удивление, что его первоначальные подозрения оказались безосновательны. В ее доме не было пустых бутылок, а в баре одиноко приютились две нераспечатанные - коньяк и марочное крымское вино, купленные задолго до этого фантасмагорического дня.
Так или иначе, знакомство соседей по скамейке состоялось, и друзья не только довели свою подопечную до двери ее квартиры, но и оказались незваными, но очень необходимыми гостями измученной хозяйки. Она искренне недоумевала потом, что не помнила ничегошеньки – ни начала разговора, ни знакомства, ни этой, наверняка утомительной обратной дороги к дому. Ее память начала фиксировать события гораздо позже, когда неожиданно потеплели ледяные руки, а голову, наоборот, отпустила беспрерывная горячечная боль.
По ее словам, когда она «очнулась», то впервые за долгие месяцы услышала звуки – на экране монитора мелькали цветовые образы, а из колонок доносился простенький, но мелодичный мотив, почти речитатив:
Говори, кричи, шепчи мне!
Хоть ругай, но не молчи…
Расскажи про всё, ты слышишь?!
Расскажи мне, расскажи…
Раздели со мною бремя –
Будет легче хоть чуть-чуть.
Расскажи мне, помоги мне –
Я ведь рядом, не забудь...
И она заговорила… ТОГДА заговорила.
Зная уже ее немножко, сталкиваясь с ее фантазиями, со склонностью путать явь и вымысел, я не уверена в полной правдивости, в реальности описываемых ею событий. Тем более, она сама признавала, что была очень больна, находилась в состоянии глубочайшего стресса и была близка если не к самоубийству, то к близкой естественной смерти – то ли случайной (под колесами автомобиля), то ли от нервного и физического истощения.
По ее словам, она «очнулась» под тихую музыку от приятного ощущения тепла в конечностях и прохлады в измученной голове, и дальше воспринимала все совершенно адекватно, а меня просила отнестись ко всему услышанному так же адекватно, без скидки на ее тогдашнее состояние, полностью доверившись ее исключительной правдивости и искренности.
Если совсем коротко, то выходило следующее.
«Очнувшись», она не только не удивилась своим неожиданным гостям, но, более того, обрадовалась – впервые за долгое время она была не одна. Безо всякого испуга, (какие страхи могут быть у человека, остро желающего умереть?!) – а гости, к тому же, вызывали у нее непонятное доверие, она просто начала говорить, а они – внимательно слушать, почти не вмешиваясь и не задавая вопросов. Позже, если верить ее словам, они втроем выпили содержимое обеих бутылок из бара (еды в доме не было), а потом… потом я услышала совершенно шокирующие вещи. Она якобы, решив раз и навсегда избавиться от воспоминаний и своей зависимости от ТОГО человека, предложила своим гостям остаться у нее, и не просто остаться. Обоим сразу!!! И они, якобы, согласились. Утром тот, которому нужно было уезжать, навсегда покинул ее дом, а второй… второй – это и есть ее сегодняшний друг. Он тоже ушел, конечно, но спустя несколько дней вернулся, звонками по телефону и бесконечным вниманием к ее словам компенсируя свое вынужденное отсутствие, а потом пришел насовсем. Несколько недель он просто разговаривал с ней, как врач, уже только задавая вопросы и выслушивая ответы (о повторении ТОЙ ночи не могло быть и речи). Потихоньку она начала приходить в себя. Потом, гораздо позже, начались другие ночи, но никогда он не напоминал ей об их странном знакомстве и ее предложении остаться с ней обоим сразу. Со своим другом он продолжает общаться - теперь уже через несколько государственных границ, а она просто передает приветы и поздравления. Что здесь правда, а что вымысел – знают только действующие лица нашей истории. Да и какая разница, в конце концов. Главное, моя подруга сейчас относительно спокойна и даже выглядит счастливой.
Июнь-2006