"А поле клевера было под нами, тихое, как река..."
Сколько себя помню – меня буквально преследовали слова, строчки и строфы, куски текстов – своеобразная мозаика, в которой складывались и распадались мои размышления по самым разнообразным поводам, стихи, сюжеты. Иногда я успевала что-то запомнить и записать хотя бы обрывочно - на страницах блокнотов и записных книжек, вперемешку с кулинарными рецептами и схемами узоров вязания.
Когда у меня дома, наконец, появился компьютер, поводов для сожаления о навеки утраченных литературных фантазиях стало значительно меньше. Полчаса времени – ровно столько занимала дорога от дома до офиса, от одного компьютера к другому.
Слов сохранялось все больше, из них уже можно было составить если не поэму или роман, то короткое стихотворение или маленький рассказ.
От стихов я отказалась очень быстро (в голове ведь звучали и иные - отрезвляющие строчки моих любимых поэтов). Себя я "нашла" в малой прозе – рассказах, для которых позже родилось и название формы – мини-новеллы, или просто мини. Со временем их набралось довольно много, и я завела свою собственную страницу на одном из литературных сайтов. У меня появилось много друзей, коллег по литературным опытам и даже (о-го-го!) – почитателей и почитательниц, которым нравилось мое творчество. Они оставляли комментарии на сайте, писали мне письма.
Так в моей жизни появились Он и Она – мой... А как, собственно, мне назвать его здесь, каким словом определить его место в моей жизни? Друг?.. Да, друг, это правда, но не вся. Возлюбленный – ой, слишком старомодно и вообще... "не то, Марта", типичное не то...
Лучше я расскажу о том, что видела в своем воображении, когда вспоминала о Нем, произносила мысленно Его имя.
Поле, бескрайнее поле, освещенное солнцем, легкое колыхание, переливы оттенков зелени. И вокруг, куда ни глянь – синие-синие, среди зеленого, полевые цветы – васильки и колокольчики. И в воздухе, над полем – легкий шепот васильков и тихий звон колокольчиков.
Колокольчики с васильками звучали в моей голове почти год, когда появилась Она – странное существо, в котором было так перемешано, казалось бы, несовместимое. Давно оторванная от родины, она сохранила в себе то, что Марина Цветаева называла "славянской совестью старинной". Это сказывалось во всем – она грешила и тут же каялась, причем раскаяние ее было таким чистосердечным, таким полным и безусловным!.. Она много читала, ее литературные пристрастия тоже о многом говорили.
Не знаю, была ли она религиозна, но цитаты из Библии заполняли ее письма ко мне столь же плотно, сколько и строчки стихов ее любимых поэтов.
Для нее невыносимо было сознательно причинить боль другому человеку. Пределов жалости и сочувствия для нее тоже не существовало. Она сразу же искренне привязалась ко мне и буквально положила свое сердце к моим ногам. В первое время нашей короткой дружбы я не могла вспомнить ни одного человека, который был бы так правдив и искренен, как она, выкладывающая день за днем все свои горести и печали.
Но это было в начале. Мой ангел-хранитель явно забыл обо мне в те дни, не предостерег, не прикрыл своим крылом, и я, потеряв всякую бдительность, тоже много чего наговорила ей, тем более что мысли мои были заняты... ну да ладно. Скажем, было нечто такое, что заставило меня превысить установленную норму откровенности.
"Девять дней одного года" - пожалуй, лучшее название для истории нашей короткой дружбы. Именно в те девять дней завязались все узлы… На десятый день я увидела разительную перемену в моей подруге – она стала немногословна, загадочна, количество писем резко пошло на убыль, а потом она и вовсе исчезла и из моего сайта, и из почты.
__________
"Но зачем же с тревогою тайной на нее я смотрю, ее речи ловлю?.."
Наши с Ней места оказались в одном купе СВ нового скоростного поезда, следующего из А. в Б. Незадолго до того я задумала написать небольшое эссе о роли случая в судьбе человека. Моя собственная жизнь с самого рождения была соткана из случайностей, лишена предпосылок, плавных, предсказуемых поворотов и извивов.
Назавтра у меня был день рождения, и я решила отметить его с Ним, в его городе. Наши отношения перешли черту, после которой начался долгий период, когда, как поется в песне, "на грош любви и доброты, а что-то главное пропало". Тем не менее, я могла рассчитывать на три часа внимания и, приготовившись, но не предупредив о приезде, села в поезд.
Нас обеих никто не провожал. Я ехала в Б. после долгих размышлений и сомнений. Пришла задолго до отправления, чтобы иметь еще какое-то время для принятия окончательного решения – а нужно ли вообще ехать. Что-то и толкало в дорогу, и останавливало – какое-то неясное предчувствие – не тревоги, не опасности, нет... Тяжесть в ногах, замедленность в движениях, ощущение, что воздух вокруг меня приобрел какую-то особую плотность.
Она вошла в купе одна, рассеянно поздоровалась и села напротив, небрежно уронив ручку довольно большого чемодана на колесиках. В глазах ее было не то что равнодушие к окружающему, - скорее, ее взгляд был направлен внутрь ее самой. С облегчением подумав, что мне не придется вести многочасовую беседу, к которой я была совершенно не расположена в замкнутости купе спального вагона, я смотрела в окно, мысленно отсчитывая последние минуты перед отходом. Во всяком случае, еще было время выскочить и вернуться в уют домашнего очага - к компьютеру, к неоконченному рассказу, к кошке Матрешке, оставленной на попечение соседки.
За эти несколько минут созерцания платформ и поездов напротив, Она успела снять шубку, укутаться в пестрый длинный пушистый халат и забраться с ногами в дальний от окна угол вагонной полки. Свет слегка освещал ее лицо, и невидящие ничего вокруг себя глаза. И тут я ее узнала...
В одном из писем периода "девяти дней" была ее фотография. Она сидела на диване, поджав ноги. Пальцы рук скрещены на горлышке бутылки, видимо, уже пустой. Бокал так близко сдвинулся к краю журнального столика, что хотелось подхватить его и поставить в безопасное место. На Ее ногах были толстые шерстяные носки, и одновременно с этим, диссонируя, с округлого плеча небрежно спускалась лямка полупрозрачной майки. Темные волосы подняты и заколоты на макушке, и только отдельные пряди курчавились на шее, вызывая смутное воспоминание об Анне Карениной. Ее агатовые глаза с каким-то странным, я бы сказала – зыбким выражением смотрели в объектив фотоаппарата. Может, она хотела выглядеть эдакой Вамп, но во взгляде ее был одновременно и призыв, и легкая насмешка, и какая-то едва заметная усталость – зыбкий в общем взгляд, мало что говорящий об истинной сути этой женщины.
Слава Богу, она не знала, как выгляжу я. На странице сайта вместо фотографии автора была небольшая картинка – море, шторм, рваные грозовые облака, волны, бьющиеся о скалы и одинокая чайка, уставшая бороться со стихией, сложив крылья, камнем падающая вниз...
На очередной развилке судьбы я выбрала путь в сторону Б.
Вдруг она заговорила... Несколько часов кряду она задавала вопросы сама себе, отвечала на них сама себе, отведя мне роль безмолвного слушателя, зеркала, в котором она видела тоже только себя.
За "Девять дней одного года" я изучила ее привычку – задавать вопросы, не ожидая ответов, отвечать невпопад, пускаться в откровения, не спрашивая согласия собеседника.
Она несколько необычно строила фразы - как человек, долгое время проживший в иной языковой среде. Сбиваясь на подробности, уходя в сторону от сути, она рассказывала историю своей жизни – и то, что я успела узнать за время нашего короткого общения, и то, что лучше бы мне никогда не знать.
Перипетии семейной жизни и отношения к мужу – от пиетета перед авторитетом ученого до любви к мужчине... Возникшая на ровном месте проблема – невозможность иметь ребенка. Светские мероприятия, обусловленные социальным статусом, обследования и клиники, глубоко скрываемая тоска по родине, контакты с бывшими соотечественниками в глобальной Сети, излишек свободного времени и неожиданная Встреча – с Ним... До этого момента мне несколько раз хотелось прервать ее рассказ и признаться во всем, а потом весело вместе посмеяться над извивами судьбы. Но... Что-то меня остановило, и я услышала продолжение.
С Ним она познакомилась на одном из российских литературных сайтов. Ее заинтересовали небольшие женские рассказы, она познакомилась и подружилась с их автором, читала, принимала участие в обсуждении, а однажды, на одной из ночных "посиделок", они встретилась. Близкий друг хозяйки странички, по своей занятости, приходил "в гости" редко, хотя и ярко, сразу становясь центром, ядром компании - искрясь, играя, рассыпаясь фейерверками идей, метких фраз, точных сравнений, удачных цитат. Комета Галлея, изредка посещающая Землю, - вот чем он был для тесного литературного кружка. Нет, таких совпадений не бывает!
Мне бы не знать этого! Как и того, что она пользовалась успехом у мужчин, я бы сказала, упивалась им, и часто цитировала строки стихов и рассказов, ей посвященных. Он в шутку проводил литературный анализ текстов, критиковал отдельные фразы, переписывал их на свой вкус, отдавался этой игре со всем присущим ему азартом.
Я не знала одного - однажды Он написал ей большое письмо.
С этого письма и началась история, которая привела ее в этот поезд, следующий из А. в Б.
Письмо было совершенно обычным – слова вежливости, шутки по поводу их литературных стычек, сожаление о нечастых встречах и предложение восполнить недостаток общения перепиской. Писем становилось все больше, литературный сайт с его компанией быстро ушел в прошлое, и Он, в конце концов, заменил для нее все и всех, включая мужа.
Она, не стесняясь, цитировала целые фрагменты (увы, память у нее была великолепная). Ах, как красиво он покорял ее! Нет женщины, которая устояла бы в таком поле. Я физически чувствовала и атмосферу чистого озона, которым нельзя долго дышать, и температуру, где хлад и пламя чередуются с такой непостижимой логикой.
Нет, я все же один раз перебила ее, спросив – Ты говоришь о новой любви? Она растерянно посмотрела на меня, помолчала некоторое время, а потом сказала: "Однажды... в постели с мужем... ты понимаешь... я вдруг вспомнила о Нем, и мне стало так хорошо... Это происходило все чаще и чаще... Потом я начала думать в такие минуты только о Нем...".
Они начали мечтать о встрече. Вначале это не выходило за рамки шутливых предположений, как бы это можно было осуществить. А потом... потом она сказала мужу, что есть единственная неиспробованная возможность забеременеть - подышать воздухом родины, а вернувшись, молиться, чтобы произошло чудо. И чудо произошло.
Так вот откуда у нее этот взгляд, устремленный внутрь! Господи, да все беременные женщины им именно и отличаются! Да, но... (Это уже моя невысказанная реакция на ее слова).
- Да, - сказала она, - но я не знаю, чей это ребенок, Его или мужа?
(Почему, ну почему нельзя умереть в ту минуту, когда жить становится невыносимо, когда дышать становится невыносимо? Почему? Почему?! По-че-му!!).
Тайком от мужа она решилась на генетическое исследование. А Он прошел через эту процедуру здесь, дома. Завтра все определится точно. Завтра она приезжает в Б., им должны сказать, чей это ребенок. Гос-по-ди! Завтра... И куда, и зачем я еду??
Еще какое-то время я слушала ее сбивчивый рассказ о том, как он ее встретил, как они поехали на дачу, о жарком камине (гос-по-ди!!), о его пристрастии к теплым свитерам...
Эту часть рассказа я почти не слушала - об этом камине и каждом из его свитеров я могла бы сочинять стихи и песни, если бы это был мой жанр. Сколько раз, когда мы сидели с ним возле камина на полу, накрывшись еще и одним на двоих пледом, разговаривая обо всем на свете, он вдруг прерывал разговор и, вглядываясь мне в глаза, настойчиво спрашивал: "Ты не оставишь меня, не предашь?" Предательства он боялся больше всего...
Слова Богу, обошлось без подробностей – время было уже позднее, и ее явно клонило ко сну. В конце концов, она постелила постель и легла, свернувшись калачиком, время от времени вспоминая еще что-нибудь. Ближайшая станция - город, в котором остановится поезд, - через час. За это время Она уснет, а я... я уже знала, что мне делать...
Любила ли Она Его – как знать? А пока... Пока она, кажется, уснула.
____________
"...О чем мне петь вдали от тебя? На что смотреть вдали от тебя глазами, полными слез?.."
Я потихоньку, со всеми возможными и невозможными предосторожностями, собрала свои вещи, выскользнула из купе и, выкурив в тамбуре полпачки сигарет, спустилась на перрон в незнакомом городе, в котором мне суждено было отметить свой день рождения.
В привокзальной гостинице, не раздеваясь, не умывшись на ночь, изменив всем своим правилам, я доползла до кровати и провалилась в тяжелый, без сновидений, почти до полудня, сон.
Потом, в гостиничном баре, после то ли позднего завтрака, то ли раннего обеда, мне пришло в голову все же отпраздновать свой день рождения. Откупорить так и не дошедшую до адресата, еще дома приготовленную бутылку сухого вина (Массандра! почти коллекционное!) можно было прямо в гостиничном номере, но что-то меня остановило.
Бармен предложил несколько названий на выбор, кивнула на третьем - какая, в сущности, разница?.. Слава Богу, запрет на курение в общественных местах на этот бар не распространялся, а это было главное.
Так, никаких размышлений, только сосредоточенность на дне, который должен быть отпразднован с той же обязательностью, с какой в свое время разрушался Карфаген.
Но... - пить и курить вредно, для меня же – просто губительно...
Последовало банальное, на первый взгляд, продолжение сюжета – сидевшее через столик от меня лицо мужского пола подошло и мягко, но решительно положило руку на плечо.
- Мадам, на вашем месте я бы выбрал что-то одно – или пить без меры, или курить. Вы уже час пытаетесь это делать одновременно.
Насмешка, звучавшая в его голосе, почему-то не казалась оскорбительной.
- Вам-то что до меня?
- Ну, не обижайтесь. Это просто дружеский совет специалиста по снятию стрессов.
- И каков будет следующий совет?
- Пойти со мной в более спокойное место и рассказать, что вас привело в эту гостиницу.
Я поднялась и пошла за ним, подчинившись его воле.
Более спокойным местом оказался мой гостиничный номер. Но не нужно предполагать ничего такого. В ход пошла Массандра – пришлось сознаться в дне рождения.
"Специалист по снятию стрессов" пресекал малейшие попытки прикоснуться к бутылке, самостоятельно определяя частоту наполнения наших бокалов. Сигареты бесцеремонно перекочевали в карман его пиджака – попытки выпросить хотя бы одну просто игнорировались. А дальше...
Дальше часов 6 кряду, до того времени, когда только и оставалось, что быстро принять душ и бежать к поезду, я, перемешивая времена и события, слезы и ругательства, сидя рядом с ним на диване, рассказывала моему случайному собеседнику о своей жизни вообще, о событиях последнего года, в частности, ну и, понятное дело, о прошлой ночи и моем бегстве из купе. О ее жизни, по счастью, я почти не говорила, почему "по счастью", вы поймете дальше. Только о том, что связано с Ним.
Нет, мы не сидели все это время пришитыми к дивану. Иногда посреди моей беспорядочной исповеди мы вскакивали - то ли вместе, то ли поочередно, иногда, залившись слезами, я судорожно цеплялась за него руками, уткнувшись ему в грудь, а он гладил меня успокаивающе по голове, обнимал за плечи, прижимал к себе...
Когда мы прощались с ним на перроне у вагона, я, наконец, спросила, а что он-то забыл в этом городе? Мой собеседник, печально улыбнувшись, сказал, что приехал провести ряд семинаров для специалистов в своей области знания, что семинары эти проводятся за городом, в занесенном снегом пансионате, что через этот город ночью на поезде проезжала его жена, а он хотел ее встретить, не предупредив заранее, и провести вместе несколько минут запланированной по расписанию стоянки и совсем не запланированной встречи.
Я слушала его более чем внимательно...
- А почему твоя жена не с тобой, почему она была в поезде, черт возьми, и куда она ехала?
До того, как объявили, что провожающим пора покинуть вагон, а пассажирам занять свои места, я услышала, что мой утешитель вырос в России, что как-то, совсем молодым начинающим врачом-психотерапевтом, он получил приглашение на стажировку в один из европейских университетов, через год ему предложили остаться и поработать в клинике. За это время он выучил язык страны проживания и смог сдать экзамены, подтверждающие его квалификацию врача. В России у него оставались только друзья – ни родителей, ни собственной семьи. Далее все, как обычно, если надолго задерживаешься и привыкаешь к новому месту: вид на жительство, после некоторых размышлений – получение нового гражданства, поездки на родину уже в новом качестве. Бывшего соотечественника, "специалиста по снятию стрессов", известного своими научными работами и медицинской практикой, охотно приглашали и для чтения лекций, и для проведения семинаров, и для консультаций.
Однажды, в одном из университетов, после лекции, он познакомился с очаровательным юным созданием – студенткой-первокурсницей. Несколько месяцев телефонных звонков, электронной почты и прочих средств связи привели к тому, что одним врачом в мире стало меньше, а одной счастливой супружеской парой – больше.
Женаты они уже 10 лет, и только одна проблема омрачала этот брак – по непонятной причине жена не могла забеременеть и родить ребенка. Не помогали ни консультации, ни обследования у лучших специалистов. Ее родители воспользовались открывшимися возможностями для выезда и давно проживали в третьей стране, поэтому в Россию ее не тянуло, и раньше он приезжал на родину один. Нынешняя совместная поездка – первая.
Ее детство прошло в А., с Б. ее связывала учеба в университете и оставшиеся там друзья.
Пока он читал лекции в пансионате, утонувшем в рано выпавшем снеге, жена гостила вначале у родственников в А., а потом решила увидеться со своими университетскими друзьями в Б. Так она оказалась в поезде, а он, застряв на дороге в сугробах (Россия!), опоздал буквально на 15 минут, и поезд, что называется, ушел - в прямом и переносном смысле...
Что-то неуловимо волновало меня в услышанной истории. Какой-то тонкий слабый зуммер в голове заставлял с напряженным вниманием слушать рассказ и, что самое главное, ждать продолжения - ведь время еще было. Своеобразное дрожание эфира, раздражающее и будоражащее, ощущалось вокруг нас.
И я услышала продолжение... Оказывается, для нее это была первая совместная поездка. Но раньше, пару месяцев назад, в отчаянии после очередной консультации очередного специалиста, жена сказала ему, что единственное, чего она еще не пробовала, – это подышать воздухом родины. Она дышала им всего три дня, хотя могла бы оставаться подольше. Но на третий день она позвонила ему уже из аэропорта и поставила перед фактом, что возвращается, изменив дату вылета. Три – магическая цифра, вот она и не стала задерживаться, а там будь что будет.
То ли воздух родины помог, то ли что другое, но вернулась жена со странным, мечтательным выражением в глазах, которое сохранялось в них еще несколько дней.
Даже ночью - пусть не сочту я его болтуном! - сохранялось в ее глазах нечто такое, не поддающееся описанию словами. И вот чудо произошло. Еще через месяц врачам оставалось только развести руками – беременность была установлена совершенно определенно, безо всяких сомнений. Более того, все протекало настолько нормально, все анализы были настолько безукоризненны, что поездка с мужем на родину была признана не просто возможной, но и желательной. Так и оказались они: муж в пансионате, занесенном снегом, а жена – в поезде, следовавшем из А. в Б.
Две части одной истории соединились воедино. Рассказ моей ночной собеседницы, вынудивший меня к бегству, и тот, который я только что услышала, были буквально спаяны без возможности разрыва, как металлические шлифованные пластинки - смутное воспоминание о школьных уроках физики.
Ах, родной мой, "специалист по снятию стрессов"! Мне-то ты помог. Но кто поможет, когда вдруг тебе вздумается сесть не в свой день - не в свой поезд, вагон и купе?..
_____________
... И уходим навсегда,
Увидавши, как в трубе
Легкий ток из чаши А
Тихо льется в чашу Б...
(Николай Заболоцкий)
Как память о том дне, в забытом Богом городе, у меня дома, в книжном шкафу, среди книг, стоит фотография, сделанная моим "собратом по несчастью". На ней в гостиничном номере, на диване, сижу я со скрещенными ногами. Мои пальцы судорожно сцеплены на горлышке бутылки от вина, судя по всему, уже пустой, во все стороны торчат растрепанные волосы, но в глазах, покрасневших от слез, уже светится несмелая, робкая улыбка человека, которого только что, буквально на глазах, начала отпускать нестерпимая боль.
Когда я смотрю на эту фотографию, то вспоминаю уже не столько историю, при таких странных обстоятельствах рассказанную мне ее героями, сколько свой скорбный, страдный, долгий путь к выздоровлению, к обретению, казалось бы, навсегда потерянной радости от самого факта существования на этой земле.
Январь-2006