1.
Дух казака Гудзика очнулся на темном чердаке старинного особняка по улице Пушкинской, да так чихнул, что качнулись стропила. Взметнулась к потолку вековая, лежалая пыль и зашуршала от негодования, возвращаясь на балки, брусы и трубы.
- Что за безобразие… что за невоспитанность... – едва расслышал чей-то шепот дух казака Гудзика и удивился:
- Чьи это голоса здесь?
- Наши, - хором ответили пылинки, укладываясь в привычные слои.
- Я никого не вижу, кто здесь?
- Мы…
- Кто, мы?
- Свидетели веков, мгновения времен…
- Кто-кто?
- Время - уложенное на хранение.
- Ничего, кроме пыли не вижу.
- Разуй глаза, тупица…
- Это что, оскорбление?
- Да нет, факт...
- А ну, выходи… спрятался тут… я тебя умного такого щас как…
- Угомонись, верзила, я и так перед тобой.
Дух казака заглянул за ближайший брус, но никого не нашел там. Прошелся, осматривая все вокруг, но скоро вернулся на место, озабоченно почесывая затылок:
- Выходи, говорю, а не то хуже будет…
- Да здесь я, здесь, Фома ты, неверующий…
- Только не надо… не надо брехать… Где ты?
- Вот еще… врать ему. Слушай, лучше. Время с тобой говорит, - голос полился изо всех уголков чердака, и духу показалось, что он стоит в самой его середине, будто во рту у великана, - ты вот дрых здесь полтора века без задних ног, а я собирало каждый свой миг, каждую свою крупицу, накапливало, кропотливо сортировало…
- А для чего?
- Как, для чего?
- Ну, для кого? Для кого ты себя собирало?
- Как, для кого?... Как, для кого?...
- Вот-вот… для кого?
- Раскогокался тут, расчихался, перепутал все… а теперь еще и… У меня голова кругом от тебя, - время, уложенное на хранение, не нашлось с ответом и потому разволновалось. Видимо, раньше оно никогда не задавало себе подобного вопроса. «А ведь, и на самом деле: для кого я храню себя на этом чердаке? - Впервые за века задумалось оно, - кому нужны эти мои залежи?»
- Ну, чего ты притихло? И само не знаешь, на кой ты тут? А на меня - «тупица», «верзила»…
Время тяжело вздохнуло: если никто не воспользуется им, к чему тогда хранить себя?
- А ты-то, как там тебя? что собираешься делать? Пойдешь куда, или снова спать завалишься? – Спросило оно, больше из вредности, чем для того, чтобы получить ответы. О Гудзике оно знало достаточно, чтобы не задавать ни одного вопроса.
- Казак я, - чистосердечно ответил дух казака Гудзика, - Гудзиком меня зовут… Выспался я уже, больше не хочу… Пойду…
- Далеко?
- Может, далеко, может, близко… Не знаю еще… Лучше б рассказало ты мне, время, что там… на дворе творится… А-то как-то…
- Да-да, - встрепенулось время, почувствовав хоть какую-то свою надобность, - я все тебе расскажу, непременно, расскажу… А что тебя интересует? Климат, географическое положение, политическая обстановка?...
- Климат – это что?
- Ну, погода… солнце, дождь, снег, ветер…
- А, географическое положение – что?
- Ну… место, где ты сейчас сидишь… город, страна…
- А, это… последнее… поли-чи-чи… ну, обстановка, в общем?
- Ну, с этим, я думаю, повременим пока…
- Тогда давай про погоду… и дальше.
- Сейчас лето, солнечно, тепло, температура – 26 градусов… Мы на чердаке дома по улице Пушкинской, в городе Харькове, что в Украине…
- Ну, с градусами, ладно, разбираться не будем, с Харьковом тоже, знаю я его, бывал, а вот с Украиной… Это что – Малороссия?
- Да-да, Малороссия… бывшая. Теперь – Украина – самостоятельное государство со столицей в городе Киеве…
- А, Петербург?
- Петербург остался в России… Столица там, кстати, Москва сейчас… И еще… царя там давно уже нет…
- Россия что, чужая страна?
- Ну, не чужая, а так… за границей…
- Тьфу ты.
- Но это ничего…
- Как это ничего? А, царя, куда дели?
- Царя в 1917 свергли. Потом семьдесят четыре года правили самозванцы всякие… теперь, говорят – народ… Рада – то есть. Но ничего… живут люди, работают… И здесь люди живут, и в России…
- Ну, дела…
- Да нормально все. Ты сколько проспал? Давай-ка, посчитаем. 2006 минус 1862 получается сто сорок четыре. Сто сорок четыре года ты спал себе, и ничего не ведал. Согласен, наверно, что должно было хоть что-то измениться?
- Ну, согласен…
- Тогда чего ж удивляешься?
- Да неожиданно как-то… Господи, сто сорок четыре года проспал… люди ж столько не живут…
- Так ты и не человек уже …
- А кто ж я?
- Дух. Славного казака Гудзика…
Опешил бывший казак, и пришлось ему в страданиях душевных принимать новую свою сущность, думать разное, верить и не верить открывшемуся, и привыкать.
2.
Из слухового окна хорошо было видно улицу Пушкинскую, тротуар полный прохожих, дорогу с беспрерывно движущимися автомобилями. До позднего вечера просидел Дух славного казака у него, рассматривая чудные дома, чудных людей, чудные механизмы, приносящие чудные запахи. И только ночью он выскользнул из-под крыши и поплыл над булыжной мостовой. Навстречу ему - молодые девушки с голыми ногами, руками, шеями, парни - с бутылками в руках и палочками, пахнущими табачным дымом. Все необычно, странно, но уже не так, как на первый взгляд с чердака. Главное что лица такие красивые, улыбающиеся, светлые, особенно девичьи. Смех, разговоры, яркий свет вокруг. Не успел оглянуться, как оказался в парке. Огоньки на деревьях горят разными цветами, музыка на веселый необычный лад, аллеи, клумбы с красными и желтыми цветами, скамейки и девушки, девушки, девушки и юноши. Удивительный мир вокруг, удивительные люди, непривычные слова - но почему-то нравилось ему все это.
На главной аллее, за одной из скамеек в тени высокого дуба Гудзика дух нашел себе пристанище. Облокотился о ствол и, улыбаясь, смотрел вокруг и слушал. Вдруг кто-то сзади коснулся его плеча.
- Спрятался?
От неожиданности дух казака Гудзика вздрогнул и резко обернулся. Кто мог увидеть его, бесплотного!?
- Что испугался? – Перед ним стоял взлохмаченный, небритый мужичонка в помятом костюме и, потерявшей вид, фетровой шляпе, - не надо меня бояться… я хороший.
- Ф-ух-ты, «хороший»… Ты как меня увидел?
- Обыкновенно, я ведь тоже не человек… - только тень от него. Меня Филипп Филиппович зовут, я бывший библиотекарь…
- Ну, вы даете, Филипп Филиппович… чуть ни упал от вашего прикосновения, - сказал дух казака и, рассмотрев неказистого библиотекаря и вполне успокоившись, тоже представился, - а меня Андреем Гудзиком зовут, я бывший казак…
- Вижу, что казак. И бравый вид, и шаровары… очень рад знакомству. Давно вы в наших краях?
- Сегодня прибыл.
- Давно не были?
- Сто сорок четыре года.
- Прилично. А я вот только три года…
- А что ж не вознеслись?
- Дела не закончил, потому и здесь… пока.
- И много здесь таких… с незаконченными делами… не знаете?
- Нет, не много, раз-два и обчелся… я только парочку знаю… правда, это те, что поблизости обитают… батюшка Серафим, например. Дальше, может, и еще кто есть, город-то большой.
- А, что за дела у вас тут, если не секрет?
- Да, какой там секрет, хочу библиотеку, где служил, дочитать до последней книжки и все…
- Да как же это возможно? Там сколько ж книг?
- На данный момент семьдесят три тысячи сто двадцать одна... Но поступают и новые.
- Боже…
- Семьдесят две тысячи я уже прочитал…
- Вот это да…
- Да бросьте вы. Если только книжки читать и больше ничего, то это вполне нормальная задача. Хотите, я отведу вас к себе, покажу?
- Да ну… - но обижать не хотелось, и терять знакомого тоже, - хочу, конечно… но только в другой раз, хорошо? Я сегодня по городу погуляю.
- В другой, так в другой. Вы новичок, вам надо осмотреться, конечно же… побыть одному… Всегда буду рад встрече с вами, приходите и завтра сюда, - дух библиотекаря развернулся и, не замечая ни тропок, ни дорожек, сутулясь и чуть приподнимая ноги, побрел по направлению к улице с автомобилями и троллейбусами…
И следующей ночью они снова встречались, прохаживались, разговаривали. А потом еще. И даже были в библиотеке у Филиппа Филипповича. А было еще такое, что летали они над парками и улицами.
И так прошли одиннадцать дней. Дух казака Гудзика вполне освоился среди людей и машин, но между тем начал подумывать о том, как бы ему отправиться теперь дальше, в мир недосягаемый для людей, в мир высший, горний.
В читальном зале библиотеки дух Филиппа Филипповича сидел за одним столом с молодой черноволосой девушкой в джинсах и желтой футболке и вместе с ней читал какую-то книгу. Дух Андрея увидел его за этим занятием, подошел, как ни в чем не бывало, глянул на него, на девушку… и тут же замер.
- Что это с вами, Андрюша? – спросил дух библиотекаря, - на вас лица нет.
Поразила дух казака Гудзика красота девушки, и стоял он над ней, не отводя взгляда. Но еще вдруг понял он, что не только красота взяла его за горло, а то, что во внешности ее увидел он что-то уж больно родное, такое родное, что ближе и не бывает родства. И забыл он тогда, зачем приходил к Филиппу Филипповичу, и, когда девушка встала и пошла, то и он последовал за ней неотступно, и довел ее до дому, и вошел в квартиру, и узнал, что зовут ее Аней. И потом только покинул ее, и вернулся на свой чердак, все такой же смущенный и растерянный, как и при первом взгляде на нее.
3.
Время, уложенное на хранение, увидав его, обрадовалось и спросило:
- Ну, где же ты так долго?
- Дело было, - ответил он не очень-то приветливо.
- Ты чем-то огорчен?
- Огорчен.
- Чем?
- Памятью своей дырявой… Встретил тут, в городе девушку одну…
- Ну и что, влюбился?
- Если б только сегодня, а-то… лет сто пятьдесят назад…
- Абсурд…
- Не выражайся… Говорю, значит так оно и было… Вот если б вспомнить еще…
- Что? Какой год?
- Что, какой год?
- Какой год, вспомнить?
- Ну, шестьдесят первый, хотя бы, или шестьдесят второй…
- Какого столетия?
- Девятнадцатого, конечно…
- Не проблема, сейчас… восстановим все в точности, поднимем нижние слои и дело в шляпе, - время заволновалось: наконец-то, оно впервые увидело смысл своего лежания, - сейчас я тебе помогу, голубчик.
- А ты что ж меня и при жизни знало?
- Конечно, знало, ты ж местный. Тут на тебя полный архив. Только ты не чихай больше.
Чердачная пыль вдруг подпрыгнула, будто кто-то с силой ударил снизу по потолку, повисла в воздухе на минутку, а потом снова осела.
- Ну, вот, можно и начинать.
- Что?
- Рассказывать… Будешь слушать, казак?
- Конечно, буду.
И время, пылинка за пылинкой, минутка за минуткой, поведала духу последний год жизни славного казака Гудзика. И ему вдруг вспомнилось все с абсолютной ясностью.
4.
Выкупить свою нареченную Оленьку из крепостных у пана Петрушенко Андрею Гудзику так и не удалось. Вначале из-за нехватки денег, а потом… А потом из-за глупости своей. Еще год назад можно было выпросить у отца или лошадь, или вола, и отдать за нее, а теперь и обоих отдавай, не согласится пан. Уж очень похорошела Оленька за этот год, ну, прямо розою стала, прямо в такую складную жиночку превратилась, что старый пан не упустит ее. И понял тогда Андрей, что маху дал, что ни деньги, ни волы ему уже не помогут и, что оставит Оленьку Петрушенко для собственных утех, как оставлял уже неоднократно и других дивчат.
Понял это Андрей и сказал тогда: «Убью его». «Убью себя», - ответила Оля. И были их мысли и слова в то время тревожны, страшны, но решительны. Встречались они, обнимались, клялись в верности, как и прежде, но все сильнее удушала безысходность. Но верили, как и все влюбленные, в свое счастье и ждали – что же дальше.
А дальше - Пан Петрушенко неожиданно собрал некоторых крепостных и увез в город, а вместе с ними и Олю. И тут совсем им стало невмоготу.
Перед самым отъездом (еще не зная о нем), они еще раз признались друг другу в любви и поклялись, что не изменят ей даже перед лицом смерти. А на следующий день Оля не пришла, и через день не пришла. А потом только Андрей узнал, что она в городе.
А еще позднее, когда пришла новость о Государевом манифесте от 19 февраля 1861 года, Андрей понял и план хитрого пана. Для того увез он в город своих лучших людишек, чтоб узнали грешные, как оно служится в чистоте и цивилизации. Хоть и строго, но насколько же легче. И бежать ли теперь на село, к беспросветному крестьянскому труду, когда здесь, как у бога за пазухой. Не думай ни о чем, не беспокойся, все что нужно пан сам прикажет. Большинство так и не захотело возвращаться. Молодые – не охота в соху запрягаться.
Но это Андрей позже понял, а пока, узнав новость о свободе, он примчался в помещичье имение, и мигом влетел в пустые панские покои.
«Нет его, Андрюха, - отвечали ему, - как уехал в город четыре недели назад, так и не появлялся до сих пор». «А, как его в городе найти?» «Управляющий знает…»
Он к управляющему: «Скажите адрес…» «Не велено… Хочешь говорить с ним, жди здесь, когда приедет…»
Да какой там. Молодой казак - на коня – и в город. А приехал и растерялся: где ж его тут искать? Стал спрашивать у прохожих про пана Петрушенка, у городового, у извозчиков, но никто такого и не слыхивал. Устал, изнервничался весь, но пришлось вернуться домой, так ничего и не узнав.
«Проследи за управляющим, - посоветовал ему толковый человек, - он по понедельникам всегда в город ездит…»
Чего ж легче? И проследил. И ворвался в дом. И нашел там Олю с половой тряпкой в руках, схватил ее за талию, заглянул в испуганные и одновременно радостные глаза, и сказал: «Жди, я сейчас…»
Пан Петрушенко не сразу принял его. Спустил сначала на него двоих держиморд, чтобы выгнали взашей, но Андрей шашку наголо - и в атаку. Ну, те и врассыпную. Короче, с большим недовольством принял его пан. Видно, что струсил, но искры из глаз так и летят, и голос какой-то неестественный, удерживает его хозяин, чтобы не сорваться.
«Чего тебе, олух? Я тут больной лежу, а ты врываешься, будто в турецкий редут…» «За Олей я… Не имеешь ты права ее держать здесь наложницей…» «Наложницей»? Ха-ха-ха! – Нервно рассмеялся пан, - с чего ты взял? Свободна она…» «Тогда мы поехали…» «Постой-постой, не горячись, не сучи ножками, казаче… Она ведь, как дочь мне… Я ж ее с пеленок воспитывал, а ты «поехали». Думаешь, мне безразлично, в чьи руки она попадет?»
Андрей растерялся: что это за хитрость еще такая? – «У нее же отец есть. Я у него и спрошу…» «Хорошо-хорошо, спросишь, конечно, когда он из Ярославля с ярмарки вернется, а пока, сам понимаешь… никаких «поехали». Без венца девушка не может войти в дом молодого мужика, пусть и жениха. И потом, не мешало бы тебе устроить все по-людски, сосватать сначала ее…»
Андрей еще пуще расстроился и опустил руки. – «А, когда ж отец-то ее вернется?» «Недели через две… Но ты не вешай носа… К свадьбе еще приготовиться надо… Я с приданным тож помогу… Я ведь ее, как дочку, люблю… К осени все и устроим».
Вышел Андрей из кабинета сам не свой, бледный весь.
«Что? - Спросила его Оля встревожено, - не отпускает меня барин?».
Он вывел ее из дома, высмотрел укромный уголок и повел от глаз людских. «Все нормально, - сказал неуверенно, погладил по черным распущенным волосам, прижал голову к груди, - он говорит, что ты свободна, но пока отец твой с ярмарки не вернется, никуда не отпустит… Говорит даже про свадьбу нашу… что надобно готовить ее… и про приданное. Что, мол, поможет тебе». «Правда!? - Воскликнула Оля, - так что же ты такой угрюмый?» «Хитрый он больно, не обманул бы… А, как он к тебе-то, не пристает?» Оля вспыхнула, покраснела, вспомнила поглаживания противных рук, но Андрей и не увидел этого и не почувствовал: ее голова все еще была у него на груди. «Да нет, как будто бы», - соврала, чтобы не расстраивать любимого. Он приподнял ее лицо, поцеловал губы, коротко и робко, и сказал: «Ну, ничего, я теперь часто буду приезжать к тебе. Обождем…» «Обождем».
5.
- А было еще вот что, - сказало время духу славного казака, - когда Никифор приехал из Ярославля, Петрушенко позвал его к себе и сказал: «Сподобается мне твоя Оля... Работящая она, аккуратная, да и статная, что газелька…»
На лице Олиного отца появилось смущение. «Я вот это к чему, - заметив его, продолжил помещик, - вы теперь люди вольные, но что вы без меня… Я ведь захочу если… и надел могу дать такой, что хоть сразу на паперть… А могу и озолотить… Хоть и свободны вы, вроде бы, но все еще зависите от моей воли…» «Да мы что…» «Вижу-вижу, что понимаешь, и говорю я тебе все это неспроста. Есть у меня к тебе предложение… Дам я тебе и землицы получше, и поставлю помощником к моему управляющему в имении, но Олю свою ты мне оставь. Моя женушка родная стара уже, не ровен час, помрет. А что ж я один?… Возьму тогда в жены твою донечку… А пока не отдавай ее ни за кого, пусть при мне поживет… до того как Мария Павловна моя того…»
«Ой, батюшка, - не выдержал Никифор, - так у моей Олечки жених ведь уже есть. Как же я воспрещу ей не любить любимого? Заставлю любить не любимого? Она ж о нем мечтает…»
«Дурак ты. Был дураком, да видать таким и помрешь. Что тебе от того Андрея? Ну, молодой парубок, ну, храбрый, красивый. Что семье-то твоей от этого? У тебя ж еще трое… Со мной же вы и заможними станете, и при работе…»
«Да я что ж не понимаю, что ли - не дурак… зря вы так… Но вот если бы она сама согласилась… Я поговорю, может она поймет и сама захочет»…
- А потом был разговор бедного Никифора со своей дочкой, - продолжило время о том, что духу казака было неизвестно и вспомниться не могло, - но Оля ничего и слышать не хотела и говорила, что ни за кого кроме Андрея замуж не пойдет.
Об этом потом, не без страха, он доложил помещику, и тот, подумав немного, позвал ее к себе и спросил: «Что ж, красавица, тебе собственное счастье дороже семейного?» «Я клятву ему дала! – Выкрикнула она, догадавшись к чему клонит хитрый пан, - мы Богу присягнули… Никто моим мужем, кроме Андрея не будет!»
«А если война? – Прищурившись, спросил Петрушенко, - а если убьют его там? Что так и останешься соломенной вдовой?» «Вот если убьют… Да и не убьют его никогда, он сам такой, что любого может!»
6.
Свадьбу назначили на середину сентября. Молодые готовились к ней и встречались раз или два в неделю у дома пана Петрушенко в городе. Там, по настоянию отца, Оля оставалась горничной.
В конце августа, в погожий вечер Андрей возвращался в село. Только выехал из города, как встретил перекинутую коляску управляющего.
«Андрей! Гудзик! – Позвал его управляющий, - подсоби нам!»
Андрей остановился, слез с коня, накинул на ветку повод и присел у слетевшего колеса. Посмотрел на поломку и оглянулся на конюха, нового незнакомого мужичка: «Что ж ты штифт не закрепил? Запасной есть?» «В том-то и дело что нет, - ответил невеселый чернобородый мужик, похожий на цыгана, - два раза уже спадало… Дальше, не знаю, как и ехать… Может, подскажешь чего?» «Новый надо покупать, - сказал Андрей, - или назад, в город к кузнецу ехать, или вперед, там версты через три постоялый двор». «Можешь, смотаться, Андрей? – Спросил управляющий, как-то непривычно вежливо, - денег я дам, сколько там…» «Куда ж я денусь? – Развел он руками, - конечно, смотаюсь»…
Возвращался он, когда уже стемнело. Ни подвод по дороге, ни пеших. Только сычи кричат из посадок, да цикады трещат. Благо, луна светит ярко и дорогу видно вполне сносно. Издалека еще он приметил кибитку на боку, подъехал, но ни управляющего, ни кучера поблизости не оказалось. Он осмотрелся, позвал, но нет их, как и не было. Ничего не оставалось, как самому приладить колесо, а потом взять за уздцы хозяйскую лошадь и вместе с коляской тронутся домой.
Но не проехал он и пол версты, как наткнулся на крестьян с вилами. «Это он, - сказал один из них, указывая на Андрея, - а ну-ка, слезай, сучий сын!»
Андрей остановился, и его обступили со всех сторон. «Вы чего, мужики?» «Слезай, говорят! Узнаешь».
Он спрыгнул с коня. – «Ну что тут у вас?» «Хватай его, хлопцы!» И не успел он оглянуться, как уже лежал на земле, прижатый потными мужицкими телами.
«Вот мы и поймали тебя, конокрад! – Радостно сказал тот, что был заправилой, - забьем его, ребята, как собаку?» «Вы чего, ополоумели!? – Закричал Андрей, - какой я вам конокрад, я Гудзик Андрей из Петрашек!... Видите, панскую лошадь и коляску домой веду! Отпустите, божевильни!»
«Я Гудзика Мыколу знаю из Петрашек, - сказал кто-то из крестьян, а потом спросил, - а мать твою, как зовут, а, Гудзик?» «Надия!» «Точно, - подтвердил тот же голос, - Надька - Мыколына жена».
Андрюха с облегчением вздохнул, но тут чей-то новый голос, но тот, что он где-то уже слыхал сегодня, вмешался и закричал: «Что вы верите ему, остолопы!? Вам же сам управляющий сказал, что бандит он и вор! Что смотрите на него? Камнями его! Вилами! Вор он! Конокрад!»
«Ах ты, цыганская морда», - вспомнил Андрюха конюха и такое негодование взяло его, такая злость, что сбросил он со своей спины мужичков, вскочил на ноги и выпрыгнул из круга, выхватывая саблю. «Не подходите, дурни, убью! – Закричал во все горло, - я не конокрад! Брехня это, поклеп! Для того поклеп, чтобы вашими руками загубить мою невинную душу и отнять невесту мою, Олю!»
«Брешет! Брешет, ворюга! Бей его!»
Но мужики не решались: во-первых, сабля у него в руках, а, во-вторых, может, и правда, что не виноват. Конюх-цыган выхватил из ближайших рук деревянные вилы и бросился, выставив их вперед, на Андрея. «Ну, сука, держись!»
Один он был не опасен, поэтому прежде, чем вступить в единоборство казак крикнул ему: «Убью ведь, не моргнув, не таких валил… одумайся!» Но поздно было, не остановить уже словами мастера заплечных дел, да и вилы все ближе и ближе. И завзятый рубака Андрей качнулся в сторону, поднырнул под остроконечный трезубец, а потом коротко и хлестко полоснул саблей по цыганской руке.
«А-а-а!» - Заорал конюх и упал в траву, прижимая рану. «У-ух!» - Выдохнули громко мужики. Андрей подбежал к раненому, что выл и качался по земле, стал над ним и спросил: «Это Петрушенко подговорил тебя?»
Конюх замер, замолк и уставился на него. «Конокрад! – Вдруг заорал он пронзительно и с новой силой, - убийца! Умри-и!» Андрей увидел, как в его руке появился пистолет с длинным стволом, услышал, как клацнул взвод, но почему-то смотрел на него заворожено и чего-то ждал. Через мгновенье огонь ослепил его, а потом тяжесть в груди, и нет больше луны над головой, а одна только черная бездна.
7.
Потом мужики разбежались со страху и на месте, где все это случилось, появился управляющий. Он брезгливо перевязал руку своему конюху, чтобы он не выл, осмотрел тело Андрея, и они уехали.
А потом славного казака Гудзика дух одиноко сидел над своим телом в растерянности и не знал, куда же ему податься. Девять дней сидел, а потом, вдруг вспомнив что-то, помчался в город, прямо в дом пана Петрушенко. Там он нашел свою Оленьку и не отставал от нее ни на шаг. Там он неоднократно видел и управляющего, но конюха больше не встречал. Из разговоров в доме он узнал, что все считают, будто он сбежал от своей невесты. И никто, кроме помещика и его правой руки не знает, что он убит у дороги и, что тело его тлеет в овраге. Оля плакала по ночам, а Петрушенко то успокаивал ее, то наговаривал на Андрея такое, что другому бы и в голову не пришло. Основная мысль этих наговоров заключалась в том, что славный казак разлюбил ее и уехал из губернии с какой-то городской девкой из прислуги. Оля не верила, но давление на нее было весьма сильное. Никифор, отец ее, тоже перешел на сторону помещика и то и дело добавлял своего: о том, что Андрея вряд ли вернешь, что теперь и она может забыть все свои клятвы и, что ей надо бы подумать о благополучие семьи и прислушаться к словам пана.
На тридцать шестой день смерти Андрея дух почувствовал, что вот-вот потеряет свою индивидуальность и раствориться в общем горнем духе. И в этот день случилось вот что. Старик Петрушенко уже с утра призвал к себе Оленьку, и решил непременно додавить ее. «Посмотри, - говорил он ей, выпив кофе прямо в постели, не одевшись и сидя на краю кровати в длинной ночной рубашке, - посмотри, детка, какие ткани я для тебя купил». Тут же на его огромной постели лежали и шелковые отрезы. «Спасибо, - отвечала она, краснея, - но мне не надо, у меня есть». «Глупая, - говорил он и тянулся к ее ручке, - что там у тебя есть… Со мной у тебя будут такие наряды, такие меха, такие сапожки… Да я для тебя карету царскую закажу изготовить, что хоть во дворец в ней…» «Отпустите меня вниз, мне на кухне надо помочь». «И работать ты у меня никогда не будешь… Я тебе парфумов и пудр таких из Парижа выпишу, что все модницы завидовать будут…» «Ну, можно я пойду?» «…И у отца твоего землица появиться богатая. Неужели не хочешь, чтобы и он помещиком стал когда-нибудь?» - Он встал с кровати и обнял ее. Она опустила голову и зарделась. «В общество будем выезжать, в театр», - он погладил ее по спине и чуть ниже. «Не любы вы мне, барин», - сказала девушка, стряхнула его руку и выбежала из комнаты.
А перед самым обедом на кухне появился крестьянин из имения. Он привез куриные и кроличьи тушки, капустные головки, морковь, редьку и еще всякого для панского стола. Кухарка налила ему домашней водки, дала закусить и он, закурив люльку, стал болтать про все деревенские новости. И вот в его болтовне услыхала Оленька и тут же поверила, новость страшнее которой и не придумаешь. Про то узнала она, как Андрея еще месяц назад застрелили на ночной дороге. Побледнела она, осела и ушла в себя. О чем думала, никто так и не узнал, потому как после обеда ушла она к барину и больше не вернулась.
Кинулись ее, чуть ли не под вечер. Искали, искали, звали, звали, а потом заметили, что и барина нигде нет. Подумали, что она у него, и успокоились. Перед сном понесли Петрушенко вечерний стакан молока. Постучали – не открывает. Потом, на свой страх, приоткрыли двери и… ужас – барин в задранной до самого пояса ночной рубашке лежит у своей постели с проломленным черепом, а Ольга - в петле, на люстре висит.
Один только дух Андрея видел все, что предшествовало этой кровавой картине. Он выл от негодования, когда алчущий старик тащил его Олю в постель, когда лапал и целовал ее, и не на шутку испугался за нее, когда она шарахнула его статуэткой по башке, а потом, вытирая слезы, соорудила петлю и покончила с собой.
Славного казака Гудзика дух не выдержал финальной сцены и помчался к своему телу. Был он безутешен тогда, впал в прострацию и, не дождавшись сорокового дня, неожиданно уснул летаргическим сном.
На том месте, где он уснул, и, где остался тлен славного казака Гудзика, лет примерно через сто выросла городская улица с брусчаткой, тротуаром и домами. В доме над этим тленом он и очнулся теперь.
8.
Время закончило, и дух Андрея сказал ему:
- Теперь знаю, что не зря ты тут прозябаешь, не зря трясешься над каждой пылинкой.
- Вот видишь. А ты спрашивал: для чего, да для кого …
- Все, молчу теперь. Вижу, что не зря, - повторил дух, - но только расстроил ты меня немного, чудо мое разрушил.
- Прости, уж…
- Да не проси ты прощения, не при чем ты здесь. Это я, дурак, подумал, что невесту свою встретил в городе через полтора века. А это и не она вовсе… но похожа!
- Ну, ничего...
- Буду теперь любоваться ей, и вспоминать свою Оленьку.
- Тоже дело…
- Вот-вот, - сказал дух казака Гудзика и выпорхнул на улицу.
9.
Молодое девичье тело было едва прикрыто и фосфором отсвечивало в темноте. Белая простыня сбилась в ногах, розовая подушка лежала на полу. Аня спала, и сон ее был беспокоен.
Дух казака Гудзика вошел в спальню и залюбовался ею. И лицо, и формы ее тела напоминали ему другую, о которой с такой ясностью вспомнил он сегодня и, которая не выходила теперь из его мыслей. Он сел у изголовья кровати и склонился над ее лицом. Чистый высокий лоб, чистое, но прерывистое дыхание, едва вздрагивающие губы. Так бы и сидел над ней, глядя, не отрываясь, поглаживая не прикасаясь. Будто и не было той страшной картины полтора века назад, будто уснула тогда еще его возлюбленная и все спит и спит, мятежно переживая свою молодую жизнь, сокрытую для посторонних.
- Андрей, - вдруг послышался ему чей-то зов.
Он нехотя оглянулся, заранее думая, что послышалось, но тут же вскочил, уставившись в высокое белое пятно у двери. Оно покачивалось и чуть трепетало, будто шелковая ткань под легким ветерком, и двигалось к нему, все больше напоминая укрытую женскую фигуру.
- Андрей, - повторилось обращение, и скорбь теперь прозвучала в нем, и отчаяние, и надежда.
Не уверенно он сделал шаг навстречу и остановился. «Неужели?!» - воскликнуло что-то внутри.
- Оленька! – Крикнул он и теперь уже решительно приблизился к белому силуэту и потянул за невесомый покров.
- Андрей, - лицо, только что лежавшее на постели, улыбалось ему и тянулось губами к нему.
- Оленька, - обнял он любовь свою и почувствовал, как дрожит ее тело, как тепло ее дыхание, как нежна ее тонкая кожа.
- Ты жив, любимый, - сказала она.
- Ты жива, любимая, - сказал он, и губы их нашли друг друга, и поцелуй прервал их голоса…
За окном посерело уже, и в комнате появились первые тени. Аня вздрогнула, тяжело вздохнула и, не открывая глаз, повернулась на другой бок. Дух казака Гудзика, услыхав ее, прервал свои долгие объятья и глянул на девушку. Он забыл о ней. Ему казалось, что нет ее больше в кровати, что она давно уже в его объятьях, и был он удивлен ее тяжелым вздохом из-за спины. Душа его возлюбленной Ольги уловила легкую тень удивления на его лице и тихо сказала:
- Влюбилась она, и нет ей покоя теперь ни во сне, ни наяву.
- Ты знаешь ее?
- Да уж мне бы и не знать… Племянница это моя семиюродная…
- Вот те на… Вылитая ты...
- Правда?
- Чего ж я и пристал к ней.
- Я ждала тебя здесь… возле моей семьи… Где ж тебя носило-то столько лет?
- Спал, - виновато сказал Гудзика дух, - как увидел тебя тогда в спальне пана Петрушенко, так и провалился во тьму…
Олина душа прильнула к нему, обняла за талию и усадила на краешек постели. Его рука легла на ее плечо, щека коснулась мягких душистых волос, и мысли их помчались далеко назад…
10.
- Ты что, хочешь помешать ей?
- Да.
- А ты уверена, что это правильно?
- Уверена…
- Ты же права не имеешь вмешиваться…
- Имею… Пока мы на земле, мы имеем право на все…
- Откуда ты знаешь?
- За столько лет не мудрено узнать…
- А вдруг этот парень - ее судьба? Вдруг она счастлива будет с ним?
- Не будет, не судьба он ей…
- А это, откуда ты знаешь?
- Ах, Андрюша, знаю я, и не такое…
- Расскажи мне, а…
- Когда-то давным-давно «прямо на моих глазах» душа моей бабушки исчезла, отправившись в новое путешествие… Я случайно нашла ее. Она приготовилась уже, собралась, а тут я… Увидела меня и давай говорить мне… такое… что открывается душе только в последний миг. Она сказала мне, что видит сейчас так много, так ясно. Что чувствует она себя небом над землей и потому видит каждого в этом мире и может поведать о нем все… Рядом с ней в этот час был и дух какого-то казака, Шпоньки, кажется… Бабушка так объяснила его присутствие. «Духи покидают землю только парами, - сказала она, - парами, что складываются на небесах, а не на земле. Люди часто ошибаются в своем выборе, вот, как и я, а небо потом исправляет эти ошибки и отправляет в горние миры только правильные пары».
- Так мы с тобой?...
- Пара мы с тобой, Андрюша…
- А что ж у нас живыми ничего не вышло? Так глупо погибли… и любви-то настоящей не вкусив.
- Знала б я раньше, что сейчас знаю, вкусили бы…
- Как?
- За год до того привел бы ты коня пану Петрушенку, и все бы было иначе. Отдал бы он меня тогда, худую и никчемную за коня…
Дух славного казака Гудзика нежно обнял свою суженую, вздохнул обреченно, но снова вдруг вспомнил об Ане, что все еще спала у них за спиной, и снова спросил:
- А про нее-то ты, откуда знаешь?
- После бабушки я многих отправила туда. У них-то я и расспрашивала обо всех. Так узнала и про перекрестки в судьбе своей племянницы.
- Какие перекрестки?
- Судьба человека – это ж не загородное шоссе, на котором ни одного пересечения. Она скорее на грунтовку похожа, с кучей развилок, ответвлений и перекрестков. В начале пути перед каждым – целая сетка из путей и дорожек. Как пойдешь, где свернешь, куда забредешь – это и будет твоей судьбой. О такой же карте, Аниной, мне и поведала одна душа…
- Так что, будем спасать ее?
- Будем, непременно…
11.
Костя вышел из черного внедорожника «Land Cruiser» и вошел в подъезд.
Тремя взглядами проводили его бестелесые духи Андрея, Ольги и Филиппа Филипповича, сидевшие на лавочке у подъезда.
- Вспомнил, - вскрикнул дух библиотекаря, до этого погруженный в собственные мысли, - только ни автора, ни названия книги не знаю, не удалось прочитать…
- Зачем они нам…
- Действительно, зачем?
- Так что там было?
- Сейчас, сейчас, погодите… Автор этой книги… может, Папюс, может, Леви?
- Да, какая разница, Филипп Филиппович…
- Извините, это профессиональное… Так вот, автор этой книги утверждает, что действие духов в материальном мире могут проявиться только в том случае если они действуют спонтанно.
- Как это? – Спросил дух казака.
- Ну, это, когда непреднамеренно… неосмысленно, когда делаешь что-нибудь, не думая ни о том, как делаешь, ни о том, что из этого получиться.
- Но мы ведь так не сможем, - сказала Ольгина душа.
- А у меня, кажется, уже получилось такое один раз! - Возбужденно выпалил Андреев дух и вскочил со скамейки, - я, когда проснулся на чердаке, то так чихнул, что всю пыль поднял до потолка…
- Вот-вот, - обрадовался дух библиотекаря, - именно таким и бывает спонтанное действие…
- Но нам же не чихать надо…
- Погодите, Ольга, вы чуть не сбили меня с интересного воспоминания… Еще автор этой книги пишет, что если духи сгруппируются и будут действовать сообща, то это сильно облегчит их задачу… Он там приводит такой пример… сейчас расскажу…
- Только поскорей, пожалуйста…
- Хорошо… сейчас, - с памятью у духа Филиппа Филипповича, видимо, было не важно, о чем говорили длительные паузы между словами, - там он привел несколько примеров, но я запомнил только один… с духами двух племянников графини Мозари. Они любили проказничать и после длительных опытов додумались вот до чего – по очереди придумывали всякие проказы, и по очереди выполняли их. Тот, чей был черед шалить, командовал вторым, а тот бездумно выполнял команды. Так они валили вазы, опрокидывали мебель, обрывали шторы, гасили неожиданно свет, пока не выкурили бабку Мозари из замка… Потом жалели, замок-то обезлюдел и некого было больше пугать…
- Отлично, - воскликнула душа Ольги, - я все поняла, давайте скорей попробуем.
- Давайте, - отозвался дух Андрея.
- Ну, что ж, давайте, - согласился дух библиотекаря и добавил, - но только тот, кто будет подчиняться командам не должен читать мысли другого, должен отвлечься на что-нибудь. Он взял руку Андрея за кисть и сказал ему:
- Расслабься, - а потом вдруг неожиданно махнул ей по бутылочной пробке, лежащей рядом с ними на скамейке - пробка слетела на дорожку и покатилась.
- Ни черта себе…
- Черт тут не при чем…
12.
Наверху в квартире четвертого этажа Костя уже вручил имениннице, Татьяне Викторовне большой букет белых роз и красную круглую коробку, перевязанную белым бантом. Вместе с Аней он сидел на светло-желтом кожаном диване, а перед ними на стеклянном журнальном столике парил чай, разлитый в тонкие фарфоровые чашки.
- Вот вам еще - бабушкино клубничное варенье, - Татьяна Викторовна поставила рядом с ними хрустальную розетку, наполненную темно-красными ягодами в густом розовом сиропе и снова вышла на кухню. Там готовился торжественный ужин по случаю ее дня рождения.
Костя съел крупную ягоду, запил чаем и сказал:
- Слушай, Ань, давай драпанем отсюда. Что мы тут будем делать со стариками?
- Давай, - ответила она, - но только не сразу, чуть позже…
«Андрей, иди-ка сюда, - подозвала Гудзика душа его возлюбленной, - сюда прямо к столику». Он молча подчинился и подошел. Еще на улице они договорились, что командовать будет Ольга, а он только слушаться и безропотно выполнять, чего бы она ни потребовала. «Садись возле Кости», - сказала она и усадила Андрея на диван между Костей и Аней.
- Сказать тебе что-то, - Костя лукаво улыбнулся.
- Скажи.
- Мой старик, знаешь, что придумал? Он хочет сегодня за этим ужином, поговорить с твоими о нас…
- О нас?
- Ну, типа, засватать тебя.
- Засватать? А я…
- Ну, не в полном смысле засватать, а просто поговорить о нашем будущем. Ты ж не против?
- В принципе, не против. Но к чему такая поспешность. И потом, я думаю, что прежде чем говорить… о чем-то, надо бы и меня спросить…
- Аня, ну, чего ты? Я же люблю тебя… Я ж тебе тысячу раз говорил об этом…
- Тысячу, положим, не говорил… А о женитьбе я и слова не слышала…
- Ты что, не хочешь за меня?
- Не знаю. Еще не думала… Мне бы университет закончить…
- Закончишь… - Костя понес ко рту очередную ложечку с бабушкиным вареньем, но тут что-то толкнуло его руку, ложечка выпала и угодила прямо на его белые брюки, где сладкое кушанье растеклось бурым пятном.
- Черт!- Вскочил он с дивана, - что это было!?
Аня быстро подала ему салфетку:
- Ничего не расстраивайся, отстирается…
И он принялся тереть штанину.
- Да не три ты его, - сказала она ему, - просто промокни и все.
Но было уже поздно. Он отнял салфетку, и пятно под ней оказалось еще большее, чем было.
«Отлично, пижон, - сказала душа Оли, - теперь тебе придется отправиться домой».
- Придется ехать менять, - сказал Костя о своих запачканных брюках.
- Езжай…
- Поехали вместе.
- Нет, не могу. Мама обидится.
Татьяна Викторовна вошла в комнату и, увидав Костин конфуз, всплеснула руками и виновато сказала:
- Такое жидкое варенье в этом году…
- Да бросьте вы, Татьяна Викторовна, - возразил ей Костя, - я сам виноват… сейчас смотаюсь, переоденусь… Можно мы вместе с Аней?
- Конечно, Костик, конечно…
- Поехали, Ань, я быстро.
«Чего пристал? - Прошипела душа Ольги, - улепетывай сам».
- Ладно, поехали, - сказала Анна и встала с дивана.
«Какая дура…»
13.
Они возвращались.
На заднем сидении машины, покачиваясь в такт дорожным ухабам, славного казака Гудзика дух спросил у своей возлюбленной: «Оль, объясни-ка мне, пожалуйста, что ты хочешь сделать. Я ничего не пойму». «Погоди немного, потом поймешь». «Ну, а про Костю-то ты мне можешь сказать? Он пара ей или нет?» «В том-то и дело, что не пара». «И что же теперь?» «Сейчас мы познакомим ее с суженым, он где-то здесь».
Облокотившись о дверной подлокотник, Аня смотрела в окно и думала о мамином дне рождении, о Косте и о неожиданной новости, услышанной от него. Все-таки это не честно с его стороны, ставить ее в известность последней. Мог бы и спросить сначала: а, хочу ли я вообще этих сватовских церемоний… Да и рано еще говорить о свадьбе...
- Ань, а давай удерем куда-нибудь? На речку… - прежде, чем повернуть во двор, перебил Костя ее размышления.
- Нет, не сегодня, - ответила она отказом, хотя и сама не хотела возвращаться домой, где скоро их родители начнут эти дурацкие переговоры.
- Тебе что, охота со стариками… - Костя резко затормозил, но позднее, чем следовало, и бампер его Land Cruiser-а ударился в зад Жигулей у обочины, - черт!
Он тут же выскочил из дверей и осмотрел обе машины.
- Ерунда, - сказал он Ане, что подошла к нему в это время, - только царапина…
Она тоже заглянула в небольшой зазор между автомобилями.
- А на Жигулях трещина, - сказала она.
- Подумаешь… переживет…
- Не переживет, - сказал мальчишка, взявшийся, откуда ни возьмись, - я сейчас Витьку позову, это его машина.
Он вложил пальцы в рот и засвистел, как Соловей разбойник, а потом закричал во все горло:
- Вии-т-яя! Иди во двор! Твою машину разбили!
Уезжать или делать вид, что ничего не произошло, было уже поздно, и Костя вместе с Аней стояли у места столкновения и неловко переминались.
Через несколько минут хозяин Жигулей вышел из подъезда, подошел к ним, осмотрел трещину и спросил у Кости:
- Это вы меня?
- Я, - ответил он, - но я заплачу. Сколько?
- Не знаю, но думаю, что не дорого…
Аня смотрела на этого парня, и ничто не трогало ее: ни его смущение и растерянность, ни лицо, немного покрасневшее, ни одежда, вполне обычная. Разве что, какое-то внутреннее добродушие, но это было еще не фактом. Он что-то там говорил ее жениху, и все выглядело так, будто это он виноват в этой незначительной аварии.
- Я пойду домой, не задерживайся, - сказала она Косте и прежде чем развернуться и уйти, еще раз взглянула на парня, точнее, на его разрумянившиеся, как у девочки, щеки. Смешной. И смотрит на нее как-то странно, как завороженный. Неужели никогда не видел такой, как она? Или влюбился с лету, дурачок?
«А этот, ни он?» - Спросил дух казака Гудзика. «Он, он, да только ноль он пока для нее… и ничего, кажется, сейчас не поделаешь». «Слушай, но Костя ведь тоже парень ничего. Не хамит. Да и побогаче будет, чем этот…» «При чем здесь: богаче, или беднее. Он пара ей, и счастлива она будет только с ним». «А, как же мы их соединим? Они ведь не ровня, даже... Она ведь его и в дом-то не пустит…» «Не пустит. Сейчас не пустит, а через восемь лет…» «Что, через восемь лет?» «Намается она к тому времени, столько страданий перенесет… Ах, если бы мы могли… сейчас…»
14.
Алиса, патентованная ясновидящая с лицензией и десятью различными сертификатами, развешанными в рамочках на стене, все еще бледная и испуганная, сидела в своем служебном кабинете и выпивала уже третью рюмку водки подряд. Такого с ней еще не было. В том смысле, что выпивала она и раньше, но вот такого, что произошло с ней перед этим водочным залпом, не бывало никогда.
Сегодня, как и в другой день, она приняла десяток клиентов и собиралась домой, как вдруг ее магический шар на подставке, начал сам по себе потихоньку раскачиваться, а потом и вращаться. Алиса, как и любая нормальная женщина, опешила, увидев такое. Ноги ее подкосились и тело бессильно свалилось назад в рабочее кресло. Взгляд ее неотрывно следил за тихим вращением шара, а сердце колотилось так, что не далеко было и до инфаркта. Но она следила за ним и думала вначале черт знает о чем. Но затем ее осенило, и она вдруг поняла, что, возможно, это знак, который шлют таким как она взламывателям небес, высшие силы, и, что сейчас в ее жизни произойдет самое главное. Потом шар остановился, и она стала ждать чего-то еще. Не может быть, чтобы на этом все и кончилось. И вот, через минуту - новый сигнал - на зеркале, на большом специальном зеркале появилась буква «А», как будто бы ее писали пальцем, испачканным в мел. За буквой «А» появилась «л», а потом и все сообщение. Оно гласило: «Алиса, сообщите Ане по телефону 993-33-99, что ее суженого зовут Виктор, Полунин. Его телефон 993-44-88».
Алиса выпила четвертую рюмку и, наконец, успокоилась. Вот это да. Расскажи кому-нибудь такое, ни в жизнь не поверят. Но что же делать теперь? Просто позвонить и выполнить просьбу? Или все-таки выжать из этого хоть пару сотен? А если это не просьба, а приказ? Тогда, что? Нет, лучше позвоню, а там посмотрим.
Она набрала номер Ани и позвала ее к телефону. Та подошла и Алина рассказала ей, что высшие силы явились ей и сделали массу сообщений (что-нибудь ни приврать она не смогла), в том числе, и о ее судьбе. Аня рассмеялась и хотела бросить трубку, но в последний момент сдержалась и решила дослушать.
- И что же там про меня? – Спросила она.
- Смеетесь? Ну, что ж… ваше право… Но только не рекомендовала бы вам игнорировать их послание… Не буду утомлять вас… скажу только одно: вашего суженого зовут Виктором, Полуниным, его телефон – 993-44-88… и поступайте, как знаете…
15.
Спустя неделю, вволю намучившись сомнениями, Аня уговорила свою подружку Вику пойти к гадалке. В отличие от Алисы, гадалка эта не имела ни лицензий, ни сертификатов, ни каких либо разрешений, и потому принимала только знакомых, или знакомых своих знакомых у себя дома на кухне.
Аня пошла второй после Вики. Она села за пустым обеденным столом, полированную поверхность которого тщательно натирала пожилая хозяйка.
- Клади руки на стол, ладонями вниз, - сказала она, убирая шерстяную тряпку и доставая потертую колоду карт.
Аня легко подчинилась, хотя и мало верила в успех предприятия. Гадалка обыденно и невозмутимо села напротив нее, тщательно потасовала колоду, дала сдвинуть ей и приказала положить руки на прежнее место.
- Начнем, помолясь, - затем сказала она и прошептала что-то себе под нос.
Карты скользили по столу, ложились то вниз, то вверх рубашками, а их хозяйка грубым, прокуренным голосом вещала Ане о ее прошлом, настоящем и будущем. Ничего конкретного, но что-то знакомое из собственной биографии угадывалось за червовыми королями, трефовыми и пиковыми дамами, шестерками и десятками…
К концу короткого сеанса Аня успокоилась. Видя, что первоначальное волнение от ожидания чего-нибудь сверх реального так и не оправдаются, она облегченно вздохнула, думая, что тот телефонный звонок был, все-таки, чьей-то тупой шуткой. Какой там Витя Полунин, когда здесь только карточные масти в ходу, и никаких имен, фамилий, а тем более, номеров телефонов.
Когда гадалка стала окончательно собирать карты в колоду, она вдруг спросила:
- А вы бы могли назвать мне имя моего суженого?
Та замерла, вставая из-за стола, смутилась, пряча колоду в карман халата, но снова села напротив Ани.
- Дело это не простое, не карточное, - сказала она, потянувшись к подоконнику, где стояла пепельница с сигаретами, - тут другое надо… тут специальный обряд нужно готовить...
- А вы бы могли устроить его?
- Зачем тебе это, девочка? – Спросила хозяйка, раскуривая сигарету.
- Хотелось бы знать...
- Трудное это дело… - гадалка прервалась на полуслове, изумленная тем, как ее пепельница (в виде женской туфельки), вдруг, ни с того, ни с сего, опрокинулась набок, рассыпав пепел по темно-коричневой полировке стола. Автоматически, в какой-то тихой истерике она принялась растирать его ладонью и размазывать по столу.
От Ани не ускользнуло странное поведение «туфельки», но она нашла в себе мужество не вскрикнуть, и снова спросила:
- Давайте, может, попробуем?
- Попробуем? – Рассеянно переспросила хозяйка, все больше всматриваясь в серое пятно, - конечно, может быть завтра...
А в это время невидимый палец провел первую черту, а потом пририсовал к ней две окружности, что побольше – внизу, что поменьше – вверху. Получилась корявая буква «В». Рядом с ней медленно появилась вертикальная палочка, а чуть дальше – вторая, параллельно первой. Будто очнувшись, и Аня, и гадалка вскочили, не веря своим глазам. Хотелось бежать куда-нибудь подальше, но ноги не шли, а глаза не отрывались от столешницы. Третья палочка соединила две первые и они узнали букву «И». Вслед за «И» появилась «К», а спустя минуту на сером пепле уже было и все слово. «ВИКТОР» - гласило оно.
- Что это? – Тихо спросила Аня.
Гадалка молча оседала на пол.
- Вика! Вызывай скорую скорей! – Закричала Аня своей подруге…
16.
- Ну, теперь ты довольна, душа моя? - Спросил дух казака Гудзика.
- Для начала не плохо, но успокаиваться рано.
- Думаешь, не поверила?
- Да что с того, что поверила, она в Костю своего влюблена.
- Разлюбит.
- Не думаю. Ей бы с Виктором повидаться, поговорить. Потом, может, и проснется в ней память…
- Что за память?
- У каждого человека есть такая, дальняя-дальняя. Если добраться до нее, то можно вспомнить не только то, что было когда-то, а и то, что будет. И жениха своего будущего можно вспомнить.
- Ух, ты…
- Да только, вряд ли, нам сблизить их… хотя…
- Что? Придумала?
- Есть одна идея.
- Рассказывай.
- Она часто пользуется такси, а он в свободное время подрабатывает на своих Жигулях. Ухватил?
- Устроим им парочку совместных поездок?
- Не больше, а-то она его за шоферюгу примет, а он у нас будущий Билл Гейтс все-таки.
- Это, кто еще такой?
- Американец один, самый богатый в мире.
- Он что, у нас тоже богачом станет?
- Не таким, конечно, богатым, но умным не меньше…
- Ну, давай тогда. Чего тянуть?
17.
Аня села на переднее сидение рядом с водителем и сказала:
- На Алексеевку.
Виктор глянул на нее и обмер.
- Вы?
Аня повернулась к нему и чуть слышно произнесла:
- Виктор?
- Я…
- Вы что, караулили меня?
- Что вы? Я получил обычный заказ от диспетчера…
- Вы таксист?
- Подрабатываю после занятий…
Он завел мотор, и они тронулись, смущенные и немного испуганные.
- Как это вы вспомнили меня? Мы же виделись с вами только один раз, да и не знакомились, - сказал после длительной и невыносимой паузы.
- Там мальчишка какой-то кричал ваше имя так, что не запомнить было невозможно.
- Это Димка, мой сосед.
- Да и не так давно это было. А, где вы учитесь?
- В университете радиоэлектроники.
- Интересно, наверное?
- Да, мне нравится…
- А меня предки в юракадемию отправили и, хоть и не нравиться, а учись, дорогуша.
- Неужели, не нравиться?
- Не-а.
- Почему?
- Я бы в медицинский хотела. Но у нас все юристы, папа – прокурор, мама – декан в академии… Куда ж мне с корабля.
- Даже не знаю, что и сказать.
- А что тут скажешь. Они и не спрашивали меня, куда б я хотела… Скоро, вот, в Киев будут переезжать, думаешь, спросят, хочу я или нет?
- В Киев?
- Папу переводят в генеральную прокуратуру…
Снова наступила пауза, и снова они думали друг о друге. Не в первый раз. Аня с каким-то подозрением, может быть, даже с боязнью, а он с обожанием.
- Ну, вот я и приехала…
Потом была еще одна совместная поездка. А еще позже они случайно встретились в кафе, и встреча их была похожа на встречу старых друзей. Аня с какого-то момента стала думать о том, что, возможно, этот парень и на самом деле появился в ее жизни неспроста.
Но осенью сбылось отцово желание служить в генеральной прокуратуре, и она вместе со всей семьей переехала в Киев.
Вслед за ней и Костя подался покорять столицу, благо папа его имел там бизнес, к которому постепенно приобщал и его. Освоившись и почувствовав себя уверенно, Костя сделал Ане предложение.
18.
- Все, теперь мы ее не достанем, - сказала душа Ольги.
- А что, мы не можем с тобой отправиться в Киев? – Спросил Гудзика дух.
- Смысла нет. Все нужно было успеть до отъезда. Такова ее судьба.
- А я смотаюсь таки…
- Не выдумывай, Андрюша.
- Я буду действовать спонтанно…
Но в Киев ему отправляться не довелось, потому что свадьбу решено было играть в Харькове.
А накануне, на летней площадке ресторана «Метрополь» Аня устраивала девичник. Она заказала два столика у самой эстрады, и к восьми вечера все ее ближайшие подруги собрались.
Конечно же, пришли на эту вечеринку и духи Андрея, Ольги и Филиппа Филипповича. Чего они ожидали, никто из них толком не знал, но не придти не могли, а вдруг какой-нибудь случай подвернется.
И случай подвернулся - Виктор поставил свою машину невдалеке от ресторана, в ожидании клиентов. Троица тут же накинулась на него, пытаясь вытащить его на улицу и подвести поближе ко входу в ресторан. Два часа они бились над этой задачей и, наконец, его фигура застыла у ворот, а еще важнее, что Аня заметила его и подошла.
- Ты? – Во всем ее виде была какая-то взволнованность, удивление и даже испуг, будто боялась, что помешает он ее счастью.
- Я, - ответил Витя и смутился, потому что прочитал на ее лице все ее чувства. Но не нарочно же пришел он сюда. Потому добавил он тут же, - я случайно здесь… вон моя машина… клиентов жду…
- Правда! – Как будто бы обрадовалась она, - а у меня здесь девичник, представляешь? Я завтра замуж выхожу…
- Поздравляю, - сказал он, пропустив через себя бурный поток противоречивых чувств. И радость была, оттого что счастлива она, и ревность, и злость на себя, и еще чего только не было.
- Спасибо…
И что дальше говорить? ни она, ни он представить себе не могли. Стояли напротив друг друга, переминаясь с ноги на ногу, и молчали. Она, вся такая раскрасневшаяся от недавнего веселья, и он, не менее румяный, но от растерянности и боли.
- Хочешь, прокатимся по городу? – Вдруг вырвалось у Виктора, и еще шире растеклась кровь по его лицу.
- Хочу, - так же неожиданно ответила она. Но это скорее оттого, что хотелось ей удивить его в эту тяжелую минуту, чем от желания покидать своих подруг. Но, тем не менее, она сказала это и, поэтому, не откладывая, тут же вышла на тротуар и спросила его, - ну, где тут моя карета?
- Вон, она, - указал он куда-то вдоль улицы, и пошел вперед, указывая дорогу…
На Нетечинской набережной он остановил машину и сказал:
- Давай у реки постоим… немного.
- Давай, - ответила она и, не дожидаясь пока он отворит ей дверь, выскользнула из салона и пошла к чугунному парапету.
- Я хочу тебе что-то сказать, - услышала она позади себя его неуверенный голос, но не стала оборачиваться. Она молча облокотилась на литые перила и склонилась над берегом, круто сбегающим к воде.
- Я люблю тебя, Аня, - стал он рядом с ней и опустил голову, - но ты не подумай… я не претендую… я просто хочу, чтобы ты знала… я буду ждать…
- Я знала, - ответила она, - знала больше, чем ты думаешь, но…
- Не говори, постой, не надо… Завтра у тебя свадьба, и ты выйдешь за Костю… так тому и быть. Но я хочу, чтобы ты помнила, что я жду тебя и люблю…
«Дурак, - сказал дух Андрея, - сдается, как трус… увез бы ее сейчас куда-нибудь к черту на кулички, спрятал бы от всех, а там…» «Нет, - прервал его дух Филиппа Филипповича, - здесь это не поможет. Обвинить могут в киднеппинге, или еще в чем. Правильно он делает…» «Все, не поможем мы им, - вздохнул Олин дух, - пусть теперь будет так, как будет… пошли отсюда, оставим их».
19.
Венчание проходило в Благовещенском Соборе.
Гудзика дух уговаривал, уговаривал заговорщиков и таки уговорил. Пришли чуть раньше и, не воздержавшись, кое-что опять предприняли.
Вереница машин во главе с длинным белым «Линкольном» подъехала к Собору, молодые вышли и вместе со свидетелями и гостями направились к парадной лестнице. Аня с Костей чуть впереди, держась за руки, остальные немного отставая. У всех приподнятое настроение, цветы в руках. Не доходя до лестницы, остановились вдруг, наблюдая, как большой черный кот, не спеша, пересек им дорогу, сел и уставился на новобрачных.
- Не к добру, - прошипела какая-то старушка в черном платке, подхватила зверюгу и унесла в сторону.
Аня побледнела, Костя улыбнулся и повел ее к парадной двери. Гости – следом, шушукаясь о конфузе…
Торжественное убранство зала утихомирило особо болтливых и вернуло дух венчающимся.
Вскоре и ритуал начался.
Когда наша пара стояла перед алтарем, духи казака, Ольги и библиотекаря волновались не меньше молодых. Гудзик от нетерпения потирал руки.
Батюшке в это время передали записку, и он прочитал:
- Венчается раба Божья Анна и раб Божий Виктор…
- Константин… Константин… - зашипели свидетели и гости, подсказывая. Снова шум, снова вздохи за спиной. Еще один конфуз.
Батюшка не понял, что не так, и вопросительно глянул на жениха.
- Константин, - негромко сказал тот.
- Венчается раба Божья Анна и раб Божий Константин, - невозмутимо продолжил священнослужитель, следя за помощником, что подносил на серебряном блюдечке обручальные кольца.
Волнуясь, Аня потянулась к одному из них, но дьячок не дал ей взять его и поднес блюдечко поближе к жениху – он первый по обряду. Костя улыбнулся опять, но как-то вымученно на этот раз, взял колечко, которое поменьше, сделал полуоборот к невесте и… вдруг уронил его. Даже не уронил. Всем показалось, что он как будто бы бросил его в сторону, и оно покатилось куда-то под ногами многочисленных гостей.
- Кольцо упало, - послышалось в толпе, - оно где-то здесь, ищите его скорей… Куда оно денется… сейчас, сейчас…
Но колечко бесследно исчезло. Батюшка стоял в недоумении. Дьячок вместе со всеми рыскал по полу, молодые напоминали восковых фигур. Минута прошла, вторая, пятая, и Аня не выдержала, сорвала фату с головы и побежала к выходу, заливаясь слезами.
- Доченька! – Послышался женский крик.
Костя и не обернулся, постоял еще, опустив голову, а потом развернулся и пошел следом за ней, не видя никого, но все же аккуратно обходя взволнованных гостей.
20.
- Слушай, Оль, а долго мы-то с тобой будем тут маяться?
- На земле, что ли?
- Ну, да…
- Не знаю… хотя пора бы нам уже…
- А-то долго как-то…
Славного казака Гудзика дух и его возлюбленной Ольги сидели на чердаке и грустили. Время, уложенное на хранение, слушало их разговор и иногда вставляло свое.
- Сие никому не известно, - говорило оно, - ни одной душе, и даже мне не известно… хотя я всякого повидало.
- А я, вот, знаю, - в слуховом окне появилась физиономия библиотекаря, - знаю, например, что вознесусь, когда дочитаю последнюю книгу.
Вместе с ним на чердак впорхнул и какой-то бородатый мужчина в рясе, до этого неизвестный.
- Это дух батюшки Серафима, - представил он его, - пришел, вот, познакомиться с вами.
- Здравствуйте, - поздоровался батюшка со всеми, и скромно опустил глаза.
- Знакомьтесь, Серафим… это вот Ольга, а это Андрей…
- Очень приятно… взаимно…
- Так вот, - продолжил дух Филиппа Филипповича прерванный разговор, - я точно знаю, что каждый из нас, да и любой другой дух, вознесется только тогда, когда закончит здесь все свои дела…
- А, как насчет пары? – Спросил дух Андрея, - разве без пары можно?
- Нельзя, - сказал Олин дух, - я же тебе говорила… дальше мы отправляемся только парами…
- Правильно, - сказал дух батюшки Серафима, - только парами. Тридцать шесть земных лет я блуждаю в поисках своей половинки, но все не найду. И что интересно, не знаю даже, как и определить-то ее, эту свою половину. Нет таких признаков… ни внешность, ни симпатия здесь не помогают…
- А, как же быть тогда? – Спросил дух Андрея.
- Просто ждать... Если вы свою пару не найдете, так она вас найдет… обязательно… другого не остается, - Серафима дух подошел к Олиной душе и протянул руку, - дайте-ка, сударыня, мне вашу ладонь, - попросил он.
Все внимательно посмотрели на него, а Андрея дух спросил резко:
- А, это еще для чего?
- Для проверки…
- Какой еще проверки?
- Простой… Проверю, не она ли случайно моя попутчица в дальнейшем путешествии.
- А, как это вы узнаете? – Снова спросил Андреев дух и подошел поближе.
- Я дотронусь до нее и что-то обязательно должно произойти, - спокойно ответил дух Серафима.
- Оля отойди от него! Не давай ему трогать себя…
Олин дух внимательно смотрел в лицо Серафима, и смятение все больше овладевало им. Ничего не стоило ей подать свою руку этому бывшему слуге божьему, но какая-то сила сдерживала ее. Вот и Андрей не выдержал, обнял ее и отвел подальше от батюшки.
- Идите с миром, - сказал он удрученному Серафиму, - здесь нету вашей половины, будьте уверены. Оля меня ждала сто сорок четыре года, я ее половина…
Грусть и сострадание проступили на лице Серафима, но все же он был непоколебим.
- Если вы так уверены, чего ж боитесь? – Спросил он.
- Я не боюсь, я просто не хочу, чтобы вы трогали ее своими руками, - дух казака Гудзика врал. Он трусил, как какой-нибудь мелкий воришка, укравший чужое. Он признавал свой страх, но пока еще не понимал, откуда он взялся. Неужели этот старик может стать суженым его Оленьки? Да не быть такому никогда. Он все крепче сжимал свою возлюбленную и отступал все дальше и дальше от батюшки. Ольга не сопротивлялась вначале, но потом вдруг вырвалась из его рук и сказала:
- Чего ты, Андрюша? Да пусть дотронется, меня не убудет… или я сама могу, - она пошла навстречу Серафиму.
- Не делай этого, Оля! – Крикнул дух казака и снова схватил ее за руку и задержал.
- Перестань, глупый, - она мягко высвободилась и подошла к батюшке, - давайте я сама, дайте руку…
- Оля! Не-ет! – Дух казака Гудзика кричал, клокотал, изнывал, метался, но руки их сомкнулись, и… - легкий электрический треск, чуть уловимый запах озона, и… - нет на чердаке ни Олиного, ни батюшки Серафима духов…
- А-А-А! – Еще громче заорал казачий дух и рухнул на пыльный пол, - Оля…
Дух Филиппа Филипповича подошел к нему и скорбно сказал:
- Смирись, казаче, ее мятущаяся, грешная душа спасена теперь… Будет когда-то и тебе пара... другая…
- Не хочу-у-у!...
Почти год прошел, а на улице Пушкинской то и дело трещат чердаки, падают антенны, обрываются цветочники с балконов… Это славного казака Гудзика дух все никак не смириться со своею судьбой. Не угомонится никак казак, все шалит и шалит, и гуляет по ночам на полную, по Петровского, Иванова, Скрыпника, да и другим улицам, что в центре Харькова. Не взыщите его. Он – славный казак…
В 2007 году Аня вышла замуж за Виктора, но Гудзик не узнал об этом, его здесь уже не было…