Юности ушедшей навсегда и безвозвратно, - с сентиментальной улыбкой, - посвящается.
Байка третья.
Рыбалка – как философский аспект мироощущения.
Для кого-то рыбалка – отдых, для кого-то – спорт.
А для меня, в первую очередь, – это возможность пофилософствовать немного в тишине, или, если немного иначе:
Лишь не забыть бы в суете -
Остановиться, оглянутся,
На том безумном вираже,
Иль на сто первом этаже,
Где нам дозволено проснуться.
Лишь не забыть бы – в суете.
Вот и окончен первый курс. Слава всем Богам Земным, новым, старым, модным, давно забытым – но Мы – прорвались! Ура!!!
В августе – в строгом соответствии с Учебным Планом – учебная же практика в Крыму.
А пока, целый июль – каникулы!
И решили мы с одногруппником съездить на рыбалку – на мою вторую Родину, на Кольский полуостров.
Толстый Витька – пацан свой в доску. Ростом – под два метра, здоров – как буйвол африканский, гирями двухпудовыми жонглирует – Поддубный отдыхает.
Вообще-то он – сугубо городской, краснощёкий – кровь с молоком, и слегка изнеженный, очочки носит, на рыбалке и не был ни разу. Но когда-то ведь надо начинать?
Почему, собственно, не сейчас?
Садимся в поезд – через двадцать часов – на месте.
Знакомые мужики соглашаются доставить нас до озера Долгого. Садимся в видавший виды «Урал», едем. Минуем Кандалакшу, впереди - Крестовский перевал, ранней весной и поздней осенью – место страшное – бьются там машины десятками за один раз.
Представьте: внизу – ещё тепло, на перевале – минус, проходят осадки какие – дождь, или там просто туман росой оседает – ловушка и готова. Идёт на перевал колонна гружёных лесовозов, дистанцию между машинами приличную держа. И вдруг, передний выезжает на гололёд, но ничего – со скрипом, но проезжает. За ним остальные. Но метров через двести гололёд в голимый лёд превращается – передний начинает вниз скатываться, под колёса второму, тому то же деваться некуда – начинает вниз сдавать.
Но сдают то лесовозы назад не строго по прямой, косоротит их постоянно, поперёк разворачивает.
А тут с перевала вахтовка какая–то одиночная спускается, не затормозить ей на льду, вот и врезается в развёрнутый поперёк лесовоз, и покатились все вниз со страшной силой - огненная полоса километров за пятнадцать видна.
Потом перевал на пару суток закрывают – ремонтники очищают дорогу от обгоревшего железа. И так вот – несколько раз за сезон.
Но сейчас - лето, поэтому преодолеваем перевал легко, спускаемся – вот и легендарный Терский берег – северная граница беломорского побережья.
Возле безымянной речушки делаем привал, шофёр заваливается спать, мужики немного выпивают – так, чисто формально – до Избы (так конечная точка маршрута называется) – грести часов восемь.
Хорошо вокруг – речушка журчит, рыбёшка усердно плещется, комарики редкие жужжат.
И вдруг выясняется – Толстый для комаров – лакомое блюдо. Облепили они его физию, и давай кусать нещадно. А на других, меня включая – ноль внимания. Видимо, распознали городского, распробовали.
Бегает Витька по берегу, ручонками размахивает. Лицо у него опухло знатно, очки модные с носа, раздувшегося вдвое, сваливаются.
Смеются мужики:
- Ну, Андрюха, повезло тебе с напарником. Не рыбалка, цирк сплошной у вас впереди намечается.
Шоферюга, наконец, просыпается – едем дальше.
Вот и Долгое озеро – шириной не более километра, вытянутое с северо-востока на юго-запад километров на сто с гаком.
Красиво тут несказанно. Над противоположными берегами озера нависают крутые невысокие сопки, покрытые редколесьем, далеко на юге, через кучевые облака, смутно угадывается горбатая, совершенно лысая Иван-гора.
На озере – полное безветрие. Вода отливает тусклым серебром. Далеко впереди, прямо по нашему будущему курсу – быстро передвигающаяся, словно живая, полоса цветного тумана – местами розового, местами – лилового.
Надуваем лодки, и – вперед, гребём до Избы.
Витька садится на вёсла, но уже через двадцать минут набивает кровавые мозоли и из игры выбывает. Дальше гребу в одиночку – поэтому к месту назначения прибываем последними, затратив, вместо принятых восьми часов, на полтора часа больше.
На месте неожиданно выясняется – рыбачить на Долгом нам предстоит с Толстым сугубо вдвоём – мужики, посовещавшись, решают пойти дальше – на речку Умбу – лохов браконьерить.
Для тех, кто не знает, «лох», в своём первоначальном значении, это – не человек вовсе, а сёмга, зашедшая поздней осенью на нерест, отнерестившаяся, но не успевшая вовремя уйти в море. Перезимовав в проточном озере, через которое проходит нерестовая река, такая рыба из «красной» превращается в «жёлтую», да и вкусовые качества теряет.
Но всё же, как считают местные, лучше ловить лохов, чем всякую там сорную рыбу – плотву, окуня, щуку.
Нас с собой не берут – опасно, рыбинспекция не дремлет. Мужикам то что, они местные – договорятся с инспектором за всегда, а нас, если поймают, то на первый раз, конечно, не посадят, но отправят бумагу в институт – запросто вылететь можно – прямиком в армию.
Остаёмся одни. Убираемся в Избе, заготовляем впрок дрова.
Изба – место особенное – приземистый пятистенок, сработанный в незапамятные времена из солидных сосновых брёвен, крыша – из толстенных, перекрывающих друг друга деревянных плах – никакого тебе рубероида или толи, но не протекает никогда.
Над входной дверью вырезан год постройки – 1906-ой. Солидно.
Внутри – просторные двухуровневые нары – человек десять можно с лёгкостью разместить, печь из дикого камня, массивный обеденный стол с разнообразной посудой, дюжина самодельных табуретов, над столом – полка, на полке – антикварный кожаный скоросшиватель, забитый разномастными бумагами и бумажонками.
Открываю на последнем листе, в смысле – на первом – по мере наполнения:
Пожелтевшая от времени гербовая бумага с неясными водяными знаками, косой убористый почерк:
Былой отваги времена
Уходят тихо прочь.
Мелеет времени река,
И на пустые берега
Пришла хозяйка Ночь.
И никого со мной в Ночи.
Кругом – лишь сизый дым
И в мире нет уже причин
Остаться молодым.
Поручик Синицын, второе июля 1920 года.
Да, однако, впечатляет. Непросто всё, должно быть, там было – после Революции грёбаной.
Читаю самый верхний, последний лист – неровно обрезанный кусок обоев «в цветочек»:
Над моим сердцем – Профиль Че Гевары,
Впереди – долгий путь.
Пойте, звените в Ночи гитары,
Им не давая уснуть.
Жирные свиньи в гламурных одеждах
Жадно лакают бордо.
А на закуску я Вам, как и прежде,
Предложу лишь говна ведро.
Пашка, десятый класс, двадцать первое мая, 1981-ый год.
А это, уже, наши люди. Но, судя по всему, – революционные идеалы по-прежнему живы.
Становится ясно, скоросшиватель этот – своеобразный дневник литературных и иных пристрастий гостей, некогда Избу посетивших.
Ну, что же – будем уезжать, тоже чиркнём пару строк.
А пока – с лирикой надо завязывать, пора начинать рыбу ловить.
Рыбу приходится ловить одному, Витька по-прежнему не в ладах с комарами. Сидит всё время в Избе, скоросшиватель листает. А если и выходит на свежий воздух, то сугубо с парой предварительно мною наломанных, берёзовых веников – от гнусных насекомых отбиваться.
На пятые сутки, когда я собирался отплывать за очередной порцией добычи, к лодке подходит Толстый, усердно вертя вениками, и хмуро бубнит, хлюпая распухшим носом:
- Слышь, Андрюха, а я, похоже, заболел серьёзно, выбираться нам отсюда срочно надо – к доктору.
- Что, боишься, что от комариных укусов в носу гангрена началась? – пытаюсь отделаться плоской шуткой.
- Да нет, - Витька серьёзен и к шуткам невосприимчив, - Всё гораздо серьёзней. Я это…Ну, как сказать…Ну, с тех пор, как сюда приплыли, ни разу, э-э, по большому не сходил, вот. Такого со мной никогда ещё не было. Я же с детства к режиму приучен – два раза в день – утром и вечером. А тут – такое. Давай-ка, пока не поздно, выбираться отсюда, к чёртовой матери – к доктору, в смысле.
Успокаиваю Толстого, как могу. Говорю, что это – совершенно нормально, что организм на рыбалке потребляет гораздо больше энергии, чем в городе, то есть – работает на принципах безотходного производства, ну и ещё всякого – в том же ключе.
Витька успокаивается, заметно веселеет и, даже, выражает желание составить мне компанию в сегодняшнем процессе ловли противной рыбы.
Взяв свою удочку, резво запрыгивает в лодку, не забыв, впрочем, захватить с собой и веники. Отплываем.
Сперва проверяем жерлицы. Снимаем пару щурят.
А на последней, самой дальней жерлице, сидит огромный, семикилограммовый язь. Рыбина сдаваться не собирается, делает сумасшедшие свечи, пытаясь порвать леску. Витька позабыл обо всех своих бедах, азартно помогает затащить язя в лодку, громко кричит и хохочет, в пылу борьбы с его носа слетают очки и падают за борт.
После того, как оглушённый язь затих в мешке, мне приходится лезть в воду за очками – благо не глубоко, метра полтора.
Найдя пропажу и обсохнув, направляю лодку к заранее прикормленному месту – «по чёрному драть плотву».
Но не тут то было. Витька опять вспомнил о комарах, к удочке даже не прикасается, махает своими вениками – лодка раскачивается из стороны в сторону, идёт волна – рыба, естественно, не клюёт.
- Ну, и какого рожна ты со мной попёрся? Чего рыбу пугаешь? Сидел бы себе на берегу и махал бы там вениками своими, - сердито отчитываю Толстого.
- Извини, но здесь комаров меньше, - тусклым, бесцветным голосом извиняется Витька, от его недавней весёлости и следа не осталось.
Надо пожалеть товарища, тем более что рыбы поймано уже килограммов пятьдесят, и большая её часть уже даже просолилась и ещё сутра вывешена подвяливаться на ветру.
На завтра едем ловить сига. Сиг ловится только на глубине, на самой середине озера, где дует сильный ветер, и комаров нет вообще – Витька безмерно счастлив, и даже, наплевав на свои ещё не до конца подсохшие мозоли, вызывается грести.
Ловим на короедов, для добычи которых пришлось с вечера раздраконить топором десятка два трухлявых пеньков.
Рыба ловиться плохо, но Толстый возвращаться на берег наотрез отказывается.
Наоборот, тянет его на глупые разговоры:
- Андрюх, а заметил - на РМ девчонка одна есть, Нинкой зовут, симпатичная до невозможности, правда ведь?
Странный этот Витька. Ну, какие ещё девчонки, когда времени ни на что не хватает? И учится надо, и подработать там-сям денежку какую-нибудь, и с Лёхой на футбол-хоккей сходить, да ещё с ротмистром Кусковым - пивка попить от пуза. Откуда взять время на девчонок? Чудак Витька, право. В таком духе и отвечаю. Толстый обиженно замолкает и хмуро концентрирует своё внимание на неподвижном поплавке.
Проходит часов пять. Вдруг замечаю – нет одного весла. Витька, гребец хренов, вёсла толком не закрепил, вот одно и уплыло – неизвестно куда, ветер то сильный.
Правда, волна идёт – к нашему берегу, может – найдём. Снимаемся с якоря, сплавляемся по ветру, всматриваемся в волны. Но всё бесполезно – нет весла, то ли утонуло, то ли у берега в коряжник его занесло.
Орудуя одним веслом, как заправский индеец, всё же довожу лодку до Избы.
Дрянь дело – самодельное весло из куска фанеры и молоденькой осины сделать – не шутка, но и лодка и вёсла – чужие, мой отец взял попользоваться у кого-то из своих друзей. Следовательно – быть скандалу.
Наступает суббота. По водной глади несётся громкий молодецкий посвист – это папаня с компанией подплывают – и нас забрать, и порыбачить самим, разумеется….
Из приставшей лодки неуклюже выбирается папаша, в руках – громадная, явно тяжёлая корзина. Зачем, спрашивается, корзина – грибной сезон ещё не начинался, вроде?
Иду навстречу:
- Папа, а у нас неприятность – весло утонуло.
- Какое, в задницу, весло? – Папа явно уже принял на грудь, - У моего сына – у тебя, значит, сегодня день рождение. Восемнадцать лет – Совершеннолетие, то бишь. Отставить – все вёсла, иди сюда – поцелую.
А ведь действительно, блин горелый, день рождения мой сегодня! С этой рыбалкой и забылось….
Празднуем, мужики пьют за моё здоровье водочку, мы с Толстым – по малолетству – портвейн.
Перед отъездом вставляю в скоросшиватель замызганный лист обёрточной бумаги с нашим совместным поэтическим перлом:
Говорят, что можно жить
Как-то по-другому.
На рыбалку не ходить,
Вечно жаться к дому.
На завалинке сидеть
С другом старым Толькой.
Вечерами песни петь.
Говорят – и только.
Вот и закончилась рыбалка. Возвращаемся обратно в Ленинград, собираем друзей, и, в «Гавани», под море пива – разъедаем семикилограммового язя и ещё всякой сорной рыбы – без счёта.
Сейчас Витька заявляет, что, мол, с той самой поездки он и стал заядлым рыбаком.
Но это, смотря – что под этим термином понимать.
Ну, разжился Толстый деньгами, купил яхту – небольшую, метров двенадцать длиной, оснащённую эхолотом и прочими наворотами. Спиннинги дорогущие, воблеры разные – в количествах немереных, нехилая коллекция средств от комаров и прочих мошек – всё это хорошо, конечно.
Но какое отношение всё это имеет к рыбалке?
Я так думаю – что никакого.
Рыбалка настоящая – это философская субстанция, способствующая лучшему мироощущению, не терпящая суеты и избытка комфорта.