Мой пункт назначения – речной вокзал. Он расположен в парке, почти в лесу, через который протекает Москва-река. Я иду по тропинке.
- Эй, мужик! – доносится из кустов. Я останавливаюсь и оглядываюсь. Никого. Подхожу к кустам и раздвигаю ветки. Там на четырех конечностях стоит гуманоид. Два мутных глаза направлены на меня из лилово-синюшной физиономии.
- Мужик, - бормочет существо. - Сигаретка не найдётся?
- Найдётся. А вот спичек нет.
- Спички есть, - говорит гуманоид и, встав на колени, извлекает из штанов помятый коробок.
- Со вчерашнего дня не курил, уши опухли.
Мы с ним закуриваем.
- Ты здесь и ночевал что ли? – спрашиваю я.
- А где же ещё? Замёрз, как собака.
Он трясётся всем телом. Смотрит на меня просительно, как пёс голодный.
- Земляк… Ты, видно, благородный человек, очки носишь. Может, выручишь, а?
- Чего тебе?
- Дай хоть десяточку… Ну, сколько можешь… Я тут себе стаканчик бормотухи соображу. Согреюсь, человеком стану. А?
Я вынул из кармана бумажку, заготовленную для контролёра.
- Земляк, милый! – Из мутных глаз что-то брызнуло. – Я на тебя молиться буду.
- На меня не надо. Лучше на Николая угодника. Скажи, где тут пристань.
- Пристань? Так ты же не туда идёшь. Это в другую сторону. Я тебя провожу.
- Вот этого как раз не надо.
Я иду в указанном направлении.
Теплоход «Михаил Кутузов» – зрелище впечатляющее. Высокий, нарядный, красивый. Такой, наверное, и на море уверенно себя бы чувствовал. На этом теплоходе собравшаяся заграничная публика поплывёт по Москве-реке, затем по Оке, а потом вниз по Волге-матушке вдоль городов русских. Среди них должен быть и Чарльз Чэпман, зубной техник из штата Оклахома. Я по трапу поднимаюсь на борт. У входа – стойка, как в гостинице. Приветливая девушка смотрит на меня.
“Hello and welcome!” говорит она мне по-английски. Видно со своей увесистой сумкой я вполне смахиваю на иностранного туриста.
- Здравствуйте! – отвечаю я ей по-русски. – Я не турист. Я – встречающий. Нет ли у вас на борту американца Чарльза Чэпмана?
- Одну минуточку. – Она смотрит в журнал регистрации. – Его каюта 113. Но сам он ещё не прибыл.
- А когда будет?
- Может приехать с любой подъезжающей группой в течение дня. Группы начнут приезжать через два с половиной часа.
Я схожу на берег. Надо убить время. Иду вдоль по набережной. В киоске покупаю газету, сигареты (ждать придётся долго), зажигалку. Мимо пролетают мальчишки на скейт-бордах. Проходящий мимо молодой человек убедительно говорит в мобильник: «Я повторяю уже который раз, что мы с тобой останемся только друзьями». Я заворачиваю в лес. Поднимаюсь вверх по склону. Кругом - прожжённые кострами лысины, мусор, битые (и целые) бутылки, ржавые (и не очень) банки, рваные пакеты и черт её знает что. И это в полуминуте ходьбы от красавца-теплохода, блистающего зеркалами и позолотой! Корабль – для иностранцев. Берег – для русских. Выхожу на поляну и обнаруживаю здесь беседку. Снял с себя сумку, сбросил кроссовки. Здесь, обогреваемый неуверенным майским солнцем, я достал записную книжку и приступил к этим запискам.
За спиной раздалось сопение. Оглянувшись, я увидел на краю поляны парня, размахивающего руками. Вдоволь намахавшись, он скинул с себя майку, и я увидел мускулистый сильный торс атлета. Парень встал на руки, постоял немного, потом пошёл. Я не мог не восхититься его ловкостью. Я тоже когда-то на руках ходил. Это было, было… На поляну выбежала девочка лет пяти-шести. Ухватила парня за ногу, смеясь, потянула. Он упал, но мягко и в сторону, чтобы не задеть девочку. Лёжа схватил её в руки, поднял над собой. Девочка засмеялась. Тут появилась молодая женщина, должно быть, мать девочки. Повалилась на парня и три тела, одним клубком, заворошились, завертелись, издавая урчащие блаженные звуки. Я развернул московскую газету…
Через два часа я спустился вниз к теплоходу. У трапа скучилось человек семь молодых ребят в расшитых узорами косоворотках. В руках – балалайки, дудки, баян. Значит, встречать будут с музыкой. Покуривая, ребята щиплют струны, перебрасываются шутками.
- Едут! – раздаётся команда. Окурки – в воду, ребята – в рядок. Подъезжает блестящий никелем автобус. Двери открываются. Музыканты ударяют по инструментам. Под звуки «Калинки» из автобуса выходят, выпрыгивают, выползают, выкатываются (да, есть и на инвалидных колясках) иностранные гости. Полвзгляда достаточно, чтобы определить их явно не русское, а уж тем более не советское происхождение. Холёность тела. Уверенность взора. Диковинность одеяния. Вон толстый рыжий дядька в штанах чуть ниже колен. У нас такие только мальчики-дошколята носят. Этот наверняка владелец заводов, газет, пароходов… Вон тощенький, молоденький, джинсы у него выше колен обгрызаны, голова обрита окромя гребешка вдоль по черепу. Из подбородка бородёнка козлиная свесилась, в косичку заплетенная (как он суп-то ест?) Глаза за черными очками спрятаны. Этот, наверное, представитель авангардного искусства. А ты куда собралась, бабуля? В твои-то годы подводят итоги, задумываются о вечном, вспоминают о страстной молодости… А ты нафуфырилась, крашеные кудряшки накрутила, в красные брючки влезла и чирк-чирк ножками по Европе. На русскую экзотику потянуло? Мишку косолапого посмотреть хочешь? Вот тебе для начала балалаечники в косоворотках. Божий одуванчик восхищенно лепечет: “Oh, how wonderful!” Музыкальный приём гостям явно нравится. Владелец заводов подходит к одному из балалаечников и суёт ему в карман серовато-зелёную бумажку. Оркестр играет с ещё большим воодушевлением.
Я всматриваюсь в лица приехавших. Сердце моё учащённо бьётся. Среди гостей должен быть Чарльз. Я видел его только на фотографиях, но уверен, что смогу узнать его. А он – меня. Чарльз – большой, лысый и улыбчивый. А ещё у него пушистые усы. Где же он? Может быть, вот этот, в жёлтой замшевой куртке? Тоже с усами. Но какой-то он невзрачный, плюгавенький. Нет, это не мой Чарльз. Мой Чарльз лучше. Усатенький смотрит сквозь меня и равнодушно проходит мимо.
У самого трапа та самая бабуля в красных брючках что-то энергично обсуждает с молодой женщиной. Я стою поодаль, но достаточно близко, чтобы слышать их разговор. Они меня не стесняются. Я для них – русский, не понимающий по-английски. Напрасное заблуждение…
- Госпожа Кроуфорд, это не предусмотрено прейскурантом, - восклицает бабуля. – Это должно быть бесплатно.
- О нет, Мэм, - отвечает молодая женщина. – Мы, как организаторы круиза, предупреждали Вас об этом. – Жорж! – кричит она человеку, стоящему на борту теплохода. – Спустись на минутку.
К ним подходит высокий пожилой господин.
- В чем дело, Наташа? – спрашивает он.
- Миссис Джонсон утверждает, что мы должны ей столько-то долларов.
- Да? – Он поворачивается к бабуле. – И на чём же основаны Ваши претензии?
Старуха объясняет.
- А где же моя прибыль!? – вскрикивает Джордж Кроуфорд. - Вы забываете, что у меня коммерческое предприятие, а не благотворительное заведение. Наташа, Вы недостаточно работаете с клиентами, - бросает Джордж и поднимается на «Кутузова».
Я отхожу. Вот так встреча! Наташа Кроуфорд. Чарльз предупреждал меня, что по всем вопросам круиза я должен связываться с ней по электронной почте. И дал её адрес. Мы с ней обменялись несколькими письмами, из которых я понял, что Наташа – из Петербурга, закончила ин.яз. Сейчас – оператор тур агентства Кроуфорд Травелз в Канзас Сити. Джордж Кроуфорд – её законный американский супруг и владелец компании. Наташа – молодая, симпатичная девушка. По-английски говорит чище иного американца. А Кроуфорд – старый скупердяй. Зачем она с ним спуталась? В Америку захотелось?
Жду дальше. Уже с некоторыми музыкантами познакомился. Толстенький белобрысый – это балалаечник Миша. На дудке играет Павлик. А главный у них – баянист Костя. Сейчас он дудочника поучает.
- Не стой столбом. Как следующая группа подъедет, пройдись вприсядку. С тебя не убудет. А в кассе прибавится.
Снова автобус. Снова толпа туристов. Грянула новая музыка. Я всматриваюсь в каждое лицо. Нет Чарльза! Выскакивает Павлушка с дудкой. Волчком вертится под ногами.
Эх, полным-полна моя коробушка! – играет оркестр. Кое-кто из туристов достаёт бумажник.
Чарльза нет. Нет его и с последней группой. Наступают сумерки. Я поднимаюсь на теплоход. Девушка-регистратор объясняет, что самолёт задерживается в Стокгольме. Там циклон и нелётная погода. Теперь группа прибудет не ранее следующего вечера, в районе десятого часа.
Так, значит надо у кого-то переночевать. Люба с Виталиком исключаются. Попробовать Сонечку? Моя давнишняя знакомая по курсам японского языка. Квартира у неё большая и почти пустая. Детей она отправила в Израиль, мужа – в Америку, родителей – в Германию. Кажется, сама тоже куда-то собирается. Однажды совершенно неожиданным рейсом я прилетел из Арабских Эмиратов. В морозную ночь нагрянул к ней, как снег на голову. Ночь чудно провёл в тепле… Соня сказала – приезжай всегда, когда захочешь…
Иду на станцию метро. Покупаю телефонную карточку (по приезду домой – куплю сотовый телефон: теперь деньги есть). Звоню. Голос Сони сонный и откровенно без энтузиазма.
- На одну ночь, говоришь? Нет, не могу.
Я вешаю трубку. Кто ещё может принять? Данила с Катей? Данила – мой родственник. Сын дочери старшего брата бабушки моей жены. Его мать, некогда чемпионка Европы по метанию диска, время от времени приезжает к нам, чему мы всегда очень радуемся. Несколько раз приезжала с Данилой. Она веселая, энергичная, несмотря на свои почти семьдесят лет. В последние годы у неё появилась всепоглощающая страсть. В ней с новой силой вспыхнул спортивный азарт, и она заметалась со своим диском меж стран и континентов. В юности она лишь несколько раз была за границей, куда её отпускали заинструктированную до испуга. А сейчас она стала членом международной федерации ветеранов спорта и чуть ли не каждый месяц уезжает на соревнования среди стариков и старух. Шлёт нам приветственные открытки с видами Сиднея, Торонто, Амстердама. Вояжи недешёвые, но она где-то подрабатывает. Что-то федерация подкидывает. Да и едет всегда со скидкой. Очень ей эта жизнь нравится.
Трубку подняла Катя.
- Конечно, можно. Приезжай.
Я приезжаю. В дверях меня встречает огромная чёрная собака. Задыхаясь от злобы, бросается на меня. Хозяйка Катя с трудом сдерживает зверя.
- Проходите, пожалуйста, в кухню, - говорит она. – Я сейчас Берту успокою.
Я прохожу. Катя, уведя собаку в комнату, входит в кухню.
- Кофе хотите?
- С удовольствием. Катя, называй меня на «ты».
- Хорошо, буду на «ты».
Катя выглядит много моложе своих лет. Она похожа на звезду французской эстрады. Говорит медленно, нараспев, как это принято в северных провинциях, откуда она родом.
Данила, оказывается, уехал на дачу с детьми. Грех не воспользоваться первым тёплым весенним днём.
- На чём же они уехали? – Спрашиваю я. - Данилина Нива за окном стоит.
- Он ещё машину купил. Вездеход Jeep Pajero. Нива для него слишком маленькая. Как вы там поживаете?
- Живём как-то. Время проводим.
- Как с работой?
- Хреново. Не работа, а цирк. А у тебя как? Ты, кажется, без работы была?
- Работу нашла. В строительной фирме.
- А Данила где работает?
- На прежнем месте. Разве такие места бросают?
Данила – сотрудник зарубежной радиостанции в Москве. Когда-то злейший враг Советского Союза, «гнездо отщепенцев и предателей Родины», теперь эта станция расквартирована в столице России. Вольную получили после путча 93-го года, когда радиокорреспонденты вели репортаж из осажденного Белого Дома, который в любую минуту мог превратиться в кровавую баню. Тогда, на либеральной волне, захлестнувшей страну, свободу раздавали налево и направо. Президент заявил: «Берите свободы столько, сколько сможете переварить!» Сейчас времена несколько иные. Подтягиваются гайки и раздаются голоса, по какому, мол, праву работают на нашей территории неподконтрольные нам источники информации?
- Как там ваш Жорка? – спрашивает Катя.
- Большой уже. С усами.
- Чем занимается?
- Изобретательством. То велосипед из каких-то отходов соорудит. То плот построит. У нас пруд рядом с домом. А ещё компьютером увлекается. Какие-то программы вечерами пишет.
- У вас есть компьютер?
- Есть. Поднапряглись и купили ему персональный. Пусть лучше по вечерам по клавишам стучит, чем с наркоманами по улицам болтается.
- В городе много наркоманов?
- Достаточно. Шприцы на улице как окурки валяются.
- А дочка как?
- Эта бегает. На уроке физкультуры учитель её заприметил. Сагитировал в школу лёгкой атлетики. Она в четырнадцать лет бегает как женщина перворазрядница. Говорит, что станет чемпионкой мира. И знаешь, что примечательно? Родилась с травмой. Врачи тогда заключили, что у неё мышечная скованность.
- Такое бывает, - говорит Катя. – Нашей Оле поначалу тоже замедленное умственное развитие приписали. А она закончила школу с серебреной медалью. Сейчас на первом курсе юридического.
- А Коля как?
- Коля готовится на экономический факультет.
За дверью раздаётся поскуливание. Катя выходит из кухни и вскоре возвращается, держа за ошейник собаку.
- Теперь Берта не тронет. Поняла, что ты – свой человек. Она вообще ласковое существо. И отличный крысолов.
- У вас есть крысы?
- Сейчас уже мало. Берта хорошо работает. Устраивайся на ночлег в Колиной комнате. Там немножко не прибрано. Не обращай внимания.
Я прохожу в комнату. Стараюсь ничего не замечать. Но не могу не заметить…
Посреди комнаты стоит открытый чемодан, набитый одеждой, в которой различимы только подтяжки. Чемодан частично прикрыт куском поролона, залитого чернилами. Шкаф с распахнутыми дверцами. Из него свисают штанины брюк и рукава рубах вместе с электрическим кабелем. Комод с выдвинутыми ящиками. Из них торчат газеты «Вечерняя Москва» вперемежку с постельным бельём. Пианино с захлопнутой клавиатурой, на которой громоздится велосипед. На самом пианино – цветы в горшочках, англо-русский словарь, солдатская кружка, статуэтка неизвестного зверя с отколотой головой, тюбик клея «Момент», дискеты и компакт диски, транзисторный приёмник VEF. Письменный стол, заваленный бумагами и бумажками. Книги «Интернет для занятых» и «Основы математического анализа». Том Шекспира. Одна плоская и две круглые батарейки. Зарядное устройство. В центре стола – его величество компьютер Dell последней модели. На мониторе – видеокамера. Значит, возможны видео конференции с любым человеком в мире. К стене привалены неоструганные доски. В углу – контейнер с каким-то тёмным густым веществом. На полу – автомобильное колесо джипа Pajero. К нему прижался заваленный горкой бумаг принтер Epson. Я был тут год назад. Кажется, ничего не изменилось. Только колесо от джипа прибавилось. Найти здесь что-либо невозможно. Да и вряд ли хозяева ищут.
Холодно. Не раздеваясь, я лёг на диван, накрылся, чем попало, и уснул.
Я проснулся весь дрожа. Вышел в кухню.
- Я убегаю на работу – говорит Катя. – Ешь всё, что найдёшь в холодильнике. Если будешь уходить, то дверь просто на два замка защёлкни.
- А Данила когда приедет? – спрашиваю я.
- Когда-нибудь, - отвечает Катя. – Я с ним не разговариваю.
Н-да… Кажется, в этом семействе между супругов что-то неладно. Год назад я у них останавливался. Проходя мимо одной комнаты, боковым зрением увидел, как Данила запечатлевал поцелуй на Катиной щеке.
«Как хорошо!» - подумал я тогда. «Они живут вместе столько лет, у них уже большие дети, а они нежно целуют друг друга…» Но, похоже, сейчас у них другой период.
Катя убегает. Я перекладываю из сумки в пакет сувениры для Чарльза. Не тащиться же снова с тяжеленной сумкой по всей Москве. Устраиваюсь на диванчике в углу кухни. Ко мне прижалась Берта, в самом деле, ласковая собака. Вдвоём нам теплее. По кухонному столу время от времени пробегают тараканы, спутники столичных кухонь…
Вдруг Берта вздрогнула, спрыгнула на пол и, заливаясь лаем, побежала к двери. Я выглянул в окно. Там рядом с Нивой остановился огромный джип цвета морской волны. Из него неспешно вылез мужчина по комплекции напоминающий бурого медведя. Данила! У меня засосало под ложечкой…
Щёлкнул дверной замок. Судя по отчаянному лаю, Берта просто сошла с ума от радости. Данила вошёл в кухню. Глаза его мгновенно округлились.
- Ба! Это ЧТО такое?
- Это я, Данила! Не узнаёшь?
- Это ЧТО такое, я спрашиваю? Откуда? Почему?
- Это я. Самолёт из Стокгольма не прилетел. Там циклон.
- Какой на хер самолёт?! Что за циклон? Вчера тётушка из Сан-Франциско пожаловала. Сегодня – сородич из деревни. У меня что? Гостиница?
- Данила, я попросился. Меня Катя впустила.
- А Я тебя впустил? – Сын экс-чемпионки Европы бухнул себя пудовым правым кулаком в левую медвежью лапу. Данила – мужик дюжий. В нём весу с добрый центнер. И годы его самые сочные. Уж лучше мне смыться подобру-поздорову. Бормоча извинения и проклиная гражданскую авиацию Швеции, я схватил свой пакет и выскочил на улицу. Ну, и приёмчик! Ну, спасибо, родной!
Еду в автобусе. Нейдёт из головы Данила. Пытаюсь и не могу спроецировать подобную ситуацию на свой дом. Прихожу, а там – Данила. Батюшки мои! Какими судьбами? Самолёт не прилетел, трах его тарарах?! Ничего, завтра прилетит. Погоди минутку, я сейчас за водкой сбегаю. Что? Ты с собой привёз? Ещё лучше! Это ж замечательно, что над Швецией циклон!
Однако, надо бы и подзаправиться. Кроме Любиных макарон у меня в желудке со вчерашнего дня ничего не было. Зайду-ка в магазин. Куплю коробочку кефира и булочку. Захожу в первый попавшийся. Но, похоже, в этом магазине мне делать нечего. Под стеклом витрины на чёрном бархате лежит колье с бриллиантами. Рядом – браслеты, серьги, кольца и прочие безделушки по цене космических кораблей.
- Вы чего-то хотите? – спрашивает меня миловидная девушка за прилавком.
- Ага! – отвечаю я. – Кефира с булочкой!
Девушка расплывается в улыбке. Ей очень понравилась моя шутка. Но я-то не шучу! Я в самом деле есть хочу. Заскакиваю в следующий магазин. Этот, кажется, продуктовый. Но какой-то очень странный. Заставлен длинными полками, загруженными бутылками всевозможных форм и размеров с увлекательными этикетками. Вот треугольная бутыль виски Grant. Вот кубастенький Наполеон. Вот круглая Белая Лошадь. Да, коньячку сейчас выпить было бы неплохо. Но лучше съесть булочку с кефиром. Кто-то трогает меня за плечо. Оглядываюсь. Молодой человек спортивного сложения в костюме.
- Вас можно на минутку?
- Куда?
- Не беспокойтесь, - вежливо говорит человек, а сам меня за плечо крепко держит. К нему второй подходит. Тоже ладно скроенный.
- Пройдите, пожалуйста, с нами.
Я следую за одним. Второй следует за мной. Мимо прилавков, вглубь магазина, в служебное помещение.
Заходим в комнату, уставленную видеокамерами слежения. У пульта сидит плотный, белобрысый, белобровый человек. На молочного поросёночка очень похожий.
- Борис, этот что ли? – обращается к нему один из моих конвоиров. Поросёночек посмотрел на меня пристально, поморгал белыми ресницами.
- А чёрт его знает! Взгляните, что у него в сумке.
- Что у тебя там? – не очень церемонно говорит мне первый.
- Да вы что, ребята? За вора меня принимаете? Не брал я у вас ничего.
- Выкладывай содержимое.
Я вынимаю памятник Петру Первому. Платок, книгу. Два бумажных свёртка.
- Разверни! – приказывает белобрысый.
Я разворачиваю. На столе появляется Пётр Первый, пол-литровый, сорокаградусный, изделие нашего ликероводочного завода. И Монашеский Орден калужского разлива.
- У вас такого нет, - говорю я. – Да и как бы я это запаковать успел?
- Долго ли умеючи, - говорит белобрысый. – Володь, проверь бутылки – командует он одному из конвоиров. Тот берёт их и уходит.
- Какие документы с собой есть? – спрашивает он меня.
- Паспорт.
- Предъяви.
Я лезу во внутренний карман.
- Неужели ты объявление на входе не видел, что личные сумки надо сдавать в камеру хранения?
- Нет, не заметил. Сколько мне тут у вас сидеть?
- Выясним откуда твои бутылки, тогда отпустим.
Минут через пятнадцать вернулся тот, что ушёл с моими бутылками. Поставил их на стол.
- Нет, Борис, это не наши.
Борис посмотрел на меня как солдат на вошь окопную.
- Иди, гуляй! И в следующий раз смотри куда входишь, деревня!
Я вышел на улицу. Вот какой кефирчик получился. Купил в киоске две порции мороженого. Оно тоже питательно. Съел и на речной вокзал отправился.
«Михаил Кутузов» на том же месте. Девушка-приёмщица сказала, что группа подъедет после десяти. Значит, шесть-семь часов мне придётся куковать в соседнем лесочке. Ничего, подышим свежим воздухом!
В девять часов я снова ступил на борт.
- Ваш друг приехал, - сказала мне всё та же девушка. – Поднимитесь на второй ярус.
Я поднимаюсь. Иду вдоль кабин. Вот она, 113-я. Стучу.
- Come in! – отвечает голос по-английски.
Я вхожу. Подтягивая ремень брюк, на меня смотрит крупный лысый мужчина.
- Are you looking for somebody? – спрашивает он.
- Yes. For Charles Chapman.
- It’s me.
Я делаю шаг вперёд, снимаю воображаемую шляпу и выдаю одну из первых фраз, которую выучил ещё школьником.
- Разрешите представиться. Меня зовут Христофор Колумб.
Но Чарльз уже всё понял. Он захватил меня в объятья. Под тонкой рубахой я почувствовал большие и сильные мышцы. «Здоров медведь!» - отметил я про себя.
- Тут тесно. Давай выйдем на палубу! – предлагает он.
Выходим. На палубе, кроме нас, - ни души. Садимся за столик напротив друг друга. Чарльз ставит возле моей ноги пакет.
- Это тебе от меня и Джэнет. Дома откроешь.
Я выставляю на стол свои подарки.
- Спасибо. Это замечательно, - приговаривает Чарльз, поглаживая бутылки. Он говорит с сильным акцентом южанина. Я понимаю его с трудом.
- Что у тебя с зубами? – спрашивает он и, вынув из кармана носовой платок, лезет мне в рот.
- Типичный парадантоз, - констатирует он после осмотра.
- Скажите, доктор, жить буду? – пытаюсь шутить я.
- Ещё многие десятки лет, - отвечает Чарльз. – Но с искусственной челюстью.
- Ага! В очках и со слуховым аппаратом. И ещё чем-нибудь искусственным.
- Что-нибудь должно оставаться натуральным. Иначе жизнь теряет свою прелесть, - говорит Чарльз.
- А где твои усы, Чарльз?
- Сбрил. Надоели они мне. Решил изменить имидж. В жизни время от времени нужны изменения. Без них жить скучно. Слушай, давай спустимся в бар и отметим нашу встречу. Я за всё заплачу.
В баре официантка подносит нам меню. Мы заказываем по кружке пива. Я смотрю цену. Пять долларов за кружку! Недешевы удовольствия на борту «Кутузова» для зарубежных гостей. И уж совсем не по карману товарищу из российской глубинки. Дома на эти деньги я был бы и сыт, и пьян, и нос в табаке. Чарльз критически осматривает высокую кружку с шапкой пены. Дождавшись, когда пена улеглась, он идёт с кружкой к стойке и вскоре возвращается.
- За такие деньги должны наливать по полной. Иди, пусть и тебе дольют.
- Не, я уже отхлёбывал.
Чарльз взял со стола блюдечко с орешками, ссыпал себе в ладонь и оттуда отправил в рот. Запил пивом и продолжил рассказ о себе. Он - руководитель и владелец небольшой стоматологической клиники. Зубы и зубные проблемы есть у всех, так что клиника без дела не сидит. По уровню дохода Чарльз себя причисляет к уровню значительно выше среднего. У него большой двухэтажный дом и две автомашины. Он достает фотографии, показывает. Большая белая машина – для него. Поменьше красная – для жены.
- А вы что, в одну не помещаетесь? – спрашиваю я.
- С одной неудобно, - объясняет он.
Он женат в третий раз. От первого брака остался сын, с которым он не поддерживает никаких отношений. Только однажды, когда сын нуждался в стоматологических услугах, Чарльз встретился с ним и обслужил его. У Чарльза жива мать. Ей восемьдесят два года. Она пребывает в доме, где, как объясняет Чарльз, за ней хорошо ухаживают. За это Чарльз платит. «На праздники я привожу её к себе домой», - говорит Чарльз. «Пусть порадуется, старушка!» Чарльз – ветеран войны во Вьетнаме. Но по джунглям скитался немного. Служил в госпитале, лечил зубы. «Вообще, зубное дело – золотой бизнес!» - говорит он. «Зубы болят и в мирное время, и в войну. Хорошие специалисты – всегда в цене. Я это ещё мальчишкой понял, глядя на своего дядю Вилли. Решил, стану дантистом. У меня, всего восемь человек в штате, но прекрасная больница. Пациенты довольны. Приходят ко мне печальные. Уходят счастливые. Блестят ослепительной улыбкой. Я люблю своё дело».
- А злоупотребления подчинённые допускают? – интересуюсь я.
- Какие?
- Ну, например, обслужить мимо кассы. Или принять незарегистрированного клиента, а деньги себе в карман положить?
- Исключено. А у вас практикуется?
- Норма жизни.
- Нет, за такие фокусы уволю в один день. Да и зачем моим людям темнить? Я им плачу по справедливости. Поощряю усердие в работе. Вернусь из России, и сорганизую поездку всей клиникой на Гавайские острова. Отдохнём и укрепим нашу дружбу.
Чарльз смотрит на оркестр.
- Что-то они не то играют, - говорит он. Чарльз встаёт и направляется к эстраде. Он широк в плечах, узок в талии. У него упругая походка. Ну никак не дашь шестьдесят с хвостиком этому жизнерадостному атлету. Музыканты понимающе закивали головами и заиграли что-то из репертуара country music. Улыбающийся Чарльз сел напротив меня.
- Ещё по кружечке? – спросил он.
- Вообще-то они нас тут обдирают, - сказал я. – В городе за эти деньги можно устроить пир горой.
- Но мы же не в городе, - говорит Чарльз и обернувшись к официантке показал два пальца. – Ещё два пива!
- За что ты во Вьетнаме воевал, - спрашиваю я.
- За свободу! – отвечает Чарльз.
- От кого?
- От коммунистов.
- Удачно?
- Не очень. Коммунизм слишком живуч оказался.
- Чарльз, а ведь коммунисты говорят, что они прямые продолжатели дела Христа. Те же принципы исповедуют. И рай на земле хотят построить.
- Пусть каждый сам себе строит. И никто ему не мешает. Лично для себя я уже построил. Вот этими руками. – Чарльз показал две большие ладони. – Америка не рай на земле, но лучшего места нет. Смотри, к нам все едут. Все рвутся в Америку. И никто – из неё. Потому что у нас свобода. У нас – невыдача зарплаты – преступление. У вас – естественное явление. У нас закон – один для всех. А у вас – только для бедных. Мы президента выбираем, и мы же его смещаем. У вас же, кроме Горбачёва, всех глав государства вперёд ногами вынесли. За власть вцепились – не оторвёшь! У нас бывший президент – почётный гражданин. У вас – каждый бывший правитель – либо преступник, либо дурак. Вот что такое коммунизм и почему я с ним боролся.
- Сейчас другие времена, Чарльз. Коммунизм ушёл.
- Ничто никуда не уходит. Натура человеческая не меняется. Мы те же, что были и сто, и тысячу лет назад. Только прибавили ракет и компьютеров. Хочешь ещё пива?
- Хочу.
Чарльз заказывает по третьей кружке. Я уже слегка захмелел. Смотрю, и у Чарльза глаза в раскос пошли. А ведь какого плотного сложения!
Время за разговором летит незаметно.
- Уже за полночь, - говорит Чарльз, посмотрев на часы. – Ты где ночевать будешь?
- Не беспокойся, - говорю я ему. – Где-нибудь переночую.
В самом деле, а где я буду ночевать? Метро уже закрылось. Да и не к кому мне ехать. Не к Даниле же! Хоть завтра всё равно придётся забирать оставленные у него книги. После службы в Советской Армии, я могу ночевать где угодно и как угодно.
- Вот тебе, чтобы не скучал, - говорит Чарльз и даёт мне три ассигнации по пять долларов. – Ты завтра на корабле утром будешь?
- Непременно.
- Тогда, до завтра.
- Good night!
Оставшись один, я заказал себе еще кружку. Торопиться мне некуда. Сижу, потягиваю пиво. По сторонам смотрю. За столиком неподалёку три господина оживлённо по-английски беседуют. Среди них тот, кто вчера в коротких штанишках приехал и которому я заводы и пароходы приписал. Сейчас на нём вполне цивильные брюки, белая рубашка в узкую синюю полоску. Наши глаза встретились. Я поднял приветственно кружку. Он сделал жест рукой. Мол, присоединяйся к нам. Я подсел.
- Вы откуда, Сэр? – спросил он меня.
- Из N.
- Это где?
- Двести километров на юг отсюда.
- Так Вы местный?
- Так точно.
- А по-английски отчего говоришь?
- Работа такая.
- Ребята, с нами русский! – радостно воскликнул «фабрикант».
- А вы откуда? – в свою очередь поинтересовался я. «Фабрикант» оказался инженером по металлургическим печам из Швеции. Улыбчивый толстяк - специалист по защите окружающей среды из Техаса. Бледный узколицый господин - химик из Англии.
- Может, выпьешь? - предложил мне американец.
- Спасибо, я уже пью, - сказал я, отпивая из кружки. По личному горькому опыту знаю, какие убойные последствия могут быть, если наложить водку на пиво.
- Нас вот что интересует, - сказал англичанин. – Кто такой мистер Путин.
- Глава нашего государства.
- Это понятно. Но что он из себя представляет?
- А я откуда знаю. Он во власти недавно. Себя еще не показал.
- А что от него можно ожидать?
- Время покажет.
- Ты голосовал за него?
- Нет. Его Ельцин вместо себя назначил.
- Как назначил? Разве можно должность передавать как клюшку для гольфа?
- В России всё можно, - сказал американец. – Мне русские говорили, что они свою страну называют полем чудес в стране дураков. Скажи, тебе Путин нравится? – обратился он ко мне.
- Пока да.
- Чем?
- Молодой. Таких молодых на такой должности мы не припомним. Жил в Европе. Не мог там хорошего не видеть. Иностранным языком владеет. Мастер спорта. В России это звание завоевать непросто. Значит, умеет бороться. Я видел его в рубашке с коротким рукавом. Скажу, как бывший спортсмен, у него хорошие бицепсы.
- Ну, ты меня уморил, - хохотнул американец и вылил в себя из стаканчика. – Кто же президента по бицепсу выбирает? Надо смотреть с какой программой политик идёт и что он собирается в стране делать.
- Полегче насчёт мускулатуры, - возразил ему англичанин. – У вас там, в Калифорнии Шварцнеггер суетиться начал. Не удивлюсь, если на губернаторское кресло замахнётся. Я бы ему место сторожа на нашем заводе не доверил.
- Путин всю жизнь проработал в КГБ, верном защитнике коммунизма, - вмешался швед. – Все кагэбэшники коммунистами были. А пребывание в этой организации не может пройти для человека бесследно. Сначала он тихонько будет сидеть. Потом освоится, своих людей везде поставит и начнёт наводить в стране порядок по понятиям и представлениям, полученным в тайной полиции.
- Он обещает проводить рыночные реформы, - сказал я.
- У вас получится рынок со Сталинским лицом, - ответил швед. – Рынок – это работающая экономика, свободные работающие люди. А у вас бывшие коммунисты хапнули госсобственность и стали якобы капиталистами. Господа, это что такое?
В середину зала вышла официантка. Под тихие плавные звуки музыки она затанцевала. Её движения легки и грациозны. Чувствуется, что в танцах она не новичок. Почему танцует в этом почти пустом зале, далеко за полночь, русская девушка? А почему не танцевать, если она красивая и молодая?
- Мы, кажется, засиделись, - говорит англичанин. – Давайте расходиться.
Изрядно отяжелевшая троица не без труда поднимается из-за стола. Американец качается.
- Может, вам помочь? – спрашиваю я.
- Ничего, как-нибудь дойдём, - отвечает англичанин. Поддерживая американца с двух сторон, он и швед уходят нетвердой походкой. Я остаюсь в баре один с официанткой. Очень мелкими глотками допиваю кружку. Поворачиваюсь к официантке.
- One more beer! (Ещё пива!) – говорю я ей.
Она подходит к столику. Смотрит мне в глаза и говорит на ломаном английском: I want sleep. (Я хочу спать). Потом показывает на свои наручные часы и добавляет: It’s time. Let’s go. (Пора. Пошли!)
Намёк более чем понятный. Я встал, взял в руки сумку.
- Good night! And sleep well! (Спокойной ночи!)
Я сошел с теплохода и закурил. Бросил последний взгляд на «Кутузова». У поручня стоит официантка, машет рукой.
- Эй, американец, - кричит она мне. – Вы куда?
- Как куда? – отвечаю я ей по-русски. – В лес! Спать!
- Так вы русский?
- А кто же я ещё?
- А я-то думала…
Думай, дорогая, что хочешь, но мне надо как-то переночевать. В лесу темно. Ночь безлунная. Ложусь под кустик, сворачиваюсь калачиком. Так должно быть теплее. Эх, хоть бы доску какую под себя подложить! А, может, тебе ещё и перину? И официантку с теплохода для согрева? Вообще-то Чарльз мог бы к себе в каюту пустить. Там на полу было б теплей, чем здесь на голой земле. Не ровен час, почки застудишь… Ладно, гуманоид тоже где-то рядом ночует, и пока ещё не умер. Как-то незаметно я заснул.
Проснулся оттого, что стало трудно дышать. Ощущение, как будто кто-то ударил плашмя лопатой между лопаток. Да так что дыхание перехватило. Я поднялся с заиндевевшей травы. Превозмогая боль, стал крутить-вертеть туловищем. Дурак! Не надо было ложиться! Начал подпрыгивать и боксировать с воображаемым партнёром. Постепенно согрелся. Ну что ж, теперь трусцой по полянке, дабы уже светает…Марш-марш!
На пароходе меня встретил Чарльз.
- Ты уже здесь? Так рано? Завтракать со мной будешь?
- Непременно!
В огромном зале, где звучат, кажется, все языки мира, мы садимся завтракать. Овсяная каша. Апельсиновый сок. А ещё я беру кефир с булочкой… Мимо проходит ночной американец с подносом, на котором стоит его завтрак. Он свеж и улыбчив. Узнал меня, приветливо кивнул.
- Как прошла ночь? – спрашивает Чарльз.
- Нормально. Какая у тебя программа?
- После завтрака нас увозят на экскурсию в Москву. Так что нам придётся расстаться.
- Это не навсегда, Чарльз. Продолжим наше виртуальное общение, когда вернёшься в Америку. А пока посмотри Кремль, Красную площадь.
- Я ещё хочу посмотреть маленькие русские городки, деревни.
- Тебе их покажут. Вдоль по Волге их много. Вы на берег сходить будете?
- Конечно!
- На берегу тебя встретит Россия. Настоящая. А Москва – это лишь кусочек России. И совсем нетипичный.
Мы прощаемся. Чарльз хлопает меня по плечу.
- Живи и радуйся! – говорит он мне. Я тоже хлопаю его по широченной спине.
- Good-bye, Charlie!
Приезжаю на квартиру Данилы. Нажимаю звонок. Никто не открывает. Нажимаю ещё раз. Ничего. Нет никого дома? Придётся ждать на лавочке у подъезда. Сажусь и жду. Жду час, второй. Гляжу, из подъезда Данила выходит.
- Ты вещи свои забирать будешь?
- Конечно. Я как раз за этим приехал.
В коридоре вскидываю на плечо сумку. Данила снимает с гвоздя на стене свою куртку. Спрашивает: «Тебя, может, подвезти куда?» «Подвези до ближайшей станции метро».
Едем. На каждом повороте и толчке сзади в машине что-то погромыхивает.
- Как там у вас жизнь? – спрашивает Данила.
- Кое-как. Заводы стоят. Народ ворует, кто где может.
- Кто у вас губернатор? Васька коммунист?
- Он самый.
- Ну и как? Установил коммунизм?
- Бардак как всегда. Да при чём тут губернатор, если по всей стране бедлам?
- Ты как английским владеешь?
- Нормально. Вчера всю ночь на нём трепался.
- А что в Америку не махнёшь?
- Кому я там нужен? Да и не хочу я туда. Ты сам-то отчего туда не едешь?
- А мне и здесь хорошо.
- Мне тоже неплохо.
Станция метро. Данила тормозит.
- Приехали.
- Спасибо, - говорю я, и достаю из сумки пряник, последний. – Вот тебе сладкий сувенир.
- Что это?
- Пряник.
- Кидай сюда. – Данила повернулся назад, отбросил брезент в задней части машины. Моему взору предстала куча предметов: лопата совковая, грабли, металлическое ведро, канистра, автомобильный глушитель. Из всей этой кучи вызывающе торчала, как фаллос, палка копчёной колбасы.
- Пока, Данила!
- Не кашляй!
Я спустился в метро. Доехал до станции Комсомольская. Вышел на перрон Каланчовской платформы и уехал домой ближайшей электричкой…
…………….
Прошло несколько дней. Позвонила мать.
- Мне надо поговорить с тобой.
- Хорошо, говори.
- Это не телефонный разговор. Давай встретимся.
- Ладно, давай. Я завтра к тебе приеду.
- Завтра не надо. И ко мне не приезжай. Встретимся послезавтра у входа на рынок. Не опоздай. – Мать назначает время. Я кладу трубку. Это что за детектив, да с родной матерью в главной роли?
В назначенное время я приезжаю на место встречи. Мать уводит меня на несколько кварталов прочь от рынка. «Здесь много народу - заговорщицки объясняет она. – Нас могут увидеть».
Я смотрю на неё. Уже подогнутая жизнью женщина, давно переступившая за седьмой десяток. Она родила меня ещё девчонкой, и когда я несмышлёнышем ковылял рядом с ней, прохожие часто останавливались и говорили: «Какая у тебя молоденькая мама!» Я это воспринимал как оскорбление. «Неправда!» - кричал я возмущённо. «Моя мама - старая!» Прохожие при этом неизменно смеялись вместе с мамой. Я помню, как она переносила меня, закутанного в простыню, из ванны в постель. Я всегда мёрз и дрожал. Помню, как подростком я упал с забора (хождение по заборам было одно из моих любимых развлечений) и поранил голову. Мы тогда бежали с ней в больницу. Задыхаясь, она бежала впереди и тянула меня за руку. Второй рукой я прикрывал липкое отверстие на макушке. Помню, в студенческие годы, приходя из института, я переодевался в трико и начинал жонглировать гирей. «Думаешь, ты один такой ловкий?» говорила мама и, выйдя на середину комнаты, начинала подпрыгивать передо мной, как резиновый мячик. Сейчас, ссутулившись и шаркая ногами, старая женщина уводит меня в закоулок.
- Сынок, ты куда ездил на прошлой неделе?
- В Москву.
- Зачем?
- С друзьями надо было встретиться.
- Сынок, я знаю, ты с иностранцами встречался. (Так, Маринкина работа. Иной утечки информации быть не могло). Зачем они тебе? Я знаю, ты по своему компьютеру как-то с заграницей связываешься. Сынок, милый, тебя поймают. Посадят!
- Что ты, мам! Я ничего преступного не делаю.
- Одумайся, дорогой! У тебя семья, двое детей. В случае чего, ведь никто не поможет!
В её глазах слёзы.
- Успокойся! Я ничего не делаю противозаконного. Сейчас компьютеры есть у многих. И практически с каждого можно выходить в Интернет.
- За этим кто-нибудь следит?
- Не знаю. По конституции не должны.
- Не могут не следить, - знающе говорит мать. – Я к тебе тайком от отца пришла.
- Догадываюсь.
- Отец если узнает, скандал будет жуткий.
Я знаю, что будет не скандал. Будет кошмарная сцена. Отец будет орать диким матом, что вкупе с предателями Америка разрушила СССР, что Ельцин – иуда, что Горбачёв – слюнтяй, что вся гадость пришла с Запада – жевательная резинка, гомосексуализм, поповщина, реклама, СПИД, Интернет… Сборище сволочей сгубило коммунизм и светлое дело Ленина. Отец – ветеран войны и труда. Грудь – в орденах и медалях. Он ринется на нож, чтоб защитить случайного прохожего, но испытывает утробный ужас перед любой официальной инстанцией – от управдома и выше. В полное бешенство его приводят разговоры о свободе. Дома, вспоминая крамольные речи соседей на скамейке у подъезда, он моментально стервенеет: «Калёным железом эти поганые языки вырывать надо!» Он свято верит в необходимость надзирательно-карательных органов и в их непогрешимость. Народ не должен озоровать, ни-ни.
Перед расставаньем мать делает мне предупредительный знак рукой – постой здесь. Сама выходит на улицу, оглядывается по сторонам и машет мне рукой – иди, путь свободен.
Я выхожу из подворотни. Сегодня прекрасный майский день. В сущности, если разобраться, жизнь тоже штука хорошая. А если без страха – то просто райское наслаждение.
…Я оглядываюсь назад. Из подворотни ссутуленная старушка посылает мне воздушный поцелуй…