Даймон

Алина Асанга
“Даймон”

Скрип петель тяжёлой, окованной медью двери, заставил резко обернуться стоящего у окна высокого человека, что носил имя в точности, как у римского императора.
- Здравствуй Кхмет. - сказал он вошедшему, рыжеволосому мужчине, с редким, янтарным цветом глаз.
- Здравствуй, Тиберий.
- Живётся ли тебе славно?
- Сносно. Но разве за этим ты меня позвал?
- Ты режешь церемониал встречи, как твоё имя воздух, когда его произносишь.
- Мы ведь едины. Но всё же, брат, зачем я здесь?
- Смертные нашли манускрипт и сломали печать Луциана.
- Им понадобится не менее двух веков взросления, чтобы понять, что он хранит, и столько же для научения его использовать. - Кхмет быстрыми и нервными движениями пальцев потрепал свою острую рыжую бородку, - Значит, времени у нас мало.
- Мало, брат.
Пламя в камине отбрасывало зловещие тени на и без того мрачное, готическое убранство комнаты.

Шаркающие шаги, доносящиеся из коридора, всколыхнули в душе у Тильды новую волну надежды. Значило это, что её супруг Отис, привел таки мастера Дюфо, и у них появился шанс на то, что Руфус будет спасён. Тильда готова была отдать всё, чем они владели: и дом, и прилегающую к нему пекарню, и выгодное место в торговых рядах, и, конечно же, все сбережения, что они с мужем откладывали вот уже двенадцать лет, со дня рождения сына, чтобы дать Руфусу достойное образование. Да что там, она бы и душу свою отдала, не смотря на страх перед Священной инквизицией, лишь бы её единственное дитя осталось жить.
Женщина понимала, что нужно встретить важного гостя достойно, но никак не могла выпустить из рук ладошку сына. Тильде казалось, если отпустить её, то может разорваться связь между их жизнями, и она его потеряет.
За окнами бушевала гроза, ливень нещадно хлестал по зарешетчатым окнам, и, когда отворилась дверь, грохот его стал слышен ещё сильнее.
- Мастер Дюфо. - сказала женщина, чуть приподнявшись и кланяясь, но, по-прежнему не отпуская детскую ладонь.
- Добрейшая дама Тильда. - пожилой, сухощавый мужчина, с густыми длинными волосами, почти полностью окрашенными сединой, в дорогом платье из тёмно-зелёного бархата, вычурно поклонился ей. Он подошёл к ложу, где недвижимо покоился больной мальчик, и склонился над ним, изучая внимательным взглядом чёрных, как у ворона, глаз.
Простояв так около минуты, Дюфо уверенным жестом забрал руку Руфуса из сжимающих её пальцев матери, и взглядом велел женщине отойти. Скрестив руки на груди в жесте покорности, Тильда подчинилась, и, словно ища защиты и утешения, метнулась к мужу, прижав голову к его груди.
- Я могу вам помочь. - тихим, и странно пронзительным голосом молвил мастер, - Но никто в целом свете не должен знать об этом. Надеюсь, мой визит вы держали в тайне?
- Да, Да, конечно, мастер Дюфо. - начал торопливо заверять, отвлёкшийся от утешения жены Отис, - Ни одной живой душе, Богом клянусь!
- Тогда ступайте, и не возвращайтесь, пока я не позову.
Отис обнял за плечи, начавшую содрогаться в рыданиях, жену, и, чуть подталкивая её перед собой, вышел, плотно прислонив двери.
- Всё обойдётся, дорогая, - причитал он, - Мастер Дюфо - тайный магистр алхимии, он обязательно спасёт нашего Руфуса.
Как только двери за хозяевами затворились, Дюфо развязал принесённую с собой суму, и аккуратно, с ритуальной размеренность и учтивостью, стал доставать от туда предметы. Разложив их на крае ложа, он откинул с мальчика одеяло, начав расшнуровывать его ночную сорочку. Обнажив Руфусу шею и грудь, мастер налил из хозяйского кувшина воды в две серебреные пиалы, и, поставив их по обе стороны от больного, аккуратно опустил в них пальцы мальчика.
- Рафио, ты уже здесь, брат? - продолжая приготовления, шептал он, - Готовься, сейчас я введу тебя в новый дом. Не беспокойся, я это делал уже добрую дюжину раз.
Тщательно намочив водой макушку Руфусу, Дюфо провёл линию от неё через середину лба, потом по переносице, губам, подбородку и, так далее, до солнечного сплетения мальчика. Окончив рисовать на груди больного перекрещенные сферы, алхимик оторвался, на миг, окинув взглядом содеянное, и прошептал:
- Прости дитя, но без него ты умрёшь, слишком слабым сотворил твой дух Создатель. - и нанеся ещё несколько капель на точку между бровями, продолжил, - С ним тебе будут открыты знания, не доступные никому из смертных, а мир станет видится яснее и ярче.
Затем Дюфо, покопошившись в складках своего платья, достал из внутреннего кармана крупный кристалл горного хрусталя.
- Приготовься, Рафио, и не забудь: после внедрения ты должен поспать пару лет. - сказал мастер, занося руку с кристаллом над головой мальчика.

Сизые туманы окутывали старый город, сползая к реке, чьё русло люди заковали в камень. Высокий, светловолосый человек, по виду лет тридцати, стоял на мосту, поводя плечами в тщетной попытке отогнать сырой озноб. Единственное, что сердило Кхмета последнее время, это необходимость встречаться с Тиберием тайно, под пологом ночи, словно они злоумышленники, или воры.
Наконец-то, с правого берега появился знакомый грузный силуэт, и стал быстро приближаться к Кхмету.
Пожав друг другу правые руки около локтя, они оба оперлись на каменный парапет и, стали зачарованно глядеть на мутные воды реки.
- Как идут поиски? - спросил Тиберий, и его слова повторило хрипловатое эхо.
- Последний раз следы манускрипта были зафиксированы Рафио в Ватикане.
- И? - от нетерпения он чуть повысил голос.
- Он стал священнослужителем, чтобы подобраться к нему, но в последствии узнал, что документ покинул католический оплот и был отправлен в Оксфорд, для изучения экспертами древних рукописей, ибо Престол усомнился в его подлинности.
- Значит, чтобы вернуть манускрипт нам не придётся покидать Туманный Альбион. - слышно было, как Тиберий вздохнул с облегчением. - Кстати, кто из наших сейчас обретается там?
- Калито и Сибелия.
- Ладно, Кхмет. Я сам теперь этим займусь.
- А как быть с угрозой телевидения?
- Да пропади они в Бездне! - Тиберий снова вспыхнул, - Если эти идиоты проведут сеанс экзарцизма в прямом эфире, половина их дорогих телезрителей рухнет замертво прямо перед своими голубыми экранами.
- Неужели так много наших поселилось здесь?
- Подумай сам, Кхмет, две крупных войны за один век, голод, эпидемии, словом - уйма соблазнов, тела на любой вкус. Да, в общем, причина и не только в этом. На самом деле, это не нас много, а их очень мало. Взять хотя бы статистику в срезе географии: в Азии большая детская смертность, тогда как в Европе увеличились случаи суицида на пятнадцать процентов. Сам знаешь, добровольцев назад не возвращают.
- Понятно. Я знаю кто инициатор нового телешоу, и, думаю, если одним смертным станет меньше, мир в целом не сильно пострадает.
- Ты так и не изменился за те тысячелетия, что я тебя знаю, всё так же остер и резок. - Тиберий покачал головой, - Делай, если хочешь, но пример этого невежды может оказаться заразительным.
- А ты предлагаешь бездействовать, брат? - голос Кхмета приобрёл редкие, для него, нотки раздражения.
- Я могу предложить тебе более интеллигентный, научный подход. Ты можешь использовать свою докторскую степень. Подобрав нужный материал, где обряд экзарцизма выступает в виде языческого ритуала или попросту шаманства, появись в какой-нибудь научно-популярной программе. А я позабочусь, чтобы тебя показали в самое пиковое время.
- Это отличная мысль, Тиберий. Так мы сможем настроить религиозную общественность против маэстро изгонителя демонов. - Кхмет явно воодушевился, - Только постарайся, чтобы программу показали по национальному телевидению. Сам понимаешь, спутниковое вещание и всё прочее.
- Непременно, Кхмет.

В старинном особняке, выполненном в стиле английской готики, строгие черты которой необыкновенно гармоничны природе, от чего прекрасно вписывались в буйную зелень окружающего парка, уже далеко за полночь горел свет в окнах второго этажа. Доцент Кеслер сидел низко склонившись над громоздким дубовым столом, на котором покоились жёлто-коричневые листки, с украшавшей их изысканной буквенной вязью.
Накануне вечером, он, наконец-то смог расшифровать последний знак неведомого алфавита рукописи, и теперь не мог оторваться от перевода. Доцент полагал странным то, что его коллеги из Ватикана сочли манускрипт поддельным, ибо с первого взгляда определил его несомненную подлинность.
Когда за окнами уже забрезжил рассвет, Кеслер встал из-за стола и подошёл к прозрачным стёклам, любуясь чистым, светлеющим небом. Он твёрдо знал, что жить ему осталось совсем не долго.
Знание, открывшееся ему в манускрипте, меняло взгляд на историю, подвергая полной переоценке большинство ключевых персоналий. И даже оставь Кеслер своё открытие в тайне, он понимал, что теперь не сможет смотреть на мир, как прежде. Ему так же было очевидно, что те, кто являлись истинными хозяевами рукописи, уже идут по её следам, и непременно выйдут и на него.
Постояв так ещё несколько минут, и дождавшись Авроры, Кеслер взял листки с переводом и направился к компьютеру. Но, на пол пути передумав, он снова вернулся к столу и стал аккуратно собирать рукопись, укладывая страницы в их последовательности. Придав манускрипту его изначальный вид, Кеслер заметил, что на оборотной стороне титула имелся выпуклый рисунок. Это оказался вписанный в круг квадрат, где помещалась греческая буква дельта пересечённая двумя скрещенными сферами. В правой части круга, что служил контуром символа, красовалась маленькая лямбда, которую Кеслер чуть было не выпустил из внимания.
Поняв, что в нижней части символа отсутствует небольшой фрагмент, Кеслер свернул манускрипт трубой. Недостающий кусок аккуратно пристал к основной части, демонстрируя её целиком. Кеслер был абсолютно уверен, что это ни что иное, как печать, некогда скрепляющая манускрипт.
Без особых церемоний, доцент зафиксировал печать скотчем, вновь придав ей цельность, и, захватив свёрток с собой, опять двинулся в сторону компьютера. Он для себя твёрдо решил, что должен обо всём поведать миру, но непременно в ненавязчивой, литературной форме. Будучи человеком верующим, и достаточно демократичным, Кеслер считал подобное знание чем-то провиденциальным. Он верил, что тот, кому положено, прочитав его труд, всё поймёт, кому же нет - просто оценит стиль автора и пойдёт себе дальше.
Работая над своим небольшим эссе, Кеслер сделал особый акцент на той части, где повествовал о Грешниках. Этим термином, мудрейший из даймонов, Луциан нарекал тех, кто в грядущем погрязнет в скверне, помогая Иным духам занимать человеческое тело без согласия на то его владельца. Луциан так же именовал Грешником и себя.
Увлёкшись, доцент погрузился в древности, лаконично, но сочно описанные Луцианом. Кеслера совершенно очаровал город, парящий в небесах, в период Золотого века. Даймоны, жившие в нём, были высокоблагородны и заключали с людьми контракт, по которому получали весь спектр человеческих эмоций, коими сами по природе не обладали, взамен открывая смертным новые знания о Вселенной. Вопрос о том, почему Иных духов так завораживали чувства, Кеслер решил оставить открытым.
Работая над эссе, доцент старательно фильтровал содержание манускрипта. Он хотел написать о Луциане больше, но всё время себя одёргивал. Снова и снова перечитывая, он удалил ту часть, где рассказывалось, как Луциан занял тело степного воина, основав с его помощью огромную империю, и ту, в которой описывался процесс заселения даймона в тело со слабым духом. Но были моменты, которые Кеслер просто не смел обойти. Он особо подчеркнул, что описываемые им существа были монотеистами, не просто веря, а ЗНАЯ о Изначальном Творце, а так же и то, что все языческие боги древних людей были (согласно откровениям Луциана) никем иным, как той или иной вариацией Изначального. Выделив этот момент, Кеслер даже порадовался своей скорой кончине, осознавая, какие дебаты может вызвать подобное заявление, ведь из него следовало, что, в принципе, правы все религиозные конфессии, включая и язычников.
Решив не сообщать широкой публике о пророчествах манускрипта, Кеслер поместил текст эссе на свой e-mail, и обозначив адреса, клацнул по клавише ввода.
От чего-то сильно довольный собой, он закинул ноги на стул в тот самый момент, когда раздался негромкий стук в дверь.

Несколько лет назад, младшая дочь Паулы перенесла тяжёлую форму пневмонии, пролежав два дня в реанимации. Паула точно не знала, что было причиной столь слабого иммунитета Сивиллы: может дурная наследственность, или, вообще, всё ухудшающаяся экология - одному Богу известно. Но, после того кризиса, девочка потихоньку окрепла, хотя иногда ухитрялась таки подхватить простуду.
Не смотря на пережитое, Пауле постепенно удалось обрести душевный покой, во многом благодаря доктору Лучиано, с которым её свела судьба ещё тогда, в больнице. Он, и по сей день, был очень внимателен, и не менее двух раз в неделю навещал Сивиллу на дому, вот уже три с лишним года.
Единственное, что в последнее время беспокоило Паулу, это всё нарастающая отчуждённость и какое-то странное равнодушие Сивиллы. Хотя, девочка хорошо училась и не была склонна к разгулу, что, обычно, становилось большой проблемой для её сверстников. Доктор Лучиано говорил, что это, скорее всего, возрастное, и посоветовал Пауле купить для Сивиллы компьютер, дабы девочка не сидела дома в пустую. Она так и сделала.
Самое главное, считала Паула, это чтобы её дочери были здоровы и получили хорошее образование, которое поможет им благополучно существовать в этом сложном мире.