Все события и лица, описываемые в данном рассказе, вымышлены. Любые совпадения с реальностью случайны.
Дождь в эту майскую ночь шел необычно теплый, несмотря на свинцовые тучи, низко спустившиеся над Невой; так низко, что шпиль Петропавловской крепости исчезал в них.
Ровно в три часа ночи со стороны Васильевского острова к мостовой напротив Зимнего дворца бесшумно подкралась лодка, в которой были едва различимы фигуры двоих мужчин, одетых в непромокаемые плащи. Как только лодка коснулась гранита мостовой, мужчина, сидящий ближе к носу, спрыгнул с лодки, крадучись перешел улицу и растворился в дождливой тьме в направлении Зимнего дворца. Через несколько минут его фигура снова возникла на мостовой; он нес на руках средних размеров холщовый мешок. Мужчина осторожно спустился к лодке, сел в неё, бережно положил мешок на свои колени, и знаком приказал спутнику отчалить.
Нескольких сильных гребков весел было достаточно, чтобы лодка исчезла в ночной темноте.
Эта же лодка вскоре появилась на противоположном берегу, у Университетской набережной. Мужчина с мешком спрыгнул с лодки на мостовую, взял мешок, и сел в поджидавшую его невдалеке машину. На ней он доехал до одного из домов на Васильевском острове. Он бережно перенес мешок в квартиру на втором этаже, снял плащ, вынул из мешка содержимое – завернутые в плотную бумагу холсты, отливающие золотом сосуды, среди которых особенно выделялась большая золотая ваза.
Мужчина прошел на кухню, налил полфужера водки, залпом выпил, посидел немного, потом набрал номер московского телефона. Услышав сонное «да, слушаю», он негромко сказал:
- Привет, Юра. Я уже дома.
- Взял? – спросил Юра.
- Да.
- Сколько?
- Как договаривались. Восемнадцать.
- Хорошо, - Юра уже говорил четко. - Утром вылетаешь к нам, пока там шум не поднялся. Возьми с собой все восемнадцать. Заверни их потеплее. Я буду в аэропорту. Сразу же полетишь с ними на восток.
- Куда конкретно? – спросил мужчина.
- Ближе к Памиру, - ответил Юра. – Чтобы концы загасли. Шухер поднимется – застрянешь там у себя на острове. Так что давай, собирайся.
Через девять лет после этой майской ночи, утром в одной из богато обставленных квартир недалеко от Триумфальной площади раздался телефонный звонок. Хозяин квартиры, в бежевом атласном халате, не привыкший к утренним звонкам, подошел к телефону, и подняв трубку, недовольно произнес:
- Слушаю.
- Маркиз? – спросил мужской голос на том конце.
- Да, - также недовольно ответил хозяин квартиры.
- Через час в «Пекине», второй столик слева, - произнес мужчина и положил трубку.
Хозяин квартиры положил трубку, постоял, потом тщательно побрился, также тщательно оделся, вышел из дома, но в «Пекин» не зашел. По установленным правилам конспирации, он дошел до Моссовета, перешел дорогу, и войдя в «Асторию», сел за четвертый столик. Подошедшему официанту он заказал омлет, кофе и «Боржоми».
Через минуту за этот же столик сел мужчина в отличном костюме, и поздоровался:
- Привет, Маркиз.
- Шаман? - удивился Маркиз. – Какие люди. И без охраны. Чем обязан? У нас вроде общих дел и не было никогда. Ну, а если толкнуть что-то тёмное, я уже говорил, что отошел от дел.
- Ошибаешься, Маркиз, - мужчина налил полстакана «Боржоми», отпил глоток, и продолжил: - Дела были. Правда, давно. Я тебе напомню.
Он вынул из портмоне пожелтевшую газетную вырезку, положил перед Маркизом, потом взяв её обратно, опять вложил в портмоне. И поинтересовался:
- Вспомнил?
- Да, вспомнил, - удрученно произнес Маркиз.
- Вот, видишь? Стареешь, Маркиз. Долги свои не помнишь. Так вот, пора это дело закрывать. Мы за свои нитки потянули, спросили у кого следует. Никто ничего не знает. Мои ребята по нему на стрёме, пока всё тихо. Значит, всё на месте. А дальше ждать нельзя. Мы тогда серьёзно потратились. Не жди базара, Маркиз. Это может плохо кончиться. При любой предъяве ты не прав. Понял?
Не дождавшись ответа, мужчина допил «Боржоми», встал, и вышел из ресторана.
Через два дня после этого разговора, ранним весенним вечером в уютных креслах отдельной кабины малого зала ресторана «Метрополь» расположились двое мужчин, один из которых два дня назад завтракал в «Астории». Стол ломился от деликатесов; официант время от времени, незаметно появившись из-за спины, менял им приборы, салаты и салфетки.
Разговор между мужчинами шел в основном о пустяках: женщины, машины, политики, погода, вина - обычный набор тем, обсуждаемых людьми, способными оплатить шикарный ужин в «Метрополе».
Наконец один из них, чуть отодвинув от себя приборы, обратился к собеседнику:
- Сергей Васильевич, не томите. Стол превосходный, ещё полчаса такого ужина – и я перестану понимать что-либо. Я думаю, мы здесь сидим не для того, чтобы перепробовать всё меню «Метрополя», правда?
Сергей Васильевич, улыбнувшись, отложил сигарету.
- За что я тебя уважаю, Юра, так это за проницательность. Поэтому я думал, что ты сам уже догадался, зачем мы здесь.
Тот, кого назвали «Юра», вопросительно взглянул на собеседника. Сергей Васильевич после недолгой паузы уже серьезно продолжил:
- Юра, я давно тебя знаю, и между нами никогда не было проблем. Я тебе верю, и, надеюсь, ты мне тоже доверяешь. Но мы с тобой деловые люди. Поэтому я и хотел с тобой встретиться, и спокойно поговорить. Одно из наших дел уже больше девяти лет повисло неизвестно где. А я не люблю незавершенные дела.
- Какое дело, Сергей Васильевич? О чем вы говорите?
- Я говорю о вещичках из музея, Юра. Вспомнил? А ведь ты тогда за тех людей поручился. Сейчас меня начинают теребить – где эти вещички. А это – не один лимон баксов. А ты молчишь, в рот воды набрал. В чем дело, Юра?
- Сергей Васильевич, вы же помните, их тогда же на восток вывезли, чтобы концы загасить, оставили у верного человека, а там палить начали, тот человек попал в передрягу, и уже давно, надеюсь, в раю отдыхает. Это форс-мажор, Сергей Васильевич.
- Юра, это не разговор. В нашем деле гражданский кодекс не применим. Ты же знаешь – у нас правила совсем другие. Пока с тебя никто ничего не требует. Может, хорошо, что они столько там пролежали – мало шума. Но это не может так долго оставаться. Пора дело заканчивать. С нас могут спросить, и спросят очень серьезные люди. И все стрелки на тебя будут показывать. И тебе десяти жизней не хватит, чтобы расплатиться. Вот так, Юра. Вещички надо вернуть. А как, откуда - это уже твои проблемы, дорогой. Поезжай на восток, найди концы… Поработай, одним словом. Так что давай, выпьем. За твою благополучную поездку.
Начальнику Управления уголовного
розыска ГУВД гор. Москвы
полковнику милиции
Кручинину Г.А.
Оперативное донесение
24 марта с.г. в ресторане «Метрополь» состоялась встреча гр-на Садовского Сергея Васильевича, известного среди скупщиков антиквариата под кличкой «Маркиз», с неизвестным лицом по имени «Юра». Разговор велся о вещах из музея. По словам Юры, эти вещи были вывезены на восток, где позже начались боевые действия. Маркиз поручил Юре поехать на восток и вернуть эти вещи.
Предполагается, что речь идет об украденных экспонатах из какого-то музея девять-десять лет назад на очень большую сумму. В разговоре Маркиз назвал сумму в несколько миллионов долларов.
Установить личность Юры не представилось возможным. Словесный портрет и приметы прилагаются.
Прошу ориентировать УВД-МВД для сведения и принятия мер.
Старший оперуполномоченный
УУР ГУВД гор. Москвы
майор милиции
Б.Анисимов
Полковник Кручинин, прочитав донесение, долго сидел, сцепив руки. Наконец, он набрал номер телефона, и поднявшему трубку, сказал:
- Борис Сергеевич, зайдите ко мне.
Когда майор Анисимов вошел в кабинет, Кручинин стоял у большой карты страны.
- Я прочитал ваше донесение по Маркизу, - сообщил Кручинин. – Эту кражу я хорошо помню. Эрмитаж, почти девять лет назад. Времена были лихие, везде бардак, всё рушилось. В другое время, может, и напали бы на след, а в те времена это было невозможно. Но дело и сейчас на контроле у министра. Такие дела нельзя закрывать. Это очень хорошо, что ниточка по нему появилась. Что будем делать?
- Отправить нашим в Питер, наверное, товарищ полковник, - ответил Анисимов. – Что мы ещё сможем сделать? Или Маркиза взять?
- Такие дела, майор, нельзя футболить из одного розыска в другой, - внушительно сказал Кручинин. – Это вам не простая квартирная кража. Там один экспонат тянет на полмиллиона долларов. Это уже дело государственной важности, Борис Сергеевич. Так что за ниточку нужно крепко ухватиться. Во-первых, нужно посмотреть, что сделано по нему на сегодня там, в Питере. Потом нужно сделать максимум возможного здесь. Что касается Маркиза - это очень осторожный человек. Конспиратор получше любого шпиона. Голыми руками его не возьмешь. А потом, куда это «на восток, где начались боевые действия»? Что вы имеете в виду?
- Честно говоря, я и не подумал, где это может быть, - начал оправдываться Анисимов.
- Так вот, Борис Сергеевич, скорее всего это вот куда, - Кручинин указал на карте точку «Душанбе». - Через полгода после той кражи там началась война. Нигде в другом месте к востоку от нас боевых действий не было. Так?
- Да, наверное, - согласился Анисимов.
- Значит, мы на сегодня имеем: экспонаты из Эрмитажа по той краже не пропали. Это уже немало. Они спрятаны где-то в Таджикистане. Это тоже хорошо – во всяком случае, мы знаем зону поиска. И, наконец, их начали искать. Это уже сигнал к действиям. Выезжайте в Питер, ознакомьтесь с делом. Маркиза трогать сейчас не будем - конечно, он там и не был. Нужно разузнать, кто ещё кроме нас и Маркиза ищет экспонаты.
Начальнику Управления уголовного
розыска ГУВД гор. Москвы
полковнику милиции
Кручинину Г.А.
Оперативное донесение
по делу о краже экспонатов Эрмитажа
Проведенными оперативно-розыскными мероприятиями установлено:
Кража из музея «Эрмитаж» в количестве 18 экспонатов совершена в ночь с 04 на 05 мая 199… года. Экспонаты имеют огромную художественную и историческую ценность. Оперативные и следственные мероприятия проводились среди работников музея, в том числе и в следственном изоляторе «Кресты». Положительных результатов нет.
Имеются достоверные оперативные сведения о том, что криминальные авторитеты по своим каналам запрашивали заключенных из колоний, расположенных в Таджикистане об экспонатах.
Версия о вывозе экспонатов после кражи в Таджикистан подтверждается.
Перечень экспонатов повторно разослан по каналам. Сведений об их появлении на черном рынке нет.
Материалы по краже считаю необходимым передать в МВД для дальнейшей разработки.
Старший оперуполномоченный
УУР ГУВД гор. Москвы
майор милиции
Б.Анисимов
Поздним вечером в кабинете заместителя министра зазвонил телефон спецсвязи. Хозяин кабинета, подняв трубку, услышал знакомый голос:
- Добрый вечер, коллега. Что так поздно на работе?
- Скорее, доброй ночи, товарищ генерал. С учетом разницы во времени, - ответил замминистра. И отшутился: - Сложная оперативная обстановка…
- Ну, ну… У вас, оперов, она никогда простой не бывает. Я вам звоню вот по какому поводу. Нами проводится операция «Клад». Я думаю, что основная фаза операции пройдет у вас. К вам с материалами выезжает мой заместитель. Сейчас могу только сказать, что дело - государственной важности. И поэтому моя личная к вам просьба – задействуйте все службы. Найдите какого-нибудь суперпрофессионала – в общем, сделайте максимум возможного. В противном случае мы лишимся национального достояния.
- Хорошо, товарищ генерал, - ответил замминистра. – Сделаем всё возможное. Жду вашего заместителя.
Помощник заместителя министра, молодой офицер, позвонивший в дверь, был явно смущен своим заданием, полученным от шефа. Вероятно, он был хорошо осведомлен и о личности Назарова, и о его легендарном прошлом. Также вероятно, он был четко проинструктирован шефом о своем поведении с Назаровым. Поэтому он в квартиру не вошел, остановился в прихожей. Говорил негромко, тщательно подбирая слова:
- Здравия желаю, товарищ полковник! Мне поручено передать вам, что заместитель министра будет рад принять вас в любое удобное для вас время. Если вы сочтете нужным, он готов принять вас сегодня в 18.00. Он просил заранее простить его за беспокойство.
«Какая дипломатия! - подумал Назаров. – В наше время так не церемонились». Он был знаком с замминистра – в свое время они были в приятельских отношениях. Работая в разных ведомствах, они делали общее дело – боролись с преступниками.
- Я не просил приёма у заместителя министра.
- Извините, товарищ полковник. Это он просит, чтобы вы согласились приехать к нам в министерство. Это его просьба.
- Хорошо, пусть будет сегодня в 18.00. Так и передайте.
- Тогда я заеду за вами в 17.40. Надеюсь, вы к этому времени будете готовы. До свидания.
«Чувствуется школа, - продолжил мысль Назаров. – Всё расписано по минутам. Даже помощники эти минуты считают».
Ровно в 17.40 он сел в подъехавшую к подъезду черную «Волгу» с тонированными стеклами, а в шесть часов вечера переступил порог большого кабинета. Заместитель министра, с широкой улыбкой, поздоровавшись, усадил его на диван, сам сел рядом.
- Ты не меняешься, Зафар. Столько лет прошло – а всё такой же. Может, секрет открыл, как молодым оставаться?
- Какой там секрет... Впрочем, ты тоже не старо выглядишь, - заметил Назаров.
- Да нет, я уже не тот. А помнишь, какие мы были? Как работали? Было время… Ну, давай, за встречу.
Замминистра налил в маленькие рюмочки коньяк. Назаров, пригубив рюмку, поставил её на столик и внимательно посмотрел на хозяина кабинета.
- Не сверли меня взглядом, Назаров, - улыбнулся замминистра. – Да, дело у нашего ведомства к тебе. И я специально пригласил тебя, чтобы ты помог нам.
- Ты знаешь, а я на пенсии, - с вызовом проговорил Назаров.
- Знаю, знаю… Я хоть и не у вас там работал, но всё знаю… Я тогда тебе говорил – переходи к нам! Но сейчас не время вспоминать старые обиды. Дело слишком серьезное. И разобраться в нем по плечу только тебе. Помоги, старина, по старой дружбе.
- Ладно, - улыбнулся Назаров. – Давай, чего уж там… Если меня отыскал – значит, что-то серьезное. По мелочам у тебя свои люди работают…
Замминистра взял с письменного стола тонкую папку, и вынув из неё два листа, положил их перед Назаровым.
«Оперативная сводка ГУВД Леноблисполкома на 5 мая 199… года.
В ночь с 4 на 5 мая сего года неизвестными лицами из комнаты № 112 Главного хранилища Эрмитажа города Ленинграда похищены 18 экспонатов, представляющие большую историческую и художественную ценность. Опись прилагается. Стоимость похищенного уточняется. На розыск ориентированы ГУВД – МВД, отделы и управления внутренних дел».
«Начальнику ГУВД Леноблисполкома
генерал-лейтенанту милиции
Родионову А.А.
Рапорт
по делу о краже экспонатов Эрмитажа
Произведенными оперативно – розыскными мероприятиями установлено:
Проникновение в комнату № 112 Главного хранилища музея Эрмитажа осуществлено путем отключения всех систем сигнализации. Количество, выбор экспонатов, их объем свидетельствуют о причастности сотрудников музея к краже. По заключению экспертов, только один из похищенных экспонатов – золотая ваза эпохи скифов – оценивается в 500 тысяч долларов США.
Начальник управления уголовного розыска
полковник милиции
Н.Петричев».
- Это ваши материалы. Они только констатируют факт. Было ещё и официальное расследование, - заметил Назаров, возвращая документы.
- Да, расследование проводилось, - замминистра похлопал по папке. – Но в то время все политикой занимались. Время было смутное – не до музеев… Операм платили гроши, а следователям бумаги не хватало для протоколов. В общем, взяли они двоих сотрудников музея, подержали немного в Крестах. В итоге у одного сердце не выдержало, у другого алиби оказалось железное. И всё. Единственное, что им удалось выяснить – это то, что экспонаты были отправлены сюда, в Душанбе. Это точно.
- А зачем такие ценности тащить сюда? – удивился Назаров.
- Чего непонятного? - развел руками замминистра. – Экспонаты нужно было вывести на Запад. Там это сделать сложно, а у нас в то время граница была как решето. Перешел речку с мешочком – и дней через десять они разбираются на частные коллекции. Ищи потом ветра в поле…
- Нет, это слишком сложно, - возразил Назаров. – Смутно тогда было везде, а границу легче перейти там, где-нибудь в Карелии. Там до финнов рукой подать. Если люди смогли такое провернуть, они бы обязательно нашли бы способ сразу же отправить экспонаты за границу там же, не утруждая себя отправкой таких экспонатов сюда. Во-первых, это далеко, можно потерять их из виду, во-вторых, здешняя заграница – это не Финляндия. Нет, это слишком сложно. Полагаю, через некоторое время экспонаты нужно было вернуть тем, кто их сюда отправил.
- Я всегда жалел, что ты не у нас работаешь. – Замминистра налил кофе и пододвинул чашку к гостю.
- И что дальше? – вернул его к разговору Назаров. – Где вещи осели в итоге? За ними, как я понимаю, так и не пришли?
- В том-то и дело, что нет. Они здесь. Зарыты где-то. В Москве за каждым экспонатом следят – может, где засветится. Нет, ничего нигде не слышно. И поскольку о них столько лет никто ничего не слышит, сдается нам, что они так и лежат в тайнике. А это – национальное достояние. Представляешь, Назаров? Национальное! Это богатство государства. Их надо найти, старина. Надо. Наши друзья из Москвы нас очень об этом просят. У Пиотровского связи оказались до самого верха. Недавно мне министр звонил, его заместитель оттуда к нам приезжал, у нас с ним об этом был разговор. Понимаешь, они получили данные, что кто-то начал поиски. И если нам не пошевелиться, экспонаты исчезнут. Поэтому я порекомендовал тебя, и со мной согласились. Я знаю твои методы, Зафар. Это дело просто создано для тебя. Ты его вытянешь, Назаров. Всё, что тебе будет нужно – всё будет представлено. Ну как, возьмёшься?
- А что, за столько лет никто ничего не смог сделать? В газетах пишут – вы всех почти бандитов переловили...
- Давай без иронии, Зафар. Бандиты по музеям не орудуют. Не тебе же объяснять - это дело тех, кто без белой рубашки из дома не выходит. А насчет сделать - сделали. Прошлись по антикварам да коллекционерам. От и до. Ничего. А потом, чего можно достичь лобовой атакой, прямолинейными мерами? Ведь сразу было понятно – дома такие вещи никто не держит. То ли зарыто где-то, то ли вывезено куда-то… А где, куда, – не известно. Концы потерялись. Поэтому я думаю, здесь другой подход нужен. Метод нужен другой. Здесь головой нужно поработать.
- Ну, сейчас это не принято – головой...
- Ладно, Назаров. Асов мы растеряли. Кадровый голод. Поэтому я и подумал о тебе. Возьмешься?
- Попробовать можно, - после паузы ответил Назаров. – Но сразу скажу – я попробую. Ничего обещать не могу. И никаких сроков.
- Ну что ты, тебе же не уголовное дело дают расследовать… В этой папке – всё, что у нас есть по экспонатам. Посмотри… И ещё: найдешь ценности – вернешься на службу, обещаю.
- Нет, дружище. На службу я уже не вернусь. Там я уже чужой. А ценности – поищу, даю слово.
- Мне этого достаточно. Ты же золотой фонд, старик, твоя ценность с каждым годом возрастает!
- Ладно, не перехвали. Но сам один я мало что смогу сделать. Мне бы ещё кого-нибудь...
- Из оперов? Сейчас приглашу начальника службы.
- Да нет, оперативник здесь вряд ли чем поможет. Мне официальный человек нужен. Если придется, может, где обыскать, что запросить. Следователя бы.
- Хорошо, никаких проблем. Кого тебе?
- Неплохо было бы Абдусаломова из прокуратуры.
- Насима? Неплохой парень, умница. Давай Насима. Я позвоню прокурору.
- Тогда всё. Зайду через недельку, может, что и придумаю…
Замминистра нажал кнопку звонка. Заглянувшему в кабинет помощнику он приказал:
- Отвезите полковника Назарова домой. Обговорите связь. Любые его поручения немедленно докладывайте мне или начальнику УВД.
Проводив гостя, замминистра устало опустился в кресло. Он искренне уважал Назарова, ценил его как высококлассного профессионала. У Назарова была прочно, неоспоримо сложившаяся репутация умного, талантливого следователя. Он не завоевывал авторитет, а имел его. Замминистра помнил почти все Назаровские дела, с блеском им раскрытые; помнил скупые, но идущие от самого сердца слова искренней похвалы бывалых оперативников, работавших с Назаровым; но он помнил и о зловонном дыхании клеветы, обрушившемся на Назарова при очередной смене руководства. Раболепная, трусливая низость всегда ненавидит ясное благородство высоких и смелых душ. Один из коллег Назарова, человек ограниченный и недалекий, случайно попавший на следствие, сразу же стал ненавидеть его за прямоту в речах, за славу, особенно же – за неподкупное почтение коллег, простых следователей; а в этой специфичной профессиональной среде человек распознается в первый же месяц. Ему удалось довести до нового руководителя эту клевету. И когда Назаров со свойственной ему прямотой стал отстаивать свое мнение у этого руководителя, его участь была решена, несмотря на «назаровский метод», описанный в учебниках криминалистики, и заслуженные награды. Позже и этот руководитель, и клеветник с позором были изгнаны, но система потеряла одного из лучших следователей. Поэтому замминистра и пытался вернуть его на службу, от которого в итоге выиграли бы все.
Он посидел так немного, потом резко встал, подошел к рабочему столу, и поднял телефон спецсвязи. Когда на другом конце подняли трубку, он негромко сказал:
- Добрый вечер, товарищ генерал. К операции «Клад» подключен полковник Назаров. Это человек из старой гвардии. Следователь – талантище. Думаю, что операция вступила в завершающую стадию. Остальные службы от неё отключены. Я буду держать вас в курсе.
Вернувшись домой, Назаров заперся в кабинете и стал внимательно читать содержимое папки. Итак, список экспонатов, рапорта, донесения… Вот и всё, если не считать тех двух ещё страниц, которые он прочитал в кабинете замминистра.
Образ следователя почему-то всегда ассоциируется с человеком с пистолетом за пазухой, тяжелым взглядом из подлобья, хладнокровного в опасности. На самом деле, это не совсем так, или, точнее, совсем не так. Постоянно носят пистолет и участвуют в погонях самые бездарные представители профессии следователя. Для настоящего профессионала главное – как следует посидеть и подумать. Чтобы раскрыть преступление, недостаточно собрать ворох протоколов и десяток экспертных заключений. Надо ещё уметь сидеть на месте, собравшись мыслями, отгородиться от мира сплошной стеной, пропускающей информацию небольшими, тщательно отобранными порциями, годными для анализа с безошибочной ясностью и точностью. Нужно обладать способностью интуитивно предвидеть результат воздействия ряда факторов, способностью точно знать, что произойдет, если связать эти факторы между собой. Логика и разум всегда выходят победителями. Нужно только построить четкую систему причин и следствий. Так что следователь, прежде всего, это ум, интеллект, логика, методичность.
Где начальное звено? С чего же начать поиски? Конечно же, со сбора информации. Первым делом посмотрим, выносились ли экспонаты в тот узкий круг, который только этим и занимается.
Павел Александрович Гейвандян считался в городе в некотором роде уникальным человеком. Он профессионально занимался живописью, неплохо писал, но подлинной его страстью и смыслом жизни было коллекционирование. Его квартира по интерьеру и богатству экспонатов превосходила некоторые известные музеи. Стены были увешаны иконами, картинами в тяжелых золоченых багетах, старинным оружием, два кресла и стол в стиле барокко украшали зал. А набору его инструментов позавидовал бы любой реставратор. Назаров часто бывал у Павла Александровича дома – иногда для того, чтобы получить бесценную профессиональную консультацию, а чаще – просто пообщаться. Вот и сейчас ему была необходима консультация, которую он мог получить только здесь.
Широкую дубовую дверь на звонок открыл сам Гейвандян.
- А, Зафар, дорогой, заходи, заходи, - широким жестом Павел Александрович пригласил гостя в зал. – Сюда, пожалуйста, - он указал на старинное кресло, сам сел напротив. – Ты как всегда по звонку. Прямо во входную дверь. Виски? Или мартини?
- Пал Саныч, я при исполнении, - отшутился Назаров.
- Что вы говорите?! Серьезно? Извините, господин полковник. А я налью себе.
По Гейвандяну никогда нельзя было понять, когда он шутит, а когда говорит серьезно, - так незаметно он стирал грани между дружеской беседой и официальным, или ироничным разговором. Павел Александрович взял массивный бокал специально для виски, положил в него четыре кубика льда, налил виски из граненой бутылки, немного перемешал, отпил глоток, и прищурившись, взглянул на гостя.
- Излагайте, господин полковник, я весь внимание. Что может сделать бедный художник для торжества справедливости?
- Пал Саныч, я знаю, вы за честные отношения среди коллекционеров…
- Голубчик, вы теряете свое время и занимаете моё. Излагайте суть, прошу вас.
- Есть сведения, что к нам попали экспонаты, украденные из Эрмитажа.
Павел Александрович поднял бокал, посмотрел на свет, немного помолчал, любуясь янтарным цветом виски, отпил ещё глоток, и заинтересованно спросил:
- Где они есть, эти сведения?
- Я ими располагаю.
- Как говорят в Одессе, от ваших слов делается сердцебиение. Но не в этом конкретном случае. Так вот, голубчик, послушайте, что я вам скажу: - храните крепко эти сведения у себя. Потому как я этими сведениями не располагаю.
- Может, вы слышали об экспонатах, или вам кто-нибудь предлагал их?
- Я повторяю вам, господин полковник, что я такими сведениями не располагаю.
- Пал Саныч, они попали к нам достаточно давно. Мне хотелось узнать, были ли хотя бы какие-то намеки на то, что хоть одна вещица у нас засветилась.
- Зафар, дорогой, не утруждай себя. – Павел Александрович перешел на серьезный тон, и игривость сошла с его лица. – Энное количество лет тому назад у меня были твои коллеги – правда, из другого ведомства. Их тоже интересовало то же самое. В отличие от тебя они искали те вещицы на моих стенах. Глупость! Вот что я тебе скажу, Зафар, - если бы кто-нибудь показал краешек хоть одной вещички из Эрмитажа хоть одному из тех, кто считает себя коллекционером здесь, у нас, или понимает в этом толк, я бы об этом знал. Я слышал от серьезных людей из Ленинграда - восемнадцать единиц хранения. И список у меня есть. Мне не тридцать лет. И даже не пятьдесят. Я занимаюсь коллекцией сорок четыре года. И горжусь, что у меня ни одной серой вещицы нет. И пока здесь со мной советуются, считаются, - не допущу, чтобы у кого-то они появились. Подведем черту, Зафар. Экспонатов из Эрмитажа у наших нет. И не было. Точка.
- Пал Саныч, если…
- Учитывая наши чрезвычайно теплые отношения, уверяю вас, господин полковник, что при малейшем шорохе на эту тему первым зазвонит ваш телефон.
- Спасибо, Пал Саныч.
- Зафар, в нашей среде с этим не шутят. Обещаю – о любых новостях на эту тему ты будешь знать первым, даю честное слово.
«Ну, вот и всё, - заключил Назаров, выходя от Гейвандяна, - версия тайника приобретает теперь зримые очертания. Тайник! Но где же он? Если о нем не знают антиквары, то должны знать другие. Что ж, зайдем с другого конца».
Он позвонил помощнику замминистра.
- Передайте своему шефу – завтра, в 10.00 мне нужен пропуск в седьмую колонию, - сказал Назаров.
Люди, не знакомые с жизнью закрытых учреждений, думают, что самый сведущий человек там – это начальник. Другие, которые сталкиваются с такими местами по работе, уверены, что там обо всем осведомлен заместитель начальника по оперативной части. И только настоящие профессионалы точно знают: в любой колонии любого режима самым осведомленным человеком является «дачник» - человек, раздающий «передачи с воли». Он поддерживает связь колонии с внешним миром. Всё – продукты, нелегальная переписка, курево, всякие другие запрещенные вещи проходят внутрь через «дачника». Поэтому «дачник» - это аристократ среди обитателей колонии, неприкосновенное лицо. И знает он обо всем и обо всех.
В седьмой колонии таким «дачником» был Рахим Туляганов – «расхититель социалистической собственности», осужденный на 15 лет, и вошедший в доверие как к администрации, так и к блатным. Поэтому Назаров попросил дежурного привести к нему Туляганова.
В специальный кабинет Туляганов вошел сам, без сопровождения, и сел не на табурет в углу комнаты, а на стул рядом с письменным столом. Положив на стол пухлую, ухоженную руку, с улыбкой спросил:
- Ну, чем обязан?
- Вы кто? – полюбопытствовал Назаров.
- А вы кто? – с той же ехидной улыбкой поинтересовался Туляганов.
Назаров некоторое время молча наблюдал за «дачником». Разжиревший на ворованных из передач продуктах, оставшийся без контроля администрации «зэк» обнаглел так, что позволяет себе так фамильярничать со следователем.
Он поднял трубку, и вошедшему дежурному офицеру отрывисто бросил:
- Выведите заключенного. Доложите начальнику колонии: полковник Назаров находится здесь по поручению заместителя министра. Приведите ко мне заключенного Туляганова в сопровождении конвоя. До этого объясните ему, как должен вести себя заключенный, вызванный на допрос.
Туляганов побледнел, как полотно. Он резко встал с места, закинул руки назад, и быстро вышел из кабинета. Через двадцать минут к Назарову, в сопровождении двух конвоиров, со сцепленными назад руками, вошел уже совсем другой человек. За это время он, кажется, постарел лет на десять, улыбка слетела с его лица, плечи опустились. От былой самоуверенности и развязности ничего не осталось. Видимо, объяснили ему его положение очень хорошо. Туляганов встал у дверей, и четко отрапортовал:
- Заключенный Туляганов Рахим, статья девяносто шестая Уголовного кодекса шестьдесят первого года, срок – пятнадцать лет, начало срока – десятого июня тысяча девятьсот … года, конец срока – десятого июня две тысячи… года, прибыл по вашему вызову, готов дать показания обо всех известных мне фактах.
- Садитесь, Туляганов, - глядя мимо, негромко сказал Назаров, и Туляганов сел на табурет в углу кабинета, но руки из-за спины не отпускал. - Можете идти, - Назаров отпустил конвой, и сел за стол.
- Так вот, заключенный Туляганов, - леденяще вежливо начал Назаров. – Я смотрю, администрация несколько ослабила режим содержания. Особенно это касается вас. Но, думаю, эта ошибка легко поправима. Мы постараемся, чтобы вас перевели в другую колонию с другим режимом. И, конечно, вас разместят подальше от места, где принимают передачи, и поближе к производственному блоку. Чтобы ваши руки кремом не пахли. Кроме всего этого, нужным людям будет сообщено, как исчезали продукты из передач, когда они проходили через вас. В общем, мы создадим вам такой душняк, что мало не покажется.
- Товарищ пол… - начал было Туляганов, но тут же осекся, и продолжил: - гражданин начальник, скажите, в чем я провинился – я готов сейчас же искупить вину! Мне всего полтора года осталось, гражданин начальник, вы меня извините, пожалуйста, я думал, вы на свидание пришли…
Туляганов полностью утратил контроль над собой. Его благополучное пребывание в колонии, с трудом достигнутое, грозило в одночасье рухнуть, и он опять превращался в простого «зэка» со всеми вытекающими последствиями. И всё зависело от одного телефонного звонка этого неизвестно откуда появившегося могущественного незнакомца. Он уже проклинал себя за вольность, которую допустил двадцать минут назад. С другой стороны, Туляганов настолько вошел в роль независимого человека, что уже почти забыл, что он находится в заключении в колонии строгого режима.
Назаров, внимательно наблюдавший за переменой состояния собеседника, вдруг как бы невзначай бросил:
- Ладно, Туляганов. Мне лично всё равно, как здесь администрация относится к заключенным. Если я получу нормальные ответы на свои вопросы, будем считать, что мы даже не встречались.
- Да, да, конечно! – искренне воскликнул Туляганов. – Я готов! Готов ответить на все вопросы!
Для него мрак неизвестности сменился лучиком надежды, и для того, чтобы лучик засветил поярче, он запросто был готов отдать полжизни.
- Слушайте внимательно. Меня интересуют сведения о краже из музея в Ленинграде девять лет назад. Любые сведения. В зависимости от ответа на этот вопрос мы подумаем, как с вами дальше быть. Если вы об этом не знаете, могу дать вам срок, чтобы вы всё разузнали.
- Так бы сразу и сказали, гражданин начальник! – обрадовался Туляганов. – Да совсем недавно по этому базару цинк из Крестов был. Я сам лично блатным ксивы передавал. Предъява была конкретная. Кто-то скрысятничал здесь по-крупному. Ему груз скинули из музея, как раз девять лет назад, а он концы наглухо закрыл. Тут такой кичман поднялся! На волю ксивы одна за другой летели. Видимо, серьезные люди этим занимались – ответы приходили с требованием – лично в руки. Прочитать такое невозможно – на перо можешь напороться. Поэтому чем всё это кончилось – я не знаю. Знаю только – здесь всем базаром рулил Баир. Он здесь среди блатных самый авторитетный…
- Баир – это Николай Панин? – спросил Назаров.
- Да, да, Панин, Панин, Коля Панин, точно. Его нужно дёрнуть, засадить в ШИЗО, потом поговорить...
Назаров посмотрел на трясущиеся руки Туляганова, испуганное досмерти лицо, бегающие глаза. Он выдал всё, что знал. Назаров сделал небольшую паузу, и с нескрываемой брезгливостью процедил сквозь зубы:
- Не учите меня. Свое мнение оставьте при себе. Я знаю свою работу.
- Э...э... извините, гражданин начальник... я это... не хотел...
Назаров поднял трубку, и распорядился:
- Уведите.
После Туляганова Назаров некоторое время побыл один. Вот и ниточка появилась, за которую сейчас нужно бережно ухватиться. А что здесь всё замыкается именно на Николае Панине - это очень хорошо. Николая Панина, известного в криминальной среде по кличке «Баир», несколько лет назад Назаров просто-таки спас от высшей меры наказания, доказав, что Панина, как нежелательного криминального авторитета, подставили «новые блатные».
- Ну, привет, Николай, - обратился Назаров к нему, когда конвоир ввел его в кабинет, и закрыл за собою дверь. – Садись.
- Да я уже вроде сижу... А как ты, гражданин начальник? – присев на табурет, спросил Баир. – Всё в крёстных ходишь? А то по зоне слух пошел, что тебя бортанули...
- Нет. Я на пенсию ушел. Сам ты как?
- Да, по-разному. Звоню по-тихому. Главное, хозяин не дергает, кумовья не гостят. И то хлеб.
- А что тогда "по-разному"?
- Да, зона уже не та. Фраеров стало навалом, понятки не те, блатарей по пальцам посчитать... Все жестокие стали, нервные. Чуть что - за перо хватаются.
- По воле затосковал, Панин. Сколько тебе осталось?
- Оно, конешно, на воле житуха куда красивше, чем в седьмой колонии, да куда денешься? А сколько осталось – все мои... Начальник, не гони пургу, зачем этот порожняк, в натуре? Ты, я думаю, не для того пришел, чтобы срок мне скостить? Раз ты на зоне нарисовался, тебе что-то нужно. Но, крестный, ты знаешь, хотя ты и в уважухе, лишнее с тобой никто из босяков базарить не будет. И Баир тоже.
- Ладно, Панин. Замнем для ясности. Я вот по какому делу. Мне знакомый коллекционер жалуется – шнифер какой-то его хату поднял. Всё бы ничего, он со стены что-то снял. Теперь мой знакомый концы не может найти.
- Слушай, начальник, я когда в деле, по стенам не смотрю. Меня больше рыжевьё интересует. Ну и бабки, конечно. Насчет других – ты правила знаешь.
- Знаю. Я и не говорю, что это твоя работа.
- Крёстный, я помню, ты правильный мужик, меня из хомута вытащил, из-под вышака увел. Что ты канаешь по бритве?
- Хорошо. Меня интересует цинк из Крестов. Насчет дела из музея. Если отмотать на червонец назад с сегодня.
- Раха, падла, скозлил…
- Туляганов здесь не причём. Мне об этом в другом месте сказали. Совсем другие люди. И попросили, чтобы я навел справки, что и как. Я не как крёстный к тебе пришел, а как человек к человеку. Следствие я не веду.
- Так бы и сказал… Однако, далеко залез, начальник. Но помню – подгоняли нам недавно ксиву из Крестов. Якобы здешние скрысили их груз. Такие предъявы – обычное дело, но тут серьезные люди спрашивали, кто зону с воли греет. На кону по этому базару было несколько лимонов. Ну, конечно, на зоне шухер поднялся, блатари начали шуметь… Короче, дошли до одного фраера. Кликуха – Хан. Начали разбираться – оказалось, что Хану уже галстук связали. Проверили, спросили тех, кто на воле. Ну, а с воли другую ксиву подогнали – действительно замочили Хана. Но не по этому базару. Говорили – за кидняк. Это было до цинка из Крестов.
- А сам-то знал этого фраера?
- Хана? Слыхал про такого. Блатарем он, конечно, не был, но жил по понятке... Я же сказал - его замочили, когда я уже здесь срок тянул. Восемь штук тому назад. И потом, ты же знаешь, начальник, я блатарь, а не мокрушник, и с ними не вожусь…
- Хорошо. За что Хана убили?
- За бабки. Он их кинуть собрался. А такие вещи даром не проходят.
- Кого - их?
- Беспредельщиков. Но не наших.
- Кто был на разборе?
- Какой разбор, крёстный! Они ему срок дали. Он не вложился. И связали ему галстук.
- Больше ничего?
- Это когда сам себе галстук завязываешь, начальник, он клёво смотрится. А когда тебе его вяжут, и тем более блатные, - обычно узел сильно затягивают. Поэтому после этого уже ничего не может быть.
- Точно?
- Слушай, крёстный, ты что, Баира не знаешь? Раз Баир говорит, - говорит дело. Здесь один пацан парится из тех, кто его мочил. Правда, по другому базару. От него вести: за бабки Хан попал.
- А насчет груза? По ксиве из Крестов?
- Груз, начальник, ушел вместе с Ханом. Скоро червонец стукнет – никакого шороха. Могила, одним словом.
- Хорошо. Последний вопрос. Кто поднял базар по музею? От кого ксивы из Крестов?
- Начальник, я и так многое тебе сказал. Последний вопрос не по понятиям.
- Ладно, Панин. Вопросов больше не имею.
- Гражданин начальник...
- Понял, Коля. Ты ничего не говорил, я ничего не слышал.
- Правильный ты мужик, Назаров, - впервые за встречу Панин назвал Назарова по фамилии. – Уважаю.
- Я надеюсь, что ты тоже ничего не слышал сегодня здесь, а, Коля? – улыбнувшись, вопросил Назаров.
- Обижаешь, крёстный… Могила, век воли не видать! - Панин выразительным жестом провел оттопыренным большим пальцем правой руки по горлу.
Назаров сигналом пригласил конвоира, который увел Панина.
Значит, экспонаты в криминальной среде не засветились. Ну что же, это тоже немало. А сейчас доведем сегодняшнее дело до конца, чтобы сюда не возвращаться. Нужны достоверные доказательства того, о чем здесь говорилось. А они здесь есть.
Он поднял трубку, и попросил дежурного офицера:
- Туляганова ко мне.
Через пять минут Туляганов, войдя в кабинет, стал опять рапортовать:
- Заключенный Туляганов Рахим, статья девяносто шестая…
- Садитесь, Туляганов, - прервал его Назаров. И когда тот сел на табурет, Назаров, подойдя к нему почти вплотную, вполголоса проговорил:
- Сейчас вы пойдете в каптерку, и принесете мне копии тех записок, которые вы передавали Баиру и которые передавал вам Баир.
- Гражданин начальник, у меня никаких записок нет, клянусь вам всеми…
- Вы меня или не расслышали, или не поняли, - также вполголоса повторил Назаров. – Пойдите в каптерку, и принесите мне записки. Поняли, или мне самому туда сходить? Учтите, если вы их не принесете, или я их после вас не найду, я сделаю всё, что обещал сделать. Это будет такое, что сказать противно.
Назаров вернулся к столу, посмотрел на бледное лицо Туляганова, трясущиеся руки, капли пота на его лбу, и чуть громче сказал:
- Я обещаю вам, что вообще забуду о вас, и кроме всего прочего, скажу вашему хозяину, что вы на своем месте. Конвой я не вызываю. Но чтобы через десять минут записки были у меня. На одиннадцатой минуте вам придет конец.
Туляганов быстро вышел из кабинета. Он вернулся через восемь минут: он задыхался, тяжело дышал, но, тем не менее, положил на стол зимнюю шапку, и тихо произнес:
- Отпорите козырек.
Назаров осторожно отпорол козырек шапки, и вынул оттуда листок ученической тетради с записью:
«Братва, на сходняке в Крестах был такой базар, что вашему блатарю передали груз чтобы концы загасить. Вестей от него давно нет. Похоже, у вас крыса. Груз большой, нас за него дергают. Разберитесь, груз нужно вернуть питерской братве. Шаман».
«Братва, мы нашли концы. Груз получил не блатарь, а мужик. Потом он фраернулся, и ему братва связала галстук. Груз ушел вместе с ним. Мы не при делах. Баир».
Назаров посмотрел на бледного Туляганова. Тот, уловив взгляд, быстро произнес:
- Это всё, что я успел, гражданин начальник, больше ничего, я больше не читал…
Назаров положил записку в карман, подошел к телефону, набрал номер, и сказал в трубку:
- Товарищ подполковник, это Назаров. Я закончил. Отметьте Туляганова – он мне хорошо помог.
Положив трубку, он вызвал конвой, и даже не взглянув на Туляганова, у которого повлажнели глаза, вышел из кабинета.
Из колонии Назаров заехал к заместителю министра. Тот, не выдержав, спросил сразу, в лоб:
- Ну, Назаров? Чем обрадуешь?
- Какой ты быстрый, - отшутился Назаров. – Но что-то вырисовывается. Поручи операм – пусть найдут дело по убийству человека по кличке «Хан», имевшего контакты с криминальной средой. Это примерно восемь лет тому назад.
- Подожди, подожди, - оживился замминистра. – Хан, говоришь? Я помню это дело – я тогда в управлении по тяжким преступлениям работал. Его задушили, кажется. А фамилия его – Бурханов. Бурханов Алихон.
- Фамилии его не знаю, но кличка – «Хан». А насчёт задушили - да, «связали галстук». Блатные.
Назаров вынул из кармана листок, взятый у Туляганова, и протянул собеседнику. Взглянув на листок, собеседник, широко улыбнувшись, сказал:
- Я же говорил, Зафар, это дело для тебя! Молодчина! Уже нашел концы! Точно! Но причем здесь Хан? Он, кажется, лесом торговал. И убили его за невыплату денег по полученным лесоматериалам. И об экспонатах там вообще никакой речи не было…
- Радоваться рано ещё. Ничего пока не могу сказать. Надо дело изучить. Пусть твой помощник привезет его мне.
Вечером помощник привез домой к Назарову два увесистых тома дела по убийству Бурханова.
Назаров зашел в кабинет, плотно закрыл дверь, включил настольную лампу, и внимательно начал читать дело.
Нет ничего утомительнее чтения старых дел, когда конечный результат уже известен. Всё равно, когда читаешь детектив, заранее зная, кто убийца.
Сначала Назаров бегло пролистал оба тома. Ничего интересного. Протоколы, экспертизы, справки, постановления… Он отложил дело, вышел на веранду и открыл окно. Тихая теплая ночь, напоенная ароматами позднего апреля, внесла в веранду благоухание цветущей черешни.
Конечно, в этом деле про экспонаты ничего нет. Но здесь есть бесценная на сегодня информация о связях Бурханова. Вот где может быть та крупица информации, которую нигде в другом месте не найти.
Назаров вернулся в кабинет, и уже внимательно стал читать протоколы. И буквально через полчаса он наткнулся в одном из протоколов на слово «художник».
Из протокола допроса свидетеля Юрасова Анатолия Павловича.
«Юрасов: я работаю художником в Художественном фонде 24 года. Это моя основная профессия и работа. Занимаюсь живописью, в основном пишу маслом на холсте.
Вопрос: Были ли вы знакомы с Бурхановым Алихоном?
Ответ: Да, я знал его очень хорошо. Он работал плотником, и я заказывал ему подрамники и багеты для своих картин. Нужно сказать, что Бурханов был очень хорошим плотником, и все заказы исполнял в срок. Он мог подобрать нужный сорт дерева для багета. А это очень важно. Поэтому мы были с ним в хороших отношениях.
Вопрос: Вы знаете, что с ним случилось?
Ответ: Конечно, знаю. В последнее время он не плотничал, а торговал лесом. Говорили, что он не смог вернуть деньги за полученный лес, и его убили кредиторы. А кто, как – мне не известно.
Вопрос: Если вы были в хороших отношениях, может, он говорил вам, что у него трудности, или ему угрожают?
Ответ: Нет, о трудностях и угрозах я от него не слышал. Наоборот, в последнее время он разбогател, и как все быстро разбогатевшие, стал интересоваться живописью. У многих новых богачей есть деньги, но зачастую они не смыслят в искусстве. А Бурханов кое-что понимал – недаром он двадцать лет общался с художниками, выполняя их заказы. Как-то он показал мне репродукцию работы Сезанна «Гора Сент-Виктуар». Это одна из последних работ Сезанна. Очень красивый пейзаж Прованса с вершиной Сент-Виктуар. Сезанн к этому времени был виртуозом живописи. Он настолько четко и красиво ложил краски на холст, что пейзаж «дышал», придавая ему особое очарование. Бурханов спросил меня, можно ли скопировать картину. Я засмеялся, и сказал, что для этого нужно родиться Сезанном. Тогда он спросил, сколько может стоить эта картина. Я ему ответил, что любая работа Сезанна стоит целого состояния».
Назаров отложил том, вынул из папки список похищенных экспонатов. Под номером «7» в списке было отмечено:
«Поль Сезанн. «Гора Сент-Виктуар с большой сосной». Холст, масло. 72х88».
Итак, что же мы имеем?
Мы имеем Бурханова Алихона, со средним специальным образованием, хорошего плотника, неожиданно разбогатевшего на спекулятивных операциях с лесом. Характеризовался с одной стороны как нувориш, интересующийся живописью, с другой - как дерзкий, в то же время очень хитрый и изворотливый человек. Имел контакты с криминальной средой, там был известен по кличке «Хан», хотя в тюрьме не сидел. При этом он интересуется французским импрессионизмом, пытается узнать стоимость одной из похищенных картин. Убит после криминальной разборки. Семья живет в доме на окраине Душанбе, построенном им незадолго до смерти.
Что из этого следует?
Первое. Ценности до сих пор здесь. Это точно. Известия из Крестов по поводу экспонатов – это очень и очень серьезно. В блатном мире сведения чрезвычайно достоверные. И не зря Хан с Юрасовым по поводу Сезанна такие разговоры вел. В такие совпадения верится с трудом. Конечно, экспонаты не у Хана дома – для нормального хранения восемнадцати экспонатов нужна, по крайней мере, небольшая комната. Те, кто искал ценности, за десять лет мимо неё не прошли бы.
Второе. Об их местонахождении никто не знает.
Третье. Можно с высокой вероятностью предположить, что в доме Хана имеются какие-то наводки на место тайника.
В общем, не густо. Но уже и не так пусто, как в начале.
Назаров взял телефон и набрал номер Абдусаломова.
- Насимджон, привет!
- Добрый вечер, Зафар-ака, - послышалось на том конце провода. – Я так и знал, что вы позвоните. В прокуратуре такой шум поднялся – замминистра прокурору звонил, просил меня от дел освободить. Какое-то там дело важное с вами вместе...
- Нет, Насимджон. Ничего такого. Ты подготовь завтра материалы на осмотр и обыск дома Бурхановых. Это на Зарафшоне, дом 26.
На следующий день Насим, оформив все необходимые документы для осмотра дома Бурханова, и получив санкцию на обыск, выехал с Назаровым на окраину Душанбе, где был расположен дом.
Ворота открыла дочь Бурханова, молодая женщина. Абдусаломов, вежливо представившись, объяснил цели визита, и показал женщине ордер на обыск. Она не удивилась и не изменилась – такие визиты, видимо, для неё стали привычными. Взглянув на ордер, она пропустила незваных гостей во двор. Назаров с Насимом оказались во дворе большого двухэтажного дома. Пройдя через двор, они через большие, с красивым орнаментом двустворчатые двери вошли в большую прихожую. Из прихожей на второй этаж вела красивая узорная лестница.
- Это отец делал сам своими руками, - гордо, в то же время грустно сказала дочь. – Вот, после него осталась…
Назаров с интересом рассматривал дом. Походил по двору, поднялся на второй этаж. Там он остановился, внимательно рассматривая опору перил. Наконец, видимо, он нашел, что искал: взяв ключи от машины, острым концом сильно нажал на шляпку гвоздя, вбитого на тыльной стороне опоры. В пространстве между опорой и перилами неслышно откинулась крышка небольшого тайника. Заглянув в тайник, Назаров вынул оттуда четыре фотографии, две долговые расписки и письмо. На трех фотографиях было изображение природы – снимки были сделаны в горах, скорее всего в ущелье. На четвертом Хан был снят с незнакомым мужчиной.
Бегло посмотрев найденное, он обратился к дочери Бурханова, показывая ей фотографию отца:
- А кто этот человек, вы его знаете? – он показал на мужчину, снятого рядом с Ханом.
Мельком взглянув на фотографию, она ответила:
- Нет, его я не знаю. Помню, лет пять-шесть тому назад он раза два приходил к нам, а кто он, как зовут – не знаю. Тогда к нам много приходило людей…
- А другие фотографии отца у вас сохранились?
- Да, целых четыре альбома.
- И где они?
- Внизу, в комнате, где папа жил.
Назаров спустился вниз, и внимательно рассмотрел все четыре альбома. Ни той природы, ни того человека, кто рядом с Бурхановым на фотографии из тайника, ни на одной фотографии альбомов нет.
Больше Назаров ничего искать не стал. Взяв всё, что лежало в тайнике, и оформив документы, Назаров с Абдусаломовым вышли на улицу. Увлеченные беседой и подходя к машине, они не заметили, как в руках мужчины, сидящего в салоне другой машины в начале улицы, дважды щелкнул затвор фотоаппарата.
Когда Назаров выехал из Зарафшона на главную дорогу, Насим поинтересовался:
- Зафар-ака, а как вы про тайник узнали?
- Криминалистику учить надо, - шутливо-назидательно ответил Назаров. – Там раздел есть, «психология обыска» называется. Хан кем был? Плотником. Что лучше всего умеет? Работать с деревом. Вот и спрятал в дереве.
- А вот, скажем, врач? Где он спрячет?
- Врач, скорее всего, закопает… А вот у ювелира одного бриллиант искали целый год. Пять раз обыскивали, по три-четыре дня. Бриллиант был крупный, тридцать карат весом. Точно знали, что камень у него. А найти не могли…
- Ну, о том, кто всё-таки его нашел, я догадываюсь. А как вы нашли? И где?
- Я когда дело получил, не читать его начал, а рассматривать фотографии. Долго смотрел – где же ювелир мог спрятать камень, да так, что его никак нельзя найти? И обратил внимание на большую старинную люстру. В старинных люстрах тоже есть полости, где можно крупный камень спрятать. Но он ювелир, а не мастер по ремонту люстр. Ювелир! И меня осенила догадка. Я приехал к нему с санкцией на обыск, и начал с этой люстры. Она висела у него в зале. Кто будет искать то, что лежит на виду? Я забрался на лестницу, и начал по одному перебирать хрустальные подвески. Одна из них оказалась бриллиантовой. Ювелир сделал огранку камня так, что он стал точной копией подвесок, и повесил камень вместе с другими хрустальными подвесками на люстру. Бриллиант на первый взгляд мало чем отличается от хрусталя. Для непосвященных, конечно. А огранка так мастерски была сделана, что пока я не провел камнем по стеклу, я так и не отличил его от других подвесок.
- Здорово… - восхищенно сказал Насим.
- Да ничего такого, - возразил Назаров. – Вот, Хана тоже обыскивали три раза. А на гвоздь в опоре перил никто внимания не обратил. А хороший плотник, между прочим, никогда детали гвоздями крепить не будет.
Вернувшись в город, Назаров попрощался с Насимом и поехал домой. Поздно вечером, когда все уже легли, он перешел в кабинет, и стал внимательно изучать содержимое тайника.
Долговые расписки были на имя Хана – деньги по ним он так и не получил. Это можно сразу исключить – они к экспонатам отношения не имеют.
Письмо было написано неким Карим-ака из кишлака Тунихарв и было адресовано Хану.
«Ассалому алейкум, дорогой брат!
Сообщаю тебе, что мы здесь все живы и здоровы, чего тебе тоже желаем. Погода у нас в горах была раньше хорошая, но в этом году зачастили дожди, и у нас дома даже крыша стала протекать. Поэтому я недавно починил крышу. Пока чинил, один палас промок, потом я его долго сушил. Но крыша всё равно плохая, поэтому я купил дом у соседа, тот, который ты хотел купить. Сейчас мы живем в новом доме, там нам всем хорошо, просторно и тепло. Всегда рады тебя видеть, уже соскучились. Передавай привет детям, родственникам и друзьям. Твой брат Карим».
Назаров не сомневался – письмо, имеет отношение к экспонатам. Но какое? А то, что Карим не брат Хану – это понятно. Обращение «Брат» - это только формула вежливости. Если в письме есть другой смысл, то он пока не доступен – слишком мало информации. А этот, кто на фотографии рядом с Ханом? Почему именно этот снимок Хан спрятал в тайник?
Может, есть смысл детально поговорить с дочерью Хана? Может, она вспомнит, кто этот таинственный незнакомец, чье лицо Хан спрятал в тайник? Ведь не просто так он положил туда фотографию… А кто этот Карим, который сообщает о таком пустяке, как промокший палас, и это письмо прячется в тайник? Может, она о нем вспомнит?
Назаров вспомнил дочь Бурханова, её недобрые взгляды при осмотре дома, короткие и однозначно отрицательные ответы на его вопросы.
Собственно, ничего другого от этой женщины нельзя ожидать. Если она даже и знает этих людей, всё равно ничего не скажет. Кому понравится, когда память покойного отца постоянно тревожат люди в погонах?
Нет. Это не тот случай, когда умозаключения можно строить на такой зыбкой почве, как свидетельские показания. Тут нужны факты. Константы, не подверженные корреляции, как выражаются математики.
Тогда может поискать этого незнакомца?
Нет, это тоже не путь. Если допустить, что кто-либо знал о тайнике, экспонатов давно уже не было бы. Возможно, этот незнакомец знает о ценностях. Но тайник знал только Хан. Может, ещё один человек, но не незнакомец на фотографии. И всё. Поэтому никто до экспонатов ещё не добрался.
Он позвонил помощнику замминистра.
- Мне завтра нужна первоначальная запись о месте рождения Бурханова. Это можно найти в Управлении актов гражданского состояния.
Уже утром следующего дня помощник позвонил ему в дверь и передал выписку из акта, на которой Назаров прочитал: « Бурханов Алихон, 1956 года рождения, родился в кишлаке Явроз сельсовета Ромит Орджоникидзеабадского района».
Явроз. Что же, отлично. Явроз – это здорово. Значит, первые шаги сделаны в правильном направлении.
Раз в месяц Назаров посещал художественный салон. Это было его давней привычкой – он любил картины, неплохо разбирался в живописи. И потом, это как-то отвлекало его от напряженной умственной работы.
Поднявшись на второй этаж, он остановился у одной из новых картин – пейзажа с видом на север.
Пейзаж был великолепен. Это была поздняя весна – природа уже отошла от зимних холодов, на предгорьях лежал огромный ковер из красных маков, в горах снег уже почти растаял, и поток воды, набирая силу, стремился в долину; огромный, раскидистый клен покрылся листвой, но горячее дыхание знойного лета ещё не тронуло его.
Это было мастерское сочетание света и цвета – всё пространство картины было наполнено светом и цвета, яркие, насыщенные, играли на солнце, выделяя каждую деталь. Передний план был исполнен с фотографической точностью – стебельки трав, мелкий щебень на тропинке, особенно камень, лежащий неподалеку от огромного клена. Камень был большой, и видна была каждая его щербинка.
Любуясь картиной, Назаров вспомнил знакомого художника – импрессиониста. «Зачем в картине мелкие детали? – спрашивал он. – Зачем изображать каждую ветку дерева? Каждый лепесток розы? Для этого есть фотография. Реализм давно вышел из моды. Я изображаю мысль, настроение, даже звук». Он показывал Назарову свои картины – это были сплошные линии, треугольники, контуры каких-то фантастических существ. «Мир есть симметрия, - спорил с ним Назаров. – Симметрия – это порядок. Природа симметрична во всем. Твои вещи асимметричны, это вызов природе». Воспитанный на традициях реализма, он не понимал эти картины. Его тянуло к таким пейзажам, где всё было видно, где природа улыбалась ему, куда хотелось пойти, где хотелось побывать.
Но в этой картине настолько все было предметно детализировано, что у Назарова складывалось впечатление: – где-то он раньше эту местность видел. Или там был. Что-то было в картине знакомо.
- Вам понравилось? – спросила Назарова подошедшая девушка – экскурсовод из художественного салона. – Да, это, несомненно, талантливая работа. Это Хафизов, наш устод, признанный мастер пейзажа. Он сейчас как раз привез несколько своих новых работ.
Минуту спустя к Назарову подошел невысокого роста, седовласый, с живой мимикой и немного сощуренными глазами устод Хафизов. Назаров, искренне восхищаясь картиной, спросил, где он отыскал такое красивое место.
- Я хорошо помню это место, - ответил художник. – Я там был на пленэре. Это Тунихарв, недалеко от Явроза, в сторону Рамитского ущелья.
Назаров перевел взгляд на картину. Казалось, он что-то вспомнил. Стараясь не выдать волнение, Назаров перевел разговор на другие картины. Затем снова обратился к Хафизову:
- Я помню эти места… Раньше мы часто там бывали. Вы, наверное, тоже выезжали на отдых?
- Нет, меня туда привез один человек, - ответил Хафизов. – Он мне заказал этот вид. Но пока я закончил картину, его не стало.
Назаров вежливо попрощался с Хафизовым, и, выйдя из салона, сел в машину. И поскольку художественный салон находился в здании у оживленного перекрестка в центре города, он не обратил внимания на припаркованную на противоположной стороне улицы машину и двух мужчин, находящихся в салоне этой машины, внимательно наблюдающих за ним. После того, как Назаров отъехал, один из них, русоволосый человек, сидящий на заднем сиденье, вынул из кармана две фотографии, и посмотрев на них, сказал водителю:
- Это тот же, кто был у Хана дома.
- Да, - коротко ответил водитель.
- Ты узнал, кто он?
- Полковник в отставке.
- Почему он ковыряется в деле?
- Не знаю.
- А здесь что он делает?
- Я же говорил – Хан возил художника в горы, куда-то недалеко, рядом. Может, он уже узнал, куда именно.
- Что это нам дает?
- Может, ничего. А может, пофартит…
Русоволосый спрятал фотографии в карман, и помолчав недолго, распорядился:
- Не теряй его из виду.
И выйдя из машины, со скучающим видом вошел в салон.
Приехав в прокуратуру к Абдусаломову, Назаров застал его в кабинете.
- Насимджон, - обратился к нему Назаров, - возьми сейчас фотографию Бурханова, поезжай в художественный салон, и покажи её художнику Хафизову. По-моему, он должен его знать.
- Хан и искусство? Это что-то несовместимое, вам не кажется, Зафар-ака? – удивился Насим.
- Ты покажи. Увидишь потом совместимость. Позвони мне потом.
Насим позвонил поздно вечером.
- Вы как в воду глядели Зафар-ака, - передал он. – Это Хан заказал ему тот пейзаж в салоне. Выкупить просто не успел – убили его…
После недолгого молчания Назаров весёлым голосом предложил:
- А давай мы с тобой поедем в горы, а, Насимджон? Отдохнем, свежим воздухом подышим… Когда я был ещё молодым следователем, я каждое Первое мая выезжал в Рамитское ущелье – там такие места, тюльпаны! Поедешь?
- Конечно поеду, Зафар Низомович, - польщенный таким предложением, с радостью согласился Насим.
На следующий день, рано утром Назаров с Насимом отправились в сторону Рамитского ущелья. Проехав Явроз, Назаров остановил машину возле чайханы маленького кишлака Тунихарв, в котором едва насчитывались двадцать дворов.
Утро было превосходное – свежее, бодрящее, и вид – замечательный. Утренняя дымка разошлась, и горы стали как будто ближе; на светло-синем небе не было ни единого облачка; на ветках огромного орешника лучи раннего солнца согревали остатки росы – неизменной спутницы утренней зари. В воздухе та свежесть, что бывает только ранним весенним утром. На горизонте виднелись ряды тополей с уже позеленевшей листвой; слабый запах апрельских садов, когда цветет абрикос, придавал утру особую прелесть. По речке, в сторону долины, набирая силу, несся прозрачный ледяной поток, а в лицо сверху, с гор, тянуло тонким и свежим снеговым ветром.
Путники зашли в чайхану и сели у стены. Гостей ещё не было; чайханщик встретил их с особым приветом, как самых первых, ранних гостей, сделавших почин его торговле: подал душистого чаю, заставил пересесть на мягкую курпачу, принес круглые подушки.
Через некоторое время в чайхану вошли трое пожилых людей – местные завсегдатаи чайханы. Из-за тесноты, они сели почти рядом с первыми гостями. Поздоровавшись, Назаров протянул первому из них пиалу с чаем, звеня по ней ногтем в знак приглашения.
Поблагодарив, старик взял пиалу из рук Назарова и сказал:
- Я заметил, сын мой, что ты одет не для гор. Твоя машина стоит уже лицом в сторону долины, значит, выше ты не поедешь. И если ранним утром ты остановился у нас в чайхане, у тебя есть какое-то дело к нам. Говори, сын мой, мы готовы тебе помочь. А то просидишь здесь до полудня.
Пораженный такой проницательностью старика, делавшего выводы из таких мелочей, Назаров сразу перешел к делу.
- Ты прав, почтенный. Мы действительно приехали сюда по делу. Мы ищем Карим-ака, если такой здесь есть.
- В Тунихарве несколько человек зовутся Каримами, - продолжил беседу старик. – Кого из них ты ищешь?
Назаров опешил. В самом деле, какой Карим им нужен?
- Я вижу, сын мой, ты в затруднении, - улыбнулся старик. – Тогда слушай меня. Я расскажу тебе обо всех Каримах Тунихарва. Может, ты кого и узнаешь.
Первый из них – Карим-полвон. Раньше, в молодости, он боролся, гуштингиром был. Сейчас остепенился, дома сидит, иногда вот сюда, в чайхану выходит.
Второй Карим – это Карим-золотой. Он ещё двадцать лет назад себе золотой зуб вставил. С тех пор его так и зовут – Карим-золотой.
Третий – это Карим-мастчохи. Он родом из кишлака Мастчох, но поселился здесь давно. Эти люди в возрасте, много раз бывали в долине, много видели… Ну, а Каримы, которым ещё нет двадцати лет, тебя конечно не интересуют, правда?
- Ты прав, почтенный, - улыбнулся Назаров, внимательно слушавший старика, и протянул ему пиалу со свежим чаем.
- А Карими яврози у вас случайно не живет? – вмешался в разговор Насим.
Старик неодобрительно посмотрел в сторону Насима. В обычаях горцев не принято младшим вмешиваться в разговор старших.
- Извини, почтенный, - поправил Насима Назаров. – Может, ещё какой Карим живет в Тунихарве? Родом из Явроза?
- Карим из Явроза действительно жил в этом кишлаке, - продолжил беседу старик. Взяв пиалу из рук Назарова, он отпил глоток. – Только звали его Карим-зона. Он всю жизнь жил на той стороне реки и сторожил зону отдыха.
- Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени, почтенный?
- На ту сторону вел только один висячий мост, который уже обветшал. И года четыре тому назад Карим сорвался с этого моста и утонул в реке. Пожилой уже был, мир ему!
Услышав это, Назаров провел ладонями по лицу, повторив: «Мир ему!», затем спросил:
- А семья его где живет?
- В последнее время у него никого не осталось. Один он жил, светлая ему память!
- И что, неужели у него никого не осталось?
- В Душанбе, говорят, у него дальний родственник жил, Алихон. Но говорят, и он умер, мир ему!
Назаров, в принципе не рассчитывавший на такую удачу, тем не менее, не стал прерывать разговор. Степенно допил с собеседниками чай, пожелал им здоровья, потом попросил у старика разрешения закончить трапезу.
- А сейчас можно пройти в зону отдыха?
- Да, только покрепче держитесь за канаты.
Попрощавшись, Назаров и Насим вышли из чайханы. Потом они спустились к речке, где Назаров, оставив Насима, перешел по висячему мостику на другой берег. Он вошел в зону отдыха, которая уже давно была заброшена, долго ходил там, потом подошел к отдельному домику у огромного клёна. Отбив заржавевший замок, он вошел внутрь помещения, где на стене увидел вмонтированный водопроводный кран. Выйдя на улицу, он поднялся на холм, примыкающий к домику, и внимательно стал рассматривать почву под ногами. Наконец он нашел, что искал: взяв лопату, он расчистил грунт, под которым оказалась крышка люка цистерны. Замок на крышке проржавел: Назаров сбил его и открыл люк. Утренние лучи солнца осветили дно цистерны, и в отблеске этих лучей Назаров увидел золотую вазу.
Он закрыл люк, спустился с холма, и направился, было, к берегу, как услышал сзади негромкий, но твердый голос:
- Стоять! Не двигаться!
Назаров остановился.
А вот это он не учел. А ведь замминистра предупреждал: «Кто-то начал поиски…»
Он повернул голову. В трех шагах от него стояли двое мужчин. Видимо, они прятались всё это время за кленом; один из них держал в вытянутой правой руке пистолет, направленный на Назарова.
Как всякий высококлассный профессионал, в минуты умственного напряжения и опасности Назаров мог полностью отключить эмоции. Оставались только логика, холодный расчет, основанный на предугадывании действий противника.
«Приезжий, - моментально определил Назаров, мельком взглянув на человека с пистолетом. – Русые волосы, светлая кожа… А этот, - Назаров перевел взгляд на второго, – местный, проводник, но не горец… Из Душанбе, наверное, из бывшего окружения Хана…».
Тренированная память мгновенно воспроизвела фотографию из тайника Хана – этот, второй, стоял на той фотографии рядом с Ханом. Правда, тогда он был помоложе…
- Ну что, вещички на месте? – спросил мужчина с пистолетом.
Назаров промолчал.
- Вам отсюда не выбраться, - после небольшой паузы спокойно сказал он. - На том берегу меня ждет следователь. Он поднимет тревогу.
- Значит, на месте, - сделал вывод мужчина. Потом добавил: - Шум он не поднимет, - он шагнул в сторону Назарова. – За нас не волнуйся. Мы в горы уйдем. – Он оглянулся по сторонам, и, чуть помедлив, приказал: - Шагай в домик.
Обратившись к спутнику, он сказал:
- Мирзо, жди меня здесь. Следи за мостиком.
- Юра, а что, если… - хотел, было, спросить Мирзо, но Юра оборвал его:
- Если что – сразу ко мне.
«- Стрелять он не будет, - подумал Назаров. – Тут такое эхо – услышат за три километра. Нет, стрелять он не будет. Разве что в домике, и то вряд ли… Шум им ни к чему».
- Как вы здесь оказались? – спросил Назаров, медленно шагая к домику.
- С вами, господин полковник, как же ещё, - насмешливо ответил Юра, следуя за ним. – Мы вас у Хана засекли. Потом в салоне… И пока вы сегодня чай пили в чайхане, мы мостик перешли.
«- Логично, - подумал Назаров. – Хорошо, когда кто-то за тебя думает».
Он взглянул на дверь домика. Дверь открывалась вовнутрь. Краем глаза он заметил – его сопровождающий всё ещё держал пистолет в вытянутой руке. Назаров заставил ощутить себя сжатой пружиной. У него есть несколько секунд.
«- Это ты сглупил, что даешь время на раздумье, - мысленно обратился Назаров к Юре. – Никогда не надо давать время на раздумье, ведя человека на расстрел».
Он вошел в домик и молниеносно закрыл дверь; рука Юры, оказавшись зажатой дверью и косяком, от удара выронила пистолет. Назаров так же быстро рванул дверь на себя, и резко, полукорпусом ударил Юру в сплетение. И когда тот, охнув, согнулся, Назаров в прыжке нанес ему страшной силы удар ногой в грудь. Юру развернуло, он отлетел от двери метра на три, и грохнулся на землю.
Это произошло буквально за две-три секунды; но Мирзо, видимо, чуткий к опасностям, увидев отлетевшего в сторону Юру, не растерялся. Резким движением он вытащил из-за пазухи остро отточенный нож, и одним прыжком оказался напротив Назарова, в позиции, с распахнутыми руками и чуть полусогнутыми ногами – готовый нанести смертельный удар.
«Используйте инерцию противника…» - промелькнуло в голове у Назарова наставление тренера по рукопашному бою. Он сделал ложный выпад, и когда Мирзо бросился на него с ножом в вытянутой руке, сдвинул корпус влево, схватил руку за запястье и резко вывернул её. Лезвие ножа наполовину вонзилось в тело нападавшего. Назаров, оттолкнув его, с разворота ударил ногой в коленный сустав. Послышался характерный хруст ломающейся кости, и Мирзо, вскинув руки, рухнул, как подкошенный.
Назаров вернулся в домик, поднял пистолет, вышел на поляну, и дважды выстрелил в воздух. Увидев подбежавшего к берегу Насима, он крикнул:
- Бегом сюда! Возьми ещё пару человек из кишлака - тут ещё гости!
Потом вынул мобильный телефон, и позвонил в Душанбе, заместителю министра.
- Что киснешь весной в кабинете? Давай, приезжай в Рамит, к Тунихарву, - тут такая красота!
Замминистра, занятый разговором, резко начал:
- Какая весна, какой Туни...
И тут, видимо, по интонационным оттенкам назаровского предложения поняв, что Назаров всё-таки завершил операцию "Клад", воскликнул:
- Жди! Через полчаса!
Через два дня, утром, в кабинете заместителя министра собрались пятеро: сам хозяин кабинета, Назаров, Абдусаломов, сотрудник Эрмитажа, приехавший за экспонатами и представитель посольства.
Замминистра в нарочито деловой, официальной обстановке передал ценности сотруднику Эрмитажа. Когда формальности были закончены, сотрудник, пожилой мужчина в старомодном пиджаке, сияя от радости, долго тряс руку заместителю министра.
- Вы не представляете, какие ценности вы возвратили в музей. Что такое дневной свет? Его оцениваешь, когда престаешь видеть. Что такое шум дождя? Его оцениваешь, когда перестаешь слышать. Эти экспонаты стоят примерно столько же, сколько и дневной свет.
Замминистра дождался, когда он закончит, и, обратившись ко всем, сказал:
- В том, что мы сегодня возвращаем Эрмитажу похищенные экспонаты, мы должны благодарить только одного человека, - он жестом показал на Назарова. – Это полностью его заслуга. Я думаю, всем будет очень интересно узнать, как полковник Зафар Низомович Назаров нашел ценности, считавшиеся безвозвратно потерянными.
Назаров, одетый по этому случаю в щегольской, отлично подогнанный парадный полковничий мундир, немного смущаясь, удобнее сел и начал:
- В принципе, раскрытие преступления – это борьба. Борьба интеллектов, умов. Сначала мне нужно было выяснить, кому же переданы экспонаты. И в моем поле зрения оказался Бурханов. И когда я узнал, что он интересуется стоимостью одной из похищенных картин, я сделал вывод: экспонаты у него. В самом деле, такие вещи не передают кому попало – нужно, чтобы человек имел хоть какое-то представление о ценностях, которые ему передаются на хранение. С другой стороны, классические методы расследования – сбор максимального количества следов и поиски мотивов здесь были не применимы. Понятно было только одно: экспонаты находятся здесь, и они спрятаны в тайнике. Мне предстояло на основании той крупицы данных, которую мне передали, построить логическую цепочку и прийти к этому тайнику. Вначале ничего такого, чтобы дало хоть какую-то ниточку к этому тайнику, не было. Хотя… Хотя было одно обстоятельство - Хан раньше работал плотником, и по отзывам – хорошим плотником.
Спрятать, как правило, намного легче, чем найти. Выбирая место и способ укрытия, человек решает своеобразную творческую задачу, оперируя знакомыми образами и представлениями, используя свои знания, опыт и воображение. И пряча что-нибудь, он, как правило, использует ранее освоенные приёмы и умения. Я рассказывал Абдусаломову, как нашел бриллиант у ювелира среди подвесок его люстры, - он огранил бриллиант так мастерски, что камень ничем не отличался от других подвесок. И никто это не заметил. Вот и Хан, если спрятал что-то, то обязательно в дереве, деревянных изделиях, возможно ещё и с отсеками. Но экспонаты он так не мог прятать. С другой стороны, зная, что те, кто будет по роду службы искать экспонаты, по-своему настойчивы, и обладают всеми познаниями, чтобы отыскать похищенное, Хан, конечно, не стал держать их дома. Дома он, я думал, держит только ориентиры тайника. И поэтому я решил, что начну с дома, где жил Хан.
Когда мы с Абдусаломовым пришли к Хану домой, меня больше всего заинтересовала деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Она была сделана действительно красиво и добротно. Но меня интересовала не красота лестницы: я искал тайник, и эта лестница наводила на определенные мысли. Чем она не место для тайника? Нет, не для ценностей Эрмитажа, а вообще. Должен же Хан сделать его! Всё остальное можно продать, а лестницу не продашь, если только вместе с домом. Поэтому я стал внимательно рассматривать лестницу. Тайник, если он есть, должен быть доступным.
На тыльной стороне угловой опоры для перил, внизу, я увидел шляпку гвоздя. Интересно. Нигде в другом месте гвоздей нет, только здесь. Кому понадобилось вбивать гвоздь в таком месте, да ещё тщательно замазывать его лаком, чтобы он не был заметен? Какой это плотник, если крепит детали гвоздями, да еще в таком месте? Это же человек делал для себя, не торопился, делал на совесть. Если он допустил брак, можно было бы эту деталь заменить. А он гвоздем забил. Интересно. Поэтому я решил, что тайник здесь. И действительно, шляпка гвоздя была кнопкой для открывания дверцы тайника.
То, что мы нашли в тайнике, на первый взгляд ничего не сообщало о похищенных экспонатах. Долговые расписки были на имя Хана – деньги по ним он так и не получил. Расписки о ценностях Эрмитажа ничего не говорили.
Письмо, найденное в тайнике, на первый взгляд никакого интереса не представляло. Знакомый человек из кишлака Тунихарв сообщал, что он жив – здоров, интересовался у Хана тем же, в конце передавал обычные приветы близкой и дальней родне. Обычное дело. Сколько таких писем проходит через почту! Но это письмо было бережно сохранено, сохранено с предосторожностями, в специально оборудованном тайнике, и одно только это свидетельствовало о том, что у письма есть другой, тайный смысл.
В тайнике мы нашли ещё и фотографии. На трех фотографиях было изображение природы. Если это и имело отношение к ценностям, то в какой степени – нужно было ещё определять. А на одной фотографии Хан был снят с незнакомцем. Тогда я подумал, что в данном случае человеческий фактор не поможет.
На этом мои суждения вошли в тупик. Я был уверен, что Хан спрятал экспонаты, во-первых, далеко от города; во-вторых, - в надежном и труднодоступном месте; и, в-третьих, дома он должен держать какие-то ориентиры, могущие напомнить о месте нахождения тайника. Но то, что мы нашли в тайнике, об этом, на первый взгляд, не свидетельствовало. Толчком для нахождения тайника для меня послужила картина Хафизова в художественном салоне. Она напомнила мне одну из фотографий, которую мы нашли в тайнике дома у Хана. На картине были нарисованы снежные вершины. На снимке было сфотографировано примерно то же место. А когда Хафизов сказал, что это место в Тунихарве – меня как током ударило. Тунихарв! Это же рядом кишлаком Явроз, где Хан родился! А где можно найти верного человека, кроме как не в своем родном кишлаке? И ведь письмо из тайника послано из Тунихарва! А картина – почти копия одной из фотографий из тайника Хана! Теперь я знал, почему фотографий три. Горы в Рамитском ущелье тянутся с востока на запад. На первой фотографии были сняты снежные вершины – следовательно, это вид на север, как на картине Хафизова. На второй фотографии был снимок сужающегося ущелья – это вид на восток. Третья фотография – это вид на юг. Это я определил по теням деревьев и горам. Это были ориентиры тайника – он, несомненно, был расположен к западу от места, где делались снимки. Хан и картину Хафизову заказал для ориентира, видимо точно указав точку. Таким образом, Хан перестраховался – картина на стене, да ещё такого мастера, как Хафизов, - это же круто! С другой стороны, картина всё время напоминает о тайнике. Но искать в горах тайник, имея только направление - это всё равно, что искать иголку в стоге сена. Поэтому я стал думать, что в наших поисках нам поможет автор письма – Карим-ака. Поэтому мы поехали в Тунихарв, где в самый последний момент до меня дошел тайный смысл письма. Это было в чайхане, когда старик сказал нам, что Карим жил один. А в письме он пишет: «Мы все живы – здоровы… Были дожди, крыша протекала… Палас промок… Мы перешли в дом соседа…». Кто это – «мы», когда человек живет один? Это всё он говорил об экспонатах! «Живы-здоровы» - значит, всё цело. «Палас промок» - значит, одна из картин промокла. А это недопустимо. И дальше - «перешли в дом соседа» - значит, переменили место, причем место, «которое ты хотел купить» - то есть известное место, о котором Хан говорил с Каримом. Значит, экспонаты здесь, в Тунихарве. Тогда я стал искать место, изображенное на картине и фотографиях. Это место я нашел на другой стороне реки, на территории зоны отдыха. Я ориентировался по клену и камню – и домик оказался прямо за моей спиной. Когда я зашел в домик, увидел водопроводный кран на стене. Но откуда он здесь? Ясно, что за стеной есть резервуар, периодически заполняемый водой и подаваемый в комнату через кран. Чем ни тайник, о котором знают только двое? Карим высушил цистерну, положил туда экспонаты и засыпал люк землёй. Помните, он написал: «Здесь сухо и тепло» - лучшего места для тайника не найдешь. Видимо, он периодически проветривал цистерну через этот кран – экспонаты, как видно, сохранились хорошо. Вот, пожалуй, всё.
- Нет, не всё, - улыбнувшись, вступил в разговор замминистра. – Зафар Низомович скромничает. Он там же обезвредил людей, которые пытались завладеть экспонатами. И если не его хладнокровие и мужество, мы бы экспонаты сегодня не увидели.
- Ну, это была моя ошибка, - признался Назаров. – Я должен был учесть, что дом Хана контролируется теми, кто ищет экспонаты. Дом – единственная нить, могущая привести к ним. Помните про фотографию из тайника с Ханом? Так вот, второй человек из этой фотографии и был Мирзо. Про ценности он знал от Хана. А про тайник – нет. И следил за домом - кто, наконец, выведет его на тайник. И таким человеком оказался я. Нужно отдать должное его настойчивости – он ждал целых девять лет. Хорошо, что всё так обошлось…
Представитель посольства, внимательно слушавший рассказ Назарова, встал, подошел к нему, и, пожав ему руку, проговорил:
- Ваша логика фантастична. Предложить вам работу я не могу, хотя с удовольствием бы сделал это, но документы о представлении вас к государственной награде уже подписаны. Поздравляю вас.
- Могу сообщить вам, - обращаясь ко всем, сказал замминистра, - что Назарову уже предложена работа…