Татьяна Зоммер
ДЕЛО «ЛЕСНИКА»
Философская стихия «неизвестного» поэта Константина Кедрова
Не так давно в Доме кино состоялась презентация фильма Татьяны Юриной «Номинант» (кинокомпания «Золотой меридиан» при содействии Федерального агентства по культуре и кинематографии РФ), посвященного «неизвестному» поэту Константину Кедрову, выдвигаемому уже второй раз на Нобелевскую премию.
Интрига: почему Кедров?
Фильм начинается почти как про войну: с дикторской хроники, объявляющей поэта Константина Кедрова в числе номинантов, выдвинутых на Нобелевскую премию по литературе. Слова диктора: «Вот уже 16 лет не удостаивались этой премии наши соотечественники» звучат так, как если бы в них вкладывался смысл, что в России все эти годы – после Бродского – не было дождя. В общем – засуха. И вот оно – сообщение о долгожданном благодатном, «оплодотворительном» дожде. А ведь, казалось бы, у нас есть и были на слуху совсем другие поэты – те, что заслуженно читали с эстрады свои стихи несколько десятилетий подряд. Тогда почему Кедров? В этом-то, собственно, и вся интрига фильма, хотя его и нельзя назвать простой, почти запоздалой популяризацией неизвестного «широкому кругу» поэта.
Поскольку в фильме поясняющая закадровая речь отсутствует, зрителю самому предстоит разгадать шараду из разноплановых нарезок глубиной в 20-30 лет, которые вертятся перед глазами в вперемешку с периодически возникающим во время чтения стихов загадочным крылатым символом стрекозы, трансформируемым в Христа или в крест.
Загадка хвостатого символа решается просто. В 1983 году Кедровым было организовано поэтическое «Добровольное Общество Охраны Стрекоз». Вслед за ним в ДООС вступили его ближайшие друзья – поэты Генрих Сапгир и Андрей Вознесенский. Девизом стали слова из басни Крылова: «Ты все пела? Это – дело!». Так вырванная из контекста и лишенная дидактического окончания («Так пойди же попляши!») фраза приобрела диаметрально противоположный – философско-даосский – смысл.
Но где все-таки раньше скрывался от народа поэт-философ? Ведь когда с эстрады гремевшие Вознесенский и Ахмадуллина читали свои стихи, поэта Кедрова не было и в помине. Это сегодня он пишет о своих стародавних друзьях статьи как стихи и стихи как статьи. Сейчас для него писать стихами так же привычно, как дышать воздухом. А тогда все было иначе: «недорожденный» поэт и философ 20 лет кряду «пахал» – преподавал литературу в литинституте. Преподавал, но не любил. Откровенно говоря, считал скучным даже читать свои спецкурсы по великим русским: Достоевскому, Толстому и прочим писателям XIX века. Внутренне самому хотелось стать литературой. Задевали за живое и потому теплились у сердца лишь философские стихи Тютчева. То ли философ в то время вызревал в поэте, то ли поэт в философе…
Так бы, может, и занимался неизвестный Кедров преподавательской деятельностью, если бы КГБ не завело на него дело под кодовым названием «Лесник» (из кедра, вестимо), из-за которого его и «поперли» из литинститута. Но нет худа без добра. Именно тогда-то и началась поэтическая вольница Кедрова. Постепенно привычные скучные лекции по литературе видоизменялись, перерастали в клубные чтения и приобретали философски-поэтическое звучание.
Так с чего же берут начало его стихи? Неужели в них, как и в лекциях, только литература? Зашедшего в тупик зрителя сценарий направляет в другое русло литературоведческого древа -и мы оказываемся на, казалось бы, давно забытой грани кубика-рубика. Вовремя ввернутые, следующие друг за другом синхроны 30-летней давности – еще молодого Вознесенского и еще живого Сапгира – говорят сами за себя: «Самое главное в стихах – это сгусток энергии» и «В отличие от концептуальной поэзии в поэтике Кедрова важны не столько сами слова, сколько то, что между ними».
«Каждый поэт – философ, но не каждый философ – поэт»
Сейчас Кедров – декан Академии поэтов и философов университета Натальи Нестеровой, автор множества книг, переведенных на французский, китайский и прочие языки. По прихоти «случайной» нарезки материала мы оказываемся в квартире двух поэтов Константина Кедрова и Елены Кацюбы. Здесь все шокирующе просто: старый паркет, простая деревянная мебель. Одним словом – «Лесник».
Дом на Тверской, построенный в 1913 году, задумывался как «непотопляемый корабль» для творческой интеллигенции. В одной из не обремененных бытом, «холостяцких» квартир жил Давид Бурлюк, у которого часто «зависал» на постой Велимир Хлебников, в другой – работал в редакции журнала «Творчество» Булгаков. Вечерами в ресторанчик, размещенный на крыше дома, подтягивался весь цвет литературы. А поскольку Мастеров в этом доме собиралось великое множество, то запросто можно представить себе даже не одну, а несколько слетающих с крыши – стрекозами, а не ведьмами! – крылатых Маргарит.
В квартире все тот же не обремененный бытом интерьер. На широком, низко посаженном подоконнике – переливающаяся коллекция бутылок и стрекоз из цветного стекла. На стене – египетский папирус. В книжном шкафу – Лосев, Флоренский… Кедров. В углу – на круглом столе – песочные часы: ждут новых посвящений в «доосские» рыцари?
Приходящие творческие личности не заставляют себя ждать. Они появляются в кадре и… тут же начинают спорить: чего в Кедрове больше – поэзии или философии? Что в нем первично – поэзия или философия? Поэт он или философ? Наверное, поэт: потому и философствует. Нет, скорее, философ: потому и «не умеет» писать в рифму. Возникающий в кадре Кедров умело, как фокусник, переворачивает цветистые слои: «Каждый поэт – философ, но не каждый философ – поэт». Но при этом он все равно ничего не решает за зрителя. Так что придется додумывать «ребусную» фразу самому.
Сон-просон-унисон… А как же троица современных поэтов, окрещенная именно Кедровым «метаметафористами»: Жданов-Парщенко-Еременко? У каждого ведь своя философия, у каждого своя поэзия – изучаемая, кстати, сейчас в литинституте как самая «современная». Как будто после нее – уже ничего и никого. Что ж, действительно прекрасный взлет, огромный след, запоминаемость и цитируемость гениальных рифмованных стихов – 100 %! Но – нет продолжения стремительного взлета. Жданов все время в Крыму, всерьез увлекся фотографией – снимает приморские красоты. Еременко стал совсем другим: увлекся хокку – минималистическими «японцами». А у Кедрова его «метафора – амфора нового смысла» все ширится и переполняется, почти автоматически выливаясь во все новые книги со стихами-ребусами…
Если Пикассо говорил, что у него «мыслящий глаз», то у Кедрова в стихах – мыслящая метаметафора, не опирающаяся на рифму, но «самостоятельно» выводящая читателя к новым смыслам. Что как не расцвет верлибра приветствовать после этого в русской поэзии? Словесная эквилибристика: стихи-трансформеры, стихи-палиндромы – сады Семирамиды с головокружительными скачками по древу русской речи.
Непрерывное кручение кубика-рубика, трансформация образа вслед за словом, трансформация слова вслед за образом. Следующие друг за другом упражнения в речи приводят к гуттаперчивости, растяжимости контекста, утяжелению словесной вязи и увеличению веера смыслов.
Но главное – не спешить. Непрерывно идти от: слова, слога, буквы, знака. Распознать знак, букву, слог – слово. Сделать язык гибче, стереоскопичнее. Увидеть мир по-новому: разложить все привычное на составляющие и назвать по-новому. Очистить слово, снять налет идиосинкразии. Заставить его снова дышать, жить. Вдохнуть в слово жизнь заново. И открыть – в себе – с помощью поэзии землю, небо, Бога. «Гаснет радужный крест стрекозы…» Возникающий в кадре Кедров подбивает итог: «Если не видишь Бога – значит, не поэт. Бог – это наша перспектива. И, значит, все-таки поэзия – это душа философии».
Магия стихо-сложения
Кедрова часто упрекают в излишней механистичности. При желании его поэзию можно даже сравнить с заводной игрушкой. Но не надо забывать, что игра в стихи – одна из древних стихий, ипостасей стиха. И вот уже в следующем кадре потенциальный нобелевский лауреат Кедров кидает на пробу публике закрученный палиндромом свежий философский «бублик» – читай теперь его хоть с какого конца:
- «Арт с утра – Заратустра».
- Звучит как церковный текст, - говорит слушательница, раскусившая «бублик» первой.
- Так я и пишу молитвенным (нерифмованным) стихом, - подытоживает, довольно потирая руки, Кедров.
Собиратель и созерцатель стиха, как радостный ребенок, отыскивает он все новые грани, складывая буквы в слова и любуясь ими: «И радость возвышается над миром…» И между привычными вербальными образами начинает различимо угадываться священная в Египте пустельга (порода сокола), держащая в лапах солнце – Ра. Из такого любования стихом сегодня вырос и возглавляемый Кедровым журнал поэтов – «По». Для доосовцев он одновременно как мастерская и полигон для испытания – палиндромов, верлибров и графических стихов разных мастей.
Разных мастей и слушатели стихов. На этот раз в кадре – аудитория в университетской Академии поэзии. Студенческая среда, разношерстная праздношатающаяся молодежь, пробующая себя на поприще поэзии. Вот современный мастер прочел свой стих. А ну, теперь попробуй и ты! И выбранный из толпы наугад парень начинает извиваться в кадре под ритмические стихи собственного сочинения.
- Это же рэп, – возмущаются остальные, – вовсе не стихи, а так – просто крик тусовки! Серийная техника!
- Да, – подытоживает мастер, - пока это не шедевр. Но никто не знает, во что выльется со временем его ритмическое пение. Главное, он делает именно то, что сам хочет. А значит, и его может однажды накрыть, образно говоря, «Девятый вал» Айвазовского – настоящее творчество!