День рождения получался славненький – просто приятно глянуть. За какой-то час гости успели расслабиться до состояния беспредельного веселья, кто-то догадался притащить кассету с одесскими свадебными песнями и теперь пьяная молодёжь с гиканьем и завыванием отплясывает «Семь сорок»...
Гий-йох-хоа… Гуп-гуп-хаа… –
палуба в кают-компании ходит ходуном.
Иу-иу-иу-иу… –
захлёбывается скрипками старенькая стойка.
На столе, в глубокой тарелке шевелятся в такт музыке чищенные бананы и дольки ананаса, пустые стаканы подпрыгивают с каждым притопом и сталкиваются неслышно.
Визжат колонки, гупают ноги. Глухой рокот волнами распространяется по всей надстройке. Хорошо, что сегодня суббота и капитан-грек отчалил на берег с агентом. И хорошо, что судно стоит на якоре в устье Нигера, а не возле причала, потому что в безнадзорном виде, да при наличии серьёзного повода, наши моряки не то что железо могут заставить дрожать, но способны разнести в крошку самый крепкий бетон…
Сам виновник торжества, в строгой чёрной рубашке, на правах хозяина вальяжно развалился в кресле, курит и снисходительно посматривает на гарцующую молодёжь.
Гий-йох-ха… Гуп-гуп…
Весело пляшут, бесшабашно. И орут так же, стараются друг перед дружкой – кто круче, чтоб все слышали. А глотки крепкие, двадцатипятилетние…
Эх, долгожданный день рождения!.. Праздник души и сердца! Сумбурный, но зато громкий!
Иу-иу… Гуп-гуп…
Вот такие вот именины у чёрта на куличках, за тысячи километров от дома и семьи, такой вот юбилей… Убогая, до оскомины надоевшая кают-компания, тошнотворная репродукция какого-то урода-абстракциониста на переборке, замызганная мебель… Ни цветов тебе, ни подарков. Ни родных, ни друзей…
Гуп-гуп…
Скачет пьяная молодёжь… Хорошо, хоть кому-то сегодня весело…
Виктор празднует свой сорок пятый день рождения. Возраст вполне почтенный, чтобы по-стариковски философствовать и требовать обращения к себе по имени-отчеству. Вот только… слишком поздно он подался в моря, выслужиться не успел, а к матросам у нас известно какое обращение. Даже желторотые юнцы частенько называют его Витьком, игнорируя постоянное ворчание:
– Для вас, караси, я Виктор Сергеевич. Я на двадцать лет старше любого из вас и мог бы быть вашим папой, – говорит он всегда медленно, с паузами, глубоким и чистым грудным голосом. – Когда я стану боцманом, я вас научу вежливости культурных людей…
За привычку читать нравоучения Виктор получил подпольную кличку – Папаша. Впрочем, эта кличка не клеится к его внешности: среднего роста, но стройный и подтянутый, он легко даст фору многим тридцатилетним разгильдяям, поотъедавшим животы и щёки до неприличных размеров. Короткая стрижка, тонкий орлиный нос и аккуратные усики на тщательно выбритом лице добавляют ему моложавости и, пожалуй, даже ухарства. Человек с такой внешностью скорее на гусара похож, чем на папашу…
Последний аккорд зажигательной мелодии заглушили бурными аплодисментами и сиплыми криками «Браво». После хорошего танца всегда хочется отдышаться, а ещё лучше – выпить, и пока в динамиках озабоченные голоса медленно раскручивают «Хава нагилу», гости придвинули к имениннику пустые стаканы. Тот достал из-под стола «пригубленную» бутылку и намётанной рукой стал разливать всем поровну – строго по пятьдесят граммов.
Напротив плюхнулся на диван потный и запыхавшийся Гена-мессбой, смышлёный парнишка, смуглый как цыганёнок и такой же хитрый:
– Сергеич, лей не жалей, – подмигнул он. – Если всем не хватит, мы принесём из своих запасов…Или у тебя ещё есть?
– В Греции всё есть, – громко ответил Виктор, польщённый почтительным обращением. – Пейте, сынки, за моё здоровье, сколько ваша душа пожелает. Когда Виктор Сергеевич угощает, водка льётся нескончаемым потоком…
Ответил совершенно искренно, потому что в эту минуту он действительно самый щедрый человек на планете… А почему – нет?! В углу за креслом, под надзором абстрактного кошмара в рамочке, дожидаются своей очереди свеженькие шесть бутылок бренди, а в каюте припасены ещё две литровые бутылки джина. На всякий случай…
Но это всё ерунда, широту души Виктор считает не главным своим достоинством. Это всё поверхностное. Важнее то, что внутри, в душе, то, что отличает одного человека от другого. Поэтому и ценит он в себе прежде всего творческую натуру, философский подход к жизни и острое видение красивого, присущее только настоящим поэтам.
Да уж, не каждый способен подметить интересное в обычном, выделить изящное в бренной земной красоте и запечатлеть его в причудливом словосплетении. Переложить жизнь на вечную музыку рифмы!.. Тот, кому это удалось хоть раз, заболевает поэзией до конца своих дней…
Поэзия!! Какое гордое слово. Как пьянящий горный воздух, как гимн в честь победителя…
Поэзия!! Для Виктора – это особый мир. Мир богемы, тайное общество, масонская ложа… Мир избранных и посвящённых! Это символ исключительности, символ, возвышающий над простыми смертными и дающий силу сохранить своё истинное лицо – лицо «тонкого ценителя прекрасного», лицо… «талантливой личности, родившейся не в том месте и не в то время, но идущей упорно к цели».
И не беда, что цель эта в последнее время стала слегка размазанной, – то ли отдалилась, то ли зрение испортилось, стала цель похожей на трусливое привидение и маячит где-то в сумерках, дрожит, но не подпускает. Не беда! Человек – существо разумное, он всё понимает и умеет ждать, надеясь, – вдруг снова солнце взойдёт, и негде будет цели спрятаться, и воплотится она сияющим конём крылатым, и позволит оседлать себя и вынесет в лихом полёте на крутую гору, да под звон фанфар?!
Когда взойдёт солнце… Человек всё понимает и умеет довольствоваться малым – в сумерках и у костра хорошо, и дома при свечах в кругу семьи и друзей, самых преданных почитателей, в атмосфере возвышенных чувств, согреваясь их ласковым взглядом…
Когда взойдёт солнце… Человек всё понимает и вдали от дома умеет довольствоваться даже ничтожно малым. За тридевять земель, за десятью морями, среди чужих и безразличных… В глухом вакууме любой звук в радость. Тем более в свой день рождения…
Солнце взойдёт?..
– Пожалуйста, потише музыку, я хочу сказать тост, – Виктор поднял перед собой стакан и обвёл взглядом притихшую молодёжь. – Ребята… Вы все ещё очень молоды, ваша кровь кипит и это хорошо. Не позволяйте стуже забраться в ваши сердца, не позволяйте себе стареть, оставайтесь вечно молодыми в душе, умейте жить и радоваться жизни, каждому её дню… Как это умею я…
Он улыбнулся, все зашевелились, приветственно протягивая стаканы, но Виктор снова заговорил неожиданно громким голосом, левитановским голосом, чётким и взвешенным, как со сцены заговорил. Это были стихи:
Пусть летят мои дни, а не длятся
И назад не приходят опять…
Ах, как хочется удивляться!
Ах, как хочется удивлять!
Пусть и в жизни красивое будет
И красивое снится во сне…
Я хочу вам хорошего, люди.
Пожелайте хорошего мне.
Лица слушателей застыли в некоторой растерянности. Гена приподнял одну бровь и покосился на Виктора.
– Это ранний Евтушенко, – резюмировал тот, на этот раз с торжествующей улыбкой. – Правда, хорошо сказано?!
– Будь здоров, Сергеич. За тебя. Хороший ты мужик, – посыпалось со всех сторон.
– Ананасы берите, – Виктор придвинул к гостям тарелку, выпил до дна и занюхал кулаком, задумчиво глядя в одну точку. – А хотите, я вам свои стихи почитаю?..
– Сергеич, не грузи, – ответил за всех Гена. – Щас самая тяга погоцать. Давай чуть попозжее, а?..
Виктор задержал взгляд на пустом стакане, покрутил его и поставил на стол. Губы скривились в горькой ухмылке…
Эх, жизнь моряцкая, судьба-насмешница… Солнце взойдёт?..
– Ладно, – махнул он рукой. – Врубайте ваши жидовские гоцалки.
Колонки ухнули и загремели. Молодёжь снова пустилась в пляс… Дикий пляс молодых здоровых мужчин. Одиноких мужчин. Диких в своём одиночестве.
Гий-йох-хоа… Гуп-гуп…
Пьяные танцы всегда выглядят комично. Чтобы, кривляясь, пуститься в пляс без женщин, надо быть сильно пьяным… Виктор наблюдал за танцующими, немного завидуя им. Ему уже очень давно не удавалось расслабиться до такого безудержного веселья, – крепкие нервы спиртное не берёт, крепкие нервы, как калёная сталь, они не тянутся, они сразу ломаются.
Виктор смотрел и грустно улыбался – смешные танцы мужчин без женщин, горькое веселье…
В приоткрывшейся двери показалась рыжая голова второго помощника капитана.
– Игорёк, проходи сюда, – крикнул Виктор. – Сделайте чуть тише… Ты чего так поздно?
Игорь скорчил рожицу и, по пути к столу подёргал плечами, пританцовывая под музыку:
– Поздравляю, – прокричал он, протягивая имениннику руку.
– Спасибо… Гена, дай чистый стакан и сделайте тише, наконец, танцюрысты ненасытные, дайте поговорить людям!
Гена вытянулся по стойке «смирно» с небольшим наклоном вперёд:
– Сергеич, заради тебя сёдня лю-бой кап-риз, ты только наливай.
– Не налью, пока не сделаете тише.
– Пускай танцуют, чего ты? – заступился за молодёжь Игорь. – Я бы тоже попрыгал, да не умею.
– Сейчас выпьешь и научишься. Ты чего так поздно? – повторил Виктор.
– А, со старпомом кое-какие вопросы решал организационные: деньги домой перевести нужно, да и по работе накопилось там… Ему же ничего не надо, мне всё самому приходится… А вы чем закусываете?
– Вон ананас нарезанный, бананы…
– И всё?! Я сейчас, – Игорь направился к двери, но вдруг вернулся и шепнул Виктору на ухо. – Водки хватает?
Именинник с возмущением пожал плечами – обижаешь, мол…
– Отлично!.. Гена, пойдём поможешь.
Вот это друг! В смысле, не друг, но побольше б таких, как Игорь! Он, хоть и офицер, а от земли не отрывается. Не то, что старпом… Игорь простыми моряками не брезгует: и поговорит всегда, и по рюмашке-другой пропустит, и сам угостить может. Правда, любит иногда блеснуть своей начитанностью и эрудицией, так кто ж из нас не хвастает, если есть чем?..
– Эй, эй! А ну давай сюда! – крикнул Виктор в открывшуюся дверь. Вошли двое мотористов. Именинник принял поздравления и достал новую бутылку.
Отряд продразвёрстки вернулся минут через пять с целой горой тарелок: сыр, импортная «резиновая» варёная колбаса, опять сыр, ещё один сорт «резиновой» колбасы и хлеб, хлеб, хлеб…
– Эдик зажрался до беспредела, даже сраный «вискас» зажимает. Эту резину и так без ста граммов не проглотишь, а ему всё жалко.
– Я, поэтому, и обращаться к нему не стал, лучше ананасом загрызть, чем кока просить о чём-то. Как будто это его личные продукты. Но, всё равно, спасибо тебе, Игорёк.
– Да ну, брось… Ну, что там?.. За тебя, Витёк, здоровья, счастья и удачи!..
– Спасибо!
Дружно выпили, дружно налетели на сыр. Гена возмутился:
– Вы полегче мечите, оставьте сыр на потом. Жрите «вискас», пока не растаял.
– Знаешь, сколько надо выпить, чтобы начать собачью хавку жрать?!
– Намёк понял! – откликнулся на замечание Виктор и снова взялся за бутылку. Всем поровну, себе чуть-чуть, на донышке…
– Витя, а сколько тебе стукнуло? – робко поинтересовался Саша-моторист, добродушный толстяк с умными, немного печальными застенчивыми глазами.
– Эх, сорок пять, Санёк, сорок пять…
– Ого! Юбилей! Это у нас с тобой шестнадцать лет разница. Здорово! Никогда бы не подумал. Ты молодец, Витя, хорошо сохранился! Вот бы мне так выглядеть в твоём возрасте…
– Ты жри поменьше, – гигикнул Гена, – и думай о хорошем.
– Я думаю… Вообще-то, я хочу сказать тост, можно?..
– Ну так… Налито уже…
– Витя, я хочу тебе пожелать, чтобы твоя жизнь сделала такой поворот…, такой…, чтобы твои дела так круто сложились, чтобы ты мог бросить эти моря и имел возможность оставшиеся тебе лет сто провести дома, в кругу семьи, с теми, кто тебя любит и ценит! За тебя!
– Будь здоров, Сергеич!.. За тебя!..
– Спасибо…
Выпили, добили сыр…
Закурили… Расслабленно откинулись на спинки. Кают-компания наполнилась дымом и, как положено, громким одновременным разговором со всех сторон, настолько громким, чтобы заглушить этот осточертевший
Дым сигарет с ментолом…
– Гена, поставь клипы, пожалуйста, только сделай тише, чтобы мы не орали…
– А шо, гоцать не будем больше?
– Попозже, дай поговорить…
– Ну вот!.. Мне эта тема не нравится.
– Гена!..
– Ладно, ладно…
А я люблю дру-ух…
– колонки заткнулись и сразу включился Санин голос:
– …мы вчетвером так классно посидели, просто здорово. Вот такие дни рождения мне нравятся.
– Где это было? – переспросил Виктор.
– В Бразилии.
– А я всё равно дома больше люблю. Ты хороший тост сказал, угадал мои желания.
Саня пожал плечами:
– Желания у нас у всех одинаковые. С семьёй оно всегда лучше.
– Это точно, – кивнул Игорь. – Я ненавижу свой день рождения, если я не дома.
– Ты знаешь, я тоже. Вот у меня сегодня юбилей, а праздника нет, так, обычная пьянка.
– Ну, не совсем обычная, – Гена по-простому похлопал Виктора по плечу. – Была б обычная, мы бы так не гоцали.
– А что вам мешает в любой другой день? Капитан уехал и прыгайте себе на здоровье.
– Сёдня настроение крутое – праздничное.
– Да брось ты. Никакого настроения. Тоска одна. Хуже нет таких праздников… – Виктор расстроено махнул рукой и достал ещё одну сигарету.
– В обычные дни просто некогда думать об этом, – поддержал его Игорь, обращаясь к Гене. – А в праздники воленс-ноленс задумываешься. Ты здесь – семья там. Жизнь проходит мимо…
– Да ладно вам ныть! – в голосе Гены прозвучало сдержанное презрение. – Выпейте ещё и вся хандра пройдёт. Я домой постоянно хочу, так шо теперь?! Вешаться?! Хм… Я лучше напьюсь. Наливай, Сергеич… Выпьем за мудрость юбиляра!
Ого! Неплохо сказано…
– Санёк, достань из угла бутылочку…
Выпили, закусили заморскими фруктами…
– А теперь за тех, кто ждёт! – Гена явно наращивает темп. Рискованно, конечно, хотя тост хороший…
Выпили, попробовали «вискас» – гадость, но с хлебом проглотить можно.
– А теперь за матерей!
– Гена, дай передохнуть!
– Ты не выпьешь за родную мать?!
Грех не выпить… Выпили, добили «вискас». Наконец-то закурили…
А Гена, в общем-то, прав – тоска стала прозрачной, жиденькой такой, неощутимой, как воспоминание о давнишнем дурном сне, даже смешно как-то. Не конец же света, в самом деле, всего делов-то – разлука… Да и не в первый раз, так чего о ней думать?! Пройдёт пара-другая месяцев и семья снова будет рядом, и тоска забудется. А вот юбилей не забудется, значит надо довольствоваться малым. Ничтожно малым… Ещё б по пятьдесят, для укрепления праздничной атмосферы, и можно довольствоваться… Солнце взойдёт?..
– Ну шо, Сергеич, настроение поднялось?
– Ты знаешь, Гена, уже намного лучше.
– Жизнь круто наполнилась смыслом, правда? – Гена говорит серьёзно, но глаза иронично улыбаются. – И главное, романтика ощущается.
– Чего, чего? Романтика?! – скривился Игорь. – Романтика – это миф. Романтики в природе не существует! Есть только работа ради денег!
– Глупые вы, дети. Ведь это же юбилей в джунглях на реке Нигер! Не кисло звучит, а?!
– Звучит хорошо, только где джунгли, а где мы?
– В иллюминатор выгляни… Там, правда, щас ни хрена не видно – темно-с, но всё-таки…
– Молод ты ещё, Гена, чтобы дурить народ. Мы здесь не на сафари, а на куске железа, в прокуренной кают-компании. Хорошо хоть кондижка работает… А ты – рома-антика, – кривляясь, Игорь скорчил рожицу дебила.
– Замри! – рассмеялся Гена. – Я сделаю фотку, дома покажу, с кем приходится работать…
Хороший мальчик, весёлый. Никогда не унывает. К тому же воспитанный, старших уважает. Болтает, правда, много и как-то коряво, но с уважением. Вот только гоцалки…, хм…, танцы предпочитает поэзии… Хотя природу чувствует, значит, душа тонкая, добрая… Нет, всё-таки хороший мальчик…
– Знаешь, Игорёк, а я тоже считаю, что романтика существует, просто не все умеют видеть прекрасное в обычном. Не умеем мы радоваться жизни, а ведь она действительно прекрасна!
– Сергеич, но ты-то умеешь, – вставил Гена, – это сразу заметно.
– Да, я умею…
Гена почесал нос, прикрывая рукой ухмылку, но именинник иронии не заметил… Его затуманенный взгляд устремлён вдаль, сквозь переборки, сквозь расстояния, в плавни родного Каховского водохранилища, где крикливые стаи уток носятся в камышах, где солнце блестит в утренней росе тысячей алмазов, где сорвавшийся ветер гонит волны к далёкому, почти невидимому противоположному берегу, где в сердце белобрысого мальчугана зарождается странное щемящее чувство, которое взрослые называют романтикой…
– Да, я умею. Я люблю природу и умею по достоинству ценить её красоту. Я умею видеть прекрасное в любую погоду, шторм мне даже больше нравится. Я умею радоваться каждому прожитому дню. Повторяю, жизнь прекрасна!! Каждая бабочка, каждая птичка, каждый дрожащий листок на дереве – это проявление прекрасного, это романтика…
Чем дольше Виктор говорит, тем выше поднимаются брови у слушателей, и не понятно, чего в их удивлении больше – собственно удивления или восхищения?..
– Тот, кто не замечает этого, становится роботом, равнодушным механизмом, чёрствым и хладнокровным, становится рабом денег и вещей. Но тот, кто умеет видеть прекрасное и находит романтику в любых жизненных ситуациях, тот бывает счастлив!..
Гена согласно кивнул, продолжая прикрывать рот:
– Совершенно верно, Сергеич. Я то же самое говорю, шо я щасливый тому шо у нас не жизнь, а сплошная романтика. За это стоит выпить…
– Спасибо, Генчик. Не сочти за красивые слова, но ты молодец, в тебе чувствуется искорка…
– Ой, шо вы меня вводите в краску? – зажеманничал Гена женским голосом. – Лучше наливайте, Виктор Сергеич…
– Правильно, давно пора пропустить по рюмашке.
– Заждались уже, – буркнул Гена и добавил нормальным голосом. – Горючее ещё есть?
– Гена!.. – во взгляде Виктора наигранная кровная обида. – Ты забываешь, с кем имеешь дело! Я тебе не какой-нибудь чиф кук Эдик, у меня всё есть и мне ничего не жалко… Саня, Игорёк, давайте стаканы… Эй, караси, – он обернулся к молодёжи, устроившейся за карточным столиком, – вам что, отдельное приглашение надо?!
Скрипнула пробка очередной бутылки. Жизнь продолжается, но рука уже слегка дрожит…
– Эй, Витёк, у тебя что, прицел сбился? – донеслось из рядов молодёжи. – Ты мне меньше всех налил!..
Виктор резко развернулся:
– На тебе ещё и не пищи! Но запомни – для тебя я Виктор Сергеевич! Ты мне в сыны годишься, понял?! Кар-рась бездомный!.. Санёк, передай им одну бутылку, пускай сами себе наливают!..
Ох, уж эта шпана, никакого воспитания! Хихикают они, бестолочи! Жизни не видели, а строят из себя чёрт знает что!.. Мало ему налили! Вылить бы тебе на голову эту водку, чтобы научился со старшими разговаривать. Жлобня малолетняя!..
– Виктор… Ви-иктор!..
– Сергеич, ну шо ты на него уставился, давай уже выпьем, наконец, да и попляшем…
– Я, Гена, с мужиками не танцую, только с женщинами…
– Ну, тогда свои стихи расскажешь.
– Стихи не рассказывают, а декламируют.
– Ну, так продекларимуешь… Тьфу ты, ну и слово ж ты выцепил… Короче, за тебя и романтику!
Выпили, доели хлеб… Закурили… В сжатых висках с шумом запульсировала кровь…
– А ты что, правда, стихи пишешь? – с нескрываемым удивлением спросил Игорь.
– Пишу. А что в этом странного?
– Ничего… Я просто не знал.
– Но ты удивился. И все удивляются. Причём, смотри, что получается, Игорь, если человек без голоса и слуха ходит и поёт себе под нос песни, то это никого не удивляет, это нормально. А если человек что-то такое там сочиняет, например, стихи, – хорошие или плохие, неважно, – то это почему-то вызывает нездоровый интерес и даже ухмылки…
Игорь замахал руками:
– Я не хотел сказать ничего плохого, просто спросил…
– Я с тобой согласен, Витя, – Саша придвинулся поближе. – На поэтов-любителей частенько смотрят, как на ненормальных, хотя статистика утверждает, что на Земле каждый второй человек пишет стихи.
– Ты тоже пишешь?..
Под пристальным взглядом именинника Саша конфузливо скукожился:
– Иногда, – выдавил он, покраснев.
Тоже хороший парень. Скромный, спокойный, неглупый. Он с самого прибытия на судно хорошо себя ведёт, – тихо, но правильно… Стихи пишет, оказывается… И воспитанный, не то, что эти дебилы вечно регочущие…
– А ты не стесняйся, Саня, здесь нечего стесняться. Своими стихами гордиться надо. Если человек пишет стихи, значит он ещё не совсем пропащий. Вот Толик тоже, наверное, пишет, а? – Виктор лукаво подмигнул Сане, кивая на второго моториста.
Толик, совсем молодой ещё салажонок, добродушный и безобидный, разговорчивостью не отличался и в ответ лишь виновато нахмурился.
– А ты, Гена?..
– Не, не, не, – отмахнулся тот. – Я больше по дискотекам.
– А зря. Поэзия – великая сила. Красивая мысль, изложенная в стихотворной форме, доставляет непередаваемое блаженство… А ты, Игорёк, пишешь стихи?
– Нет, но поэзию люблю и послушаю с превеликим удовольствием, если кто-нибудь почитает. Только, пожалуйста, не любовную лирику…
Виктор скривил губы:
– Как скажешь… Санёк, критиками мы обеспечены, начинай…
Саша замотал головой:
– Не-е-е, я ещё трезвый. И вообще, твои именины, тебе и читать.
– Ну, хорошо, – юбиляр медленно обвёл взглядом присутствующих, демонстративно повернулся спиной к соседнему столику, где начиналась игра в карты, подметил пронзительное выжидание в Саниных печальных глазах и, задумчиво приподняв брови, тихо произнёс:
До чего противно на душе,
Мерзкое, как слякоть, настроенье.
Вы, наверно, собрались уже –
У меня сегодня день рожденья…
– Хм, – Виктор горько усмехнулся и мотнул головой. – Нет, не это. Лучше другое. Про плохую погоду. Чайки, – он откашлялся и заставил себя улыбнуться повеселее. Голос сразу зазвучал громче и чище:
Всё исчезло под тучею серой
И притих океан от испуга
Перед низко ползущей химерой,
Как предвестницей адского круга.
Волны пали и с рабством смирились,
У бессилья причина простая,
Но откуда-то чайки явились –
Заводная крикливая стая.
Словно крошки засохшие хлеба,
Чайки, маясь в своей укоризне,
Перепачкали мёртвое небо
Чёрно-белыми пятнами жизни.
Им противны спокойные воды,
Они дружат с лихими ветрами…
Они дети свободной природы
И хотят быть свободными сами.
Секунды хватило Виктору, чтобы заметить на лицах слушателей неподдельный интерес, граничащий с восхищением. Какой волнительный момент!.. Сердце ещё колотится, но виски отпустило. Даже задышалось легко, победно…
– Сергеич, скажи правду, – Гена недоверчиво прищурился, – ты это сам написал?
– Ну, а кто же?
– Не кисло! За это надо выпить…
– Генчик, не гони лошадей, – придержал его Игорь. – Дай послушать…
– Так за поэзию ж и выпьем.
– Гена, успокойся!.. Почитай ещё, Витя…
Виктор, довольный произведённым эффектом, широко улыбается:
– Ну, что вам почитать? Может, пейзажное что-нибудь? Вот это, например, «Обратно в детство»… Я отрывок прочитаю, а то оно длинное. Как там оно, та дам, та дам, ага, вот…
Мечтаю вновь забраться в лес,
Потрогать сосны до небес,
Послушать пенье диких птиц,
Стук дятла, чей-то хитрый свист.
В траву душистую упасть,
Наесться земляники всласть,
И полевых цветов нарвать,
Их тёрпким запахом дышать…
Каждые две строчки Виктор переводит взгляд с одного слушателя на другого, смакуя всеобщее внимание…
Найти поляну с ручейком,
Водой прохладною напиться,
А в полдень тенью насладиться
Под стройным молодым дубком.
Опять пройтись и, в отдалении,
Заметить гриб, затем второй,
В великолепном настроении
Набрать корзиночку домой…
Толик подпёр голову рукой и, не мигая, смотрит Виктору в рот, как будто читает по губам. Игорь, настоящий эстет, чуть подался вперёд и слушает, полуприкрыв глаза…
Именинник буквально светится гордостью. Солнце взошло?..
А если к вечеру устал,
Остановиться на привал.
Расположившись между пнями,
Разжечь костёр и вспоминать,
Как мы с покойным дядей Ваней
Грибы ходили собирать,
Как он учил меня тогда
Лихой науке грибника…
Саня весь напрягся и жадно вслушивается в каждый звук, ловит каждую интонацию. Гена, изрядно захмелевший, качает головой с видом знатока…
Начнёт темнеть в краю привольном,
И под взошедшею луной,
Хоть и усталым, но довольным,
Добраться, наконец, домой.
А ночью выйти на крылечко –
Всё спит и тишина звенит,
Мерцают звёзды в небе вечном
И над Землёй покой царит;
Светло и радостно на сердце…
Я так хочу вернуться в детство!
Последнюю строчку Виктор прочитал медленно, почти по слогам, и завершил её профессиональным кивком.
– Браво, Виктор, браво! – зааплодировал Игорь. – Старик, ты меня сегодня просто убил. Вот уж не ожидал!..
– Сергеич, скажи честно, это всё Пушкин написал? Я к тому, шоб знать за кого пить!
– Эх, Гена, если б я мог писать, как Пушкин, я бы здесь не сидел, поверь мне.
– Наливай, тогда поверю…
– Давай перекурим. Ты пока хлеба принёс бы, а то закусывать нечем. И зайди ко мне в каюту, возьми в рундуке бутылку джина.
– Я ж завсегда готов, – Гена вскочил, покачнулся, нечаянно толкнув локтем одного из картёжников, и рявкнул в ответ на косой взгляд. – Закрой пасть! Я за хавкой запрягся!..
Именинник проводил улыбкой его шатающуюся фигуру и с наслаждением затянулся сигаретой…
Отличный вечер получился… Определённо – славненький вечерок! Не бенефис, конечно, но всё-таки… Оказывается и в самом деле, если довольствоваться ничтожно малым, можно быть вполне счастливым! Гомеопатия души!.. Один цветной мазок способен оживить тёмное полотно. От единственного камушка, брошенного в тоскливую гладь, расходятся десятки игривых кругов…
Нарушивший монотонность становится центром внимания. А взорвавший тишину изящным звоном поэзии достоин подняться на одну ступеньку ближе к небу…
Поэзия!! Божественное слово!..
– Витя, а ты не пробовал печататься?
– Саня, – Виктор выпустил долгую многозначительную струю дыма, – при советской власти я два раза печатался в «Юности» и один раз в «Литературке»…
– Ого! – присвистнул Игорь. – Так ты легендарная личность. Что ж ты скрывал?
– Никто не спрашивал.
– А сейчас не получается? – снова спросил Саша. – Не берут?
– Понимаешь, раньше у меня был прожектор, наш каховский поэт Геннадий Иванович Никоненко, он был членом Союза писателей и несколько раз помог мне. Потом он умер, а самому туда пробиться практически невозможно. Поверь мне, – Виктор ткнул пальцем в подволок, – там всё схвачено.
– Так ты сам пробовал-то или нет? – не унимался Саша.
– Да, конечно, пробовал!
– А чем же они аргументируют отказ?
– Стихи хорошие, но они не соответствуют современной тематике газеты… И вообще, знаешь, сколько таких поэтов, как я…
Саша как-то загадочно улыбнулся и задумался. Пухлые щёки его горели, как у девицы, переживающей первое свидание.
Вот чудак-толстячок, тоже ведь к славе стремится, наверняка, печататься хочет. У всякого Ермишки свои делишки… Выспрашивает он… Туда маститые зубры пробиться не могут, где уж телятам…
– Виктор, а прозу ты тоже пишешь? – спросил Игорь.
– Иногда. Новеллы. Но поэзию больше люблю. Кстати, а почему ты не любишь лирику?
– Любовную лирику, – поправил Игорь. – Понимаешь, любовная лирика – это своего рода душевный стриптиз. А я не люблю, когда мужики передо мной раздеваются…
– Вот это да!.. – растерянно ответил Виктор после паузы. – Вот это ничего себе!.. Игорёк, ты не прав, а как же Пушкин, Лермонтов?.. У них половина поэзии – любовная лирика…
– Ну, во-первых, не половина, а намного меньше, я всех классиков перечитал, я в курсе, а во-вторых, они давно уже памятники, с ними проще. А ты живой и я не хочу знать, как ты любишь свою жену или любовницу. Твои глубинные личностные чувства могут быть хороши для женщин, но мне они не нужны, мне своих проблем хватает.
– Я, собственно, и не навязываюсь. Просто, любовная лирика – не обязательно проблемы. Это может быть и очень светлое радостное чувство, способное, например, помочь твоим проблемам…
– Не надо помогать моим проблемам, – выкрикнул вдруг Игорь. – Я с ними сам разберусь!
– Да ради Бога! – отгородился руками Виктор. – Может, мы на разных языках говорим…
– Конечно, на разных! – перебил его Игорь. – Ты романтик, я – прагматик. Я вижу все цвета, а ты только розовый. И, между прочим, ты вот считаешь, что романтика существует, да? А ведь в твоих стихах её нет! Там есть любовь к природе, чуть-чуть философии, но где там романтика?! Может быть в лесу немного, когда под молодым дубком, но в море её точно нет! Старик, ты пойми, я в море красоту, прекрасное тоже вижу, но романтику… Где она?! Что это такое?! Дайте мне дома хорошую зарплату и я буду счастлив, наблюдая эту красоту на пляже!..
Игорь так долго говорил, что Виктор, поначалу смутившийся, успел прийти в себя и теперь снисходительно улыбается… Всякая старина свою плешь хвалит… Какую-то больную жилку у Игоря зацепили, не иначе… Открытую рану ковырнули, что ли?.. Разошелся, прям таки, не на шутку…
Надо же, один единственный камушек, а какие от него круги красивые расходятся?! Славный вечерок, славный! Главное – нарушить монотонность и подняться на ступеньку выше, а сверху все такие маленькие, такие смешные…
Он потушил сигарету и достал следующую.
– Ты чего так завёлся, Игорёк? Романтика – дело личное, для тебя её нет, для меня – есть. Если мне доставляет радость красивый пейзаж, то это и есть романтика. Кто как видит. Вот, слышишь, тропический ливень начался, как молотит в иллюминатор, а? Там в джунглях обезьянки мокнут, а мы здесь, празднуем мой день рождения, чем не романтика?!
– Ты можешь, конечно, юродствовать, но от этого свечи на столе не появятся и женскими духами не запахнет, а без семьи, ты сам говорил, что за праздник?!
– А я от своих слов не отказываюсь. Безусловно, путешествовать вместе с женой в люксе намного веселее, чем пить дрянное нигерийское бренди с небритыми мужиками. Глупо спорить, но и в сегодняшнем вечере есть один нюанс, делающий его романтичным – мне есть кому рассказать, как прошёл мой юбилей. Дома ждут, когда я приеду и навру с три короба о своих приключениях во время путешествия. Так что, если перепить плохое настроение и вспомнить, что ты кому-то нужен, то и романтика появится…
Виктор достал из угла последнюю бутылку бренди, придвинул стаканы…
Смешные люди… Слепые они, что ли?! Так много теряют в жизни! Сколько прекрасного проходит мимо них незамеченным. Нельзя же видеть вокруг только пот и грязь! Несчастные люди… Тягловые лошади с шорами на глазах…
– И всё-таки я с тобой не согласен, – голос у Игоря напряжённый, жёсткий. – У меня тоже семья и меня тоже ждут дома, но я никогда не стану обманывать ни их, ни себя, что в этой обстановке есть что-нибудь романтичное. Да, у нас нет другого выхода, мы вынуждены отмечать праздники без жён, и сидя под этой дебильной картиной!.. Вот уродство! – Игорь замахнулся пепельницей, но сдержался и швырнул её на стол. – Тьфу!.. Да, мы здесь для работы, это наш рок, наша судьба, это привычка, но это не ро-ман-ти-ка!..
– Опять вы за старое? – вошёл Гена с бутылкой джина и горкой бутербродов на тарелке. Он умылся и выглядит живчиком. – Я же вас учил, шо надо делать, шоб увидеть мир в розовом прикиде. Берётся «газ», разливается по… Шо, уже? Круто… Так шо мы ждём?!
– Можно я тост скажу? – Саша поднял свой стакан. – Витя, Игорь, я попытаюсь вас помирить. Дело в том, что вы правы оба и вы действительно говорите на разных языках. Витя абсолютно прав, что ищет во всём красоту. Позитивный взгляд на жизнь – это очень хорошее качество характера, с ним легче жить и я тебе немного завидую, потому что мне его часто не хватает… Но прав и Игорь, мы здесь собрались по своей воле для работы, тем самым, согласившись на временное ограничение нашей свободы, мы за это деньги получаем. Но вся беда в том, что романтика не терпит ограничений свободы!.. Витя, я тоже считаю, что в добровольном дефилировании на одесском пляже под ручку с барышней больше романтики, чем в вынужденном пребывании даже в таком экзотическом месте, как эта богом забытая дыра…
– Короче, Саня, ты запарил! – не выдержал Гена. – Или говори тост или я сам скажу «За именинника».
– А я и хочу пожелать имениннику в жизни такой удачи и такого благополучия, чтобы он имел возможность свободно путешествовать с семьёй и получать удовольствие от настоящей романтики! За тебя, Витя!..
– Спасибо.
Выпили, с неожиданным аппетитом набросились на «резиновые» бутерброды.
– Пореже мечите! – зашипел Гена. – Праздник токо начинается. Наливай, Сергеич. Теперь я скажу тост, короткий и понятный, – он покосился на Сашу. – Ты сам-то врубаешься в свой базар?! Я лично ни черта не догнал… Сергеич, ты их не слушай, они все много брешут. А я базарю коротко, но в масть… За единственного настоящего поэта, которого я знаю, за тебя, Сергеич!
– Спасибо, Генчик, уважил.
Выпили, надкусили и отложили последние бутерброды. Молча закурили…
Опять стало слышно глухую дробь непрекращающегося дождя. Порывы ветра хлестали по надстройке. Стихия!.. Жалко, что ночь, буйные тропические грозы над джунглями – специфическое зрелище, монументальное, внушительное. Романтичное, в конце концов!.. И никакие ограничения свободы не спрячут романтику от тех, кто хочет её видеть!..
Вот ведь, чудак-толстячок, что удумал!.. А ещё стихи пишет… Что ж это за поэт, который романтику на пляже ищет?! И о чём, интересно, пишет?..
– Санёк, ну ты уже созрел? Порадуй нас своим изящным стилем, наконец. Одой пляжных прелестей…
Саша скривился:
– А может не надо? В другой раз…
– Давай, давай. Обещал?
– Да почитай, чего ты? – подключился Игорь.
– Ну, хорошо, – Саша, пунцовый от выпивки и стеснения, на секунду задумался, глядя в переборку. – Вот это…
Ах, как прекрасен океан
В часы успокоения,
Сошли следы ужасных драм,
Исчезли опасения.
И над прозрачной глубиной –
Лишь ровное дыхание,
Струится ласковый покой
И тайна мироздания.
Голос у него с хрипотцой, срывающийся то ли от волнения, то ли по неопытности. Несколько секунд все ждали продолжения, потом Виктор лени-во похлопал в ладоши:
– Ну, неплохо, совсем неплохо, – сказал он с такой же ленью в голосе. – Я думал, будет хуже…
Толик выразил своё одобрение дружеским толчком в плечо. Игорь посмотрел на Сашу с притворным возмущением:
– Старик, ты должен быть смелее, отличный стих, а ты мямлишь, как школьник. Это никуда не годится. Надо репетировать, чтобы читать громко и чётко, как Виктор читает, ты же слышал.
– Да я стесняюсь…
– Чего ты стесняешься? Говорю тебе, стих хороший.
– Угу, коротко и ясно! – вставил Гена. – Не то, что тост…
– Правильно, Генчик, – подмигнул ему Виктор. – Краткость – сестра таланта. И хитрости. С короткими стихами проще, возни меньше. Длинное стихотворение пока отшлифуешь, замучаешься, обработка – самое трудное во всём процессе.
– Я так не считаю, – сказал Саша. – Дело не в количестве строк, а в силе вдохновения. Хороший стих пишется на одном дыхании, сразу весь. А обработкой я практически не занимаюсь…
– Не ври, Санёк, всё равно где-то что-то приходится подправлять: там рифма не стреляет, там последовательность по смыслу нарушена. Хороший стих требует большой ювелирной шлифовки, кропотливой работы и забирает очень много времени…
– Требует шлифовки и забирает уйму времени плохой стих, а настоящий хороший стих пишется быстро и дополнительной обработки не требует! – упрямо повторил Саша. – Когда начинают подгонять рифму под смысл, то это уже не поэзия, а рифмоплётство! А от Бога стихи приходят за пятнадцать минут в готовом виде. Иногда, правда, первым приходит конец, потом начало, но смысл проявляется как бы сам по себе.
Именинник, слушая, нервно воткнул сигарету в переполненную пепельницу и открыл бутылку джина. Тёрпкий запах хвои смешался с дымом и запершил в горле. На виске у Виктора вздулась и запульсировала жилка, он раскраснелся и поглядывает на Сашу хмуро…
Салага толстощёкий… Специалист по бройлерной поэзии… Стихи он пишет за пятнадцать минут…
– Санёк, если каждые пятнадцать минут выпускать с конвейера стихотворение, то можно попасть в книгу рекордов Гиннеса, в разряде плодовитость, – в голосе Виктора сквозит неприкрытая издёвка.
– Ты зря смеёшься. Вдохновение ко мне иногда не приходит месяцами. А в другой раз за десять минут напишешь такое, что и не поймёшь, откуда оно взялось. Например, такой вот стих:
Стою один, бессонницей измучен,
Смотрю, как ветер разгоняет тучи,
В дыханье ночи скрежеты слышны,
И ужас – в отражении луны.
На чёрном небе выступили слёзы,
Очнулась нечисть и ожили грёзы,
Флюиды страха в космос потекли
Под мёртвым светом спутницы Земли.
И злоба разразилась диким воем!..
Как больно ощущать себя изгоем!..
Но не понятно, кто же я теперь –
Тупая жертва или страшный зверь?!
Сашин сиплый голос стал гораздо громче, да и читал он по-другому, с каким-то азартом и блеском в глазах.
Виктор почувствовал, как непонятный холодок пробежал по низу живота в позвоночник и отозвался тупой болью в затылке. Он заиграл скулами, но ничего не сказал, только добавил в свой стакан до половины.
Игорь в восторге развёл руками:
– Санёк, ты меня потряс! Это же классическая романтика ужасов. Просто здорово!..
– Ну, что? Давайте уже выпьем? – перебил его Виктор. – За именинника.
– Да, да, за тебя, старик!
– Всех благ!
Выпили, по быстрому закусили надкушенными бутербродами…
– Ох, и гадость этот джин! Терпеть не могу.
– Зато в тропиках от малярии спасает. Так говорят…
– Брешут…
– Теперь два дня ёлкой отрыгивать будешь…
– Джин надо с тоником пить, а теперь ещё и башка завтра треснет…
– У меня уже трещит.
– Это от малых доз, Сергеич…
– Понял, добавляю…
– Витя, я пас, мне на вахту… Ты нас сегодня порадуешь ещё, в смысле, почитаешь что-нибудь?
– Хватит! Надо немного повеселиться. А то, что это за юбилей без музыки?! Так, Генчик? Ты готов?! Эй, шпана, давайте стаканы и прекращайте ваши карты, сейчас будут танцы!.. Ну, что? За меня хорошего!..
Выпили, поморщились…
– Врубай, Генчик, жидовские гоцалки, да погромче!..
Загремели колонки, загупали ноги, задрожала палуба…
Виктор закурил, глядя на скачущую молодёжь… Весело пляшут, бесятся от души…
Гуп, гуп, гуп…
На столе шевелятся вывалившиеся из переполненной пепельницы окурки, пустые стаканы подпрыгивают и сталкиваются неслышно с каждым притопом. Дрожит вместе с переборкой абстрактное уродство в рамочке…
Эх, долгожданный юбилей, без семьи и без друзей… Ни цветов, ни по-дарков, ни закуски…