Пианист

Алена Эн
Черная клавиша… Белая клавиша… Снова белая… Аккомпанемент доведен до автоматизма, главное – не забывать брать педаль в нужных местах… А мелодия каждый раз иная. Вот почему, думая о жизни, я чаще сравниваю ее с роялем, чем с пресловутой зеброй. Зебра – она что? Ну полосатая, ну черно-белая. На этом сходство заканчивается. А жизнь – она ведь как фортепиано – ты можешь играть на белых, а можешь играть на черных, но результат далеко не всегда зависит от цвета клавиш.

Звук Рояля... О да, я всегда его любил. Сколько себя помню, он всегда стоял в этой гостиной, будучи для меня самой лучшей игрушкой. Кроме меня, на нем и не играл никто, поэтому только я знал, что это не обычный музыкальный инструмент.

В тот день (точнее, в ту ночь) у меня явно наблюдался полет фантазии. Вот уже третий час я сидел на антикварном вертящемся стуле (он достался мне от брата, как, впрочем, и весь этот дом) и путем бесхитростной импровизации извлекал чудо-звуки из моего Рояля. Господь обделил меня соседями, чему я был только рад – не каждый выдержит три часа моих заунывных вариаций в ночь полной луны. Поэтому я, без опасения заработать жалобу на себя за нарушение общественного покоя, целиком и полностью отдался искусству, слушая, как звуки разбегаются по гулким углам моего дома. Это чудо готической архитектуры на краю города, вдали от цивилизации, а заодно и прилежащий участок земли, воды и воздуха передал мне мой старший братец Эндрю. До сих пор не понимаю, чем был мотивирован этот его поступок. А через некоторое время (это было так давно, что я уж и не помню, когда) Эндрю загадочным образом исчез – ни слуху, ни духу о нем с тех пор.

О, если бы только Эндрю мог знать, что произойдет со мной!.. Хотя… он все равно не мог бы ничего изменить. Я не могу никого винить в том, что случилось… почти никого.

Я играл тихо и осторожно, боясь спугнуть мягкую осеннюю темноту, свернувшуюся подле моих ног, прятавшуюся от молочного лунного сияния. В огромном зале – только полумрак, тишина и голос моего Рояля, отражавшегося эхом от длинных старинных зеркал и от высоких узких окон с витиеватыми рамами. Это был не просто музыкальный инструмент и тем более не предмет интерьера, как наивно считали в то время многие. Мой Рояль был частью меня, и часто по ночам (особенно, если они выдавались лунные) я, не зажигая свет в гостиной, садился на стул и начинал играть свои мысли и чувства простуженной ночной тишине. И Рояль понимал их лучше, чем кто-либо. А может, даже лучше, чем я.

Ужасно… Ужасно жить в мире, где никто тебя не понимает. Более того, здесь даже нет никого, кто мог бы тебя понять или даже просто выслушать. Вечная пустота и одиночество – и это не метафора. Только я и мой инструмент… Но вот пришло время мне продолжить мелодию.

На этот раз я выбрал ре-минор, самую траурную тональность, если верить Моцарту. Но Моцарту я не верил, поэтому выбрал ее абсолютно интуитивно. И я играл, играл, перебирая нервными пальцами белоснежные вперемежку с иссиня-черными клавиши, пока мой слух не уловил странный звук, доносившийся с улицы. Звук был пронзительным и тревожным, он вторил моей мелодии, и в итоге получалось что-то совершенно неземное и совершенно черное, но в черноте своей непревзойденное и прекрасное. Я замер, перестав играть. Второй голос все еще звучал, подхватив мой мотив, продолжая начатое мной и наполняя мелодию новыми красками и смыслами. Я поднялся и подошел к окну. Все вокруг, притаившееся и неподвижное, было на своих местах. Странно, но мне показалось, что играют где-то совсем недалеко. Тогда я решил выйти на улицу.

Неправильно, все неправильно… я не живу, нет… я давно должен был умереть и обрести покой. Но вместо этого я скитаюсь в необъятных пространствах Вечности, а мой взор прикован к одному-единственному человеку… нет, он не человек. Это из-за него я очутился здесь, По Ту Сторону. Я вижу его каждый день, каждый час, каждую минуту, но он не способен видеть меня. А раньше все было наоборот. Но сегодня пришло мое время – я все исправлю, все поставлю на свои места.

Я без особого страха спустился по винтовой лестнице в темноту. Я не боюсь темноты. Никто не боится темноты. Все боятся того, что эта темнота может скрывать, всех пугает неизвестность и интуитивно ощущаемая опасность. Но опасность может скрываться и вне темноты, тем не менее никто не боится дня, зато страх перед ночью, сознательно или нет, чувствуют все поголовно – такой уж навязчивый стереотип. Все, кроме меня, естественно. Я слишком люблю ночь, чтобы ее бояться. Ночь у меня в крови, я так думаю.
Я толкнул массивную входную дверь, и она со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель мог свободно пройти человек. Что я и сделал. Звук стал громче, и я почти наверняка узнал по голосу самый грустный и жалобный инструмент в мире – скрипку.
Едва касаясь пальцами холодных кованых перил, я спустился с крыльца на землю, оглядываясь по сторонам в надежде отыскать источник звучания. Не обнаружив ничего, я принялся обходить передний двор, а затем сад, осматриваясь и прислушиваясь.
Звук исходил с западной стороны, а как раз на западе от моего дома находилась довольно обширная территория (которая тоже принадлежала мне), не представляющая никакой практической ценности – на ней росла разве что сорная трава, да изредка вздымались над ровной пустошью коренастые вязы.
Под одним из таких деревьев находилось то, что неприятным осадком в сердце напоминало мне о прошлом в те редкие минуты, когда я сюда заглядывал. Массивное надгробие из серого мрамора и черно-белый портрет молодого мужчины с заостренными чертами лица и черными вьющимися волосами до плеч… не хочу об этом вспоминать.

О да… Я чувствую твое дыхание, ты уже совсем близко… Ты не мог игнорировать мою прекрасную игру на скрипке и пришел ко мне. Глупец… Сегодня мы умрем, ты это уже понял.

Именно здесь я услышал звук скрипки явственней, чем где-либо. Более того, я увидел и самого скрипача, от вида которого мне сделалось не по себе.
Присев на надгробие и закрыв глаза, на скрипке играл молодой мужчина. Он с чувством водил смычком по струнам, и резкие черты его лица приобретали тревожное выражение в такт музыке. Ветер играл сухими листьями над его головой и теребил его темные, а то и вовсе черные, волнистые волосы, спадавшие на плечи. Я не верил своим глазам. У него были мои черты лица, мои черные волосы и моя молодость. Я словно смотрел на себя самого со стороны, с одним только различием – я никогда не умел играть на скрипке.

Ну наконец-то.

Он открыл глаза и увидел меня.
– Марволо… – растягивая звуки, произнес он, явно довольный встречей. – Марволо… Ты ведь так теперь себя называешь?.. Ты не ждал меня? Странно… Но я пришел, и ты прекрасно знаешь, что это значит.
Да, я знал. Я знал о призрачных двойниках, которые незримо сопутствуют людям на протяжении всей жизни, но являются им только перед смертью.
Я не хотел в это верить. Не хотел знать, что время действительно пришло.
– А ведь время пришло, Тот-кто-называет-себя-Марволо, – усмехнулся двойник, и его усмешка не предвещала ничего хорошего. – Всем когда-нибудь выпадает увидеть своего призрачного двойника, ведь правда?! – последние слова он просто прокричал.
– Ты ошибаешься… Я и есть Марволо… – начал было я, но он оборвал меня:
– Нет, ошибаешься как раз ты, призрачный двойник! – Он отшвырнул скрипку и смычок и поднялся с надгробия. – Марволо – это я, я всегда им был, а ты отнял мою жизнь, мою молодость! Тебе напомнить? Рассказать, как в день моей смерти ты явил мне себя, но, вместо того, чтобы предать мою душу забвению, послал ее в свой мир и остался здесь вместо меня, возжелав настоящей земной жизни? Или освежить в твоей памяти то, о чем я узнал за все эти годы, проведенные По Ту Сторону? Кому, как не тебе, знать, что призрачный двойник – это тот, кто привязан к человеку, но живет в ином мире. Когда приходит время умирать, наши пути пересекаются – двойник появляется в мире людей и остается в нем незримой тенью – незримой, но не для всех (ведь некоторые все же видят призраков, не так ли?). А человек попадает в мир духов, попадает По Ту Сторону, чтобы там обрести вечный покой. Так должно быть. И так было бы, если бы не ты! Хватит себя обманывать! Ты никогда не станешь мной, настоящим Марволо, ты всегда был лишь бесплотным призраком в обличии человека! В моем обличии! А я в это время томился в твоей вечности, дух-посланник!
Я молчал. Своими словами Марволо, настоящий Марволо, рвал меня на части, вызывал из памяти те далекие вещи, о которых я так старался забыть.
Вдруг он успокоился и доверительно посмотрел мне (или себе?) в глаза:
– Боже мой, сколько прошло лет, а тебе послали смерть только сейчас… но теперь можешь считать, что мы окончательно поменялись местами. Ты так долго жил за меня, теперь я выполню твою работу!
– Подожди! – вскричал я. – Моей вины нет в том, что смерть пришла к тебе так рано!
– Нет твоей вины, говоришь? – злобно спросил он. – Поверь, мне плевать.
– Я всего лишь вестник, – быстро заговорил я, – не вини меня в своей смерти…
– Я не виню тебя в своей смерти, – безразлично оборвал меня Марволо. – Я виню тебя в твоей слабости. Мы оба должны были умереть еще тогда, в тот далекий день, но ты побоялся стать бестелесным призраком в мире людей. Ты испугался неизвестности, которая ждала тебя здесь. Поэтому тебе в голову пришла мысль занять мое место и жить моей жизнью в привычном мне месте. Но ведь если живет один из нас – должен жить и второй. Да, я попал По Ту Сторону, но я не обрел покой! Ты обрек меня на вечные страдания, мой призрачный двойник. Но сегодня я счастлив, ибо нам послали смерть. Ах, кто бы мог подумать, что я буду так радоваться своей собственной смерти!.. Но после этого все станет на свои места.
С этими словами Марволо шагнул ко мне и положил свои руки мне на плечи. Я почувствовал, что растворяюсь в воздухе, размазываюсь по нему. Через несколько мгновений, показавшихся мне часами, я окончательно потерял связь с человеком по имени Марволо. Я стал тем, кем боялся стать – невидимым призраком, умершим духом, обреченным вечно бесцельно блуждать в этом чуждом ему мире.
А душа Марволо получила то, к чему так долго стремилась – долгожданный покой. Молодой мужчина пригладил волнистые черные волосы до плеч, и, улыбнувшись напоследок выплывшей из-за облаков луне, исчез навсегда.