Не то, что душно, а просто дышать нечем, так тяжело, что и не передать, сидим вдвоем с другом и тянем, тянем пивко, холодное и обжигающе приятное. Солнце уже готово провалиться куда-то туда, где край земли, куда и посмотреть-то страшно. Так и хочется просто растянуться, прямо на половике, как собака, и слушать приятное урчание в брюхе, там пиво и жрачка.
- Может куда сползаем, как-никак закат, стихия природы? - вопрошаю я друга.
- Не, на фиг, стихия, стихией, а дома лучше, сиди, смотри на баб, что снуют под окном и радуйся жизни, - подводит черту и прямо мелом на полу квартиры мой друг.
- Ты с ума сошел? - спрашиваю я.
- Не, так удобней счет вести, - зевает друг, пиво сказывается, он завсегда после пивка храпит.
Под окном проходит такое, что страшно становится, надо же, а еще живет, ест, спит, двигается, я испуганно говорю другу:
- Ты видел? Ужас.
- Этот ужас зовется Серафимой, она из 15, классная баба, всем дает, - зевает снова друг.
Вот чмо болотное, на все у него есть готовый ответ, все-то он знает, везде-то он побывал, я тоже зеваю. По улице тащится еще одно светопредставление, наверное жара, и все представительницы слабого пола, которые симпотные, словно Авроры, дома сидят, я же опять, выпучив глаза, киваю ему на сей образец:
- Видал?
- И много раз, Мария, с 8-го этажа, квартиру уж и не упомню, по самотыку хожу, - он почесывает себе грудь.
Вот хрен чертов, опять меня обошел, и когда только успевает.
Жара налипляется, словно сладкая патока, дышать нечем и не хочется совсем, хочется забраться в речку и отмокать там, пока не растворишься полностью в этой прохладной жиже. Я смотрю в окно, в надежде увидеть хоть какую-никакую красоту, нет, бесполезно, спрятались от жары, они же бабочки, им жара неприятна. В воздухе пахнет скандалом и паранойей, что-то будет.
- Умник, - не выдерживаю я, - Тебе вообще-то хоть кто-то нравится? Ты можешь кем-то восхититься? - устало и зло пялюсь я на него. Он приподнимается, смотрит на меня, а потом, издеваясь, спрашивает:
- Тебе серьезно знать хочется?
- Да, серьезно, - не сдаюсь я, продолжаю гнуть свое.
- Ну как знаешь, - устало говорит он, - вообще-то мне мальчики нравятся, - звучит, словно выстрел, словно канонада, я икаю, вот это да, педик, мой друг педик, ужас. Он равнодушно смотрит в потолок:
- Переварил, дошло, сам хотел, - миролюбиво говорит он, - Не переживай, всякое бывает, - такое переварить трудно, это не пивко и не жрачка, такое не сразу забудешь, это ж надо же, а? Как жить-то дальше? Друг хитро улыбается:
- Поверил? А зря, я пошутил, - опять зной, жара и пыльный мешок летят на меня, шутник, сволочь, так и до инфаркта не сложно дойти.
- Правда? - неуверенно говорю я, теперь уверенности нет ни в чем, такое пережить, теперь понимаю, что значит попасть под атомную бомбежку. - Ты пошутил? - переспрашиваю и сомнения, червь сомнения во мне живет и множится.
- Угомонись, - лениво говорит он, растягиваясь на диване, - я не голубой, шутка это.
Из памяти мгновенно всплывает случай. Пляж. Речка, кругом много-много парней, и мы с ним, он внимательно всматривается в них:
- А вон тот, в красных плавках, ничего, и попа у него просто прелесть, - тогда я посмеялся, а счас? Что счас-то сказать, сделать?
Словно читая мои мысли, лениво и вяло говорит:
- А ничего делать и не надо, наплюй и забудь. Пива хошь? - и он, добродушно улыбаясь, протягивает мне бутылочку холодного пивка, - Держи, пей и забудь.
Как солнце неторопливо, огнисто-красное проваливается в тартарары, так и мы с ним неторопливо возвращаемся к себе, может и вправду ничего такого и нет. Может я зря все....