Остров пятый. Миниатюры, сэр

Иван Боровский
ОСТРОВ ПЯТЫЙ. Миниатюры, сэр


МИР БЕЗ МЕНЯ

Смоет дождь пыль с окна. И ты увидишь мир, где нет меня. Морской ветер подхватит прядь твоих волос. Мягкий прибой ласкает твои ноги. А с неба на тебя смотрит Луна. Тебе станет грустно, и чего-то жаль. Быть может, потерянных встреч или неприобретенного тепла. Ночь тиха и ясна. Шум волн, набегающих на берег, и шелест листвы в далеком парке навевают на тебя сон. Ты там одна. А меня там нет. Далекие огни в темноте манят тебя к себе. Туда, где меня нет. Ты придешь, тебе скажут, что прошлой весной я ушел в горы. Туда, где от снега слепнут глаза, где стадо горных архаров превращается в стаю птиц. Я ушел туда, где меня уже нет. Я пророс цветком на склоне горы. Я стал слезами в глазах твоих. Я стал песней в устах друзей моих. Я сошел вместе со снегом с высоких гор. Я плыл вместе с рекой к синему морю. Ты знаешь, что меня нет. Но я приплыл к тебе этой ночью. Я ласкаю твои ноги теплой волной. Легким ветерком я играю с твоими волосами. Я высушил даже слезы на твоих щеках. Но эта ночь – моя тень. Этот ветер – мое дыхание. Ты смотришь на Луну, где видишь мое лицо. Ты слышишь тихую музыку волн и песка. Это биение моего сердца. Я хотел бы быть там, но меня уже нет. А эта ночь – лишь моя тень.

А когда осень пожелтевшей листвой ляжет на землю, наступит Ноябрь. Ты вернешься домой, где меня уже нет. И поздним вечером, сидя в кресле у окна, ты видишь, как мои слезы текут по стеклу. Кто-то стукнул в дверь. Ты бежишь открывать. Но за дверью лишь мрак. В подъезде на подоконнике целуются влюбленные. Ты их заметила, но их там нет. Они не здесь, они далеко. И с ними я, охраняя их счастье. Ты слышишь? Еле слышный стук в окно. Ты смотришь, но ничего не замечаешь. Приглядись. Видишь того воробышка, жмущегося к стеклу маленьким тельцем? Это я прилетел к тебе. Впусти меня. Мне холодно одному. Я могу умереть. Отогрей меня на своих руках. Напои меня теплой водой. Прогони от меня простуду. И вдохни в меня жизнь


В ПОИСКАХ ТОГО

Сквозь закрытые веки, ослепленный столетней пылью, вижу лишь желтое – это краски пустыни. Если поднять глаза, то взгляд уткнется в ослепительно желтое солнце. Только чуткая голубизна неба разделяет пространство надвое. Я иду здесь один. Неимоверно жарко. Безжизненная пустота прячется в тени камня утомленной ящерицей. Я иду по следам Христа. Я иду здесь в поисках того, о чем я уже забыл. Так долог мой путь. Так давно я иду. Я сбился со счета солнц и лун. Но я отчетливо вижу его следы впереди. Мой взгляд устал скользить по желтому горячему миру. Что-то необычное привлекает мой взор. Это мертвая птица на потрескавшейся земле. Но птиц здесь нет. Но меня не удивляет то, как она попала сюда. Устав передвигать обожженные ноги, сажусь отдохнуть на черепаший панцирь. Раньше здесь был океан. Скелеты рыб лежат там и тут. Движение раскаленного воздуха напоминает движение волн. Но они умерли. Океан вытек в солнце, сделав его еще горячей. Зарывая руки в песок, я чувствую, как за горизонтом тучи собираются в грозу. Я чувствую за спиной дождь. Но едва повернусь – он исчезает мгновенно. Мой слух тоскует по шелесту листвы и трав. Но я слышу, как вздыхает черепаха, несущая мир. Я вижу вершины Египетских пирамид. И львов, трясущих гривами. Но это всего лишь мираж. Неоновое марево сползает к краю севера. И кто-то невидимый смотрит мне прямо в глаза, где отражается желтое на голубом. И кто-то неслышно дышит мне прямо в затылок. Я оборачиваюсь, но все исчезает.

Я принуждаю свои ноги делать шаг за шагом. Обжигаясь на углях, находя Его следы и ветер. Я ищу то, о чем уже и забыл. Так долог мой путь, так давно я иду. А когда на пути попадается клочок порыжевшей травы, я глажу ее, как волосы любимой когда-то девушки. В памяти, обращенной вспять, через тьму веков, просыпаются образы. Я перебираю их, словно бусинки на старых четках. Мои пальцы жаждут прикосновения к коже. Но я иду дальше в поисках того, что вряд ли найду.


ЕГО ЖИЗНЬ

В своей холостяцкой квартире он не боялся одиночества. Хотя где-то в душе стремился к людям. И хотя он родился в день Рождества Христова, он забыл о дне своего появления. Он спрашивал себя о смысле жизни, и шел на балкон, ища ответа у звезд. Но, пытаясь разобраться с чувствами, он упирался в тупик своего сознания. Он считал, что эта его замкнутость – следствие закомплексованности. Он боялся это понять. Он жил вне правил, замкнутый в своем мире. Он был здесь чужой. И вот он ушел совсем. А когда ему было больно, он плакал. Но легче не становилось. Он не стремился к славе. Был равнодушен к наградам. В своей жизни он обходился малым. Он хотел просто жить, никому не мешая. Просто жить. Как этого мало.


SHEOL

Небо дышало гарью. Плакал от боли дождь. Уже время взойти солнцу, но пока еще ночь пронзает холодом землю. Я сижу на полу, играя с дьяволом в кости. Я проиграл себя уже несколько раз. И он наводит на меня страх. Но я не могу уйти. Потому что снаружи притаился тигр, готовый съесть меня в любую минуту. Стоит лишь сделать шаг за дверь.

Подвалы земли полны мрака и слизи. Старик Бугенгаген сжимает стилеты в своих дрожащих руках. Народ в церкви замер в недоумении. Жених не пришел. А его невеста уже стала старухой. Их веселая свадьба превратилась в похороны прошлогодней весны.

Я вздрагиваю. И вновь замираю от страха. Странные существа смотрят в комнату через пыльное окно. И я, как малыш, вжимаюсь в подушку. Видения исчезают. Остается лишь свет фонаря. Водопроводные трубы полны крови и грязи. Кран сорван, и грязь продолжает течь.

Звезды постепенно гаснут, растворяясь в саже. Ворота сорваны с петель. И волки гуляют по двору. Холод засунул руки мне прямо за воротник и водит ими по телу. Но жених не пришел на свои похороны. Дьявол разорвал ему грудь, снял с сердца камень и забросил за горизонт. Они ушли вместе, взявшись за руки.

Я с нетерпением жду третий крик петуха. Но глупая птица молчит. Его голова лежит на колодке. Еще не засохла кровь на лезвии топора. А в котле уже кипит суп. Возбужденные ветром, лезут из земли черви. В глубоком овраге колдунья плавит воск, заставляя волю умирать раньше, чем догорит дом. Кто-то в красном роется в золе в поисках золота.

И вот пришло время чистить колодец. Но лопата потеряна. Сторож умер. И по опустевшему саду бродят сомнамбулы, сбиваясь в стаи. Предрассветный колокол будит туманное утро. Глухие удары сердца поднимают меня с кровати. Навстречу свету, который прогонит страх.


СМЕРТЬ

Стоя на краю зрения, я смотрел в бесконечность миров и столетий. Все движение к небу замыкается в точке прикосновения к свету раскаленного солнца. Время, капля за каплей, пробивает панцирь той черепахи, что старается удержать нашу бренную землю. Но панцирь расходится трещиной, обнажая подсознание. Жизнь тяжелым каблуком отдавила мне руки. Через лабиринты сна я вижу расплату за грех, совершенный тогда, когда я был еще зверем. А когда смерть улыбается прямо в лицо, боль кажется мелочью, недостойной внимания. Когда холод сковывает тело, и глазной нерв, отмирая, посылает луч света, уже последний, угасающему сознанию. Нам он кажется туннелем в рай. Или в никуда. М