Последний закон для продвинутых депутатов

 

Средней руки аптечный магнат и депутат Государственной Думы, Манько Даниил Ефремович, в узких кругах более известный, как «Пилюля», следовал по направлению к своему загородному имению, когда произошло событие, полностью изменившее его дальнейшие планы. Не вдаваясь в технические детали, заметим лишь, что депутата Манько резко не стало на этом свете по причине пули калибра 7.62, прошившей насквозь его государственный мозг. Контрольная вошла в правый глаз уже и вовсе без надобности – покинув бренное тело, Даниил Ефремович летел в скоростном галактическом лифте куда-то весьма далеко, чёрной дырой, а точнее и не скажешь.

Справедливости ради, стоит отметить, что он совершенно не успел испугаться, а во время телепортации его так колбасило фантомным телом, что времени рассуждать просто не было. Сморщенное сознание вернулось уже по прибытию в конечный пункт. Опять будем честны: если раньше «Пилюля» показал себя смельчаком, то теперь отрекомендовался крайне сдержанным типом. Попав в весьма странное место, от вида которого заплакал бы Данте, сжался Дали, и даже перекрестилась Блаватская, Даниил Ефремович довольно равнодушно оценил обстановку, и признаков волнения не проявил.

А было, было, от чего скорбно вздохнуть...

 Наш, такой родной, пусть и загаженный, голубенький с зелёненьким, шарик, это место вовсе не напоминало. Под ногами пузырилась неприятного вида, серая с малиновым отблеском грязь. Неглубокая, но отменно липкая. Она скрывала там и сям попадающиеся подлые камушки, острые, и болезненно горячие, так что поддав каменюку ногой, Даниил Ефремович то матерился от боли в ушибленном пальце, то шипел проколотым скатом, неосторожно ступив на раскалённую породу. Почему же он так страдал, спросит вдумчивый читатель? Куда подевались модельные английские штиблеты, коим сносу нет, потому как штучно и на заказ? В том-то и петрушка, что ни штиблет, ни костюма, ни даже элементарных трусов в этих весях не полагалось. Сей феномен депутат Манько отметил не сразу, но был изрядно раздосадован.
 
 Угнетающе действовало на психику и то обстоятельство, что в странной местности, по которой он с великоросским упрямством продвигался к неведомой цели, - полностью отсутствовало что-либо земное и человеческое. Никаких ориентиров. Во все стороны раскинулась совершенно плоская, серая под ногами, и уходящая синевой в багровую темь равнина. Странным образом отсутствовал горизонт. Вдруг ясно представилось, что он движется не по шару, а будто внутри, подобно глупой мухе, заползшей сдуру в пыльные недра школьного глобуса. Сравнение было не из приятных, даже скривился.
 
И ещё не было света. То-есть свет был, и светил откуда-то из-за спины, но стоило повернуться - тусклая фотолампочка автоматически занимала место где-то в районе маковки, там, где хоть вывернись наизнанку – чёрта лысого увидишь.

Вдобавок хотелось пить – не смертельно, но чувствительно. В горле ощущалось лёгкое жжение, першило, и периодически возникал спазм, переходящий в злую икоту. Икота отдавалась неприятным нытьём в закаменевшем желудке.

Понятно, что наткнувшись на стену, наш турист обрадовался. Сколько он пёхал по этой угрюмой органике, сколько передумал, и думал ли о чём вообще – он и сам бы не смог ответить. Удивительным образом мысли здесь были подчинены одной цели – дойти. Куда, зачем? Непонятно. Но когда из ниоткуда возникла глухая, уходящая в безобразно неизвестную высь, стена, он несколько воспрял духом. Можно было идти вдоль. Вот только куда? С минуту посомневавшись, и дёргаясь в начинающей жечь ноги грязи, Манько решил, что раз в жизни можно и направо, как все, и побрёл в выбранном направлении. Отражённый свет скользил мутным оранжевым пятном по бесцветной стене на шаг впереди. Никакой тени у Даниила Ефремовича не наблюдалось.

Тени появились столь же неожиданно, как и проклятущая стена, ползти вдоль которой оказалось весьма относительным удовольствием. Вероятно, так матюгался вольный уйгур, дефилируя вдоль цитадели, воздвигнутой трусливыми китайскими императорами. Но проклятый уйгур плющил зад о хребтину своей косматой животины, а наш герой находился в глубоко автономном режиме. Поэтому, заметив словно из стены выросшие тени, он закричал, замахал руками, и даже побежал, с чавканьем выдираясь из хищной, уже ощутимо горячей, грязи....

«Всё врут календари», сказал бы маленький Даня вслед за Грибоедовым – тогда он ещё что-то помнил, а взрослый Даниил лишь скептически наблюдал за банальными манипуляциями перед пропускным пунктом....Куда? Никаких пояснений, указаний, табличек. Стол, за столом типаж, странно похожий на плеяду таких же в том, теперь призрачном, мире. Унисекс. То ли мужик, то ли баба. В отличии от жидкой толпы – одет, так что пойми тут...да хрен с ним, походу прощупаем...глядя на довольно быстро редеющую очередь, Пилюля почувствовал былое присутствие духа, и довольно бодро подпрыгивал в натоптанной луже, меняя ноги. Вперёд он не торопился, присматриваясь, отмечая, делая выводы. Впрочем – выводы радовали. Пропускали всех. Никаких ангелов, чертей, огня и медных труб. Никакого серьёзного дяди с безменом. Он с удовольствием отметил, как пропустили туповатого вида бабищу, затем какую-то дешёвую тварь с трясущейся от совести челюстью, а в последнем быке с удивлением признал своего водителя Равиля, который сегодня.... «Опа-на! - сказал он себе, - значит и татарина повалили за одними пирогами...Ну-ну...Если уж его упырюгу не тормознут, то...». Татарина тормознули. Он обмер.
 
С каким-то досадливым чувством отметил непривычно уважительный, благодарный жест, которым Равиль закончил кратковременную беседу с проверяющим. В этом жесте было нечто такое, чего он, Даниил, отмаксавший не одну тонну зелени на свечи, храмы, панихиды и прочую муть, никогда не понимал и не чувствовал. И это неожиданно разозлило, удручило и даже ... обидело. «На обиженных воду возят и хрен кладут» - пробурчал он под нос, и решительно двинулся к столу, как только бывший водила на покаянно согнутых цирлах просочился в неприметную щель за спиной контролёра.

-- Гм! - солидно хмыкнул он в склонившийся над свитком затылок, -- Я тут, кажется, последним пришёлся...Хе-хе...
-- Последние будут первыми, - - лучезарно улыбнулся оч-чень, оч-чень смазливый мальчуган, тряхнув золотыми кудрями, и звонко рассмеявшись в лицо Даниилу Ефремовичу, заметил, - А вас, извините, я как-то и не ждал...видно вы не в ту сторону пошли вдоль стеночки....ведь не в ту?
-- Там не написано было, - раздражённо ответствовал Манько, -- А что, это имеет значение?
-- Абсолютно никакого, -- весело ответствовал отрок, -- вот списочек перевернём....ага! Манько, Даниил Ефремович, русский, крещёный в православную веру...так...партийный, член...это всё ерунда....год рождения...тоже неважно....так-так....жена, дети....м-да...плохо тут у вас...убит!... это лучше...
-- Позвольте!!! - налился гневом Пилюля от таковой наглости,-- Что значит – лучше?!
-- Могло бы помочь...да нет....Извините, Даниил Ефремович, но, как вы сами часто говорили в вашем мире: ничем не могу помочь. Вы нам не годитесь. Поверьте, лично мне, да и всем НАМ, очень, очень жаль. Но вы никак не подходите для вечной жизни.
-- То есть как?! Я, извиняюсь, хотел бы уточнить один вопросик....
-- Так а что же тут уточнять, -- удивился мальчуган, на глазах становясь пленительной девушкой, один в один...боже! Секретаршей Хозяина, Аллочкой! Поражённый Даниил Ефремович поперхнулся, а наглец уже чеканил нейтральным Алкиным речитативом:
-- Вы, Даниил Ефремович, существо крайне бесполезное, никаких положительных качеств и навыков не имеющее, все способности самопроизвольно растерявшее, таланты закопавшее, совесть у вас в окончательно исчерпанном состоянии, мыслительные способности на уровне примитивных животных, нравственность в минусе, мораль неведома, этика и эстетика в области отвлечённых и абстрактных понятий... Нет, вы совершенно не вмещаетесь в духовный мир. У нас созидают кто как может, а вы – типичный разрушитель.
-- Я?! - от возмущения Манько просто опешил, не зная что и сказать этой дуре в шелковистых локонах, - Да я.... я...
-- Ну и что ты, мил человек, делать-то умеешь, ась? - поинтересовался добродушный старичок, в которого будто издеваясь, обратилась сучка-Аллочка, -- Ну похвастай, похвастай, расскажи старичку, повесели дедушку!
-- Да я, батя, такими делами ворочал, - понизив несколько голос, нервно засипел экс-депутат в услужливо подставленное ухо, - я такие схемы выстраивал, так разруливал...
-- Ой, ой! - радовался дедок, глупо хихикая и тряся головёнкой, - А ещё, ещё!
-- Такие башли максал , такие проблемы....
-- Ух ты, ну даёт, ну жарит!
-- У меня с руки такие люди кормились.....
-- И-и-и!!! - визжал вновь пухлощёкий бутуз в диком восторге, и даже подпрыгивал.
А потом вдруг трансформировался в кого-то сильно грустного, с прокурорским лицом и волевым подбородком, и оборвал:
-- Теперь помолчи, бывший...да нет, не человек, просто – бывший. Молчи и слушай.

И Даниил Ефремович Манько узнал про себя много нового и интересного.

-- Вот ты говоришь, -- жёстко начал внезапно суровый, с литым из бронзы лицом, и таким же голосом, -- что ворочал башлями и выстраивал схемы. Здесь нет ни денег, ни схем. Потому и разруливать -- не с кем, и нечего.
Ты кормил с руки? Кого и зачем? Того, кто был нужен тебе. И не кормил, а покупал и откупался. Это совсем не то, уважаемый, совсем не то.
Ты всегда продавал и покупал. Здесь это не в ходу. Всё есть, всем хватает. Всем и всегда. Потому что времени здесь нет, а неизменная сытость, как и неизменный голод – постоянны и безграничны. Или ты жаждешь всегда, или ты больше не жаждешь. Не знал?
Ты постоянно продавал и покупал людей – вот что худо. Ты якобы давал им работу, кусок хлеба, надежду. А на деле – обирал, доводя до изнеможения бессрочной каторгой. Увы, обманутые надежды привели многих совсем не в тот земной рай, который ты обещал.
Ты врал самым близким, предавал родных, травил людей дешёвой гадостью, продавал призрак исцеления умирающим, и высасывал до копейки их ближних, загоняя в кабалу, долговую яму, а некоторых, -- толкая на преступления.
Ты никогда никого не любил. Первую жену выбрал по расчёту, вторую купил. Одну загнал в гроб, вторую измучил ревностью и скотскими выходками.
Твой недоразвитый сын, которого ты никогда не воспитывал, потому что не хотел и не любил, должен был сесть в тюрьму по очень нехорошей статье, - да, да, ты всё знаешь! - но ты купил ему свободу, и отправил подальше, чтобы эта гниль не коснулась лично тебя . Увы, он, не искупивший себя в тюрьме, – умрёт страшной смертью на чужбине. Последние слова его будут о тебе, и радуйся, что ты их не услышишь.
Но хуже всего не это. Грешны все. И всех можно понять и простить. Кроме пустых. А ты – пустой, как бездонный колодец, в котором навсегда пропадёт всё, сколь не мечи. У тебя нету главного – уступа, на который может опереться душа. Нету веры. Пусть не в бога, в которого ты крестился бездумно, как скот, по велению равнодушного времени; пусть нет веры в ближнего – у тебя нет ближних, но у тебя нету веры даже в возможность поверить. Ты пуст, как вакуум, и так же как вакуум – беспредельно твёрд в своём прагматичном эгоизме. Вместо уступа для души, у тебя вырос защитный панцирь от духа. Ты существовал, чтобы тащить на себе этот горб, награждая горбами других, да и всех видя горбатыми. Нет, добровольно горбатые здесь не нужны, здесь горбатые от природы распрямляются. А ты будешь тащить свой панцырь, как черепаха, забавный ублюдок, у которой, разве, есть надежда: по истечению трёхсот лет она умрёт навсегда. Ты же обречён на горбатую одинокую вечность. Странно, верно, сознавать, что всю жизнь ты издавал уродливые законы, не зная под какой попадёшь сам?

-- Но почему, почему, чёрт возьми, этот кровосос, эта исламская косоглазая чурка, Равиль...

-- Ты хочешь сказать, что он убивал людей, потому ты и взял его на работу – так ты, кажется, это называл? И он иноверец, нехристь? Так вот, глупец, открою тебе то, что ты много раз слышал – Бог один, и не взирает на лица. Парня научили убивать – такие как ты. И заставили убивать – такие как ты. И он погиб бы для вечности – как ты. Но знаешь ли ты, что сегодня он в последний момент попытался закрыть тебя телом, и умер на мгновение раньше? А почему? Потому что в нём ещё осталась маленькая капля того, что ты так тщательно старался выдавить из других, и чего совсем не осталось у тебя – совести и чувства долга.
Надеюсь ты понял, и не сделаешь глупой попытки войти вслед за мною, потому что стражи ворот, согласно представлениям древних, могут быть и такими....

Даниил Ефремович отшатнулся от трёхголового жуткого пса, лязгнувшего зубами перед самым носом, напоролся на камень и плачущим голосом вскрикнул:
-- Ну хорошо, хорошо, в рай – нельзя, понял... Так ещё же и ад есть, правда?
-- Разумеется, - ответствовал вновь златокудрый вьюнош, шагая в стенной проём, - сейчас сами убедитесь.

Манящий клин чистого света щемящей, тоскливой болью кольнул там, где сердце, и пропал. Вместе с ним пропала и стена, как ни бывало, и на все разом стороны осталось безразмерное грязное ничего в багровых тонах. Бывший человек чувствовал, как что-то всё сильнее давит на спину, шею, затылок...Он плюхнулся на четвереньки, по локоть угодив в ядовитую жижу, и вдруг осознал, что не горячо, а беспредельно холодно его бескровным рукам и ногам, и что в горле жжёт холод, и жажда эта – жажда тепла, и ноющий камень в желудке – резь грядущего и вечного одиночества.

Если представить такую гипотетическую возможность, что некие астронавты смогли долететь до некой, вывернутой наизнанку, звезды, в наизнанку вывернутой, отдалённой галактике, то они могли бы наблюдать прелюбопытное зрелище – воющего, стоя на четвереньках в грязи, бывшего аптечного королька и экс-депутата Государственной Думы.