Разве не красива легенда о рождении Христа? Младенец родился, родители его сияют счастьем. Кров над головой – холодный чужой сарай на обочине мировых дорог, семья бедна, и только звезда смотрит сквозь прореху в крыше на чудо рождения новой жизни, только ее свет согревает убогий зимний приют, да вол за перегородкой вздыхает шумно, поводя боками. Молодая мать завернула дитя в исподнюю юбку и любуется его нежными чертами. Но, смотрите, та же звезда ведет уже, ведет через пастбища и пустыни всех, кто не спит, всех, кто узрел этот дивный свет – пастухов и звездочетов, мудрецов, наивных сердем, и мудрецов ученых, искушенных в вечном круговороте созвездий и царственных судеб. Вот они торопятся, в убогих стеганных халатах или в одеждах, расшитых золотом и жемчугом, пешком и на верблюдах, надменно несущих свою знатную ношу через пески. Вот они стекаются в один пестрый поток, вливаются в улицу на окраине города, останавливаются, одни спешиваются, другие заходят прямо во двор, почтительно склонив голову, опускаются на колено и подносят дары счастливому семейству – ведь каждый младенец может спасти мир, будь на то его, наша и Божья воля.
Где эти чудные времена? Теперь няньки ворчат, а врачу некогда. Роженицы заперты в комнатах все вместе, сестры, приносящие детей, путают их, и мамы путают их, отобранных сразу после родов, одинаково закутанных в больничные пеленки. Семейство обрывает телефоны, чтобы узнать про 48 сантиметров и три шестьсот, про детскую желтушку и про то, что родничок слишком большой. Чудес не стало, и радость теперь весьма сдержанная. Будет ли дитя здорово? Больным нет места в мире, где деньги считают прежде, чем посчитать, что жизнь человеческая бесценна. Будет ли ребенок умен? Наивного оберут и доброго обманут. Не будет ли он расти в бедности?
Думала ли Мария об этом, положив младенца в ясли в чужом хлеву, чтобы согреть его в сене?
Лицо моей соседки по палате светилось той самой древней, светлой радостью материнства, когда она брала сына на руки. Среди суеты, шума перенаселенных палат, беготни и разговоров, она садилась, отвернувшись от всех, и тихо нянчила сына у груди. На второй день она рассказала мне свою историю. Год назад застрелился ее семнадцатилетний брат. Девушка пошла с другим, и он написал прощальное письмо, взял папкино охотничье ружье и выстрелил себе в голову.
«Сделал себе дырочку,» - сказала она мне, качая головой. «Единственный сын. Погубил родителей.» Погубил, очевидно, так сокрушительно, что две сестры, рассказчица и ее старшая сестра, решили подарить родителям внука. Старшая родить не могла, о чем она и сказала по секрету младшей ( никто, кроме мужа не знал этого до сих пор), но решила усыновить новорожденного мальчика. Сама врач, она надеялась организовать это наилучшим образом. Она объявила родителям, что уже беременна, и начала тайно готовиться к усыновлению. Младшая посоветовалась с мужем, удалила спираль и понадеялась на немедленное чудо. Она, действительно, забеременела. Старшая тем временем подвязала полотенце на живот и по утрам закрывалась надолго в ванной. Ее «тошнило». Время шло, на живот перекочевало второе полотенце, потом подушка. Будущий отец начал приготовления к появлению в доме младенца. Настало время «родов», но мальчика для усыновления не было. Старшая сестра задействовала все свои врачебные связи, коллеги, посвященные в тайну, задействовали свои связи, но мальчиков не было. Сестра уже заметно «перенашивала» ребенка и впала в панику. Родители начали серьезно беспокоиться, она пометалась-пометалась и взяла девочку. Вся надежда была теперь на младшую, и три месяца спустя она родила сына. Радость ее была так велика, что она рассказала мне, случайной соседке по палате, сгоряча и то, чего не следовало рассказывать – чужую тайну.
Ее радость по поводу рождения сына я, верно, никогда не забуду. А остальное я забыла начисто. Забыла, когда это было и где, в каком городе. И имя ее забыла, и забыла имя ее сестры. И счастья всем желаю.