Михаил Окунь
Дом
Он так и не понял, что это был за дом, кем были его обитатели, в каких отношениях друг с другом они состояли...
Поэт с охотой согласился на предложенную поездку в дальний райцентр с выступлением - захотелось встряхнуться. Да и подобные вылазки, в отличие от прошлых времен, когда вариантов на выбор было множество, стали большой редкостью.
Четыре часа из окна электрички он благостно взирал на "знакомые с детства" и "милые сердцу" слабенькие северо-западные пейзажи. Обычное настроение медленно, но верно выправлялось.
В администрации райцентра его сдержанно поприветствовали и, не вдаваясь в подробности, назвали адрес и объяснили, как добираться. Так приезжий очутился в этом доме, стоящем на берегу глубокого оврага.
Дом был одноэтажным, деревянным, старым. Состоял он, как выяснилось позже, из нескольких больших комнат с облезлыми дощатыми полами, замурзанными стенами, голыми лампочками под потолком. Комнаты эти напоминали скорее не жилые помещения, а какие-то безалаберные мастерские - со шкафами, заваленными всяким металлическим хламом, ящиками с железной мелочью, с разбросанными по полу обрезками досок, кирпичами, банками. К мебели можно было бы отнести разве что несколько подобий топчанов, сооруженных из досок, снятых с петель дверей и ящиков - без матрацев и подушек, да ломаные стулья.
Среди этих предметов обитали около десятка подростков разного возраста и калибра и пять-шесть дворняг. Из взрослых гость не заметил никого.
Подростки были немногословны, на вопросы отвечали нехотя, появлением нового лица почти не заинтересовались. Из их скупых ответов он понял, что кто-то должен прийти и ему надо ждать. Что он и стал делать, приглядываясь к аборигенам.
Двое резались в карты. Один усердно рылся в шкафу. Еще один азартно колотил молотком по обрезку металлической трубы - то ли просто наслаждаясь процессом, то ли изготавливая некое грозное оружие для уличных битв. Собаки искательно заглядывали всем в глаза; при его появлении ни одна из них даже не тявкнула.
Неожиданно стриженый деловитый паренек, оставив перетряхивание стеллажей, посмотрел на него в упор и укоризненно произнес:
- Про вас сегодня Жердяев статью в районке написал.
Поэт опешил:
- Какой такой Жердяев?
- Наш журналист.
- И что этот журналист написал? Он же меня совсем не знает...
- Ну, что за поэта такого к нам присылают на выступление, почему не приезжает известный мастер стиха Урченя, который прославился большой поэмой о наших краях.
"Урченя, Урченя... - порылся поэт в памяти, - действительно, есть такой старец".
- И о чем эта поэма - ты читал?
- Ну, какие здесь стройки были, какие замечательные люди жили. Он - поэт крупной формы, не лирик какой-нибудь, четыре строчки в стишке.
"Люди, вероятно, действительно замечательные, - подумал поэт. - Кажется, именно в здешней ЧК придумали способ белым офицерам и прочим "элементам" головы с помощью двух мельничных жерновов расплющивать. Впрочем, к чему эти ассоциации..."
- Да, обличил меня твой Жердяев. А ты, я смотрю, парень начитанный.
- Плавали, знаем! - ответил подросток присловьем, и на том литературная часть беседы завершилась.
- Скажи, здесь детдом? - поинтересовался поэт.
Паренек как-то дернулся, буркнул "нет" и снова углубился в изучение шурупов.
Задумавшись, приезжий не заметил, как в комнате началось какое-то собрание. Подростки и собаки словно по команде исчезли.
Заседание вел старичок в очках и ленинской бородке. Внимало ему несколько строгих старушек. Все появились невесть откуда.
"В тех же декорациях..." - подумал поэт и, дабы не мешать действу, стал пробираться к выходу. Он почти уже дошел до двери, когда одна из престарелых участниц сборища укоризненно проскрипела ему вдогонку:
- А следовало бы и поприсутствовать!..
От неожиданности гость обо что-то споткнулся и замер на месте, не поверив своим ушам.
Тут вступил ведущий:
- Собирался проинформировать вас в конце собрания, но раз вы удаляетесь... Завтра в девятнадцать ноль-ноль вам надлежит быть на выступлении, после которого состоится обсуждение. Ожидается присутствие известного местного поэта Азара Азарцева.
- Какое обсуждение?!
- Товарищ Азарцев уже получил в библиотеке несколько ваших сборников и сейчас изучает их.
"Сплю я, что ли? Какой год-то нынче? Или, может быть, это у меня уже белая горячка? Хотя знающие люди утверждают, что ее прихода не замечаешь".
- Где состоится выступление?
- Здесь.
- А где я могу устроиться на ночлег?
- Здесь же.
- А в гостинице мест нет?
- Гостиница на ремонте.
- Но здесь, видите ли, как-то...
- Живем - не жалуемся.
Последнюю реплику старичок произнес уже совсем резко, тем самым недвусмысленно давая понять приезжему, что корабль собрания пускается в дальнейшее плавание и обойтись без кормчего никак не может, а с этим списанным на берег все вопросы уже решены. Поэт вышел в соседнюю комнату.
Запахло общественно-полезной обязаловкой. Он твердо решил не дожидаться, пока его стихи "изучат", не устраиваться на ночлег с канистрой под головой и немедленно уехать. Но дальше с ним стало происходить что-то совсем уж странное, напоминающее плохо срежиссированный "дурной сон" или строчку из сочинения одного юного пиита, посещавшего некогда руководимое поэтом литобъединение: "Наша жизнь - сплошная кафка".
Проходя через следующую комнату, гость неосторожно задел стул, стоявший в центре помещения. Стул оказался свежевыкрашенным. То, что приезжий измазал брюки светлой краской, вызвало бурный восторг находящихся в комнате подростков и, кажется, даже собак. Причем ликование это было вовсе не злорадное, а вполне искреннее и радостное - как будто клоун на арене цирка отмочил нечто уморительное.
- Нет ли у вас в хозяйстве какого-нибудь растворителя? - с безнадежной досадой спросил поэт, обращаясь к веселящимся юниорам.
- Есть! - звонко выкрикнул один и ногой подтолкнул к нему литровую банку с мутной жидкостью. Проехав по полу пару метров, банка наткнулась на кирпич и разбилась, при этом завоняло действительно чем-то вроде бензина. Подростков, однако, это нимало не огорчило. Они резко и окончательно потеряли всякий интерес к пришельцу и вернулись к своим занятиям.
Плюнув на чистку брюк, поэт направился к выходу и оказался в больших сенях. Там он обнаружил, что куртка его снята с гвоздя и засунута на полку, прибитую почему-то так высоко, что и ему с его отнюдь не маленьким ростом достать до нее не было возможности. Зато тут же рядом ошивался рыхлый огромный парень с белоглазой сонной физиономией. Его-то и пришлось попросить снять куртку с полки, на что он охотно согласился. Вместо куртки, однако, парень стал доставать с верхотуры какое-то рванье, приговаривая: "Это? Это?" и с наслаждением видя, что его поведение все более раздражает. Натешившись всласть, он слегка потянул куртку за рукав, и приезжий, подпрыгнув, сумел ее ухватить.
- Вот видите, сами достали, - ласково пропел лукавый дебил и удалился весьма довольный исполнением своего сценария - видимо, уже традиционного.
На крыльце поэта дожидалось последнее препятствие в виде приблатненного плюгавого и прыщеватого типчика в капелюхе, приклеенной к мелкой головенке вырожденца. Поплевывая, он курил. Когда поэт проходил мимо, хулиган похлопал его пониже спины и прогнусил:
- Чевой-то вы меня за гузно прихватываете, гражданин? Интересуетесь этим делом?
- Да кто тебя трогал?! - возмутился поэт.
- Не надо, не надо, мля! Порнушку-то дома крутите?
Поэт спустился с крыльца, посмотрел на разбитую дорогу, на откос с пыльной замазученной травой, спускавшийся к оврагу, дно которого было завалено догнивающими автомобильными скатами и ржавыми обломками неведомых механизмов, и двинулся по направлению к станции.
"Пень иль волк? - думал он. - Если сейчас в киоске увижу еще и опус Жердяева..."
1996
Опубликован: альманах "URBI" вып.14: Опыты в стихах и прозе (СПб - НН, 1997), журнал "Edita клуб" вып.4 (Gelsenkirchen, 2005), сб. "УРАГАН ФОМИЧ" (Гельзенкирхен, 2008), журнал "Футурум Арт" 45(2), 2016.