Глава 1.
Зимой в этом городе почти всегда темно. Лишь на несколько часов пасмурное небо наполняется светом, чтобы потом снова погрузиться в ночь. Одинокие прохожие кутаются в шарфы, прячут лица от ветра в поднятые воротники пальто. Тучи ползут низко, цепляя брюхом крыши домов. Окна напоминают чёрные и пустые глазницы. У одного из таких окон, одиноко стоит черноволосая девушка. У неё заплаканные глаза и красивое вечернее платье с разрезом на бедре, специально купленное к празднику. Без пятнадцати двенадцать, приближается Новый год. Она с грустью наблюдает в окно, как те, кто по какой либо причине в это время оказался на улице, спешат домой, чтобы успеть к бою курантов. Девушка не видит, как внизу по улице идёт тот самый молодой человек, которого она выглядывает и, для которого наряжалась весь вечер. Он шатается из стороны в сторону, совершенно пьяный. Лет двадцать пять, длинная коричневая куртка, широкие чёрные штаны и вязаная шапочка. Пройдя пару кругов вокруг дома, входит в магазин, прислоняется к стене и, опустив голову, стоит в таком положении минут пять-семь. Понаблюдав за ним, можно подумать, что он спит. Глаза полузакрыты, изо рта текут слюни. Очнувшись, ещё минут пять соображает, где находится и снова голова опускается на грудь. Людей в магазине немного, почти все навеселе, и никто не обращает внимания на пьяного, подпирающего стену. Дверь открывается, заходит средних лет мужчина, тоже изрядно выпивший. За ним важно следует его собака из породы тех красноглазых псин с мощной шеей и стальной челюстью, которые у одних вызывают отвращение, у других страх, а у своих хозяев чувство гордости и самоуверенности. Увидев пьяного, стоящего у стены и пускающего пузыри, собака встаёт в боевую стойку и заливается лаем, а когда тот пытается отмахнуться, она вцепляется стальной хваткой в подол его куртки, разрывая её в клочья. Пьяный равнодушно наблюдает за животным, превращающим его гардероб в груду лохмотьев. Изодрав куртку, псина принимается за штаны, вцепившись прямо в пах. Неизвестно, чем бы закончилось это истязание, но тут приближается хозяин животного и со словами: «Не дразни собаку!», бьёт стоящего молодого человека кулаком в грудь, что есть сил. Тот, покачнувшись, на миг поднимает глаза, и что-то буркнув себе под нос, надувает очередной пузырь. Его куртка и штаны превратились в куски лоскутьев. Из дыры в штанах торчат красные семейные трусы. После ухода человека с собакой он, кажется, опять засыпает минут на десять. Продавщица всё время поглядывавшая на него враждебно, смотрит теперь с состраданием. Очнувшись через некоторое время, он начинает рыться по карманам, видимо уже забыв о происшедшем, и не подозревая, что его одежда теперь напоминает опоясания индейца. Достав сторублёвую купюру, он покупает бутылку водки и выходит из магазина. В это время куранты в Москве и на экранах телевизоров бьют полночь, и вся страна, с бокалами в руках, встречает Новый год. Черноволосая девушка плачет у окна.
Глава 2.
Густым потоком мысли плывут в темноту, ударяясь о стены, разбиваются на мелкие кусочки. Осколки летят по воздуху, достигают неба, вытекая сквозь окно, и возвращаются обратно в комнату. Избороздив пространство, окунаются в реку времени, воскрешая в памяти навсегда ушедшее. Взгляд блуждает в темноте, пока не останавливается на огоньке лампады у образа Божьей Матери, который нам подарили в день нашего венчания. Двумя днями раньше - свадьба. Я на седьмом небе от счастья. Маленький провинциальный городок, в котором мы с моим будущим мужем когда-то родились. Светлая просторная комната, на мне белоснежное свадебное платье. Он входит, в его глазах восхищение и нежность, протягивает мне руку. Мама вся в слезах, отец стоит, потупив взгляд.
Мы выходим из дома и садимся в разукрашенную машину. Дворец бракосочетаний увешан шарами. Под вальс Мендельсона торжественно шествуем по залу, обмениваемся кольцами, отныне мы муж и жена. Это самый счастливый день в моей жизни. Но уже в первую брачную ночь он напивается и уходит. Я остаюсь одна. Сердце сдавливает боль и снова реальность, тесная душная комната, одиночество. Усилием воли я возвращаю мысль туда, откуда она попыталась выскочить. После рождения ребёнка, он стал пить ещё больше. Через год наша жизнь превратилась в кошмар. Он предложил уехать куда-нибудь и начать всё сначала. Я согласилась.
Большой красивый город. Он перестал пить, устроился на работу. На какое то время я успокоилась. Мы сняли квартиру, где коротали дни вдвоём с малышом, пока он пытался заработать на кусок хлеба. В тот коротенький миг я была снова счастлива надеждой на то, что лучшее будущее, наконец-то пришло к нам.
Но прошло время и он снова вернулся к прежнему образу жизни. Переносить его постоянное пьянство в чужом городе оказалось намного тяжелее. Постепенно я стала впадать в депрессию и замыкаться в себе. Жила только ради своего ребёнка, только ради него билось моё сердце, и другой жизни не было. О, я помню эти долгие пустые дни одиночества и печали. Иногда он, брал себя в руки, не пил по нескольку месяцев, тогда вера просыпалась, но с каждым его падением свет её становился всё тусклее пока, однажды, совсем не погас, оставив мне лишь отчаяние.
Встаю с трудом, подхожу к окну. Сегодня Новый год, а я опять одна. Город сияет и мигает окнами. Машины несутся по улицам, рассекая темноту светом фар. Сколько, наверное, в этом городе счастливых людей. До утра не смолкнут хлопки разрывающихся петард. В комнате душно, а может это от обиды так тяжело дышать. К горлу подкатил ком, внутри всё сжалось от напряжения и нет сил расслабиться. Где-то там внизу на улице - он. Наверное, и не думает сейчас обо мне. Ребёнок спит. Как горько и одиноко. Как больно и досадно, что я его всё ещё люблю. Люблю человека, который отравил мою жизнь нестерпимой горестью. К утру успокаиваюсь от полного духовного и физического изнеможения. Проваливаюсь во что-то похожее на сон. Бабушка, гладит мои волосы, смотрит с любовью. Я так давно её не видела. Хочется остаться с ней, но надо идти. Иду по коридору с обшарпанными стенами, а впереди, где коридор заканчивается - дворик. Простой городской колодец. Там играют дети, их лица очень красивы, словно у ангелочков, что рисуют на куполах храмов. Они протягивают мне руки. Иду к ним, но пол под ногами проваливается, я хватаюсь за край и держусь из последних сил. Внизу темно и холодно, доносится шум, что-то приближается, мне страшно. Просыпаюсь, прислушиваюсь. Это шум лифта. Сердце судорожно бьётся. Шесть утра. Скрежет ключа в замочной скважине. Не хочу его видеть. Капли пота стекают по лицу. Быстрым движением их смахиваю и, поворачиваясь к ребёнку, притворяюсь спящей.
Глава 3.
Опять... Ещё полностью не проснулся, но реальность острым скальпелем памяти, режет сонное забытье, проникает в сознание. Опять надрался. Что было? Вчера был какой-то праздник. Новый год! Мозг, словно компьютер после перезагрузки начинает судорожно перебирать вчерашние события. Хочется снова забыться, но сон уже прошёл. Открываю глаза. Грязный потолок то уплывает куда-то в сторону, то наваливается всей своей тяжестью, перехватывая дыхание. Что-то похожее на совесть или на тошноту сжимает грудь. Да нет, какая совесть. Я читал про это в журнале, просто у пьяного рушится та вертикаль ценностей, которая сейчас снова пытается выстроиться, и, разглядывая с верхушки этого строения своё вчерашнее поведение, начинаю заниматься самоедством. От всего этого ужасно тошнит и хочется блевать. Вдруг, начинает мучить ощущение, что самое страшное ещё не вспомнил. Какая то мысль уже режет сердце, но ещё не дошла до сознания. Я прислушиваюсь к ней. Да... Эта мысль о ней, о том, что мне придётся сегодня смотреть ей в глаза. Смотреть и мучиться оттого, что снова её предал. Можно, конечно сделать вид, что ничего не произошло, но внутренней боли избежать не удастся. Как же далеко всё зашло. Вот уже который год я просыпаюсь после очередной пьянки, и говорю себе, что это был последний раз, но вновь и вновь всё повторяется. Привстаю с дивана, слушаю. Она на кухне, готовит. Стены ходят ходуном. Голова гудит. Мне нужно, что-то, что бы убило ещё на некоторое время моё сознание. Можно, конечно снова напиться, но это не спасёт от встречи с реальностью, причём завтра будет ещё хуже. Уснуть тоже уже не получится. Ребёнок сидит рядом на полу, занят игрой. Сползаю на пол и подмигиваю ему. Он смотрит на меня молча. Ползу до туалета, сажусь рядом с унитазом, доставая из заначки сигарету и закуривая. Тошнота усиливается. Стены сдавливают так, что тяжело дышать. Но худшее ждёт меня впереди, я должен буду посмотреть ей в глаза и увидеть в них боль, которую причинил. Опуская голову в унитаз, сую два пальца в рот, но ничего не получается. Вчера ничего не ел, только пил. Всё начиналось не так уж и плохо. Новогодняя ночь, семейное застолье. Послушали музыку, настроение лирическое. Сначала бутылка пива, жизнь стала немного ярче, почувствовал прилив энергии, захотелось поговорить с кем-нибудь. А с ней как разговаривать? У неё постоянное чувство обиды, отчего у меня постоянное чувство вины и так продолжается уже несколько лет. Бутылка водки из новогоднего арсенала, я купил её сам, как и пиво, хотелось, чтоб было всё как у людей, по крайней мере я на это надеялся, ну, а для неё это послужило поводом снова замкнуться в себе, она считает, что по-человечески это значит без водки. Сегодня я бы с ней согласился, но не вчера. Во рту резко возникает привкус спиртного, и, тут же, порция тёплой жидкости из желудка вылилась в унитаз. Что потом было? Вспоминаю. Она надулась, я её понимаю. Я просто сбежал за два часа до Нового года и оставил её одну с ребёнком на всю ночь. На улице, вроде, ничего не творил. Ну, завалился в бар, танцевал там, кажется, упал на чей то стол. Потом ко всем подсаживался, поговорить надо было. Охранник вовремя вывел, молодец! А то хрен знает, чего бы я в этом баре накуролесил. Во дворе под гитару с ребятами какими-то пел. Ничего, уже темно было, думаю мало, кто меня запомнил. Да, вроде ещё собака, какая-то прицепилась, или это во сне. Эти твари часто меня преследуют в ночных кошмарах. Открываю головой дверь и на четвереньках ползу к дивану. Ребёнок, всё также молча, смотрит с некоторым любопытством. Накрываю подушкой голову. С каждым воспоминанием тошнота усиливается. Как же я дома то снова оказался? Откуда-то из подсознания всплывает запах травы, сырость. Откуда? Неужели спал где-то во дворе? Не может быть. Ну, может, полежал где-нибудь немного. Темно было, этого никто видеть не мог. А вот, что мочился на проезжую часть, кто-нибудь мог и увидеть из машины. Хорошо, что меня здесь мало, кто знает. Смотрю на часы, два часа дня. Надо заставить себя встать. Рывком встаю и иду в ванную, по пути плечом задевая косяк, боль резко пронзает тело. Под душем на мгновение забываю обо всём, но только на мгновение. Сколько лет уже я заставляю страдать себя и её. Вся жизнь течёт по инерции и ничего не происходит, что могло бы остановить круговорот событий. Я просто привык к такой жизни и другой уже не могу представить. В какой-то момент просто потерял контроль над происходящим. Сколько раз я пытался уйти от этого, но всегда всё заканчивалось одинаково: грязный давящий потолок и танцующие стены, жуткое похмелье. Когда-то она появилась в моей жизни, это было, как глоток свежего воздуха. Я поверил, что всё можно изменить, мы поженились. Думал, что она спасёт меня от самого себя. Но брак оказался простой формальностью, я продолжал развлекаться, так же как и раньше. Потом у нас появился ребёнок. И опять я остановился совсем ненадолго, потому, что любил, по большому счёту, только себя. В углу горит лампадка перед Казанской иконой Божьей матери, которую нам подарили на венчание, от взгляда на неё на душе ещё больше скребут кошки. Такое чувство, что мне что-то подарили в тот день, вместе с этой иконой, что-то очень важное, а я не сумел этого сохранить. Надеваю халат и иду в кухню. Она стоит спиной ко мне. Подхожу, она поворачивается, я смотрю ей в глаза. В этих глазах вижу обиду и боль. Как горько осознавать, что причина этой боли - я.
Глава 4.
Ну вот. Пришёл. Вся одежда разорвана в клочья. Где он мог так её разорвать, ума не приложу. Теперь весь день будет спать. Сегодня первое января, все нормальные люди празднуют Новый год. Звонила маме, у них там весело, застолье, гости пришли. Почему он так поступает со мной? Обида сдавливает грудь. Дыхание учащается, и на глаза накатываются слёзы. Где он вчера шлялся, кто его так изодрал? Сквозь обиду, из самой глубины души, проступила и коснулась сердца теплотой, жалость. Всё перепуталось. Я люблю его, в этом не сомневаюсь, но после таких ночей во мне просыпается ненависть. Утром, он разделся, лёг рядом и шептал «прости», пока не уснул. Как будто ночью его заставлял кто-то бродить. А может и заставлял. Кто? Иногда, после того, как он выпивает одну рюмку, мне кажется, что внутри него сидит кто-то другой, настолько сильно он меняется. Особенно глаза. Что-то в них появляется тёмное, животное. Речь становится высокомерной и в то же время пустой. Возможно, он пытается стать таким, каким всегда хотел быть в глубине души: деловым, общительным, уверенным в себе. Трезвый же он тихий и скромный, даже, может быть, застенчивый. Но именно такого его я и люблю, таким всегда и видела. А когда он пьёт, он другой. В нём легко уживаются два разных человека, нет не два, множество. Он метается между ними, становится то одним, то другим, а спиртное – средство для перевоплощения. Однажды, ещё до свадьбы, мы лежали у него дома, после очередной попойки он рассказывал, что происходит у него внутри. Говорил, что некоторые поступки творит не он, а кто-то другой в его теле. Потому, многого из того, что делал, наутро даже не помнил. И всегда стыдился своих пьяных поступков, раскаивался. А я лежала и восхищалась глубиной его внутреннего мира. Меня удивляло, что в человеке может вмещаться столько всего. Какие-то войны, одному ему виданные, бесы, ангелы… сейчас, я понимаю, что это просто слабость его натуры. В этом он прячется от самого себя, от своей совести, от своих страстей.
Наливаю в кастрюлю воду и ставлю на плиту. Сегодня серый пасмурный день, идёт снег, и от этого на душе ещё тоскливее. Он проснулся. Закрылся в туалете, наверное, курит. Заходит на кухню, я чувствую на спине его взгляд. Поворачиваюсь. Смотрю в глаза. Сердце колыхается. Сейчас начнёт просить прощения, и я опять прощу, потому, что устала от одиночества.
Глава 5.
- Прости…
- Я не могу тебя простить, потому, что ты испортил мне праздник.
- Я виноват…
- Конечно, виноват!
- Понимаю.
- Вся одежда изорвана в лохмотья, ты что подрался?
- Не помню, кажется, меня собака покусала…
- У тебя даже трусы в дырах, какая собака?
- Бульдог, наверное.
- За что мне всё это, скажи?
- Не обижайся, мне самому плохо после всего. Душа болит... И голова.
- Чем же ты вчера думал? Я всю ночь не спала, ждала тебя.
- Я не хотел так напиваться.
- Ты никогда не хочешь, а напиваешься.
- Думал в этот раз смогу.
- У нас ребёнок растёт, я не хочу, чтобы он всё это видел.
- Да.
- Что да?
- Не мучь ты меня. Итак, тошнит.
- А как ты хотел, всю ночь пить, а на утро, чтобы не тошнило, и голова не болела?
- Да.
- Что да?!
- Ну, прости, и проехали.
- Я не хочу, чтобы это повторялось. Не могу так больше.
- Не повторится.
- Ты всегда мне это говоришь, и всегда врёшь!
- На этот раз точно, я принял решение.
- А может, ты с бабами всю ночь гулял?
- Ты знаешь, что нет.
- Откуда я знаю?
- Ты мне не веришь?
- С таким пьяным, каким ты вчера был, любой может сделать всё, что захочет.
- Кому я нужен?
- Ты МНЕ нужен, а тебя не было всю ночь. Новогоднюю ночь. Я одна тут…
- Ну не плачь, прошу тебя.
- Я так больше не могу.
- Всё будет хорошо, не плачь. На этот раз точно.
- Не будет, ты всегда так говоришь.
- Ну, по крайней мере, я постараюсь.
Глава 6.
Когда я просыпаюсь после пьянки, всегда говорю себе, что уж этот-то раз был последним. И всегда себе верю. Иначе нельзя, без веры жить трудно. Поэтому и ей говорю, что порвал с жизнью пьяницы. Первые два дня, я полон готовности выполнить свои обещания. На третий день, иногда чуть позже, жизнь вдруг становится невыносимо скучной и серой. У пьяницы нет интересов, кроме пьянства. Только сквозь алкогольное опьянение, он видит мир таким, каким хотел бы его видеть всегда: беззаботным, красочным, увлекательным, полным неожиданностей и сюрпризов. Поэтому, через несколько дней трезвой жизни, раздражительность и замкнутость полностью овладевают мной. Единственный способ избавиться от них – снова напиться. На этот раз я продержался шесть дней. Приближается рождественская ночь. День солнечный и тёплый. Сознание ещё не переработало того глубинного позыва внутреннего я, с которого всё начинается. Эта жажда. Утолить её я ничем не могу. Могу только спрятаться, в свой иллюзорный пьяный мирок. Мозг начинает работать. Нужно обойти преграды, первые из которых внутренние – совесть и разум. Внешние преграды вытекают из внутренних: во первых, придётся снова предать близких людей, которым пообещал не пить, во вторых, завтра опять будет паршиво. Внутренние преграды я обхожу просто – не признаюсь себе, что собираюсь напиться, пока не напьюсь. С внешними будет сложнее. Я говорю жене, что собираюсь съездить на пару часов к родственникам, поздравить с Рождеством. Может, она и догадалась о чём-то, но виду не подаёт. Иногда, она видит по мне, что напьюсь, ещё до того, как я сам себе в этом признался. Моя тётка по матери живёт в другом конце города. Иду пешком в сторону метро, солнышко светит в глаза. Настроение постепенно улучшается от предчувствия хорошего вечера. То есть от предвкушения попойки, но я ещё скрываю это от себя. Просто еду поздравить тётку. У метро толкучка. Здесь масса всякого народа: входят, выходят, продают, покупают, просто стоят, глазеют по сторонам. У входа замечаю старушку стоящую на коленях, она просит милостыню, непрерывно крестясь и кланяясь. Перед ней пакет, куда бросают монетки прохожие, рядом стоит иконка Богородицы. Достаю из кармана десятку и кладу ей. Она поднимает голову и смотрит на меня пронзающим до глубины души взглядом. Лицо избороздили глубокие морщины, но глаза добрые и живые. На миг мне показалось, что из глубины её зрачков исходит некое свечение. «Спаси тебя Господь, сынок»,- говорит она мне. Я прохожу в метро и задумываюсь над её словами. Может быть, и правда Господь когда-нибудь спасёт меня. Спасёт от этого греха, от страсти пьянства. Если и спасёт, то не сегодня. Захожу в вагон. О жене и ребёнке стараюсь не думать. Мысль о них доставляет боль. Убегаю. «Ничего, вот только поздравлю и обратно»,- обманываю себя. Выхожу из метро на одну остановку раньше, решил пройтись пешком. А вот и ларёк. «Только одна баночка тоника, для поднятия настроения. Одна, и на этом всё, сразу к тётке, потом обратно домой. Сегодня Рождество, надо провести его с семьёй». Но после банки джина, захотелось ещё. Вторая, третья… наступает сильный эмоциональный подъём, который уже не даёт мыслям о долге, семье, совести стучаться в сознание. Город превращается в увлекательный полигон для захватывающих приключений. Во мне просыпается сила и уверенность в себе. Душа требует праздника. Захожу в пивной бар. Обычная забегаловка, в центре стоят три высоких круглых стола. Два стола окружены молодыми компаниями, потягивающими пиво. За третьим два мужчины монголоидного типа. Они почти одинаковые, но мой зоркий глаз всё-таки подмечает, что один из них, видимо, постарше, лет на десять. Здоровый бармен в белом халате и таком же белом колпаке наливает бокал пива. Подхожу к столику с монголоидными типами, и вежливо спросив разрешение присоединиться, начинаю маленькими глотками попивать своё пиво. Соседи по столу разговаривают, кажется на японском, хотя, кто его разберёт. После третьего бокала я обращаюсь к гостям нашей родины с дипломатическим приветствием.
- Вы монголы или китайцы?- они смотрят на меня непонимающими глазами, скромно улыбаясь. Тогда я обращаюсь на к ним на пьяно-английском.
- Ду ю спик ынглишь?
- Йес ай ду,- оживляется тот, что помоложе.
Как гостеприимный патриот покупаю всем пиво, и через пол часа, мы весело болтаем на ломаном японо-англо-русском.
Они рассказывают, что они живут в Японии на острове Хонсю, где их ждут жёны и дети. В Россию приехали по работе, а работают они реставраторами. Поселились в гостинице, что в двух кварталах отсюда. Я в свою очередь говорю им, что работаю в правительстве Российской Федерации, что в гараже у меня стоит Феррари, на канарах вилла, а в свободное время люблю выйти, так сказать, в народ, попить пива. Ещё через некоторое время один из них просит у меня русской водки, видимо увидев во мне полноправного хозяина этой страны и почувствовав себя в гостях. Мне показалось, что ещё до приезда сюда, единственное, что он знал о русских это, то, что они пьют водку, и заранее запланировал во что – бы то ни стало испробовать этого чудесного экзотического национального напитка. Однако чего он не предвидел, это то, что водку у нас изготавливают в каждом третьем подвале, специально для продажи в дешёвых забегаловках, на окраинах, в одной из которых мы и находились. Поэтому когда мы выпиваем залпом по стакану самопалки, глаза у японцев заметно расширяются. После второго стакана мы хором затягиваем японскую народную песню, думаю самурайскую походную, и отправляемся на поиски дальнейших приключений. Прохожие расходятся в стороны, видя как здоровый детина висит на двух маленьких японцах и кричит во всё горло: «Банза-а-ай япошки!» Не помню, как мы оказались в холле гостиницы. Зато помню их хмурые лица, когда я наконец-то признаюсь им, что я агент КГБ, а они под колпаком и будут теперь работать на меня. Наверное, я просто огорчился, что угощал их весь вечер, а они меня нет, карман мой к тому времени уже пуст, поэтому и решил так зло пошутить. После того, как я отлучаюсь ненадолго по нужде, они испаряются, а ко мне подходят два здоровенных охранника и просят удалиться. Наверное, эти японцы до сих пор рассказывают на острове Хонсю, как пили с агентом КГБ. Меня накрывает ещё больше. На улице еже темно. Бреду зигзагами по набережной. Тут меня сшибают с ног, двое или трое крепышей в чёрных вязаных шапочках и начинают дружно колотить ногами, с просьбой о материальной помощи. Я приподнимаюсь и, сбивая одного из них бегу в темноту. Бегаю я быстро, но ноги сильно заплетаются после такого количества спиртного. Они уже стали настигать меня, но неожиданно для себя я оказываюсь на проезжей части. Краем глаза вижу быстро приближающийся автомобиль. Сигнал гудка, преследователи замерли на обочине. Сильный удар и я лечу в неизведанные дали, почему-то, вдруг, обратив внимание на то, какое красивое сегодня небо и какие большие на нём звёзды. Ещё не соприкоснувшись с землей, проваливаюсь в темноту бессознательного.
Глава 7.
Го-осподи-и-и! Господи, помоги мне! В праздник Твоего Рождества, смилуйся надо мной грешной, услышь молитву мою! Дай уразуметь ему пагубность пути сего, Господи! Он опять ушёл, и не знаю что с ним и где он. Пресвятая Богородица, ты видишь всё сама, прошу тебя, умоли Господа, чтобы смиловался, чтобы избавил его от этой страсти. Стою на коленях пред святым ликом твоим, и горькие слёзы катятся из глаз моих. Верю, Господи, что не оставишь нас. Прошу об одном, исцели его. Да будет воля Твоя, Боже мой, но если это возможно, исправь жизнь нашу. Недостойна я, чтобы просить у тебя чего бы то ни было, но по великой милости Твоей прикоснись сердца его. Где он сейчас? С кем? Вот уже утро, а его опять нет. Ради великого праздника, огради его от всякого зла. Сделай так, Господи, чтобы с ним ничего не случилось. Всю ночь стою пред Тобою, избави нас от этого горя.
Голова бессильно падает на пол в земном поклоне. Слёзы и пот текут по лицу. Носом, вдруг, хлынула кровь. Встаю, чтобы пойти умыться. Но голова кружится, стены плывут по кругу. Я падаю. От удара, в глазах сверкает молния. На какое-то время теряю сознание. Боль в затылке. Лежу, подняться нет сил. Перед глазами, в свете лампады, образ Богородицы. Она смотрит на меня и, кажется, тоже плачет. Молюсь всю ночь, и буду молиться, пока не умолю Господа. Верю, что умолю. Кровь продолжает течь. Подползаю к стене, и держась за неё руками, осторожно встаю и иду в ванну. Умывшись, возвращаюсь в комнату. Я должна молиться!
Верую, Господи в то, что не оставишь меня в горе. Прости, что так редко Тебе молилась, что не соблюдала заповедей Твоих. Прости меня и спаси его от него самого. Спаси его от пьянства.
Колени онемели от долгого стояния на них, а в сердце боль и тепло утешения, пришедшее с молитвой. «Верю, что теперь всё изменится, а если нет, буду стоять перед Тобой на коленях, пока не изменится.» Ночью ещё сомневалась. Что я делаю? Какой смысл от всего этого? В церкви то не помню, когда была в последний раз. Но продолжаю молиться. И под утро приходит облегчение. Знаю, что теперь всё будет по-другому. Я ложусь на кровать, и на душе становится легко и радостно. И с губ уже срываются слова благодарности.
Благодарю Тебя, Богородица. Верю, что услышана Тобой. Теперь всё будет хорошо, Ты обо всём позаботишься. Царица небесная. Ты Царица моя. Благодарю Тебя. Слава Тебе, о, Боже Всещедрый.
Засыпаю в полной уверенности, что всё теперь будет хорошо.
Глава 8.
Лечу над землёй, словно птица. Тело лёгкое и прозрачное. Взмываю в облака, оставляя землю позади. Планеты и звёзды мелькают, словно деревья, в окнах поезда. Это похоже на сон. Но просыпаться не хочется, так хорошо лететь. И вот я на одной из планет. Вместо солнца несколько звёзд, во много раз превышающих его по размеру. Повсюду слышатся звуки музыки, её происхождение мне неизвестно, но такое чувство, что я уже слышал это где-то. Жарко. Я вижу, как издалека приближаются тысячи неизвестных мне существ, чёрного цвета. Они надвигаются на меня в ритме музыки. «Наверное, это жители планеты»,- думаю я. Лица чёрные, двигаются совершенно одинаково и смеются диким хохотом, словно это какой-то африканский ритуальный танец. Их смех кажется мне зловещим, они смеются надо мной. Мне становится жутковато. Чувствую угрозу, исходящую от них, но ещё не понимаю в чём она. Я никак не могу разобраться, сон это или явь. Слишком всё реально. Пытаюсь проснуться, не получается. Они уже приблизились вплотную ко мне и теснят меня, толкая и хохоча. Бью одному наотмашь в лицо. Но он рассыпается на тысячи чёрных мух, которые разлетаются в стороны, и теперь уже эти мухи летают вокруг и хохочут. Когда-то в школе я много лет занимался боксом, но чувствую, здесь мне это не поможет. Наношу удар за ударом, вот уже весь покрылся потом, но чем больше я бью, тем больше вокруг хохочущих мух. Они хохочут над моими потугами, над потраченными впустую силами. И меня вдруг осеняет мысль: они, эти существа, были всегда рядом, когда я вот так же, наносил по нескольку тысяч ударов в спортивном зале. И музыка эта была. И они также хохотали над моей глупостью, будто говоря: «Трать свою жизнь, рано или поздно мы встретимся, и тогда каждое твоё слово и действие будет испытано в деле». Мне становится грустно до слёз. Я останавливаюсь, пот течёт по лицу и теперь из глаз текут слёзы. Начинаю вдруг судорожно креститься, я крещусь обычно во сне, когда снятся кошмары. Но это не помогает, они всё так же смеются мне в лицо. Почему не помогает крестное знамение, ведь должно помогать, и во сне всегда меня спасало. Наверное оттого, что в своей жизни я так мало крестился, а если и крестился то без должного благоговения. Меня начинает беспокоить одна мысль. Неужели это не сон! Что это за планета? И планета ли это? Вдруг, они исчезают. Я стою посреди незнакомой улицы. На несколько секунд стало тихо. Тут из-за угла, с рёвом и шумом, вылетает несколько карликов. Они одеты, как уличная шпана. На головах у некоторых бейсболки, перевёрнутые козырьками назад. В руках биты. Один несёт на плече магнитофон. И снова музыка. Но теперь другая, та, от которой я кайфовал, когда был моложе. Иду за ними. Знакомое настроение. Такое настроение у меня в предвкушении пьянки. Двигаюсь пританцовывая. Тут один из карликов подлетает сзади и битой наносит мне удар в затылок, и они дружно гогочут и кричат, улюлюкая. Падаю на четвереньки, но тело самопроизвольно продолжает подрыгиваться в такт музыке. И снова я понимаю, что когда я танцевал раньше, слушая, свои любимые, рок композиции, эти карлики танцевали рядом. А теперь они хохочут над тем, как я пытаюсь остановить своё танцующее тело. Через силу вскакиваю и бегу прочь. Да что же это за место такое? Это сон, надо проснуться, не умер же я. Не умер?! Убегая, запрыгнул в какой-то подвал. Серые стены, покрытые плесенью. С потолка крупными каплями падает вода. Лабиринт коридоров. Из проёма в двери выползли два урода без ног. Вместо рук у них длинные крюки, словно передние лапки кузнечиков, увеличенные в сотни раз. Они подползают ко мне, я зажимаюсь в угол. Наверное, страх парализовал меня, потому, что я не могу сдвинуться с места. Они подползают вплотную. Изо рта у них жутко воняет. Я вижу гнилые зубы и обезумевшие глаза. Они вонзают в меня свои руки крюки. Чувствую нестерпимую боль. Как не странно, но и эта боль мне тоже знакома. Это та самая боль, которая мучила меня каждое похмельное утро, и особенно, когда я смотрел в глаза своей измученной жене. Только теперь эта боль материализовалась. Возможно, я сам породил этих жутких уродов. Я начинаю, немного понимать, куда я попал, но нестерпимые муки мешают мысли полностью проявиться. Пытаюсь вырваться, не получается. В какой-то момент время останавливается. Ни прошлого, ни будущего только нестерпимая боль. Ещё раз и ещё раз вонзающиеся в меня крюки этих мучителей. Снова пытаюсь перекреститься, не помогает. «Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя грешного»,- шепчу я уже в полном отчаянии единственную молитву, которую помню наизусть. И вдруг, словно удар молнии осветил комнату. Свет тёплый и яркий наполнил всё. Лица уродов исказились, они отступили, но лишь на мгновение. Этого мгновения мне хватило, чтобы вырваться и убежать. Бегу по длинному коридору, почему-то совершенно нагой. Тело моё стало некрасивым и старым. Куски кожи свисают с рук, живота и ног. Всё покрылось панцирем из волдырей. Снова появляются карлики. Они издеваются надо мной, бьют битами, плюют. Я стою, закрыв лицо руками и рыдая. Рядом, замечаю ещё одно маленькое, плачущее существо. Это маленький ребёнок, только кожа у него такая же, как у меня, вся ободрана и в волдырях. Я поднимаю его на руки. Он плачет жалобно и беззащитно. И тут я понимаю, что это мой сын! Моё сердце начинает разрываться от любви и сострадания. Видимо карликам не понравилось такое моё внутреннее расположение, они замерли, их лица исказило страдание и в следующий миг они исчезли.
Я открыл глаза. Боль во всём теле. В глазах мельтешит свет мигалки скорой помощи. Меня погружают на носилки и заносят в машину. Рядом два человека в белых халатах. Закрываю глаза. Это был сон? Не могу ответить себе на этот вопрос. И все недавние события, карлики, уроды, мухи, всё кажется мне сейчас намного реальнее, чем эти люди халатах, мелькающие крыши домов в окне скорой помощи, да и я сам.
Глава 9.
Больничная палата. За окном идёт снег. На кровати лежит молодой человек с опухшим от перепоя лицом и загипсованной ногой. Рядом сидит девушка и держит его за руку. Они смотрят друг другу в глаза.
- Вот опять сорвался, не послушал тебя,- виновато улыбается он одними губами, но глаза остаются грустными.
- Хорошо живой остался,- отвечает она, со слезами на глазах, перебирая пальцы его рук.
- Ты знаешь, у меня такое чувство, что я сегодня ночью умер. И душа моя попала в ад. Или ещё куда-то, не знаю, меня там мучили страшилы всякие.
- Это только сон.
- Может и сон, но таких снов у меня ещё не было. Когда я только очнулся, я верил на сто процентов, что это было наяву.
-Такое бывает.
- Та знаешь, я чувствую, что-то произошло.
- Произошло, тебя сбила машина.
- Нет, у меня в душе. Я всегда тебе обещал, что брошу пить, больше не буду обещать. Наверное, через некоторое время я опять напьюсь, это неизбежно, это болезнь души. Я только хочу сказать, пока я ещё трезвый, что я тебя люблю. Тебя и нашего сына. И что я не хочу такой жизни.
- Нам надо сходить в церковь. Когда выздоровеешь.
- Да надо.
- Господь поможет нам. Знаешь, я читала, что есть такая икона «Неупиваемая чаша», она помогает людям, которые хотят избавиться от страсти пьянства.
- Как там наш сын?
- Спрашивал про тебя.
- Прости, я уже замучил вас.
- Ничего переживём. Когда ты выздоровеешь, всё будет хорошо. Видишь, к чему всё это приводит.
- Ты ещё веришь, что я смогу?
- Верю, ты главное сам верь.
- Врач сказал, что долго меня здесь не задержат, с гипсом можно и дома лежать.
- Вот и хорошо.
Выйдя из больницы, девушка направляется в сторону трамвайной остановки, на лице её искрится улыбка и чему она улыбается, знает только она сама.
Глава 10.
После того, как его выписали из больницы, он не пил месяц. Всё мне что-то рассказывал, чуть ли не в бреду, в горячке какой-то. Говорил, молиться надо, мол, вокруг злые духи. Я уж подумала, было, что он головой ударился, когда его машина сбила. Но что молиться надо, так в этом я с ним согласна, каждый день за него молюсь. Икону специально купила «Неупиваемая чаша», и перед ней молюсь. Через месяц нога его зажила, и он ушёл в запой на две недели. Такого у него ещё не было. Раньше он, максимум, дня три мог пить. Как всегда шатался каждую ночь где-то. Я уехала к его тётке, не могла больше вынести этого. Через два дня после моего отъезда позвонила соседка, сказала, что он заходил к ней весь в синяках и сказал, что его бесы бьют, просил помощи, плакал. Я оставила ребёнка у его тётки и поехала домой. Когда зашла в квартиру, там было всё перевёрнуто вверх дном. Всё валялось на полу: оборванные с окон шторы, вещи, телевизор. Кое-где на стенах была кровь. На кухне разбитая посуда, из крана текла вода. Его я нашла в ванной. Он сидел в самом углу, поджав под себя ноги, и смотрел в одну точку, куда-то сквозь стену. Всё лицо разбито, в крови, ни на что не реагировал, а в глазах застывший ужас. Я вызвала скорую, медсестра сделала ему укол, после этого мы смогли его разогнуть и положить на носилки. О том, что с ним произошло, он толком не помнит. Рассказывал только, что перестал тогда пить, как я уехала, и два дня отходил. Потом не выдержал, сильно плохо было, и вышел из дома с намерением купить бутылку водки. Магазин рядом был закрыт на переучет, и он решил отправиться на другой берег реки (наш дом стоял набережной). Для этого надо было пройти по замёрзшему льду, там тропинка была натоптана, все так ходили, чтобы дорогу срезать. На пути ему повстречались два рыбака, которые ссорились между собой за место, где рыбачить. Оба были пьяны. Он говорит, что видел, как на этих рыбаках сидели верхом два карлика, с битами и, хохоча, сражались друг с другом. Чем сильнее они хохотали, тем ожесточённее разгоралась ссора у рыбаков. Когда он поравнялся с ними, рыбаки уже начали избивать друг друга. Я думаю, это у него белая горячка началась, хотя он и утверждает, что это не так. Говорил, что точно таких карликов он встречал совсем недавно, толи во сне, толи в видении. Так вот карлики эти соскочили с рыбаков, как его увидели и кинулись вдогонку за ним, избивая его битами. Он побежал. Обернулся, а их уже с десяток, за ним бегут, кричат и улюлюкают. Потом они его дома уже били, но здесь он уже плохо помнит, да и неохотно рассказывает. Говорит, что если бы не какая-то нищенка, которой он когда-то у метро дал десять рублей, они бы его на смерть забили, уж не знаю, как там всё это связано. С того дня он уже год не пьёт. Стал ходить в церковь по воскресеньям, посты соблюдает. Как с пятого класса стал увлекаться алкоголем, такого срока воздержания у него ещё не было, пол года максимум. А я радуюсь, что Господь услышал мою молитву. За все эти годы, наконец, то чувствую себя лучше, хотя нервы расшатались. Но я верю, верю, верю, что теперь всё будет хорошо!