И как-то снова все по-старому. Камня на камне не осталось от прежней «фривольной» жизни, однако я рад. Учусь заново жить, говорить, смотреть на мир и главное читать! Не пользуясь унизительной азбукой, когда приходилось перебирать пальцами рельефные книги по Брайлю. Делая глисандо, как говорит мой друг, а видеть текст глазами, как все. Мне, я уверен, крепко повезло.
Я сижу в парке Кулибина напротив памятнику Горькому, читаю июньский номер Крупного Плана на лавочке. Перелистываю страницы, полоса за полосой. Через месяц в этом журнале будет и моя статья. О цинизме, вернее - десяти фразах, которые потрясли мир своим цинизмом. …Своего рода цитатник. Поскольку «цинизм - это особый яд, прозрачный как намек и жгучий как обида».
Такие дела…
Вдруг вижу мимо идущую редакторшу журнала, который только что читал. Эдакая Бриджит Бардо – черное платье в горох, очки – мухи, рыжые пышно-кустодиевские волосы. Модный на этой неделе ободок на голове. Мы не знакомы, поскольку message in the bottle я отправлял по и-мейлу. И тем любопытнее мне на нее глядеть.
- Нравится? - спрашивает не останавливаясь. Она имеет ввиду журнал. А во мне, несомненно, видит, его target group. May be...
- Ага, - говорю, - волшебно.
- Я рада...
Вскрикиваю от волнения (очень неожиданно для себя):
- Можно я подарю вам цветок?
- Не надо. Муж не поймет, а врать я не умею…
- Жаль, ребята из стройотряда высаживают прекрасные цветы у памятника, - говорю вслух, когда она уже ушла. Задумываюсь, затем вскакиваю, кидаюсь на дорогу. Светлана далеко.
- Я спрошу, как они называются!? - кричу в спину.
Женщина поворачивается, смешно, одним пальцем держась за дужку, парадно приспускает очки, словно это не очки вовсе, а флаги.
- Как пожелаете – смеется и уходит.
Один из парней, который сейчас занимается посадкой цветов направляется в мою сторону. Другие двое закончили работу, собрали свои картонки и уходят прочь, закрыв глаза бейсболками. На одной из таких картонок тот первый парень несет грядку цветов. Проходит за мою спину и бросает розовые бутоны в кусты.
- Что за цветы? - спрашиваю, обернувшись.
- Петуньи…Нет, бегуньи.
- Бегуньи, не бегонии?
- Да, бегуньи. Хотя, может бегонии?...
Он шлепает по рукам, очищая их от земли.
- Аа, - говорю, - красивые.
Лавочка моя находится на перекрестке пяти дорог – здесь всякие аллеи, полно мам, детей. И вот одна из них ведет малюток – в розовом и лимонном платьях соответственно. Девочка в лимонном то и дело бросает, а спустя некоторое время подымает голубиное перо. Запускает в небо, а затем ловит. Мама, разумеется, недовольна и говорит, что та попадет себе в глаз. Поэтому, видимо, у самого памятника перо взлетает в последний раз и никто его больше не поднимает. До той поры пока я не подумал:
- Блин, а это знак.
Подхватываю перо и пишу миниатюру, которую вы все это время читали. Конечно, я пишу ее ручкой, а перо кладу между страницами, на память.
Проходит неделя, я встречаюсь с редактором, чтобы обсудить планы и получить первый гонорар. К счастью она меня не помнит. Да и я тоже кое-чего утаиваю, например, то что слеп долгие годы. Что жизнь тогда свилась в свиток как небо Апокалипсиса.
Мне двадцать, я пережил ад, обвинения в неполноценности и равнодушие. Но устремлен как пуля и верю в себя до конца. И я решаю, что так лучше для нас обоих. Не знать ничего. И хотя, может быть, пальцы – глаза – это лучшее, что было в моей жизни, я навсегда забуду то время. Ведь тогда в моей жизни не было людей.