***
Мне сегодня пусто. Мне сегодня весь день плохо. Я не могла больше с собой бороться, пошла в пустой офис наверху и уставилась на пластиковые ребрышки подлокотника. Смотрела, пока вокруг все не поплыло волнами.
Меня обидели с утра? Или приснился кошмар? Кто-то сказал гадость? Ничего подобного не случилось. День как день. Один из миллиона. Я сидела и перебирала минуты в голове, пытаясь зацепиться за нить и вытащить ее на поверхность.
Я одиноко-независимая женщина приятной наружности. Выгляжу я намного моложе. Так все говорят. К чему это... За мое упорство судьба меня наградила успешной карьерой и полным отчаянием, которое я удачно прячу ото всех. Хотя мне кажется, все это прекрасно раскусили, и только льстят не показывая виду. Одним словом, когда я попала случайно, благодаря одному другу, к психоаналитику, тот сказал мне, что у меня устойчивая скрытая депрессия. Я бы ему это и так сказала, не мучаясь два часа разными тестами Люшера и вопросами. Так. Интересно было.
У меня в квартире идеальный порядок. Вычищать все и смотреть телевизор – это единственные дела, которые я оставляю себе на время нахождения в своем жилье. Здесь я ем и сплю. Ем в основном йогурт и кофе, так как совершенно не готовлю. Недавно записалась в коммьюнити «чайлд-фри». Теперь я такая оригинальная. Бездетная и освобожденная. С друзьями мы обычно встречаемся в ресторане. Я люблю путешествовать. Побывала почти в шестидесяти разных странах, от Камбоджи до Чили. Это меня отвлекает от работы. В детстве я была очень живым ребенком. Да и сейчас вроде как – живая.
Кто-то меня трогает за плечо. Опять появлятся это тошнотворное то ли послечувствие, то ли предчувствие.
- Еле нашла тебя. Ты на обед пойдешь? (Это моя подруга. Ну, как бы подруга. Не может же быть подругой человек, которому ты платишь зарплату?) – Да, секунду. Что-то на меня нахлынуло. Хотя до менопаузы далеко.
Она задорно смеется. Она такая очень счастливая особь. Глупая и, соответственно, счастливая. Однажды я ее спросила, как они встретились с мужем. У нее, как и положено таким созданиям природы, удачный брак и нет скрытой депресии.
- Он мне сделал предложение. Сказал, что высматривал меня с восьмого класса.
- И все? Просто сделал предложение? (Мы, как сейчас помню, сидим прямо на корме речного трамвайчика, арендованного, чтобы отметить шестую годовщину компании. Было очень холодно. Идея была не фонтан – но зато все быстро набрались). - Сделал предложение, а дальше?
- А дальше мы поженились.
Звучит обезоруживающе странно.
- И ты, вот так, сразу согласилась? Совершенно никаких у тебя подводных течений не было? (Мне непонятно поведение женской части общества в ее лице. На самом деле, проблема для меня лежала глубже - в последнее время мне казалось, что я этой части общества вообще больше не принадлежу.)
- Конечно. Он был самый приличный из всех моих знакомых. - Она вдруг на меня прямо так посмотрела своими бестолково-счастливыми глазами. - Это у вас все время подводные течения.
Мне стало не по себе. Не по себе и как-то еще более непонятно, где я совершила ошибку в своей жизни. Ведь в семнадцать лет я, может быть, тоже так просто вышла замуж. Если бы позвали.
Мы идем обедать в кафе напротив. Заказываем два салата и коктейль. Она несколько раз беспокойно меня оглядывает:
- Что-то случилось?
- Помнишь мы отмечали шестилетие на теплоходе? Когда ты мне рассказывала про то, как муж сделал тебе предложение?
- Да, конечно. Промозгло было. И что?
Я вдруг понимаю, что передо мной вопрос жизни и смерти. Продолжения своей личности. У меня вдруг схватило виски и предчувствие-послечувствие обострилось и начало тикать.
- Cкажи мне... Ну... Как вообще ты себя ощущала тогда. Когда он тебе предложил.Сомневалась? Например - в чувствах своих?
Она на меня смотрит бараном. Я вдруг осознаю, что я медуза Горгона. Я ее испугала не на шутку. Она начинает заторможенно и с опаской вспоминать:
- Родителям он понравился... Муж... Ну, то есть Паша. И потом, мне все подруги говорили, что завидуют. И действительно, никого другого не было рядом. Мне нравилось, что завидовали. На меня особо никто внимания до этого не обращал. Он красивый и высокий, я подумала, что дети будут красивые. И потом по сравнению со всеми, кого я знала, он был нормальный. Ну там – не наркоман, не псих какой-то.
На меня накатывает волна шума и вытеснения. Я вдруг пытаюсь себя воодрузить в наивные туфли семнадцатилетней. Ведь в семнадцать я была женского пола, так ведь? И в четырнадцать. И в семь. Это то, к чему я должна вернуться и начать заново. Я вдруг пытаюсь надеть на голову мысли невозможной давности и таким образом снова стать такой же счастливой, как это существо напротив. У нее двое детей, дурацкая работа, семья и грядки. У меня пустота, мания преследования и скрытая депрессия.
Жизнь – это дерево. Клякса на бумаге, а кто-то наклоняет угол. Ты потек в эту сторону: течешь, течешь... Еще немного. Распускаются листья. Прилетают птицы. Но – уже нет больше солнца и сока, чтобы расти сюда дальше. Тупик. Другая часть потекла в противоположном направлении. Тоже развивалась. Пока не уткнулась. Что-то росло вверх – изначально это была маленькая ветка, но потом она окрепла. Тык, тык, а где-то правильно. Нужно. Или нет. Я не бог весть что. Но все мои ветки – мои. Я не жалею, что двигалась в разной хаотичности. Я может плохо рисовала, но много думала. И оставляла их за собой. Я лишь потеряла счастье.
Будьте как дети?
Пока моя подруга расслабившись за салатом и впав в приятные воспоминания юношества щебечет, я конструирую внутри трехмерную проекцию из остатков воспоминаний. Какая я была, например, в пятнадцать лет? Мне ведь нравился совершенно тупой и веселый сериал «Рабыня Изаура». А еще «Санта-Барбара». Дурацкая «ламбада». Танцевать перед зеркалом. Воровать у мамы косметику. У меня были подруги, с которыми мы были влюблены в старшеклассников. Я мечтала ночью о ком-то. Я же была легкомысленной. Я тоже была дурой когда-то.
Да - и запах. У моих пятнадцати лет был запах. Отличный от всего. Голова идет кругом.
Слово – первично. Мир воображения вторичен. Не может быть изобразительного искусства без этого мира. А у меня мира нет. Он был. Он мой. Я в нем была счастлива. Я не сдвинусь, пока не напишу либретто. Либретто. Либретто самой себя. Интересно? Время.
У себя «Раньших» мы хотим позаимствовать их чувства и те моменты, когда раньшие совершили или сделали что-то определяющее для «Поздних». Для меня то, что я сейчас решу - это моя жизнь через шесть, десять лет. Я буду вспоминать свое состояние, мысли - и так вернусь к себе. Я сама себе буду лекарство.
У меня был костюм : первый, который мне заказали в ателье, и я его ходила мерять. Первое МОЕ. Запах и словно жучки по всему телу. Первые соки... Я же не всегда была консервой.
Ночной запах цветущих церевьев. Вот он. Точно. Желто-зеленый запах, который слезится.
Подруга мне что-то рассказывает, но я ее не слышу. Она машет рукой у меня перед глазами. Она меня трясет. «Ты по-е-ла? Ты же ни-че-го не стала! Ты идешь?» Я на нее смотрю с другой планеты. Удивительно: она сработала для меня как триггер, чтобы потерять с таким трудом давшиеся мне баланс и уверенность в себе. «Ты можешь идти. Я побуду здесь. Еще полчаса. Иди». Она спрашивает, не нужна ли мне помощь. «Ты очень бледная». Неужели эти дурацкие размышления отразились на моем лице? «Ничего страшного, я подойду попозже». Странно на меня озираясь, она семенит к выходу. За окном стоит сухое и яркое лето. Мне уютно в полумраке кафе. Ее силуэт исчезает за стеклянной дверью. Я словно опускаюсь всей собой из искусственной прямой улыбко-осанки, полуложусь на стол и заказываю себе коньяку.
Я была одно сплошное сражение с окружающими обидами и унижением. Одно сплошное убегание внутрь от внешнего мира. Мне в мои 20 лет не хватало защиты, покоя, устроенности, уверенности, места, где я могла бы переночевать, денег, реальности. У меня в 35 это все есть, а не хватает счастья, которое бы уносило меня в мир грез лучше, чем наркотики и алкоголь.
Вернуться в себя необходимо. А еще необходимо осознать, что эта секунда через секунду - прошлое.
Почему, когда я прихожу домой после работы, я читаю про рак? Набрала в библиотеке медицинских журналов и читаю. В секрете ото всех. Даже в секрете от себя. Не могу понять. Может поэтому: «Волшебные случаи исцеления, которыми полон интернет, роднит одно - выздоравливают люди, полностью изменившиеся. Пересмотревшие свои взгляды на жизнь. Прошедшие духовную трансформацию. Освободившиеся от обязательств, начавшие жить так, как душа просит».
Враки... Или нет? Чего просит моя душа?
Самое ужасное, что она ничего не просит. Она – отвалилась.
Я никто. Но даже самый никудышный никто каждый день должен БЫТЬ.
Коньяк пронизывает теплом мои органы, разливается словно лопнувшая кровь изнутри. Хочется – вот прямо сейчас – плакать. А не могу. Что подумают люди. На мне костюм за две штуки баксов. Разучилась.
Нас все ведет. Нам все говорит. Нам каждый наш вопрос отвечает. Стенограмма. Жизнь это дневник, а путешествие - это стенограмма.
Откуда-то взялось это дурацкое сожаление. СО-ЖА-ЛЕ-НИЕ. О себе несбывшейся. Я столькими себя сбылась, а сожаление все еще там. Я хотела танцевать - а жизнь меня усадила за компьютер, словно я инвалид.
Не оглядывайся. Ты - это только впереди. Прошлого не существует.
Мобильник разрывается. У меня назначена встреча с китайцами после обеда. Контракт на два года. Одна моя подпись, и весь мой штат – тридцать человек дизайнеров, бухгалтеров и конструкторов, могут безбедно жить и кормиться. Одна моя подпись. Власть, что ли, сделала меня такой? Я отключаю мобильный телефон и заказываю еще коньяку. Я сегодня напьюсь. Как в пятнадцать лет, когда мы воровали ликер у родителей из бара, разбавляли его водкой и компотом. В остатки наливали медицинский спирт. Ликер из вишневого превращался в бледно-розовый. А потом шли гулять по улицам. Пели песни. Вот так глупо – напиться, чтобы попеть от души. Жизнь была очень полной и искрящейся. Вы только представьте себе: не для расслабления, не для того, чтобы хватило смелости и уверенности признаться в любви, не для удовольствия, не от депрессии - а просто чтобы ПЕТЬ.
Мы – свободны. Судьбы нет. Мы программируем свою жизнь влево, вправо или прямо, меняем свои генетические и психологические программы, отрабатываем комплексы, измельчаем в пыль обиды. Мы иногда говорим себе правду, наперекор сложившемуся мнению. Говорим – и иногда безумства хватает на действие.
Внутри меня великое существо, которому я не даю ходу. Я пытаюсь, приближаюсь к некой точке, за которой накопленное одиночество и самоковыряние наконец выплеснутся. Мне интересно, что из этого получится. Меня, конечно, интригует результат. Я реализовала себя на 10 %. Я упрекаю окружающих в том, что у меня не было возможностей. Что я была девочкой из провинции над которой все смеялись. Слава богу, что мои упреки никто не слышит, иначе бы мне стало стыдно. Возможность есть каждую минуту, а с учетом того, что время относительно и его не существует – возможность эта неисчерпаема и не поддается измерению. Я бы хотел, я бы мог: не-на-ви-жу БЫ вас, а главное ненавижу ВАС у себя внутри, мерзкая тварь.
Я все могу. Я только не знаю, что.
Наверное, я была хорошим человеком в детстве. Сто процентов лучше, чем сейчас. Как же все таки это важно – никому не завидовать и наплевать на результат. Как это сложно, когда весь мир наклонясь к тебе и опепеляя своим дыханием давит на мозги: «Нацелься». Нейролингвистическое программирование. «Нацелься – и получишь: квартиру, мужа, машину, яхту, миллион долларов, вечную жизнь». А может – врут они все? Надо лишь что-то иметь в процессе, получать от этого удовольствие и наплевать на результат? Легко в 5 лет, и тяжело в 35. Откуда-то выскакивают странички с: «экономь 4 часа времени каждый день уменьшив количество сна», «слушая аудиокниги ты освободишь больше времени для...», «Эйнштейн и Менделеев имели в распоряжении те же 24 часа в сутки, что и ты», «планируй свой день и неделю», «ешь протеин и сахар для повышения мозговой активности». Производство роботов уже поставлено на поток. Они вращаются все быстрее и быстрее. Они глотают книжки и учатся в трех институтах. Они хотят забрать блага мира у своих родителей, потому что считают, что те не по праву их получили. Они уже полетели толпой в правое полушарие и открывают тайны бытия. Однажды ты уже послал пророков научить людей жить в любви на земле, господи, пошли же теперь кого-нибудь научить их жить в любви в своем правом полушарии!
...............................
Ужасно болит голова. Разрывается телефон. Вокруг – моя квартира. На диване кто-то спит.
В трубке отрапортовали, что встреча с китайцами прошла нормально. Всем сказали, что я заболела.
Кто-то на диване зашевелился. Перевернулся. Женщина лет шестидесяти. Накинут плед. Что-то припоминаю. Кафе. Коньяк. Песни пели, что ли? Ужасно раскалывается голова. Я рыщу в тумбочке аспирин. От меня воняет всем, что только можно вообразить. Куревом, потом, перегаром. Ноги дрожат. Да и руки.
Я ковыляю к холодильнику. Как она здесь оказалась? Каждый шаг отдается колоколом в висках. Что я с ней буду делать? Я пытаюсь восстановить цепочку событий. После закрытия кафе пили там же - на кухне, на разделочном столе. Потом на улице. Стыдно спросить, как ее зовут. Словно опять забыла что-то главное.
- Пить хотите? - протягиваю ей коробку с соком. Она не похожа на алкоголичку или воровку. А может она уже что-нибудь украла. Кстати, где мой кошелек?
Она поднимает на меня глаза. Ясные глаза ангела. Укоризненные. И в этот момент я понимаю, что это «Я» в мои пятнадцать лет смотрю, через ее глаза, на себя в тридцать пять. Вот так смотрят на предателя.
- Да. Спасибо.
У меня подкашиваются ноги. Я сажусь на диван и кладу ей голову на плечо.
Мне вдруг так уютно, словно рядом мама. Словно рядом все, что потерялось. Когда ты полупьян, мир как бы треснул, и видна его сущность. Я пробую ухватить и запомнить это чувство тепла, подаренное в незнакомом человеке.
- То-о не ве-е-тер ве-е-етку кло-о-нит, не-е дубра-а-вушка-а-а шумит, - женщина прислонилась ко мне и из нее полились звуки. Я знаю, как пахнут ее волосы. Она добрая.
Мне вдруг больно. Я знаю, что объективность дала сбой. Мне больно и влажно в глазах. Она вкусно пахнет. Кухней и пирожками. Что принесло ее в ее возрасте в этот огромный город? А что меня?
Мы с ней качаемся на диване из стороны в сторону. Плачем. Каждый своему. Две устойчивых скрытых депресии.
- То-о мое-о, мое сердечко сто-о-нет, ка-ак осенни-ий ли-и-ист шумит, - за окном лето и смех детей.
Мир улыбается.
Я – вернулась.