У Христа за пазухой

http://www.zona-u.narod.ru/

Ничто не существовало: ни ясное Небо,
Ни величья свод, над Землёю простёртый.
-Что же покрывало всё? Что ограждало? Что скрывало?
Были ли то бездонные глубины вод?
Не было смерти, и бессмертия не было.
Не было границ между днём и ночью.
Лишь Единый в своём дыхании без вздоха,
И ничто другое не имело бытия.
Царил Мрак, и всё было сокрыто изначала
В глубинах Мрака – Океана бессветного.
Зародыш, скрытый в скорлупе,
Под жаром пламени в природу развернулся.
………………………………………………………
 Риг-Веда

…Он летел в толпе таких же, как он, вперёд. Он не мог не лететь. Его неумолимо тянуло вперёд в неизвестность. Их была целая армия, но Он знал, только Он один достигнет своей Цели. Эта цель у них называлась Любовь.
Она извелась вся в ожидании Его. Она чувствовала, Он ищет Её. Из всей толпы, только Он, Её бог и господин, нужен Ей. Только Ему Она откроет свои двери…
Он нашел Её сразу. По наитию, по запаху, по призывам и беспокойству, которые источала Она. Он ворвался в Её домик, в Её тепло и умиротворение. Они слились с ней сразу в долгом поцелуе, проникая друг в друга, и успокоились. И великая Радость обрушилась на них. И сияние божественного нимба освятила их Союз.




1.
Предвечная Матерь-Рождающая, сокрытая в своих Покровах Вечно-Невидимых, ещё дремала в продолжении Семи Вечностей.
(* Здесь и далее Станцы Дзиан. Космическая эволюция.)

Я лежал на земле и всё понимал.
Я распластался, прижавшись к плоти Земли, вглядывался в небесный купол, и понимание проникало в мою плоть. Звёздное небо отражалось в нашем Едином Теле.
Я был так огромен, так необъятен, так беспределен. Через меня преломлялись времена и пространства, пролетали миры. Я слышал гул эпох…
Я был центром Креста. Началом начал. Фаллический столб пробивал меня, и девственно чистая горизонталь, пересекая его, уходила в бесконечность. Я был Зародыш, сердцевина необъятно огромного Яйца, разлетавшегося в Никуда. Там, в Нигде, в предвечном Духе царил Хаос. Во мне перемещались молекулы, образуя подвижный и прекраснейший узор, мерцали звёзды-корпускулы, копошился белок. Плоть пульсировала в унисон с плотью Земли, улавливая божественное Дыхание.
Но был ещё один Луч. Луч, исходящий из бесконечно малой субстанции в бесконечное ВСЁ. Я распускался как цветок.
Я был центром мироздания.
Я был абсолютным вместилищем Всего Сущего.
Я был Вселенной Распространённо-Проникнутой, Разрушающе-Созидающей.
Я был проявленный Логос.
Я был, облачённый во Мрак, Вечный Матерь-Отец.

…Она наблюдала за ним. Он был безобразно пьян, и находиться с ним было невозможно. Он валялся на лужайке, выкатив стеклянные глаза в ночное небо. Она боялась, что он умрёт. Она безумно любила его…


2.
Времени не было, оно покоилось в Бесконечных Недрах Продолжительности.

Знаете, что такое ад в раю?
Рай – это то место, где был я. Ад – это я сам. Переносной, портативный ад я притащил в те благословенные места.
Белое и черное. Только эти два цвета осели в сознании…
Белый снег и черные мысли.
Белый свет и черный запой.
Белое – по ту сторону; черное – внутри.
Белое – сияло; черное – обволакивало. Черный неуклюжий мир громоздился во мне.

Когда мы приехали в деревню (550 км от Москвы в сторону Валдая), там еще лежал снег. Белый снег на ярком солнце! И моя замутненная алкоголем душа устыдилась. Она не
раскрылась в блаженстве, не ликовала, как раньше – душа насупилась, забралась в свой кокон, она все уже знала заранее…
Здесь все было воздушно, наполнено дыханием. Даже в названии моей деревни и озера слышалась музыка. Озеро – Люшня… деревня – Залюшенье…
Просторы, которыми я когда-то любовался, девственно чистое озеро перед домом, холмы, прозрачный весенний лес, родник, вся пробуждающаяся природа – всё было съедено моей утробой и надежно спрятано в подвалах души.
Всё великолепие рая земного предстало теперь фальшивой декорацией.
Я забаррикадировался от всего.


Серёга тогда посмотрел на меня с сожалением и сказал довольно сильную фразу. Настолько сильную, что она врезалась мне в сознание, как эпиграф всей моей жизни. Или эпитафия на могилу мою. Он говорил спокойно, без эмоций. Он просто констатировал факт, сфотографировал явление. Он сказал, глядя мне в глаза: “Беда, растянувшаяся на всю жизнь”.
Серега смотрел в суть, он опять угадал меня.
Я тонул в своей беде…
А мозг мой работал, как раскрученный маховик. Топливо подавалось большими дозами, зажигание дало искру, поршни в цилиндрах раскрутили обостренную мысль. Мозг заработал на повышенных оборотах. Я так и не смог отключить его. Он – безучастный наблюдатель – встал между Черным и Белым и крутил знакомую мелодию. Звучала она так: “Пить ты не хочешь, но пьешь. Ты пьешь в знак протеста. И протест твой в том, что ты есть. Ты протестуешь против самого факта своего существования! То есть, силишься доказать, что тебя нет! И э т о г о света нет! Ты уже умер или еще не родился? Уже, но еще нет…
А что же у тебя есть? Есть только бульон из страстей и сомнений, падения и прозрений, целомудрия и вероломства, в котором варишься ты всю жизнь. Самой же Жизни для тебя не существует! Ты пьешь, чтобы в очередной раз удостовериться в этом. И еще потому, что привык уходить в нирвану, когда вопросы обнажены. Пьешь страшно, потому что понемногу ты пить не умеешь. Пьешь в квадрате, в четвертой степени. Вдалбливаешь в себя спиртное со страстью самоубийцы.
Пьешь, уединившись в себе. Пьешь, как всегда, наплевав на все вокруг – на друзей, знакомых, на всю компанию, что съехалась из Москвы. Ты уже знаешь, как ребята реагируют на подобные выходки, но пьешь именно так – притаившись, как в засаде. Нет, тебе все-таки нравится пить! Твоя душа попадает в ад. Да! В привычный, ставший родным – ад. Прямо здесь, у божественного источника. И ты э т о приемлешь… иначе бы не пил. Просто ты знаешь, что ад, вызванный водкой, хоть и безобразен, но не так страшен, как ад, что пронзает тебя в здравом уме и твердой памяти. Ты хитришь. Ты отсиживаешься, прячешься от проблем. Ты затаился, как киллер в засаде. Именно здесь, где природа так совершенна и чиста. Ты рассматриваешь ее через свою классную оптику и боишься шелохнуться. Боишься быть обнаруженным. Ах, какой же ты невозможный хитрец! Ты напялил на себя этот запой, чтобы отсидеться в тылу, вместо того, что бы идти и смотреть! Смотреть во все глаза на таинство зарождения жизни. Может быть, ты трус?”.
И я ворочался в своей нирване и точно не знал: “Трус ли я?”.
Я знал иное: я боюсь жизни. А когда ее так невозможно много, как здесь – боюсь стократ. Всю свою жизнь я смотрел на нее в упор и пытался постичь. И чем пристальней смотрел, тем непонятней она мне казалась. А она отторгала меня. Всегда! Меня, круглого двоечника, всегда отовсюду выгоняли и никуда не принимали. Я не вписывался ни в один коллектив. Я потерял всех своих женщин. Я не смог создать семьи. Мое творчество никому не интересно. Рукописи мои отвергаются, картины пылятся в углу. Я живу без денег, в постоянном страхе за завтрашний день.
“Если ты такой умный, то почему такой бедный?”. Какой болван запустил это изречение в мир, и теперь оно повторяется на каждом углу? Какая тут связь? Ладно…
 Я всю жизнь живу на какие-то жалкие подачки судьбы… и при этом до сих пор выращиваю в себе наполеоновские планы! Я все еще думаю, что дорого стою. Смешно…
А ведь мне почти пятьдесят.
Я раньше смотрел на взрослых дяденек и как бы спрашивал, что же вы знаете такое, что так уверенно живете? И не получал ответа. И теперь, когда я уже сам дважды, трижды взрослый дяденька, я все так же задаюсь все тем же вопросом. Правда, теперь я не уверен, что они знают на него ответ. А живут так уверенно, потому что т а к и х вопросов не задают в о в с е. А самая большая мудрость в том, что ничего до основ не знаешь. Мы знаем, что за А следует Б, но почему это так, и в чем смысл и суть этих букв – никто не ведает.
Но не это непонимание даже волнует меня. Деньги и слава тоже не главное. Были у меня и деньги, и признание коллег. Чего уж там. И кое-куда меня все-таки принимали, и даже печатали. И подачки Судьбы совсем оказывались не лишними. И взрослых дяденек я давно уже изучил.
“Беда, растянувшаяся на всю жизнь”, – вот что меня волнует. Эпитафия на могильной плите давит на меня всю жизнь. Томление духа убивает меня.
Откуда она взялась – моя беда?
 Ведь ничего же в моей жизни непосильного не было. Ни одной натуральной трагедии! Я не воевал, не сидел в тюрьме, у меня не умирали дети. Они даже не болели ни разу. Поскольку их нет. Мне не изменяла жена, поскольку и жены у меня не было. Зато у меня есть квартира, мастерская, дом в деревне с видом на божественное озеро. Что еще? Я не проигрывал состояния, не закладывал душу пиковой даме, и вообще, кажется, ничего стоящего не закладывал. Я не был ни в рабстве, ни в плену, ни в изгнании; мной даже не интересовались известные органы. Еще? Я не голодал, не зарабатывал на жизнь непосильным трудом. Половину своей взрослой жизни, когда вся страна загибалась в нищете и тонула в кровавых разборках, – я был рантье. Полжизни я прожил сибаритом! Еще? Я нравлюсь женщинам, детям и домашним животным. Я не страдаю психическими расстройствами, не пристрастен к наркотикам. По большому счету и алкоголизм мой – фикция, я давно научился справляться с ним. Я часто прикрываюсь им как щитом, чтобы уйти от ненужного общения. У меня всё на месте – руки, ноги, глаза. Я абсолютно здоров, – печень работает, сердце стучит, легкие дышат; читаю я без очков, у меня ещё все зубы на месте!
Да я же просто счастливчик! Я – у Христа за пазухой!
НО ТАК ЛИ ХОРОШО ЗА ЕГО ПАЗУХОЙ?
Вопрос. Это вопрос вопросов!
А, может быть, это и есть моя беда – быть у Христа за пазухой? Слушать стук его сердца, ощущать его душевное тепло и постоянно ждать жестокой расправы, нечеловеческой пытки, устроенной ему фанатичными соплеменниками? Постоянно ощущать его земную трагедию, наполненную ложью, непониманием, предательством; ощущать его раздвоенность, в которой дух и тело не смогли ужиться; постоянно ощущать на себе его неприятие земной жизни.
Что я забыл за его пазухой? Мне не уютно здесь! Здесь кровавый пот сочится из пор. Его предсмертная агония, зверство, творимое над его телом и душой, отложили отпечаток на мою жизнь. И что мне до его Вознесения, когда я всё еще з д е с ь.
Тогда возникает главный вопрос: быть иль не быть? Жить или не жить? Просить Создателя “пронести сию чашу мимо” или “испить её”? И ответ давно получен. Он дан мне в ощущении самой жизни. Ведь я не живу! Я постоянно увиливаю от жизни. Или прикидываюсь, что живу. То есть живу где угодно: в себе, в своих глупых фантазиях, на небесах, в преисподней – только не в реальности! Жизнь для меня – временное явление. Настолько временное и отстраненное – как кинофильм. Кинофильм, в котором есть некий герой, похожий на меня, и за которым я вынужден следить постоянно. Наблюдать. Но герой этот – не я. Я всего лишь – наблюдатель. И опять вопрос. Хорошо, пусть – наблюдатель, тогда почему так все болит у меня? Так натурально болит!
И еще вопрос – основной, – а что будет дальше, когда фильм закончится и высветится надпись: “конец”? Что?! Выкрикнуть вслед за Тиберием: “Qualis spectator pereo!” и уйти в небытие?.. “Ведь я так много понял и имел такой острый глаз!”. И что с этим-то делать? куда деваться? когда – КОНЕЦ!
Ведь я не верю в небытие! И Христа за своей пазухой не имею.
Но и бытию я не верю! (Неверующий в квадрате! – согласитесь, сильная заявка).
Так, где же я? Где?!
Вся моя жизнь – это болезненное осознание бытия! Я – какое-то недоразумение! Я завис в своих страстях и сомнениях где-то между жизнью и смертью. И жизнь ко мне равнодушна, и смерть меня не берет. Я, – думающее животное, – однажды выбрав свободу, оказался в тюрьме. В тюрьме самого себя. Даже сейчас, когда жизнь так красива, когда все дела – в радость, я залез в свою скорлупу и выглядываю оттуда пугливым наблюдателем.
Ну, чего тебе еще надо – чудовище!
Жизнь рядом – вот она! – смотри на нее и благодари каждое мгновение жизни. Здесь она неправдоподобно красива. С моей недостроенной веранды отрывается потрясающий вид на озеро. В него заходит солнце…
Я испытываю почти религиозное чувство, когда солнце садится в Озеро. За полминуты состояние его меняется несколько раз. Я вообще не видел ни разу одинаковой картинки, глядя туда. Т у д а глядеть – обращаться к лику Божьему. О т т у д а тянет блаженством вечной жизни. Т а м – все понятно. Т у д а не смотреть нужно – впитывать; не думать – молиться. Это не озеро – это какой-то божественный вдох!
А выдох… выдох всегда безобразен.
Я умираю от стыда, выдыхая…
Да! Мой выдох – это надругательство над природой!..

“… Боже, как она красива. Словно кто-то – ни бог, ни сатана, – словно кто-то неведомый даже им – взял все наши представления о глазах людей, смотрящих на звезды, и о глазах звезд, смотрящих на людей, и подарил эти взгляды одному ее взгляду – мимолетному – на меня…”
“… Я не сказал ей ни слова. Я просто умер. Когда она ушла. Дай вам бог кончить так же – с видом на плоть заката…”
Это Григорий Ч. в сборнике “Личные прилагательные”.
Ты, братишка, так и поступил, – просто умер, когда она ушла. Ты не смог жить без её мимолетного взгляда.
Спасибо тебе, Гришаня, ты пожелал нам бесконечно много: кончить так же – с видом на плоть заката…

 А небо село, помнишь,
 играть за горизонт,
 поставив на колени
 закат-аккордеон…


3.
Вселенского разума не было, ибо не было Ах-хи, чтобы вместить Его.

…я в Москве.
Здесь я ничего не стыжусь. Здесь соблюден баланс, – каков вдох, таков и выдох.
Здесь нет божества.
Божество осталось там. Оно напитало меня невероятной энергией и отпустило. Ему не нужны такие потухшие взгляды. Оно щедро одарило меня. Оно подарило мне крупицу самого себя. С этой хрустальной драгоценной крупицей внутри можно теперь долго жить… Умирать же поедем т у д а – с видом на плоть заката…
А там… что было там?
Там я гнул свою линию…
Моя линия была крива и запутанна. Я, как блуждающий атом, мотался по здешним благословенным местам, валялся на лужайке, продирался через тернии к Дому в поиске Пути. У Дома я увидел Её. Она сидела просто, сложив на коленях руки, и смотрела на Озеро. Я был пьян и подумал, что она призрак. Я ошибся… она была – воплощённое Дыхание.
 
Водка, наконец, закончилась. Пора было выходить из нирваны и обследовать обстановку. Поприветствовать её обитателей.
Местных обитателей деревни, собственно, был один: Семён Мученик. Это не человек, это явление сил потусторонних – великий Альтруист, столб Истины, Солнце – от него сиянье исходило – ум, честь и совесть здешних мест. Он, как любое явление инобытия – многолик, многотруден и непостижим. Поклониться ему слетались паломники со всей округи и даже из-за бугра. Московские тузы почитали за счастье пожать ему руку. А ручищи у него, как у меня ноги. И сам он огромен, волосат и беззуб. Он безобразно прекрасен и восхитительно страшен в своём величии.
Когда Семён томится, – трепещут леса и содрогаются звёзды; птицы облетают его, зверь покидает насиженные места. В нём происходят процессы грандиозного порядка. Его томление духа почти материально, его можно резать кусками и складывать в штабеля. Оно заполняет деревню. И тогда в священном трепете, пытаясь задобрить Божество, все, даже московские тузы, приносят жертвы. Тузы – режут барана, остальные – тащат к подножию Его Храма сладости: конфеты, пряники, сгущёнку. Божество очень любит сладкое…
Томление духа однажды взыграло в нем с такой убойной силой, что, бросив всё – семью, работу, квартиру в Москве, – он поселился здесь отшельником. Его второе имя – Зосима Отшельник. Он ревностный, до безумия, охранитель вверенной ему территории. Если кто-то осмеливался нарушить благость здешних мест, третья его ипостась просыпалась в нём, самая страшная. Он становился Фомой Неистовым. Не приведи господи увидеть его в деле. Однако в обыденной жизни, чтобы скрыть триединую суть свою, он надевал маску убогого. Называлась она – Семёнчик бедненький. Убогонький Семёнчик тогда сиял и чирикал, как птаха божья. Пел песенки собственного сочинения, топил баньку для гостей, парил девок веником, приговаривая: “Тело – Храм Божий… приступим с молитвой…”. И девы отлетали и млели…
Жил Семёнчик, где придётся. Сейчас – в доме Габриель. Габриель – француженка, вышедшая когда-то замуж за русского студента из Ленинграда. Муж умер, Габриель с сыном Колей уехала во Францию, но дом продавать не захотела, – изредка наведывается сюда.
Вообще деревня наша уникальна своим составом. Думаю, второй такой больше не существует ни в одном уголке нашея Великия России. На шесть домов – шесть национальностей. Француженка, немцы из восточного Берлина, евреи из Киева, татары из Новгорода; я – с цыганскими корнями, Семён – чистокровный русский.
Подруга Сёмена проносится призраком на лошади… только шапка рыжих волос мелькнёт над полями… и всё. Её как бы и нет вовсе. Сейчас, не выдержав триединую сущность Семёна, покидала деревню навсегда. Я восхищался ей. Я по приезде так и сказал: “Таня, я – восхищён! Прожить с Семёном четыре года. Да это же – подвиг, это – два срока службы в армии!”. Рыжая, хрупкая, с чёрными угольками-глазами, она никогда не жаловалась на судьбу. Из тихих была. Тихая и твёрдая. Надо было ловить момент – жениться на ней и увезти в Москву. Меня волнуют такие тихие омуты. Но у меня же вечная прострация. Уже, но еще нет...
Ещё был московский туз князь Камышинский. Большой друг Минотавра. Минотавр Петрович – это отдельная песня. Когда-нибудь я расскажу историю его тяжкой жизни. Князь обитает здесь с незапамятных времён.
Сага – коренной житель здешних мест. Живет в двух километрах от нас, в деревне Высоково. Деревня находится на крутом холме. Озера нет, но есть море леса, простирающееся до горизонта. Вот у кого с томлением духа никаких проблем. В том смысле, что все мысли – о хлебе насущном. Я никого в своей жизни, более чистого и целомудренного не встречал. Он будто зародился в том озере. Как Венера из пены морской, он вышел однажды из Озера… В двадцать шесть лет – пятеро детей. Когда умерла его первая жена, оставив трёх малышей, он был печален, но светел. Я видел его лицо, когда понаехавшие тётушки и дядюшки уговаривали сдать детей в детский дом, мол, не вытянешь. Словно свинцовыми тучами заволокло небо над озером. Какой детский дом, вы что! с ума съехали?! Сначала он запил, мотался с дружком по району на тракторе, подыскивая себе жену. Валька, его мать, сидевшая с внуками и на хозяйстве – скотина, огород, дом, – ворчала: “Жену он ищет, глянь-ка… в тёмном лесе, под берёзой!”. Через год Сага пить бросил и женился на своей однокласснице с двумя детьми.
Валька любила выпить. Пила раньше с мужем Славой, отцом Саги. Слава был крут, – поколачивал Вальку. Однажды, по пьянке, защищаясь, она схватила ружье и выстрелила ему в ногу. Пуля перебила какую-то важную артерию, – хлынула кровь. Пока запрягала мерина, что бы везти мужа в больницу, – Слава умер. Приехал следователь. По деревням стали собирать подписи в защиту Вальки. Суд оправдал ее.
Потом, рассказывали, напившись, бахвалилась: “Со мной шутки плохи. Я мужа порешила и вас не пощажу!”. “Какая же ты дура, Валька!” – качали головами местные жители.

Когда утром 1 мая мы подъехали к селу Никандрово, – нас встречали Семён и Сага на гусеничном тракторе. Следом на двух машинах ехала большая компания из Москвы. Всех оптом и встречали.
Никандрово – село. Состоит из двух деревень, разделенных речушкой Хвощенкой, – Ерошата и Никандрово. В конце села на холме церковь святой Троицы. За церковью – погост. Божий промысел вёл Никандра, – он на камне переплыл через озеро, и основал здесь обитель. Мощи преподобного старца теперь на погосте под камнем лежат. Семён сказал, что мощи не настоящие – политика, мол, такая. То есть мощи быть должны, а где их было взять? Так что положили то, что из района прислали. Недавно храм отреставрировали, луковку выправили, крест позолотили – красота!
Вокруг села, на расстоянии 3 – 4 километров, располагались небольшие деревеньки. Дорога в деревню Побежалово, в которой жил когда-то Семен, и моя, к Залюшенье, в которой он живет сейчас, – была ужасная. Теперь же, в весеннюю распутицу – просто никакая. Вещей же набрали – счисления многозначного.
Нас в Серёжиной “Ниве” было трое. Я, Сёрежа и его жена Ирина с собачкой. Собачка – необъятная немецкая овчарка с повадками болонки – Варька. Она же Варта. В честь Нижневартовска, где ребята отработали десять лет. Варька обожала лужи и людей. Сначала – купание, потом – бурное знакомство. Она постоянно повизгивала и лезла лизаться. Я понял тогда, что больше люблю кошек…
Подъехал Ильич на “буханке”. Ильич, младший сын Семёна – двадцатилетний отрок весёлого и лёгкого нрава. Однако всё не так просто – он сын божества, и это обязывает. Он ощущает груз ответственности, поэтому постоянно выступает с тезисами, указывая нужное направление, оттого, собственно, и Ильич. “Буханка” – УАЗ, типа “Рафика”.
Следом прикатили друзья из Москвы.
Машины оставались здесь. Барахло грузилось в “буханку”, которая цеплялась к трактору и вперед! – сначала в Побежалово, отвезти друзей; потом напрямик, по лесной дороге – в Залюшенье. Мы же – я, Сережа и Ирина с собачкой – налегке, пешочком, через сказочный лес…
По дороге и начали пить. Я и Ирина. Серега с Варькой были непьющие. Первый глоток, как первая любовь. Комок обжигающей влаги проникает в тебя и – вскрывается иной мир! – полный новых обостренных ощущений, мелких восторгов и всеобъемлющего ликования души. Сколько же глупостей было наделано под звуки этого призывного набата…
Но все это было раньше. Сейчас же… – я открывал ногой дверь в мир иных ощущений. Мир знакомый, истасканный… мир самоедства и неразрешимых проблем. Никаких глупостей ликования души – одна тяжесть самосознания.
Кстати, это Семен однажды заметил, как я неровно дышу к нашему национальному напитку. Говорит: “Что ты о ней все время думаешь… выпью, не выпью… напьюсь, не напьюсь… – это же продукт!”. На что Ильич, тогда еще совсем мальчишка, возразил отцу: “Какой же это продукт, Семёнчик, когда это – наркотик”. Ильич умел грамотно расставлять акценты.
Когда водка закончилась, я обогнал ребят. Я не умею прогуливаться. Меня постоянно гонит вперед какая-то бешеная сила. “Куда ты несешься, чудо? Там – все то же самое. Остановись, оглядись, проникнись… впитай музыку здешних мест”. – “Не могу. У меня такой ритм. И скорость, и восприятие жизни – все в квадрате! У меня ангел-хранитель Юрик – юркий, зараза, не уследишь – две скорости звука и все такое. За ним и лечу”.
Сережа, наоборот, ходит с трудом. Какая-то старая рана в ноге просыпается от долгой ходьбы, – нога немеет. Он весь исполосован, прострелен, обожжен. На теле ран – не сосчитать. В душе – тоже. Судьба, похоже, с ним не церемонилась. Клиническая смерть однажды вынула его душу из упаковки, говорит: “Пора”. Но Некто, кто распоряжается судьбами, сказал: “Еще не срок…”. А Сережа на это сказал потом: “Вот и хорошо. С тобой бы не познакомились”.
Он вообще мастер неожиданных высказываний. Однажды он буквально ошарашил меня, сказав следующее: “Ты в ответе за того, кого приручил”. Это он – мне. Он – порезанный, простреленный мужик, прошедший какие-то невыясненные мной ужасные войска, возможно, войну, Север – мне – по сути, мальчишке. О женщинах, послушав мой лирический вздор, он высказался просто: «Запомни, женщина – всегда враг». В другой раз, на мой невинный вопрос: “Серега, какие проблемы?”, он ответил, как всегда, основательно: “У меня проблем никаких. У меня – беды”.

Я зашёл к Тане. Пока выражал ей восхищение по поводу её мужества и терпимости, а она мне говорила: “Всё нормально. Мы расстаемся без сандала. Я просто больше не могу здесь…”, – ворвалась Валька. Она была уже “на взводе”, и тут – сюрприз! – гость московский. В глазах у нее засветилась надежда.
-Ёптихуй! приехамши… явился, не запылился! Наливай!
-Валька, ты бы хоть поздоровалась…
-Ну, здравствуй, здравствуй, чудо приблудное… водку привез? – Похоже, не один я неровно дышал к нашему национальному “продукту”. Были и здесь у меня соратники.
-Как поживаешь, подруга?
-А… какие наши дела… в навозе-то.
Валька бесцеремонно шарила глазами по столам и полкам. Пусто!.. Великая надежда сменилась великой подозрительностью.
-Чай будешь?
-Чай – ***й! – Разозлилась она. – Праздник сегодня или что?.. как там… солидарность турдяшшихся – последнюю рубаху сыми, а обычай уважь!
-Где это ты трудящихся здесь нашла? Я, Валя – художник. От слова худо. А у нас каждый день праздник. Устал я от них…
-Э-э-э, – махнула она рукой. – ***плёт ты.
Вошли ребята. Сережу уложили спать. Ночь за рулем, переход по непролазной грязи, – он еле держался на ногах. Нам же с боевыми подругами необходимо было выпить.
-Водка на подходе, – выдал я главную тайну. – Но кто эту жизнь чудную разберет. Промаешься тут до вечера, а окажется, – трактор в болоте утоп.
Ждать никто не хотел. Решили идти навстречу в Побежалово. Однако Валька неожиданно идти отказалась.
-Чего так? – спросил.
-Сага.
Валька знала, что говорила. Сын ей выпить все равно не даст.
Когда вышли на улицу, Валька неожиданно спросила:
-Чего ты не женишься?
-Не надо мне это, Валя, ведь я – голубой.
Валька мгновенно “зажглась”. В ее глазах запрыгали веселые чертенята. Там было все: и радость прикосновения к “тайне”, и “это мы понимаем – голубой – во дела!”, и “***плёт ты, московский!”, и “а вдруг правда?”.
Когда мы пошли, я решил продолжить тему с Ириной.
-Не голубой я. У меня отец – Гермес, мать – Афродита.
-Как это?
-Герм-афродита.
-Гермафродит, что ли?
-По-моему, да.
Это открытие меня самого осенило прямо сейчас. И поразило. То есть, болтал, балабол, болтал и выболтал главную тайну. Нет, в физическом, половом смысле – обычный бабник. Но в душе… в самой конституции души – натуральный гермафродит. Всё мое детство до самого отрочества, пока не выросли усы, – меня принимали за девочку. Даже когда выросли, – и то принимали. Обращаются, как к девочке, а потом смотрят, недоумевают, – ну откуда у девочки усы? И потом, когда и борода черная выросла, и голос заматерел, – постоянно ощущал в себе раздвоение. Мозги мужские, психика – абсолютно женская. В жизни меня не устраивали традиционные отношения с женщинами. И ухаживания за ними мне были смешны, и их притязания на мою свободу раздражали. И еще: быть “каменной стеной”, за которой им так хотелось спрятаться, – тоже наводило тоску. Меня устраивали отношения паритета, плавно (или бурно) переходящие в секс и, возможно, в дружбу. Но это в теории, а на практике я все влюблялся и влюблялся, и потом вытравливал, как мог, любовь из души. Годами! И вытравил-таки…
В идеале я вообще бы с ними не разговаривал. Только слушал бы их щебетание и овладевал телами. Они так славно лопочут… все о своем, о сокровенном. Они говорят одно, а мне слышится: “Смотри, какая у меня красивая грудь… а какая вкусная попка? а там все так прекрасно… Попробуй! Только мы просто так не дадимся. Мы тебя проверим и чуть-чуть поиграем. А ты страдай, умирай от желания!”. Только… увы и ах! я давно уже не хочу никаких проверок и любовных игр (быть может, и не хотел никогда), поэтому в основном слушаю их жизнеутверждающую музыку. Ведь женщина всегда права. А сам я неправый, но гордый влачусь в своей пустыне и ничего не хочу. То есть чего-то может, и хочу, но не очень…
Ну, и как вам такой герой? Герой мутного времени. Не хочет ничего, артачится, не любит никого, ни о ком не заботится. Ни мужик, ни баба. Ни рыба, ни мясо. Кстати, это все тот же Семен мне когда-то давно сказал, а я запомнил. Он так и сказал: “Ты какой-то никакой… ни рыба, ни мясо”. Тогда я ужасно расстроился. И затаился…
С тех пор многое изменилось. И страна изменилась, и я – сын-дочь своего народа. Не изменилась только наша со страной сущность. Страна – никакая, (зато какая НИКАКАЯ!) и я – ни рыба, ни мясо. Вы думаете, я страдаю от своей раздвоенности и безликости? Не угадали. Во-первых, раздвоенность расширяет диапазон. Я обладаю женской чувственностью и мужским характером. Я свободно ориентируюсь, как в женском гнезде, так и в мужской стае. Правда, нигде меня за своего не принимают. Чуют, черти, подвох и мое вынужденное приспособленчество. Впрочем, я и от этого не страдаю. По большому счету, ни мужчины, ни женщины в чистом виде меня не прельщают. Мне нравятся только боги. На худой конец – полубоги. Во-вторых, безликость моя, возведенная в четвертую степень – очень даже впечатляет. Никакой, но зато к а к о й НИКАКОЙ!
-Слышишь? Наши едут.
Впереди натужно ревел мотор. Когда подошли, оказалось, не едут, – трактор “в болоте утоп” по самое брюхо. Семен сидел в “буханке” и давал распоряжения. Выйти он не мог: свои сапоги-заколенники отдал сыну.
Сага с Ильичом суетились около трактора. Подкладывали лесины под гусеницы, жгли соляру, пытаясь вырваться из жидкого плена.
В принципе, меня все это устраивало: в кабине “буханки” уютно, водки и закуски – целый кузов. Тогда же я подумал, сколько же человеку всего нужно! Сколько барахла мы тащим за собой по жизни…
Я удобно расположился и тоже стал давать ценные указания.

А дальше всё покатилось знакомым маршрутом. Он был крут и крив. Я умудрился заблудиться в двух шагах от дома. Я валялся на лужайке, вглядываясь в звёздное небо, и всё понимал. Утром я нашёл Дом и увидел на веранде Её. Я узрел воплощённое Дыхание…


4.
Семи путей к Блаженству не было. Не было и великих Причин Страдания, ибо не было никого для порождения их и обольщения ими.

А теперь разрешите представиться – блаженный Егор, Егорка-дурак, пьяница и бабник, живущий у Христа за пазухой. Со мною ночами говорит Сатана, а по утрам поют ангелы… и вообще, учтите, – мозгов у меня нет, – есть только зуд Сознания. Думать я не в силах – меня тащит по жизни какая-то бешеная сила. Куда? – я не ведаю, но тащит упрямо. Всю мою жизнь огнь страсти поедает меня изнутри.
Овен, Грех и Луна – мои символы. 8888 – мой таинственный код.
Бал-и-лу тайное имя моё.
“Восемь Домов были построены Матерью. Восемь Домов для восьми Сыновей: четыре больших и четыре меньших. Восемь блистающих Солнц соответственно их возрасту и достоинству. Бал-и-лу был неудовлетворён, хотя его Дом был наибольшим. Он начал “работать”, как это делают огромные слоны. Он втянул в чрево своё жизненные дуновения братьев. Он пытался поглотить их. Четыре больших находились далеко – на крайнем пределе Царства. Они не были затронуты и смеялись: “Делай всё, что в силах твоих, Владыка, ты не можешь достичь нас!”. Но меньшие плакали. Они пожаловались Матери, и она сослала Бал-и-лу в центр своего Царства, откуда он не мог сдвинуться. С тех пор он лишь сторожит и угрожает. Он преследует их, медленно обращаясь вокруг себя. Они же стремительно отворачиваются от него, и он издали следит за направлением, в котором движутся братья его вдоль тропы, окружающей обиталище их. От сего дня он питается потом тела Матери. Он наполняет себя её дыханием и отбросами. Потому она отвергла его”.
Такая вот Аллегория…
7 – божественное число. Треугольник и квадрат, 3 + 4, или символы мужского и женского начала. Восьмой брат отвержен Матерью. Однако… Вы посмотрите внимательно на цифру 8. Знак бесконечности – замкнут сам в себе и постоянно в движении. Сродни восьмерке только 0 – великий Овал, Мировое Яйцо. Он пуст и округл. Восьмёрка же, извиваясь змеей, исследует всё: от центра до окраин. Восьмёрка цельный, энергетически заряженный знак. Числовое значение восьмёрки – двойной квадрат. Это же строительный материал – кирпич, созданный для строительства здания мира! В Книге Мертвых сказано: “Он нашёл Шу – солнечную силу бога Ра, на ступенях, ведущих в Город Восьми (два квадрата Добра и Зла), и уничтожил Сынов Противления, начала Зла в Хаосе”. Это обо мне.
Всё это настолько невероятно, что на меня и смотреть-то страшно. От меня исходит сияние. Я – Огнь Испепеляющий и Строитель здания Мира одновременно; я – Владыка Бесконечности. Это за гранью добра и зла, это запредельно. Это – аномалия! Это магнитная аномалия. Потому что к такой бестии притягивается всё с колдовской силой.
Но я не живу – функционирую, исполняю Волю, пославшего меня. Я, это не я. Я всего лишь проявленный Дух, резонанс мировой Пульсации, космическая Судорога! Осознание этого мучает и разрушает меня. Меня нет, есть только зуд сознания, поднявшегося НАД природой и миром. Надприродное сознание – вечная мука… и надежда моя.
Однако я твёрд и упрямо гну свою линию. В своей бараньей упёртости я, порою, дохожу до предела и тогда становлюсь социально опасен. Говорю всё, что думаю… при полном отсутствии мозгов. Интересно, правда? Поэтому живу как на пороховой бочке. Но Силы Небесные создали вокруг моего ego Зону Недоступности, то есть я говорю, а меня не слышат. Это спасает от расправы… а я бешусь в этом гулком вакууме! вою волком от одиночества.
Но недавно Просветление коснулось меня, мой ангел-хранитель принёс Благую весть. Он мне сказал: “Ну, ты, юродивый! Ты же – сын божий, венец природы и всё такое. Пиши! Хватит блудить неприкаянным призраком. Опиши всё, как ты дошёл до жизни такой, как узрел лик божий и вообще. Пиши своё Евангелие”.
И я подчинился.

В миру я – художник Гарри Ц, слыхали о таком?
Я талантлив как бог, как князь благороден и сдержан, умею владеть собой даже в труднейших ситуациях; я рассудителен, смел и упорен. Умение сконцентрироваться на какой-либо цели делает меня усердным тружеником, а самолюбие, граничащее с честолюбием, позволяет добиться больших высот в искусстве. Я красив и таинственен. Женщины от меня без ума, но я не очень разборчив в выборе и не тороплюсь связать себя семейными узами. На женщин вообще смотрю свысока, даже с некоторой подозрительностью. В случае каких-либо конфликтов со мной желательно не пускать отношения на самотёк, а попытаться найти компромисс. В противном случае у моего окружения нет шансов вернуть моё расположение.
Побудительный мотив моей жизни – поиск истины. Я только не умею прощать, категоричен в оценках и очень много пью. Это во многом осложняет мне жизнь, однако, жизнь парадоксальна, а я – парадоксов друг – свои пороки давно обратил в мощный двигатель поиска истины. Нетерпимость и водка подвели меня к пропасти, но вместо зияющего провала, я узрел там сияющие вершины.
Моё место – рабочий стол. Вокруг него витает необъятный и таинственный Мир. Я просидел за ним тридцать лет и три года, ковыряясь в себе, и Вселенная распускалась передо мной как цветок. И всё это время я убивал свою земную мысль и созидал ПУСТОТУ, чтобы слиться с Мировым Яйцом и меня, наконец, коснулась Благая весть. Теперь пришло время рассказать об этом.

Началось всё обычно: мне плюнули в душу. Плюнули туда, куда и заглядывать-то не всем рекомендуется. Смотреть можно. Смотреть и сопереживать… налаживать контакты, силиться постичь что-то вместе. С этого плевка и началось моё восхождение вглубь.
Я раскрылся, понимаете?.. я чирикал как птичка божья, считал, что только так можно говорить с НИМ, только раскрываясь как на исповеди. Я все это записал, несколько лет я писал роман. Я вывернулся наизнанку! Всё о себе рассказал, – ничего не утаил. Зачем? Я не мог молчать! Литература это такое удивительное занятие, такое интимное и… такое постыдное. Будто любовью на площади занимаешься.
Этой даме только положи палец в рот, – она всего тебя высосет! Все тайны, по одной ты выложишь ей. Ты обнажаешь весь мир, раздеваешься сам, а иначе – как? У меня иначе не получается. Но, срывая покровы, ты не знаешь, что откроется перед тобой. А там… и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход… и это потрясает!
Но у меня особый случай. Однажды узнав, что я царь и бог, и полюбив себя безмерно, я затаился и… принялся аккуратно расстегивать пуговку за пуговкой своей белоснежной царской одежды. Потом снял золотую корону, хрустальные башмачки, белые перчатки… расстегнул кружевную рубашку… и вдруг... о господи! Я задрожал, увидев грязное исподнее. Я в нетерпении сорвал и его!.. И тогда мне стало по настоящему страшно. Я увидел уродливое жалкое тельце своё. Оно было покрыто язвами…
И тогда всё смешалось. Литературный герой и я, его создатель, слились в единое целое, – я просто забыл, кто есть кто! – и в едином порыве принялись он – раскрываться, я – исследовать его.
То, что предстало передо мной, было странное зрелище парадоксальное в сути своей. Несовместимые начала терзали душу моего героя. Библейские противоречия, существующие со времен Адама, жили в ней. С одной стороны – чистые помыслы, с другой – сосредоточенность на себе, прожигающая до дна страсть к себе единственному и уникальному. Там – небесная музыка, ликование от сопричастности божьему миру, здесь – зубовный скрежет от иной сопричастности. В бесконечном божьем просторе – горний ангела полет, из душной расщелины – нашептывание гада. Чистая душа младенца оказалась незащищенной перед миром страстей, которые сама же и порождала!
Вот тогда и случилось то, что случилось – грехопадение, перевернувшее всю его жизнь. Только здесь уже был не невинный грех Адама и изгнание его из Рая на твердь земную за грех познания, здесь случился грех против самой природы человечности, и изгнание с тверди земной в Ад.
Родная сестра, которую боготворил он, которая была для него всем – и кумиром, и другом… соблазнила его. Она напоила его, уставилась своими невинными сучьими глазками прямо в душу. Она шептала: “Смелее, ну…”. И тогда он заступил за черту…
…Он помнил, как на него смотрели деревья… как звёзды содрогнулись… и Небеса отвернулись от него. Он понял, что теперь он изгой, проклятое существо. Он протащит это ощущение проклятости через всю жизнь…
Потом, спустя много лет, библейский сюжет продолжился: “Каин” убил “Авеля”. Убил без сомнения, просто, и никогда не жалел о содеянном. И если там – Каин убил из зависти, то он – ради самоочищения. Этот Каин – не раскаялся. “Скелет в шкафу” не доставал его, и совесть не грызла. Напротив, убив эту сучку, он успокоился, понял – это единственно возможный финал.
Это – в жизни. В литературе же шло иное расследование. Как можно жить, любить женщин после той, чудовищной кровосмесительной любви?! Я и написал, как можно жить. Мой герой прожил страшную жизнь и был убит страшно.
Создатель же его остался жить. Я еще надеялся, что, убив себя литературного, я смогу переломить жизнь реальную. Но мне так же, как и моему герою, было отказано в жизни реальной. И в любви мне было отказано, и в надежде, и в вере. Отказано до тех пор, пока я не смою грех прошлой жизни покаянием литературы.
Но это не литература! Это всё что угодно, только не литература. Это – медицина. История болезни. Я врач и больной одновременно. Я безнадёжно больной, но надо мной застыл понимающий врач. Он всматривается в это тело без сожаления и пристрастия; он – профессионал и знает свою работу. Он осмотрит тело и выпишет лекарство, или применит шоковую терапию. Но если всё окажется безнадёжно, он и тогда останется выполнять свою работу. Уже как учёный, исследователь, анатом. Он сделает диагноз – распад личности, потом засвидетельствует смерть. Но и тогда не уйдёт. Он вскроет труп и подробно опишет причины смерти. Вот что такое моя литература.
Смерть наступила, врач исполнил свой долг. А дальше…
Дальше настал момент истины. Я понёс свое творение в мир.


5.
Единая Тьма наполняла Беспредельное ВСЁ, ибо Отец-Матерь и Сын были Едины, и Сын не пробудился ещё для Нового Колеса и Странствий на нём.

Сначала я шел…
Нет, вначале я решился идти. Я весь сжался, зажмурился и ступил в бездну. Я пошел в журнал “Юность”. Мой роман был юн и свеж! Он был соткан из детского взгляда и совсем недетского раскачивания основ. Основ, на которых покоился мир. Мне так виделось… я так чувствовал, знал! Но я не нашел своей юности. Она упорхнула, скрылась в гигантском городе. Она снялась с насиженных мест и растворилась в неизвестности.
Я подумал: “Все правильно. Ты совсем не молод. Иди в “Новый мир”. Само провидение направляет твои стопы туда…”
Я развернулся и пошел в “Новый мир”.
Я подошел к редакции.
Я толкнул массивную дверь и вошел…
Новый мир утопал в полумраке и тишине. В отделе “Проза” было сумеречно. За столом у настольной лампы сидела женщина. Напротив – мужчина. Их взгляды были непроницаемы. Все было окутано тайной. “Да будет так, – подумал я, – весь мир – тайна, а новый мир – тайна за семью печатями!”. Я сказал:
-Я принес рукопись. – А взгляд мой говорил, кричал: “Я принес рукопись! Это не просто рукопись, это – бомба! Вы только взгляните на нее, прочитайте хоть строчку! Как она прекрасна, как подлинна! Она свежа, как дева и пылка, как юноша. Но юность прошла… безвозвратно! Облетели листья… дохнуло бодрящим морозцем. А впереди – Предел. А что будет там, за Пределом? Кто это ведает?”.
-Кстати, – обратился я к женщине, витая в своем смещенном литературном сознании, – вы случайно не знаете, куда переехал журнал “Юность”?
Женщина посмотрела на меня, как на чудо… откуда я такой взялся? Оглядела всего внимательно, снизу вверх… и говорит:
-Молодой человек, вы, когда назначаете свидание девушке, спрашиваете адрес другой?
Интересный вопрос. Щекотливый. Если честно, такое случается. Но кто это у нас тут девушка? Какое, на хрен, свидание? Я взглянул на мужчину, мол, о чем эта мышь белая тут толкует, на какое свидание намекает? Мужчина оставался непроницаем. Он был защищен неким зыбким ореолом значимости. Грозный страж в зыбких доспехах…
-Ах… да, да… я, кажется, неправильно выразился… вы не так поняли, – залопотал я. До меня дошел двойственный смысл моего вопроса. – Я имел в виду юность… в философском понимании… мол, все прошло, как с белых яблонь дым… хи-хи... а журнал “Юность” – это так… к слову…
-Оставляйте, – сказала женщина сухо, – напишите свой телефон, имя…
Я написал: Юрий Ц, номер телефона…
Она открыла папку. На титульном листе было написано: “Пётр Гринёв. ЗОНА ЛЮБВИ. Роман”.
-Пётр Гринёв?
-Ну, эта… как бы, псевдоним… я не хочу под собственным именем… так вроде бы принято в “вашем мире”…
-Вы от кого-то скрываетесь?
Тут она угадала. От таких, как вы, уважаемая, и скрываюсь! Я прикрылся этим чистым именем благородного юноши – Петруши Гринёва, потому что чувствовал, – не кончится это добром. Я боялся выходить в мир обнаженным. Но как-то само собой тут же и раскрылся.
-Когда вы прочтёте, – смутился я окончательно, – вы все поймёте…
-Ладно, – она снисходительно улыбнулась, – вот вам телефон редакции. А вот ваш номер – 535.
-Номер?
-Да, мы регистрируем вас под номером 535. Таков порядок.
-А когда позвонить? И кого спросить? Как ваше имя-отчество?
-Позвоните через месяц. Никаких имен… просто скажете свой номер.
Я ушел, как оплёванный.
Я вышел на свежий воздух, и долго стоял столбом, пытаясь переварить всё услышанное. Господи, ну почему, почему я веду себя так… как инфантильный недоросль. Егорка-дурак, юродивый! Памятник Пушкину, что возвышался невдалеке, был повернут ко мне спиной. “К нам попал в волненье жутком, с переполненным желудком, с номерочком на ноге…” (Владимир Высоцкий “Канатчикова дача”). Его памятник тоже отвернулся от меня.
Я чувствовал себя полным ничтожеством.
Нехорошее предчувствие сжало горло. Куда меня занесло? Куда я вляпался? Что, собственно, происходит в мире? Я слишком долго не высовывал свой нос из дому… из своей уединённой кельи, в которой ярился мой дух, где плакал я и томился… а в мире в это время что-то творилось… какая-то гниль расползлась по нему! Мой разум отказывался это воспринимать.
Но это же божественный мир литературы! Чехов, Бунин… сокровенные строки… “заповеданность стыда” Вени Ерофеева… “Новый мир” Твардовского. Ведь они же должны понимать!..
Я прожил целый месяц в плохих предчувствиях, в прострации…

За этот срок я подвергся еще одному испытанию.
Если помните, я художник. Художник, пишущий романы. Или наоборот – литератор, рисующий картины. Так случилось, что обе эти страсти навалились на меня однажды…
Я никогда не разделял их между собой. И они не делили меня. Наш любовный треугольник благополучно сосуществовал. В литературе я живописал, живопись питалась литературными образами. И ни одно занятие не приносило мне денег.
Мне почти пятьдесят. Семьи у меня нет. Я всецело отдал себя на съедение двум своим возлюбленным – Литературе и Живописи. Я фанатик, маньяк, ископаемое существо. Человек-роман, или человек-картина. Я весь был пропитан их запахами…
Но была еще одна дама, самая строптивая и непредсказуемая. Дама пик. Судьба моя. Слава не желала отдаться мне. Впрочем, какая там слава… меня просто не замечали! Вокруг меня образовался вакуум! Меня не видели в упор, не желали замечать. Меня не было. А начиналось все так многообещающе…
“Какой талант, – шептались вокруг, – какой потрясающий дар!”. А когда я выставил свою первую картину на какой-то совместной выставке-однодневке, – говорили только обо мне. Я ушел пить портвейн с друзьями в курилку Дома художников. Выходящих из зала людей мы спрашивали, мол, что там, когда эта бодяга закончится? (Нам надоело здесь торчать, хотелось забрать работы и нормально выпить в мастерской). “Не скоро – отвечали они, – там твою работу обсуждают”. Я чувствовал себя триумфатором.
Я писал, рисовал, делал выставки. И… ничего. Вакуум, пустота. Господи, сколько разочарований я испытал за это время! Причем, друзья искренне удивлялись: “Что, ничего не купили? А мы думали, ты давно в Париже вино пьешь…”.
О, суета сует! Сколько ненужных телодвижений я сделал. Просветление не коснулось меня, и я всё куда-то рвался. Ах, как ничтожен был я в своих честолюбивых поисках!
Однако не столько честолюбие двигало мной. К пятидесяти годам души прекрасные порывы притупляются, ты уже знаешь себе цену и как любовник молодой не ждешь от этой капризной дамы минуты верного свиданья. Ты уже не ждешь триумфа, нам бы на хлеб насущный…
Года полтора назад рядом с моей мастерской открылся Центр современного искусства “М,АRS”. Солидная галерея с великолепными залами. Я естественно пошел туда. Директор, Наталия Александровна Косолапова, посмотрела фотографии моих работ, сайт, говорит, – приносите. Я пояснил:
-Салон меня не интересует. Мне нужна выставка. Работы у меня большие, но, так случилось, моя мастерская находится по соседству, прямо напротив вас. Быть может, зайдете?
-У вас мастерскую еще не отобрали?
-Бог с вами!.. – Меня передернуло от одной только мысли, что такое возможно. Но это было вполне реально, – сейчас шла настоящая охота за подобными помещениями. Некоторые товарищи мои уже расстались с мастерскими. Мы все жили, как на пороховой бочке.
-Хорошо, я зайду. Однако сегодня мне некогда, звоните…
Я звонил. Долго звонил, суетился вокруг кормушки; директор же – матка этого сладкого улья – не торопилась посетить мастерскую. То командировка, то открытие выставки, она будто избегала меня. А я всё ждал, пока не дошло до меня, куда я рвусь. В очередной раз, заглянув в галерею, я вдруг увидел выставленные здесь экспонаты. Живопись как таковая отсутствовала. Лощеные, непонятно как, и чем сделанные работы смотрели со стен. Человеческая рука была не способна сотворить подобное. Новые технологии правили бал. Не скажу, что это для меня стало открытием. Все эти инсталляции, концепции, перформанс (я до сих пор не знаю, что это такое, очевидно, тот голый мужик, посадивший себя в клетку), “лица, завернутые в целлофан”, бабы с мужским членом и мужики с гениталиями – не были для меня неожиданностью.
И отца-основателя “параллельного мира” знаю – Соломон Гуггенхайм. Этот скользкий тип, обладатель галереи шедевров всех времен и народов, теперь по-еврейски беспардонно “делал бабки”. Его империя, вроде другой империи грез – Голливуда, опутала весь мир. Живопись в одночасье пропала. Вернее ушла в подполье. Официальным искусством (на уровне министерства Культуры) стала вот эта хрень. Восковой Лев Толстой под стеклянным колпаком, по которому ходят живые куры и гадят на великого старца, целующиеся менты, бесконечные Ленины, как ряженые, так и в виде сладкого торта, съедаемого автором. Коммунальные квартиры хорошо шли, а ля комиксы, видеошедевры и прочее – стало новым гламурным продвинутым искусством. Вы думаете, быть может, что там бьет ключом живая мысль нового виденья? Не знаю, не знаю…
На свет появилась новая эстетика – вакханалия пустоты. Словоблудие купленных “знатоков” хлынуло в мир. Они так объясняли это озадаченной публике, мол, импрессионизм, абстракционизм тоже когда-то вами отрицался. Придет время, и вы по достоинству оцените новые веяния. Мы – авангард искусства. Понятно?
Создавая новую эстетику, они, однако, считали, что это и есть изображение действительности. То есть получался замкнутый круг. Они презирали действительность, говорили о ее бездуховности и в тоже время воспевали ее бездуховность. Извечный вопрос, что первично – курица или яйцо. Жизнь или порождение ее. Сегодня же больная курица несет мертвые яйца, но эти яйца – предмет новой эстетики.
Вот вам пример. Некто Худяков создал проект “Hotel Russia” и выставил его в “Марсе”. “Это – объявил он – структурная частица саморазвивающейся системы виртуальных зеркал реальной русской действительности со всем ее абсурдизмом, проблемами, стыдом и срамом, и, конечно, “русской загадочной душой”. Во как.
Я имел счастье заглянуть в загадочную душу этого господина. Это серия полотен, каждое из которых посвящено той или иной букве кириллицы. Каждая буква – хитрый вензель, выкрученный из банановой кожуры. Как объяснили нам знатоки: “Это уже не мусор, а своего рода живые существа – патологические, склизкие. Величайшее создание человеческого гения – алфавит, давшее возможность людям фиксировать свои мысли, теряет смысл в условиях современной разлагающейся на глазах бездуховной цивилизации. Слово – уже не Бог, оно обесценено, обессмыслено. Прежде оно высекалось на бронзовых досках, на мраморе, на граните скал, ныне на смену камню и бронзе приходят помоечные ошметки, из которых и лепят люди лживые, ничего не значащие слова”.
А господин Худяков воспевает эстетику этой гнили. Слово для него – не Бог. Он слышит лживые, ничего не значащие слова – инородные звуки распада. Так какого чёрта тогда раздражать мир этим помоечным чавканьем!
Художник, если ты Художник – создавай живые “яйца”, живое Слово, которое Бог. Ты – царь! Неси истинное Слово, увлекай под своды храма Искусства народ. Тогда отпадет надобность ковыряться в помойке и воспевать банановую кожуру. По моему – так.
Короче, недолго я надоедал “Марсу”. Вскоре я добился от них, что хотел – ясности. Центру Современного искусства я НЕ НУЖЕН. И я успокоился. Всё встало на свои места – современное искусство отдельно, творцы сами по себе.
Опять русскую красавицу с трогательной фамилией Косолапова обманул уродливый и коварный карлик Соломон. Ах, Наталья Александровна, не радеете вы о пользах нашея великия России!
Вот тогда Егорка-дурак не сдержался и высказался. Он крикнул в пустоту:
-Эй, Соломон!.. ты меня слышишь?
-Кто это там вякает?
-Я не вякаю. С тобой говорит русский художник – солдат невидимого фронта. Придёт время, – я умру, и ты, Вечный Жид, подползешь ко мне неслышной змейкой, как подползал ты не раз к собратьям моим, и вцепишься мёртвой хваткой в мои холсты. Ты делаешь деньги на крови. А это нехорошо, Соломон, стыдно. Так знай, чума нового времени, – я проклинаю тебя. А проклятье убогого художника дорогого стоит.
И подумаю с горечью: “Гнал вас Спаситель поганой метлой из Храма, да так и не выгнал! Теперь весь мир торгует под его сводами”.


6.
Семь Превышних Владык и Семь Истин перестали существовать, и Вселенная-Необходимости Сын – была погружёна в Паранишпанна, чтобы быть выдохнутым тем, что есть, и в то же время нет. Не было ничего.

Но вернемся к рассказу о романе. Я прожил целый месяц в плохих предчувствиях, в прострации. Когда пришел срок – позвонил.
-Мой номер 535 – сказал я, как в дуло танка.
-Ваша рукопись не подходит, – ответил металлический голос.
Я растерялся… такого не может быть!.. и спросил:
-А когда можно забрать рукопись?
-В любой день…
-Я бы хотел сегодня, – сказал я.
-Так зачем же тогда спрашивать “когда”? – раздраженно ответил голос. Он разговаривал со мной, как с мальчишкой!
Я положил трубку на рычаг и зазвенел пустотой…
И это – все??
Моя ненужность, абсолютный вакуум повергли меня в отчаяние. Мое слово, в котором пульсирует жизнь, – не востребовано. Моей живописи нашли суррогатный заменитель. Я положил жизнь, что бы цвет заставить светиться, слово – звучать, а в это время новые технологии оккупировали залы и умы. Господи, господи…
Три года ощущать благословение божье, улавливать музыку слов, падать в бездонные колодцы отчаяния, взлетать на вершины понимания, смысла, заглядывать в бесстрастный лик Вечности, тревожиться, плакать, молиться, признаваться в любви, чтобы в конце пути услышать казенную пустую, ничего не значащую фразу. Таков итог, уготовленный мне новым Миром?
Было ощущение, что суровый учитель надрал мне уши перед всем классом. За то, что я не способен усвоить урок, что я непроходимый тупица и вывел его из себя! Мне снова поставили двойку!
И что теперь делать?
Я стал ругаться. Я стал ругаться, как школьник, которому надрали уши перед всеми учениками, перед девочками и мальчиками, смотрящими на него во все глаза. Я выбежал из класса, спрятался на школьном дворе, курил и ругался! И слезы отчаяния душили меня.
Всё! МЕНЯ ДОСТАЛ НОВЫЙ МИР! Больше я не в силах молчать. Я взорву его своей дикой утробной руганью, волчьим воем одинокой души! Затыкай Мир свои дряблые уши. Мамаши, уводите детей. Остальная любопытная публика возьмите в руки какую-нибудь пищалку и пикайте, забивая страшные ругательства, исторгнутые моим чревом в защиту оскорбленной души! Простите меня, но иначе – никак. Иначе – разорвет меня муть, забродившая в моем организме. Только страшной руганью, поднятой из подвалов разума, можно защитить свою бессмертную душу. Так слушайте, соотечественники, отповедь врагам народа моего. Я высвечиваю плесень земную прожектором своей Гласности!
Впрочем, начал я сдержанно и несколько витиевато: “Если вам, мои недруги, не повезло иметь на лбу божью печать, если в душе у вас не зародилось ни одной, пусть самой пустяшной и бросовой галактики… если к моим безднам и высям вы остались безучастны, – так о чем тогда толковать с вами!”.
Но потом накатило отчаяние и, увидев реально эту чертову парочку ненавистных учителей нового Мира, что стояли надо мною с указкой в с ю ж и з н ь, и мучили меня, я не смог более сдерживаться и понёс во все тяжкие. Я видел также Соломона, этого уродливого паука, опутавшего весь мир паутиной и пьющего кровь из моей младенческой души.
-Ну, что, бессловесный пи-и-и, нацепивший на рожу Condom, – ты решил спрятаться в своем полумраке?! А ты – критикесса, старая пи-и-и-и, выдающая номерки – как поживаешь? Кошмары не снятся? Желудок еще переваривает скисшее сено сегодняшних слов? А ты, пи-и-и-и Соломон пи-и-и-и-и-и-и, доящий Золотого тельца, как священную корову!
Вы – “серые кардиналы” пи-и-и и инквизиторы, судебные приставы пи-и-и и торгаши, швейцары, стоящие на входе ИСКУССТВА. Вас тьмы, и тьмы, и тьмы! Штабные крысы, копающиеся в бумажках, роняющие мутные слюни на сокровенные строки! Серые мыши, грызущие мои холсты! Вы что же, думаете, вам, пи-и-и, это сойдет с рук? Я – русский солдат, гвардии рядовой морской пехоты, – взявший свою высоту, и потерявший на поле брани все! Душевный покой, семейное счастье, мечты, веру в светлое завтра… Вы думаете, я спущу это вам? Ха! Плохо вы меня знаете, бумажные души, – я разнесу ваше гнездовище в пух и прах! Пи-пи вам, ребята! Пи-пи!! Я – чёрный ангел возмездия, накрою своим крылом вашу чёртову лавочку! Сливайте воду, молитесь какому-нибудь высокопоставленному Идолу, жалуйтесь в международное сообщество душевных инвалидов, взывайте к общественному мнению тварей дрожащих, просите политического убежища в преисподней! – вас, пи-и-и, ничто не спасет. Я буду вас немножко убивать, по закону военного времени. От вас будет нести трупным смрадом на века. Я пришпилю вас, как дохлых насекомых, к бархатной картонке.
-Егор…
-Я вас выставлю на обозрение перед всей моей многострадальной страной!
-Егорка!
-Вы попали, ребята! Подавайте срочно в отставку. Мой революционный запал снесет ваши мрачные хижины, и на их месте вырастут красавцы-дворцы! Мир – дворцам, война – вашим пи-и-и-и-и хижинам!
-Алло, товарищ!
-И помните, враги народа моего: я слов на ветер зазря не бросаю…
-Ну, ты, юродивый!..
-Ну… чего тебе?
-Что ты несешь, приятель? Кому ты, к чёртовой матери, нужен?
-Что ты сказала? повтори…
-Я сказала, КОМУ ТЫ НА ХРЕН НУЖЕН, откровенный ты наш. Ой, посмотрите на него! На новый Мир мужик надулся, а Мир, блин, не заметил…
Это еще что за сволочь? Голос доносился из подвалов души… Я решил не связываться, – какой провокатор там может скрываться? под чью дуду поёт эта дрянь? – замолчал. Однако она продолжала липнуть.
-Егорка-дурак!..
Я молчал.
-Егорка, не строй из себя обиженную невинность. Тебе не идет. Не мелочись… и не ругайся так безобразно. Ну, не заметили тебя… твои сокровенные строки. Эка невидаль! Вас вона сколько! – 535. А их всего двое. У них в глазах рябит от вашего сокровенного. Сходи лучше в другой журнал, в третий… в десятый. Да и галерей в Москве сотни. Где-нибудь, да зацепишься…
-Я – сходи?? Да я двадцать лет хожу!! Мать меня тут пыталась утешить, говорит: “Сынок, Чехов тоже столько ходил по редакциям…”. – “Мама! – кричу я, – Чехов в моем возрасте уже умер!”.
-Хорошо. Ты – гвардеец?
-Ясен перец! Я – гвардии рядовой ее Величества Литературы!
-Ты молод?
-О, да, я юн душою, пронырливая твоя морда… Чего тебе собственно надо? Вот привязалась тоже…
-Если ты молод, если гвардеец – иди к своим. Вступай в “Молодую гвардию”. Вместе вы – сила.


7.
Причины Существования исчезли; бывшее Видимое и Сущее Невидимое покоились в Вечном Не-Бытии – Едином Бытии.

У меня был друг Поэт. И он умер.
На днях приезжал ко мне в мастерскую его приятель Олег, говорит, что умер Гриша по пути, в электричке Москва – Зеленоград. Просто взял и умер. И что теперь? Как тебя помянуть, братишка? О тебе самом и писать-то, право, неловко. Ты сам о себе все написал.
Олег привез из типографии издание только что вышедшего сборника стихов “Личные прилагательные”. Привез в мастерскую как на перевалочный пункт. На следующий день увез. Сборник великолепно издан. С его рисунками. Сам Гриша так его и не увидел.
Твои рукописи тоже не проходили. Однако ты ничего и не ждал от них. Ты был бойцом. Бойцом, смотрящим мимо того, что не касалось твоего дара, что копошилось где-то внизу, под ногами, не задевая твоего творчества. Как восхитительно ты не замечал их тараканьи разборки… их бесполезное шуршание по Земле. Ты был поэт во всем. Нелепый, нелогичный, ты не вписывался в эту жизнь. Твои детские выходки, твое полупьяное журчание, смысл которого был понятен только тебе, – раздражали многих.
Теперь золотая голова твоя поникла, одуван разлетелся…

 У меня есть немного водки,
 у меня есть немного стакан,
 зажмурюсь будто словно и вроде
 я вдохну золотой одуван.

 Мое дикое русское пьянство,
 где рукам полететь да порваться,
 где рукам по карманам искаться
 на пропитье христового братства.

 Все мы кончим, кто смертью, кто зябким,
 что бояться, – неясно, что ж…
 Мы стоим в переходах над шапкой,
 шепчем: “боже, подай нам нож…”.

 И встречая в проходах нищего,
 я ему говорю: “бог подан”.
 И протягиваю рубль тыщею,
 и летит золотой одуван.

Чувствуете разницу? Вы только почувствуйте, бога ради! Как его больной тревожный взгляд на новый мир отличается от всех этих “банановых шкурок”, этих эстетствующих вурдалаков, ловящих кайф в гнилой помойке нынешнего безумия!
Гриша был Поэт. Только сейчас, когда его нет, начинает доходить это. Смерть проявляет и прожитую жизнь, и написанные строки. Обычные, впрочем, дела…
Господи, как, оказывается, просто любить умерших…


8.
Лишь Единая Форма Существования – беспредельная, бесконечная, беспричинная – простиралась, покоясь во Сне, лишённом Сновидений. Жизнь Бессознательная пульсировала в Пространстве Вселенной, во Всесущности той, что ощущается открытым Глазом Дангма.

Мне тут Серега сказал:
-Ты на Пушкина похож.
-Чем это?
-Тебя также убить хочется.
Серега – мой друг – проницательный малый. И он не шутил. Он угадал мою тайну, вскрыл суть. Я – огненная комета, обжигающая все живое.
Мне тоже убить себя хочется. И я сделал э т о, – убил себя. Пусть не в натуре, пусть – на бумаге… однако! Как радовался я тогда, когда мой воплощенный в литературного героя дух, устремился в небытие, как ликовал он, покидая скорбное тело, как пела душа, расставаясь с миром страстей и сомнений.
Да… может быть… я чудовище и провокатор. Я имею роскошь не замечать ничего вокруг! Я оскорбляю людей мимоходом, не ведая, что творю. Я оскорбляю их, даже когда молчу. Свой рот я давно держу на замке. Оказывается, этого не достаточно. Мой вид, выраженье лица – уже оскорбительны. Я нажил себе уйму врагов.
Художник – всякого обидеть может.
Осознав опасность своего положения, я забрался в подполье, и притаился. Но и это их не удовлетворило. Их оскорбляет и подполье. Они пытаются выманить меня из него. Зачем? Им меня убить хочется! То есть убивать понемногу... убивать и смотреть, и упиваться зрелищем, как я начну корчиться в муках – вот зачем! Однако и с друзьями не легче. Любимая фантазия моих друзей: “Ты разыграй свою смерть. Ты тут же станешь известным. Тебя напечатают, картины твои будут востребованы. Тебе легенда нужна…”. Сережа в создании легенды, как всегда, пошел дальше всех: “А давай мы тебе глаза выколем. И жить останешься, и прославишься на весь мир. Какая потрясающая будет реклама! Художник, написавший “Вавилонскую башню”, – ослеплен! Второй “башни” он не напишет…”.
Ой-ля-ля!
Вы чувствуете? навязчивость идеи… и невинность совета: “Ты разыграй свою смерть…”. Ха! Да как ее разыграешь, ребята? Быть может, и вам убрать меня хочется? Нет человека, – нет проблем. Зато какие просторы для фантазии…

Всем, решительно всем, легенда нужна! Во все времена, у всех народов только легенда могла увлечь под знамена. И чем невероятней и кровавей легенда, тем надежней ее место в истории.
Вот и новый мир застыл в ожидании нового знамени.
Дайте! Дайте нам национальную идею! – Орут политики всех мастей, со всех трибун. – Без ИДЕИ нация обречена! Где ты, ГЕРОЙ нашего времени?!
Господи, когда же вы успокоитесь, мальчиши Кибальчиши. Еще вчера под Идею полстраны под откос пустили, еще живы те “партизаны-взрыватели”, что бомбу под страну подкладывали, еще дым не рассеялся!
То неправильная Идея была, – объясняют доки-политики, – то не наша Идея. А нам нужна наша национальная Идея.
Да у нас вся история – поиск нашей Идеи. То православие огнем и мечом насаждаем, то освобождаемся от монгольского ига; то “окно в Европу” рубим, то – головы с плеч. То “Третий Рим” провозглашаем, то государство Солнца на могилах предков строим, то Бога в преисподней ищем. И все это время на костях Вавилонскую башню национальной ИДЕИ возводим.
И вбиваются в головы потомкам кабинетными мужами некие “теории пассионарности” – мессианского предназначения нации.
Вы оглянитесь назад, идеальные вы наши, что наворотили ваши предшественники в поиске нашей Идеи. Сколько же баек-легенд было запущено в производство, что бы доказать всему миру величие нации. И у каждой эпохи свои Герои.
Только, доводится мне, – все идеи сводились к двум, старым, как мир, устремлениям: разборкам между сильными мира сего и еретическому инакомыслию “униженных и оскорбленных”. А когда в результате бездарной деятельности одних и подлости других страна оказывалась в очередной яме, на службу вызывался услужливый творец Идей. И появлялись на свет красивые сказочки про жестокие орды басурман и великих Богатырей, в конце концов, – разбивающих те орды. А что делать? Как оправдаться? Ну, никак нельзя великой нации в яме сидеть. А у нее – у нации – это, похоже, дежурное состояние! И как сей конфуз потомкам объяснить?
И рождался тогда образ целомудренной Родины-матери и народа-страдальца, окруженных всякой сволочью: татаро-монгольской нечистью, царями-кровопийцами, боярами-заговорщиками, попами, опричниками, ворами, мздоимцами. Потом пошли декабристы, потом – бомбисты, чекисты, Отцы народа… Потом диссиденты, демократы… Потом снова попы, олигархи, политики… и опять мздоимцы (вечные!). Теперь вот – чума двадцать первого века – террористы.
“Тут что, медом намазано?” – спрошу я за всех потомков.
И тут догадка осенит меня. Наша нация – н и к а к а я! Призрак нации, постоянно балансирующей на грани падения и прозрения, целомудрия и вероломства. Ее, собственно, и нет! Мы – не нация, мы – состояние мятущейся души! Страна – Лимония. Миллион – туда, миллион – сюда. Нам лимонов не жалко – берите все! Нас много, и земля наша богата, и души наши – бездонны. Мы мечемся по необъятным просторам и никак не можем успокоиться, найти самое себя! Нас разрывают противоречия! Мы будто говорим себе: пусть… пусть все мечты наши – иллюзорны, традиции – надуманны, идеи – вторичны! Да, мы инфантильны, непрактичны, все беды – внутри нас! Пусть… Однако мы знаем т а к о е!..
-Да что же вы знаете т а к о г о, что вам плевать на свое?
-А у нас своего ничего нет. У нас свое только беды…
-Ну, как же, а великая русская литература, театр, а русский солдат – лучший солдат в мире! А Космос! Автомат Калашникова, наконец…
-Э-э-э… пустое. Это все от безысходности. У нас национального чувства нет!
То на Европу с вожделением смотрим, то на Восток – с трепетом. Мы, как губка, впитываем всё, чем богаты другие нации. Князья у нас – из варягов, цари – немцы, Кремль с Петербургом – наши главные святыни – итальянцы построили; судьбу – по восточному календарю вычисляем; азбуку – греки из Константинополя нам прислали. А весь богатый и могучий русский язык – крутой замес из французского, немецкого, английского, татарского, и прочих языков: Базар-вокзал… о, кей? Пардон.
Вера у нас – из Византии, надежда – в Европе, любовь – страсти африканские…
Однажды Великая Еврейская Революция накатила. В немецком вагоне. По всему миру Молохом прошлась – нигде не зацепилась, у нас, – пожалуйста! Потом грузинский Уголовник всех времен и народов всех евреев-революционеров закопал и создал единую, могучую, несокрушимую Зону интернациональных рабов. Потом… хотели, как в Америке, получилось, как у нас: глубокая яма! Сидим на дне – оскорбленные, нищие, опустошенные – у разбитого корыта, слушаем очередные байки творцов новых Идей.
Нация – призрак, нация – легенда! Мы будто говорим остальным:
-Все пустое, ребята, пустое… Материальное благополучие? – К чему… о душе лучше подумайте! Здравый смысл? – Ха! Какой из них? Это все от лукавого… Процветание государства? – Пусть будет, конечно, но это не главное…
-Так что же для вас главное? – спрашивают остальные народы.
-А ощущали вы тектонические сдвиги? А огнь душевный опалял ваше сознание? А падали вы в “черные дыры” безысходности? А слушали соловьев у Христа за пазухой? А томление духа убивало вас? Нет? Так о чем тогда толковать с вами…

Я – художник, я и есть тот самый творец Идей, творец иррационального, от которого миру одни проблемы. Только моя Идея, в отличие от коллег-сказочников – полное её отсутствие. У меня нет эстетики, нет позиции, нет ни смысла, ни цели. Моя Идея стара, как мир: бренность всего сущего. То есть Идея – н и к а к а я! Просто томление духа…
Я как-то, осознав бессмысленность своего существования и бесполезность своего творчества, написал философский труд. И уместился сей грандиозный труд всего в двух строчках.

 Мой Екклесиаст.
1. Думать нужно только о хлебе насущном. Все остальное суета и томление духа.
2. Если томление духа твоя профессия, то какая же это тяжкая ноша – думать о хлебе насущном.

Вот! Вот – мой ответ всему цивилизованному миру, который смотрит на нас с удивлением и страхом. Томление духа однажды забродило в нас! С тех пор земля наша – благодатное поле творцов бесполезных идей. Ни здравый смысл, ни выгода, ни процветание – ничегошеньки нам не надо. У нас – томление духа. Не мешайте нам!
-Да что же это такое??
-Э-э-э… вам не понять…


9.
Но где была Дангма, когда Алайа Вселенной была в Парамартха, и Великое Колесо было Ануппадака?

После всего, что случилось со мной – я запил. Моя изнасилованная душа отторгала этот Мир. Он неслышно сыпался трухой…
Потерял счёт дням. Мать сказала, что прошёл месяц… Она всегда прибавляет. Я вам по секрету скажу, моя матушка – девушка. Девушка-красавица. Ладно…
Этот мир сыпался трухой, но я уже жил в своём измерении. Меня распирали мысли. Они как пташки божьи, – кружили, чирикали… рвали мне грудь! Такой, знаете ли, творческий экстаз я испытал, такие видения, образы меня осеняли. Мир открылся совершенно в ином ракурсе. Я всё понимал! Я был так огромен, так необъятен, так беспределен. Через меня преломлялись времена и пространства, пролетали миры. Я слышал гул эпох. Я был центром Креста. Началом начал!..
Ладно. Так о чём это мы? Томление духа. В том смысле, что вам Художника никогда не понять. Мы другая раса – инопланетяне. Всё, что для вас безумие, мрак, страх Господень, для нас обычная работа души – суровые наши будни.
Вот у Достоевского была эпилепсия. Ага. Он из нее, хитрец, все свое творчество сотворил. А у меня – запой. Вечный. Ну?.. и что это значит? Процесс разложения, упадка? Деградация? Или процесс познания? Экстремальная форма знакомства с иным миром. Вопрос! На всю жизнь – вопрос. С одной стороны, согласен: всё это безумие, мрак, страх Господень. С другой… ведь ничего же в моей жизни, сколько-нибудь стоящего, жизнеутверждающего не происходит. Где мой Эверест? Где покорение космоса? Где, на худой конец, какая-нибудь междоусобная война? Их просто нет. А я художник. Где же взять пищу для творчества?
Ну, хожу-брожу, тоскую, дела делаю, по клавишам стучу, картины сочиняю. Но образы, взгляд на мир, мое неповторимое ego – все это формируется т а м, в смещенном сознании. Перед тобой раскрывается подноготная мира, его тайный подводный смысл. Когда же возвращаешься к норме, ты уже полон иных ощущений. Ты смотришь уже как бы со дна, из-под дна, оттуда – из самой преисподней! А это, согласитесь, меняет, если не суть происходящего во мне, то хотя бы оттачивает мысль и изменяет угол осмотра.
“Когда б вы знали, из какого сора растут цветы, не ведая стыда…” – признавалась одна поэтесса. А здесь не просто сор, здесь – мировая помойка, кладезь пороков. Здесь вскрывается природа Зла. Это, как у Достоевского, с его эпилепсией. Она ведь тоже не просто так, родная для него помойка, это нечто большее – его малая родина: и кормила его, и наставляла, и путеводной звездой была.

 Когда жизнь станет раком
 – скорми ее собакам!
 И сам до белых звезд
 грызи ее, как пес.
 Крутнется колесом?
 Как белка, запотеет?
 Хватай ее за хвост
 и рви до самой шеи!
 Прими, что умирать
 тебе за всех придется,
 а жить и оживать
 – другому достается.

 Так рви ее за хвост,
 грызи ее под губы,
 стерпи жизнь как вопрос,
 …ответ не будет грубым!
 
Это опять Гриша. Только теперь мне кажется, что это не он написал. Это уже разлито в моем пространстве, это – МОЁ! Это я так мыслю, так чувствую. Это – сидит во мне. Всё! Точка. Это – не для вас! Не трогай, – убьёт!
Это я написал. Потому что ничего другого написать был в не состоянии. Я мог написать только так. И написал. Двадцать дней писал. Двадцать дней и ночей жизнь свою, вялую, грязную, пятящуюся, как рак, скармливал собакам. Двадцать дней жизнь моя потной белкой крутилась, пытаясь догнать свой хвост, и потом я рвал ее до самой шеи и под губы. Теперь же хочу стерпеть жизнь как вопрос…
Вопрос: что это со мной было?
Ха!
Что, что, не ясно, что ли? – суровые будни мои. Если хотите – моя работа. Хлеб мой насущный. Мое томление духа. Это – моя эпилепсия.
Только Достоевский о такой эпилепсии и помечтать не мог. Мои провалы в мир смещенного сознания и сравнивать-то смешно с его падучей. Его эпилепсия была так себе – с форсом, со скрытой значимостью, с неким ореолом святости великомученика. Конечно, она была более утончённа в сравнении с моим диким пьянством, но и надумана была, и лицемерна. Не было в ней суровой простоты отношения с миром. Он завалится в падучей, и весь мир ему раскрывается, все сокровенные тайны рассказывает, всё-то ему понятно становится, как божий день. Мне не ясно, никому не ясно, а он вдруг всё понял – ясновидец, пророк! То есть, мне в морду плюют, в блевотине топят, а он с Богом общается. Общается да нам пересказывает. Только всё как-то вычурно, с придыханием… со скрытым пафосом. Его эпилепсия – сродни божественному прозрению святого Павла. Тот тоже завалился как-то в пустыне по дороге в Дамаск, трясет всего, колотит, сполохи божественных молний ослепляют сознание. А перед ним Христос проявляется, весь осиянный, – наставления дает, истину глаголет.
Чувствуете разницу? У меня – жизнь и муки; у этих – сотрясание воздуха и скрытое позерство.
Потом, когда осиянность проходила, Достоевский всё за нравственность хлопотал, за божественную природу человека. За идеалы. Но при этом всё чё-то оправдывался, всё будто по карманам шарился, мелочь искал, всё ему как-то не по себе было – стыдно. Страдал, бедняга. В страдании, говорил, вся фишка. В страдании до наслаждения… Всё к гражданам приставал с задушевными разговорами. Нормальные люди стоят на платформе, пиво пьют, а он липнет, выворачивается наизнанку (это у него наслаждение такое – вывернутое), о душе толкует, о высшем предназначении, а самому противно… воротит от всего, все мысли: где б монету достать. Сам, как бомж, истасканный… глаза прячет… жёлтые свои бельма… и бормочет, пришепётывает:
-Прости братан! дружище, я ж того… не хотел… накатило вдруг, закрутило… завей горе веревочкой – всё просадил!.. Автоматов понаставили… гады… а я мимо них пройти не могу! Были у меня деньжата… так, мелочишка… И вдруг попёрло! Три семёрки! Мне бы остановиться, да разве такое возможно?.. Дай закурить, а… Я вообще-то не местный… хотя и родился тута – из Питера мы… проездом в Баден-Баден… слыхал про такой райский уголок? А?.. то-то! А в Питере разве жить можно-с? Это ж не город – гадюшник, провинция… ей бо! А люди! Разве это люди? Они ж там все прикинутые, какие-то несвежие, вонючие… твари! все как один, твари, твари дрожащие! А я право имею!
-Имеешь, имеешь…
-Я голос слышал!
-Да ладно, успокойся уже…
-Прости, прости! само сорвалось! не хотел-с… Я ведь что? Может, купите вещицу одну-с… так сказать, сокровенные мысли… чести и совести нации! В отставке-с. За треть цены отдам-с. Кредиторы наседают, аспиды-с, издатель пройда закабалил! А там у меня всё! вся боль за Россию… а вы… я чувствую, – вы поймете! Вы обязательно поймете… у вас лицо такое… Вы – страдали!
-Да ладно, дядя, не парься, читали мы… Рупь ей красная цена, вещице твоей со всем твоим страданием, и состраданием, и с идеалами. И протухшими мощами, и со слезою младенца и прочей тоской…
-Да как можно-с! Ведь не за себя, за всех униженных и оскорбленных прошу!
-Лично я никого не унижал.
Впрочем, что ж, дашь ему цену, пожалеешь, хотя понимаешь, до первого автомата – всё просадит. И какая там польза России от его стоптанных башмаков, чахоточных идей, страданий, и замусленного бога?.. Сам, поди, бедняга, всё понимает, да что делать, когда издатель аспид за горло взял да долги кругом. Что и говорить – юродивый, кровный брат мой. Как не пожалеть-то?
В общем, ну его к чёрту, вашего Достоевского! Я даже мысль свою потерял… канву. Этот Достоевский, как микроб. Не уберёгся, раскрылся на сквозняке, – всё! обязательно заразу подцепишь.
Так о чём это я? Гришины стихи… которые теперь мои. Ой, ли? Нет, как хотите, всё-таки не мои. Подумал, как следует, – не мои. Это – Поэт написал. Я так не сумею… так лаконично, так ёмко. Всего три фразы – и мир распался. И вырвалась наружу волчья пасть природы. И блеснули клыки. И белая ярость! И огнь ада полыхнул, и дух заскучал. И потом на пепелище человеческое величие вскрылось: “Прими, что умирать тебе за всех придется”. И мужество: “стерпи жизнь как вопрос”. И доброта, и надежда: “…ответ не будет грубым!” Поэт – это удивительное создание! Непостижимое. А что прозаик?
Прозаик, если он не музыкант, наоборот – крайне унылое зрелище. Впрочем, если ты не музыкант, с тобой вообще дела иметь не нужно. Немузыканты ни литературе в частности, ни человечеству в целом вообще не нужны. Вон, Достоевский, стоит – сопли жует. Но как музыкально он их жует! Весь мир колбасит от его соплей, тошнит, но каждый втихаря, как преступник, ночью суёт свой нос в его книгу и балдеет, и тащится…


10.
…Где были Строители, Лучезарные Сыны Зари Манвантары? В непознаваемой Тьме, в их Ах-хи Паранишпанна. Создатели Форм из Не-Формы – Корень Мира – Дэваматри и Свабхават покоились в Блаженстве Не-Бытия.

Мой трансцендентный уход – это яростная экстремальная вакханалия, свалившаяся на меня ниоткуда. Причины, конечно, были веские, но… чтобы так вот, средь бела дня, споткнуться и полететь… Куда? – да все туда же – в зону безвременья.
У меня возникло сильное подозрение относительно этого запоя. Не все здесь чисто. Какая-то во всем этом кошмаре преднамеренность ощущалась. Все как по нотам. Будто кто-то его срежиссировал, а меня заказал. На свой чудовищный манер. Тем не менее, эта вакханалия оказалась необычайно содержательна. Потери были велики, но и приобретения колоссальны. Потери все материального плана: тысяч двадцать, так необходимых мне для жизни, всосал в себя этот строптивый монстр и переварил. Однако взамен он подарил нечто большее – прикосновение к дару божьему. А это – невозможно сравнивать… одно с другим сравнивать – не прилично. Потом навалилась другая напасть. Бессонница. Однако чего я хотел? Протащить через свой организм ящик водки, ящика три пива, потом пузырьков десять корвалола с валерьянкой, что б забыться и уснуть – и хорошо себя чувствовать? Впрочем, чувствовал я себя вполне сносно, даже удивительно... (Ох, не чистые здесь дела!).
Ладно, это все лирика. А суть такая: все двадцать дней я был с Гришей. Дело в том, что такой крутой запой приближает тебя к смерти. Ты вплотную прикасаешься к ней, ощущаешь холодок ее божественной пустоты и дьявольского величия. Ты уже живешь в т о м пространстве, в том безвременье… ты слышишь его – безвременья – музыку. Дыханье чуждое слышишь… А там – Гриша как раз.
-Что, – говорит, – Юрий Юрич, опять квасишь?
-Квашу, Гришаня, квашу… что ж мне здесь еще делать прикажешь? А как же это ты так помер? – спрашиваю, – не понятно как-то.
-А чего ж, не понятно-то? Взял, да помер. У поэта век короток.
-Дела… а я тут всё твои стихи читаю! читаю, читаю, читаю! Уже до дыр глаза протер, а всё равно – читаю! Классные стихи.
-А раньше что говорил?
-Ну, говорил… что поминать-то! Всегда так бывает, сам знаешь… Большое видится на расстоянии, и потом… стихи у тебя… сразу не въедешь… не проходят они сразу… с ними переспать надо, припиться ими… обжечься! Проникнуть в их плоть. В плоть заката. Ощутить их величие, услышать безвременья музыку…
-Нажраться что ль?
-А хоть бы и так! Они ведь страшненькие у тебя стишки, Гриша, – по настоящему страшные! Как любовь… Как там у тебя: “вся такая в аленьком, а рядом в красном – боль”. Так что ли? Я их уже месяц читаю. Въезжал, въезжал… но уж теперь, как въехал, – назад пути нет. Некуда мне теперь отступать! Я накрылся ими, как твоим лопухом… “Под влажным лопухом вселенной я хоронюсь…”.
-Ладно…
-Что ладно-то?
-Пойду я… скучно мне у вас.
-Погоди…
-Не могу. Тяжко мне по земле бродить. Давай лучше ты к нам.
И он ушел, мимолетный Гришаня… ушел навсегда, наверное… куда он ушел?
А я остался здесь… но я рвался т у д а! Рвался, потому что не мог уже находиться сам с собой – в топке страстей и безумия. И, не найдя выхода, от бессилия – заплакал. Я же ничего не успел сказать ему, ничего выразить! А у меня так много было на сердце – сильного, значимого! Да только к чему это всё ему теперь? Я только смог пролиться пьяными слезами, которые текли из пьяных воспаленных дыр. Я ронял мутные слезы на его строки.
 
 Мысль пустая, мысль без звука.
 Тишина до стука в сердце.
 Я оглох в объятьях слуха.
 Хлеб черствеет в полотенце…
 -слышу, господи, как слышу!
 Даже мертвое мне дышит.
 Треск… тоскливый, липкий страх
 Слышать кожу на губах.

Так вот ты, каким бываешь – дар божий! Абсолютный нечеловеческий слух. Впрочем, у тебя, Гришаня, все не от мира сего.

 Спи, моя милая старая ведьма,
 Спи мое нежное зло.
 Я ухожу, как дровами деревья.
 Ты меня просто сожгло.
 Пусть тебе снятся
 Сны о домашнем.
 Только... я сам не пойму…
 Сколько бы ни был я добрым и страшным,
 Мне не присниться всему.
 Спи, моя милая, старая ведьма,
 Спи, мое нежное зло.
 Я не спрошу, и ты
 не ответишь мне,
 Как нас в снегу замело.

Я рыдал безутешно. Я натыкался на его строки, как на огненные сполохи. Они слепили меня! разрывали, жгли… Они дышали светом и болью. Белой ослепительной болью…

 Живу в июне,
 как студент в мансарде,
 как Байрон в хромом шкафу.
 Июньская роза ни с чем не сладна
 в шиповничьем лесу.
 Господи, ну что я?!
 Слушайте птицы,
 раз на плечи сели.
 Слушайте песни мои
 о любви
 в переднике
 на голом теле.
 
 …Иду, раскачивая сердце
 в застывшей чувственной дрожи.
 – Почему не ремни, а –
кожа – бормочется.
Рот пересох.
Рот пересох,
как если б в пыли
шел, переставляя не ноги, а губы,
рот, изгибая червем…

…Все дела мои в прах.
Что ж ты делаешь?!
Я тобою пропах,
ты мною брезгуешь…
Так погладь же меня
по голове, по рукам.
Ладонью… всей собой. Мне тесно.
И так – как – у тех, у других, лишь т а м,
я весь, сплошь – срамное место
 
 ...И нет ничего толще
 отрубленного языка,
 тоньше – нитки,
 на которой глаз.
 Не спорь: совершенны одни слова
 в поисках совершенства у себя и у нас.
 Знаешь: забавно, – о чем бы ни…
 – выходишь на анатомию-стерву.
Были деревья – остались пни:
считаешь в крови нервы.

…Только на сердце пот…
и что мне бояться
в душе. Что стесняться
души анатомического места.
Когда этот зуд
окончит Страшный Суд,
как простое последнее зверство…

 Гриша ты – чудовище! Ты знаешь об этом? Нежный, любящий паук. Ты опутал мой мир паутиной и не отпускаешь меня из своих невидимых сетей. Ты мне не даешь спать.
Я себя-то не смог переварить. Свою анатомию-стерву. А тут иная напасть свалилась. Ты заразил меня своей музыкой, подложил еще одну бомбу под сердце. Господи, что мне делать-то с этим! Как жить? Я переполнен тобой, собой… миром! В меня не вмещается уже э т а жизнь. Ее слишком много! Полная кастрюля. Все кипит, булькает, – варится на огне мое счастье-проклятье, ум – в безумии. Жизнь в квадрате, в четвертой степени – возможно ль такую осилить? Ведь разорвет же!
“Когда этот зуд окончит Страшный Суд, как простое последнее зверство…”.
Я убегаю от жизни, заливаю себя до верху водкой, посыпаю голову пеплом, а жизнь не смиряется, – жжет! – пробивает насквозь. Я весь в дырах! Через меня пролетает жизнь, проносятся дни со свистом, с яростью, “...за гробом с панночкой кривой рассвет летит”. Меня колотит от этих чудовищных сквозняков.
И ты тут еще! как наваждение, “отрешенный здесь до драки, и так покоен до агонии” – пришел, не постучавшись. Я тебя не звал! Чего тебе от меня нужно?! Ты за месяц проел мне глаза, вывернул всего наизнанку! Только я не сдамся, – учти! Я старый и хитрый бес. “И как губы девы красны глаза старика”. Так вот учти, я своими обожженными красными бельмами высмотрю все, до всего докопаюсь, и переварю тебя в своей преисподней!
А ты лети, ангел, летай, певчая птичка, воздушный мой Гришаня… дитя Солнца, внук ночи… ты заслужил свою невесомость.
 
 * * *
 Дети Солнца, Внуки ночи,
 Я люблю вас, я вас знаю,
 Вас, невидимых для прочих,
 Я молю и заклинаю:
 Не стыдитесь! Без испуга!
 Люди – жалкие цветы!
 Рвите их, пока… покуда
 Вы друг в друга влюблены!

 Ты поверь, мы просто боги,
 Наш удел – простой покой,
 Время кончим по дороге,
 Вечность кончится собой.

 * * *
 Душа сама себя не замечает.
 Танцуй, юродивый!
 Какая к черту мгла!
 Уставший день к твоим глазам причалит
 улыбкою из сжатого угла.

Все, Гришаня, хватит стихов! Пылись, мой милый Байрон, на полке в хромом шкафу. Я смертельно устал от тебя. Мне нужно пережить еще свою дикую прозу. Прозу двадцати дней, которые потрясли мой душный мирок.

 Ты видишь: русские
 На корточки присели,
 Широкоглазые.
 Глядят в твои
 Стихи рассказами…

Все двадцать дней я безумствовал и загибался. К концу срока вид мой стал воистину великолепен. Это ты так разукрасил меня! Мой светящийся глаз, моя тайная гордость и смысл – глаз-репей, жадный до зрелищ – потух. К нему не тянулись больше мириады проводов, не поступала информация из мировой библиотеки. Он висел на единственной ниточке, как сдутый шарик. А веки мои были алы, как девичьи губы.
 И ходил я на твой изуверский манер, в пыли своей преисподней, рот изгибая червем. Какая величественная поступь! Ха! И толстый мой язык тобою обрублен. Я – онемел. Я был безгласен. Тих и покорен. Голова моя закатилась под кровать. Ну и бардак же ты навел у меня, братец! А ты лишь тихо ахаешь, как твой поэт, палач над плахою.
 
 Ведь мы
 Приклеены к земле
 Как объявления к стене,
 И та стена, она стоит
 На каждом, на пороге,
 Планета же – она висит,
 Вцепившись в наши ноги.

 И я из сложного злорадства
 поднял стопу и –
 медлю шаг.
 И вечность начинает содрогаться
 и скручивает небо на закат.

О, господи, когда же закончится эта поэтическая вакханалия. Это состязание миров. Этот пир звуков против запредельной тишины... шепота против крика.

 А как хотел без
 Рифмы,
 На крике, скрипе,
 Без сна, на голосе,
 Как… за окном
 Растет сосна,
 И на сосне
 После дождя
 Береза – рядом –
 Сушит волосы.

 Ты застиг меня врасплох. Я был не подготовлен к твоему нашествию. Орды твоих еретических слов устроили резню в моей подворотне. В крепости моего духа. Мой город объят пламенем, граждане отданы на растерзание солдатам. В мою церковь въехали инородцы на лошадях. Меня подняли на пики и несут… Куда вы меня несете, дьяволы?!

 Но небо и зимою плачет,
 Льется, льется,
 Как будто хочет нам помочь.
 Почем здесь день и сколько ночь
 – узнает солнце и взорвется.
Взорвется – бах! бах! бах!
Три раза бахнет!
Потом шмяк, хрусть,
потом зачахнет,
потом опомнится:
итить!
Хоть карликом,
да все ж светить.
 
А я все наливался водкой. Пир звуков, вырывающийся из каких-то спрессованных неведомых миров, добивал меня. И сосед Димка, все подливал и подливал в мой стакан…

 А друг, такой же
 сивый парень,
 с такой же выгнутой руки
 все подливает, подливает
 такой же выгнутой судьбы.

Ладно, Гришаня, я онемел, я – повержен… ты обратил меня в свою веру!.. черт с тобой! Валяй! Давай свой последний выход. Танцуй, юродивый!

 Ах, я не нюхал пороху,
 А такожды пропана.
 И не давал в мир шороху,
 Когда бы, не был пьяным.
 Держись, гришаня,
 Это есть
 Твой
 Самый легкий час,
 Ты счас нальешься,
 Как дамаск,
 Чтоб как булат
 Пропасть.
 Так едь же, милая, едь, едь!
 Ко мне в втором часу,
 Мы будем пить,
 Мы будем еть
 На запасном глазу.
 Я не ловил синицу,
 Спуская журавля,
 Не воровал жар-птицу
 У пьяного царя.
 Молчи, Гришаня,
 В чем еще
 Ты можешь нам признаться,
 Когда зашил,
 Свой бедный рот,
 Чтобы с собой молчаться…
 Дурак, дурак, вот есть дурак!
 Ну, кто тебе поверит,
 Когда ты на руках спалил
 Как будто птичьи перья.
 Да, я не нюхал шороху,
 И не держал синицы,
 Я умер, не был, но кому-
 То продолжаю сниться.

 
11.
…Где было Безмолвие? Где Слух, чтобы ощутить Его? Нет, не было ни безмолвия, ни Звука; ничего, кроме Нерушимого Вечного Дыхания, не знающего Себя.

“Ты умер, не был, но кому-то продолжаешь сниться”.
Ты, наконец, разрешил мне спать. Ты приходишь теперь во снах.
Ну, здравствуй, здравствуй, милый мой Байрон, в шкаф я тебя так и не поставил. Ты лежишь со мною рядом у изголовья, на тумбочке. Я засыпаю под твое бормотание…
Я думал, что ты разобьешься на мотоцикле. Ты так на нем гонял! Оказывается, не я один так думал. Многие ожидали от тебя подобной экстремальной смерти. А ты просто умер в электричке Москва – Зеленоград. Время кончим по дороге, вечность кончится собой. Все-то ты про себя знал, наш беспокойный странник.

 Как два ребенка в одной люльке,
 Любовь и смерть.
 Кого же первым убаюкать
 И колыбельную пропеть?

Ты ехал к друзьям. Тебя последнее время мотало, носило где-то. Ты ссорился с женой, уходил из дома. Неспокойно ты жил. Пил много. И ждал, нетерпеливо ждал выхода сборника своих стихов. Так и не дождался.
Ты в конце пути со всеми попрощался, всех поблагодарил. И всех простил.

 …и мне любви бы толику!
 Ведь я не крал
 жен алкоголиков
 и прочих.
 Ты хочешь…
 – неважно что!
 Ты – все, что ты захочешь!
 И телефоны в студии опять звенят,
 квартира в мыле…
 Девять три пять,
 три ноль и
 три четыре.
 Но только шел монах,
 ломая ноги,
 по трещинам в губах
 на девичьей дороге.
 И был он пьян,
 и думал: резать!
 И потому он крал
 невест у трезвых…

Ты и его простил, красавчика-монаха, который крал жен алкоголиков.

Ты привел его – свою погибель – ко мне в мастерскую, как приводил многих своих друзей. У меня можно было хорошо оттянуться.
Красавчик мне сразу не понравился. Это было нечто манерно-рефлексирующее, вальяжное и надуманное. Он объявил с порога, что выпивает каждый день бутылку водки. У него, мол, такой режим.
На кого он хотел произвести впечатление? Впрочем, по его свежей физиономии альфонса трудно было в это поверить. Хотя, скорее всего, так оно и было. Только я не видел в том никакой привлекательности. Я прожил жизнь среди таких кремней, что его детский лепет меня не растрогал.
Звали это – Викентий.
Гриша мне дал почитать его книжечку. Рассказы о том, как его герой любил свою маму. И они вместе жили… то есть жили как любовники. Миленькая такая история любви.
Я спросил потом Вика, мол, это – про себя?
-Нет, нет, что ты! – испугался он.
И какого черта тогда мозги читателю пудрить?
Я, помню, очень расстроился, когда прочитал у Лимонова в романе “В плену у мертвецов”, как он отрекся от своего героя прошлого. В романе “Это я – Эдичка” он сосет болт у негра, подробно и со вкусом (вкусовые ощущения) это описывая. Так вот, в новом романе написано, что в Лефортово, к нему в камеру подсадили “наседку” Леху с целью расколоть великого писателя. Тот принялся его “пугать”, мол, я-то широкий, все понимаю, а вот в Бутырке тебя могут неправильно понять.
И Эдичка Савенко пишет, мол, как объяснить этому малому, “наседке” и стукачу, что все это выдумано, что он просто хотел завоевать Америку, и вынужден был эпатировать публику. На самом деле – он не такой.
Я откровенно расстроился. Я допускал мысль, что все это вымысел. Но чтобы так вот заложить себя, что это всего лишь плановый эпатаж, чтобы завоевать Америку (которую он, кстати, люто ненавидит). Все. Лимонов-личность – для меня закончилась. Покрывала сам и сорвал, – а там сидит обычный человек, не герой и не маркиз де Сад, за которого он себя пытался выдать (нашелся тоже авторитет!). Таких пацанов много, Эдик, и ты мне стал просто неинтересен. Лучше бы ты в действительности сосал болт у негра.
Вот и наш Викентий с мамой не спал. Хотя куда ему до Эдичкиных негритянских болтов! Он просто хотел эпатировать. Славы хотелось. И денег. Неужели не ясно?


12.
Час ещё не пробил; Луч ещё не проник в Зародыш; Матрипадма ещё не набухла.

Последний раз мы с Гришей виделись… господи, когда же?.. или поздней осенью, или ранней весной. Кажется, в феврале. Шел мокрый снег… а мы, помню, пьяные, такси ловим.
В общем, последний раз мы с ним напились, посетив публичное выступление Михаэля Лайтмана на тему: “Каббала. Тайное Учение”. Поверьте, ничего нелепее, чем публичное шоу на тему тайного учения, трудно себе представить.
Началось с того, что в какой-то ночной программе Дмитрий Дибров со своей вечной блудливой улыбочкой поведал:
-Известно, что Каббала является тайным учением. Именно ее скрытость и послужила поводом для возникновения множества легенд…
Дима честно отрабатывал свой хлеб, рассказав об уникальном учении и представив телезрителям еврейского гуру в белой бороде и черной тюбетейке на затылке. Веским аргументом в пользу Каббалы стало то, что сама Мадонна активный приверженец этого учения. В заключении Дима сказал:
-Лайтман является крупнейшим практикующим каббалистом нашего времени. Такого-то числа господин Лайтман выступает во Дворце Молодежи. Он раскроет вам тайну самого закрытого учения во все времена! Вход – бесплатный.
“Ага, – думаю, – сеанс Черной магии, с последующим разоблачением…”.
Позвонил Грише.
-Кто? Дибров? Этот хрен мамин тебе расскажет… Цыганов, с тобой же вечно в какую-нибудь передрягу попадешь. Однако пойти согласился.
Очередь на практикующего каббалиста была, как в мавзолей к каббалисту, уже закончившему свою практику. Обожает наш народ халяву. Ему что райские кущи, что преисподняя, один чёрт – лишь бы денег не платить.
Когда пробились через кордоны охранников и ментов, первым делом зашли в буфет. По пути я купил книжку “Каббала для начинающих. Тайное учение”. (Если учение “Каббала” рассматривать так, как ее понял в свое время народ, а именно как кабалу, то все эти пропагандистские книжечки и публичные шоу носят двусмысленный характер).
-На хрена она тебе?
-Ты ничего не понимаешь. Мне интересны евреи как природное явление. Их, с одной стороны, ирреальность и проникновенность во все сферы человеческой деятельности, с другой – расчет и трезвая голова. То есть вроде бы они есть, и как бы нет. Я про них когда-нибудь книжку напишу. Очень мне интересно понять, есть ли они на самом деле, или это потустороннее явление… тела есть, но тела… как бы астральные.
-Ну-ну…
Взяли выпить: я – пива, Гриша – коньяку.
Гриша выпил, стал читать стихи. Обстановка располагала к задушевной беседе и лирике – в буфете никого. Однако я заёрзал.
-Пропустим самое интересное. (Вот она, притягательность кабалы!).
…Огромный зал был набит до отказа. Охрана уже никого не пускала. Кто-то из охранников сказал, что еще есть места на балконе. Поднялись на второй этаж. Там пожилая женщина-контролер преградила нам путь: “Мест нет”. Она с грустью посмотрела на нас.
-Господи, мальчики, вам-то, зачем это нужно?
-Мы журналисты, – соврал я, – ведем расследование о влиянии еврейских происков на русскую культуру.
Она по достоинству оценила мой бойкий ответ, а также невероятный Гришин прикид: на нем были надеты широченные оранжевые штаны из искусственной замши.
-Хорошо, вон там, на самом верху есть несколько мест.
Нам достались самые выгодные в плане обзора места. Мы, как двуглавый орел, взлетели на вершину скалы и принялись гордо осматривать человеческое море под нами. На сцену вышел практикующий каббалист. Он казался махоньким муравьем с высоты наших мест. Гриша по своему обыкновению стал зарисовывать происходящее. Я уткнулся носом в купленную книгу. Когда я посмотрел на Гришино творчество, – невольно прыснул. Гриша старательно изобразил все: людское море – напряженные затылки, уходящие в перспективу, сцену и… крохотную фигурку оратора. Он точно “схватил” позу главного каббалиста, в бороде и черной шапочке на темени. Я же “озвучил” рисунок, прочитав первое, что привлекло внимание в книжке:
-Условия разглашения тайны Каббалы. Существуют три причины сокрытия Каббалы: “Нет необходимости”; “Невозможно”; “Личная тайна Создателя”. Гриша, ё мое! этот прыщ разглашает личную тайну Создателя!..
Гриша затрясся в беззвучном рыдании. Потом всхлипнул и зашёлся уже в таком безудержном смехе, что я не в силах был сопротивляться, – захохотал во всю мощь своих прокуренных легких.
…из зала мы выскочили, как ошпаренные.
-В буфет! – Гриша, все еще давясь смехом, двинул в буфет. Настрой у него был решительный. Я последовал за оранжевыми штанами, как за знаменем.
Надо сказать, несмотря на свою видимую нелепость – этакий Паганель в очёчках и оранжевых штанах, – Гриша был человеком со вкусом. Я имею в виду вкус в самом широком и глубоком его понимании. Он разбирался в живописи, литературе, музыке, философии; знал и понимал людей. Он удивительно точно оценивал человеческие слабости. При этом был романтиком и обладал великим даром прощения. И еще. Сквозь его бессвязное бормотание можно было расслышать удивительно трезвые вещи. Он был образованным человеком, знал несколько языков. Учил хинди. Провинциал из рабочей семьи (мать его всю жизнь проработала на кирпичном заводе) он с легкостью покорил столицу: с первого раза поступил, и с блеском окончил МГИМО. Не имея связей, дипломатом не стал. Работал журналистом, дизайнером. Поступил во ВГИК, на режиссерский факультет. Всё, за что бы он ни брался, – делал талантливо, умно и виртуозно легко.
Второй акт нашего дикого русского пьянства проходил в кабачке “Китайский летчик Джао Да”: нефильтрованное темное пиво рекой, прокуренный полуподвал кабака, сумасшедшая джаз-банда. После гремучей смеси коньяка с нефильтрованным пивом Гришу потянуло на женский пол.
-Хочу с твоей Аленкой познакомиться. Не возражаешь?
Аленка – проститутка. В результате нашей долгой дружбы работала со мной за полцены.
-Гриша, тут столько свободных баб… а с тебя она сдерет по полной программе. Да еще за такси заплатишь.
-Не важно! – пытаясь перекричать джаз-банду, поведал мне Гриша свою “сокровенную мечту”. – Я хочу с ней просто в кабаке посидеть.
-Платить все равно придется.
Закончилось тем, что у Гришиного мобильника сели батарейки. Только маму Таню растревожили. Она так обрадовалась ночным клиентам. То есть, договориться, договорились, а адреса сказать не успели.
Вечер завершился глубокой ночью.

Гриша был ребенок. И старик. Непосредственность, открытость ребенка никак не уживались с усталостью старика. В нем многое чего не уживалось. И сам он не ужился среди нас…

 Когда вот так курить и пить покойно,
 слова роняю, как
 шматки
 асфальтукладчик,

 как будто делаю
 я что-то недостойно,
 как будто я
 за стариком
 подсматривающий
 мальчик.

И ангел-хранитель его был воздушен, хрупок и мал.
 
 Воробьевый ангел,
 гляньте, на что вы похожи!
 Что же вы так малы ростом,
 как же вы очень просты,
 – сердце – да сверху кожа.

И сам Гриша был легок, прозрачен, непостоянен. И уязвим, как Снегурочка…
 
 Мне снится: синяя листва
 в полуденной запарке.
 Мне мнится: пот шмеля, пчела
 вспотевшая… Мне снятся!
 Мне чудится: как акварель,
 я высохну в минуту.
 Мне кажется: мой юный Лель
 отчасти пьян как будто.


13.
Сердце Её ещё не раскрылось для привхождения Единого Луча, чтобы затем низвергнуть его, как Три в Четыре – в недра Майи.

 Мне Серёжа не раз говорил:
-Что ты, как мент, все вынюхиваешь, высматриваешь, кто был, с кем. Фамилия, дата! число-подпись… Тебе не все равно?
-Работа такая, mon ami…
-Работа… – Серёжа так искренне злился по поводу любого конкретного вопроса, а я всё не мог взять в толк, что за шпионские страсти? – Нет, это не работа, братец, это ментовская сущность твоя.
А что делать, мой милый друг? Как истину распознать, не задавая вопросов? Нет, Серёжа, мой Мент службу исправно несёт. У меня же не литература, у меня – хроники. Хроники вечно пьяного киллера в отставке, не способного уже на отстрел клиента, но подсматривающего за ним через классную оптику и обнажающего чужие легенды. Никаких тебе “Алых парусов”, никакого “Отца Сергия” – сплошное документальное кино. Я как подумал? Зачем что-то выдумывать, когда Жизнь сама построила великий театр, а Провидение – великий драматург – разыграло великую драму с обязательной смертью в конце. С кем тут, пардон, тягаться? Я всего лишь – старательный исполнитель, умеющий слышать и видеть. И остаётся только, навести объектив, подстроить фокус и замереть в ожидании вальдшнепа или тетёрки. Этакие “Записки охотника” эдакого Ивана Тургенева. Тихая охота paparazzi Тургенева: “сфотографировал” клиента – и в “дело” подшил. Потом уж разберёмся, что почём.
Сам Серёжа, если что-то рассказывал, – ничего не поймешь. Так тебя запутает, в такие дебри уведёт, что чувствуешь себя войском польским, гибнущим в болоте, а его, проводника-Сусанина, готов пристрелить и утопить в том болоте. Всё какие-то намёки, присказки, иносказания, какой-то мужик, что-то сказал…
-Что за мужик-то?
-Тебе что, фамилию сказать?!
Я думал это связано с его работой в органах. С третьей попытки выяснил-таки, служил он в войсках ГБ. Нет, оказывается, еще в детстве его раздражала любая точность. Особенно фамилии, даты. Его увлекал сам факт произошедшего, логика событий, а кто там участвовал, когда – какая разница. Я, говорит, никогда даты не мог запомнить, и если учитель спрашивал: “Когда родился такой-то, когда умер?”, я отвечал: “Я на крестинах не был” или: “На похороны меня забыли пригласить”.
Я видел его детскую фотографию – совершенно жиганская морда. Взгляд такой, будто он что-то украл только что, и хрен его голыми руками возьмешь, – ни в жизнь не расколется. Могу представить реакцию учителя на подобные ответы.
Сережа сейчас не пьёт. После выхода из очередной реанимации, где его настойчиво зазывали т у д а, врачи сказали: “или – или”. Серега выбрал жизнь. Однако в жизни, “пьяный бог” его так и не отпустил. Почти все друзья и подруги, так или иначе, неровно дышали к нашему национальному напитку. На мое пьянство Серёга реагировал как-то уж слишком болезненно. Очевидно, разница между мной трезвым и мной пьяным была столь разительна, что воспринимать это он отказывался. Он мне всё пытался что-то разъяснить, наставлял на путь истинный: “Ты попробуй, не попей с годик, сам все поймешь. Мир раскрывается совершенно в другом ракурсе. Появятся новые ощущения, звуки, запахи… вкус продуктов даже станет иным”. Во мне это не оседало. Кого он лечит?
Мой “пьяный бог” вел меня с четырнадцати лет. Сейчас – почти пятьдесят. И ничего… как-то доковылял. А все эти новые ощущения, звуки и запахи… да я бегу от них!.. скрываюсь, меня волнуют они, убивают!.. Ты что же, меня убить хочешь? Сколько раз он говорил: “Как же мне тебя надо любить, чтобы терпеть такое…”. И еще говорил: “Тут места глухие и болота топкие, только подтолкнуть, и – смеется – ничего не знаю, не было такого”.
От любви до ненависти и расстояния-то никакого нет. Они находятся в одной плоти. Я это точно знаю. Любили, уж так любили, что убили. А как убили, еще сильней полюбили.
Только у тебя, мой добрейший Серёжа, всё это было на уровне трёпа. Но вот Семён…


14.
Семеро ещё не родились из Ткани Света. Едина Тьма была Отцом-Матерью, Свабхават; и Свабхават была во Тьме.

Я расскажу вам историю и драму жизни Семёна Мученика.
Семён триедин. Он Брахма – распространяющий, Вишну, – проникающий и Шива – разрушающий. Он разрушает этот несовершенный Мир и силится проникнуть в иной, чтобы возродиться на более высоком уровне. Такова его глобальная Цель.
Когда-то он удалился от мира лжи и фальшивых ценностей в лоно природы, взял имя Зосима и беспрецедентным образом жизни снискал славу в округе. И пошла слава великая о его чудесном житии по городам и весям. И дошла до столицы-града. И потянулись паломники в те благословенные места: коммерсанты на джипах, художники на «Жигулях», в надежде получить ответ на мучивший их вопрос: “Что есть истина?”.
Тогда же от ощущения несовершенства Мира, Фома Неистовый пробудился в нём.
Семён, Зосима и Фома никак не могли ужиться вместе. Семён распространялся, Зосима проникал, Фома крушил. И все они любили Бога, и все дела совершались во Имя его. Но для божьей любви Семён оказался слишком взрывоопасен. В нем вулкан клокотал и дремал до поры. Бродили какие-то страшные силы, нереализованные желания, настаивалось томление духа, чтобы однажды вырваться наружу и снести всё на свете. Он сам этого, впрочем, жутко боялся.
Я видел его в деле. Вулкан дремал, дремал, да ожил вдруг ни с того, ни с сего! По своему вулканическому расписанию. Человеческой логики там не было. Бычьи глаза вдруг налились, ноздри парусом – он стал избивать мужика, с которым только что мирно сидел за бутылкой. Я встрял, по своей дурацкой привычке решать проблемы мирным путем. И попал под раздачу, – улетел в кусты. Я оказался слишком легким для мирных переговоров.
А наутро спросил, мол, ничего-то я не понял, за что ты его так отделал?
-Этот сучёнок мне предложил бизнесом тут заняться. Здесь… – понимаешь?
Вот э т о – я понял. Наш доморощенный Христос устроил порку торгующему в храме. Только всё это не проходило как-то. Мужичонка брякнул, не подумавши, перепутал спьяну божий дар с яичницей. А у Семена – поручение от Высших сил. Он призван охранять землю обетованную, Мекку, пуп мироздания!
Господи, сколько же тайн еще хранит в себе человеческая помойка. Как это по церковному! Спрятать кучку костей, возвести над ними храм, спеть “Аллилуйя” и идти напролом в поход на неверных. И там, в походе, крушить уже все подряд, не замечая ни чужих бед, ни чужого образа жизни. Они – веруют. У них – страсти.
Вот и этот – избранник, – позабыв о своем предназначении – охранять, – подтолкнул меня однажды в пропасть, не заметив, что в пропасти той можно разбиться. Даже сына своего, как Авраам Исаака, отдал на заклание. Правда, Господь и на сей раз, не принял такой жертвы…
Конечно, это было все в пьяном угаре и кураже, не умышленно, не осознанно, на уровне анатомии. Что стесняться души анатомического места?
Но все-таки – он это сделал.

Я тогда приехал на только что купленной машине с дочкой Семёна Олей. Накануне поездки я только сел за руль, так что путь в 550 км запомнился мне надолго.
Ольга симпатичная, живая девочка осьмнадцати годков. Очень мужчинами интересовалась, а скрывать этого еще не научилась. Или не хотела. Она мне нравилась. То есть, не то что бы я запал на нее, просто почувствовал однажды, что боюсь с ней остаться наедине и… ревную! Она тоже как-то неестественно вела себя. Все глазками в меня стреляла. Впрочем, в таком возрасте в голове у симпатичных девочек ветра дуют. Порывы и завихрения. А у меня и по сей день – сквозняки. Она мне так и сказала: “Мы одного поля ягоды. Вместе в аду жариться будем”.
О чем это она? – не понял я. Потом понял… и напрягся.
Вот такие “заманчивые” намечались перспективы…
Впрочем, родственную душу во мне многие видели. Ведь я – никакой, а значит, всякий…значит, для всех. Мне бы жить и радоваться, только…

 Мне на вход – единственная дверь
 в лабиринт источенной стрелы.
 А стрела дрожит, поёт, летит
 и не хочет ни в какую цель.

Вот так и я, как Гриша прописал, дрожу, лечу, пою… только мне не надо ни в какую цель.
Я приехал достраивать свой дом в Залюшенье. А Семён тогда еще жил в Побежалово.
Этот дом купили мой отец на пару с отцом Семёна – Макаром – человеком со сложной судьбой и надломленной психикой, каким было всё их героическое и больное поколение. Макар однажды и убежал сюда. От себя самого, от нашей заботливой и любящей родины.
Семён боготворил отца и побаивался. Для него он так и остался кумиром и легендой. Как сам он стал кумиром для своего младшего сына. И, возможно, станет легендой. Он много рассказывал об отце. Что там было миф, что, правда – неведомо. Мифы возникают благодаря творческому дару рассказчика и живут потом своей жизнью. Семён был выдающийся мастер мифотворчества. Хотя, помнится, и отец его был мастер этого жанра. Рассказы неплохие писал, и читал нам, выдавая за чужие.
Семён рассказывал, что отец его служил в военной разведке. “Языка” брал. Однажды они вырезали казарму немцев. Будили по одному и резали (спящих резать нельзя – заорёт). По щиколотку в крови ходили. Еще он своего расстрелял. Тот пулемет нес, но отстал. Макар вернулся, нашел его в каком-то заброшенном доме, а тот пулемет бросил и жрёт мослы. Там в котле мослы варились. А у них ответственное задание в тылу врага. Солдат, увидев Макара, протянул мосол: “Хочешь?”, а у самого рожа лоснится. Это Макара больше всего достало, – он его и расстрелял. Еще он проказой на фронте заболел. Умирал. Но однажды во сне к нему явилось видение, дало наставление, как можно вылечиться. С тех пор у Макара открылись чудесные способности. У него руки в темноте светились. Этими руками он многих исцелил. Тетку свой будущей жены от верной смерти спас. Она умирала, а мужик из ЖЭКа пришел комнату посмотреть на предмет “сдачи”. То есть комнату еще живого человека делить начали. Когда до него дошло, зачем тот пожаловал, он сказал, что убьет мужика, и гнал эту мразь целый квартал. А тетку вылечил. И умерла она только на сороковой день после его смерти. Еще он мужика убил двумя сцепленными кулаками. Гулял в парке с коляской (там маленький Семёнчик лежал), а тут мужик через забор перемахнул и бежит на него с оружием. Он его и убил. Оказался опасный рецидивист. Еще он помнил свои роды, то есть помнил и описал момент своего рождения. Еще он сам себе зубы на кухне рвал. Обычными клещами, которыми гвозди выдергивают. А погорел на книгах. Он собирал книги по восточной медицине, хиромантии, астрологии. Но кто-то донес, пришли люди из “органов” – всю библиотеку изъяли. С тех пор он пить начал.
Потом уехал сюда и поселился отшельником.
…Потом отцы наши умерли. Сначала Макар. Умирать поехал в Москву. Умирал он на руках у сына, страшно – рак прямой кишки. Семён рассказывал, что от морфия он отказался. Так и умер в жутких мучениях. Хочу, говорил, эту жизнь до конца стерпеть.
Мой умер от рака легких лет через десять. Отцу больше “повезло”: легкие не болят. Он так и не поверил в неизбежность кончины, до конца сопротивлялся, а перед смертью сказал, что кризис миновал, и он теперь пойдет на поправку. Так и умер в неведении.

Я не появлялся здесь лет десять, – лето проводил у Марины на даче. Потом мы с Мариной расстались. Деваться летом стало некуда, я и приехал разгонять тоску.
За это время Семен женился и сделал троих детей. Здесь и закрутил роман с чужой женой, ещё в те времена, когда мы сюда наведывались. Так что я был тому свидетель. Всё песни ей пел под гитару. Он ещё в Москве на неё глаз положил, вот и пел, старался… Мужичок, правда, у нее был какой-то хрупкий и чистенький, как рафинад. И она такая миниатюрная. Всё ворковали голубки. Мать моя восхищалась: “Ой, ну вы идеальная пара, прямо созданы друг для друга!”. Мужичок сам и привез её к Семёну в логово и отдал на съедение. Сам уехал, а здесь всё так располагало к размножению…
Могу засвидетельствовать: место уникальное для деторождения. И для прочего творчества. Тут всё обостряется – и мысли, и чувства, и желания. Всё тут плодится и размножается, как Господь повелел.
В общем обженила миниатюрная нашего богатыря. По грибы-ягоды стали ходить, хозяйством обзавелись, детки пошли один краше другого. Потом разругались в дым, и он остался здесь навсегда, по примеру отца.
Разругались страшно. Назад к примирению пути не было. Они были совершенно разные. Она – «Сара» строгих правил, тихий омут, в котором непонятно кто и что водится; он – сплошная “любовь по-русски” – африканские страсти, помноженные на томление духа.

…Он ждал её – свою миниатюрную богиню-бестию. Тогда он впервые остался зимовать. Всё было приготовлено к встрече. В доме порядок. Сам – трезвый, взволнованный. Он ждал её всю зиму и очень хотел. Могу представить как, – зимой у Семёна из женского пола только куры.
Она приехала в начале апреля с двумя маленькими детьми: Олей и Колей. Старший – Иван – остался с бабушкой закончить учебный год.
Она приехала, но долгожданная встреча обернулась кошмаром.
Ничего лучше миниатюрная не придумала – в первую же ночь легла спать на отдельной кровати. Есть у женщин такое грозное и абсолютное во все времена оружие – сказать “нет”. Сколько мужиков подорвалось на этой тихой мине.
Семён терпел неделю. Томление духа постепенно обращалось в ярость. Вулкан уже проснулся и заклокотал. Оставалась самая малость: лишнее слово, недобрый взгляд, интонация, – и ее “тихая мина” спровоцирует бешеный взрыв. И огнь сметёт всё живое. И пеплом покроет их семейное счастье.
Так и случилось. Пришли гости, Семён выставил бутылку, которая простояла у него всю зиму. Я, говорит, пить один не умею. Жена демонстративно от компании отказалась. Застолье затянулось заполночь. Очевидно, вели себя не очень тихо.
Она вышла из своей половины и сказала (говорила на взводе, раздражённо и зло – она ненавидела подобные застолья) пора, мол, господа хорошие, и честь знать. Здесь дети малые. Гости моментально слиняли.
И наступил момент истины.
-Я её даже пальцем не тронул, – рассказывал Семён. – Я только взял за шкирку, швырнул на кровать и всё высказал словами. Понимаешь, не теми, что говорим мы ежедневно. Я так и сказал ей: “Ты до сих пор слышала только слова, теперь же услышишь СЛОВО”.
Эх, Семён, Семён… чудо ненормальное! что ты накрутил себе за зиму, какое там у тебя может быть СЛОВО, когда весь ты, как на ладони.
Она же собрала детей и ушла навсегда в темноту. И СЛОВО она – тебе на прощание сказала: “Это не твои дети”.
Удар был рассчитан и коварен. И повод усомниться в этом у тебя уже был. Теперь эти сомнения останутся с тобой на всю жизнь.
Я представляю, как вглядывался ты в их лица. Как на грех, Коля походил на мать – черноволосый, черноглазый, щуплый, но Ольга-то в тебя – сероглазая!
А сколько раз ты – пьяный дурак – устраивал истерики: “Убирайтесь прочь к своей чёртовой матери! Вы не мои дети!”.
Но детей не обманешь: они чувствовали твою кровь и любовь твою чувствовали, и никуда убираться не собирались. Удивительно то, что два маленьких свидетеля драмы – Коля и Оля – стали приезжать к отцу уже через год. Старший же Иван так ни разу и не появился здесь. Семён говорил – это точно мой сын. Как я, упёртый, пойдёт до конца.
Женщина всегда права?..

И восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит.
Могу представить первый восход его одиночества.
Семён стал жить совершенным отшельником.
Дом оформил на себя. Говорит – вынужденно. Раньше ведь как покупали: расписку напишут, в сельсовете зарегистрируют и всё, живи себе на здоровье. А как перестройка нагрянула, всё надо было оформлять официально.
-Так что… сам понимаешь. А ты живи сколько угодно. Сундук ваш на месте. Ведь ты мне даже не друг, ты – родственник.
-Какой к черту дом!.. – говорю ему. Мне нужно было лишь времени бремя избыть. А здесь было так легко забыться…
Я и стал жить. Спал на чердаке. Мне там очень нравилось. Лежишь на сене, в окно на звезды глазеешь. Воздух пронзительный, тишина, терпкий запах трав и небо, все время разное, близкое. Только здесь небо-то по-настоящему и увидел...
А в доме не нравилось. Там все было не мое. Свои порядки. Семён по жизни – барахольщик. Ни одну железяку не пропустит. И всё в дом тащит. И всё “чтоб под рукой было”. И мусор забывал выкидывать. Так он горкой в углу и лежал, пока я не уберу. Козами обзавёлся. Те – весь огород вытоптали, кусты обглодали. Куры, козы, кролики, кот с собакой, лошадь Гогоша, постоянные гости… – Ноев ковчег натуральный. В стране – потоп, в ковчеге – бардак. Куда мне было податься?

После разрыва с женой, – новая беда, мать его стала наведываться (с начала апреля по конец октября). Пропадет, говорила, без меня непутевый-то мой.
У Семёна – мука мученическая на этот период. Топор воткнет в пень – всё, баста! закончилась трудовая жизнь – и мотается по гостям, чучело лохматое. Ищет приключения. Благо в этот период приезжих полно. И все Семёна приветят, везде угостят. Многим он помогал, вот и встречают как родного.
Зимой же – север, день короткий, пока воды принесет, печь растопит – темно, сидит при свечах, песни сочиняет… Еще он иконы рисовал, оклады из дерева вырезал. Делал совершено уникальные пасхальные яйца. На обычном яйце, крашеном в растворе луковой шелухи, процарапывал иголкой два евангельских сюжета, разделенных тончайшим орнаментом. Как он это делал – загадка. Филигранная работа. Он был Мастер от Бога, своего рода – Левша. Новгородское телевидение фильм про него сделало. Говорят, в Москве по какому-то каналу показывали. Кто видел, рассказывали, колоритная получилась фигура в натуре.
Он здесь как-то выпрямился, раскрылся. И заматерел. Это было е г о место. Не вторая – единственная родина. В Москве он жутко раздражался и комплексовал. От всего. От толпы, от кабинетов, от городского транспорта, от всей нашей суетливой жизни. Будучи по натуре человеком широким, с ранимой душой, он болезненно воспринимал человеческую возню. И вообще, как во всякой незаурядной личности, в нем уживалось несколько персонажей. И все персонажи – несовместимы. Доброта соседствовала с жестокостью, ум – с дурью, отчаянная смелость – с беспомощностью, непосредственность – с игрой на публику.
В общем, бардак в доме капитальный; пить – интересно, жить – не комфортно. Когда же мать, поняв что-то, перестала приезжать, изба превратилась натурально в колхоз.
А тут случаем дом в Залюшенье продавался. По соседству с его развалюхой, который приобрел он по программе завоевания территории, – в крапиве и лопухе доживал свой век еще один домик. Семен и навел на него, боялся, не дай бог, кто из пришлых людей прикупит. Все тогда – конец благости и покою.
Я решил взять домушку. Я давно заглядывался на тот райский уголок. К тому же, в отличие от Побежалово, в деревне было электричество. И Озеро…
Туда и переехал. Домушка, хоть и кривая (полы под таким уклоном, что меня постоянно сносило в угол), но жить можно. Все – от мебели до посуды старые хозяева оставили мне, – живи на всем готовом.
Все у меня смешалось в голове с тех пор. Как? что? в какой последовательности? Бесконечные, затяжные мутные пьянки у Семена…
Между ними, однако, я успел подрубить дом (не один, конечно – нанимал мужиков), завести доски, шифер, кирпич. Это притом, что подъездных путей не было. Только трактор да Валькин мерин были мне помощники. Заказал и установил новые окна, покрыл шифером крышу, сложил печь. В установке окон, печки и настила крыши мне активно помогал Семён. Точнее будет сказать, я – ему. Потому что Семён был мастер, умеющий делать практически всё. Короче, за два сезона покосившаяся домушка превратилась во вполне приличное жилище.


15.
Эти Двое и есть Зародыш, и Зародыш Един. Вселенная была ещё сокрыта в Божественной Мысли и Лоне Божественном.

Сегодня приснился сон. Такой яркий и такой натуральный, что я его запомнил.
Все дело происходит в деревне. Какие-то сборы, куда-то ехать собрались. Семен точно присутствует, кажется, Серега, еще какие-то мужики. Решили зайти в “Пельменную”, то есть, вроде, мы уже в Любытино. И тут я чего-то от них откалываюсь и иду по улице. Навстречу Шавырин. А впереди него на специальном приспособлении, как на привязи, шаровая молния. Шавырин говорит: “Давай тебя проверим. Какая в тебе энергия спит? Смотри на молнию”. А я руки вперед вытянул, напрягся, думаю: “Хрен ли мне эта молния? Порву!”. Смотрю, ее клочками разрывает, и летит она куда-то вдаль. И Шавырин за ней улетел. А тут домик рядом, похожий на склад. Стены полуразрушены, и всякая продукция лежит. Смотрю, – все это хозяйство загорелось. Я давай орать: “Пожар!”. Раз пять крикнул. Какие-то люди набежали, кладовщик внутри оного склада зашевелился. Притушили пожар. А я помню, что мне в “Пельменную” надо, выпить. По пути опять встречаю Шавырина, спрашиваю, ну как, проверил мою энергию? Шавырин говорит: “Проверил. Сильная у тебя энергия – 1700 рентген. (Что это за энергия в рентгенах – ядерная?). Но у меня больше”. Потом я что-то пил, с какой-то американкой. Она мне наливает и все спрашивает: “Не будет ли как в прошлый раз?”. Я вспоминаю, что в прошлый раз я сильно перебрал. “Ничего”, – говорю и выпиваю стакан. Она спрашивает: “Ну, как ваш эксперимент? Какова твоя энергия?”. “1700 рентген, отвечаю, но у Шавырина больше”. “Чего ж тогда он улетел?” – спрашивает американка. “Не знаю”, – говорю. “Врёт он все, твой Шавырин. То не шаровая молния, то святость его была. Ты его нимб порвал”.

А история тогда вышла паршивая. Мне не понравилась. После нее надломилось у меня что-то в душе по отношению к Семену. А ведь он мне действительно почти родственник. Нас многие за братьев принимали. Причем, он на моего отца походил даже больше, чем я. А к старости на фото – почти копия. И пахло от него моим отцом.
Так вот, то лето я прожил необычайно активно. Бегал из деревни в деревню, как из комнаты в комнату. К Семену – 3 км, от него в Никандрово – 2, из Никандрова к себе – 4. До Любытино на машине – 30. Домкрат нужен – к Семену, стекла – в Никандрово (Артур новые рамы поставил, в старых стекло осталось, – бери), рамы – в Любытино на заказ. Рынок, магазины – там же. Найти, заказать, купить: цемент, доски, рубероид, шифер, пакля. Чего-то нет; что-то забыл. Дальше по мелочи: шпингалеты, шурупы, штапик, краска; для печки всяких задвижек да колосников не сосчитать. У Вальки – мерин; у Креппа (фамилия такая) – трактор; Артур гвозди кровельные обещал в Питере достать.
Дети, коих в Побежалово число немереное (у одного Минотавра Петровича – десять боевых единиц), прозвали меня Шустриком. Все лето шустрил. К сентябрю собрался уезжать вместе с Семеновыми детьми. Оле – в институт, Коле – в школу; а у меня просто деньги закончились.
Август – месяц под номером восемь – с недавних пор стал роковым для нашей страны. Если не путч, так дефолт. Не понос, так золотуха. Мне же – предводителю восьмерок – как было остаться в стороне?

За неделю до отъезда говорю Семену:
-В город поеду.
-Я с тобой.
-Если ты насчет “продукта”, то я возьму.
-Мне к Белым надо, перетереть кое-какие вопросы…
Нехорошее предчувствие пощекотало кончик носа. Выездная сессия к магазинам всегда заканчивалась одинаково – выпадением генетической памяти. “Ох, не кончится это добром…” – думаю. Только кто и когда на подобные сантименты внимание обращает.
О, кей! Поехали. Ильича взяли водителем. Это означало одно: пить будем.
Надо заметить, Ильич – водитель-ас. Из-за руля почти не видно, личико детское, но машину чувствует, как себя. Этому не научишь – талант. По всем колдобинам, ямам, камням проедет мягко, аккуратно. На шоссе за 130 выжимал из моего транспортного средства.
У Ильича, между прочим, приличный водительский стаж – за рулем лет с десяти. С отцом на тракторе сено убирал. Ильич на тракторе, Семен – на граблях. Штука такая цепляется к трактору – сено сгребать. По соседству у них фермер образовался из Питера, по фамилии Крепп. Из обрусевших немцев. Взял кредит – техникой обзавелся, коровник построил, баню (в ней и жил), телят прикупил. Так вот, каждую страду – все на уборку сена. Даже я помогал. А Ильич так тот по двенадцать часов из трактора не вылезал. Кеду, что на газ давил, до дырки протер.
Кстати, насчет фермера, с говорящей фамилией Крепп. С виду доходяга, но крепкий мужик оказался…

А история его такая.
На заре перестройки приехало их восемь человек. Все из Питера, однокашники, романтики и все такое. Четыре мужика с женами. Мы, говорят, походники, на байдарках весь Север прошли, морские, так сказать, волки! а тут… делов-то.
Семен думает, ну-ну, волки… чем вы здесь поживиться собрались? Ни электричества, ни подъездных путей. А продукцию кому сдавать, если таковая появится, – деревни все вымерли, в Любытино нищета. Бывшие зэки да “серые бабки”. Однако по складу своего характера со всеми носится, всем помогает.
Фермеры взяли кредит. Тогда еще не знали такого понятия, как инфляция. Берешь, скажем, 80 тысяч. Покупаешь трактора, стройматериалы. А через год в стране уже эти 80 тысяч в 800 превратились. А отдавать-то 80 – договор, дороже денег. Такая фигня только год и просуществовала. Дальше все стали учитывать.
Однако этих борзых питерцев и такая халява не спасла. Один из них, самый крутой, взял КАМАЗ для вывоза готовой продукции и на нем все лето с чужой женой отдыхал да за водкой в город мотался. К зиме такой расклад: своя жена в Питер уехала, чужая – к мужу вернулась; готовой продукции как не было, так и нет. Впереди мрачная перспектива – отдавать кредит, и домой жена не пускает.
Семен рассказывал: “Пришел ко мне где-то уже в феврале с письмом. Это, говорит, жене передашь, а я типа, решил… поквитаться с жизнью. Решил, так решил, говорю, письмо передам, не беспокойся. А мы с Креппом (у которого он жену и увел) кирпич на тракторе возим. Старую ферму в Никандрово разбираем и к себе возим. Подъезжаем к своим пенатам, груженые под завязку, смотрю, – дым с бугра валит, мутный какой-то, густой. Пока подгребли, дыма почти нет, – черная тушка еле тлеет. Рядом пустая канистра. Дело – дрянь. Поехали в город за ментами. Говорят, не трогайте ничего, приедем – разберемся. К ночи команда во главе со следователем подкатила, в брезент чувака завернули, в машину кинули, увезли. Пришлось им письмо показать, что, мол, не мы его, а сам на себя руки наложил. Второго фермера нашли в избе. Сердце отказало. Рядом недопитая трехлитровая банка самогона. Тихушник был. В одиночку квасил… вроде тебя, Юрий Юрич. Опять в город тащиться: следователь, дознание, протокол. Сколько я этих фантиков здесь подобрал, – и не вспомнишь. (Фантик, на сленге Семена – покойник. Мне название понравилось – точный образ. Содержимое Бог к себе прибрал, а то, что не нужно – бросовый фантик – нам оставил). Последняя жертва – Умпирович, царство ему небесное – в блевотине захлебнулся. В луже и нашли. Я Креппу сказал: “Этого козла я не повезу. Он меня при жизни достал”. Так они с Колей в “Ниве” сутки его туда-сюда возили. Не берут, кого-то у них там не оказалось. “Так что, – спрашивают, – нам его назад в лужу положить?” – кое-как взяли… Ну а третий горе-фермер поглядел на такой расклад, – слинял назад в Питер. Один Крепп и остался. И чего? Я тебе так скажу: мудовые рыдания это, а не фермерство. Сам себя только и кормит. Если бы не брат в Германии, вообще ничего бы не было. А помогаю ему зачем? Ты посмотри, какую красоту он творит. После покоса травка молодая вылезает – поля чистые… а так все бы кустарником да бурьяном заросло. Тут и так после вырубки не лес – джунгли непролазные”.
Виды действительно завораживали: к осени лес золотом покрывается, а поля изумрудные…
К чему это я? А к тому, что все эти божественные места и красоты таили в себе беспощадный закон естественного отбора. Всё и вся тут проверялось на жизнестойкость. Дачником приезжать и то не каждый прельстится. А уж жить! одному! в этом богом забытом месте, среди бывших зэков и “серых бабок”, где свои законы и те не писаны. Нужно иметь и силу, и убежденность. Семен с честью прошел ту проверку.
 
Ладно, поехали в город…
Вся эта поездка оставила у меня ощущение дурного спектакля. Пьесу написала Водка. Корректуру вносило томление духа. Краткое содержание той пьесы я обнаружил уже сегодня в Гришином творчестве:

Хлеб трогает Водку, спрашивает: “Что ты? Дура что ли? Прекрати!”. Гладит по головке, целует в щеку: “Мы же родственники!”. – “Что ты?! Й-ели! – отвечает Водка. – Прекратите, Хлеб! В нашей ли воле дни после лет?”.

Эпиграф отыскался там же.

 Вышли в поле свинки,
 Стали делать ноги.
 Получалось очень,
 Выходило вроде.
 А внутри у свинок
 Очень даже недра,
 Плещущие силы
 Через край на небо.
 К этим самым свинкам
 Подошел цветок,
 Он втоптал их в землю,
 Ссыпал в узелок,
 Чтоб в дороге дальней
 В стороне чужой
 Вспомнить о любимой,
 О стране родной.

Действующего Цветка в нашей постановке не было. Однако он присутствовал, как некий вечный символ хрупкой и прекрасной Жизни, вершащей свое хрупкое правосудие. Зато со свинками в пьесе был полный порядок. И недра были, и плещущих сил чрез край, хоть отбавляй.
Поэт опять все расставил по местам.

К Белым подъехали с полным боекомплектом – с рюкзаком водки.
Белый – это фамилия, и ничего более. Крепкий хозяин. Большой каменный дом, две машины, шикарная баня, сад-огород. Жена работает в местной администрации, сын дальнобойщик – все монету рубят. Сам – дела делает, какие – понятия не имею, но делает их грамотно. Все у мужика функционирует, во всем разбирается. В моем транспортном средстве клапана на раз отрегулировал. В наши края приезжает охотиться. В общем, ладный мужик – не художник.
А тут мы – художники. От одного томлением духа за версту несет; другой – натурально художеством светится. Какие там Семен вопросы перетирал (и были ли они вообще эти вопросы?), – не помню, но то, что мы завелись с пол-оборота – очевидно. А тут еще Белый младший из рейса вернулся. Короче, пошел у меня злополучный пунктир. Стакан – провал – вспышка – стакан – провал – вспышка. Сначала пили у бани вчетвером: два Белых и мы с Семёном. Потом у озера, тоже вчетвером: Белый поехал на своей машине с женой; нас доставил Ильич. Помню еще, Семен стал орать на сына. Он всегда по пьяни на него наезжает. Всё. Больше ничего не помню. Все эти заплывы так безобразно походили один на другой… Но плещущие силы через край на небо – присутствовали в избытке.
А дальше – чудеса в решете! В каких местах я только не просыпался! За многолетний стаж моего пития где только не настигало меня пробуждение. И в постели с незнакомкой, и на непонятных квартирах и чужих дачах, и в пустой холодной электричке в Можайске, и на крашеных охрой ментовских нарах. Но тут…
Сознание вернулось ко мне и застало такую картинку: я еду САМ чудесным образом за рулем своей машины. Как садился, включил движок, – не помню. Просто уже сам собою еду. В полной темноте. Впереди выхваченная светом фар несется на меня дорога. Явно не шоссе – колдобины, лужи, камни. Газ, тормоз, поворот – всё делается само. Я просто лечу в рай по световой дорожке. Кто же ведет машину? Уж не ангел ли хранитель шоферит? Бах! Трах! – валун скрежещет по днищу… ничего, проскочил… кусты! за ними обрыв! Господи, спаси, сохрани! – руль выворачиваю вправо… мотает, заносит, трясет… Ё-о-о-о!!! едем… еду. Доехал.
Когда встал, оказалось не один я, – Ильич притаился рядом. Ну, блин, дела…
-А где Семен?
-Вылез.
-А почему не ты за рулем?
-Ты что, не помнишь, сам же требовал руль!
-Ну…
-Отец меня из-за руля и выгнал…
-Зачем?
-Вот его и спроси – зачем!
-А мы такие послушные дети…
-Да ну вас обоих в болото!!
Интересное кино. Что же он с нами-то не остался, с судьбой поиграть? Ладно. Доехали и, слава богу! Я всегда подозревал: есть силы небесные, оберегающие пьяных. О, кей. Вылезли на участке артуровой фазенды. То есть приехали туда, куда надо. Мы здесь всегда машину оставляли. У Артура крайний дом в селе. Дальше темный лес и тропа на Побежалово. Идти-то всего два километра, однако земля уплывала у меня из-под ног, и я абсолютно ничего не видел. Я и трезвый ночью не ориентируюсь – полный мрак. “Куриная слепота” называется. Еще рюкзак, набитый жратвой и водкой.
Ильич, настоящий товарищ, надел рюкзак на себя, меня подбадривает, мол, ничего, прорвемся. Да уж, думаю, теперь прорвемся, коли, в овраге навечно не успокоились.
Я прицепился сзади за ремешок. Так и шел, как слепой кур, за мальчиком-поводырем. Или, как козел на поводке.
Действие второе развернулось уже в семеновой избе. Он странным образом оказался на месте. Страшно нам обрадовался.
Пьесу так и назовем:

 РОДСТВЕННИКИ

Действующие лица:
 Водка.
 Хлеб.
 Семён – хозяин.
 Ольга – дочь хозяина.
 Николай (он же Ильич) – сын хозяина.
 Ю.Ю. – родственник хозяина.
 Гости – мужчины, женщины, дети.
 Домашние животные – козы, куры, собаки, кошки.


 Сцена первая

Сцена погружена во мрак. В центре – стол, освещенный двумя свечами. На столе Водка и Хлеб. За столом Хозяин, его дочь Ольга и гости. Слышны бессвязные речи, хохот, звуки гитары. Тени мечутся в четырех стенах.

Хлеб. – Что ты делаешь, Водка! Ну же! Прекрати! Мы же родственники.
Водка. – Бросьте, й-ейли! Все пустое, Хлеб. В нашей ли воле дни после лет?

 Те же. Входят сын хозяина – Ильич и Ю. Ю.

Семён. – О, Ю. Ю. явились…
Гости. – Притомились, уморились! Явились, не запылились!
Ольга. – Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Я сегодня – без ума!

 Сцена вторая

Полночь. Все спят. Ю.Ю. подходит к Ольге, трогает ее за коленку. Семён бдит: подбегает к Ю. Ю. и бьет в глаз. Ю. Ю. падает на пол. Ольга в смятении выбегает из избы, забирается на чердак к брату, безутешно рыдает.

Ольга. – Все кончено. Жить нету больше сил!
Ильич. – Случилось что?!
Ольга. – Отец Ю.Ю. убил!

 Сцена третья

Вечер следующего дня. Ольга склоняется над постелью раненого Ю. Ю., пристально вглядывается в знакомые черты. Обнаруживает под глазом чёрный синяк. Скорбит безмерно. Ю.Ю. мучительно прорывается из мира грез на поверхность, – пробуждается, наконец. Видит Ольгу.

Ольга. – Проснулся? Мой бес… мой ангел кроткий…
Ю. Ю. – Прости. Прощай… я умираю… водки!

Ольга приносит водку. Ю.Ю. выпивает и вновь проваливается в мир грез.

Хлеб. – Ну, что довольна или нет?
Водка. – В нашей ли воле дни после лет!

 Занавес.

Спектакль закончился. Я бежал утром следующего дня к себе. Через трое суток надо было уезжать. У Ильича водительских прав не было. Да и возрастом не вышел проскочить через все гаишные засады. Так что, хочешь, не хочешь, за руль садиться мне, освещая фонарем под глазом трассу Е-95.
Семён на меня повесил попытку изнасилования. А вот превышение власти, влекущее за собой возможный летальный исход двух родственников, не рассматривалось, даже как рабочая версия.


16.
Трепет последней Вечности дрожит в Пространстве. Матерь набухает, распространяясь изнутри наружу, подобно почке Лотоса.

“Прорезываться начал дух, как зуб из-под припухших десен”.
Не совсем, конечно, дух, но из десны точно какая-то дрянь лезет на поверхность. Дело в том, что этот зуб начал расти лет пятнадцать назад. Но вылезти не смог. Мне зубной врач тогда сказал: “Он может вообще не вылезти. Такое случается. Так и будет сидеть под десной”. Ну и ничего. Жил и жил, пятнадцать лет, как ни в чем не бывало: зуб Мудрости под десной; я – в покое. Я его не трогаю; он – меня.
К чему я это? А к тому, что всё вдруг кардинально изменилось. Светомузыка! Светопреставление! Лунное затмение! Взрывы на Солнце! Как вам такое понравится: зуб Мудрости – по медицинскому “восьмерка” – к пятидесяти годам активизировался и полез.
Пятнадцать лет дремал этот трюфель, плесень земная, пузырь болотный, а тут на тебе – полез! Полез, чтобы разорвать десну и вылезти – бесполезным, никому не нужным уродцем. Если бы он просто вылез, как все нормальные ребята – черт бы с ним, однако это была натуральная диверсия, – он вытолкнул соседний совершенно здоровый зуб. Горе мне, горе! Кстати, поэтому и вылезти он не мог, – силу набирал, – чтобы с триумфом появиться на свет, захватив чужую территорию. Представляете, что у меня во рту творилось и творится, по сей день, пока он готовился к своему вероломному появлению, пока рос, выживая соседа… какое устроил мне долгое и нудное светопреставление!
Короче, соседний, здоровый зуб закачался, как клён опавший. Все, думаю, не долго ему качаться – не жилец ты, братец. И еще одно обстоятельство меня волнует: имя бестии, погубившей добра молодца – ВОСЬМЕРКА!

Что это вдруг на меня уныние напало? Блин!
Зуб Вельзевула! Священный зуб Будды! От него сияние исходило!
…Девственно белый зуб с куриное яйцо (клянусь, не меньше!) звякнул о хирургическую миску. И с него медленными каплями стекла алая кровь…
Момент истины обратился в moment more.
Этот, с позволения сказать, мудрец – Илья Муромец, просидевший тридцать лет и три года в темнице сырой (что там делал этот болван?!), проснулся. Все думали, как в сказке будет. Отоспится богатырь, встанет, поведет могучим плечом и вобьет в землю идолище окаянное по самую макушку. Ага. В жизни как раз всё наоборот случается, – восстал из забвения какой-то трухлявый пень и обломал ненароком жизнь здоровому и классному парню.
А я? Обо мне-то хоть кто-нибудь в той сказке подумал?
Лежу на диване перед телевизором – балдею. Зализываю ранку. Кстати, удивительно сексуальное занятие. На месте вырванного зуба образовалось углубление в десне с нежнейшей кожицей. Только т а м я испытывал нечто подобное… Я, впрочем, и до этого лежал. Неделю лежал, пока шло вероломное завоевание чужой территории. Во рту борьба, по телевизору тоже борьба – с астрологией.
Собрались тут за круглым столом ответственные мужи – цвет нации. (Телеканал “Культура”, программа “Тем временем”). Журналист (ведущий), астролог, ученый-физик (Нобелевский лауреат), священник и писатель-фантаст. Сидят – сопли жуют. Тема: “Астрология – лженаука?”.
Лауреат – физик без лирики, академик Гинзбург – у них, естественно, самый крутой, на астролога баллон катит:
-Астрология – лженаука. Чем вы там занимаетесь? Мозги обывателю гороскопами пудрите? Ха, читал я эту ересь. Если ты, скажем, Весы… я вот Весы, а таких на Земле… 6 миллиардов делим на 12, – 500 миллионов получается! то, что же, у всех этих людей после обеда романтическое приключение, как в вашем гороскопе прописано? Ха! Глупость, какая… у меня лично никаких приключений не было.
-Да астрология не об этом, – оправдывается астролог. – Мы исследуем взаимодействие человека и космоса, влияние планет на жизнь и судьбу человека. Так сказать, гармонию алгеброй проверяем…
-А что нам на это писатель-фантаст скажет, – спрашивает ведущий – вы, в своих произведениях опираетесь на науку, или… (хи-хи) следуете гороскопам?
-Есть, конечно, научная фантастика, и она… э-э-э… бывает, предсказывает будущее, но лично я в своих романах все выдумываю…
Лауреат не может успокоиться, свою линию гнет:
-Это ж уму непостижимо! Оказывается, в нашей армии, в частности, в ракетных войсках, в штате командования находятся астрологи! Это уже черт знает что такое! Они что же, гороскопы ядерным ракетам составляют? Или генералам судьбу предсказывают: накроет нас бомбой противник или мы его.
-А нравственность? – встревает диакон Кураев – где, хотелось бы знать, нравственная сторона вопроса? Вот волхвы с дарами приходили к Младенцу, а ушли от него иной дорогой. То есть та дорога вела к Богу…
-Да мы не об этом… – морщится астролог.
Удивительно! Ученые наблюдают явление, исследуют, сомневаются; Художник – видит и знает. Меня всегда поражало, ну чего вы там, господа Исследователи, пыжитесь, как слепые кроты, в Истине ковыряетесь, норы роете, обнюхиваете ее со всех сторон, на зуб проверяете, удивляетесь: “Это невероятно!”. Чего там невероятного – очевидно! Или вы, попы, бормочете чего-то на своем птичьем языке, запутываете народ, стращаете. И везде у вас “чудеса”. Вознесение – чудо! Икона мироточит – чудо! Мощи не тухнут – опять чудо.
Никаких чудес нет. Спросите у Художника, – он вам все расскажет. Спросите хотя бы у сомневающегося в явном и верящего в чудо, Вийона.

 От жажды умираю над ручьем,
 Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
 Куда бы ни пошел, везде мой дом,
 Чужбина мне – страна моя родная.
 Я знаю все, я ничего не знаю.
 Мне из людей всего понятней тот,
 Кто лебедицу вороном зовет.
 Я сомневаюсь в явном, верю чуду,
 Нагой, как червь, пышней я всех господ.
 Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Никаких чудес, просто не познанный вами мир не так очевиден. Он таится внутри видимого мира. Пространство в пространстве. Реальный мир, физический, самый грубый – живет своими грубыми законами. Пространство и время его конечно. Но есть бесконечность, которая устремлена и вглубь, и ввысь, и вширь. Движение от грубых материй и энергий к тончайшему взаимодействию. Они не изучены вами, но они есть. По этому пути и будет двигаться цивилизация. Не поступательное движение, не спиралевидное, но движение вглубь и ввысь, и вширь. Цивилизация раскрывается, как цветок, и разлетается, как облако. Пространство разряжается, пропуская нас в другой мир. Там много ожидает нас тайн и великих открытий. Художник этот мир видит и знает. Он живет в нем. Куда бы ни пошел, везде мой дом. А этот – обыденный видимый мир – мало его занимает. Чужбина мне – страна моя родная. Он живет там, в безвременье, в Христовой пазухе и питается ею, и творит ее. Интуиция – тончайший проводник, соединяет Художника с этим непознанным миром. А вы все народ баламутите: “Невероятно! Чудо!”. Для вас еще недавно и восход солнца, и лунное затмение были чудесами.
Господи, о чем, ну, о ч е м эти люди? При чем здесь нравственность, при чем – наука? Лишить бы вас, дуралеев, связи с космосом, оторвать от воздействия планет, посмотрел бы я, какой трухой вы на землю просыплетесь. Положительно, не в коня корм. Не действуют на священников и Нобелевских лауреатов райские яблочки. Даже из таких зубров богов не случилось. Один истину на зуб проверяет: “Дважды два – четыре, все остальное – пшик! – фантазии, сотрясание воздуха!”; другой нравственностью, как кадилом, пылит: “Христос – есть любовь, Библия – истинна”. И все это без тени сомнения. Вот где чудеса в решете! Но позвольте, господа совравшие, вы ведь тоже отчасти творческие люди – мир пытаетесь постигнуть. Отчего же такая безапелляционность? Не поняли что-то, – спросите у Художника, что невеждами-то себя перед всем миром выставлять. Вийон вам не нравится, – у Канта спросите. Колоссального был ума человек, и тот удивлялся: «Только две вещи наполняют душу изумлением и благоговением: звезды надо мной и нравственный закон во мне». Но попы и Нобелевские лауреаты всё уже постигли, оказывается. Астрология – лженаука, нравственный закон – путь Христов. У матросов нет вопросов!
Господи, господи…


17.
Трепет распространяется, касаясь своим стремительным Крылом всей Вселенной и Зародыша, пребывающего во Тьме, которая дышит над дремлющими Водами Жизни.

В прошлом году я записал в записной книжке: “Идея к порнофильму: камеру установить на презервативе”. Вчера рассказали, – моя идея воплощена в жизнь. В Англии какая-то продвинутая дама сняла кино, исследуя свою промежность. Сначала камера сделала “крупный план” ее хозяйства, потом медленно переползла т у д а .
Соломон, в твоей “галерее шедевров” новый экспонат.
Вы чувствуете, как протекает моя жизнь? Ничего не происходит. Однако… Мой дом – тюрьма. Ощущение тюрьмы въелось мне под кожу. Не “тюрьмы своего тела”, а натуральной тюрьмы – четыре стены замкнутого пространства. Что дома, что в мастерской, я один сам с собою.
Прочитал недавно роман Лимонова “В плену у мертвецов”. (Я его уже поминал). Сидит он в Лефортово, ожидая приговора по “нехорошей” статье – организация свержения законной власти. Светит ему лет двадцать. Эдичка Савенко решил организовать партизанскую войну в Казахстане. А потом идти войной на Россию. Только и всего. Великомученик Лимонов мыслил себя Христом – спасителем России. И учеников у него было двенадцать. Однако власть не поверила ему, – распятия не состоялось. Впрочем, и тюрьма неплохое место для создания легенды. Русский писатель и тюрьма – понятия одного порядка.
Только в отличие от его тюрьмы, мои хоромы – рай земной. Ни тебе борьбы за существование, ни экстремальных взаимоотношений с сокамерниками. “Дальняк” в моей хате отдельный, чистый, “дачки” на любой вкус – сам покупаю; телевизор, компьютер. Никаких тебе “наседок”, ни происков “следаков”. Сиди и радуйся.
Однако ощущение тюрьмы у меня было пожизненным. Чтобы выйти из такой тюрьмы – необходимо в корне переломить ситуацию. Я выкинут из сферы живого, я – вне игры. Я – у Христа за пазухой. Я будто выглядывал из той пазухи-тюрьмы и силился понять, где я, и что происходит в мире, что творится со мной?
Когда ничего не происходит снаружи, самое время посмотреть вовнутрь. Там сидит философ и ждет своего часа. Тюрьма – идеальное место для философов. Вот и настали его золотые денечки. Он давно уже желает высказаться.
Что ж, послушаем его, раз ничего другого не предлагается…

Бог – милосерден, может только любить и прощать.
Дьявол – справедлив, но лукав, может только искушать и судить.
Человек – всеяден, поступает, так или иначе.
Художник – никакой, живет в обоих полюсах одновременно.

Бог – это Дух.
Дьявол – Жизнь.
Человек живет, постигая Дух.
Художник в Духе творит Жизнь.

Мой философ берет быка за рога. Вы чувствуете, какие мощные акценты он расставляет. Дальше, естественно, его взгляд обращается к первоисточнику – Библии.
В Новом Завете, от Иоанна сказано: “Вначале было Слово. И Слово было у Бога, и Слово было Бог”. Я подумал: это начало Истории человека разумного. Но ведь была и предыстория. По всему, должна была быть! И звучала она иначе: “Вначале был Хаос”. Тогда Бога еще и в помине не было! Не родился еще товарищ. Но время пришло, из Хаоса сложилась Гармония. То есть из диссонирующих звуков сложилось гармоническое Слово под кодовым названием Бог. Начало Бога – Слово. (Или Число? или все-таки – Музыка?). Начало Человека – Бог. Но Бог был тогда примитивен и мал, и слово его было просто. Он, собственно, всегда был таким, каким его человечество могло представить и обозначить словом. Сначала – никаким, потом – жестоким и всемогущим, потом он стал милосердным и мудрым. То есть Бог всегда соответствовал эпохе. Инфузории божье Слово не нужно, и питекантропы без исповеди как-то обходились; первобытный человек уже узрел что-то, но боялся его и молил; и только homo sapiens услышал весть Господа. Совесть – основа сообщества человеков.
Жизнь зародилась однажды и была она сама по себе. И раскрывалась и разлеталась вселенная. И появился Бог. И осенил он хаос гармонией и смыслом. И раскрывался он ввысь и вглубь, и вширь. И с рождением Бога появился человек, и раскрывался он по подобию божьему. Но Хаос оставался внутри всего живого. И человек ощутил на себе гармонию божьего Слова и диссонанс Хаоса. И заметался с тех пор дух человечий, и мечется до сих пор, и метаться будет всегда, и всегда сомневаться, потому что не Бог и не Дьявол правят миром. Гармония и диссонанс звучит в нас одновременно. А управляет всем Космос, некое астральное Провидение, суть которого парадокс. И не существует для звёзд ни грешников, ни праведников. И находится Провидение вне времени и пространства. И не разгадать его тайну великую вовеки веков.
И еще один вопрос волнует меня: “Есть ли Бог на Марсе?”. Потому как, если его там нет, то все это достояние наше. И Бог, и Дьявол. То есть на Луне черти не водятся, и на Марсе божья благодать бесполезна. Мне так кажется. И неизвестно еще, кто кому нужнее: мы – им, или они – нам.
Лишь мы – Жизнь, Дух и Человек – три таинственные субстанции, завязаны в единый клубок противоречий и смысла. И не можем существовать друг без друга.
А люди все Бога возвеличивают, Дьявола уничижают. Или наоборот.
-Ты кому служишь? – допытывались у меня некие мрачные субъекты. И было ясно: они точно записали себя в Христово воинство.
-Да я как-то так… – отвечаю застенчиво, – сам по себе, на службу еще не пристроился. Так… вольный каменщик.
-Масон что ли?!
-Да нет… один тусуюсь. Пока без единомышленников.
-Еретик, значит. Смотри у нас! доиграешься…
…и не чувствуют служивые, что вычленив одно и презрев другое, невозможно обрести понимание и приблизиться к истине.

Сегодня приснилась очень красивая девушка. И у нас с ней такое было! Так долго, так натурально. Проснулся, – ужасно расстроился. Чего? – только сон… видение. С психиатрической точки зрения, вполне закономерное явление. В общем, насколько я разбираюсь в медицине, женщина мне нужна. Но не очень.
Да уж… с некоторых пор я перестал надеяться и мечтать. Не мужское занятие служить этим химерам. Как говорил Луис Ирала в рассказе Борхеса “История Росендо Хуареса”: “Мужчина, который думает три минуты кряду о женщине, не мужчина, а мокрая курица”. Я же не три минуты – всю жизнь о них думаю. Так какая я курица? Впрочем, кончил Луис плохо: был зарезан в драке с обидчиком, уведшим его жену. Но этот парень знал, на что шел. И не занятие это для художника-реалиста. “Гранатовый браслет” господина Куприна я давно вышвырнул в его же “Яму”. Любая реальность куда как привлекательней. И надежней.
Кстати, в слове надежда вам не слышится слово надежность?
А вот вам взгляд на проблему поэта Г. Ч.
 
 Вот город. Много женщин,
 мать плачет,
 женщина смеется.
 Век девичий к концу.
 Страдать
 в каком еще
 придется
 нам –
 поколению мужчин,
 растертых с тенью
 без причин.

Гриша правильно оценил сегодняшнюю ситуацию: женщина незаметно, но властно прибрала к рукам поколение мужчин, растерла с тенью и засунула себе под юбку. И что теперь делать? Гриша предлагает страдать.
Но это тупиковое занятие, Гриша! И ничего толкового, кроме стихов, из этого никогда не получится. Все эти любовные страдания, оказывается, никому не нужны! Ни жене, ни подруге, ни матушке-природе. А уж матери сырой-земле, куда мы все однажды ляжем, – и подавно! Страдания нужны только нашим верным друзьям – Богу-создателю и Дьяволу-искусителю – они только так могут с нами общаться. У них вообще все очень сложно и запутано. Им, например, как воздух, необходим грех. Без наших греховных поступков они просто заскучают и, чего доброго, отомрут за ненадобностью. Еще им нужны дерзновенность мечты, подвиги и великие жертвы. Без нашей жертвенности они тоже не согласны возиться с нами.
Вот так посмотришь трезвым взглядом на историю человечества – и что? – сплошные грешники, разбавленные кое-где редкими праведниками, с которыми, впрочем, первые мгновенно разбирались. Создается впечатление, что вся история человечества это история греха и покаяния. И началась она с крови: Каин убил Авеля. И в каждое мгновение истории у каждого сообщества свой взгляд на убийство и покаяние. Сколько же мудрецов копий поломало, чтобы осудить одно и оправдать другое. И все к Богу апеллируют, кто поглупее, – со страху, кто хитрый, – прикрываясь им как щитом. Но самые удивительные и жестокие разборки происходят среди преданных Богу праведников. Особенно, когда самого Бога делить начинают. На редкость увлекательное занятие! Занятие, можно сказать, не на одно тысячелетие. И вот уже рвут беднягу на части, и каждый в свой окоём тащит. Правда, параллельно дела свои делают: грабят, насилуют, захватывают земли. И молятся, и каются, и врут безбожно. А как тут не врать, когда закон естественного отбора требует крови, а дух с ужасом смотрит на плоды своего творчества. И из-за этой нестыковки плоти и духа, рождается невероятное количество Идей. И все на тему поиска истины. Тоже крайне увлекательное занятие во все времена.
А поиск истины – это уже двигатель цивилизации. Однако поиск истины – суровое ремесло. Здесь грехом и раскаянием не обойдешься. Для этой работы требуются Художники. Те, кто сможет подняться НАД видимым миром, над природой, над человеческим муравейником. Только тогда наш богочеловек, вглядываясь в иное пространство, сможет на мгновение прикоснуться к истине и поведать миру о ней.

Хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
А у человечества планов громадьё, и всё о переустройстве мира. Одни психопаты мировым господством бредят, другие безумцы – светлым будущим. И Бог так хохотал, что с трона свалился и не заметил, как человечество с напором грешников и усердием праведников истребляло друг друга на протяжении тысячелетий, соревнуясь в идеях мирового масштаба. И новые планы все громоздились, и Бог все надрывал свой живот. А человечество, увлеченное борьбой мировоззрений, не забывало, однако, о главном: захватом чужих территорий и дележом золота, баб и власти. И ходим мы так по замкнутому кругу и ходить будем до тех пор, пока Всемогущий следит за нами, потому что создал Господь человека на стыке противоречий (если не провокации!), и выживать нам приходится там же.
И Бог, несмотря на свой веселый нрав и готовность к прощению, парадоксален, многолик, как мы сами: внешне благостен, с изнанки – суров и беспощаден. И названий имеет великое множество, и никогда не даст нам никакого ответа, сколько бы мы лоб свой не разбивали в мольбе.
Так зачем нам нужен этот тайный агент сил небесных, к тому ж – провокатор?

Интересно, а Богу бывает стыдно? – подумал я однажды.
Бывает, оказывается. Больше того, его посещает глубокое чувство раскаяния.
5. И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время.
6. И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем.
7. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов, и птиц небесных истреблю; ибо Я раскаялся, что создал их. (Бытие, глава 6).
Птичек-то небесных за что? Впрочем, милосердный оставил все-таки каждой твари по паре. И еще праведного Ноя оставил и трех сынов его, для размножения: Сима, Хама и Иафета с женами. И от них потом населилась вся земля. И всё пошло по второму кругу… А потом по третьему и по десятому, и так до наших дней. И насылал он на нас то потопы с пожарами, то болезни и глад, то войны и революции с периодичностью маньяка-убийцы. Как восскорбит и раскается, что создал человека на земле, – очередной нам, пожалуйста, потоп!
А люди все думали: за что? За что Помпею уничтожил? А чем тебе, старый маразматик, Атлантида помешала? Зачем блокадный Ленинград голодом морил? Сталинград с землей сравнял! За что пол-России на Колыму отправил? Так уж велико развращение человеков на земле? А Беслан? детей неразумных за что губишь?
Нет! положительно Богу не бывает стыдно.
Однако лично я его понимаю. Я ему, как художник художнику, скажу, – очень даже понимаю! У меня тоже бывает, ну, не заладится что-то, и вот скоблишь холст, скоблишь до дыр! И опять мажешь. А все не то… А тут – человеки! Тот еще матерьялец. Подлец на подлеце. А дети? Ну, что дети… из них тоже не ангелы вырастают. И потом, в творчестве трудно быть последовательным и скрупулезным. Вдохновение напало, – творишь; ну, а если что не в ноту, не в рифму – выкидываешь целыми кусками. А если вдруг восскорбишь и раскаешься, – можешь и рукопись спалить, и холст на куски порезать.
Чем больше художник, тем он требовательней к себе. А Бог у нас – Художник № 1, и цель у него глобальная – из человеков богов сделать. Так что издержки творческого процесса будут всегда.

Тут один писатель, волею судьбы оторвавшийся от земли русской, но силой этой же земли притянутый назад, заявил в интервью: “Ни одно поколение не ответило на вопрос, для чего возникла человеческая раса. Такие колоссальные умы, как Шопенгауэр и Кант, пытались показать всю немыслимую сложность этой проблемы”.
Ох уж эти мне писатели-скитальцы, оторванные от родной земли! По-моему, вопрос поставлен некорректно. Это всё риторика: для чего солнце светит, трава растет, человек думает? Для чего мы на свет появились, для чего меня мать родила? Для меня лично ответ очевиден: для того, чтобы стать богом. Но вот как возникла человеческая раса – вопрос по существу. И я попытаюсь на него ответить, как я это понимаю.
Человеческая раса появилась, как известно, с грехопадения. Но тут же возникает вопрос, как мог Всемогущий запретить есть райские яблочки женщине? Женщине – запретить! (уже смешно). Святая простота! Или… или великая ПРОВОКАЦИЯ, с которой и началась человеческая раса!
Ибо сказал Искуситель:
5. Но знает Бог, что в день, в которой вы вкусите плод, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. (Бытие, глава 3).
Значит, в е д а л Господь, чем запреты его обернутся, ибо:
27. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их.
28. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. (Бытие, глава 1).
Так как можно плодиться и размножаться, не согрешив? А как обладать землей, владычествовать НАД всей природой и не быть, как бог, знающий добро и зло? Неувязочка вышла, господин Создатель! С одной стороны – будь, как бог, с другой – запрещаю быть богом. То есть Господь с о з н а т е л ь н о кинул нас в пучину противоречий, дал человечеству выбор: быть самому богом или молиться на Него.
Значит все-таки провокация.
Тогда возникает другой вопрос: “Не един ли он в двух лицах?”. То есть сам благословляет и сам искушает? Он будто ждет от нас, когда же, наконец, мы станем богами, самостоятельно мыслящими?
Но и это не всё. Когда у человечества забуксовали идеи греха и раскаяния, Создатель вновь устроил проверку. Он явил нам Сына своего – живого Бога. Ну-с, человеки, посмотрим, как вы его примете? Понятно – убьете. А дальше-то что?
А дальше… человечество на два тысячелетия погрузилось в абсолютный мрак покаяния. И потекли потоки крови с таким напором, что содрогнулись земля и небо. И свершилось пророчество Сына Божьего: “Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч; ибо Я пришел разделить человека с отцем его и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее”. “Предаст же брат брата на смерть, и отец – сына; и восстанут дети на родителей и умертвят их”. И разделилось человечество на желающих войти в Царствие Божье и всех остальных, потому что Бог – есть Дух, Дьявол – Жизнь. Но Дух и Жизнь никак не уживались тогда в человеческом сознании.
Теперь уже стали делить не территорию и добычу, как это делали язычники, поклоняясь многоликим идолам-божкам, а навязывать веру в Сына единого Бога, как это стали делать новые христиане, огнем и мечом подчиняя народы той вере. И потом, уже разделившись на католиков, протестантов, лютеран, православных и пр., стали истреблять друг друга. А у этих амбиции серьезные, и у каждого свой союзник на небесах.
Провокация вновь удалась. Бог лишь приоткрыл завесу в иной вечный мир. Он послал для этого вестника своего, но тот, вместо мира, спровоцировал великую бойню, потому что человек не был богом и принять такую весть был не готов. Язычники приносили в жертву миру иному баранов, и это укладывалось в их представление о взаимоотношении человека и Всевышней Власти; Бог же сам принес жертву, – отдал человечеству на заклание Сына своего, и постигнуть такое их разум отказывался.
Бог будто наставлял род человеческий: “Будьте богами, с храмом внутри себя. Примите в свой храм Весть мира иного. Совесть – истинная религия. Не создавайте себе идолов на земле”. Какое там! Сначала Вестника убили, потом испугались и со страху возлюбили его до самоуничижения, и поползли к ИДОЛУ на брюхе: “Прости-и-и!!!”.
Не простит. И крестить будет вас не водой, но Духом Святым и огнем, до тех пор, пока не вытравит из вас рабов и не обретет друзей.
Яблочек с райского древа поели, а богами ну никак не хотим становиться.

Бывают, правда, безбожники, которые мыслят так: “Все внутри тебя. И добро, и зло, и бог, и дьявол, и смысл, и бессмыслица, и пустота, и несметные сокровища. И вечная борьба духа и плоти тоже внутри. И самый беспощадный враг твой – это ты сам. Преодолей его и раскройся для музыки вселенной, и попади в резонанс ее звучания, и тогда небо осыплет тебя алмазами, и станешь ты богом”.


18.
Тьма излучает Свет, и Свет роняет одинокий Луч в Воды, в Глубину Лона Матери. Луч пронизывает Девственное Яйцо, пробуждает трепет в Вечном Яйце и зароняет Зародыш, который сгущается в Мировое Яйцо.

Семен звонит – приехал. Легок на помине.
-Чего приехал-то? – спрашиваю.
-Сердце. Ребята у меня были. Ну, Илья с друзьями. Прихватило, они говорят, поехали с нами. Иначе мы себе этого не простим.
-Ну и как сердце?
-Проверяюсь.
-И что говорят?
-А…
Ладно, думаю, встретимся, – все узнаю. Позвонили из мастерской Сережи Монахова. Тоже художник из наших мест. Ильич выхватил трубку, орёт, давай, мол, к нам… и хохочет.

Приехал, – Ильич спит. Свалил добра молодца сон на полуслове. Всю ночь трепались. Вася Прапорщик с Лешей Воробьёвым, оказывается, были. Жаль, не застал. Семён вышел меня встретить на лестницу, возвращаемся, – спит.
-Всё, отстрелялся парень… только что ведь болтал.
Я потом на него весь день посматривал, лежит в одной позе, руку за голову закинул, кисть – на глазах. Пока будить часа через три не стали, так и спал, не шелохнувшись. На соседнем диване из-под одеяла кто-то охает: “Ох, чтоб я ещё, когда ее пила…”. Семен абсолютно трезвый. Монахов сразу пропал. Я же, времени не теряя, начинаю допрос с пристрастием:
-Ну… рассказывай.
-Да чего рассказывать? Живу, с божьей помощью…
-Как одному-то, без Татьяны?
-Была она у меня пару раз. А вообще, мне нравится одному быть.
-Как ваше строительство?
-Нормально. Дом под крышу поставили.
-Ильич рисовал мне вашу постройку, не дом, натурально усадьба.
-Дом как дом. Где-то 20 на 6 метров.
-Ничего себе домушка! Это три моих дома будет.
-А мужиков-то сколько приезжает. Жены, дети…
-А что Копытов?
-Внизу. Как бревна завез, там и строится, зараза. Прямо на тропе.
-Ну и ничего, будешь на него по утрам ссать с верху.
Говорю, а самого любопытство распирает, с какой такой радости вся эта “стройка века” в нашей глуши затеялась? Это ж как нужно Семена любить, чтобы ему такую домину отгрохать? Ну, никак не укладывается у меня мысль, что просто так можно такие дома дарить. Спрашиваю как бы невзначай:
-И что, все это князь финансирует?
-Не, это Илья строится. А Лёха так, в доле…
Так я ничего и не понял. Илью я вообще толком не знал. Так – встречались. Быть может, у него на то какие-то особые планы есть. На том и успокоился.
…Пришел счастливый Монахов с водкой.
-Ну что за место! – радуется. – Второй труп за неделю…
-Какой еще труп? – спрашиваю.
-Да в подъезде жмурик лежит. Менты понаехали…
-Да я только что вошел – ничего не видел. Видел только, как обгорелый холодильник два таджика из лифта вытаскивают.
-Правильно. И пожар у нас был. Прямо под моей мастерской, хорошо, меня не спалили. И жмурики периодически появляются.
-Булгаков какой-то…
-Ладно, Булгаков, пить будешь?
-Сколько ее пить можно! – Одеяло откинулось, под ним – тетка. – О, как же мне плохо! Дайте какую-нибудь таблетку что ль…
-…лечиться надо подобным, – посоветовал я. – Или как там у Булгакова…
-Водки лучше выпей.
-Только не водка! Я на нее смотреть не могу! О, как же мне плохо…
…Весь день “дама из-под одеяла” тянула одеяло на себя. Четыре мужика ну никак не хотели обращать на нее внимания. Она шумно вздыхала, назойливо охала, демонстративно посещала сортир: “Ой, мальчики, я – в туалет, не обращайте на меня внимания!”. В общем, как умела, так и “светилась”. Только Семен однажды среагировал на ее притязания. Впрочем, тоже без азарта, вяло:
-Старый я стал, пить не могу, а так… бывало… все, что шевелится.
-Какой ты, однако… коварный мужчина!
-Я не коварный, я простой.
-А как же любовь?
Зря она про любовь. Я как услышал про любовь, так и подумал – зря. Семен, хоть и трезвый, а за любовь постоять еще мог.
-Запомни, – Семен возвысил голос и как бы впал в библейский транс, – любить можно только Бога!
-Бога?.. какой ты!.. а я вот влюблена была. Ой, так любила, так любила козла одного!..
-Какая ж это любовь! Это биология с химией. Зачесалось в одном месте – и вся любовь. Любить можно только Бога.
В этом месте я заскучал и выпил водки. До этого пил пиво и колебался: пить водку или не пить. А тут думаю, а не выпить ли мне водки, раз такое дело. И выпил…
Зазвонил мобильник. Стали искать – где, оказалось, у Семена в кармане. Во, говорит, снабдили связью.
-Да. Вас слушают. О! Доча моя… ты где? Так… так… ты когда поедешь, позвони. Да, сидим… Юрий Юрич с нами. Хочешь поговорить?
Я уже слышал об ее подвиге. Она стала мамой. Залетела случайно, – решила рожать. Отчество дочке дали Семёна – Анна Семёновна. Коля с участием воспринял пополнение в семье, преобразился, стал опекать сестру и племянницу. Во дворе с пацанами работу провел, мол, это сестра моя с дочкой, поняли? Видишь, у женщины трудности – помоги коляску к лифту поднять, дверь придержи, когда она с ребенком на прогулку выходит…
С Ольгой мы разговаривали, как старые приятели. Голос у нее стал спокойный, грудной. Все встало на свои места.
-…на выставку придешь ко мне?
-Приду, если пригласишь.
-Приглашаю.
-Не так. Ты мне специально позвони.
-А ты где сейчас?
-На работе.
-Так ты еще и работаешь?
-А как же…
Трубу у меня быстро отобрали. Мол, хватит трепаться, связь дорогая.
Потом принялись будить Ильича. Им нужно было ехать на смотрины. Семён, оказывается, еще не видел внучки своей. Так что, пока ее спать не уложили, надо было попасть домой. Ильич лишь пробормотал что-то и развернулся к стенке. А мы пока вспоминали беззаботную жизнь в деревне.
-Серёга, – обращаюсь к Монахову, – я тебя последний раз видел, ты документы в канаве искал. Нашел?
-Ага! Нашел… через год, дома… в аптечке. Я уж новые себе и права, и техпаспорт, и паспорт выправил. А тут – нате вам! – в аптечку за йодом полез – лежат родимые…
Монахов был наш человек, такой же безбашенный, вроде меня и Семёна. Постоянно за водкой в Любытино мотался. Ну и рассказы соответственные. Надо сказать, рассказы все были исключительно про пьянку. Казалось бы, ну чего ее поминать, сидя за бутылкой? В лесу о лесе. Пьяный – некрасивый, глупый, дела непотребные творишь – чего вспоминать-то? Нет, оказывается – там истина, суть твоя. А истина для русского человека всего дороже. Я первый помянул поиск истины всуе.
-Попил я тут сам с собою… двадцать дней, как один денек… белый свет – в копеечку! Незабываемые впечатления.
-И где тут кайф? – спрашивает Монахов.
-Это болезнь – ответил за меня Семён. – Одно только страшно, ты не боишься туда пьяным попасть?
Я промолчал. В вопросе был и ответ. Туда попадать пьяным, очевидно, не стоит. Как все серьезно, однако! Туда, к Единственному, Которого можно любить – пьяным?! Там светоч Любви, сияние! и тут – здрасьте, пожалуйста, – Ю. Ю. ангелы волокут. «Кто таков?» – вопрошает Светоч, и молнии гнева сверкают из глаз. «Да вот… подобрали у Врат Твоих, – отвечают ангелы и трепещут со страху. – Добиться ничего не смогли-с. Лыка не вяжет. Пьяный, извиняемся, в жопу-с». «С глаз долой!!».
Но я промолчал. У Монахова, кстати, тоже богатый творческий опыт этих дел. Обладал полным джентльменским набором поиска истины: пьяница, бабник, лихач. Соответственно и герои его рассказов: местные алкаши, угорелые тетки, менты.
-…попили с Семеном однажды в Любытино, так меня чувихи потом спрашивают: “Что это за чудилище безумное ты к нам притащил?”.
-Ладно, ладно, – Семен улыбнулся в бороду, вспоминая поход, – девицы там, конечно, те еще.
-И что за девицы? – дама из-под одеяла уставилась, как сова, на Семена. – Расскажи.
-Да… долго объяснять.
-Ну, все-таки.
-Ну… приземистые такие, коротконогие, кость широкая, лбов нет и походочка… не приведи господи!.. не идет, а подгребает… ширк, ширк…
-И, заметь, исключительно по проезжей части, – добавил я. – Идет такая королева, как Семен показал, – ширк, ширк – спиной к движению, да еще ребенка тащит, прямо тебе под колеса. Посигналишь, оглянется с неохотой, мол, чего надо? и дальше канает. Так у каждой и притормаживаешь, не знаешь, что у них на уме.
-А я как выгляжу? – неожиданно спросила наша девица.
Семен ничего не ответил. Только посмотрел на нее воловьим отрешенным взглядом и, очевидно, подумал, как, оказывается, трудно быть трезвым. А я вспомнил, как мы с Монаховым по пьянке играли в “Дурака” на деньги. Помнится, он все козырями сорил, причем, одними и теми же. Но я тогда плохо соображал и, пытаясь отыграться, каждый кон “шёл на всё”. Серёга оказался большой мастер передергивать карты. Шулер, однако.
-А помнишь, – говорю я ему, – как ты меня в карты обул на пять штук?
-Ага! Помню… как ты утром будишь меня и говоришь: “Я тебе вчера, помнится, пять штук проиграл. Так вот, я тебе их не отдам”.
Ильич, оказывается, уже не спал и ужасно обрадовался этому сообщению. Он даже вскочил с дивана от переизбытка эмоций.
-Точно! Когда Юрий Юрич с камня свалился, тоже о деньгах вспомнил. Первым делом спрашивает: “А где мои деньги?”.
-Ладно, врать-то…
-Какое! У меня и свидетели есть. Ты ж мокрый весь… мы тебя дома раздели, а деньги я на печке разложил просушить. Ты утром встаешь, задумчивый такой… ищешь что-то. Я тебя спрашиваю: “Ю. Ю., никак что потерял?”. А ты на меня уставился, подозрительно так щуришься и спрашиваешь: “Ильич, а где мои деньги?”.
Этот позор мой, благодаря творческому дару мастера разговорного жанра, давно уже стал легендой. Ильич от Семёновой яблони не далеко укатился. Прям летописец Нестор! Мастер из чужих конфузов создавать “повести временных лет”. Называлась повесть: “Сказ про то, как Ю. Ю. с “камня Счастья” в бурный поток на каменья свалился, но чудесным образом восстал невредим”. Рассказывал ее Ильич с большим воодушевлением, добавляя каждый раз все новые детали.
Дело в том, что невдалеке от нас, с подачи местного жителя Сани Ефимова, Семен обнаружил одно уникальное место. Натурально, каньон. Между двух крутых берегов, поросших лесом, среди камней протекала бурная и очень холодная речушка. Впрочем, такая мелкая, что, перепрыгивая с камня на камень, можно было, не замочив ног, пройти ее всю. Там были и естественные запруды, и водопады, и – гордость и загадка здешних мест – “камень Счастья”. Гигантский валун, высотой около трех метров, возвышался посреди каньона. К нему и стал Семен водить экскурсии многочисленных своих друзей. Однажды поехал туда и я. Естественно, все наше путешествие сопровождалось обильным возлиянием. Компания была большая: Семен со всем семейством, друзья, девушки. Был с нами и Ефимов. Он и указал на камень: «Вот он – камень Счастья». «Счастья?» – напрягся я. «Ну да. Кто на него заберется, тому и счастье».
Кому ж не охота попытать счастья? Желание быть осчастливленным опередило здравый смысл и притупило чувство опасности. Я взлетел на него, как орел молодой. Не достигнув вершины самую малость, покачнулся, похлопал крылами и полетел вниз. Внизу же, омываемые бурным потоком ледяной воды, сплошь лежали его мелкие собратья. Туда я и рухнул плашмя. Спиной. Но, то ли камень был действительно заговоренный, то ли “алкогольный бог” проявил заботу и милосердие, только я распластался аккурат между булыжников. Чем не счастье? Но Ильича больше всего в этой истории интересовала концовка. Как он у меня за бесценок машину купил. Откровенно говоря, ее я совсем не помню.
-“А где мои деньги?”, спрашиваешь ты утром, и подозрительно щуришься.
-Ну…
-А я тебе говорю: “Продай машину. Вот, восемьсот рублей у меня есть”.
-Ну…
-Чего ну-то… – продал! – и Ильич захохотал, посверкивая своим многогранным жизнелюбием.
Чему, думаю, радуется? И машины у меня давно нет, и история уж быльем поросла.
-Ну, да, – говорю, – продал. За мои же деньги?
-Не важно, главное, факт – моя машина.
-Дитё, ты дитё…
В общем, хорошо посидели. Разъехались – каждый к себе: Монахов домой, девица ушла в неизвестность – ширк, ширк; Ильич повез отца знакомить с новой родственницей.


19.
Трое упадают в Четыре. Лученосное Естество усемеряется. Сияющее Яйцо, в себе Троичное, сворачивается, распространяясь молочно-белыми Сгустками в Глубинах Матери, Корне, растущем в Недрах Океана Жизни.

После всех тех спектаклей, что разыгрывались на театре военных действий деревенской жизни, с Семеном внешне отношения не переменились. Но не то чтобы тяжелый осадок – мутный какой-то – помимо воли у меня остался. Причем, больше всего меня угнетало открытие, что Семену по большому счету на всех плевать. Он весь был сосредоточен на себе, на своей жизненной драме. Впрочем, что сказал?.. На чьей еще драме он должен был быть сосредоточен? На моей что ли?
Просто всё стало очевидным и скучным как в обычной жизни. Он перестал быть для меня и богатырём, и легендой. Шелуха осыпалась на глазах, а у богатыря оказалась дырочка в боку. И что? А ничего! Вся значимость сдулась. Игры закончились. Осталось еще что-то осязаемое, вполне живое… но никакое. Вся любовь виделась теперь надутым шариком. Вроде всё то же самое, но шарик проткнули, – и – пшик! – как и не было. Впрочем, это только моя проблема. (И проблема-то давно изучена: я слишком пристально смотрю на вещи). А Семен эти глупые фантазии и слушать бы не стал.
И теперь, глядя на ситуацию без любви и ненависти, без сочувствия даже – отрешённо, как может только смотреть на мир камень или небо, я затосковал и всё увидел в ином свете.
Очевидно, мы так срослись своими жизнями, что даже если бы он тогда сознательно хотел убить меня, – ничего бы не изменилось. А ему всего лишь было просто плевать на нас. Он просто не подумал, что может случиться. Я даже благодарен ему за теперешний отрешенный взгляд. Легче “протоколы” составлять будет.
Однако достаточно сказок о любви и дружбе. Несколько слов и про самого богатыря. Про его жизненную драму, на которой он так теперь сосредоточен.
«Я как встаю утром – так начинаю стыдиться». Семён умел высказаться объёмно, мощно. Он не просто говорил, он говорил СЛОВО. «Моя беда и главная задача этой жизни – победить свою ревность». Ревность действительно убивала его. Абсолютное неприятие пришлых людей, скупка никому не нужных домов, аренда площадей – постоянное желание, во что бы то ни стало, отгородиться от безумного мира! Они живут неправильно, а у меня страсти, у меня совесть, у меня ревность, наконец, – я не могу этого переносить!!
Однако сил на борьбу с неприятелем оставалось все меньше, а события происходили по своим правилам. И везде Семён оказывался крайним. Доносы соседи стали писать на буйства товарища. Кого-то он шуганул, кому-то рёбра обещал сломать. Местные менты стали наведываться…
Семёна стало натурально клинить: “Куда, ну, куда мне от этой подлой жизни деться!”.
Куда… да никуда ты, чума, от себя не денешься.
Короче, мечты сами собой растворились в реальной жизни, и подлая рожа действительности стала проявляться всюду. И Семён стал сдавать позиции. До него как будто стало что-то доходить. Он даже высказал однажды крамольную мысль: “Местечек таких по России тьма тьмущая”. Восторги сами собой улетучились, остался один подлый быт. Дома разваливаются, денег нет, перспектива возродиться нулевая. Началось буйство души и организма. В одну из ночей была разбита гитара и порваны стихи. Театр продолжался, но обрушилась вдруг настоящая, не выдуманная депрессия. И Семена стало ломать натурально.
Теперь душа его просила молитвы. Он будто настаивал, наставляя всех: “С молитвой живите… помолившись, приступим. Молитва – тяжелейшая работа души”.
Сидит часами, в одну точку уставится и курит. А от него прёт такой чумной энергетикой, такая тяжесть разлита в пространстве, что можно это пространство кусками резать и складывать в штабеля. И хочется бежать от него. “Семён, говорю, уныние – тяжкий грех”. А он посмотрит только воловьими своими глазами и молчит.

 
20.
Корень остаётся, Свет остаётся, Сгустки остаются и, всё же Oeaohoo Един.

Семён учил Ильича премудростям жизни. С малых лет он приучал его думать и принимать самостоятельные решения.
Был один эпизод еще в бытность моей жизни в Побежалово. Мы там купаться ходили на Круглое озеро. Дело в том, что все эти дикие озера были не приспособлены для купания: весь берег был покрыт топью, поросшей травой Дальше – камыш и осока, еще дальше водоросли, лилии, кувшинки. Дно было покрыто илом. В общем, не войти, не выйти. Семён это дело расчистил. Под дёрном обнаружился жёлтый песочек. Осоку и водоросли повыдергал. Ил разогнали детские ноги, не вылезающие из воды часами. Короче, за несколько лет получился шикарный пляж. Там все купались по несколько раз на день, устраивались посиделки у костра. Родное стало для нас местечко.
Но свято место пусто не бывает. Рыбаки стали наведываться. Ладно бы просто рыбку ловили. Нет, заедут на пляж, прямо на машине, бывало, моют ее здесь же. После себя свинарник оставляют: бутылки, банки, какие-то продавленные грязные пластмассовые баллоны…
Сначала Семён вёл переговоры, мол, нельзя себя так вести. Кое-кто понял. Но не все.
Тогда поступили радикально: завалили дорогу, ведущую к озеру, валежником. На время всё успокоилось.
Но однажды Ильич прибегает к отцу, взволновано сообщает:
-Там эта… опять!
-Что опять?
-Мужик на Круглом! с бабой… и псина у них здоровенная! На машине прямо к озеру подъехал… вырубил тропу и подъехал! И мелких прогнал, чтобы рыбу ему не пугали.
-И что ты от меня хочешь? – Начал заводиться Семён.
-Пошли разбираться.
-Сам! Всё – сам. Или ты з д е с ь не хозяин?
Сам, так сам.
А “хозяину” тогда было лет тринадцать. Маленький, щуплый, но наглый и себе на уме мужичок. Пошёл по дворам, завёл толпу пламенной революционной речью, собрал несметную силищу – человек пятнадцать боевых единиц выставила деревня, от двух до семнадцати лет. И все крови жаждут после вдохновенной речи маленького Ленина. На вооружении два магнитофона, в охранении три пса: огромный водолаз с красными глазами и слюнявой пастью, дог и своя сучка – ризеншнауцер Арта.
Начало этих миленьких событий прошли мимо меня. Встал поздно и, как обычно, пошел на озеро освежиться. Прихожу, застаю такую картину: стоит банда на берегу, магнитофоны включены на полную гашетку, пацаны улюлюкают и свистят, собаки брешут. Псина мужика, поджавши хвост, забралась под машину и молчит. Сам мужик с подругой на надувной лодке к берегу не торопится. Даже издалека видно ужас, стынущий в их глазах.
-Ильич, вы чего тут устроили?
-Товарища учим. Мне отец сказал разобраться с… этим – сплюнул и орет: Леопольд, выходи, подлый трус!
Вся орава подхватывает: “Это наше озеро! Проваливай! Угости дядя нашей рыбкой!!”.
А самые борзые у машины толкутся, – на грязном боку автографы оставляют. Кто-то ягоды в лукошке нашел, – уплетает. Кто-то в кабину забрался…
От машины пришлось отогнать пацанов. Ягоды отобрал, пытаясь пристыдить мародеров – реакции никакой, в смысле, реакция совершенно определенная: “Трофей, Ю. Ю., святое дело!”. Крикнул тогда мужику, что, мол, никто его не тронет, а пляж ребята для себя делали, так что извольте, уважаемый, на машине сюда не заезжать. И порядок после себя должный оставляйте.
Чую, все мои речи уходят в песок. Не слышит он меня. Он видит только безобразную орду “краснорожих”; слышит надрывный брех “волкодавов”, вой магнитофонов и жуткую, гогочущую ораву, которая, по всем приметам, похоронит его здесь же, как язычника, с женой, собакой и автомобилем.
Думаю, ну, попал! Весь этот крик, магнитофонный грохот и запредельные эмоции не ложились на душу никак. Я быстренько окунулся и пошел восвояси. Ильич вдогонку кричит:
-Оставайся, Ю. Ю., будешь у нас за многодетного папашу!
Домой прихожу, говорят, Семен у Артура. Я – туда. Так и есть, Семен с Артуром что-то мастерят. Рассказываю, что на озере творится. Семен не доволен.
-Ну, Колян… ну, засранец! Я же знаю этого мужика. Взрослый мужик и эти сопляки… Ягоды, говоришь, жрут, машину расписали? Ч-черт! Не дело это. Надо поговорить с ним.
А дальше произошло все как в немой кинофильме. Семен что-то тесал. Я смотрю, машина знакомая пылит мимо нас. О! – показываю,– легок на помине. Смотри-ка – живой!
Семен, не долго думая – наперерез. Внизу экрана, у которого я удобно расположился, крупная титра: “Стой! Э, мужик! Поговорить надо!”. А видок у Семена колоритный: борода всклокочена, шевелюра знатная, лицо, опаленное невзгодами. Как есть – леший. В руках топор…
Мужик – по газам. (Титра: “Убивают!!”). Только его и видели…
 
По пьянке же Семёновы муки выливались наружу. Фома Неистовый просыпался в нём. Ильичём дверь открывал. Попался однажды сын под горячую руку, – шибанул от души. Хорошо, говорит Ильич, в дверной проём попал – в сени пролетел. А так бы размазал меня папаша по стенке. И смеётся. Колян, несмотря на суровое воспитание, а может и благодаря нему, – парень легкий, с юмором. Так искренне смеяться может только человек со здоровым началом. Он весь отдавался хохоту, – смеялся до слёз, до колик в животе. Порою валился на пол и весь, от головы до пяток, сотрясался в рыданиях смеха. Оставаться равнодушным к такому жизнелюбию было невозможно.
Семен воспитал его мужиком. Вообще, дети – лучшее его произведение. С ними, Колей и Олей (старший сын так и остался за кадром), он был искренен, с маленькими постоянно возился, играл; когда подросли, – многому научил. Запретных тем у него не существовало. Поэтому, быть может, они так любили его. Даже когда Семен “шел в дурь”, ребята научились относиться к этому с пониманием.
Порою у отца с сыном, когда Семена после заезда щедрых друзей разбирало по полной программе, случались такие диалоги:
-Ты же еврей! – орет Семен сыну.
-Господи, ну еврей, какие проблемы? – отвечает невозмутимо Ильич, – а у самого-то папаша из детдома… вообще неизвестно кто… татарин!
Однажды Семёна понесло у меня за столом. Мы сложили печку в моем доме, сидим – отмечаем. С нами печник. Такого хмыря только я мог нанять. Представился профессионалом – всю жизнь, говорит, печки кладу. И “козу” показывает. У него на правой руке не было трёх пальцев – только большой и мизинец. Так с этой “козой” и приступили к делу.
Ладно, работаем. Когда он сложил только три ряда, я всё понял: печки не будет. Я только спросил его, зачем печнику “уровень” и “отвес”? О комьях глины в песке спросить не смог – не хватило выдержки.
Побежал к Семёну – спасай! Семён, скрепя сердце (“До чего же вы достали своими просьбами!”), согласился. Хмыря по доброте душевной выгонять не стали, определили кирпичи подносить. Все дни, что работали, веселил нас байками, как он во Вьетнаме был охранником Хошимина. Орденом награжден, имеет квартиру в центре Питера. Пилу “Дружба” называл мотоножовка, шляпу, в которой дневал и ночевал – шляпофоном.
В общем, печь получилась прекрасная, как и всё, за что Семён брался. Затопили, – дыма нет. После второй бутылки Ильич попал в поле зрения отца. Ну и понеслось! Так тебя, рас-так, туда-сюда… Короче, выступил, как всегда, с размахом. Выступление закончил так: “Ты же… ты – ненормальный!”.
Коля все выступление отца прослушал внимательно. Когда же прозвучал финальный аккорд, он медленно перевел взгляд с отца на хмыря, потом на меня и спросил с достоинством:
-А кто тут нормальный?
Первым засмеялся я. Подумалось: “Вот он – взгляд абсолютно трезвого человека. Действительно, кто тут нормальный? Семён, сбежавший в центр мироздания с секретной миссией и прославивший его своими выдающимися закидонами, я – с неуравновешенной психикой алкоголика и амбициями непризнанного гения, этот вот, шляпофон – недоделанный печник-охранник в правительственных орденах и с вечной “козой” на руке. Сюда бы до кучи ещё немецкого фон-барона Минотавра Петровича с его неуёмной страстью к размножению и замашками феодала-помещика, горе-фермера Креппа, Серёжу, жертву гэбэшной системы – и вот вам полный набор для палаты № 6, во всем её клиническом великолепии”.
А тут и до Ильича дошло, ч т о он сказал. Он зарыдал и затрясся от кончика носа до шнурков на ботинках. Третьим не выдержал Семён.
Еще с недавних пор у Сёмена появилось новая причуда. Друзей выгонял.
-Пошли, орёт, все отсюда! – глаза выкатит, как два помидора, и колеблет пространство беспредельной яростью. – Видеть никого не хочу!!
Ну, друзья у Сёмена, как на подбор – виды видали. Лёша Воробьёв и Вася Прапорщик, на коих и направлен был гнев, приезжали сюда охотиться. Выйдут, у дома по банкам постреляют – и вся охота. Остальное время рыбу ловят, празднуют, байки травят.
ВАСЯ – личность космическая. Таких, как ВАСЯ, природа выдаёт единицами. Это VIP-персона Жизненных Сил. У обоих корешей душевная щедрость была настолько огромна и естественна, что её не замечали, как не замечаем мы воздух, которым дышим.
Короче, дерьмо здесь не приживалось. Приезжали обычно на праздники, харчей и спиртного привозили столько, что Семен потом месяц сыт, пьян и нос в табаке. На Семеновы угрозы – ноль внимания.
-Ладно, – говорят, – ты пока разбирайся со своими делами, а мы спать пошли.
В другой раз сам подскочит ко мне и выдаст ни с того ни с сего:
-Раньше их благородия стрелялись в таких ситуациях! Ведь я же всем должен! Всем!.. Я и э т о г о сделать не могу.
О, думаю, куда тебя парень заносит! В прошлом ты тоньше работал.
Вообще, тема смерти с недавних пор стала для него основной: “Сдохнуть бы… только чтоб – раз – и нету”. Или: “Я смерти не боюсь, потому как нет ее для меня. Ее пусть Копытов боится, – мрак и забвение ему уготованы”.

Вскоре Семен перебрался в Залюшенье. Перебирался неохотно, долго, многословно повествуя о том, что Побежалово – истинное его место, что жизнь в Залюшенье все равно не сложится: «Это злой рок, преследующий меня. Никуда мне от него не деться…».
Семена всю жизнь преследовали. То Минотавр Петрович, увязавшийся с ним из Москвы и купивший дом на противоположном краю деревни; то Крепп, свалившийся на его голову с бредовыми идеями фермерства; то Умпировичи. Умпировичи, отец и сын Славик, приезжали на лето дачниками – действительно, неприятные люди. Но жили – никого не трогали. Я бы и не заметил их, кабы Семен не выявил всю их подлую сущность. Еще был один персонаж – Циркуль. Длинный, прямой, при ходьбе шаг широкий, оттого и Циркуль. Тоже не подарок. Приехал из Питера, вернее сбежал от себя и своих проблем, как Семен. Только, в отличие от «подарка» Семена, ни детей, ни друзей, ни талантов – сплошные комплексы. Бродит, одинокий и жалкий, как журавль на болоте. Ну и что? Пожалей его, коли сможешь, нет, так просто не замечай. Как же! И его так “воспитал” однажды, что парень за версту обходил его обитель. Поистине, кто тут нормальный? Впрочем, не только тут…
То есть выходило, что Семен просто живет, а его преследуют, загоняют в угол, травят. Натурально Пушкин и травивший его царизм. Только трагедия Пушкина была окроплена кровью, здесь же… театр одного актера. Сколько раз он говорил: “Куда же мне от вас уйти? В какой непроходимый угол забраться? Так везде же найдете…”. О, кей – красиво жить не запретишь. Только кто тебя, раб божий, в твоём углу кормить станет?
Семён, Зосима и Фома никак не могли ужиться вместе. Зосима распространялся и проникал, Фома крушил, Семён мучился. Но ни один из них не смог завершить начатое дело.


21.
Корень Жизни был в каждой Капле Океана Бессмертия, и Океан был Светом Лучезарным, который был Огонь, и Тепло, и Движение. Тьма исчезла и более не существовала; она исчезла в своём Естестве, в Теле Огня и Воды, Отца и Матери.

Ох, держите меня семеро! Мой Егорка-дурак, наконец, что-то понял. Наконец, до меня дошло, что-то очень важное. Над моим «погостом» вставало светило…
Дух мой взорвался и воспарил! И летает, и блаженствует, черт знает, в каких высях.
Но все по порядку. Хотя, какой, к чертям, возможен порядок, когда меня поцеловала истина, когда я ощущаю ее легкое мимолетное прикосновение на челе, когда я прорвался, наконец, в иное пространство. Вот так, средь бела дня, взял и прорвался!..
Я долгие годы был в неведении. Сначала в полном мраке. И там меня бил озноб; боль, и страх сковывали душу. Я пытался вырваться из этой беды, но не мог, и мечтал о покое, как о манне небесной. Я чувствовал, такой полный мрак не может быть просто так. Здесь “плач и скрежет зубов”, дела здесь нечистые. И возопил я, вглядываясь в пустоту: “За что мне такое, Господи?!!”
Порою думалось, ты в Бога не веруешь – оттого и мрак. Я пытался, но… насильно мил не будешь – с верой у меня ничего не выходило.

 Вероятно, в жизни предыдущей
 Я зарезал и отца, и мать,
 Если в этой – Боже присносущий! –
 Так позорно осужден страдать.

Это молодой Гумилев “К синей звезде”.
Помню в армии я, 19-летний мальчишка, впервые ощутил на себе то “позорное” страдание. Тогда я подумал: на мне лежит чей-то тайный не отмщённый грех, чье-то проклятие.
С этим страданием мне предстояло жить долгие годы…
Но однажды я взялся за перо и решил во всем разобраться по-взрослому. Сначала я исследовал свою душную камеру, но ничего интересного, кроме крошечного, своевольного беса, там не обнаружил. Тогда я выглянул через маленькое окошко в мир. Через решетку на меня смотрела ТАЙНА. Она была непроницаема и величественна, и дух захватывало от величия мира. Но я почувствовал, ответы все т а м. То есть, сам мир таил в себе тайну. Никакой мистики! Не существовало отдельного бога и отдельного зла. Всё – в самом отношении к миру. И я принял вызов.
Для начала я отрубил голову Отцу небесному и подергал за хвост Сатану. Я как бы “играл с огнем”, проверяя свои догадки. Я – дурак, поэтому и методы мои были дурацкими. Я не думал – знал: так надо. Мой “Эдипов комплекс” достиг тогда абсолютного пика вершины: я убил Отца небесного и изнасиловал Матерь-жизнь. Нет, не ради праздного любопытства я творил беззаконие, вовсе нет. Так было необходимо. Я просто хотел очиститься от всего того, что таил в себе тысячелетний человеческий опыт. Любой. Я убивал в себе и веру, и надежду, и любовь. Я сознательно с грязной водой выплеснул младенца. Мне нужно было очиститься до полного нуля, стерилизовать себя, прокипятить, выморозить. И только потом начать всё с абсолютно чистого листа.
Я чувствовал, что основной вопрос таится где-то там, в глубине тысячелетий. Какие-то там нестыковки в отношениях Бога и человека. Уж больно безрадостны были те отношения. Тяжестью и мракобесием тянуло из прошлого. Я знал, что только так, только с нуля, начав не со Слова, которое Бог, но с дожизненного Хаоса и только из первородной глины можно слепить свое мироощущение и вырваться из того тупика, в котором я пребывал. Я был Художник-создатель, поэтому признавал только чистый холст.
И только Провидение – парадоксальной сущностью своей – помогало мне в поиске ответов. Я будто молил Всевышнего: Боже, укрепи меня в неверии моем!
И еще я чувствовал, что в своем одиночестве – не один я. Да, так бывает. Одиночество не было кромешным, и, чем дальше, тем сильней, я ощущал чье-то дыхание. Чье-то сердце билось рядом, чья-то Вечная Душа прильнула ко мне.
И вот на днях… меня как током пробило! Я увидел перспективу.
…Я лежал средь бела дня на диване перед телевизором и со скуки перебирал на пульте программы. Я наткнулся на одну передачу, которая заинтересовала меня.
Речь в ней шла о неких странных детях, которых в передаче называли дети Индиго. То были непослушные дети, плохо контактирующие со сверстниками, плохо учащиеся, но… они были самостоятельны и имели свой взгляд на мир. Взгляд, абсолютно не похожий на общепринятые, веками сложившиеся нормы. Дети были необычайно талантливы, в их загадочных головках зарождалось неимоверное количество идей в любой области человеческой деятельности. Дети будущего – назывались в передаче эти юные дарования.
Потом говорилось, что это очень трудные дети. Учителя и родители пытались загнать их в общепринятые рамки, но те отчаянно сопротивлялись и гнули свою линию.
Потом предположили, что эти дети появлялись уже в прошлые века. В частности, как пример, приводилась Французская Революция, которую сделали они, дети Индиго, и после которой человечеству достались новые идеи демократии, свободы, права.
Потом рассказали, что когда в Америке каким-то умником было предложено сортировать людей по системе IQ, то все дети Индиго оказались на обочине жизни. Коэффициент интеллекта у них был необычайно высок, но американцам нужно было делать деньги, а не творить идеи, поэтому для жизни отбирались надежные середняки, из которых получались хорошие клерки. Но вот беда – с идеями полный облом! И пришлось бедным янки закупать мозги по всему миру. Бедные янки оказались небедными – выкрутились.
Еще что-то говорилось, что у нынешнего поколения детей Индиго происходят с организмом некие аномалии. Они не восприимчивы к СПИДу, то есть у инфицированных родителей появляются здоровые дети. Еще показали на схеме, что у них голубая аура (оттого и Индиго). У прочих людей рваная и многоцветная аура, у этих – цельная и голубая. Еще показывали Земной шар, который вскоре засветится голубым сиянием, потому что населять его будут только дети Индиго. Еще что-то говорилось о лишней хромосоме, но я уже плохо воспринимал, и, быть может, что-то не понял…
Я уже ликовал!
Дети Солнца, внуки Ночи, я люблю вас, я вас знаю…
Для меня вдруг открылась перспектива! Нет, не будет больше человечество ходить по замкнутому кругу. Наконец-то в нашей истории грядет глобальный перелом. Мы на пороге качественно другой жизни. Как когда-то кроманьонцы извели неандертальцев, так дети Индиго вытеснят бестолковую толпу не состоявшихся богов. Я злорадствовал! Поели райских яблочек, а так и остались тупой, покорной массой двуногих, способной только есть, размножаться и убивать. И еще лоб свой разбивать в мольбе и раскаянии.
Теперь я смотрел на новое поколение с надеждой.
Сейчас все новой национальной идеей бредят. Ищут так, как в позапрошлом веке Бога искали, а в прошлом – светлое будущее. Полноте, господа и товарищи, сдулись ваши идеи, как воздушные шарики. Живая жизнь отторгает любое вмешательство. Природа сама все сделает. Вот вам – дети Индиго. Они разберутся и с идеями о светлом будущем, и с богом. Вы только не мешайте им. Впрочем, вы уже ни на что не способны. В человечестве накопилась усталость, и, кто знает, может быть, лишняя хромосома, подаренная природой, расставит все по своим местам.
…Вас, невидимых для прочих, я молю и заклинаю: не стыдитесь! Без испуга! Люди – жалкие цветы! Рвите их, пока… покуда вы друг в друга влюблены!
 Начнется, наконец, история человечества. Весь смрад предшествующих веков канет в Лету. Войны, революции, мракобесие религий – всю подлость безумных тысячелетий поглотят ее глубокие воды. Начинается неизведанная эпоха. Эпоха иначе думающих и любящих людей. Эпоха богов. Я надеюсь, у нынешнего поколения детей Индиго хватит ума и проницательности перенести всю тяжесть и беспощадность борьбы внутрь себя, а не искать корень зла в несовершенном мире. Им хватит душевности и тепла принять мир, каков он есть, и не стремиться переделать его. Сместятся только акценты. Страсти и комплексы выльются в творчество. Понятие греха, а с ним и сама Религия отомрут за ненадобностью. Отношение Бога и человека перестанут быть отношениями хозяина и раба, но станут дружескими, основанными на паритете. Бог войдет в каждого из нас, и человек сам себя станет судить и сроднится с природой и звёздами. Человеческий гений возьмет энергию Земли и Солнца. Дети Солнца, внуки Ночи перестанут сжигать нефть, гибнуть за презренный металл, убивать собрата за власть. Женщина успокоится, наконец, перестанет соперничать с мужчинами и станет богиней, как и предназначено ей природой.
Вы думаете, я нарисовал вам очередную утопию? Никак нет. Это нормальная жизнь, в которой, поверьте, будет достаточно и тайн, и трагедий, и страстей, и безумств. Просто дети Индиго, художники в сути своей, проникнув в иное пространство, будут творить другую Жизнь. Им предначертано освоить иное глубинное царство.
Дух и Жизнь, Бог и Дьявол сольются, наконец, друг с другом, и мы ощутим на себе их воздействие одновременно. Это станет качественно иная жизнь.
Человек в своем развитии повторяет историю человечества. Это аксиома. Его путь: от первобытного человека – младенца до бога – умудренного старца. В парадоксальном мире, правда, случаются аномалии, и появляются на свет божий умудренные младенцы, опережающие свое время. Их откровениями и осуществляется эволюция человека. И, кто знает, быть может, все они – дети Индиго?
С исходом двадцатого века закончилась наша юность. Там остались пылкие страсти, максимализм, метания… Мы постепенно входим в фазу зрелости. Но впереди у нас мудрость, осмысление прожитого пути и… вход в другой мир. Там ожидают нас великие откровения…
Да здравствует Эволюция!
А на сегодняшний день я объявляю БАРХАТНЫЙ АПОКАЛИПСИС.
Ты поверь, мы просто боги, наш удел – простой покой. Время кончим по дороге, Вечность кончится собой.


22.
Узри, о Лану, тех Двух, блистающее Величие-Пространство Света, Сына Пространства Тьмы, возникающего из глубин Великих Тёмных Вод. Это Оeaohoo Младший. Он сияет, как Солнце, Дракон Мудрости; порождает Сонмы и Множества. Узри его, приподымающего Покров, и развертывает его с Востока на Запад. Он скрывает Горнее и оставляет Подножие, явленное, как Великая Иллюзия. Он обращает Горнее в безбрежное Море Огня и Единое Проявленное в Великие Воды.

Наконец-то до меня стало что-то доходить. В к а к о е время я живу! Человечество стало старше Христа на два тысячелетия. Два тысячелетия оно усваивало Христовы заповеди, но так до конца и не усвоило их.
Христа осенило однажды знание мира иного. И поразило. И он, с присущим юности человечества максимализмом, разделил мир на два диаметрально противоположных пространства: Царство Небесное и геенну огненную. И противопоставил одно другому. Или – или. Никаких компромиссов! Или вечное блаженство, или плач и скрежет зубов. Но, главное, никаких сомнений! Усомнившийся в вере раб в Царство Божье не попадет.
И человечество, подобно стадам овец, потянулось за Пастырем. Куда? Одни устремились в Царство Божье, иные рухнули в геенну огненную. Но оказалось, все вместе попали в зону противоречий. И оказалась та зона противоречий – всемирным, кровавым Потопом, и свершилось пророчество Христа: “Но как было во дни Ноя, так будет и в пришествие Сына Человеческого”.
Всё по честному. Грозовое предупреждение позвучало. Однако, что Папаша, что Сынка Его ничего лучше нам предложить не смогли! Яблоко от яблони недалеко упало. Оказалось, что, кроме Потопа, з д е с ь ничего нам не светит. Вернее так: или к нам, ребята, в царство вечного блаженства, или… пеняйте на себя! мы вас предупредили.
Два тысячелетия бушевал тот Потоп. И в стадах овец рабов божьих за то время много чего произошло. Многих тварей дрожащих бездна поглотила, многие уверовали и ныряли в Потоп с надеждой, но долгожданной весточки о жизни вечной из Царства Божьего так никто и не дождался. Однако раб научился мыслить, а мыслящий раб, не раб уже, но господин. Но у господ свои проблемы: чем больше он узнавал э т о т мир, тем т о т “божественный” от него отдалялся все дальше.
Так в к а к у ю эпоху мы живем?
Началось все со СЛОВА. Обладающие Словом кроманьонцы сменили на земле недочеловеков – неандертальцев. Появился примитивный разум, который, раскрываясь, узрел гармонию и дисгармонию мира. Объяснить наличие стихий огня, воздуха, воды и земли он не мог, но трепетал перед неведомым миром. Неведомые стихии и стали всемогущими богами на тот период.
В последующую эпоху разум раскрылся до понимания законов природы, но человека осенил нравственный закон. Не воля и разум, но Любовь правит миром. Принятие нравственного закона ознаменовало эпоху христианства. Но человек, в силу своей ограниченности, создал культ Бога, приняв его Слово как абсолютную вечную истину. Любовь же спровоцировала великую бойню. Но истину, как и любовь, невозможно иметь, к ним возможно только приближаться и творить их. Это постоянная работа души.
Вечны – только перемены.
Сейчас мы на пороге великих открытий, нравственного переосмысления всего.
Наконец, мы становимся богами!


23.
Где был Зародыш? И где ныне была Тьма? Где Дух Пламени, горящего в твоём Светильнике, о Лану? Зародыш есть ТО, и ТО есть Свет, Белый, Блистающий Сын Отца, во Тьме Сокрытого.

ездес
были
ЯША и ВАВАН
и кирилироман
ПАША – лох
Мы все из школи
№ 4
В етлл школи
кто
учетса
все лохи

Вот такое божественное откровение я прочитал вчера в тамбуре электрички.
М-да, – подумалось, – вот она, наша смена! Полезно иногда высунуть нос из своей уединенной кельи. Такие наскальные письмена возвращают тебя на землю.
Вот и встало все на свои места. Я увидел пропасть, разделяющую мои туманные надежды и вездесущий реализм. Вот они – нарождающиеся соратники детей Индиго. Им вместе жить и творить новую жизнь. Неужели опять всё вернется на круги своя? Неужели и впереди – мракобесие?
И тогда я обратился к грядущему поколению со Словом:
-Дети Солнца, Внуки ночи, а также господа Яша, Паша, Вован, Кирилл и Роман, послушайте меня – вы наше будущее! Мы смотрим на вас с надеждой. Знайте же великую миссию свою: вам предначертано стать богами.
Вы меня поняли, господа?


24.
Свет – Хладный Пламень, и Пламень – Огнь, и Огнь рождает Тепло, Воду производящее – Воду Жизни в Матери Великой.

Мой папаша был натурально блаженный.
Справка: Максим Блаженный, XV век. Из речей о татарских набегах: “Побьют – повинись да пониже поклонись, не плачь битый, плачь небитый. Оттерпимся – и мы людьми будем”. Терпеть – терпели, но вот стали ли мы людьми?
Лично мне ближе позиция другого блаженного – Василия. Он ходил голый, бил палкой по церквям, и целовал дома грешников и проституток.

Отец “болел” эхололией. Он повторял окончания фраз собеседника, будто соглашаясь с ним. В споре это особенно доставало меня.
И еще. Всю свою жизнь отец писал философский труд. Писал обо всем: о зарождении жизни, о космосе, о реальности Духа, о государственном устройстве. До сих пор у меня хранится два чемодана его рукописей. Читать это невозможно. Выкинуть – рука не поднимается.
Да, мой отец стопроцентный, натуральный графоман. Но удивительно не это. Вспоминая наши шумные баталии, где мы, два сумасшедших, пытались в споре родить истину, я теперь понимаю: у отца был космический мозг и абсолютное чутье к подлинности. Как всякого юродивого, его осеняло знание. Путь к знанию его мало волновал. Говорить он не умел, путал слова, понятия; логик из него был никакой, но речь его была образна и музыкальна. И среди всей этой бестолковой и эмоциональной музыки, пробивались вдруг фразы-прозрения, на которые я тогда не обращал внимания. Но что-то осело во мне. Больше того, эти фразы-наставления стали толчком для начала моего поиска истины.
-Каждый должен нести свой крест! – сказал я однажды расхожую фразу.
-…свой крест, – повторил отец, посмотрел на меня невидящим взглядом и неожиданно взорвался эмоциональной тирадой:
-Чушь! Глупость! К чертям этот крест, не для того нам жизнь дана!
Воспроизвести музыкально-эмоциональную речь отца невозможно. Поэтому я попытаюсь донести хотя бы смысл сказанного. Нести свой крест, это, значит, смириться со своим положением. Бог терпел и нам велел. (“Оттерпимся – и мы людьми будем”). Да, терпел на кресте муку нечеловеческую, а куда деваться. Но не терпел ни лжи фарисеев, ни темноты разума, ни покорности народа своего, поэтому и восстал! (“Бил палкой” лживые церкви, дружил с проститутками и грешниками).
Однако отец не любил и восстания.
-Я выпью за мещанина – не раз повторял он свой любимый тост, – а революционеры пусть сами за себя пьют. Мещанин понятие вечное, и все, что творится на земле, – творится во имя мещанина. Человек рожден не для подвига, не для страдания, не для того, чтобы тащить свой крест на свою Голгофу. Он рожден землю возделывать и детей растить… для слияния с природой и космосом, с вечной музыкой мироздания.
-А как же Христос? – спросил я. – Он ворвался, как огненная комета, в жизнь мещанина, в его быт. Его революционные лозунги: “Кто не со Мной, тот против Меня”, его наезды на богатых, дружба с нищими и отверженными, жертвенность, наконец! и потом, как следствие, потоки крови, нарушение всех общечеловеческих норм: “Брат пойдет на брата, сын – на отца”. Это ли не вселенская Революция? Восстание Духа против Жизни!
Отец не читал Евангелия. Так уж случилось. Он вообще мало читал. Его представления о Христе были идеальными. Поэтому и не знал он, какое абсолютное заглавное значение христиане придавали кресту. Крест символизировал все: подлую нашу жизнь, позорную смерть Сына Божьего. И впоследствии он стал абсолютной святыней: им крестили младенцев, отпевали усопших, таскали под сердцем всю жизнь. Все “цивилизованное человечество” превратилось в “крестоносцев”.
-Христос не был революционером, он – воплощенный Дух. Загадка на все времена! Но я разгадал его тайну… Дух – реален, материя – фикция! – В этом месте папаша всегда заводился, никого уже не слышал, он пророчествовал потомкам. – Христос аннигилировал! Его плоть взорвалась, освобождая дух и предвещая новую эпоху – эру Человека! Чело век. – Отец указывал сначала на свой высокий лоб, а потом устремлял пророческий перст к небесам. – Понятно?
Я любовался им.
-С взрыва началась материя, взрывом и закончится! – пророчествовал он далее. – Материя временна, Дух вечен! Христос и есть воплощённый Дух, – он показал новый путь человечеству. Но мы его не поняли, поэтому и тащим крест свой, то есть живем в предыстории. История же начнется с новым тысячелетием.

Всё-то мы поняли как раз! И приняли. Философия христианства не ищет истину, она всего лишь культивирует крест этой жизни для достижения иной. Истину нам выдали однажды и на все времена. Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира.
Но грех мира это и есть Жизнь! Что же, теперь не жить? Или жизнь воспринимать как вечное покаяние и несение креста?
Сыну же Человеческому все человеческое было чуждо. И призывал он последователей своих отречься от всего мирского, идти за ним и благоденствовать Царство Божье.
А когда мы выполнили Волю Пославшего Его – распяли Того, Который призван спасти нас, то попали в капкан! (Хотя, как выяснилось, все это было задумано великим Художником-провокатором). Теперь что же, мы вынуждены тащить свой крест покаяния всегда? Выходит так, что никакой свободы Воли не учитывается. Какая к черту свобода Воли может быть у стада овец! Сначала нам навязывают нашего Спасителя, потом нашими же руками убивают его, то есть повязывают нас кровью, а потом два тысячелетия пользуются нашими душами как отхожим местом.
Вообще-то выдающаяся получилась провокация! Потрясающий сценарий унижения человеческого духа предложили нам евангелисты! Всё у них случилось по писаному. Как в писании прописано, так и случилось. Даже богочеловек не был свободен, но выполнял задание, некую тайную миссию. И акценты сместились не на нравственную позицию Христа, а на доказательство, что Он Тот, Который спасет человечество. Из четырех евангелистов только Матфей и Лука упомянули Нагорную проповедь – нравственный постулат Христа, остальным же было достаточно обилие чудес, которыми Спаситель удивлял народ, доказывая свое мессианское предназначение. Ученики же, похоже, вообще ничего не поняли. Ходили за Учителем, как сомнамбулы, и только восхищенно охали: “Чудеса в решете!”.
Получается не поиск нравственного закона, а игра в “веришь, – не веришь”. Есть истина всепрощения, которая никак не уживалась с природой и жизнью, но в которую необходимо верить. Есть механизм обретения истины – покаяние. Покаешься, обретешь Свет, нет – Мрак во веки веков.
И выделилась тогда из всего рода человеческого каста избранных наместников божьих, выдающих индульгенции в царство вечного блаженства. Все остальные – рабы, изначально греховные, толпящиеся у врат в ожидании решения: быть иль не быть им спасенными, блаженствовать, иль зубами скрежетать. То есть, жрецы создали фабрику покаяния, грех и прощение поставив на поток. О любви к ближнему за столь ответственной работой как-то само собой забылось. Сам же Христос на долгие годы оказывается разменной монетой в игрищах нечистоплотных людей.
Однако все правильно! Бог не фраер, Жизнь не сказка. Или – или. Или ты овца в стаде, придавленная крестом Спасителя, или сам себе вселенная; раб божий или сам себе бог. Выбирайте, господа!
Народ же, в массе своей, не хочет быть богом. Он толпится в церкви в ожидании чуда. Более того, многих устраивает даже суррогатное Пришествие. И появляются тогда секты, типа Свидетелей Иеговы, в которых проповедуют, кстати, те же ценности. Отказ от родственных связей: “Кто любит отца и мать более, нежели Меня, не достоин Меня”. Отказ от имущества: “Легче верблюду (канату) попасть в игольное ухо, чем богатому попасть в Царствие Божье”. Ожидание конца Света: “Как было во дни Ноя, так будет и во дни пришествия Сына Человеческого”.
Не жизнь получается – массовое восхождение на Голгофу с крестом.

Отец никакого креста не тащил. Он просто жил и радовался этому.
А рядом я, весь такой страдающий от бремени мудрости, придавленный собственным крестом, выговаривал ему:
-Ты… ты же придурок, блаженный, Идиот! Ты что же, не замечаешь вокруг ничего? Чему ты радуешься? Тебе неведомо, что во многой мудрости много печали. Только Дурак радуется, что солнце светит, помидор – красный.
А отец действительно радовался. Всему. Новому дню, нашим спорам, даже неистовым моим обвинениям.
-Ты хоть и революционер, однако, хорошо, что ты мне возражаешь. Это не правильно, когда сын соглашается с отцом.
Он будто приветствовал мой “Эдипов комплекс”, созвучный пророчеству Христа: “И восстанут дети на родителей и умертвят их”.
 Отец был мудрец. Он хлебнул своей жизни полной ложкой. Безотцовщина при живом отце деспотичная мать, потом фронт, потом приговор к расстрелу.


25.
Матерь-Отец прядёт Ткань, верхний край её прикреплён к Духу, Свету Единой Тьмы, а нижний к Теневому краю – к Материи; и Ткань эта есть Вселенная, сотканная из Двух Сущностей, воедино слитых, что есть Свабхават.

Вообще-то отец был везунчик. Убогость и спасала его. Я думаю, пристроиться к Христу за пазуху – наша семейная традиция.
На фронт он попал не сразу. После десятилетки его направили на ускоренные курсы командиров в зенитно-артиллерийское училище. Так что начало войны, когда вчерашних школьников, сжигали, как спички, целыми коробками – он не застал. Повезло! 9 месяцев он учился на командира. Потом воевал. Подбил 8 самолетов, что для взвода, состоящего из 2 зениток, совсем неплохо. Отец был совершенно невоенным человеком. Органически не мог приказывать. Он спрашивал, просил, но никогда не приказывал. Поэтому и остался взводным. Однако зенитку знал, как свои пять пальцев, и большой был придумщик. Однажды остановил атаку немцев, ударив из зениток по пехоте. Был представлен к ордену, но... схлопотал выговор, – за использование неприкосновенного запаса.
-Запас они пожалели! А куда мне было деваться, когда пехота разбежалась, оголив передок. Я с пистолетом за каждым гонялся, одного остановлю, другой смылся. Ночь, темно, страшно! А у нас зенитки, с ними так просто не смоешься, – сиди, жди, когда тебя немец голыми руками возьмет. Я и пристрелял край леса, откуда немец утром попёр. Мы как застрочили из двух стволов! Зенитка же вроде пулемета стреляет, только снарядами. Немцы в панике – новое оружие русские изобрели!
Рассказывал, – шесть смертей его миновало. Заговоренный был. То есть 6 реальных смертей, когда он, например, покидает позицию, а на место, где он только что стоял, падает бомба, и расчёт гибнет. Его даже приговор к расстрелу спас от реальной погибели. Пока он сидел в тюрьме, группировка, куда входила и его часть, была уничтожена полностью.
Но до этой смерти должно было случиться еще две.
Рассказываю все по порядку, как мне это отец рассказал. Эту историю я знал наизусть. Как День Победы, мы с отцом выпьем, и я его пытаю, что да как. По сто раз одну и ту же историю слушал. Если отец что-то забывал, или путался, я ему сам подсказывал.
В 1944 году после освобождения Риги наступило временное затишье. Делать им было абсолютно нечего. Сплошная маята. Отец говорил, на передовой думаешь, когда же в тыл; в тылу – рвешься на передовую.
Тут мой солдат прибегает, кричит: “Усы, там спирт нашли, целую цистерну! Соседи уже гуляют!”. Отец рассказывал, во взводе у него были одни “старики”, лет по 30 – 40. Не боялись, говорит, но относились ко мне как-то по-отечески. Поэтому, когда начальства рядом нет, называли меня “Усы”. Тогда, чтобы взрослее казаться, я усы знатные отпустил. В общем, приволокли канистру спирта. Я им говорю: “Первым я попробую”. Попробовал – спирт как спирт…
Когда уже все напились, кто-то, слышу, голосит: “У соседей солдат помер!”. А мои сидят, осоловелые – ничего не понимают. И у меня все закружилось, поплыло…
Очнулся – в мертвецкой. Холодно, на полках трупы лежат. И я среди них. А у меня такое чувство – ни за что не помру! Стал о космосе думать, то есть ни о чем, в неведомых мирах растворяюсь… хорошо вдруг, тепло стало, и уснул, как младенец…
Просыпаюсь уже в палате. На всех койках потравленные бойцы. Рассказывают, что спирт этот оказался не этиловый, а технический, у него формула другая – яд, короче. Немцы его нарочно оставляли, что бы диверсию учинить. Изучили, сволочи, пристрастия русского человека. Солдат отравилось – не сосчитать. В армии паника. До Москвы, говорят, дело дошло. Особисты по батареям шустрят.
Я, довольный, что выкарабкался из этой заварухи, возвращаюсь в часть, и тут – на тебе! – оружие сдать, вы арестованы.
Арестовали только двоих. Меня и командира соседнего взвода старшину Воротникова. Короче, только мы двое из младшего комсостава выжили. На нас все и повесили. Будто мы вдвоем эту грандиозную попойку устроили. Ясное дело, искали козлов отпущения, а нас двоих – все видели! – вместе с трупами в машину загрузили. На мертвых все и списали.
Устроили в части показательный суд. В каком-то рижском клубе, полный зал народу – со всего Ленинградского фронта офицеров нагнали. Зачитали наши “грехи” – преступная халатность, повлекшая массовую гибель в условиях военного времени. А это стопроцентно – расстрельная статья.
Для проформы спросили, есть ли дополнения к суду. И тут встает наш комбат и подает обвинителю рапорт. И гул стоит в зале, мол, нашли крайних. Это тебе не 41 год, когда всё “тройка” решала. Здесь боевые офицеры сидят, без пяти минут победители, а им тут “лапшу на уши” вешают. Тот зачитывает: “Заслуги перед Родиной. У бывшего лейтенанта, командира зенитного взвода Цыганова – сбито 8 самолетов противника; у бывшего старшины Воротникова – 6”.
Суд удаляется на совещание.
А я тебе так скажу, 8 самолетов сбить – это совсем немало. И это только официально доказанных. Когда “Мессера” или “Фокке-Вульфа” завалил, и рухнул он в доступном месте, посылаешь туда солдата, чтобы номер самолета тебе приволок. А там таких шустрых со всей батареи не счесть. Как бой закончился, бегут на перегонки. Стреляют-то все, а кто попал – одному богу известно. Так что 8 номеров добыть – это тебе не шуточки.
Долго они совещались. Не знаю, может, с Москвой связывались. Выходят, наконец.
-Встать, суд идет!
Председатель суда зачитывает приговор:
-За преступную халатность, повлекшую за собой массовую гибель личного состава части в условиях военного времени, приговорить бывшего лейтенанта, командира зенитного взвода Цыганова и бывшего старшину Воротникова – к расстрелу.


26.
Она распространяется, когда Дыхание Огня над нею; она сокращается, когда Дыхание Матери касается её. Тогда Сыны разъединяются и рассыпаются, чтобы вернуться в Лоно Матери при окончании Великого Дня, чтобы снова соединиться с нею. Когда она охлаждается, она становится сияющей. Сыны ее разворачиваются и сокращаются Сами собой и своими Сердцами; они вмещают Беспредельность.

Жизнь удивительна и непредсказуема!
Весь мир соткан из противоречий и парадоксов. Благие намерения ведут в ад. Истина – страшна. Момент истины – moment more. Еще? Из Тьмы проявился Свет. Любовь – Голгофа. Божественная любовь: любовь Сына распинаемая, к Отцу распинающему. Еще? Самая безбожная нация подарила миру Святой Израиль. Из «преисподней» еврейства – возведён Храм христианства. Еще? Сколько угодно. Как только провозгласили свободу, равенство и братство – заработала гильотина.
Жизнь и смерть, любовь и ненависть сплелись в единое целое.
Выходит, что Провидение, суть которого парадокс, правит бал и назначает каждому свою судьбу, повороты которой нам не дано предугадать. Быть может, только поэты-пророки способны заглянуть в ее тайны. Наш же долг тащить свою судьбу, не ропща.
Судьба – суд Божий. Судьбы бывают счастливые и несчастливые, великие и пустые. Один осмысленно проживает жизнь, другой – бездарно. Но судьбы бывают такие, что оторопь берет и не всякий поэт-пророк осмелится заглянуть туда! И это тоже – суд Божий?
Вот послушайте одно потрясающее признание женщине:

 Вы всегда несете в жизни радость,
 Больше всех страдаете на свете.
 На земле единственное счастье –
 Это вы, любимые, и дети!

Чей это благодарный взволнованный голос, обращенный к единственному счастью, мы слышим? Кто, сострадая, поведал нам о любимых женщинах и детях, несущих радость в нашу жизнь? Кто этот рыцарь без страха и упрека?
Это Владимир Муханкин, маньяк-убийца. Убивал женщин и детей. Родился 22 апреля. Приговорен к пожизненному сроку. Сейчас сидит, стихи крапает.

 Да, я не Пушкин, не Есенин.
 Таких вершин я не достиг.
 Я вечный зэк по кличке Ленин,
 Который многое постиг.

Вот и попробуй, разберись в душе и судьбе этого вечного зэка по кличке Ленин. Чью весть он слышит? Быть может, тогда и судьбу его великого предшественника мы сможем разгадать.

 Совесть съедает остатки души?
 Пусть доедает, а ты не шурши.
 Если сожрать себя дала душа –
 Значит, не стоит она ни шиша.

Сколько же соратников его – душегубов бродит еще по земле! А сколько до него бродило? Так чью же ВЕСТЬ слышат они? Не может быть, что бы для них не нашлось СЛОВА! А вот, послушайте:

Но тому, кто одержим чертом, я так говорю на ухо: “Лучше бы ты вырастил своего черта! Даже для тебя существует еще путь величия!”.
Но нищих надо бы совсем уничтожить! Поистине, сердишься, что даешь им, и сердишься, что не даешь им.
И заодно с ними грешников и угрызения совести! Верьте мне, друзья мои: угрызения совести учат грызть.
Но хуже всего мелкие мысли. Поистине, лучше уж совершить злое, чем подумать мелкое! Фридрих Ницше. “Так говорил Заратустра”. “О сострадательных”.

Да уж… такие вести лучше нашептывать на ухо. Тогда исполнителей у тебя, лукавый, будет, хоть отбавляй! Вон их сколько, друзей твоих, по камерам и мавзолеям. А сколько еще по земле бродит в поиске пути величия, внимая твоим нашептываниям!
Только врешь ты, лукавый Фридрих, так не говорил Заратустра! Так говорила дешевая тварь Чикатило. Нашептывала сама себе на ухо и действовала. Он вырастил своего черта и встал на путь величия! Он стал уничтожать нищих духом, потому что поистине сердился, что не мог дать им и не мог не дать! А заодно с ними грешников и угрызения совести.
Интересно, на что вы еще способны рассердиться? Может быть, вас кошки не устраивают? Или цыгане?..
Сам же ты, великий наставник на путь величия, научился все-таки грызть! Наставляя уничтожать грешников и угрызения совести, ты прогрыз такую нору в своем космическом сознании, что свалился туда сам, и тебя поглотила бездна.
Но ты успел кинуть семя, – основал и утвердил науку грызунов. Не приняв совесть, не услышав вести Господа, ты сам смог только грызть. Грызть поистине. Поистине, Бог умер, поистине родился Сверхчеловек.
Сверхчеловек Муханкин внял истине, и не думая о мелком, вырастил своего черта.
А до него вечный зэк (мавзолея) по кличке Ленин, сверхчеловек в квадрате, разве о мелком думал? Нет, он не стал мелочиться – душегубствовал с размахом. Миллионщиком был. Создал великую и нерушимую страну Лимонию. “Лимон” туда, “лимон” сюда – сверхчеловеку миллионов не жалко! И смену грызунов достойную воспитал – крутая накипь: крыса по кличке Сталин, крысёныш по кличке Гитлер.
Ты – великий Фридрих – разгадал свою эпоху сверхчеловеков с отгрызенной совестью! Или спровоцировал ее? И поползли они, солдаты твои, рыцари-грызуны, по землям и душам, прогрызая норы в сознании.
Не везет нам, братья, с предвестниками Нового мира. Один на небе Царство Божье сотворил, другой на земле возвел Вавилонское царство. Один нищих духом в блаженстве благословил, другой – призвал уничтожить. Для нас же итог один: кровавый потоп! Выходит, что и любовь, и ненависть ведут на Голгофу? Выходит, что и Христос, и Антихрист в едином экстазе сплелись во вселенской сумятице! И это всего лишь крайние точки безумия, аномалии, ведущие человечество в ад? А мы возводим те аномалии в истину.
Как же нам распознать истину? Где золотая середина? Есть ли на то воля наша? Когда же, когда, наконец, мы станем богами, самостоятельно распоряжающимися своими судьбами? Или над нами всегда будет висеть суд Божий? Или равнодушное Провидение, – суть которого парадокс?


27.
Тогда Свабхават посылает Фохат, чтобы отвердить Атомы. Каждый есть часть Ткани. Отражая, подобно зеркалу, “Самосущного владыку”, каждый, в свою очередь становится Миром.

У меня была сестра – сверхчеловек.
Она также, не думая о мелком, встала на путь величия. Если бы не водка, погубившая ее, она бы забралась на истинную вершину, и с той вершины масштабы ее истинных дел были бы поистине грандиозны.
Однако вот что меня волнует: откуда берутся такие сверхчеловеки? Ведь не было ни видимых, ни тайных причин для ее перерождения. Впрочем, она и не перерождалась. Она такой родилась. Она обладала какой-то невероятной силой воздействия на людей. Танька была выдающимся мастером интриги. Ей бы пьесы писать. Однако те пьесы она предпочитала разыгрывать в жизни.
В детстве я обожал ее. Она меня (оказывается) – ненавидела.
Когда мне было года четыре, я снял трусы с соседской девочки. Мне было просто интересно, – а как у них там? Там у них было потрясающе! Однако Танька застукала нас за этим миленьким занятием. И… начался коварный шантаж. Если нам покупали мороженое, то половину своего я должен был отдать ей. Иначе…
-Я маме расскажу, что у вас было с Наташкой.
И я повелся на это. Я понял своим детским умишком, что сделал что-то страшное и непоправимое. Я стал ее рабом.
Откуда это взялось? Кто нашептал ей такие откровения на ухо?
С Танькой в детстве носились. Фигурное катание, музыкальная школа, какие-то кружки, спортивные секции. Даже в балет ее пытались пристроить. Мать вкладывала в нее все, чем сама была обделена в детстве.
До 9 класса она была круглой отличницей и пай-девочкой, что не мешало, однако, ей проявлять свои тайные страсти. Помню в Керчи, где мы отдыхали у родственников, мать гонялась за ней с полотенцем. Потом я узнал: Танька украла деньги у хозяйки дома.
Отец говорил, что она была потрясающе талантливым ребенком. Это действительно так. Она прекрасно рисовала, писала детские сказки, была удивительным рассказчиком. Я до самой армии буквально ходил за ней хвостом.
Потом она поступила в престижную архитектурную школу. Вот тогда и снесло у сестренки башню. Пить, курить и ****овать она начала сразу и с таким неуемным напором, что впору было заподозрить чей-то злой умысел.
Но это полбеды. Настоящая беда поселилась в ее голове.
Она постигала иную науку. Науку интриги. Она водила мужиков за нос, стравливала подруг. Меня же она посвящала в свои замыслы, но я – лопух по жизни – ничего в этом не смыслил. Я смотрел на нее, как на божество.
Если бы не водка, похоть и инфантильность, от которой она не избавилась до самой смерти (хотя, подозреваю, образ инфантильной пай-девочки и был основным козырем в ее играх) – быть ей выдающейся злодейкой, гением Зла. Однако мелкие пороки утянули ее в глубокую яму. И она начала мстить всему белому свету. И, прежде всего, мне и родителям.
Когда я был в армии, она подбила какого-то отморозка позвонить домой к родителям и тот, представившись офицером военкомата, сообщил, что у меня на учении оторвало обе ноги. Удивительно то, что я действительно был на учении. Знать об этом она не могла. Для нас – служивых – и то те учения стали неожиданностью. Нас подняли по тревоге ночью и увезли в Белоруссию на две недели. Значит, злой рок был ей помощником?
Можно только догадываться, что стало с моими родителями за этот срок.
А убил я ее так.
Уже после смерти отца она все пыталась встретиться со мной.
Жизнь с ней не церемонилась. Игры сверхчеловеков живой жизни не нужны. Но Танька упрямо гнула свою линию. К 49-ти годам она немногое успела сделать. Однако было в ее жизни событие, хоть как-то “оправдывающее” ее жизнь – в 21 год она родила дочь. Залетела случайно, но сумела, несмотря на отчаянное сопротивление родственников со стороны жениха, – женить его на себе. Их совместная жизнь походила на ад. Квартира, которую купил для них мой отец, превратилась в вертеп. Там шел один, растянувшийся на десятилетия, “праздник”.
Когда ее дочери Лике было 9 лет, мы забрали ее к себе. (За ее отверженность судьбой и беспризорность я прозвал ее Маугли). Таньку наша опека в принципе устраивала. Мы ей развязали руки. Она нашла себе очередного мужика-алкоголика из “приличной” семьи. Сын профессора и акушерки жил с матерью в двухкомнатной квартире в престижном районе Давыдково. Квартирка была хорошо обставлена: антикварная мебель, дорогие безделушки. Таньке было чем поживиться. Свою квартиру она сдавала.
В новом жилье, по своему обыкновению, она устроила вертеп.
Мать “мужичка” (к слову сказать, “мужичок” блестяще окончил Бауманский институт, имел патенты на изобретения) восприняла Таньку как неизбежность, взвалила на себя “крест великомученицы” и потащила со смирением праведницы.
В одну из пьянок Танька пырнула своего суженого ножом. Сама же вызвала “скорую”, ментов. На нее завели уголовное дело, но сразу не посадили. Посадили ее через пару месяцев, когда она по пьяни подожгла квартиру. Дали два года. Сидела в Бутырке.
К тому времени Лике исполнилось 18 лет, и я, воспользовавшись отсутствием сестры, переселил ее в квартиру. Как показало будущее, – правильно сделал. Танька имела на квартиру свои виды, и Лика элементарно могла лишиться своего жилья.
Когда сестра вышла из тюрьмы, все вернулось на круги своя.
К тому времени мужичок умер от цирроза печени, однако, Танька продолжала “доить” его мать-великомученицу. Параллельно “доила” и нашего святого отца. Лика жила в аду, хотя к тому времени научилась противостоять ей.
Я хотел покончить с этой сукой. Однако это были просто бредовые фантазии, порою посещавшие меня. Реальных планов я не строил. Случай сам мне помог.
Когда умер наш отец, она все пыталась встретиться со мной. Что ей было нужно от меня, я не знаю. Что-то здесь было ее “глубоко личное”. В жизни она меня считала лопухом-недотепой и то, что я не попадал под ее змеиные чары, ее, очевидно, доставало.
И вот одним морозным январским вечером она завалилась к нам пьяная. За порог я ее не пустил. Тогда она начала колотиться в дверь. Я вышел и спустил ее с лестницы. Она замерзла на улице. А может быть, ее убили. Через месяц нам позвонили из ментовки и сообщили, что гражданку Цыганову Татьяну Юрьевну (у нее оказались с собой документы) кремировали, мол, приезжайте, получите урну с прахом. У меня, как у прирожденного мента, сразу возникли вопросы. Почему они не позвонили сразу, как только обнаружили труп? Быть может, они ее сами убили и, заметая следы, сожгли? Впрочем, ответы меня не интересовали. Меня и так все устраивало.
Когда мы с Ликой забирали прах, то оказалось, что нужно платить за урну. Денег у меня хватило только-только. На обратную дорогу не было ни копейки. В трамвае два молодых лба-контролера привязались к нам. Я им показал прах сестренки. Они в ужасе отшатнулись.


28.
…Внимайте, вы, Сыны Земли, вашим Наставникам – Сынам Огня! Познайте: нет ни первого, ни последнего, ибо всё есть Единое Число, исшедшее из Не-Числа.

Отца не расстреляли.
Заменили Голгофу 10-ю годами. Там же, в зале суда, после непродолжительной паузы. То есть сначала прочитали приговор к расстрелу, потом пауза, потом…
-Учитывая заслуги перед Родиной, заменить 10 годами лишения свободы.
Эта пауза – момент истины – волновала меня больше всего.
-Что ты почувствовал в тот момент, что? – приставал я к отцу.
-Я такую легкость почувствовал, невесомость… казалось, по воде бы пошёл, как Христос… и всё увидел как бы со стороны. Я же не верил, не мог осознать, что это со мной… всё это было так неожиданно, какая-то чудовищная ошибка произошла. А потом, когда нам расстрел сроком заменили, я старшине говорю: “Чушь все это и глупость. Нас обязательно отпустят. Разберутся во всем – и отпустят”. Воротников только кивал. Он был необычайно подавлен. А на меня какая-то бодрость напала… чуть не веселье.
Самое удивительное, что так и вышло. Дело пересмотрели и через 9 месяцев их освободили. Закончилась война, и их отпустили. А пока они сидели в тюрьме, часть их была полностью уничтожена в боях с Курляндской группировкой. Там, говорил отец, воевало много власовцев, а они, как звери, шли до конца.
То, что намерения командования были серьезными, сомнений не было, – после суда кинули их в темницу к настоящим убийцам, ожидающим расстрела. То есть по сценарию их должны были расстрелять однозначно. И если бы не рапорт о заслугах перед Родиной, поданный публично, не избежать им расправы. И местечко в камере смертников им было заготовлено, и стенка припасена.
Там сидел один власовец в немецкой форме – мрачный мужик, не проронивший ни единого слова. Еще какой-то чумовой мужичонка бегал из угла в угол камеры всю ночь и бормотал что-то себе под нос. Третий же подсел к ним и стал подробно и нудно рассказывать свое “дело”, в котором все напутали, оговорили, и что это не он расстреливал партизан. Когда рано утром дверь в камеру распахнулась, и вызвали Цыганова и Воротникова на выход, он со слезами полез прощаться к ним.
Отца же со старшиной перевели в рижскую тюрьму.
Жил я там, как сыр в масле, – рассказывал отец. – Воротников до войны был первоклассный повар в ресторане. Его поваром и определили. Помощником он взял меня. В первую же смену на обеде у нас не хватило одной пайки.
Воротников вышел к зэкам с двумя мисками баланды и пайками хлеба.
-Вот, – говорит, – у нас две наши пайки осталось. Одну мы отдаем.
Зэки – народ серьёзный. Провели собственное расследование. Оказалось, что один шустрый малый дважды пообедал. Расправа была молниеносной и жестокой. Всей камерой мужика сложили (ноги к голове), подняли к потолку и уронили. Продуманность (убийцей была вся камера, а значит – никто) и жестокость казни состояла в том, что жертва не успевала раскрыться и падала на цементный пол, ломая копчик. После такой казни зэк или умирал в муках, или оставался инвалидом на всю жизнь.
А потом я сам такую головокружительную карьеру сделал, – говорил отец, – стал начальником КВЧ – Культурно-воспитательной части. Это была гражданская должность. Я заведовал библиотекой, почтой, кино…


29.
Познайте то, что мы, исшедшие от Первозданных Семи, мы, рождённые Предвечным Пламенем, узнали от наших Отцов…

Как говорил Гришаня, проедемся по праздничкам.
Год прошел, как тебя не стало, мой дорогой друг. Правда, видит бог, я так и не расстался с тобой. Я повесил твой портрет на стенку рядом с портретом Башлачёва, и вы смотрите на меня из своего далека, что это я там делаю?
Кстати, Гриша, я узнал недавно, что звёзды поют. Ничего себе! – как там хорошо у вас, оказывается. Ты это знал, заглядывая в их глаза?
А у меня вышла книжка. Дождался-таки дурак своей “писаной торбы”…
Ты знаешь, удивительно было держать в руках эту книгу! 9 лет труда – и всего 360 страниц текста, на которых уместилось 2 романа. Бумага газетная, но какая-то тонкая-тонкая, шрифт мелкий. Книжечка ничего не весила. Но, поверь, романы изнутри больше, чем снаружи. Я сказал редактору: вот, мол, это всё что я написал за 9 лет. И она мне ответила… ах, как она мне ответила, Гриша!
-Все бы так мало писали.

Итак, праздник – начался.
Вначале было слово… тиражом в 2 тысячи экземпляров, дальше – коньяк “Hennessey”, потом “Московский” коньяк, потом водка…
Впрочем, все по порядку.
Заехал к Максиму на работу. Канун Нового Года – в конторах всегда гуляют. У Макса – издателя моей первой книжки – все в сборе. Вся его команда: Женя, Ирина Владимировна, Сергей и Наташа. Вообще-то их дизайн-студия “BELMAX” занимается буклетами, рекламирующими туристические поездки по странам мира. Мой случай – исключение. Макс возится со мной уже лет десять. Живопись мою в офисе развесил, сделал мне сайт, книгу издал, пытается её пристроить… да всего и не припомнишь, сколько он для меня сделал! В общем, его контора – светлый островок в моей неприкаянной жизни.
Из всего вечера, провёденного у Максима, особенно запомнилась Серёжина шутка. Я, поплыв в знакомых сумерках, стал высказываться на предмет того, что надо бы мне псевдоним придумать, мол, слишком откровенная у меня литература, слишком всё обнажено. А голым жить среди одетых – неловко как-то.
На эти громоздкие и отчасти кокетливые, а, по сути, запоздалые рассуждения, Сергей, всегда молчаливый и сдержанный, весело сказал:
-Тебе надо фамилию придумать, псевдоним у тебя уже есть.
-Какой псевдоним? – не понял я.
-Цыганов.
Еще, помню, Женя пытался меня достать, рассуждая, что пьянство – от слабости духа.
На что я разразился тирадой:
-По-твоему Македонский – слабак? А Высоцкий? Я тебе больше скажу: ты сможешь себе представить непьющего Ван Гога? А Модильяни? А Мусоргского? – Очень мне хотелось причислить себя к «лику святых». Так и распирало поведать присутствующим о своей уникальной нетрезвости. – Художник, в противовес своему дару, всегда в запасе имеет пропасть, свалившись в которую, он наблюдает мир под иным ракурсом. По этой же причине многих больших художников потом объявляли безумцами.
Мои доводы утонули в атмосфере общей расслабленности.
Зашли девушки. Одна из них, оказывается, читала моего “Гарри-беса”.
-Мне так понравилось, – говорит, – я так смеялась… – и смеется.
Женский, беззаботный смех – это всегда песня. В её песне мне, уже поплывшему в елее грёз, слышалась Песнь песней Соломона.
“Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других. Голова его – чистое золото; глаза его – как голуби при потоках волн… губы его – лилии, источают текучую мирру; живот его – как изваяние из слоновой кости… уста его сладость, и весь он – любезность”. Слушал бы и слушал…
Однако золотая голова моя – поплыла; голубиные глаза – замутились; сладостные уста же источали текучую околесицу.
Короче, ушёл я, прицепившись к смеющейся девушке. Она села в такси и упорхнула…


30.
Из Лучезарности Света – Луча Вечной Тьмы – устремились в Пространство Энергии, вновь пробуждённые; Единый из Яйца, Шесть и Пять. Затем Три, Один, Пять – Дважды Семь, Сумма Всего – Божественный Человек. И от Божественного Человека произошли Формы, Искры, Священные Животные и Вестники Сокровенных Отцов, заключённых в Пресвятой Четверице.

Свой вход в литературу я начал с обычного письма. Письмо было адресовано девушке, в которую я тогда был влюблен. Писал я его в уединённом месте, в деревне Побежалово – на малой родине. Рядом с домом в заросшем овраге покоилась веретлина, бывшая когда-то озером. В тех местах озера, соединенные подземными протоками “гуляют”. Из этого озера вода ушла давно, осталась неглубокая чёрная лужа, а посередине плавучий остров с чахлыми берёзками. Была в этом месте какая-то странная притягательность. Рядом вырастал курган – жальник – место массового захоронения воинов. Там и настигло меня слово.
Было это почти 30 лет назад. Я тогда вернулся из армии, переполненный новыми знаниями, которые забродили во мне и требовали выхода. И первое же прикосновение к бумаге вылилось в исследование тех знаний. Печальны и прекрасны были те дни. Библейское предупреждение: “Кто умножает познания, умножает и скорбь”, отражали мой первый опыт. Я тогда уже понял: жизнь птахи божьей и исследование основ жизни во всех ее причинно-следственных связях – несовместимы. А, может быть, просто начало мыслительного процесса происходило так болезненно. Не знаю, но тогда я испытал необычайную душевную муку. Очевидно, поэтому меня тянуло именно туда – к мертвому озеру и могиле предков. Они были созвучны моему состоянию.
Но я услышал музыку слов. Странны были те ощущения. Слова зарождались сами собой, будто кто-то по невидимым проводам спускал мне информацию. Ощущение соавторства с неведомыми силами осталось у меня и по сей день. И по сей день, я прислушиваюсь, и мне незримый соавтор задает основную мелодию, а я… только занимаюсь аранжировкой. Быть может, я слышу пение звезд?
Я писал много, и никак не мог нащупать своей музыки. “Гарри-бес” стал поворотным романом. Я попал, наконец, в резонанс звуков, разлитых в пространстве моей страны.
А когда третью часть я начал писать в конце прошлого века… я как бы пытался расплеваться с ним (с этим чудовищным веком!). Я писал… что, ваш бог – это грязный истасканный бомж, способный, разве что, заразить вас чесоткой…
Чесоткой он меня заразил. И это все, на что он был способен.
Но он, слава Богу, этот грязный бомж, остался там – в этом чудовищном веке. Даже не в веке… вся эра христианства осталась позади меня. В новое тысячелетие я вступил обновлённым.
В “Зоне любви” я убил и себя.
Теперь же, задача моя – возродиться из пепла предшествующих тысячелетий. Задача архисложная и простая одновременно. “Страх Господень” я уже преодолел. Осталась самая малость – стать самому богом. Тем самым выполнить миссию человека, определенную нам Создателем, – быть подобием божьим и обрести рай в душе.
И еще распознать, как же так случилось, что человечество пошло по пути, ведущим нас в ад. И кто нам навязал путь рабов божьих?

Но вернемся к празднику.
Миновать его мне не удастся. Всё слишком серьёзно. Это был рубеж, преодолев который, я, быть может, впервые ощутил себя богом, то есть существом, лишённым всего человеческого. Меня разорвало, я посетил мир иной и вывалился, как птенец из гнезда, из Христовой пазухи.
Как Сиддхартха после шести лет аскетической жизни под смоковницей, медитируя и постепенно освобождаясь от мирских желаний, несущих страдание, и постигая сакральные знания, переродился в Будду, так и я, проведя несколько дней в мире ином, презрел всё мирское и пробудился.
Будда провозгласил религию без Бога. Он учил, что путь познания лежит через практику самосознания. Только освободившись от желания, через нравственность, медитацию и мудрость, возможно обрести просветление.
Я же, как всякий русский, пошел путем широким и радикальным. (Мне кажется только русские, имея такие просторы и богатства, относятся к жизни с таким самоубийственным размахом). Путь тот был тернист и труден, но дух мой ярился и вел меня до конца. И если у Будды самосознание боролось с желанием, приносящим страдание, то у нас, у русских, само сознание приносило страдание. Как и с чем тут бороться?
Однако вся русская литература, даже шире – русская мысль – это путь борьбы внутри “страдающего сознания”. Горе от ума – это так по-русски! И я, претендующий на столь почётное у нас звание литератора, не мог оставаться в стороне.
Больше того, не обошлось без содействия высших сил. Тех как раз, что долгие годы работают со мною в соавторстве. В эту тему “страдающего сознания” мне подсунули любопытную книжечку. В ней я обнаружил интереснейший взгляд на проблему страдания и очищения. Путь Спасителя через бездну порока к Богу.
 В ней говорилось, что, при всей дробности частных философских концепций Древней Руси общим для них было то, что все они рассматривали человека как духовно-телесное существо, телесно-духовную ипостась, как часть большого единого тела Вселенной. “…И если Фома Аквинский считал, что разум страдать не может, то древнерусские философы воспринимали существование “страдающего разума” как аксиому. Опорой им служил образ Иисуса Христа, воплотившегося в оскверненное грехом тело человека, очистившего его своей крестной смертью и сошедшего во ад для спасения праотцев. Этот чрезвычайно емкий образ “схождения во ад” осмысливается как снисхождение трансцендентного в самые глубины порочной, презираемой телесности, в такие бездны, что человеку и помыслить стыдно. Но лишь пройдя всю бездну плотского, можно возвысить его до божественного. Именно в этом возвышении духа из бездны и одухотворении плоти – пафос средневекового христианства. Поэтому в нем невозможно “разъятие” плоти и духа. Отделение плоти от духа – смерть, и ничего более, поэтому их раздельное изучение, с точки зрения древнерусских книжников, – бессмыслица и кощунство. В этом и состоит мудрость древнерусских “простецов”, “не ведающих” философии”.
Вот так да!.. О, праотцы мои, простецы, не ведающие философии, вы смотрели в корень! Я всегда знал: дух и плоть – единый сосуд.
Но каков в их восприятии Христос! воплотившийся в оскверненное грехом тело человека. Только где эти глубины порочной, презираемой телесности, где эти бездны, что человеку и помыслить стыдно? Откуда это взялось? Ведь по известной легенде, он даже зачат был непорочно, не говоря уже о прочих грехах презираемой телесности.
Это осталось за кадром? Или Павел со товарищи навели на его образ лоск, а на жизнеописание – цензуру? Ведь это их святая компания, ставшая соавторами христианства, а по сути – занявшаяся пиаром новой религии, провозгласила его Богом. Это стараниями иудейского жреца Савла сын человеческий превратился в Сына Божьего. Его изощренный ум, который по Фоме Аквинскому страдать не может, явил миру Пришельца, лишенного человеческих страстей. Он кастрировал Христа, взамен наделив его чудодейственной связью с Богом и способностями лечить неизлечимо больных и воскрешать мертвых.
Народ жаждал чуда, пожалуйста, – получите!
Однако чудесам противопоказана мысль, вообще любое движение в поиске истины. В чудо можно только верить. Оно зомбирует тебя, превращая в послушную марионетку в руках людей, которые сами-то как раз играют по другим правилам. На чуде и была построена новая религия. На смену языческих чудес многобожия была выстроена иерархическая пирамида, в которой всё, от подножия до вершины, было подчинено единому Чуду. Провозгласив идею чудесного Вознесения живого Бога, пострадавшего за грехи людей, Павел стал основоположником жесткой системы порабощения духа человеческого.
Поэтому мне сразу стал понятен и близок взгляд древнерусских мыслителей, видящих во Христе живую, страдающую, оскверненную грехом личность.
Так кто же он был? Он – величайший человек, осмелившийся бросить вызов величайшему злу – иудейству. Христос – еврей – самым совершенным образом преодолел в себе «мрак еврейства». Он преодолел зло в себе, одержал победу над самыми сильными сомнениями, возвысился над самым полным отрицанием – чтобы обрести АБСОЛЮТНУЮ ВЕРУ.
Так в чьё тело воплотился наш таинственный Посланник? Странствующий проповедник, а, по сути, бродяга и бомж. В обществе таких же бродяг – рыбаков, мытарей, проституток он скитается из города в город и проповедует. Что? На земле – жить сегодняшним днем, как птица небесная, не заботясь для души ни о пище, ни об одежде. Ищите же прежде Царства Божия и правды его, и это все приложится вам. Быть может, это первое движение хиппи на земле? Философия бродяги: не сейте, не жните, – Бог напитает. Так что их кормило, поило все это время? Подаяния, воровство? Или те фокусы с пятью хлебами, накормившими пять тысяч человек? А какие нравы царили в обществе профессиональных нищих, опустившихся на самое дно, можно только догадываться.
Но, пройдя унижение и презрение граждан, поднявшись со дна, из ада страстей, неистовые его поступки и призывы обретают иной глубокий человеческий смысл. Мне становится понятен его страдающий страждущий разум, презрение к богатству, насмешки над жрецами-книжниками, верящими букве, но не духу. Его бешеный максимализм и весь его путь на Голгофу становится логическим завершением его земного пути.
Ведь вся его жизнь от рождения до прихода в Иерусалим – тайна. Мы только знаем, что всё его святое семейство бежало в Египет. А какая жизнь у беженцев, хорошо известно. Нищета, бесправие, унижения.
Где он был, что делал, какие страсти терзали его тело и душу? Тоже загадка. Быть может, он посетил Аркаим, где, по преданию, находится могила Заратустры, который, кстати, предсказывал явление мессии. Аркаим – град Солнца, пуп Земли, город-обсерватория древнейшей цивилизации, находится на территории нынешней России в районе Южного Урала. Здесь зародилась самая противоречивая раса! Здесь путь от греха к очищению крестной смертью возведен в абсолютную истину. Здесь и по сей день противоречия “страдающего разума” заложены в саму основу того образования, которое я бы не стал называть нацией. Это некая субстанция Земли, душа ее, где сконцентрированы полярные силы добра и зла. Здесь дух и плоть являет собой единый сосуд противоречий.
Быть может, оттуда и вынес он новые знания? Тогда становятся понятны радикальные высказывания Сына Человеческого.
“Да будет слово ваше: “да, да”, “нет, нет”; а что сверх этого, то от лукавого”.
Никаких компромиссов! И вот уже нормальные законы человеческого общежития: «не убей, не укради, не прелюбодействуй» и пр. ему недостаточны, ему нужны абсолютные законы. Законы, по которым человечество так и не захотело жить.
“Вы слышали, что сказано древним: “не убивай; кто же убьет, подлежит суду”. А Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: “рака” (пустой человек), подлежит синедриону; а кто скажет: “безумный”, подлежит геенне огненной.
Вы слышали, что сказано древним: “не прелюбодействуй”. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал в сердце своем. Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.
Еще слышали вы, что сказано древним: “не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои”. А Я говорю вам: не клянись вовсе…
Вы слышали, что сказано: “око за око, и зуб за зуб”. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. И кто захочет судиться с тобой и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду.
Вы слышали, что сказано: “люби ближнего своего и ненавидь врага твоего”. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас”.
Ах, как все это по-русски! Доходить до предела во всем: и во зле, и в непротивлении злу, и в любви, и в долготерпении к врагу. И везде как кара божья в его воображении маячил ад. Только имея его в себе самом, на себе испытав геенну огненную, он сказал те запредельные слова и предостережения. И возвел то абсолютное смирение в истину!
Однако ни один из постулатов Учителя так и не был востребован в реальной жизни. Человеческая природа воспротивилась этим знаниям. Мужчина смотрел на женщину с вожделением и гневался на брата, и воевал с врагом, и клялся. Сеял и жал, добывая в поте лица хлеб насущный. Более того, государственная машина, с благословения слуг божьих, возвела в закон и убийство врага, и клятву на верность.

В иудаизме, основы которого странным образом переползли потом в христианство, отношение к Богу было построено на страхе. Вся ее суть сводилась к формулировке, данной еще в Притчах Соломоновых: “Начало премудрости – страх Господень”. (Интересно, какая премудрость – в страхе?). Только боящийся Бога народ мог жить праведной жизнью. Однако как мы узнаем впоследствии, этот праведный народ замутил не одно безобразие в подлунном мире.
Существовавшие века Вавилон, Египет, Греция не говоря уже о халдеях, индийских и китайских мудрецах, строили иные взаимоотношения с непознанной силой, управляющей миром. Не грозное Слово Божье, но звезды, как у вавилонян, были основой этих взаимоотношений. В буддизме же вообще нет “страха Господня”, поскольку не Господь управляет миром, но высший Разум и самосознание. Только через нравственность, медитацию и мудрость можно обрести просветление и приобщиться к высшему Разуму.
На санскрите, языке богов и мистерий, – Свабхават – сущность субстанции, Матерь-Отец всего сущего. Древние кодировали название Высшей Силы, потому что понять и выразить его человеческим языком невозможно. То, что не имеет ни плоти, ни видимости, ни формы, не может быть постигаемо мыслью. Oeaohoo – шесть гласных и одна согласная в одном звуке. Семиричный Корень. Бескорний Корень Всего. Только так можно было выразить невыразимое. Языком чисел и звуков они пытались распознать Непознанное.
Евреи назвали своего Бога – Иегова. В переводе J, hovah или Jah-Eve. Jah – совершенное число или один (фаллическое начало) и Нovah (или Ева) имеет значение, как и у древних – Отец-Матерь. Но дальше началась трансформация его в единую сущность Отца. Так, в “Бытии”, в его искажённом переводе звучит: “…тогда начали люди призывать имя Господа”, на самом деле это должно читаться: “…тогда начали люди называть себя именем J, hovah”, или мужчинами и женщинами, кем они стали после разделения полов. А дальше… Каин убил Авеля, то есть Каин (мужчина или Jah) убил Авеля (Eve) – сестру свою. Или мужское начало убило женское. С тех пор властвует Бог-Отец. То есть произошла антропологическая революция: Матерь была поглощена Отцом. А на земле, женщина стала низшим существом, рабыней мужчин. Однако это не помешало иудеям «Печать Вишну» – двойной треугольник – символизирующий мужское и женское начало, сделать своим символом и назвать его Звезда Давида или «Печать Соломона».
С тех пор, только такой, следящий за всеми и мстящий Бог правил миром, которого необходимо бояться. Взаимоотношения высших сил и народа, построенные на страхе Господнем, уничтожали божественное начало Человека. Этим страхом и смертным грехом были повязаны народы на многие века. Не самосознание, но страх правил миром. Рабство людей перед Богом стало основой религии.
Ещё у Цицерона евреи названы “народом, рожденным для рабства” (“О консульских провинциях”, V. 10), а для Тацита они – “презреннейшие из рабов” (“История”, V. 8.). Взаимоотношение еврейского Бога и человека стало рабство.
И все идеи, рожденные в глубине сознания этой нации, ставшие роковыми для человечества, стали, по сути, идеями рабства. Коммунизм (Царство Божье на земле) это, прежде всего, рабство личности перед высшей Идеей.

Впрочем, это только прелюдия к моему «грехопадению».
Меня давно уже “страдающий разум” накрыл, как солдата взрывом. И, неспособный более выносить его, я рухнул в бездну презираемой телесности, о которой и помыслить стыдно, чтобы возвыситься потом до ясности понимания.
Но путь мой был совершенно иным и освещен был иной истиной: я убивал Отца небесного и насиловал Матерь Жизнь. Тем самым я освобождался от рабства “страха Господня” и мирского желания! Моей сути было противно существование отдельного Бога, следящего за мной, и отдельной Жизни, ввергающей меня в бессмысленные страдания. Я был пропитан и Богом и Жизнью, и все их противоречия жили во мне одновременно. И я, подобно древнерусским простецам, не ведающим философии, воспринимал разъятие плоти и духа как бессмыслицу и кощунство!
Поэтому, убивая Бога, я приветствовал Жизнь, приветствуя Бога, – насиловал Жизнь. Единый сосуд плоти и духа, коим явилось тело мое, никак не мог обрести гармонии. В нем шла вечная битва. Битва, в которой нет победителей.
И тогда, запутавшись окончательно, я обрел трансцендентную форму познания пространства и времени, изначально присущую самому Разуму. Я, наконец, вышел в те пределы абсолютной свободы, где такие понятия, как разум, свобода воли, желание просто отсутствовали. Они растворились в бульоне мира иного. И я, как телесно-духовная ипостась, ощутил себя частью единого тела Вселенной и обрел просветление.
Однако описать весь путь к просветлению необычайно сложно. Меня накрыло тем взрывом и разорвало на две половинки. Я – действующий и я – осознающий. Поэтому воспользуюсь советом Сережи и, поскольку псевдоним у меня уже есть, придумаю себе имя. Впрочем, имя у меня тоже есть и даже засвечено – Петруша Гринёв.
Мне – Псевдониму – предстоит рухнуть в запредельную бездну плотских желаний, лезть на рожон, провоцировать окружающих и беззаботно грешить. Ему – Имени – остается только созерцание мира и осознание бытия, наградой чему станет просветление.
Итак, – в путь!


31.
То было Воинство Гласа, Божественной Матери Семерых. Они именуются Сферами, Треугольниками, Кубами, Линиями и Формовщиками; ибо так держится Вечная Нидана – Oi-Ha-Hou.

Псевдоним, проводив взглядом, упорхнувшую девушку, зашел в магазин. Взял коньяка и направился домой.
Псевдоним, несмотря на солидный возраст, внутри оставался Петрушей Гринёвым – всё тем же отроком с юной душой и романтиком. Романтиком, способным любить и прощать. Жизнь в нынешнем, лишённом сантиментов мире, у него не складывалась. Новый мир не воспринимал романтиков и отторгал гринёвых в принципе. Поэтому Псевдоним принялся устраивать судьбу своего протеже. Ничего хорошего из этого не вышло. С Машей, дочкой капитана Миронова, он расстался, вышел в отставку по причине развала предприятия, на котором служил, и, уединившись, жил в небольшом фамильном гнезде. Он стал совершенным отшельником. Из близких существ остались у него только Савельич – осколок старого мира, – да верная подруга кошка, названная в честь Маши – Марусей.
Вообще-то, если оглянуться на начало его пути, жизнь Петруши была скучна, но покойна, пока не случилось с ним Событие в далеком 1974 году. А предшествовало сему событию испытание страшное. Попал он однажды в житейскую передрягу: буря мглою небо кроет… мрак и круговерть, леший по кривой его водит. Страшно стало Петруше, думает, все, пришла погибель моя!
Вдруг странник из мглы образовался. Пошли, говорит, я тебя выведу к теплу и свету. И вывел. Уснул Петруша в тепле. И приснился ему странный сон.
Мать его, старенький Савельич, говорит: “Отец умирает, благословить тебя хочет. Иди к нему”. Петруша подходит к смертному одру, смотрит, а там, вместо отца, Странник лежит, улыбается. Борода черная, старый зипун на нем, и глаза как угли горят, всего Петрушу насквозь буравят. И говорит Странник: “Лезь ко мне за пазуху! Жить будешь здесь…”. Только залез Петруша к нему за пазуху, – открылась перед ним картина мира удивительная. Будто пелена спала с глаз, и … внял он неба содроганье и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход…
Проснулся Петруша смущенный…
После этого сна вся жизнь его стала иной.
На этом камушке и принялся я возводить церковь свою. Петруша – имя тому камушку.

…Стоит Псевдоним на платформе “Беговая”, из горлышка коньяк пьет.
Имя и Псевдоним не уживались вместе. После События герой наш раздвоился. А раздвоенное сознание, скажет вам любой психолог, это путь к безумию. Я и двигался по тому пути. Имя было глубоко спрятано в подвалах души, а на поверхности Псевдоним, защищая Имя, безумствовал и загибался.
Псевдоним шел напролом, наживал врагов, пил, богохульничал, загонял себя в угол!
Имя таилось…
Псевдоним лез вон из кожи, презирал людей, оскорблял женщин!
Имя сокрушалось…
Псевдоним все тайное делал явным, раскрывал многогранность своих пороков, убивал в себе все живое, смеялся над верой, не верил надежде, плевал на любовь!
Имя скорбело…

Псевдоним и в фамильном гнезде устроил сущий ад. Псевдоним был способен только на псевдожизнь. У него один Петруша был настоящий, все остальное – суррогат.
Были вызваны псевдоженщины.
Началось все со звонка “мамочки”. Она год уже названивала мне, предлагая “товар”. Мне же, исследовавшему и описавшему всю их примитивно-колхозную жизнь, стало просто неинтересно их общество. “Мамочка” тогда забеспокоилась:
-Что это ты забыл нас? Пить бросил?
-Бросил, – отвечало Имя.
В этот раз ей повезло, – попала на Псевдоним.
-Пьешь? – обрадовалась она.
-Пю-у-у-у-у… – радовался и я.
-У меня новые девочки – заворковала мама Таня. – Худенькие, как ты любишь, молоденькие. Одна – фотомодель в натуре. Только-только работать начала.
Знал я эти фотомодели. Напуганные вчерашние школьницы.
-А где Аленка?
-Нет Аленки. Замуж вышла.
-Тогда приезжай сама.
Голосок у нее был сучий, возбуждающий – настоящая профессионалка! Сколько раз она заводила меня ****скими модуляциями своего голоса. Я думаю, процветание ее бизнеса напрямую зависело от тех модуляций.
-Я маленькая, толстая и старая, – хихикнула Таня.
-То, что надо.
-Не, мне нельзя. У меня строгий муж.
-Ладно, черт с тобой… пришли мне тогда нашу советскую, настоящую шлюху. У меня ностальгия. Ты меня понимаешь?
-О, кей.
-Найдешь?
-Для тебя все что угодно.

Проститутка была на редкость страшна. На какой помойке они ее подобрали? Приземистая, беззубая… смотрела на меня, плотоядно облизываясь. Сутенер, видя смятение на моем лице, тут же предложил:
-Не нравится, заменим.
-То, что надо.
Выбор я всегда делаю правильный. Псевдобаба для псевдогероя. Я привык к призракам.
И закрутилась безумная карусель! Приход Нового Года остался для меня незамеченным. У меня были дела поважней. На смену беззубой проститутке была выписана проститутка с зубами. В этих зубках она утащила все мои наличные деньги. Обнаружив пропажу, я забеспокоился: праздник закончился на самом интересном месте! Позвонил Тане. Она была настроена по-деловому:
-Я тебе эту сучку сейчас пришлю. Пусть отрабатывает. И деньги тебе привезут.
Сучка приехала с вещами. Как я понял, приличная Танина контора отказалась от ее неприличных услуг. То есть ее элементарно выгнали. Сутенер, передав мне несколько тысяч моих рублей, спросил:
-Всё?
-Еще баксы были.
Сучка округлила честные глазки:
-Ты же мне пятьдесят баксов подарил. Так и сказал: купи себе подарок. Я вот халатик прикупила, колготки…
-Ладно, – сказал я сутенеру, – мы сами разберемся.
Я решил жениться на ней. Очевидно, ее бездомность, вещички, уместившиеся в двух пакетах, и домашний халатик, который я ей “подарил”, произвел на меня должное впечатление. Спьяну я был склонен к сантиментам.
Стали жить. Она в халатике, я – без… руля и ветрил.
Из всего нашего “медового месяца”, который продлился часов шесть, я запомнил только странную манеру выражать свои мысли и то, как она меня называла.
-Ты в меня не плыви, сказочник… – шептала она мне в момент кульминации нашего союза.
Выгоняли жену коллективно, применив как устрашающее средство шоковую терапию.
Моя мать, старенький Савельич, не выдержав всего этого безумия, но сама не в силах повлиять на ситуацию, призвала тяжелую артиллерию: двух соседок – Ксюшу и Таисию.
Обе бой-бабы. Ксюша, правда, учительница, но наша учительница – выгнать, кого хочешь, могла. Таисия, вообще – знойная осетинская женщина – церемониться не любила. Ксюша провела артподготовку, указав деве в халатике ее место в натуре. Таисия, выждав паузу, выстрелила из тяжелого орудия.
-Аллах акбар! – сказала Таисия божественное заклинание, и… “жена” слетела с моей жилплощади.
Я встал было грудью на защиту своего семейного счастья, но силы были неравные. Не только “встать грудью”, но и просто стоять на ногах было мне не под силу… так что я быстро сдался.
Горевал я не долго. Оказалось, наступил уже Новый Год. Началось! – подумал я, – кто это у нас тут время тырит? Я обратился к Всевышнему: “Бог, кончай выпендриваться, все мы делаем общее дело!”.

На следующий день, отдохнув от семейного счастья, я сходил за коньяком, и зашел к Таисии отметить пропавшее время. Прихватил свою книжку, рассчитывая произвести впечатление.
У нее были гости из Осетии – муж и жена. Он – богатырь, она – богатырка, как выяснилось, чемпионка мира по армрестлингу среди женщин. Парочка впечатляла!
Ничего лучше я не смог предложить чемпионке, как побороться на руках. Женщина только улыбнулась, а муж ее (не чемпион) мизинцем, как стальным крючком, поддел мою руку и положил на стол. Я был в восторге!
Женщина, продолжая улыбаться, пожаловалась:
-Не пускают нас американцы на олимпиаду. Наш Союз выходил с инициативой включить в программу олимпийских игр армрестлинг. Заблокировали, – боятся штатники осетин пуще смерти!
Реабилитируя свою плотскую несостоятельность, я вытащил из-за пазухи заготовленный аргумент. Книжку по достоинству оценили. Я предложил тост за нерушимый союз плоти и духа. Закончил я лозунгом:
-Янки, руки прочь от Осетии!
Мужчина, посмотрев на часы, сказал:
-Рано еще.
-Что рано?
-Пить рано.
-А мне в самый раз, – сказал я и выпил.
Надо сказать, богатырь продержался не долго. Я как змей искуситель с райским яблочком в зубах так самозабвенно поглощал свой коньяк, выводя соловьиные трели на различные темы, от национально-спортивных до высокодуховных, что осетин не выдержал. Он налил себе полный стакан водки и, безо всякого тоста, выпил, как простую воду.
Я покинул компанию удовлетворенный, оставляя новых осетинских друзей в приподнятом настроении. Мы тепло попрощались.
Впереди меня ожидал трансцендентный прорыв.

Разделение духа и плоти, Имени и Псевдонима к тому времени достигли пика вершины. На той вершине я закипел.
Все смешалось во времени и пространстве. Имя и Псевдоним накрыло взрывом. Их контуженые тела разметало по полю брани. На пустом месте образовалась некая субстанция. Это бесполое аморфное существо, презрев желание, свободу воли и разум, настойчиво пробивалось в высшие сферы трансцендентного сознания. И преуспело в этом!
Я был чист, абсолютен и божественен, как Заратустра и Будда, Христос и Магомет, вместе взятые. Я был чуток для восприятия любого, самого тонкого импульса Вселенной и, будучи легким и зыбким, как дуновение ветерка, сам проникал во все ее тайные уголки. Я струился по просторам Вселенной, сливаясь с вечной музыкой и обретая вечную родину.
Но тут Армагеддон предстал моему взору. Силы Тьмы обступили меня и начали терзать мой опустошённый до чистоты разум. Мой абсолютный чистый разум подвергся испытанию страшному. Конь Красный обдал меня жаром… конь Вороной лязгал и грохотал доспехами… конь Бледный рыл могилу Младенцу… пророк Захария, песий сын, путался под ногами! Иоанн дрожащей рукой карябал на стенке знак Зверя. Звезда Полынь чернела над головой…
-Прочь с дороги!! Где ты?.. конь БЕЛЫЙ! Конь отмщения, чистоты и ярости.

…Я рожден для Преодоления. Мое жизненное кредо – идти до конца; предназначение – Подвиг. И я его совершил! Силы Тьмы отступили…

Жизнь на мгновение обрела смысл, что бы ошарашить меня своей жестокой правдой.
Пропала Маруся. Я знал, умирать кошки уходят в недоступные места. Надо сказать, месяц назад она уже пряталась. Но кризис миновал, кошка оклемалась и только равнодушно посматривала все эти дни на мои безумные игрища.
Обнаружила ее мать в узкой щели между стеной и креслом. Бедняга дрожала всем телом. Я только успел погладить ее по головке.
Маруся испустила дух у меня на глазах. Апокалипсис состоялся.
14 января 2005 года Марии не стало.
Хорошо, что мозги мои туманил алкоголь. Поэтому прощание с верной подружкой не было безутешным. Всё было обыденно и просто. Я положил её ещё тёплое тело в коробочку, взял лопату и пошёл проводить в последний путь. Ах, лягушонка моя в коробчёнке, ты сбросила шкурку свою и улетела от меня навсегда!
С погодой нам повезло. Январская оттепель дала мне возможность без труда выкопать ямку во дворе дома. Туда я положил останки Маруси и закопал. Все. Никаких эмоций я не испытывал. Я только взял бутылку на помин ее кошачьей души.
Поминая Марусю, я вспомнил весь ее жизненный путь.
Мы сели на кухне с Савельичем, не чокаясь, выпили, и я произнес:
-Упокой душу рабы Божьей Марии! Пусть земля ей будет пухом.
Мать, – говорю, – она же была вроде тебя – боевой настоящей подругой. Козу завалила. Маринкиных кошек на даче чуть не порвала…


32.
Oi-Ha-Hou есть Тьма, Беспредельность, или же Не-Число, Ади-Нидана Свабхават, Беспредельный Круг.

Теперь, когда ее не стало, время пришло рассказать о ней все.
Вывезли мы с Мариной однажды Марусю на дачу. Обычно я оставлял ее в мастерской, в которой жил сам. Корму насыплю, форточку открою, – живи в свое удовольствие, ****уй, сколько влезет с местной шпаной. А тут Маринка чё-то пожалела ее, типа, как же она тут одна бедняжка, а на даче кайф такой!..
Взяли на свою голову.
У Марины на даче – рай! Крайний участок на холме. Единственные соседи – и те внизу. Из окна дома – весь поселок, как на ладони. Дали открываются щемящие. Все цветет, рядом лес, в нем соловьи заливаются. Май, однако…
Две ее собственные кошары, Люля и Ксюша, на солнышке греются. Тоже животинки своеобразные. Люля – барыня с манерами аристократки; Ксюша – простая баба из крестьянок. Люля на имя не откликалась, зовешь, – даже ухом не поведет. К еде была равнодушна. Подойдет к миске, брезгливо обнюхает, лениво поест, потом отвернется, – вся презрение – ногой дрыгнет и пойдет с достоинством. Ксюша радостно и свое в момент съест, и за аристократкой подлижет. А когда Люля рожать изволила, Ксюше было не до радости, – вся извелась в переживаниях и хлопотах. Как опытная акушерка котят приняла, пуповину перегрызла, облизала всех.
Лежат, значит, на солнышке греются. Обе – красавицы. И тут, как черт из табакерки, моя фурия из машины вырвалась и без всяких предисловий на сладкую парочку наехала. Дачницы врассыпную. Однако далеко не убежали. Прихватила Маруся барыню и рвет ее со всей своей бесовской яростью. Ксюша в стороне голосит. Я кинулся разнимать. Вырвал ее, как репей, из Люлиной шкуры. Так она в пылу борьбы всю руку мне в кровь расцарапала.
Удивительно то, что все это произошло на чужой территории. Обычно кошки ее охраняют. Но для моей – безбашенной – закон не писан. Заперли мою подругу на втором этаже. Сутки одна там мяукала. На следующий день нам уезжать, говорю Марине:
-Запирай своих девок, пришло наше время гулять.
Ладно. Собрались за водой на родник идти. Родник – на другом конце поселка. Набрали тары, пошли. Улица прямая, под уклон, почти через весь поселок. Моя подружка, как собачка, рядом у ноги семенит.
-Вот, – говорю, – смотри, какая у нас дисциплина.
Сказал… и меня как током пробило: сейчас что-то будет! И тут вижу, внизу из-за поворота вышла женщина с козой. Я не успел даже вздрогнуть.
Маруся – черной грациозной пантерой – погнала на козу. Я только видел черный стремительный снаряд, как пульсирующий пунктир, прочертил по земле расстояние от меня до козы. Маруся выверенным движением вцепилась жертве в загривок. Зрелище завораживало. Белая-белая коза и черная-черная Маруся. Белая Жизнь и черная Смерть! Жизнь заблеяла и рухнула, копытами кверху, Смерть, сделав свое черное дело, метнулась в кусты.
Все в шоке. Женщина только глазами вращает, коза на всякий случай притворилась мертвой. Маринка в восторге, я в смятении – Маруся пропала. Искали героиню долго, звали, по всему поселку. Так и не нашли. К вечеру вернулась сама, гордая, независимая.

Взял я ее месяцев восьми от роду. Примерно. В год они созревают, а моя еще четыре месяца оставалась девушкой.
Дело было так.
Заехал я к своему старинному приятелю Юре скульптору в мастерскую роман читать. Страдал я тогда распространенной “болезнью” невостребованных авторов – читать свои тексты. Я был убежден, что равнодушным они никого оставить не могли. Так что от “болезни” той страдал не только я. Вернее так, когда меня слушали, я-то как раз не страдал, наоборот, был на вершине блаженства.
Я только сейчас испытал на себе весь ужас подобных “чтений”. Недавно один невостребованный автор читала мне свое творчество. Я сидел, тупо уставившись на счастливую обладательницу текста как источника блаженнейших в жизни мгновений!.. и думал: “Господи! Каким же терпением обладали мои друзья, часами выдерживая те пытки”. Сам я продержался минут десять.
Взял я тогда две бутылки водки. Без водки, какая литература?
Роман был прочитан, водка выпита, и тут… черное существо с глазами-блюдцами на пол-лица (морды) к нам приближается.
-Это что за чудо? – спрашиваю у приятеля.
-Ты понимаешь, сама запрыгнула. Неделю уже живет, не уходит. Я ее подкармливаю, вот и живет…
Дело в том, что мастерская у скульптора – полный подвал. И если у меня окна на уровне асфальта (цокольный этаж называется), то у него всё помещение зарыто в землю по самый потолок. Окна, однако, есть, – для них сделаны приямки, закрытые решетками. В общем, толи из кошачьего любопытства, толи, спасаясь от ноябрьской стужи, девушка забралась к нему, а выбираться, похоже, не захотела.
-Отдай ее мне. Меня крысы замучили… наглые, ночами спать не дают. Вдвоем не так страшно будет.
-Да забирай.
Взял я ее на руки… и все! С тех пор и началась большая любовь наша.
Так и доехали в обнимку.

Стали жить душа в душу.
Крысы больше не наглели, однако шуршали где-то рядом. Маруся только удивлённо прислушивалась, типа, кто бы это мог быть?.. и квакала. Голосишко у Маруси был тихий, печальный, идущий из глубины ее сердца, но какой-то при этом квакающий.
Вообще, она была очень красивой кошкой. Ей бы в рекламе сниматься. Сядет – само совершенство! – египетское изваяние. При этом удивление и мировую скорбь излучали ее распахнутые настежь окна-глаза. Маруся, как и все ее соплеменницы, хранила тайну.
Однажды крысы сожрали ее обед. Лежу как-то, новости по телевизору смотрю. Слышу, на кухне Маруся хозяйничает, – миску по полу возит. Думаю, как же проголодалась девушка. Голову повернул, а девушка – вот она, тута! – телевизор смотрит.
-Маруся, – кричу я ей, – ё-моё! Секьюритти хренова, тебя зачем наняли?.. телевизор смотреть? В ответ только: “Ква-у…”, и мировая скорбь в глазах.
Однако крысы народ хитрый и осторожный. Без надобности не высовывались. Создали параллельный мир, то есть никого вроде не видно, но ощущается.
Справедливости ради, надо заметить, пару раз я слышал ночами крысиный писк и Марусины победные возгласы, и топот преследования. Однако заканчивалось все миром: ни крови, ни жертв я не видел.

Дважды Маруся рожала. В первый раз ночью. Забралась ко мне, спящему, под одеяло. Я только ощущаю сквозь сон равномерные толчки в бок. Проснулся, одеяло откинул, – Маруся рожает. Дела, блин…
Родила пятерых. Все – разные: и черный, и рыжий, и пятнистые, и в полосочку. Хорошо погуляла девушка. Четверых котят пришлось утопить. А одного, в полосочку, самого глазастого – оставил. Назвал Севой. Дети нам с Марусей были не нужны, однако я знал, что у роженицы вырабатывается молоко, и если его не отсасывать, кошка будет болеть. Вот так вот все – прозаично. Расстались мы с ним еще прозаичней. Через месяц повез Севу на Птичий рынок сдавать и после многочасового навязывания его “в хорошие руки” еле-еле удалось пристроить к продавцу котят, подарив тому в знак признательности пачку “Мальборо”.
Со вторым пометом котят история случилась уже не прозаичная, а по человеческим меркам – просто кощунственная. На вторых родах я не присутствовал. Где-то меня носило тогда. И, очевидно в знак протеста, всех котят Маруся загрызла. Больше мы не рожали.
Вскоре в нашей семье случилась беда. У отца обнаружили рак легких. Мать попросила меня переехать в квартиру. В мае 1994 года мы с Марусей переселились. Так что весь остаток своей взрослой жизни Маруся провела в четырех стенах. Никуда я ее больше не вывозил. Чтобы ей спокойней жилось и не мечталось о женихах, подкармливал “контрсексом”.
Жила она, впрочем, как у Христа за пазухой. Спала со мной и умерла у меня на руках.


33.
Божественные Летописцы – порождение Слова, Гласа и Духа – запечатлевают на невидимых скрижалях Астрального Света Великую Галерею картин Вечности.

Я тут на днях книгу купил: Конфуций. «Уроки мудрости».
Открываю: “Кто утром слышит о Пути, тот может вечером и умереть покойно”. Браво! Впрочем, ничего другого я и не ожидал. Все мудрецы мира призывали расслышать свой путь и идти по нему. Это означало то, что каждое мгновение моего существования должно быть подчинено целостности бытия. Я только часть единого тела Вселенной. И если путь твой созвучен ее музыке и сам ты двигаешься вглубь ее просторов, то ты избрал верный путь.
Листаю дальше: “…Когда под Небесами следуют Пути, будь на виду, а нет Пути, – скрывайся”. Брависсимо! И тут я угадал. Вся моя жизнь – попытка быть на виду. Мне нечего скрывать ни перед людьми, ни перед Небесами. Свой путь я услышал на заре своей зрелости и шел по нему, не таясь, поэтому, когда придет срок, я на закате смогу и умереть покойно.
Но то, что случилось со мною тогда, это попытка столкнуть меня с истинного пути. Я ведь чуть не поддался соблазну! Ко мне, как к святому Павлу, явилось озарение – божественный глюк. И если основатель христианства, страдающий “жалом во плоти”, а попросту говоря – эпилепсией, поддался соблазну и выдал видение за реальность, то я удержался. Его примитивный разум, который страдать не может, впал в эйфорию и воспринял глюк за откровение Божье. Однако он был так настойчив и так убедителен в том заблуждении (все эпилептики страдают комплексом цезаря – “теперь я могу все!”), а народ, его услышавший, так жаждал тех заблуждений, что случилось то, что должно случиться: два тысячелетия человечество культивировало тот глюк, возведя его в абсолютную истину.
Моя же эпилепсия особая. И путь мой иной. Путь – страдающего разума. А страдающий разум не так просто ввести в заблуждение, поэтому номер у них не прошел – я в самый последний момент не поддался соблазну!
Но все по порядку. Попытаюсь описать все предельно скрупулезно, потому что знаю – мировой опыт вопиет с каждой страницы истории, – любая неточность в столь судьбоносном явлении может увести человечество вбок от Пути, а то и развернуть его вспять!
Итак, слушайте мой дотошный рассказ.

На следующий день мать вызвала врача.
Врач был уже нам знаком. Пару раз мы его вызывали. Двухметровый молодой шкаф с крепкими ручищами. Этими ручищами он мне вколол двойную дозу какого-то препарата. Того, от которого спишь потом сутки. Он так и сказал: “А не вколоть ли нам двойную дозу! Спать будешь, как младенец…”
Я же проснулся к вечеру от нестерпимой жажды. И сразу заподозрил неладное. Первое, что мне бросилось в глаза – разбитая дверца книжного шкафа. Часть стекла осыпалась на пол, а часть – загнутыми сабельками угрожающе торчала из створок. Ужасно хотелось пить. Пытаюсь подняться – и не могу! Тело отказывается мне служить.
-Мать, – кричу – пить дай!
А она тут рядом стоит тихая, сосредоточенная, что-то делает. Пригляделся – она стенку красит.
-Что ты делаешь?
-Не видишь, стенку крашу.
-Зачем?
-Я решила квартиру врачу сдать. Он здесь клинику организует. Лечить тебя будем! – возвысила она голос. – Всю душу мне измота-а-ал, ирод окаянный!
-Пить дай!
Молчание…
-Пить дай! Умираю от жажды…
Чувствую, что-то неладное творится в нашем гнезде. И тогда страшная догадка осенила меня: ее заставляют работать! Черт, пока я тут лежу, как мумия, не способный к действию, над ней уже поработала шайка мошенников, пытающихся завладеть нашей квартирой. Она всегда была слишком доверчива.
И тут я вижу врача. Этот двухметровый детина с ручищами-оглоблями забрался на книжный шкаф и, свернувшись калачиком, претворился неодушевленным предметом. То есть на шкафу – чемодан. Чемодан, как чемодан, только с глазками… А? Как вам такое понравится? Каков наглец! Но я его быстро вычислил, думаю, ладно… будет у меня хотя бы один козырь в их криминальной игре. Он-то, глупец, не знает, что я его вижу.
А мать уже красить перестала и занялась другой работой: монтажом медицинского оборудования. Так, очевидно, они хотели его представить. На самом деле это была сложнейшая система никелированных трубочек, назначение которых, мне так и не удалось разгадать.
И тогда появилась ОНА – голубая аура – яркая представительница детей Индиго.
Я онемел и впал божественный трепет. Какова! Так вот вы какие, дети будущего!..
-Ты пришла ко мне, о, божественная… – выдохнул я, пораженный зрелищем.
Божество, как и должно, хранило молчание.
А я трепетал. Я поражен был сиянием ее запредельной красоты и величия. Я говорил с ней, просил милости, ждал от нее благословения, но…
Но тут я заметил подвох! Голубая аура, хоть и светилась небесной голубизной, но была всего лишь искусным макияжем. Божество-то – ряженая! – дошло до меня. Девица, очевидно, сообщница врача-вредителя, прятавшегося до времени на шкафу, вымазала себе все лицо голубой краской. Цвет индиго так и светился на ее наглой роже!
Ха-ха-ха! – подумал я. – Они что, меня тут за дурака держат? Неужели я – художник, а по совместительству инженер человеческих душ – не смогу отличить подлинник от подделки? Ха-ха-ха!
Однако радоваться было рано. Жажда одолевала меня, но все усилия подняться заканчивались ничем. И тогда с отчаяния я сделал непоправимую ошибку: я расколол их!
-Ты что же думаешь, чёртова кукла, если ты рожу намазала, то я и уверую в тебя? Как бы не так! Я раскусил и тебя, и твоего глупого подельника, прячущегося на шкафу! Вон он, дурилка картонная, смотрит исподтишка… Слазь, сатанинское отродье! Я раскрыл ваши черные замыслы!
И они тут же исчезли.
Тогда я сделал невероятное усилие над собой. Я поднялся, но меня качнуло и, если бы не стул, стоящий рядом, я бы рухнул на пол. Я же рухнул на стул… и, оседлав его, как коня, поскакал на кухню на водопой.
Выпив залпом графин воды, я как бы очнулся и… ясно увидел безвыходность своего положения. В доме орудует шайка! – дошло до меня. – Нужно срочно бежать… но как? Дверь наверняка охраняется. И тут меня осенило: надо выбраться через окно и позвонить в милицию. Я кинулся в комнату исполнять задуманное и распахнул окно. Внизу – твердь земная. И слышу тогда вкрадчивый голос: “Бросься вниз! И Ангелы Господни на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоей…”. “Обязательно преткнусь”, – подумал я и сказал:
-Отойди от меня, сатана! – и он, посрамленный, исчез.
А дальше…
Меня как током пробила страшная догадка: “Эти коварные духи, состоящие на службе у Сатаны, непременно совершат какое-нибудь злодейство! И я кинулся в комнату к матери. Там меня ожидало страшное открытие! Под халатом, лежащем на кровати, я никого не обнаружил. Мать исчезла. Они убили и похитили ее!!
Я в смятении выбежал из ее комнаты. Духи где-то скрывались. Воспаленный мозг подсказал мне: следующей жертвой должен стать я! Тогда, обезумев от страха, я принялся возводить баррикаду. Я решил отсечь их от выхода, и дверь в столовую, где, по моему мнению, они и скрылись, была подпёрта опрокинутым шкафом. Теперь убийцам не уйти от возмездия!
Я кинулся вон из квартиры, и в нетерпении принялся звонить в двери сразу обеим подружкам: Таисии и Ксюше. Нигде мне не открыли. На мое сообщение об убийстве матери никто не среагировал. Через первую дверь мне сказали, что Таисии нет, вторая дверь голосом Ксюшиного мужа посоветовала идти спать.
Ничего себе – спать! В доме орудует шайка, а они – спать… Тут вижу, странный субъект поднимается снизу. Я – к нему.
-Уважаемый, у меня маму убили. Разрешите позвонить от вас, вызвать милицию. Убийцы еще здесь, я вход заблокировал…
-Так ты и есть – убивец! – сказал субъект и исчез.
-Ах, как вы ошибаетесь! – сказал я в пустоту и выбежал из подъезда. Телефон-автомат был рядом. Я набрал 02.
-Убийство! – сказал я в трубку. – Срочно пришлите милиционера. В доме орудует шайка!
-А вы уверены? – спросила трубка. – Может вам лучше лечь отдохнуть.
-И вы туда же! – крикнул я. – У меня маму убили. И я вас об этом предупредил!
-Адрес.
Я продиктовал адрес и с сознанием выполненного долга вернулся домой.
Когда я поднялся в квартиру, меня несказанно удивило расположение шкафа, лежащего на боку у дверей в столовую. Я поднял его и установил на место. Потом меня удивили люди в белых халатах, позвонившие в дверь. (Как потом выяснилось, их вызвала Таисия).
-Скорую вызывали?
Я проводил их к матери и лег спать.
Больше меня ничто не удивляло. Я уснул, как младенец. С милицией разбиралась матушка, чудесным образом восставшая из мертвых. Милиционеры, рассказала она потом, вели себя предупредительно, что, согласитесь, само по себе – чудо из чудес.
Сколько же чудес произошло всего за пару часов на отдельно взятой жилплощади! Сколько тайн хранит в себе ее трансцендентная аура. Запредельный мир смещенного пространства и времени явил целый букет сакральных явлений. Тут и явление Божества, и посрамление Сатаны, и восстание из мертвых, и вежливость предупредительных ментов.
Так, на божественной ноте проникновения в тайны сакральных знаний, я и закончил свой праздник.

Теперь требуется трезво проанализировать ситуацию. Что мы имеем? Если откинуть мой беззастенчивый треп, то налицо наглядные признаки сумасшествия.
Но, во-первых, ничего бы лучше не откидывать. Этот беззастенчивый треп – суть творчество. А с творчеством бороться – себе дороже. Другого ничего не умеем-с. Во-вторых, – признаки сумасшествия. Да, не буду лукавить, поначалу они меня испугали. Позвонил даже Калигуле, как самому сведущему в этих делах товарищу, рассказал всё как на духу.
-Э, – сказал Калигула, – фигня все это.
-У меня такого еще никогда не было.
-Старичок, всё когда-то бывает впервые. Меня глюки уж лет десять как терроризируют. Я в них тапками кидаю. Боюсь жутко, но кидаю. А что делать? Не то точно тебе на голову сядут.
Как сказал он, что на голову сядут, так и вспомнился еще один рассказ, другого моего товарища – Володи Шавырина. Тоже художник с трансцендентными познаниями. Знаменит уже тем, что поддался однажды на вкрадчивый голос Сатаны и вылетел с 7 (седьмого!) этажа, проверяя, преткнется он о камень или нет. Не преткнулся. Ангелы Господни вынесли его на руках и мягко уложили на снег. Невероятно, но он даже не сломал себе ничего! Поднялся с земли, дал в морду случайному прохожему (представляю ужас прохожего: слетает с небес Вова и бьет его по морде) и победоносно въехал на лифте на седьмое небо. Родная тетка, наблюдавшая “вылет” Володи – упала в обморок при виде “воскресшего” племянника.
С тех пор и уверовал он в чудо Вознесения.
Однако Вова тапками в духов не кидался. Вот и сели ему на голову однажды.
А рассказ его звучит так: Лежу как-то после многодневной пьянки. Не сплю, не бодрствую. Состояние жуткое. Все раздражает. Слышу, жена на кухне посудой гремит. Откуда, думаю, она взялась? Потом открывается и хлопает входная дверь. По голосам узнаю друзей – Члява и Жаворонков пришли. Я хотел было подняться навстречу, но тут слышу, как Члява говорит: «Давай жену его трахнем». «Где?». «В комнате, на диване». «Так там же этот лежит». «Ну и что! Прямо на нем».
И трахнули! – закончил Вова свой печальный рассказ. – Прямо на мне. Вдвоем.

Все эти рассказы и про тапки, и про вероломство друзей успокоили меня. Отчасти. Но с другой стороны… – так хотелось увидеть в Голубой девушке некое предопределение. Тогда бы я смог, если не создать новую религию о божественной ауре, нисходящей к отверженным художникам, то запустить хотя бы в мир легенду на ту же тему. Я думаю, она бы прижилась в нашем, лишенном идеалов, времени.
Однако моя бескомпромиссность и убежденность в том, что только подлинные явления являются истинной красотой, не дали мне сделать этот соблазнительный шаг.
Ладно. Праздник закончился без жертв… и на том спасибо.


34.
Первозданные Семь, изначальные Семь Дыханий Дракона Мудрости, в свою очередь, порождают своим Священным Кружно-Спиральным Дыханием Огневой Вихрь.

Праздник закончился, однако не закончились мои сомнения.
Я вывалился из Христовой пазухи, но сама пазуха продолжала меня волновать. Почему так случилось, что вера в Бога обязательно сопряжена с религией, – думал я, – какая тут связь? Оказывается связь тут прямая. Религия в истинном значении – это воссоединение с источником бытия, прикосновение к первооснове, корням, без которых невозможна полноценная жизнь.
Нынешняя религия нечто иное – это помойка, куда люди тащат весь “хлам” своего несовершенства. Сегодня же эта помойка востребована как никогда, – несовершенства наши тотальны. Слуги божьи подсуетились, перехватив эстафету у слуг народа. Из всех щелей потекла сладкая патока “слова божьего”. Господи, неужели они думают, что такие проповеди способны обратить кого-нибудь к истинной вере? Неужели такая «агитка» способна достучаться в наши сердца? Неужели они сами в это верят?
Вот послушайте их лукавые речи.
Словесное ристалище началось с того, что физик Гинзбург (я его уже поминал) публично высказался: “Человек умирает – и все”. Православные священники зароптали… и понеслось!
Раб божий профессор Дунаев комментирует: “То есть: человек просто кусок дерьма, случайно появившийся в мире, неизвестно для чего живущий и бесцельно исчезающий. Так глаголет наука. Беда, коль пироги начнет печи сапожник!”.
Но далее… духовника, что называется, прорвало, он впал в эйфорию и стал проповедовать, то есть взгляд слуг божьих стал выдавать за общепринятую позицию: “На чем основана эта ограниченность научного типа мышления? Вспомним общеизвестное. Человек совершает свое бытие в неслиянном трисоставном единстве тела, души и духа. Естественные науки при этом познают и “обслуживают” уровень тела… Уровень душевный постигается средствами эстетическими, этическими, эмоциональными… Уровень духовный доступен познанию верой. И ничем иным. “Верою познаем, что веки устроены словом Божьим, так что из невидимого произошло видимое” – писал апостол Павел”. (Отточия мои).
Гинзбург посрамлен. Каждому свое: ученый пусть занимается наукой, художник эстетикой и душой, а им, духовникам, уж будьте любезны, оставьте веру. То есть разговор идет о распределении ролей: вы сапоги точите, а уж с пирогами мы как-нибудь сами разберемся. Однако сразу вопрос. Почему же свое бытие (Вспомним общеизвестное) мы совершаем в неслиянном трисоставном единстве тела, души и духа? Для меня лично общеизвестно другое: невозможность “разъятия” духа и плоти. Одухотворенная плоть, по-моему, и есть высшая ценность. У них же получается неслиянное единство. Если оно единство, то почему – неслиянное? Впрочем, у слуг божьих – логику искать не следует. Думать здесь запрещено. Их птичий язык щебечет на уровне святого духа.
Однако лукавые высказывания продолжались: “Религия вовсе не против науки, но против научной идеологии…”. Ой, ли? Это сейчас, когда вашу богадельню отделили от государства, вы стали “белыми и пушистыми”, а в Средние века разговор короткий – на костер! Впрочем, и сейчас вы отличаетесь на редкость варварскими высказываниями, от которых тянет средневековьем. Архимандрит Сергий (Стуров): “И священнослужители, и верующие предупреждали телевидение, что показывать фильм “Последнее искушение Христа” нельзя, что Бог поругаем не бывает. Увы, нашему голосу никто не внял, и мы видим, как после показа фильма на Россию обрушились страшные катастрофы на шахте под Новокузнецком, в Иркутске, в Нарьян-Мар”.
Ваш бог – мстительный злобный старикан. К тому же впал в маразм, – всё путает. Вместо того, что бы покарать Скорсезе или, на худой конец, руководство НТВ, он убивает несчастных шахтеров и безвинных пассажиров самолета. Впрочем, ваш бог только так и поступал в святом писании: как восскорбит и раскается, так очередной нам, пожалуйста, Потоп.
А вот еще одна потрясающая цитата выдающегося мыслителя И. В. Киреевского: “Вся цепь основных начал естественного разума, могущих служить исходными точками для всевозможных систем мышления, является ниже разума верующего… Находясь на этой высшей степени мышления, православно верующий легко и безвредно может понять все системы мышления, исходящие из низших степеней разума, и видеть их ограниченность… Но для мышления, находящегося на низшей степени, высшая непонятна и представляется неразумием. Таков закон человеческого ума вообще”. (Отточия мои)
Мысль понятна? Высшая степень мышления – у православно верующих. Всё. Таков закон человеческого ума вообще. Точка. Разговор окончен. Они еще могут понять нашу низшую расу, мы их – никогда. “Каждому – своё!” – эта цитата из Ницше, взятая в своё время на вооружение Геббельсом, как нельзя лучше иллюстрирует высказывание “выдающегося мыслителя”. Скажите, люди первого сорта, а строение черепа у вас, как у обычных людей или отличается?
Посрамление недочеловека Гинзбурга заканчивается отповедью: “Наука бессильна перед чудом”. Ибо, что есть чудо? Не нарушение земных законов, будто бы незыблемых, как кажется невнимательным умам. Законы эти, которыми и занимается наука, суть лишь свойства падшего мира. Законы же подлинные, естественные – пребывают в Горнем и порою проявляют себя в мире дольнем: по действию Благодати. В Горнем мире нет болезни, – и на земле совершается исцеление безнадежно больных. Там нет смерти, – и здесь человек может быть воскрешен. Чудо есть обнаружение законов Горнего мира в мире дольнем, когда вечность, пусть ненадолго, прерывает течение времени.
Возражение и предугадывать нечего – оно на виду и повторяется постоянно: все это чушь, Горнего мира нет, духовное есть выдумка. “Нет никакой души”, как утверждает академик Гинзбург”.
С академиком всё предельно ясно. Его низшая степень мышления доказана и нет ему пути в Горний мир. Его научный разум бессилен познать чудо преображения. Относительно наших возражений, которые и предугадывать нечего, мол, все это чушь, Горнего мира нет, духовное есть выдумка – я как раз спорить не стану: в мире много чудес. Более того, самое большое чудо – жизнь на планете Земля, согретой Светилом и окруженной пустыней мироздания. Здесь, как справедливо заметил апостол Павел, из невидимого произошло видимое. А музыка звезд? Это ль не чудо?
Но есть иное чудо. Чудо Художника. Свет и преображение Господне осеняет творца. Вы прочитайте “Пророк” Пушкина. В нём есть всё: и духовная жажда присутствует, и горний ангелов полет, и Бога глас… Это ли не чудо?
Так что же вы, слуги божьи, пророка не услышали? Или не захотели услышать? Пророков нет в отечестве своем?
Да нет, услышали вы его, так хорошо услышали, что… прокляли! Настолько он вам показался страшен, порочен и опасен, что когда умирающий Гоголь, измученный сомнениями, пришел в вашу обитель милости, вы ему поставили условия: или – или. Или ты отрекаешься от исчадья ада Пушкина, и мы тебя благословляем, или… геенна огненная и мрак! Вы не проявили не только милосердия к умирающему творцу, но и нарушили Христовы заповеди: любить и прощать. Видно действие Благодати еще тогда не снизошло на вас.
Как же у вас все хитро устроено. Оптина пустынь, где и просил приюта умирающий Гоголь, была основана разбойником Оптием. Усердными молитвами душегуб, совершивший смертный грех, снискал ваше расположение и был объявлен святым. При этом наше всё – Пушкин, проклинается и почти всё – Толстой отлучается от церкви. Почему?!
Ну, почему вы все умудряетесь перевернуть с ног на голову? Черное назвать белым. Черные монахи у вас – слуги божьи, монашки, отказавшиеся от радости материнства – невесты Христовы, а светлый, мудрый поэт – исчадие ада. Ваши благие намеренья, не подкрепленные реальным милосердием – способны привести только в ад.
Дальше слышится отповедь всем развращенным умам. Вот что говорил Хомяков: “Грубый и ограниченный разум, ослепленный порочностью развращенной воли, не видит и не может видеть Бога. Он Богу внешен, как зло, которому он рабствует. Его веренье есть не более как логическое мнение и никогда не может стать верою, хотя нередко и присваивает себе ее название. Веренье превращается в веру и становится внутренним движением к Самому Богу только через святость, по благодати животворящего Духа, источника святости”.
До чего же сладкоголосо поет. Слушал бы и слушал сию музыку… и отлетал бы в иные миры! Только грубый и ограниченный разум, ослепленный порочностью развращенной воли, задает сам себе вопросы: как же случилось, что благодать святых отцов спровоцировала столь гнусные безобразия на земле? Как так случилось, что ваши благие идеи приводят только в ад? Как ваша святость сообразуется с тем беззаконием, что творила церковь на протяжении многих веков? Папа Римский попросил прощения у народа за безобразия, творимые в Средние века; наши православные отцы, обладающие высшей степенью мышления, даже не почесались. Быть может, слова Богочеловека “Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает” вы восприняли буквально и принялись воплощать их, огнем и мечом насаждая новую веру?
Вот послушайте еще одного православного: “С точки зрения христиан, история Израиля имеет цель. Это тяжкий, но необходимый путь, который однажды должен кончиться. И то, что будет обретено в конце пути, будет дано не только Израилю и не ради лишь Израиля. Через Израиль оно будет дано для всех и ради всех. Значит – Израиль убивает язычников не только ради благополучия своих детей, но и ради спасения потомков тех, кто сейчас противостоит ему и его миссии”.
Это – теледива диакон Кураев из новых продвинутых священников. Однако каким мракобесием тянет от его высказываний. Убивать язычников было, оказывается, необходимо ради спасения потомков. А я-то, глупец, думал, что цель, оправдывающая средства – только иудейский постулат. Оказывается, православные священники также не против убийства язычников, лишь бы это было для блага всего человечества. Не в эти ли “райские кущи” зазывали нас коммунисты, которым было плевать, сколько народу погибнет, лишь бы цель была достигнута? Мерси, как говорится, от всех потомков…
Вот тут мой Егорка-дурак опять не сдержался и выкрикнул: «Дьяк Кураев! ты меня слышишь? И ты архимандрит Сергий балабол Стуров, и вы все – святые отцы, источающие благодать! Ох, подвесят вас за язык в еврейском аду, за все ваши богомерзкие высказывания! Это я вам как язычник обещаю».

Все абсолютное – есть тупик. Канонизированная святость – явление застывшее. Горний мир – это дар божий, присущий человеку вообще. Вы же взяли право выписывать индульгенции своим избранникам. Усердно молящийся, кающийся разбойник – приобщается к вашей касте; свободно мыслящий, но сомневающийся поэт – проклинается.
Горний и дольний миры взаимосвязаны, и движение от низких инстинктов к Духу – есть постоянная работа души и разума. Когда же из таинства проникновения в Горний мир сделано публичное шоу, происходящее по расписанию ряжеными шоуменами, то такое приобщение к Духу отражается в живой жизни всевозможными вывихами. Вера – явление глубоко интимное. А когда собираются толпы на площадях или в церквях и слушают проповедника, что есть истинно, что нет, – это уже иное явление. Доходило до того, что в метро на рекламных щитах писалось: “Библия – истинна; Иисус Христос – Бог”. Этакий бесхитростный пиар чудес Господних. Потом сняли, не видя в том коммерческой отдачи. Повесили другую, коммерческую: “Кольца с молитвой. Красота, спасающая мир!”. Хотелось бы спросить у церковников, – такую весть вам посылает Господь?
Когда интимные догадки, таинство проникновения в Горний мир, которое осеняет однажды как высший смысл, становится ежедневной обязанностью (при этом для достижения цели – все средства хороши), то происходит уничтожения самого Таинства! И зачастую, как от наркотика, превращается в явление массового безумия.
Господи, как же очистить воздух Храма от вашего сладкоголосого пения?


35.
Огневой вихрь делает его Вестником своей Воли. Мудрость становится Истиной. Истина есть Конь, Мысль – Всадник. Подобно молнии он пронизывает Космос и создаёт подлинный Мир.

“Этот человек высок ростом, важен и имеет наружность, полную достоинства. Он внушает взирающим на него в одно и то же время страх и любовь. Волосы у него на голове гладкие, темноватого цвета, падают с плеч прядями и разделены пробором посреди, по обычаю назареев. Лоб у него открытый и гладкий, на лице нет пятен и морщин, цвет лица слегка красноватый. Борода рыжая и густая, не длинная, но развевающаяся. Глаза голубые, но необыкновенно блестящие… Это прекраснейший из земнородных”. (Из донесения проконсула Иудеи Публия Лентула римскому сенату).
Вполне реальный, земнородный полубог, внушающий страх и любовь. Голубоглазый, крупный, полный достоинства еврей с рыжей, развевающейся бородой. Человек-тайна…
Тайна была во всем. Кто он? Откуда взялся, этот загадочный странник?
Он смущал народ и провоцировал власть имущих…
Как посмел этот ничтожный бродяга въехать в Иерусалим на осле, показав тем самым, что Он Тот Который?..
Как посмел он ворваться в святая святых – Синагогу в канун Пасхи и устроить порку торговцам и менялам?
Как посмел этот богохульник нарушить веками соблюдаемый Закон?
Как посмел этот лжепророк объявить себя Сыном Божьим?

Да как же там было на самом деле??
Что Сын Божий дал нам? Что он сказал нового?
Он говорил о любви, прощении, Боге-Отце, добре и зле…
Да, непротивление злу – величайший постулат, с которого и началась человеческая эпоха. Но непротивление злу – это не примитивное понимание высказывания “когда бьют по правой щеке – подставь левую”. Назарянин образно говорил о непротивлении злу – насилием. То есть противьтесь злу, но не его методами. Не уподобляйтесь злу, не принимайте его условий – покиньте его территорию. Тогда зло, лишенное места в ваших душах, сожрёт само себя. Путь прощения и любви – путь созидания; путь мести: “око за око” – тупиковый путь.
Но об этом Пути говорили и Конфуций, и стоики, и многие мудрецы мира во все времена. Принц Сиддхартха Гаутама, ставший Буддой, основал свое учение за 500 лет до Р. Х., в котором проповедуется главный закон человеческой жизни: “Из добра должно произойти добро, а от зла – только зло”. И “пробудила” его медитация (мета – любовь), то есть уход в мир любви, однако сыном Божьим его никто не называл. Будда говорил: “Никогда не льсти своему благодетелю”, а перед смертью сказал ученикам: “Надейтесь только на себя”. Христиане же не просто льстили, но превратились в смиренных рабов божьих, умеющих только славословить главного Благодетеля и уповать на его милость.
А идея единого Бога была известна задолго до появления иудейского племени, казнившего “сына божьего” за богохульство. В египетской Книге Мертвых, найденной в гробницах фараонов, живших 2600 лет до Р. Х., обнаружены следующие строки: “Ты един еси, Господи, от начала времен, Наследник бессмертия, Несотворенный, Саморождённый; Ты создал Землю и сотворил людей”.
Языческая Греция достигла совершенства в создании человека-бога. Боги у них – человеки, а человек красив, как бог. Посмотрите греческую скульптуру, почитайте поэзию, философию – это высочайшее достижение человеческого гения!
Иудейские и раннехристианские авторы питались эллинской поэзией, философией, они позаимствовали всё, что они знали, из халдейских рекордов, получивших свои знания от браминов, но… их рабская душа не смогла усвоить главного, – человек свободен и величественен, как бог! Свободную мысль, красоту и величие человека они придавили страхом Господним.
Первые книги Ветхого Завета появляются уже после того, как шумерские мифы сложились и были занесены на глиняные таблички. И легенда о сотворении Мира родилась и существовала у многих народов. Сказания о Моисее были взяты евреями из аллегории о царе Саргоне во время пребывания в Вавилоне, и применено Ездрою к иудейскому Закону.
Ощущение “единого Бога”, познание мира иного, а так же идеи добра, милосердия волновали умы людей многих цивилизаций задолго до появления Книги книг. Библия, как Ветхий завет, так и Евангелие – это попытка объединить Мудрость древних цивилизаций, которую обильно приправили ханжеством и нетерпимостью новых “мудрецов”. Событие Рождества Христова послужило знаком для сооружения оплота против религий прошлого. Цель очевидна: духовную историю человечества породил Израиль. Средства достижения: фанатизм и невежество ранних христиан приобрело своих приверженцев на конце меча, утопая в море крови человеческих жертв.
“Узкие Врата”, ведущие в “Жизнь Вечную” или к новому духовному возрождению, о которых говорит Иисус в Евангелие от Матфея, стали Вратами в Новую Эру. Но на них были выбиты зловещие слова: “КАРМА ИЗРАИЛЯ”. Е. Блаватская.
Иудеи стянули одеяло на себя. И не только стянули, но извратили идею милосердия. Да и присуща ли им вообще идея милосердия? Вот как характеризует Тацит это племя: “Они (иудеи) ни с кем не делят ни пищу, ни ложе, избегают чужих женщин, хотя до крайности преданы разврату и в общении друг с другом позволяют себе решительно все; они и обрезание ввели, чтобы отличать своих от всех прочих” (История V. 5).
Иудеи и Бога ни с кем не захотели делить. Они сами избрали себя и Бог у них для себя и присвоили себе право на истину.

Выходит, что нет никакого единого Бога.
Богов столько, сколько “истин” вы пытаетесь утвердить на земле. Есть многоликий бог язычников, есть мстительный бог Ветхого завета, есть новый христианский бог любви (бог-провокатор), от которого потекли “кровавые реки” и раздулись “мировые пожары”. Но есть и расистский бог иудеев, и человеконенавистнический бог нацистов, и кровавый бог ваххабитов; есть много иных богов…
“Грехи Ислама так же мало имеют значения, как и пыль Христианства. В день Воскресения Магометане и Христиане увидят всю тщету своих религиозных доктрин. Люди сражаются за религию на Земле; на Небе они увидят, что существует лишь одна единственная религия – почитание Божественного ДУХА”. Макс Мюллер.
Когда же вы успокоитесь? Когда же Бог перестанет быть разменной монетой в ваших страшных играх? Когда же, наконец, он поселится в наших душах и станет Богом молчания и созидания? Тогда, быть может, по вере будут и дела наши?

Так что же нам дал Спаситель человечества?
Чудо Вознесения? Царство Божье? Геенну Огненную?
О, нет! Он подарил нам свободу духа, презрев самую ничтожную из религий – иудаизм.
Неужели вы не понимаете, что чудо не в том, что он был пришелец с таинственной миссией, но чудо в том, что он был реальной, земнородной, сомневающейся личностью, с реальной кровью и потом. В этом и есть подлинное величие, и это придает его подвигу реальный смысл! То, что он прекраснейший из земнородных, то есть с той же конституцией, но более совершенной, (которая дает человечеству шанс достичь его совершенств и стать по его подобию богами), – вы не рассматриваете даже как версию. Тогда как посланник Божий, нарушивший все мыслимые законы жизни и смерти и являет миру ирреальные, потусторонние знания, не дающие человеку ничего, кроме слепой веры – вас полностью устраивает.
Жизнь – не театр, Бог – не режиссер, Вера – не сказка о загробной жизни.
Мне нужен подлинный, земнородный Назарянин, вам таинственный пришелец – Богочеловек Христос. Каждому – свое.
Со сказкой жить проще. Явился некий Посланник с миссией, взял на себя грех всего человечества и… что? Повел стадо бездумных овец в Царство Божье? Причем, не тех, кто задает вопросы и пытается разгадать тайну своего существования и найти принципы сосуществования различных людей на земле, но лишь тех, кто слепо уверовал и покаялся в грехе, который навязала ему церковь. Первородный грех Адама уже уровнял всех и поставил на колени. Перед Богом мы виноваты лишь тем, что просто живем на земле.
А тут и вы, слуги божьи, не дремали, – загнали свободную мысль в канон, выстроили иерархическую пирамиду власти над душами и принялись охранять эту власть, как цепные псы. Но самое страшное в том, что само понятие “веры в Бога” вы присвоили себе, сделав из него ритуальный инструмент. Инструмент порабощения личности. Великолепный расклад: и овцы сыты, и волки целы! Овцы накормлены суррогатной верой, и волки при делах – пасти стада глупых овец.
Но я не согласен! Верой пропитана жизнь. Само чудо возникновения жизни на Земле есть неисчерпаемый кладезь Веры. Все люди рождаются верующими, но потом, попав под воздействие вашего понимания мироздания, – начинают сомневаться. Я вообще не понимаю, как легенда о сотворении мира (если не рассматривать ее как философскую притчу) является истинной.
Человек сам себе вселенная и обречен на веру в бесконечность Тайны. Хотелось бы верить, что это так, человек – личность, а не коленопреклоненный раб. А Вера – личностное, интимное чувство. Каждый самостоятельно должен избрать свой путь. Связь с Горним миром объединяет людей. Это свободная общность индивидуумов.
Но вам это как раз не нужно! Свободный человек не пойдет к вам. К вам и идут люди с ущербной психикой, запутавшиеся в жизни.
Согласен, может быть, для них это единственный путь к личному спасению. Только ваша помпезная церковь совсем не похожа на обитель милости. Вы бы тогда не наряжались в золото и парчу, не устраивали пышные шествия, похожие на коммунистические митинги, не дружили с власть имущими. Церковь должна быть в оппозиции к властям, как к вершителям судеб падшего мира, защитником униженного и оскорбленного народа. Вы – обитель сострадания – должны открывать приюты для отверженных жизнью несчастных сограждан, помогать беспризорным детям, калекам, больным… и всё! Всё остальное – от лукавого. Ваша миссия – сострадание. Куда же подевались такие миссионеры? Какие дела вы вершите между молитвами? В чем ваша истина?
“Вороны утверждают, что одна-единственная ворона способна уничтожить небо. Это не подлежит сомнению, но не может служить доводом против неба, ибо небо-то как раз и означает невозможность ворон”. Франц Кафка.


36.
Сын божественных Сынов отделяет Искры низшего царства, и образует из них зачатки Колёс. Он помещает их в Шести Направлениях пространства – двойной Треугольник – соединение и слияние чистого Духа и Материи.

Все-таки вы очень похожи на большевиков.
Первые христиане, те, которых не признавала власть Рима, – типичные фанатики-революционеры. С той только разницей, что бомбу в царя не кидали. И это понятно, ваша цель более изощрённа – души. Вы создаете тайные общества, пишете “Послания”, агитируете; вас ловят, кидают в темницы, казнят. Вас изводят со страшной жестокостью: распинают, скармливают диким зверям, но вы самоотверженны, как истинные революционеры. И вы распространяетесь, как стая ворон, захватываете столицу Римской империи, “оккупируете” сознание власть имущих и тогда уже сами, став властью, разлетаетесь по всему миру.
У вас даже история одинаковая. Раннее христианство – один в один “красный террор”. “Охота на ведьм” в Средние века – сталинская шпиономания. Сегодняшняя же либеральная церковь напоминает политбюро эпохи застоя. Патриарх Московский и Всея Руси – живой труп с бегающими глазками – своей невыразительной, ноющей речью, изобилующей церковными штампами, очевидно, ласкает слух обывателя, с ностальгией вспоминающего невнятную речь главного “борца за мир”. А его помпезный наряд, расцвеченный блестками и мишурой, как рождественская елка, ассоциируется с пиджаком генсека, усыпанного орденами и звездами.
Неудивительно, что нынешняя компартия, обеспокоенная своим рейтингом среди избирателей, все чаще цитирует евангельские притчи. Особенно им любо высказывание Христа о невозможности попасть богатым в Царство Божье. Однако ни верхушка церковной иерархии, ни коммунистическая элита аскетизмом никогда не отличались.
О том, что коммунисты разрушили Церковь, захватив ее несметные сокровища, как-то само собой забылось. Кстати, откуда у слуг божьих столько золота? Неужели сострадание оказалось столь прибыльным ремеслом?
Вопросы, вопросы…

Теперь начинает доходить до меня глобальный смысл лозунга доктора Геббельса, – жреца фашистской идеологии: “Чем невероятнее ложь, тем больше в нее верят”.
Лицемерие и ложь – вот два кита, на которых стоят ваши Колоссы – и слуг божьих, и слуг народа. Лицемерная идея спасения через покаяние (читай: обезличивание масс) и путь лжи для ее утверждения – вот что такое Церковь. У слуг народа тоже все глобально и предельно доходчиво: их цель – благо народа в целом. Отдельная личность им тоже была не нужна. И там, и здесь обильные проповеди (читай: агитация); одни на тему грядущего Царства Божьего, другие – светлого будущего. И там, и здесь – химеры.
Проповедуя покаяние, сами церковники, однако, не покаялись ни в одном из смертных грехов! Как, впрочем, и их братья по разуму – коммунисты. Потому что не это им нужно было на самом деле.
На самом деле небесный партком, как и партком земной, строго карал только за один грех – отступничество от Идеи. Идея же понятна, – владеть душами, а значит всем миром. И в небесах, и на земле судила отступников тройка. Там – трисоставное единство – Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух святой. Здесь – тройка чекистов. Там – за богохульство, здесь – за неверие Вождю. На самом деле, и там, и здесь судили за одно – за желание быть свободным.
В этом и есть великий парадокс жизни и мудрость ее. Парадокс в том, что любая борьба за свободу заканчивается эшафотом. Мудрость ее – свобода не публичная девка, а глубинная работа души. Восстание рабов всегда ведет или к смерти, или к несвободе иного рода. Но мудрость непротивления злу дает внутреннюю, то есть истинную свободу.
Назарянин, провозгласивший непротивление злу, сам погорел как раз на “болезни” революционеров – нетерпении. Его страстная натура взорвалась однажды, и он нарушил свою же заповедь: воспротивился злу насилием. Он устроил публичную порку торгующим в храме и объявил, что сей храм, будет разрушен. Не угадал Спаситель. Синагога, как стояла, так и будет стоять века, и прихожане ее, как были торгашами, так и остались выдающимися коммерсантами. А пророка не стало!
Но его нетерпимая выходка и последовавшая за ней страшная казнь стали поводом для создания новой религии. Тот же торгующий в храме (Савл) “прозрел” вдруг и… начался “мировой пожар”. Умные политики Римской империи поняли всю выгоду новой религии. Под ее знаменем и пошло завоевание мира. Работали по известной большевистской схеме: командиры (цари) завоевывали земли; комиссары (проповедники) – души.
Только в отличие от большевиков, у комиссаров-проповедников первой волны был беспроигрышный козырь – живой Бог с потрясающей по красоте легендой. Изощренный иудейский ум цеплял за живое. Безвинно убиенный в страшных муках пророк взывал к сердцам и вызывал сострадание.
Комиссары же новой волны также начали с создания легенды. Но, поскольку тема “живого бога” была уже отработана, то новые летописцы создали образ самого “человечного человека”. Вождь мирового пролетариата – “сын человеческий” уже светился святостью, но… борьба за место Вождя диктовала свои условия.
Следующий вождь был вынужден уничтожить самих иудейских “жрецов” новейшей религии, и повернул страну вспять – в дикое рабство. Хотя практичный иудейский ум дошел уже до Новой экономической политики (Нэп), то есть занялся своим любимым ремеслом – торговлей в святом храме Революции. Страна преображалась, но…
Но евреи не смогли противостоять великому Уголовнику всех времен и народов. Его восточное коварство и блатные навыки оказались живучей изощренного еврейского ума. А может, комплекс жертвы, коим страдали все сыны богоизбранного народа, сработал?
Новый мессия изгнал торгующих из храма. И повел стадо овец в божье царство на земле – в коммунистический рай. Огнем и мечом загонял он заблудших овец в “светлое завтра”. И паства вняла Учителю. Его божественный облик засветился святостью.
О ритуальной стороне новой религии он также позаботился. Мощи святого борца за освобождение человечества были увековечены. Его образ – “живее всех живых” стал религиозным символом. Все, как в Церкви, построенной на прахе Апостолов. За неимением праха Спасителя, Церковь сделала своим символом орудие казни – крест.
Новый мессия, стоя на прахе бессмертного Учителя, в окружении могил новых апостолов и управлял страной. И все беззакония, творимые Вождем, освящала “святая троица” – Бог-отец Маркс, Бог-дух святой Энгельс и Бог-сын Ленин.
Все, о чем мечтало угнетенное человечество, со времен Платона – воплотилось в жизнь. Государство Солнца было построено!

В советские времена диссиденты укоряли партийных функционеров в незнании Учения отцов строителей коммунизма. Вы почитайте, говорили они, что там написано! В каждом партийном кабинете на видном месте стояла “библия” – полное собрание сочинений Ленина. Но новая номенклатура не любила читать.
Помнится, во времена перестройки мне попалась книжечка Вени Ерофеева “Моя лениниана”, состоящая из цитат Вождя и небольшими комментариями автора. Она произвела должное впечатление. Тогда еще было распространено мнение, что святого борца за идеалы извратил и погубил Сталин. В народе жила легенда о святом Ленине и злодее Сталине. Однако, прочитав высказывания Вождя, я увидел его подлинное лицо. Из-под сияющего нимба выглядывало маленькое, амбициозное, циничное рыло сатаны.
Его учение стояло под рукой – изучай, претворяй в жизнь! Однако мало кто заглянул в первоисточник.
Так что же говорить об Учителе, не оставившем потомкам ни единой строчки? Создается впечатление, что обличитель иудейской религии, сознательно запутал человечество.
Как Ульянов, мечтающий о мировой революции, так и Назарянин (точнее сказать, его последователи – революционно настроенные христиане), по сути, экспортировал идею Вечной жизни и Страшного суда из маленькой иудейской провинции сначала в Западный мир, потом в Россию и Новый Свет и утвердили ее там. Только Восток (более древний, а значит – мудрый) остался верен своим традициям. Во всяком случае, благие намерения “спасителя человечества” обернулись страшными испытаниями в “колыбели цивилизации”.
Но была ли это его идея? Или здесь поработал коллективный иудейский разум? Уж больно язык Ветхого завета похож на язык “прозревших” иудеев, описавших его Путь.
Я думаю, Спаситель, будучи прекрасным психологом, знал, как истолкуют его притчи. То есть догадывался, что толкователей будет великое множество, и каждый привнесет свое понимание его учения. Почему же он ничего не написал сам? Но в соавторстве с Отцом Небесным устроил человечеству великую на все времена провокацию.
Цель провокации – разбудить в человеке человеческое начало. Но как возможно было достучаться в те глухие ворота? Мы играли вам на свирели, и вы не плясали.
Как заставить человека внять небесной музыке?
Только великой на все времена – ТАЙНОЙ. Только тайна способна заставить человека жить и трудиться душой, постигая её и понимая невозможность ее постижения.
Бог – молчалив… Дьявол – безудержно говорлив!
Вожди мирового пролетариата пламенными речами посылали народ на убой. Ленин оставил километры страниц, где скрупулезно, разложив все по полочкам, доказывал неизбежность и полезность явления мировой революции. И гвардия красных апостолов как проводник тех идей была на редкость говорлива.
Назарянин молчал!.. или рассказывал притчи, непонятные даже его ученикам. Он не оставил ни одной записи своего учения. Лишь однажды он написал… на песке, и ветер унес его слова чрез мгновение.
И это тоже было его притчей. Быть может, самой мудрой и дальновидной. Мысль, движение души, облеченные в застывшее слово, в законченную фразу – мертвы. Тем более слово, сказанное конкретно – мертво. Только загадочный язык притчи, поэтическая музыка слова, находящаяся в постоянном движении, игра свирели способны жить вечно.
Поэтому и писал великий Поэт слова свои не на бумаге, а на небесах. И лишь однажды – на песке, показав тем самым недолговечность слова земного. Небеса же сохранят все.
И, как мы видим, сохранили.
Но потом возникли иные силы. Гвардия апостолов, которая при жизни Учителя не поняла ни единого слова, предав его, отрекшись от него трижды, принялась созидать ему памятник на все времена. Но самое страшное в том, что музыку слова, движение души, игру свирели они превратили в окаменевший столб Истины на все времена. Этой глыбой их последователи и придавили свободный человеческий дух. То, против чего восстал Спаситель, утверждая свободу духа, было съедено его последователями.
В этом и была величайшая провокация Бога. На что вы – человеки – способны?
А способны оказались человеки на многое.
Началась безудержная вакханалия толкований учения Христа. Появилось (до сих пор появляются) невероятное количество безумных, сами себе противоречащих сект. Лжепророки, о которых предупреждал Учитель своих учеников, возникали в невероятном количестве. Появилось около 50 Евангелий: от Фомы, от Магдалины, от Иуды… Петр и Яков проповедовали среди иудеев; Павел – среди язычников.
Только император Константин, с подачи матери своей Елены, в 320 г. по Р. Х. принял христианство и начал утверждать его, то есть придал ему значение государственное. С тех пор и начался кровавый экспорт Идей Спасителя человечества. Провокация удалась! Но удалась вопреки усилиям власти и церкви. Человек задумался, и… стал воевать не только с внешним врагом, но и с врагом внутри себя.
Впрочем, я думаю, процесс этот гораздо глубже, чем кажется. Человек обречен на осознание себя и мира. И, как следствие той работы, мы и стали людьми. Человек тысячелетия истребляет в себе животное начало. Дух и Зверь столкнулись в роковой битве за обладание Человеком. И, похоже, борьба эта вечная.
Поэтому Подвиг Христов был так оценен родом людским. С тех пор все, что хоть как-то прикасалось к Христу, стало святым. И первейшей святыней стал крест, на котором и произошла последняя схватка Христа. На нем Зверь земной расправился с Духом небесным, тем самым, дав ему Вечную жизнь. Даже римский легионер Лонгин, пронзивший Спасителя на кресте копьем, стал святым. И солдат стал святым, и плащаница, и копье, и гвоздь.
А Церковь так удачно вписалась в этот процесс… разъяснив человекам, что они всего лишь рабы Спасителя и принудили поклоняться святыням.


37.
Всемогущая Причина начертывает спиральные линии эволюции Человека. Воинство Сынов Света охраняет его. Первый Божественный Мир готов. Вселенная Мысли, лишённая формы отражает себя в мире Первичных Форм.

Идея выделения человека-бога из человека-зверя проходила не сразу.
Этот процесс, по сути, вечен. И начался он в глубокой древности, когда существо, живущее на земле, всё обозначило словом. Пищу назвали пищей, женщину – женщиной, а все непознанное – богом. Животные инстинкты, живущие в нас, даны нам природой, и уничтожение их проявлений – бессмысленно. Хотя ортодоксы религии порой экспериментируют в этом направлении.
Человек давно уже научился относиться к биологическим потребностям как к источнику наслаждений. Он создал культ пищи и культ совокупления. И если животное просто насыщается, чтобы жить, и совокупляется, чтобы продолжить род, то человек давно уже эти инстинкты приравнял к божеству. Изысканная пища и сладострастие стали предметами поклонения и поводом для человеческих страстей и драм.
С верой произошло нечто подобное. Непознанный мир стал культом. А по мере познания мира произошло и качественное изменение веры. Человек узнал, что Земля круглая, атом – делится, Вселенная – расширяется. И постепенно физическое и духовное начало вошли в противоречие друг с другом.
Я думаю, что нам давно уже пришло время не противопоставлять одно начало другому, а примирить и объединить их. Попытаться слить в единую чашу неслиянное единство, о котором нам толкуют обладатели высшей степени мышления. Попытаться церковь поселить в тело наше, и тогда одухотворенная плоть засияет в нашем мире как высшая ценность. Мне кажется, Христу бы это понравилось. Он говорил: “Мое царство не от мира сего… Царство Божье внутри вас есть…” Совесть и есть истинная религия.
Так зачем же было огород городить? Зачем огнем и мечом нужно было насаждать благодать, тогда как Весть Господа нисходит только в тиши и уединении? А затем, что жить по совести, прислушиваясь к Богу в своем храме – одно, а рядить себя в одежды миссионеров, слуг божьих, и вершить, пусть маленький, но все же суд божий – совершено другое. В первом случае – своя работа души; во втором – исполнение некоей туманной миссии. Все при деле… “Вы кем, ребята, работаете?”. “Мы души спасаем…”.

Однако всё не так просто.
Идея богочеловека зародилась задолго до появления Христа. Быть может, первым предвестником мессии стал персидский пророк Зороастр. И Вавилоно-персидский плен иудеев в VI веке до Р. Х. кардинально повлиял на их сознание. Во всяком случае, известно, что, если до плена иудейский бог воспринимался, как царь, окруженный ангелами, то после – духи зла принимают конкретные очертания. Ангелы и демоны вмешиваются во все важные дела. Во главе их стоит Мастема (Сатана), который вредит всему еврейскому народу. То есть возникло понятие зла как небесной, роковой силы. И борьба с ней приобрела вселенское значение. Зороастризм, быть может, и кинул семя идеи богочеловека как освободителя человечества в еврейскую почву? То есть спасались от конкретного рабства, а спасаться пришлось от Сатаны. А с Сатаной мог справиться только Богочеловек.
История иудейского народа – история рабства. Вавилон, египтяне и римляне поочередно порабощали их. На уровне подсознания возникло ощущение “проклятости нации”. Отсюда и постоянный “плач” и ожидание Спасителя. Поражает другое: как эта крохотная провинция умудрилась свое пленение обратить в завоевание мира? Как так случилось, что история иудейского народа стала историей мира от создания человека до наших дней?


38.
Божественная Причина строит крылатое колесо из Семи Принципов – Трех Лучей Сущности и четырёх Аспектов.

Конфуций говорил: “Я только передаю, я не могу создавать новых вещей. Я верю в Древних, и потому люблю их”.
Современная наука доказала, что никогда не было религиозного основателя, будь то ариец, семит или халдей, который бы основал новую религию. Все основатели были лишь передатчиками древних истин, уходящих в глубину тысячелетий, но никак не являлись самобытными учителями. Они были авторами новых форм и толкований, но истины, на которых их учения основывались, были стары, как само человечество.
Иудеи же, в толковании древних истин, преуспели, как ни один народ.
После завоевания Израиля Ассирией левиты составили свой писаный закон (до этого он передавался устно). В 621 г. до Р. Х. они закончили Второзаконие, прочли его народу в Иерусалимском храме. Это и был тот “Моисеев Закон”, о котором сам Моисей, если он и жил когда-либо, ничего не знал. Он приписывался Моисею, но историки считают, что весь “закон” – создание левитов, которые и тогда, и впоследствии заставляли Моисея (от имени Иеговы) говорить то, что им было нужно. Настоящее название этого сборника должно быть “Иудейский закон” или “закон левитов”.
Для иудаизма Второзаконие то же, что Коммунистический Манифест для революций нашего времени. Оно положено в основу Торы, составляющей Пятикнижие, как сырой материал для Талмуда, сам же Талмуд породил множество комментариев и разъяснений к комментариям, что вместе составляют иудейский “закон”.
Основа “Второго закона” – религиозная нетерпимость (за ним последовал “Новый закон” с его расовой нетерпимостью), а убийство во имя религии – его главное отличие. Второзаконие полностью аннулирует все нравственные заповеди, заменяя их, под маской религии, грандиозной политической идеей избранного народа, посланного в мир, чтобы уничтожить другие народы, владеть ими и править землей.
Из всего сказанного создается впечатление, что Иегова – Сатана. Закон Сатаны – разрушение. Цель – власть над миром иудейской расы.

Термины Христос (Christ) и христиане (Christians), были заимствованы из храмового словаря язычников. В этом словаре Хрестос (Chrestos) означал ученика на испытании, кандидата на иерофанство. Когда он достигал этого, проходя через длительные испытания и страдания, и был “помазан”, его имя изменялось на Христос – “Очищенный”. Христос означало, что Путь пройден и цель достигнута. В конце Пути стоит Христос. Каждая добрая личность может найти Христа в своем внутреннем мире. Имя Иисус или Иешуа означало Спаситель, что являлось скорее почётным титулом, чем именем.
В ту эпоху повсюду среди иудеев было распространено страстное ожидание Спасителя. Они жаждали доказательства, что Иегова действительно поможет избранному народу. Жрецы-книжники в комментарии к Священному Писанию говорили: “Как прекрасен Он, Царь-Мессия, что восстанет из дома Иуды. Он перепояшет чресла свои и вступит в битву с врагами своими, и многие цари будут убиты”. То есть все ждали мстящего чудесного Посланца, который даст им царство мира сего.
Однако пришел смиренный проповедник любви. Кроткими речами он опрокинул идею расизма – основной идеи “божьих избранников”. И воевал он не с Римом, а с сатаной внутри себя и сатанинской идеей иудейских жрецов. Фарисеи сразу же узнали в нем опаснейшего врага. То, что он нашел среди иудеев последователей, говорит о том, что хотя в народе и ожидали освободителя от власти Рима, но многие чувствовали, что настоящее рабство, – рабство духа. То есть они были рабами фарисеев больше, чем рабами Рима.
Так местный “конфликт” человека, пришедшего спасти свой народ от рабства духа, насаждаемого фарисеями, стал основополагающей Идеей, которая захватила впоследствии умы и души всего человечества. А дальше происходит нечто невероятное…
«На заре христианской эры собор богословов постановил объединить Ветхий Завет с Новым в одной книге без всякого различия между ними, как если бы дело шло о корне и цветке одного растения. В действительности, они столь же несовместимы, как неподвижная масса и непреодолимая движущая сила». Дуглас Рид.
Библия, в которой сосуществовали на равных идеи разрушения и созидания, Сатаны и Бога, то есть несущая глобальные противоречия, была объявлена святой для верующих. Мрак и Свет в одном флаконе! Идея милосердия и любви, претерпев “кровосмешение” с Второзаконием благодаря тем же иудейским жрецам Новой религии принесла не меньше зла, чем идея расизма. “Прозревшие” жрецы в основе своей оставались все теми же левитами. Только методы воздействия на умы стали изощренней. Они проникли в идею милосердия и любви, разложили ее суть – свободу духа – и этим лукавым коктейлем напоили народ! Как же это отвечает иудейским методам, когда завоеватели становились рабами пленников! То есть рабы фарисеев стали теперь рабами Спасителя.
Вот вам пример такой метаморфозы: ассирийский плен (где собственно и был написан “Второй закон”). Возникает вопрос: армия Вавилона покорила Иерусалим или евреи захватили Вавилон? А там произошло вот что. Персидский царь Ксеркс (в связи с донесением главнокомандующего Амана, что евреи представляют национальную угрозу государству), готовился к еврейскому погрому. Но еврейская царица Есфирь уговорила царя изменить решение на противоположное. В результате Аман был повешен с десятью его детьми, а элита страны (75 тысяч подданных) была уничтожена. Участь персидской империи была предрешена. До сих пор день 13 Адара (конец февраля – начало марта) – праздник Пурим – празднуется евреями.
Так было и в Вавилоне, и в Египте, и в Греции, и в Риме. Так стало впоследствии в Испании, Польше, России – со всеми, кто имел неосторожность затронуть интересы касты иудейских жрецов. В их идеологии – все народы враги евреев. Однако только Россия, как и Вавилон (хотя и не порабощала евреев, – просто не уровняла в правах с русскими), имела последствия необратимые. Кстати, 23 февраля – 8 марта (праздник Пурим?) празднуется до сих пор. Русские отмечают не только резню в Вавилоне, но и свое порабощение евреями-коммунистами.
Но вернемся к Библии. Уровняв Второзаконие с Нагорной проповедью, слуги Иеговы внесли великую путаницу в головы и души христиан. И в этой “мутной воде” ловили человеков в свои тонкие сети. На смену примитивной секты фарисеев и книжников пришли “продвинутые” богословы. Они поняли – такое “завоевание мира” намного эффективней доктрины разрушения, изложенной кучкой фанатиков. И борьба за освобождение духа вылилась в иное “рабство” – более коварное. Была затронута сокровенная, непознанная и самая противоречивая область – Дух, то есть невидимое стали утверждать видимыми средствами. Была построена Церковь, и объявлено “спасение души” высшей целью. В средствах же достижения по старой иудейской традиции не церемонились. Отсюда появилась инквизиция и “костры во славу Спасителя”. Так цель, оправдывавшая средства, оккупировала землю. Величайшая ложь расползлась по всему миру.
…одна-единственная ворона способна уничтожить небо…
Ложь Христианства накапливалась в подсознании человека и однажды спровоцировала величайший пожар. Бомба, созданная иудейскими жрецами, как расистами-фарисеями, так и “прозревшими” Христовыми слугами, однажды взорвалась, унеся миллионы жизней.


39.
Божественные Летописцы очерчивают Треугольник, Первый Единый, Куб, Второй Единый и Пентаграмму в Яйце.

Спустя два тысячелетия немецкий “пророк” Фридрих Ницше, протестуя против той величайшей лжи христианства, написал новую «библию», где именем Заратустры явил нам нового мессию – сверхчеловека. В том, что именно устами Заратустры объявляется приход не богочеловека, а сверхчеловека – есть историческая логика (действие равно противодействию), и одновременно чувствуется историческая ирония. В этой подмене “лидера” мне видится некая дьявольская насмешка. Ницше попытался вернуть человечество к первоисточнику. Он страстно хотел вычеркнуть Христианство из сознания человека, возродив добродетель в античном стиле, то есть лишенную христианской морали.
Парадокс состоит в том, что любая Идея – это всегда кровь. Человечество за любую мысль платила кровью. А за Христову любовь заплатила – по самому крупному счету!
А для иудеев это означало новый виток страшных испытаний. Или час расплаты за казнь Христа и убийство русского царя. За извращение Христовой любви и коммунизм. За расизм и человеконенавистничество, за “растление душ” Второзакония. Вавилоно-персидский плен отозвался через 25 веков фашистскими концлагерями и холокостом. Мастема продолжал “вредить” еврейскому народу…
Ницше – со своей змеиной, шипящей фамилией – подполз к человечеству и соблазнил его. В который раз. Змей-искуситель вечен, он только постоянно меняет обличье. Он и столкнул лбами Идеи человеконенавистничества: фашизма и коммунизма (Второзакония).
Сверхчеловеки и “божьи избранники” столкнулись в роковой битве. Теперь уже не “изгнание из рая” уготовил Бог человекам, но сущий ад на земле.

В этой “новой библии”, пронизанной скрытыми пародийными параллелями с Ветхим и Новым Заветом, Змей с холодным немецким спокойствием констатирует: Бог умер.
Каково? – “Бог умер”! Сколько в этой фразе театральности, позерства, дурного вкуса… Замри человечество, – БОГ УМЕР! То есть был когда-то, творил, но умер. Человеку, познавшему мир, Бог ни к чему. Теперь СВЕРХЧЕЛОВЕК вершитель судеб!
Театральный пафос, однако, оказался зловещим пророчеством. Бог, если не умер, то отвернулся от людей. Хотите сверхчеловека? Пожалуйста… Богами быть не захотели, захотелось вырастить новый тип человека? Действуйте!.. Только помните: по вере и дела ваши.
И пародийно-театральное кощунство нового мессии вылилось в реальную трагедию. Быть может самую страшную и кровавую трагедию на земле. Но пародия была не только в новой «библии», пародийными персонажами стали и новые полубоги. Маленькие, циничные фанатики – не люди, а карикатуры на людей. Однако этим тварям предстояло стать вершителями судеб всего человечества.
Капля твари вытесняет Бога. Тварь, живущая в подсознании каждого из нас, вытеснила Бога. Бог в наших душах уснул. Зверь брал реванш за свои попранные права. Он докажет, что на земле его власть – абсолютна. Не Дух небесный, но его земная, звериная власть – реальна! Жизнь – не театр. Театральный “Балаганчик” Блока, в котором махали картонными мечами и лили клюквенный морс поэты “серебряного века”, обернулся, и, для них в том числе, мировым БАЛАГАНОМ, с реальной кровью и реальным стальным мечом. Decadence петербургских и парижских салонов смела реальная Тварь, показав поэтам-пророкам реальный упадок – упадок до самого дна! – преисподнюю ленинско-сталинских лагерей и Освенцим нацистского полубога.
И сценарий мирового балагана уже был написан, и ожидал только своих исполнителей.
Послушайте, что говорит новый мессия. Как ненавязчиво наставляет он человечество на путь истинный.
“Что хорошо? Все, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.
Что дурно? – Все, что происходит из слабости.
Что есть счастье? – чувство р а с т у щ е й власти, чувство преодолеваемого противодействия.
Н е удовлетворенность, но стремление к власти, н е мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение н а ш е й любви к человеку. И им должно еще помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? – Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым – христианство.
Моя проблема не в том, как завершает собой человечество последовательный ряд сменяющихся существ (человек – это к о н е ц), но какой тип человека следует в з р а с т и т ь , какой тип ж е л а т е л е н, как более ценный, более достойный жизни, будущности.
Этот более ценный тип уже существовал нередко, но лишь как счастливая случайность, как исключение, – и никогда как нечто п р е д н а м е р е н н о е. Наоборот, – е г о боялись более всего; до сих пор он внушал почти ужас, и из страха перед ним желали, взращивали и д о с т и г а л и человека противоположного типа: типа домашнего животного, стадного животного, больного животного – христианина”. Фридрих Ницше. АНТИХРИСТ. Проклятие христианству. 1888 год.

Сверхчеловеки (они же “божьи избранники”), к которым обращался новый пророк, уже наметились. Ленину – 18 лет, Сталину – 9, Гитлер – только зачат…
Через четверть века начнется кровавый балаган, где слабыми неудачниками окажется все человечество. А спустя еще четверть века новый немецкий “бог” обратится к поколению новых “избранников” с новым Словом.
“Я начинаю с молодыми. Мы, старики, уже затасканы. Мы прогнили до самых костей. Мы сопливы и сентиментальны, и в нашей крови есть память рабства и унижения. Но вы, моя великолепная молодежь! Разве есть кто-то в мире лучше вас? Вы только взгляните на этих молодых мужчин и мальчиков! С этим героическим поколением молодежи мы создадим абсолютно новый мир. Они безжалостны, жестоки и не задают вопросов, – мы воспитаем из них человека-творца, человека-Бога. Кровь наших врагов не будет страшить, но будет лишь веселить их”. Адольф Гитлер. Нюрнберг, 1941 год.
Ах, как хорошо сказано! Вы только не задавайте вопросов, – и новый мир для человека-бога будет создан. (Как это созвучно с проповедями священников – не задавайте вопросов, тогда и узрите чудо). Интересно, как возможно сотворить новый мир, не задавая вопросов?
Так обращается Пастырь к овцам своим. А вот что они ему отвечали.
“Фюрер, мой фюрер, данный мне Богом. Спаси и сохрани мою жизнь, как ты спас Германию. Спасибо тебе за хлеб, что ты даешь мне каждый день. Будь со мной всегда, не покидай меня, мой фюрер, моя вера, мой свет в ночи. Хайль Гитлер!”. Из “молитвы на ночь” члена гитлерюгенда. Вам эта “молитва” ничего не напоминает?
И фюрер, данный Богом, продолжит веселить свою паству кровью врагов…
Но первыми из врагов Германии будут уничтожаться, конечно же, “божьи избранники” – главные конкуренты на мировое господство. Шла не только борьба за место под солнцем, но и борьба избранников. И нацисты, вырядившиеся в арийские одежды, и Отец народов, несущий человечеству “светлое будущее”, уничтожали “семитскую заразу” не только как создателей Второзакония, то есть главных претендентов на мировое господство, но и как основателей христианства, завладевших умами и душами всего цивилизованного мира.
Это должно было произойти. Евреи раздражали всех. Они не только экспортировали идеи христианства и коммунизма, но и удачно торговали в обоих Храмах. И если уж смиренный Богочеловек порол их, то, что было ждать от Сверхчеловека, изначально настроенного на войну.
Попытки взрастить желательный тип как более достойный жизни, – однако потерпят неудачу. Арии нацизма и новый тип строителя коммунизма так и не приживутся на земле. Хотя и выполнят свою миссию – “пушечного мяса”. Из той кровавой “мясорубки”, как птица Феникс из огня, возродятся только… кто бы подумал? – божьи избранники. “Вечный жид” обретет, наконец, свою историческую родину. Цель – в который раз – оправдала средства.
Криминальные разборки сверхчеловеков потерпят неудачу. Идеи милосердия и любви, пройдя христовы муки, засияют с новой силой в послевоенной Европе.
В одном был прав великий пророк Фридрих: тип домашнего, стадного, больного животного, привыкшего идти за пастухом, – оказался не способен отличить звук пастушьего рожка от сладкоголосого звериного воя. Прав был и фюрер, презрев затасканное поколение, в крови которого есть память рабства и унижения. Веками взращенное, работающее на подсознании раболепие перед Богом, а так же Церковь, борющаяся с инакомыслием и свободой со дня ее основания, – воспитала коленопреклоненное стадо, способное только слепо верить и покорно умирать.
Божья провокация вновь удалась! Не хотите быть богами, самостоятельно мыслящими, – вас будут резать и стричь Пастыри всевозможных мастей. Им дозволено все, вам – ничего.


40.
Мощью Матери Милосердия и Знания, Гуань-Инь – Матерь, Жена, Дочь Логоса, – Троичность Гуань-Ши-Инь, пребывающая в Гуань-Инь-Тянь-Фохат, Дыхание их Порождения, Сын Сынов вызвал из Хаоса призрачную форму Сянь-Чан (Вселенной) и Семь Начал (Элементов).

…Юпитер и Сатурн сближались в созвездии Рыб… Юпитер перекрыл Сатурн…
Волхвы Вавилона увидели звезду Вифлеема. Они поняли, свершилось предсказание древних, – родился царь царей!
Было это 17 апреля в 6 году до н. э. Так говорят и доказывают сегодняшние астрологи и ученые. То есть сегодня все почитатели Сына Человеческого могут праздновать его День Рождения. Дата, правда, не круглая – 2011 лет.
С Днем Рождения, братишка!
А вот Рождество Христово, празднующееся 25 декабря (в православной церкви новому стилю не верят, – празднуют 7 января), было введено императором Константином. Дело в том, что в этот день в Риме праздновался языческий праздник – День зимнего солнцестояния. Не зная точной даты рождения Христа, подогнали Рождество под уже имеющийся праздник. С летоисчислением тоже напутали. Царь Ирод к официальной дате рождения Христа уже умер, а значит, не мог преследовать его.
Выходит, что Сын человеческий, рожденный Марией и Иосифом, родился в канун иудейской Пасхи 17 апреля 2011 лет назад. Казнен 39 лет от роду. Сын Божий, рожденный девой Марией от Святого Духа, родился 25 декабря в День зимнего солнцестояния 2005 лет тому назад. Казнен 33 лет от роду.
Меня лично всё устраивает. Всё по справедливости. Реальный человек – Назарянин – достается нам, сомневающимся; посланник Божий – Христос – верующим.

Я всё-таки неисправимый мент. Мой дух, видит Бог, противился этому расследованию, но дурак, сидящий во мне, никак не мог успокоиться и требовал: “Ищи корень зла!”. Мой Егорка-дурак и принялся копать…
Я же не мог оставаться в стороне, потому что понял, что его чистая душа блаженного пусть даже такими – сбивчивыми обличительными речами – необходима мне. Да, мой Егорка, как женщина неразумен, но он чувствует сердцем, интуитивно: мир живёт не по божески. И он требует от меня, как от мужчины разумного ответа – почему это так?
Человеческое сознание мыслимо только в противоречиях. Божество воплощается в человеке, чтобы в борьбе с мировым злом обрести самое себя. Как мужчина находит себя в женщине, так Бог стремится найти себя в Человеке.
17 апреля по телеканалу Культура транслировался документальный фильм: “Бог внутри нас”. Ага, думаю, не жизнь, а стихи в рифму! Как по заявкам телезрителей, прямо ко Дню рождения Назарянина подгадали.
Речь в фильме шла о человеческом мозге. За веру в голове, оказывается, отвечают височные доли. У тибетских монахов вообще отключается теменная доля. Они впадают в транс – полная “потеря себя” – и достигают единения с высшими силами.
Интереснейшая мысль, кстати, объясняющая многое. Чтобы соединиться с высшими силами, необходима “потеря себя” как личности. Потусторонний мир не терпит личностей! Там – это единение, апофеоз слияния божественного начала с человеческой душой; здесь – коленопреклоненное стадо. То, что противоестественно на земле, естественно в мире ином. Вот они – противоречия горнего и дольнего миров! Если продолжить эту мысль, то получается, что противоречия заложены уже в самой физиологии человека. И зачем тогда копья ломать, доказывая что-то? Теперь этим занимается новая наука: нейротеология. Всё у них на высшем уровне: датчики, специальные шлемы, компьютеры.
В связи с этим высказывалось предположение, что духовная мать, основоположник секты “Адвентисты седьмого дня” (между прочим, 12 миллионов последователей) страдала височной эпилепсией. Но и это не все. Что там секты… Многие духовные лидеры Ветхого и Нового завета, такие, как Моисей, Павел, страдали височной эпилепсией. То есть, височные доли мозга – ключ к религиозному чувству!
Мент бросился к столу – протоколировать “явку с повинной”. Выходило, что вера в Бога – обычная физиология человеческого мозга! У эпилептиков во время приступа возникает “момент присутствия”. То есть они ощущают близость потусторонних сил. Часто возникают видения. Как же, как же, помним-с! “Голубая девушка”, подруга одиноких художников… Я, правда, пил дней двадцать. Но у каждого своя эпилепсия. Кстати, привидения и прочую чертовщину ученые относят также к феномену височной эпилепсии.
Однако религиозные деятели спокойно восприняли эти исследования. Более того, сказали, что Бог встроил своим избранникам “антенну”, через которую и общается с ними. Крепкие оказались ребята. Впрочем, им – все божья роса…
К тому же, ученые заметили, что верующие люди меньше болеют и дольше живут. То есть Вера является механизмом выживания человечества.
“Явка с повинной” не состоялась. Однако вопрос остается открытым: что является истинной верой? Вера в чудо или вера в вечную тайну жизни.


41.
Вестник Первоначальных Сынов Жизни и Света порождает семь Нулевых Точек, и утверждает Вселенную на этих Вечных Основах, окружая Первичными Зародышами.

Лев Толстой однажды пожаловался: “Трудно стало работать. Исчезла энергия заблуждения”. Ах, как хорошо сказано! Оказывается, только энергия заблуждения заставляет человека творить! Энергия заблуждений – двигатель человеческого развития. Познав истину и ответив на все вопросы, на земле делать нечего.
Оглядываясь на историю человечества, понимаешь, – только энергия заблуждения создала из нас то, что мы из себя представляем. Так что же говорить об отдельной личности?
Начиная свой путь, я не догадывался еще о наличии той великой энергии. Я просто колотился во все двери, пытаясь вырваться из своей душной камеры. Потом, вырвавшись на волю, я стал задавать вопросы, и, конечно же, пытался ответить на них. Больше всего меня волновал вопрос веры. Я чувствовал – это главный вопрос жизни. Сколько же копий было поломано на кухне с отцом, какие космические миры мы посещали!
Отец не был религиозным человеком, не молился, не читал Евангелия. Он сам напоминал Бога-отца. Он не тянулся к Горнему миру, он – нёс его в себе. Чуда Вознесения Христа для него не существовало. Он просто говорил обыденно, как о само собой разумеющемся:
-Христос аннигилировал. Дух – реален! Просто энергия его тончайшая и не может быть зафиксирована физическими приборами. В феномене Христа – Дух просто расправился с материей. Он взорвал ее! Так взорвется когда-нибудь наша Вселенная, переполненная Духом, и все начнется сначала, но уже на другом уровне.
Он все это знал и рассказывал, просто делился обычными знаниями. Сомнений при этом никаких. Теперь-то я понимаю, о чем отец говорил. Он не разделял горний и дольний миры. Это единый сосуд, единый мир, в котором никаких чудес нет. Есть только различные уровни единого целого. Поэтому и о чуде Вознесения он говорил так просто. И “летающие тарелки” его не удивляли.
-Никаких внеземных цивилизаций не существует. Все цивилизации – здесь.
Все “запаковано” в нашем мире. Невидимый мир так же реален, как и видимый. Дольний мир пропитан миром горним. И он жил в обоих мирах совершенно естественным образом.
У меня все иначе. Я все подвергал сомнению. Бешеный заряд “энергии заблуждения” вел меня вглубь мироздания. Милиционер наведывался в мою камеру и “пытал” мое сознание, требуя истинных ответов. Как алхимик, пытающийся обмануть природу и желающий сам создать золото, по пути открывает множество полезных вещей, так и я, разыскивая свой слиток истины, обнаружил вокруг себя непознанный потрясающий мир! Мне стала не нужна истина, но непознанный мир продолжает волновать меня. Я так ничего и не понял ни в любви, ни в вере, но пусть мне покажут безумца, который бы утверждал, что знает о них все.
Хотя… (только сейчас доходит) был такой безумец, не утверждающий, но являющий собой и веру, и любовь. Больше того – я рожден от него…


42.
Из Семи – Первый проявлен, Шесть сокрыты; Два проявлены, Пять сокрыты; Три проявлены, Четыре сокрыты; Четыре выявлены, Три сокрыты; Четыре и Одна дробь проявлены, Два и Половина Одного сокрыты; Шесть должны быть проявлены, Один оставлен в стороне. Семь Малых вращающихся колёс: одно, рождающее другое.

С Днем рождения, Юрий Юрьевич! Юбилей, панимаш, – 50 лет!
Оказывается (соавторы рассказали), еврейское слово “юбилей” переводится как “баран”. О наступлении пятидесятого года возвещали, трубя в бараний рог. Этот год и стал называться “юбилейным”.
Книгу Юбилеев называют также “Малым бытием”. В ней легендарный Моисей, пребывая сорок дней на горе Синай, общался с Ангелом, который поведал ему легендарную историю жизни на земле, изложенную “семилетками”. 7 х 7 = 49. В пятидесятый год и трубили в бараний рог.
Мое же “Малое бытие” вполне реальное и выглядит так: 7 лет – начало познания Пути. В 14 – половое созревание, а с ним “созревает” и тревога. 21 – сознание обрушилось на меня. В 28 – поселился страх; в 35 – смертный ужас! В 42 – проклюнулись первые ростки понимания. В 49 – я завершил путь “малого бытия” на вполне оптимистической ноте. Пятидесятилетие – трубите в бараний рог! Я начинаю новую эпоху. Еще неведомую, но иную. Предыстория закончилась. Начинается – История.
Не много ли “баранов” приходится на меня в этот год! По году я – “овца”. Знак мой – Овен. У отца и бабки – тоже знак Овна. Теперь вот еще “бараний юбилей”. Не человек получается, а стадо упёртых баранов. (Берегись человечество – “бараны” идут!).
Помнится, тридцатилетие я встречал в дурном и мрачном расположении духа. Я притаился, ожидая самого страшного. Я вдруг понял, – я конечен! Сорокалетие – уже с ощущением неминуемой беды. К пятидесяти же годам я подходил со странным, рвущимся из меня ощущением… радости. Откуда она взялась, и по какому поводу – загадка. Быть может, приближение Вечного мира стало вдохновлять меня? Сегодняшний день не исключение, я продолжаю находиться внутри легкого безмятежного пространства нечаянной радости. Вот к чему меня привела моя “энергия заблуждения” – к легкости и радости! Парадокс?
А вот вам еще один парадокс. Родился я в один день с Гитлером, но на святую Пасху, в Страстной четверг. Быть может, эти два символа человека-Зверя и человека-Бога и разрывают меня всю жизнь? Быть может, поэтому и волнуют меня их жизненные пути? Быть может, я несу их жизни в себе?

Вчера купил книжку: Артур Шопенгауэр. «Афоризмы житейской мудрости». Мне стало интересно читать. А как у вас, ребята, обстоят дела с “энергией заблуждения”?
Уже во “введении” Артур обрадовал меня веселеньким наблюдением: “…мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие огромнейшее большинство, постоянно одно и то же делали, – как раз противоположное; так будет продолжаться и впредь. Вот почему Вольтер говорит: “Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его”. Не правда ли, свежая и обнадеживающая “житейская мудрость”?
Грузить себя его вопросами “Что есть индивид? Что имеет индивид? Чем индивид представляется?” я не стал. Вообще, немцы – жуткие зануды. Они не являют знания, они их выстраивают, скрупулезно и нудно, обсасывая причинно-следственную связь. Читать это невозможно скучно. Залез сразу в середину и обнаружил… я балдею! Открываю книгу навскидку, – пожалуйста, ответ на вопрос, почему я счастливый такой. Например, Аристотель, которого цитирует Шопенгауэр, являет знания. Он объявляет самой счастливой – жизнь философа: “Подлинное счастье состоит в возможности беспрепятственного применения наших совершенств…”. Гёте ему вторит: “Кто от рождения обладает даром быть даровитым, обретет в нем радость бытия”.
Шопенгауэр же расставляет все по полочкам. Моя славянская душа не выдерживает немецкого пережевывания понятной мысли. Что немцу хорошо, русскому – смерть. Говорю по-русски: «Досуг у меня есть. Интеллект мой витает в запредельных мирах. Так что живу я жизнью высшего порядка. Нас мало избранных, счастливцев праздных…».
Молодец Артур – помог мне ответить на вопрос, почему я счастливый такой.
Однако далее, копнув чуть глубже, я натолкнулся на противоречия. Сначала приводятся две цитаты Софокла: “Мудрость – высшее благо для нас” (Антигона, 1328), но: “Блаженна жизнь, пока живешь без дум”. (Аякс, 550). Потом следуют две цитаты философов Ветхого завета: “Жизнь глупца горше смерти! (Сир., 22, 12) и: “Кто умножает познания, умножает и скорбь”. (Еккл., 1, 18)
В первом случае, что с умом, что без ума – блаженство. Во втором – скорбь. Так что ни у древних греков, ни у ветхозаветных философов ответов не найдешь. Быть может, и блаженство, и скорбь от ума не зависит? Быть может, и блаженство, и скорбь зависит от избранного Пути?
Я думаю, в истинной философии знак вопроса предпочтительней любому самому бесспорному утверждению.
О, кей?


43.
Он слагает их наподобие старших Колёс, утверждая их на Несокрушимых Центрах. Как же созидает их Фохат? Он собирает Огненную Пыль, он слагает Огненные Шары, устремляется через них и вокруг них, сообщая им жизнь и затем приводя их в движение; одних в одном направлении, других в ином. Они холодны, он делает их жаркими. Они сухи, он делает их влажными. Они сияют, он обвевает и охлаждает их. Так действует Фохат от одних Сумерек до следующих на продолжении Семи Вечностей.

Мой отец, умножая познания, не умножал скорбь. Он блаженствовал.
Я же, напротив – скорбел. Мировая скорбь обрушилась на меня с приходом сознания, и я ощутил невыносимую боль в сердцевине себя. С приходом осознания бытия, – невыносимо страдает душа. А у отца душа не страдала. И я на него наезжал.
-Как ты живешь? Разве так жить можно? Ты же придурок, блаженный! Чему ты все время радуешься?
А отец улыбался изнутри своего блаженства. Теперь я его понимаю: сам стал таким. Он действительно был блаженным. Но вот что удивительно. Никакого отключения теменной доли не было, не было и “потери себя” как личности. Хотя он и производил впечатление человека без “царя в голове”, чем запутывал окружающих, однако, неожиданно удивлял прозорливостью своего ума. Коленопреклоненное почитание высших сил он не только не приветствовал, но презирал как таковое. Я только от него услышал самую крамольную мысль во все времена: “Мы равны Богу”.
Ни “Бог – это чудо”, ни “Бог – это любовь”, ни “Бога нет”, ни “Бог – умер”… ни прочую чушь, – от раболепия до полного отрицания – он не воспринимал. Но – полноценную с Богом общность он принимал как нечто абсолютно естественное.
Его равенство с Богом не было гордыней. Его равенство с высшими силами было понимание мироздания не как холодного, чуждого человеку пространства, а как дома. Отец в этом мире не чувствовал себя гостем, он жил у себя, и Бог ему был приятель.
Быть может, это родство с Богом, отраженное на его лице застенчивой полуулыбкой, так волновало меня?

Он и с человеками вел себя так же. На равных. Он не заискивал перед начальством, не презирал простой народ. Удивительно, даже в тюрьме, общаясь с уголовными авторитетами, и “шестерками”, он оставался самим собой – человеком. В тюрьме, где ты на виду и играть в “своего парня” долго не сможешь, это особенно ценится. Когда после девяти месяцев отсидки его выпустили, зэки устроили ему овацию. Из окон кричали: “Усы! Ты – человек!”.
Кстати, я давно заметил, – в психологии людей ничего не меняется. Как только люди оказываются изолированными от общества, сразу же возникает “государство в государстве”.
“Закон” левитов (фарисеев), сознательно изолировавших себя от остального мира, очень напоминает “воровской закон” блатных. Те же тайные ритуалы посвящения в “орден”, та же непреложность и “святость” Закона, та же кара за отступничество от Идеи. И у блатных, и у фарисеев существовала каста “неприкасаемых”. У блатных – “опущенные”, у фарисеев – саддукеи (секта учёных философов). И там, и здесь – проникновение во властные структуры и подчинение их себе. И там, и здесь – “общак”. Но главное их родство “понятий”: цель оправдывает средства и презрение ко всему, что не является их сектой. Остальной мир – лишь материал, который можно и должно обманывать, грабить, насиловать, убивать.
Отец же был в тюрьме “начальничком” – начальником Культурно-воспитательной части. Среди блатных такая должность считалась “сучьей” и, естественно, презиралась.
Был у него и конфликт с блатными. Конфликт – это мягко сказано. За такие дела могли и “приткнуть” папашку. Дело в том, что однажды, во время просмотра фильма блатные почистили аптеку и продовольственный склад. Воров не поймали, но кино запретили для всех заключенных. Поскольку отец был главою этого “ведомства”, недовольство блатарей вылилось непосредственно на него. Более того, его, разносившего почту (это тоже входило в его обязанности), заволокли в камеру и устроили проверку “на вшивость”. Типа, а не стукачок ли ты, приятель? Блатные просто так ничего не говорят. Если обвинение предъявлено – расправа не замедлит себя ждать. Пока же они только “прощупывали” его. Как поведет себя этот малый? Выдержит, – повезло, “заерзает” – жди беды. Блатные – тонкие психологи. В его лицо в который раз заглянул холодный лик смерти. У отца времени на обдумывание своей защиты не было. И он им сказал просто:
-Хорошо, кино вы будете смотреть, но и вы должны мне обещать, что воровства не повторится.
Он говорил так, будто от него что-то зависело. С другой стороны, это был единственно верный шаг в его положении. Его отпустили, сказав на прощание: “Усы, обманешь, – где хочешь, найдем”. Что ему оставалось делать? Слово надо было держать… уж что-что, а такие вещи быстро доходят. Он пошел к начальнику тюрьмы.
Как уж он убедил начальника, я не знаю, очевидно, откровенным рассказом о своем тупиковом положении, но кино разрешили под его личную ответственность. Отец уже выиграл: потерять должность было куда предпочтительней, чем потерять жизнь.
Он вернулся к уголовникам и сказал, что свое слово сдержал. Кино вы смотреть будете. А вот сдержите ли вы свое слово? То есть в столь двусмысленной ситуации отец повел себя просто по-человечески, и все встало на свои места. Слово сдержали и они. Воровство, по крайней мере, во время сеансов, прекратилось. Отец рассказывал, что блатари лично провели работу среди зэков: на сеансе, чтоб никаких вылазок!
Как было на самом деле, я не знаю. Единственно, что я понял сейчас, – отец был девственно чист. Этот двадцатидвухлетний командир огневого взвода, прошедший ужас самой страшной войны, краснел от мата. В тюрьме женский персонал из “вольняшек” нарочно матерились при нем. И, видя, как он заливается краской стыда, – беззлобно веселились: “Ой, ну совсем ты мальчишечка…”.
А еще его всегда волновала нравственная сторона вопроса. Там сидели разные типы и среди прочих настоящие душегубы. У одного такого отец спросил в лоб.
-Неужели ты людей убивал?
-Ты знаешь, Усы, тебе я скажу… было дело. Но поверь мне, я это сделал вынужденно.
Отец верил и сопереживал ему. Его волновали нравственные муки убийцы, которых очевидно и в помине не было.
Все эти рассказы для меня, не знакомого с изнанкой жизни, походили тогда на красивую сказку. Теперь же, когда та изнанка вывернулась к нам лицом, и мы узнали ту правду жизни, начинаешь понимать, каково было двадцатидвухлетнему мальчишке играть в те страшные игры. Но понимаешь и другое. Отца будто оберегал кто-то. В тюрьме он написал матери – майору медицинской службы, фронтовому хирургу, коммунистке – письмо, в котором изложил суть своего “дела”. Удивительно то, что, несмотря на жестокую цензуру военного времени, письмо дошло. И моя бабка записалась на прием к генералиссимусу. Ее принял какой-то чин из администрации Сталина. Бабка сказала, мол, если я, коммунистка, воспитала такого недостойного сына, то, исключайте меня из партии и судите. Если нет, то разбирайтесь по существу, а не ищите крайнего.
Разобрались. Отца со старшиной отпустили. И это тоже похоже на сказку. Слушая теперь о том беспределе, творимом властями, трудно во все это поверить. Однако все так и было. Отца не амнистировали, а именно оправдали. И он вернулся к мирной жизни.

Сказка продолжалась.
Пришел солдат… из тюряги.
-Я толстый из тюрьмы вышел, – рассказывал отец. – В тюрьме латыши меня салом кормили. Я их портреты рисовал, – вот меня и подкармливали…
Пришел сытый зэк и… поступил в МИПИДИ (Московский институт прикладного и декоративного искусства) на курс профессора Дейнеки. Этот институт просуществовал столько, сколько отец учился в нем. Их курс стал последним. Впоследствии он влился в Мухинское училище в Ленинграде.
На четвертом курсе отец написал картину “Стасов среди русских художников”, выставленную на первой Всесоюзной выставке, проходившей в Третьяковской галерее. Картину неожиданно выдвинули на соискание Сталинской премии. Однако так же неожиданно и “задвинули”, узнав, что картина написана студентом. Тем не менее, отец был принят художественной элитой.
Женился по любви на самой красивой девушке. Не жизнь, а сказка…
Из ужаса войны, расстрела, тюрьмы попасть в рай мирной жизни, да не просто попасть – въехать на белом коне в святая святых – Искусство да еще с красавицей женой!
Так не бывает. Началось испытание реализмом. Реализм неотвратим. Он имеет свойство проявляться неожиданно и безжалостно в местах, где его меньше всего ожидаешь.
Отец же “порхал” в иных мирах. Он “порхал” всегда. И в детстве, и на фронте, и в зале суда, когда ему зачитывали смертный приговор, и в тюрьме. А уж в мирной жизни, где всё так удачно складывалось, его “порхания” стали особенно заметны. Естественно нашлись и “трезвые” люди, которых эта “божья птаха” стала раздражать. И первыми среди “трезвых” оказались его близкие друзья-однокашники.
Однажды они устроили ему форменную обструкцию.
Приехав (“припорхав” в белом костюмчике) в Калинин (Тверь) расписывать театр – (роспись театра была его дипломной работой, которая называлась: “Вручение Сталиным ордена Ленина Калинину”) – отец встретил со стороны соратников молчаливую неприязнь к себе. Все это оказалось сговором, но тогда, не понимая причины, отец ни на шутку расстроился. Для него это стало неожиданным и тяжелейшим ударом. Но моральный удар завершился еще и ударом физическим. Зачинщик заговора ударил его по щеке. Отец же “подставил другую щеку”…
Все это я узнал на поминках отца. Этот человек, всю жизнь носивший в себе “тяжесть содеянного”, сразу же после похорон, совершено неожиданно для всех, и, очевидно, для себя самого, сказал:
-А ведь Юрку я тогда ударил…
Сказал, как выдохнул. Он будто освободился от тяжести, которая угнетала его всю жизнь.
Отец мне рассказывал про этот “инцидент”, ставший для всех друзей-однокашников и для него самого – поворотным. Рассказал обо всем, кроме пощечины. Очевидно, он жалел меня, боялся, что я не пойму его, знал – такого я не приму никогда. Все ребята, участники “заговора”, извинились перед ним. Не сразу, но – извинились все. Кроме него…
У него же осталось неприятие отца, впоследствии сменившееся непониманием. Он всю жизнь был рядом, вглядывался в него и удивлялся.
Отца всю жизнь не за того принимали. То, что для всех было главной целью и составляло смысл жизни: карьера, создание семьи, творчество, деньги, для отца было не стоящим внимания, жизненной необходимостью. Н о т а к н е б ы в а е т ! Это или “хитрый ход”, или… он – полудурок-философ, идиот, способный только на безответственный треп. Еще это “порхание” по жизни божьей птахой. Еще в лице его светилась какая-то “божественная крамола”… будто он знал что-то такое, что другим недоступно. Он все время провоцировал окружающих на раскрытие себя. Отец “соблазнял” своей податливостью, мягкостью. Его ничего не стоило обмануть, оскорбить.
На хитреца он не был похож. Оставалось самое простое объяснение: у мужика нет “царя в голове”. Он просто такой, не от мира сего. Начиналась тревога. Людей, его окружавших, он начинал волновать. Непонятное – всегда волнует. И раздражает.
Но для меня удивительно было не это. Отца обожали евреи. Те самые “торгаши” – деловые, практичные евреи, не только не замечали “странности” отца, но всячески выказывали радость свою и старались ему помочь. Среди них были и директора магазинов, и ресторанов, и главврачи больниц, и даже главный гинеколог Москвы.
Отец тогда занимал “крутую” должность – главный художник Художественного Фонда Москвы. Поэтому, круг его общения был довольно широк. Я не раз был свидетель тому, как Канович, директор Художественного салона на Петровке, буквально расцветал и лез целоваться, увидев отца, и снабжал его “чем мог” (а мог Канович многое). А “главный гинеколог” просто стал другом семьи. И никогда никто не требовал взамен ни-че-го. Создавалось впечатление, что они его не только понимают, но и принимают за своего.
С нашими все было сложнее. Они пытались понять его, но не могли. Его “главный обидчик” всю жизнь потом, до самой смерти отца, был рядом с ним. Он будто вглядывался в него, в глубину неведомого мира, пытаясь разгадать его тайну, но так и не смог. Отец так и “упорхал” в свои миры, оставив его в вечном недоумении.
Для меня также Отец остался самым значимым и непонятным явлением в моей жизни. Он меня не просто волновал, но своим “порханием” и неопределённостью позиции доводил до исступления. Он разрывал меня! Каждое мгновение нашего союза я испытывал к нему полярные чувства: от презрения до восхищения.
Привет Тебе, божий человек! Да святится имя Твое.


44.
У Порога Четвёртого Сынам указано создать свои Подобия. Одна Треть отказывается, Две повинуются. Проклятие произнесено: они будут рождены в Четвёртой, страдать и причинять страдания. Первая Война зародилась.

На майские праздники мы с Сережей съездили на малую родину.
Приехали ранним утром. И попали под сильный ливень. Из машины выходить не стали, – решили переждать. Нам предстоял путь в четыре километра по непролазной грязи. А тут еще дождь зарядил…
-Ты зонтик взял? – спрашивает Сережа. Я представляю, как мы, два московских дуралея-дачника по колено в грязи, но под зонтиками, шествуем к дому.
-Смешно… – говорю я.
-Ну, вот. Без зонтика я никуда не пойду, – говорит Сережа, – буду спать.
-А я выпью, пожалуй… – сказал и смотрю на его реакцию. Реакции никакой.
Сережа удивительный тип. Острые углы в наших взаимоотношениях он всегда обходит молчанием. Причем, абсолютно бесстрастным молчанием. То есть по лицу не определишь, как он отнесся к моему желанию выпить. Хоть бы сказал что-нибудь, типа: “Опять…”. Нет, – абсолютное молчание. Я и выпил…
А ведь мы и познакомились с ним в пьяном угаре. В моем угаре…
Было это, когда я вступил в последнюю “семилетку” своего “Малого бытия”. Тогда уже проклюнулись первые ростки понимания. Однако новые знания необходимо было закрепить “истиной в стакане”, поэтому я пил. Только посещая трансцендентные миры, я мог успешно завершить свою работу. Я даже высказался однажды: “Пьянство – это моя работа. Такая же тяжелая и ответственная, как любая другая. И попрошу не путать божий дар с яичницей!”. Мне никто не поверил.
Ладно. Что было, то было. Я не утоп в том болоте – и на том спасибо…
Сейчас возникла теория, что существует у русских некий “алкогольный ген”, дающий возможность нашему брату принять и усвоить невероятное количество спиртного. Не знаю, как обстоят дела, скажем, у французских алкашей, но наш организм действительно способен переработать море. С “алкогольным геном” у меня также все в порядке. Отец – бытовой пьяница, отец отца – запойный алкоголик.
Дождик закончился, и мы двинулись в путь.
В деревню приходим, – мама дорогая! – туда ли мы попали? На бугре – дворец. Стоит избушка (20 х 6 м.), как в сказке, на мощном фундаменте, под шикарной крышей, без окон, без дверей, к лесу задом, к нам – передом. Навстречу – богатырь на лихом коне.
Лихой конь, это так, для красного словца… на самом деле под Семеном находилось нечто совсем уж невероятное – луноход! Это транспортное средство, которое Сережа окрестил “тазиком” за возможность плавать, оказалось канадским вездеходом. Это, конечно, чудо! Легкое, маневренное, о шести колесах – для “тазика” не существовало препятствий. Он не только форсировал любые водоемы, но и переползал через любую грязь, кочки, выбоины, ямы, коими обильна просторная земля наша.
-Семен, ё, моё! Я балдею…
-Опять…
-Что опять?
-Опять Цыганов обалдевший приехал.
-Только, только выпил… Семен, у меня рефлекс, как у собаки Павлова… слюна выделяется. Как в вашу зону попадаю… в зону любви и дружбы… непреодолимая сила наваливается на меня! Бороться с ней не возможно. Я тебе, кстати, нужную книжку привез… она как раз про это… “Зона любви” называется.
-Все ясно…
Семен ехал туда, откуда мы пришли. Сережа только сокрушенно вздохнул: “Знали бы…”. И он улетел, как инопланетянин на “летающей тарелке”.
И тут же появилась Валька…
Она проявилась как мираж… о, господи! уже?.. “Голубая девушка” приняла обличье амазонки на белом коне. На своем сивом мерине “девушка” сидела довольно лихо – спина прямая, вид гордый – и напряженно вглядывалась в меня.
-Привез?
-Валька, ты бы хоть поздоровалась, – процитировал я сам себя. Эта цитата годичной давности наполнила душу мою оптимизмом. Ничего не меняется! Мир устойчив и прост.
-Ну, здравствуй, здравствуй, чудо приблудное… привез?
-Пошли в избу…
Мы сидели в избе. То есть сидели так, будто никуда и не уезжали, года, полного судьбоносных событий, не было, будто все это было вчера.
Валька сообщила, что ее укусил “клещ-зараза”, прямо в грудь. Попросила Сережу вытащить его. Тут же сняла кофточку. Клещ укусил ее прямо в сосок. Сережа, сосредоточенно (Сережа электронщик; так, очевидно, он паяет свои микросхемы) орудуя пинцетом и иголкой, стал извлекать клеща. Валька беззлобно материлась.
-Масла надо капнуть, он сам вылезет, – посоветовал я.
-Ага?.. вылезет. Он уж подох, зараза. Крови напился и подох.
-Тогда всё. Теперь его хрен вытащишь.
Так и вышло. Сережа извлек только задницу паразита, голова осталась в Валькиной груди. А я подумал: “Господи… и это придется описывать…”.
-Валька, – говорю, – я про тебя оперу пишу.
Валька “засветилась”, типа, опять ***плёт московский “волну гонит”.
-Чё пишешь?
-Оперу. Опер велел про всех писать, – выдал я заготовленную шутку. И подумал: “А ведь я сейчас правду сказал. Мой соавтор, всемогущий Оперуполномоченный, приказал мне писать обо всем, ничего не утаивая”.
Что делать, мой бог – Опер, «убойный отдел». А я его осведомитель. Причем, не тайный, а самый что ни на есть явный. И никуда от этой работенки не деться. И пусть мне воздастся по вере и делам моим. Так что я нахожусь на ответственном задании, – отслеживаю и разоблачаю окружающую меня действительность.
-Вот… – я вытащил заготовленный “аргумент” – книжку, привезенную Семену в подарок. Валька ничему не верила. Ее и так все устраивало.
-Н-наливай!


45.
Старшие Колёса вращались сверху вниз и снизу вверх… Зародыши Матери наполняли всё сущее. Битвы возникли между Созидателями и Разрушителями, и Битвы велись за Пространство; Семя рождалось и вновь появлялось, беспрестанно.

А дальше я завалился в свои трансцендентные миры, в которых не было ни пространства, ни времени. Эпохи перемешались и распахнули свои тайны.
Было новое ощущение мира, которым я и делился с Семёном.
КАРМА ИЗРАИЛЯ незримо присутствовала в истории последних двух тысячелетий. Сион произвел на меня неизгладимое впечатление! Я понял, что явление это вроде бы есть, но как бы его и нет. И в этой аморфности тайны – их сила. Поэтому говорить об этом не рекомендуется, – лишившись тайны, оно лишится и силы. Сион бессмертен, пока незрим. Но самое удивительное то, что он как зародился, так и существует, не меняя своей личины. Из глубины веков в нашу цивилизацию всплыло первобытное чудовище талмудистского расизма. Оно протащилось через эпохи, будто ничего и не произошло за 25 столетий нашего существования. Но самое страшное в том, что сегодня весь мир согласился с этим.
Мой “убойный отдел” принял заказ на расследование самого крупного преступления всех времен и народов. Преступление организованной банды фанатиков против человечества. Время пришло отчитаться.
Я был трезв. Сережа удивился даже: “Чего это ты трезвый какой-то…”. Не знал приятель, что на рабочем месте концентрируются все силы, чтобы нести в мир знания, добытые в священной борьбе с мировым злом. И я их нес.
Моя обличительная речь обвинителя сначала была построена на вопросах. Я задавал вопросы, ответы на которые таили в себе взрывы. Взрывы основ!
-Семён – погнал я с места в карьер – а читал ли ты Ветхий завет? А внимательно ли ты его читал? Тогда ответь мне, как так случилось, что “Левит”, “Числа”, “Второзаконие” находятся под одной обложкой с “Нагорной проповедью” и обличением книжников, написавших и принявших чудовищный расистский Закон? И почему обе книги являются священными?
Потом я перешел на утвердительный знак восклицания.
-И этой святой книге молились, клялись говорить правду и только правду… на книге, сотканной изо лжи! Это – гремучая смесь “воровского закона” и божественных откровений! Конечно, это уникальный памятник человеческим страстям и деяниям. Величайшая книга противоречий и парадоксов. Здесь мудрость и великие догадки соседствуют с самыми низменными инстинктами! Явь переплелась с вымыслом. Но это еще и борьба идей, и… борьба Богов, несущих те идеи! Бог Ветхого завета и новый христианский Бог – это абсолютно разные Боги. Хотя и оба – провокаторы.
Бог Ветхого завета – величайший провокатор! Создатель и искуситель. Бог и Дьявол в одном флаконе! Подсунул нам яблочко познания, – съедят, не съедят? А выбора-то не было! Откажешься – не быть тебе человеком, созданным по подобию божьему, так и будешь в раю жить полудурком-незнайкой и импотентом, с фиговым листом на причинном месте… съешь, – познаешь мир во всем его многообразии, но уж тогда не взыщите-с… Рай не для вас, покиньте сию территорию! Съели… баба уговорила… и, после различных разборок и пертурбаций, выделилась из них каста избранников дома Иуды, таких же провокаторов, как и их бог. И принялись те “избранники” воду мутить!
Сначала ветхозаветный Бог, как медик-психоаналитик, привил нам бактерию “сознания”, спровоцировав ум на “познание мира”, при этом разъяснил нам всю греховность такого познания. Потом новый Бог, как режиссер-постановщик, разыграл еще одну провокацию под названием “живой бог”, указав нам, путь к спасению от греха, которого не существует.
Когда из Рая Папаша Адама с супругой выгнал, остался он как бы не “при делах”. Тогда и решил напомнить о себе роду человеческому. И поделил он загробный мир на Ад и Царство небесное. А в серединке Чистилище, а в Чистилище Он – Судия Неподкупный – вершит Страшный Суд. Кто возлюбит Бога своего и покается – ко Мне; кто сомневается – геенна огненная и мрак! И послал сына своего, как “козла отпущения”, на заклание.
Вот ты мне ответь, все говорят Бог – это любовь. Ты сам говоришь – любить можно только Бога. Себя любить не научились, зато Бога любим. Не просто любим, – самозабвенно любим, до самоистязания и самоуничижения любим. Человека презираем, соседа ненавидим, но уж Бога – не тронь! Что это за любовь такая к Судье? Как говорил Ницше, Бог, который любит людей при условии, что они уверуют в него, не вызывает доверия. То есть любовь с оговорками уничтожает саму суть любви. Неужели ты не чувствуешь в этом величайшую фальшь! За этой изначально фальшивой формулировкой может спрятаться кто угодно. В основном и прячется разная сволота. Все преобразователи мира кричали: “С нами – Бог!”. Под его сенью и творились любые беззакония.
А ведь все просто. Люби себе тихо… человека, кошку, природу, любую тварь земную и небесную… и все! Чего шуметь-то? Люби и прощай.
Но человек не захотел довольствоваться такой любовью. Ему подавай глобальную систему ценностей! Но когда из любви разыгрывают публичное шоу, когда в одежды любви и смирения рядится всякая нечистоплотная тварь и делается из интимного чувства – инструмент, инструмент порабощения личности для хитроумных политиков, тогда может получиться все что угодно. И получаются обычно страшные вещи. Кровавые казни, например.
Я сейчас тебе скажу одну крамольную мысль… такую крамольную, что я ее поначалу сам испугался. Не трогал бы Христос фарисеев, не гнал бы торгашей из своего храма – глядишь, все бы само собой рассосалось. Не было бы прецедента, а значит и того мирового безумия, под названием христианство. К чему эти буйства?
Ты знаешь, что такое медитация? Мета – любовь. Размеренное, тихое проникновение в суть любви. Будда обозначил 5 стадий такого проникновения. 1 – любовь к себе; 2 – любовь к другу; 3 – любовь к человеку вообще; 4 – любовь к недругу; 5 – любовь ко всему миру, от человека до животного, от цветка до камня. (И заметь, любовь к Богу – отсутствует!) Такая любовь – работа души.
А как Христос учит любви? Возлюби весь мир: и ближнего, и врага своего, как самого себя. При этом любовь к себе как явление даже не рассматривается, однако, по христианской идеологии, себялюбие – грех. Но самое главное – возлюби Отца небесного и Сына его, то есть происходит подмена реальной любви – абстрактной любовью к химерам. Ты уже не в реальном мире, но в мире воспаленной фантазии. Ангелы и демоны, божий промысел и сатанинские соблазны – вот твой мир. То есть, это не работа души, а слепая вера. Причем, кто любит отца и мать свою более, нежели Меня – недостоин Меня! Во как!.. Ни мать, ни отца, ни детей своих – Бога люби и Сына как его земного представителя.
Мало того, Христос врывается в чужой Храм и изгоняет плеткой торгашей и менял. Хотя он не был истинным иудеем, (быть может, он вообще не был иудеем) и нечего ему было делать в чужом монастыре со своим уставом!
Ты представь, что какой-нибудь русский малый ворвется сейчас в синагогу и выгонит всех евреев к чертовой матери! А ведь у русского больше на то оснований. Они его царя убили и его страну погрузили во мрак коммунизма. Я тебе больше скажу. Геноцид, устроенный “божьими избранниками”, чудовищней геноцида турок против армян. Там просто вырезали половину нации, нас же смешали с грязью, превратив всю нацию в прах, в марионетку самой бесчеловечной идеи – коммунизм.
Христос же пророчествует: я разрушу сей храм и в три дня возведу новый. Торопыга какой… И ведь чувствовал сам, – не дело затеял. Не мир, но меч принес Я на землю. И что ты хочешь после такой любви? После такой любви может быть только смерть.
Я не пойму, куда он торопился? В три дня возведу новый Храм… Возвел. Самого убили, а мы два тысячелетия расхлебываем его божественную кашу. Кому нужны такие подвиги, такое самопожертвование? Впрочем, что ж… молодой был, горячий.
Если бы он просто, как Сиддхартха, пребывая в нирване, “пробудился” потом под смоковницей и тихо учил человечество добру и любви, – не было бы этой чудовищной двухтысячелетней бойни.
Но история не терпит сослагательного наклонения. Что было, то было.
Вот ты представь только, какие силы противостояли тогда друг другу. С одной стороны – Вавилон, Египет, Греция, Рим – с развитой наукой, искусством, философией, правом; с другой – маленькая иудейская каста фанатиков со своей примитивно-общинной идеей завоевания мира. То есть, мощнейшие созидающие цивилизации с одной стороны, с другой – маленький микроб идеи разрушения. И тут уж как водится, один микроб порождает собрата – идею “спасения человечества”. Скажи, кого и от чего спасать-то? Раньше спасали дом от врага, человека – от болезней, и это было естественно. Теперь же… прозвучало нечто доселе неслыханное. Оказалось, нужно спасаться от “греха”, который сами иудеи и навязали сначала своей общине, а потом всему роду людскому.
Они ненавязчиво превратили свой “избранный” народ в грешников! Ты есть раб божий, а значит, не подчиняясь Богу, ты совершаешь смертный грех. Внутри их крохотной общины считалось – самый большой грех – неподчинение божьим указаниям (которые они сами и сочиняли). То есть жили они не по шкале общечеловеческих ценностей, а “по понятиям” своей секты.
Но вдруг приходит Некто, смеется над их “показной” верой и говорит, в общем-то, здравые вещи – Бог един для всех, живите в любви и смирении, все народы – братья. Я – его сын, поэтому знаю, что говорю. Еретика, естественно, убивают. Но понятие “греха” переползает из местного лексикона во всеобщую идеологию христианства. Причем, акцент делается не на грехе убийства или воровства (с ними разбирались просто, покаялся – проходи в Царство Божье), а на самый тяжкий грех – богохульство, то есть неверие в божественный промысел.
А дальше происходят невероятные вещи! Свои местечковые разборки иудеи смогли раздуть до вселенских масштабов! Пиар, созданный Спасителем кучке фанатиков, – сработал. Оставалось только грамотно раскрутить полученный шанс. И евреи его не только не упустили, но разыграли в лучших традициях театрально-драматического жанра. Сначала Рим, а потом и всё человечество уверовало в их версию создания мира. Ветхозаветный Бог, рожденный иудейскими мифотворцами в Палестине, а также “живой бог”, сошедший с небес прямо к ним – на землю обетованную, чтобы “спасти человечество” – всё это теперь “общечеловеческие ценности”.
А как ты думаешь? Нас при-у-чи-ли думать их мозгами, молиться их богу!!
Сначала Моисей водил их по пустыне… привел-таки на нашу голову. Семен, ты все-таки почитай Второзаконие – Моисей тебя всему научит. И как Бога любить, и как чужие жертвенники разрушать, и как рощи вырубать, и как народы с земли изгонять, и скот его поражать, и царей истреблять. А если брат твой или жена, или дочь скажет: “Пойдем служить иным богам”, – побей их камнями до смерти. “Ибо ты народ святый у Господа, Бога твоего; тебя избрал Господь, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле”. Еще он научит тебя тонкостям кулинарии. Как нечистую свинью отличить от чистого барана. Еще обрезанию тебя научит, Пасху Богу своему совершать в месяце Авине, поститься…
Но и Христос учит не менее страшным вещам. Да, он учит милосердию и любви, но как он этому учит! Покинь отчий дом, наплюй на все родственные связи, не хорони отца, возлюби врага своего до самоуничижения (подставь щеку, отдай последнюю рубаху) и иди благоденствовать Царство Божье! Куда он торопился, что запретил ученику хоронить отца? И чего его благоденствовать такой ценой, когда “Царство Божье внутри нас есть”! Да еще предостерегает, кто любит больше детей своих и родителей – не достоин ни Меня, ни Отца небесного. Да это же чистой воды сектантство! Отдай свое имущество, уйди из дома, забудь родственников и родителей и молись химерам!
Моисей неверующих в их бога предлагает побить камнями, Христос же просто вычеркивает таковых, как недостойных божьей милости. Ты чувствуешь? За всем этим еврейским словоблудием стоит одна идея – собрать всех в единый колхоз, что бы легче было управлять им.
Другой вопрос, говорил ли он все это? Или тут поработал хитроумный иудейский цензор, подаривший миру бесполое существо, зачатое через ухо девственницей Марией – “живого бога”? Вот для чего им понадобился не пророк и учитель, но живой Бог. Ни в одной религии мира не додумались до такого! Бог – непререкаемый авторитет. Его должно услышать и ему подчиниться. Впрочем, сам “бог” обладал только одним “правом” – правом умереть за идею. Что он и сделал.
Однако, что это за идея такая? Уж больно смиренный бог, в изложении его биографов, напоминает демона революций, жаждущего крови. С одной стороны, он говорит о любви и прощении, о смирении и покорности, с другой – “кто не с нами, тот против нас”! Он создает команду аскетов, готовых умереть теперь уже за нового Бога, презревших мирскую жизнь с ее мирскими обязанностями и призванных благоденствовать нечто фантастичное – Царство Божье. А метод давления на массы один – божественный промысел. Но он прогрессирует: у левитов Моисей разговаривал с Богом, и все его наставления становятся Законом, отступление от которого – смерть; Христос – уже сам живой Бог, и все его наставления – Истина. Неверующий же в Истину обречен не просто на смерть, но на геенну огненную и мрак уже после смерти. А цель у обоих одна – управлять душами.
Чувствуется во всех этих наставлениях и призывах один автор – фанатик. Фанатик, преследующий совсем иные цели.
Теперь становится понятно, почему Второзаконие и Нагорная проповедь разместились под одной обложкой. Это – сообщающиеся сосуды. Непонятно другое, зачем нам-то все это? Зачем нам такая любовь? Какое нам, русским, дело до их проблем? Зачем н а м – и х земля обетованная, и х выдуманный Моисей со своими пророчествами и наставлениями? Зачем нам Подвиг Христа такой ценой? А ведь н а ш е православие молится и х Библии, то есть молится расистским наставлениям Моисея, молится Христу, презревшему те наставления.
Меня лично ханты больше интересуют. У них, по крайней мере, все непосредственно и чисто. А главное – тихо, без надрыва, без лукавых речей и помпезных церквей. Без Подвига, “спасшего” весь мир. Они просто общаются с потусторонними силами, “слышат” все живое и мертвое, невидимое зрят в видимом мире и, главное, никому не мешают!
Так чему и кому мы молимся?
Зато теперь с новой силой заговорили о толерантности. (Догадываешься, откуда ветер дует?) Терпите, ребята, чужие верования. Как, скажи, ну как можно терпеть иудаизм, когда от него, как от гнилого болота, несет презрением ко всем народам и религиям. Тогда уж и коммунизм нужно терпеть, и фашизм.
И еще. Это Христос подарил нам молитву “Отче наш”, Будда никаких молитв не оставлял. То есть мольба, просьба милости – это христианский язык общения с Богом. Христиане превратили нас в попрошаек! Получилась не гордая общность богов, а племя рабов, клянчащее милости у некоей грозной силы – то хлеба насущного, то жизни вечной.

Семен, вот ты мне скажи, – почему идея милосердия не остановила самое чудовищное варварство? Как так случилось, что идеи добра и мира не только не принесли ни добра, ни мира на землю, но спровоцировали величайшую бойню? А ведь такие примеры были. Махатма Ганди смог организовать кампанию “гражданского неповиновения” в Индии и освободил свой народ! Значит, возможны милосердные революции, если они основаны на действительно милосердной религии.
Какое там “милосердие”! Такого изощренного мракобесия не знал еще подлунный мир! Сначала заварили кровавую кашу чужими руками, заплели мозги обывателю, а потом принялись “стонать и плакать” – мы такие несчастные, никто нас не любит.
Нет, лично я господ “божьих избранников” просто обожаю. Они меня до глубины души пробрали. Они умудрились изменить мир! Ты понимаешь, Семён, до меня вдруг дошло: эта великолепная нация, презираемая веками, не только выжила, расползлась по всему свету, но сумела навязать нам свои «правила игры» взаимоотношений с Богом. Эта безбожная нация сумела создать религию, захватившую полмира. А каков диапазон! Породить в глубине своей расы и Христа, и выводок антихристов – это надо суметь. Обмануть в с е х ! то есть водить за нос в с ё человечество на протяжении 20 веков! Свой местечковый “конфликт” раздуть до мирового пожара! Это, скажу я тебе, вызывает восхищение.
Я тебе больше скажу. Меня-то самого неистовая всепоглощающая любовь Христа в свое время задела гораздо глубже, чем медитация Будды или милосердие Ганди. Я сам так любил. Разложенная по полочкам любовь блекнет перед бурей страстей Спасителя. Загадка русской души сродни таинству явления богочеловека. Убийственная любовь, любовь как самопожертвование – это так по-русски! Мне вообще кажется, что наши нации имеют какую-то необъяснимую внутреннюю связь. Обе нации – никакие. И если русские – это душа человечества, то евреи – его разум. Обе нации – “избранники”. И если евреи в силу своей природной беспардонности, не постеснялись заявить это во всеуслышание, то мы, русские, народ стеснительный – тихо вынашиваем идею своей “уникальности”.
Но… та пылкая, самоубийственная любовь к Богу – это наша (человечества) тревожная юность. А юность, как известно, не вечна. Подросток превратился в мужчину. И возникает тогда вопрос: а нужны ли такие страсти теперь – повзрослевшему роду людскому?
Однако евреи – вечная тема. Ты посмотри, какой области человеческой деятельности ни коснись, – везде евреи отметились: Спиноза и Эйнштейн, Чаплин и Эйзенштейн, Фрейд, Мандельштам, Кафка! И пр., и пр. Но и выводок антихристов не менее впечатляет: от Герцля и Вестхаупта, Парвуса и Маркса до Троцкого и Свердлова в России (среди 556 высших большевистских руководителей, было 448 евреев). Еще Бела Куна в Венгрии, Розы Люксембург в Германии и Эммы Гольдман в Соединенных Штатах! Просто крыша едет от такого “крысиного нашествия”.
Но есть еще Соломон Гуггенхайм, поставивший на поток наши – художников – “откровения”, есть “фабрика грез”, основанная евреем, есть Нобелевская премия. Хитрый мужик этот Нобель. Сначала динамит изобрел, а потом “покаялся” в лучших традициях христианства – премию мира учредил. А еще “владельцы заводов, газет, пароходов”. Они проникли везде: в бизнес, науку, искусство, медицину, юриспруденцию, прессу, политику. Везде – где хоть как-то можно влиять на мир. Вот он – расцвет иудейской морали! Теперь миром правят рассудок и деньги. Жизнь стала безбожной, холодной и управляемой. И, похоже, весь мир с этим согласился.
А знаешь, чего они больше всего боятся? – СВЕТА! Замалчивание этой темы преступно. Их нужно высветить прожектором Гласности, и все их срамные идеи исчезнут, как мираж. Впрочем, на смену им грядет уже новый демон – ваххабизм. Хотя я не удивлюсь, если окажется, что движение ваххабитов спровоцировал Сион.
В истории не раз случались подобные провокации. Ведь это в их кругах родилась самая нечестивая мысль за все времена: “Если Господь Бог забыл свои обязанности, то их нужно выполнить за Него”. Так рассуждали иудейские лидеры, погрузившие ХХ век во мрак революций и войн.
Началось все с великой провокации – “Протокола сионских мудрецов”. Были они фальшивкой или планом “еврейского заговора” – не важно. Важно то, что сценарий еще не поставленного спектакля, был разыгран буквально по “Протоколам”: весь ХХ век это борьба Сиона за мировое господство.
В результате они не только достигли своей цели, – вернули себе землю обетованную, но и предстали в глазах мирового сообщества эдакими жертвами и великомучениками. А то, что для достижения цели было спровоцировано две Мировые войны (!), – говорить в том сообществе не принято. Догадываешься почему? Уже все схвачено! Лига наций, ООН – всё это гениальное изобретение этих же ребят. И кормится “свободный Запад” из единого корыта. Ты заметил, как они жаждут создать единое Европейское правительство? Французы с голландцами их “обломали”… пока. Но это всё вопрос времени. А как они сейчас решают мировые проблемы? “Молча” разбомбили Косово, Ирак, “тихой сапой” готовятся к войне с Ираном. Они только Восток не смогли обмануть. Там ребята как сели в позу “лотос”, так всё – нет их – “улетели” в трансцендентные миры к “оси мира” поближе.
А русские… Ох, Семен, Семен, русские это, конечно, песня… эти – всё хавают. Им что Христос, что Ленин, что олигарх – всё “святый бог”! Православие – национальная идея. О, кей! Коммунизм – национальная идея – тоже о, кей! Американский капитализм – супер о, кей! И мечутся, бедолаги, не знают, какому богу молиться. А сейчас нация просто в нокауте. Христа коммунистам продали, коммунизм – пропили; остались “цивилизованные ценности” – частная собственность и доллар, что бы ее иметь. Так ведь нет ее – собственности! Умыкнули из-под носа господа олигархи! Беда…
Удивительное дело!.. лишь русские позволили убить своего царя еврею, а с ним и растоптать православие. (Еще одно доказательство нашей родственной связи: разум, презрев душу, оказался в рабстве Идеи). Мы же – широкий толерантный русский народ – позволили это сделать. И не только позволили, но убийц причислили к “лику святых”, молились на них 70 лет, города называли их именами, а национальная идея стала – коммунизм. Потом, когда коммунизм стал уголовно-тоталитарным (впрочем, бывает ли он иным?), а евреев “задвинули” с руководящих постов, с той же легкостью, благодаря тем же евреям-диссидентам и еврейской Америки, свалили “империю зла”, и въехали на крови своего народа в “цивилизованный мир” с новой национальной идеей – доллар и новыми “святыми апостолами” – евреями-олигархами!
Удивительно то, что загадочный русский народ после всех этих пертурбаций и массового изнасилования выжил. (Русский народ – душа, а душа бессмертна). И не только выжил, но окреп настолько, что смог победить в самой чудовищной и грязной войне за всю историю человечества.
Зачем, спрашивается, нам национальная идея, когда у нас есть такой народ!

Теперь у нас получается совсем другая родословная человечества.
Не Адам родил Каина, а Каин – Еноха… нет. Тут другое “древо жизни”. Второзаконие породило Талмуд, Талмуд – Карла; Карл породил Владимира, Владимир – Иосифа, Иосиф породил Адольфа… Вся родословная – на крови.
Свои устные легенды кучка иудейских фанатиков оформила в Закон. Чудовищный расистский Закон. Некто из Назарета восстал против него, призывая к любви и смирению. Но к смирению призывал со страстью и нетерпимостью истинного революционера. И его убили. Потом часть иудеев “прозрела” и окрестила его Христом и живым богом.
Но воровской Закон не только не умер, но, объединившись с Нагорной проповедью в святой Библии, – засиял с новой силой и стал достоянием человечества. В борьбе этих двух противоположных сил и продолжилась наша история. Второзаконие породило сначала Талмуд (где разъяснялись методы борьбы за мировое господство), а потом Орден иллюминатов, цель которого – смута и уничтожение всех религий и правительств. Христианские богословы тоже не дремали, – создали Орден иезуитов с “божественной” инквизицией. И заполыхали костры, выжигая любую свободную мысль, как ересь. Иллюминаты же впоследствии трансформировались в сеть террористических организаций под лозунгом идей коммунизма. Коммунизм же поднял со дна все самые низменные инстинкты.
Однако самим евреям такая “опека” тоже выходила боком. Загнанные в гетто и вынужденные выполнять все предписания Талмуда, они, по сути, обратились в рабов идеи “божьих избранников”. Простой еврейский народ попал в капкан. Изнутри – варварский Закон с изощренными наставлениями Талмуда, извне – коренные народы, презирающие их.
Началось массовое “расползание” евреев и ассимиляция их в других народах. Однако эмансипация евреев-сефардов на Западе не устраивала Синедрион. Тогда “божьи избранники” устроили поистине дьявольскую провокацию (сколько же их было за нашу историю!) – обратили в свою веру языческое, воинственное племя хазар. Появился новый тип еврея – ашкенази, не имеющий к исконной нации никакого отношения. Туда – в Россию и русскую Польшу и переселился талмудистский центр – хранитель левитских и фарисейских традиций. Под Россию была подложена бомба, взрыв которой изменил лицо мира. Новый тип воинственного еврея взял на себя роль марионетки – проводника и исполнителя идей разрушительных революций, целью которых являлось возвращение евреев на исконную землю и создание там мирового правительства.
И закрутилась кровавая карусель! Из утробы человека выползла Тварь и установила свои законы. Законы насилия и ненависти. Идеи милосердия и любви, объединенные в Церковь Господню, оказались не способны противостоять Твари. Раб божий оказался рабом по сути своей, то есть сам являлся той же тварью. Закончилось всё это разборками воров “Закона левитов”, нацистского полубога и Уголовника всех времен и народов.
Эта кровавая драма и есть – апофеоз любви Сына Человеческого к роду человеческому? На этом кресте распятое человечество пребывает уже два тысячелетия.
Ну и как вам, господа рабы божьи, живется у Христа за пазухой?

Ничего я этого не говорил Семёну. Не смог. То есть хотел сказать, мысли толпились, жужжали, но… не получилось. Нет у меня ораторского дара. Я говорил что-то, говорил обо всем сразу: про любовь, про Христа, про Ницше… я пытался донести мысль, что Христос – это тоже человек. Человек глубокий, страдающий, грешащий. Что он прошел через ад страстей, чтобы потом возвыситься до истинного понимания любви. На что Семён сказал:
-Ты это сейчас под свое распутство базу подводишь?
…я орал и издевался:
-Еврей в России больше, чем еврей!
…потом таинственно и скорбно произнес:
-Теперь я про евреев знаю всё.
-Что всё-то?
-Все настоящие евреи живут в Англии.
Сережа сразу “пожал губы”, как только я заговорил о Христе. Мол, всё, сели ребята “на стакан” основательно. Сам он непьющий, но наблюдающий и слышащий. Он мне не раз пересказывал потом наши разговоры: «Вы же по кругу ходите: коммунисты, жиды, Христос и “Бог – это любовь”. На второй день круг сужается: жиды Бога убили! На третий… вы лишь обозначаете только вам понятные фразы… а за окном, между прочим, весна, озеро, щука пошла…». А когда я сказал, что про евреев я знаю все, он посмотрел на меня как на убогого и сказал:
-Кончился наш Юрик.
-Что, в асфальт закатают?
-Может, в асфальт, а может, в фундамент зацементируют. К какому-нибудь олигарху в особняк…
Семен же послушал, послушал мой невнятный лепет… и высказался:
-Любить можно только Бога.
А когда я начал говорить о сверхчеловеке и Ницше… тут ребят прорвало. Обоих.
-Какой на хрен Ницше! При чем здесь Ницше?!
Почему их именно Ницше так достал, для меня так и осталось загадкой. Очевидно, сам звук его шипящей фамилии вызывал тошнотворные ощущения на нашей благословенной почве.
А Сереже на все его иронические замечания я бы так ответил: Не может адекватно мыслящий человек говорить о любви и Боге без бутылки. А также о жидах, коммунистах, Ницше и прочей нечисти. Все эти откровения и обиды лежат на донышке души. И только русская водка способна вскрыть этот кладезь познания. К тому же, как выяснилось, к славянам понятие “Бог” пришло от греческого “Bacchus”. И понятие это свято для русского человека.


46.
Разочти, о Лану, если хочешь познать точный век твоего Малого Колеса. Его Четвертая Спица – наша Матерь. Достигни Четвёртого Плода Четвёртой Тропы Знания ведущего к Нирване, и познаешь, ибо ты узришь…

С Сережей мы не раз обсуждали раба божьего Семёна Мученика. Мы его слишком хорошо знали, и он нам был небезразличен. Больше того, он нам был настолько небезразличен, что тема “Семён в деревне” стала для нас темой болезненной и очень близкой. Косточки мы ему перемыли до стерильной белизны. Чего только не было сказано в запале “любви к Семену”! Сережу больше всего возмущало “хождение в народ”.
-Ходит как шут гороховый по дворам, ёрничает: “Семенчик пришел!”. Какой ты на хрен Семенчик! Борода седая, а он все Семенчик.
-Да это его личное дело, – возражал я. – Юродство всегда было отличительной чертой таких вот отшельников. Ты мне скажи лучше, с какой такой радости все эти неземные блага? Мне вот дом никто не построил.
-Личное дело? – продолжал возмущаться Сережа. – Живет с молодой женщиной, крыльцо в Побежалово развалилось, а ему хоть бы что. Мы, говорит, уже привыкли. Танька с ведром воды поскользнулась, чуть шею себе не свернула – ничего, они привыкли… Я тебе так скажу, если ты хозяин, поставь ладный дом, баню – будет к тебе уважение. А то: Семенчик пришел…
-Так вон он – ладный дом. И баня. Мне бы такую баню, кто построил.
-Ага… отель “Дубовый веник”.
-Что “Дубовый веник”?
-Непонятно? (Умел Сережа озадачить необычным разворотом темы).
-Не совсем…
-Дорогих гостей встречать по высшему разряду!
И так мы могли часами перемывать его кости. Оба – овны, упертые, каждый свою линию гнет.
-Ох, икается сейчас Семену.
-Да уж…
Однако пора тормозить с подобными “расследованиями”. Хотя и не вспомнить родственника невозможно. Как говорит Сережа: “Про Семена не поговорили, словно не поели”.

А ведь это он познакомил меня в свое время с Христом.
Мы оба тогда находились в подавленном состоянии знакомства с Миром. Огромный непознанный Мир навалился на нас и пугал. Мы могли часами рассуждать о зарождении Жизни, Космосе, о “пятом измерении” и “оси Мира”, о Боге, о Пространстве и Времени, и прочих философских категориях. И все наши философствования были окрашены мраком познания. Нам казалось, что мы поняли абсолютно все, и эта конечность мысли (дальше – пустота) заставляла нас воспринимать только трагизм жизни. И эта вялотекущая, но вездесущая Бессмыслица роднила нас. Мы были эдакие мрачные двадцатилетние “старички”. А рядом “юный” пятидесятилетний Отец. Как мы сейчас.
Так вот, тему Христа мы постоянно “соображали на троих”. То есть, сидя за бутылкой, каждый что-то эмоционально высказывал. Прошло тридцать лет, а мы с Семеном все еще не можем успокоиться.
Однако тогда из нас троих Семен был самый подкованный. Он читал Евангелие! Мы же с отцом так… сотрясали воздух теориями его внеземного происхождения. Семен и рассказал мне однажды, как там все было. То есть пересказал Евангелие своими словами. А рассказывать он умел. Я задохнулся от его рассказа. Этот новый, неведомый мир притягивал к себе с колдовской силой. Он будто уже давно жил во мне…
-Ты понимаешь, он просто ходил по земле, видит – рыбак. Он говорит ему: “Пошли со мной”. И тот все бросил и пошел.
И я представлял себе человека, похожего на Семёна, обладающего столь невероятной магической силой…
-А по воде… как же он ходил по воде?
-Ты понимаешь, это вопрос Веры. Если ты веришь, – значит, так оно и есть. Вера не задает вопросов.
С тех пор я только и задавал вопросы. Почему Вера не задает вопросов? Почему мне не дано поверить в это? Верую ли я сам в Бога? А если верую, то должен ли верить в “хождение по воде” и чудо Вознесения? А если на веру принять это, то как отличить чудо Вознесения от иных чудес? Возможно ли, вообще верить в Бога и не верить святому Писанию? И еще тысячу разных вопросов!
“Что нам не хватает веры, нельзя сказать. Сам факт нашей жизни имеет для веры неисчерпаемое значение”. – “При чем тут вера? Ведь нельзя же не жить”. – “Именно в этом “нельзя же” и заключена безумная сила веры; в этом отрицании она получает облик”. Франц Кафка.
Еще к мучившим меня вопросам прибавился вопрос доброты и милосердия. Я задавался вопросом соотношения любви к ближнему и к самому себе. Какая любовь имеет большее право на жизнь? Что круче? Что есть истина?
Прожив уже приличный отрезок времени, я сделал одно (довольно, впрочем, банальное) наблюдение, – чем больше проповедуют добро и милосердие, тем меньше его творят. Я просто открыл для себя существующую века истину: “Не проси награды за добродетель, ибо добродетель есть сама награда”.
У меня был перед глазами постоянный пример – мой Отец. Вот уж у кого понятие веры и милосердия было настолько органичны, что говорить об этом все равно, что говорить о воздухе и воде, которая дает нам жизнь. Во всяком случае, сам Отец не только не говорил, но и помыслить не мог о своем каком-то уникальном милосердии и какой-нибудь особенной вере. Свою уникальность он видел в другом, глобальном вопросе.
-Я открыл реальность Духа! – оповещал он нас и в нашем лице, естественно, весь мир. Я не понимал, в чем тут фишка? И принимался “выступать”. В жизни отец меня сильно раздражал. А когда он вещал такое, меня заклинивало, и я нёс во все тяжкие. Меня бесили его вериги “глашатая истины”, юродство отца доводило до исступления. Семен же просто отходил в сторону и “уходил” в себя.
Но о добре и милосердии мы никогда не говорили. И о любви не говорили. Вот о самом отце мне говорили: «Ты даже не представляешь, какой у тебя отец! Это ж святой человек…». Ага! – думал я. – Пожили бы вы с этим святым! Вы посидите с ним, выпьете за его счет, послушаете байки о реальности Духа – и по домам. А мне каждое утро, каждую секунду приходилось ощущать на себе его “святость”. Порою мне хотелось прибить его.
Кстати, когда отец лежал в гробу – он был так прекрасен! Черты лица его разгладились, и проявилось какое-то величественное, абсолютное, божественное спокойствие. Я подумал тогда, какое парадоксальное явление я наблюдаю – одухотворенный труп. Почему, если душа отлетела, в лице его столько одухотворенности? И еще подумалось, надо было снять маску с лица, это было бы удивительное произведение. А какая-то женщина сзади меня воскликнула: “Святой!..”. А я… сорокалетний мужик, плакал отчаянно, жутко при этом стесняясь своих слёз.
Я всю жизнь чувствовал в себе отца, и вытравливал его из себя. Его юродство жило во мне, и я с ним отчаянно боролся. И ещё я не мог понять, отчего, семя, кинутое святым Отцом, произвело столь страшные всходы. Дочь – дьявольское порождение, и сын – упавший в бездну порока. Святой Дух породил Чудовища?
У всех народов, во все времена только две фигуры управляли государством (стаей, сообществом). Вождь (царь) это понятно – в стае всегда есть вожак. Но жрец – это уже человеческое изобретение. Жрец являлся связующим звеном между жизнью реальной и потусторонней. Это и давало ему абсолютную власть, даже над вождями. Но это еще и главный идеолог, и главный сказочник. Поэтому роль “серого кардинала” во все времена была столь значимой, а порою и основной. Так вот, Отец в жизни и являлся для меня тем жрецом-сказочником. Он увёл меня в мир Иллюзий, но я, протестуя против отца, презрел те иллюзии; это отрицание и породило во мне иной взгляд.
Отец растормошил меня и заставил думать.


47.
Познай начало Жизни, чувствующей вне Формы. Вначале Божественный, Единый от Матери-Духа; затем Духовный; Три от Одного, Четыре от Одного и Пять, из которых Три, Пять и Семь. Эти суть Троичные и Четверичные в нисходящем порядке. Первого Владыки рождённые Разумом Сыны, Блистающие Семь. Они и есть Ты, Я, Он; они блюдут тебя и твою Матерь-Землю.

Всю жизнь наш народ возводил сказочные дворцы. И совесть нации – русская интеллигенция – ему в том старательно помогала. Что из этого вышло – хорошо известно.
По-моему, достаточно сказок о богатырях, Золотой рыбке и Дураке, въехавшим на печи в светлое будущее. Наш дворец встанет на фундамент из гранитного блока подлинности.
Имя тому дворцу: Как-Было-На-Самом-Деле.
И еще несколько слов о библейских сказочниках. О том, как на самом деле не было.
У евреев началось, как известно, все на горе Синай. Именно там Господь пообещал, что приведет их в землю, текущую молоком и медом. Только соблюдайте Мой завет и Мои субботы, и Мою святыню… и познайте грехи свои, и грехи отцов ваших. Вот тогда… “Я обрежу крайнюю плоть их сердца и крайнюю плоть сердца их семени, и соделаю в них дух святой, и очищу их, чтобы они не отвращались от Меня с того дня и до века. И их душа прилепится ко Мне и ко всем Моим заповедям, и они будут исполнять Мои повеления, и Я буду их отцом, и они будут Моим сыном, и все будут именоваться сынами Божьими и все сынами Духа… пока Я не сойду, и не буду жить с ними от века до века”. И Он сказал Ангелу лица: “Запиши для Моисея события с первого творения до того времени, когда Мое святилище будет устроено между ними, навсегда и навечно… и Сион Иерусалим будет святым”.
Молодцы бойцы! Они начали свою историю как историю сотворение всего Мира. Но каков язык! Прочитав эти откровения, невозможно не поверить, что так оно и было. Что Мир именно так и создавался! Оказывается, ничего вокруг не было. Ни персов, ни Заратустры… не было Египта, Греции, Рима. Не было Китая, Индии… не было Конфуция, Будды… – НИЧЕГО НЕ БЫЛО! Была гора Синай и откровение Господне. И было некое племя, которому суждено исполнить миссию избранного народа. И сотворение Мира началось где-то в этом районе, и первые человеки появились именно здесь. А значит, и быть тому. Отсюда и пойдет род людской!
Чьи гениальные мозги могли додуматься до столь абсолютной формы понимания миропорядка?! Чьему гению пришла столь грандиозная мысль? Это останется тайной. Зато и сегодня мы питаемся плодами этой незаурядной личности. Или коллектива единомышленников, объединенных единым порывом стянуть одеяло на себя. И укрыть им свое племя. Ну, как возможно не восхищаться сей трогательной заботой о соплеменниках?
И эта “забота”, пройдя сквозь тысячелетия, осталась с человечеством и по сей день.
Еврейский Бог правит миром?

Недавно меня осенила не менее гениальная догадка. Мне ее Соавтор нашептал. Горы Синай, правда, здесь нет, есть – платформа “Сетунь”. На платформе и нашептал, пока я электричку дожидался. А поведал Он Мне вот что.
-Ты, говорит, есть Сын Божий.
-Ну да, ну да… я божий сын, и мать моя – девушка…
-Ты должен вывести свой народ из мрака предыстории в ИСТОРИЮ людей-богов. Из мрачной хижины иудейских фантазий во дворец СВЕТА. Из рабства божьего к паритету с ним. БОГ и ЧЕЛОВЕК равны перед ликом ВЕЧНОСТИ.
-Мир – дворцам! Война – хижинам! Я тебя понял Соавтор…


48.
Единый Луч размножает малые Лучи. Жизнь предшествует Форме, и Жизнь переживает последний Атом. Через бесчисленные Лучи, Лучи-Жизни, Единый, подобно Нити в Ожерелье.

Нет, не могу я так закончить. Даже на такой торжественной ноте.
Я еще раз съездил в деревню и понял – надо писать эпилог.
К тому же в последний приезд меня осенило понимание явления Христа. Оно, наконец, вошло в меня. Вошло, как и должно – озарением. Это и станет завершающим аккордом моего повествования.
Но вначале – эпилог.

Поехал я на сей раз без своего Серёжи, с друзьями Семёна. Приехали мы часов в одиннадцать утра. Ребята ушли в соседнюю деревню, а я…
А я, старый волчара, почувствовал воздух свободы! Я попал к с е б е на родину. Здесь я чувствовал себя, как муха в полете, как Сталкер в Зоне, как… в общем, понятно – хорошо я себя чувствовал. И бодро, и возбужденно, и…
-Семён! Ё-моё, как же я успел по тебе соскучиться! И заметь – приехал абсолютно трезвый. (В руке я держал бутылку водки).
-Юрий Юрич, а мы тебя ждем! (Я сообщил через Лешу К., что приеду). Вчера целый день твой дом отмывали. Работяги, понимаешь, запили, такую грязь развели… ну мы с Наташей… короче, я их выгнал вчера.
-Что за Наташа?
…и тут появляется она…
-Юрчик!!
Меня как током пробило – ОНА…
Это, доложу я вам, не женщина, это – светопреставление, редчайшее явление природы. Еще в бытность нашей жизни в Побежалово, она приехала с двумя маленькими детьми погостить к Семёну. Она даже не влюбилась в меня. Это нечто иное. Она была сражена мной вся целиком и навеки. Выдержать ее всеобъемлющую любовь я был не в силах. Я оказался слишком мал и ничтожен для ее огромного чувства. Я начал от нее убегать и прятаться. “Я пошел на озеро”, – ронял рассеянно. А сам, путая следы, огородами бежал в лес. Теперь же…
-Юрчик! Любовь моя! А уж я тебя дожидалася, извелася прямо…
-Эт точно, – подтвердил Семен. – Весь день вчера тебе хату надраивала.
-Я и смотрю – чудеса! Полы помыты, дровишки сложены, даже воды принесли.
-А как же! – сказал Семен, – любовь, это вам не шуточки.
-Ох, Наташка, раздобрела ты…
-Что, очень толстая?
-Хорошего человека должно быть много.
Наташа была женщина “в теле”. У нее все было большое. И тело, и душа. И огромная любовь ее, в которую, как в светлое облако, попали и муж ее Барсик, и дети, и Семен, и я…
В дом к Семену не пошли. Сели прямо у крыльца “французского” дома на пеньки. Вид отсюда открывался потрясающий. Смотрел бы и смотрел!.. Отсюда просматривалось и холм со “стройкой века”, и Озеро.
-А что это баня не косит больше?
-Так переложили всю!
Пить начали сразу. Выпив за встречу, я решил расставить все точки над “i”.
-Семен, я же про тебя книгу пишу, считай, уже написал.
-Ну, да… ты рассказывал (господи, когда я все успеваю?), не мог только приличную кличку мне сочинить…
-Придумал! Даже две…
-А про меня? Юрчик, про меня написал? – Наташа уставилась на меня своими преданными коровьими глазами.
-Нет.
-Как же так? Юрчик!
-Ю. Ю., вот в этом – ты не прав, – сказал Семен. – Она же твою книжку ночами читает!
-Правда? Всё, Наташа, обещаю, всё исправлю, перепишу… и имя твое напишу заглавными буквами – НАТАША ТОЛОЧНАЯ.

…Сидим мы на пеньках, и такая тихая радость со дна души поднимается! Причем, – пожизненная радость. Вы чувствуете, как перерождается мой герой: беда, растянувшаяся на всю жизнь, превращается в пожизненную радость. Только и всего.
Сижу на пеньке, головой кручу, как в театре. Вокруг – мои персонажи. Сцены меняются, действие продолжается…
Амазонка на белом мерине проявилась. Что-то запоздала, на сей раз. Ну, милая, скажи свою дежурную фразу: “Н-наливай!”.
-А я тута к лавке поехамши… так, паразитка, опять не пришедши. (Звучный Валькин говор так грел душу!). Как без хлеба то? Ити иху!..
-Не хлебом единым жив человек. Есть еще водка.
-О! – увидела меня, – прибыл! – слезла с мерина, обнялись.
Вальке тут же налили стопку.
-Ну? – уставилась на меня, как на диво.
-Что ну-то, Валька?
-Ты нешто, взаправду, что ль про меня книжку написал? В прошлом разе-то показывал.
-Не, Валя, та книжка не про тебя. Там – про любовь.
-Иди ты…
-А вот в новой книжке – про тебя. Все записал – и про мерина, и про клеща, и про сиськи твои.
-Иди ты. А клешша-то я выташшила.
Нет, вы чувствуете? Вот она – радость прикосновения к миру!
Однако дальше стало еще лучше. С моего режиссерского места, как я уже докладывал, открывались восхитительные просторы. Все просматривается, все радует. Вижу, с бугра, из лесу, мимо незавершенной “стройки века” спускаются новые персонажи.
-Семен, смотри, к нам кто-то идет.
Семен, как витязь в дозоре, вскинул руку.
-Так… Будимир с семейством…
Будимир оказался свой в доску выпивоха, московский балабол-художник. Его жена Марина – тоже своя в доску хохотушка. И два ангелоподобных подростка – девочка Саша и мальчик Глеб.
-Ой-й-й-й, ребятки, а у Семёнчика гости! – Семён засиял своей самурайской улыбкой, и от радости изо рта и глаз посыпались звезды.
Я снял шапочку, чтобы представиться и порадовать гостей сияющим, как Семёнова улыбка, лысым черепом. Я вдруг вспомнил, что накануне поездки побрился.
-Стиль “Голгофа”! – объявил я, указывая на свой бритый лоб. – Тут дело какое… Прорезавшийся “третий глаз” потребовал освободить его от зарослей волос. Теперь я имею возможность пронзать пространство и время, – я оглядел гостей “третьим глазом”, – и вас, человеков, буравить до самого дна! Предупреждаю, со мной шутки плохи.
-Так, где глаз-то? – Подростки оценили мою “прическу” и, кажется, приняли за своего сверстника.
-Где… я вам что – циклоп? Вот – видите шишку на макушке…
-Нет! – обрадовались они.
-Правильно. Она и должна быть незрима…
Все наши посиделки оказались одним вдохом божественного Озера. Мы как-то сразу сроднились. Пошел веселый треп. Наблюдая за Мариной и Будимиром, я увидел, вернее, почувствовал – у них любовь. Медовый месяц какой-то. Это было так странно. Я много видел пар, проживших вместе долгую жизнь, но так редко можно было наблюдать этот тихий едва уловимый свет.
Семен же, будто комментируя мои наблюдения, разразился тирадой. Не помню, что стало конкретной причиной, но фраза “займемся любовью” вызвала в нем яростный протест.
-Что это значит, – займемся любовью?! Как это можно заняться – любовью? Если вы трахаетесь, то так и говорите, – мы трахаемся. А то они любовью занимаются!..
-Да успокойся ты.
-Нет, в самом деле, Ю. Ю., вот ты любовью занимаешься?
-Семен… уговорил, давай с тобой любовью займемся…
Счастье набирало обороты.
А в это время на бугре образовался ещё один персонаж: к родным пенатам двигался, маленький, согбенный под тяжестью рюкзака, целеустремлённый Ильич. Представлять его нет необходимости. Однако и у него появился новый образ – модная бородка, прическа.
Я как-то спросил его, что, мол, у тебя за прическа? Это было давно. Он объяснял тогда, что, мол, в деревне одно, а вот в Москве у него настоящий прикид: джинсы там, рубашка такая, куртка-косуха… прическа. “И что за прическа?”. – “Ну… причесываюсь!”. И поняв, что он сейчас сказал, захохотал своим фирменным хохотом.
-Вот он – наш розовощёкий мальчик! – ухмыльнулся Будимир, оголив неполный ряд жёлтых зубов, и порхнул к Ильичу. Порхнул и еще в полете нацелился поцеловать его.
-Ни к чему это… – Ильич резко отстранился. Он был очень серьёзен. Будимир только неловко потоптался на месте, сел на пенёк и обиженно закатил глаза к небу.
-Бедный Буля – пожалела отца Саша. – Обидел маленького нехороший дядька.
В облике Будимира действительно было что-то младенческое…
Мама с дочкой постоянно хохотали. Семён же был на вершине блаженства, распустил перья, и звёзды сыпались изо рта и глаз. Спрашивает Сашу:
-А какой у тебя знак зодиака?
-Стрелец.
-Сейчас мы тебя прочитаем, – говорит Семён и велит принести одну из двух своих книг. Первая из них была Библия, а вторая – “Астрология с улыбкой”. Её и выносят… – Я ведь, кроме Библии, ничего особенно не читаю. Вся эта художественная литература мне не интересна. Это вон сидит любитель Достоевского! – Семён мотнул головой в мою сторону. – Маньяк! Всего Достоевского прочитал, да еще и дневники его. Ой, как же он меня достал этими дневниками… “Послушай, послушай!”.
-На, почитай, – отдаёт сыну книгу. – А то я вас всех заплюю. Я вдруг решил, что у меня выросли зубы… Смешно тут про всех написано, а главное совпадает, почему мне и нравится.
Ильич удаляется от нас и ходит в стороне, серьёзный, вдумчивый, репетируя выступление. Надо сказать, наш розовощёкий мальчик не был моим сверстником. Он чувствовал себя старше, опытнее, мудрее, поэтому считал своим долгом наставлять меня, подсказывая, как надо жить. Он обнаружил в себе задатки лидера, и точно знал, что хочет от жизни. Поэтому, с недавних пор, он на людей посматривал снисходительно, сверху вниз. Теперь же, молодой задор, помноженный на врождённое нахальство и благоприобретённое ощущение себя личностью незаурядной, дали ему возможность захватить лидерство и стать центром внимания.
-Пылкую революционную речь нам готовит! – говорит Будимир, смиренно сложив на коленях свои дамские ручки, а внутренне как бы извиваясь. – Вот он – Ленин! Всех тут в страхе держит. А давай, Цыганов, его в туалете замочим.
Ильич возвращается и начинает читать своим тонким, но напористым голосом. Читает по кругу про всех.
-Да уж… любят люди про себя гадости слушать! – говорю.
-Да-а-а-а, – соглашается Семён, с таким довольным видом, будто только что съел банку сгущёнки, – я и говорю, главное – совпадает, почему мне и нравится.
Ильич, вскрывая нашу “подлинную” суть, смотрел на нас покровительственно, с лёгким сожалением…

К вечеру пошли в избу.
-А чего ты у меня в избе в шапке сидишь? – спрашивает Семён. – Каждый раз у меня в шапке сидит! Вот к Ивану Грозному татары бы пришли и жрали бы в шапках. Один-то раз Иван Грозный потерпел бы – гости все-таки, но стали бы они все время к нему мотаться и в шапках жрать…
-Я третий глаз застудить боюсь.
-Ну, да, ну, да… – смотрит Семён на то место, где должен быть “третий глаз”. – Но шапку-то все-таки сними. Может и здесь, что-нибудь интересное узришь. А то, пока есть – пользоваться надо.
-И что ты вообще им узрел? – спросил Будимир, хлопнул стопку и выжидающе посмотрел на меня, смиренно сложив свои ручки.
-Христа – разозлился мой Егорка-дурак.
-Живого? – спросила Марина, непрестанно смеющаяся на пару с дочерью надо мной.
-Живее всех живых.
-Ну и как?
-Нормальный парень, брат мой. Только… все эти остолопы-апостолы наплели, что он Божий сын, он то, он сё. Сами ничего не поняли, но нам разъяснять принялись…
-Ну-у-у-у, сейчас ты нам расскажешь, – затянул Семён. – И апостолы ничего не поняли, и Христос не Божий сын, и Бог – не Бог!
-А что, поняли? Всё время спрашивали: “А что ты этим хотел сказать, Учитель? А что ты всё так рассказываешь непонятно? Всё какими-то притчами…”.
-Так ты атеист, Юрка? – грустно покачав головой, спросила Марина
-Да, может, я тут самый верующий!
-Но Христос – не Божий сын. Понятно. – Заключил Семён.
-Нет! Это великая придумка евреев. Они придумали две вещи: живой Бог и грех.
-А, ну правильно, и греха нет, – сказал Семён. – Видите, он религию под себя хочет создать, чтоб кругом правым быть!
-Мне за Христа обидно. От него апостолы ничего не оставили, понаписали – ничего не разглядеть! Да ведь… божий сын, божий сын! Каждый из нас – божий сын. Бог создал человека по образу и подобию своему…
-По образу и подобию! – сказала Марина. – Но это не значит, что он создал своего клона.
-Нет! Бог создавал богов, но только ошибся. И я понял, в чем…
-Бог еще не понял, а ты понял! – начал махать руками Семён.
-А он Богу расскажет, – улыбнулась Саша.
-Да, ошибся! наделив нас надприродным Сознанием. Он изначально уровнял нас с собой… но мы испугались, заёрзали. Мы затянули на себе роковую петлю… Любовь и Сознание так и не смогли ужиться в нас!.. – Мне всё вдруг смертельно надоело. Я понял, меня не слышат. Да и ни к чему теперь все эти разговоры. И тогда, чтобы перекричать сомнения, я принялся барабанить пальцами по столу и орать: – Да! Да! Бог, богов создавал! А вы что же, предпочитаете быть овцами в стаде и рабами божьими? Так будьте, дело хозяйское…
-Но что ж будет, если каждого богом сейчас сделать? – спросила Марина, – чёрте что!
-Oeaohoo Един. А я – Оеаохуё сын. Такие, блин, дела…
… Я вышел к темноте да холоду, да к комарью вокруг рыжей лампочки в сенях. А за мной и Будимир вышел, и Марина, и Саша, и Глеб, и Ильич.
-Мы к тебе приедем, – сказал Будимир совершенно прозрачно, тоном, не выражавшим ни настойчивости, ни решительности.
-Приедете? Зачем? – не понял я. – Но, наткнувшись на круглые глаза Будимира, говорю – да, конечно… приезжайте.
-Ильич, а давай Цыганова в туалете замочим! – предложил Будимир.
-Ну вот, так всегда – говорю,– хотели замочить Ленина, а кого, в конечном счете, замочат? Меня…

Вся компания пошла на косу, купаться. Мне ничего уже не хотелось…
Я забрался к себе, на свою недостроенную веранду. В Озеро садилось солнце. Я долго смотрел на таинство умирающего дня. Ещё один день утонул в Твоих Водах… Господи, если бы не Озеро, что мне здесь делать?
Мыслей не было. Было первобытное ощущение таинства Жизни.
…Времени не было, Разума не было, не было причин Страдания. Единая Тьма наполняла беспредельное ВСЁ. Матерь-Отец были едины, Сын ещё не пробудился для Нового Колеса и странствий на нём…
Я повернулся войти в дом, и… увидел ЕЁ. Я был привычно пьян, и ничему не способен был удивляться. Она сидела, как изваяние и смотрела перед собой. Это была дочь Будимира – Саша. Или нет. Я будто видел её уже здесь…
…Она смотрела на Озеро. В её позе было столько недетской мощи и покоя. От неё, как и от Озера веяло Вечностью. Быть может, это была воплощённая в девушку – моя душа? Она посмотрела на меня и заговорила, и голос выдал её взволнованность.
-Правильно ты всё говоришь, только коряво. Что ты каждому хочешь доказать? Тем, кто решил упорядочить свои мыслишки, тем, кто всё понял и решил в кучу сгрести, а оказалось – там всего-то горсть. Они гроша ломаного не стоят. Потому что, как пробужденье свое описать? Это ж тебе не склероз… забыл, а потом вдруг вспомнил, тут всё сложнее, и термины тут божьи нужны. А какие у Бога термины? Потому он и молчит, потому что, молчанье – его термины.
-Ты кто?
-Воплощённое дыхание – сказала она еле слышно… или мне это почудилось?
-Замуж за меня пойдёшь?
-Пойду.
И она исчезла…
Я долго стоял столбом и ничего не понимал. Кто ты? Дитя Индиго? Пьяный мираж? Великая Иллюзия?.. Или… ты моя душа, которую я так долго не мог обрести.
Во мне звучал её голос: “Молчанье – его термины…”.


49.
Когда Единый становится Двумя, Троичный проявляется и Трое едины: это наша Нить, о Лану, Сердце Человека-Растения, называемого Саптапарна.

Всё-таки черти существуют. Они настойчиво требовали приобщиться к “мировому разуму”. Меня таки потянуло на “родное пепелище”. Я выпил ещё, потом ещё…
Чем это закончилось? Да ничем. Зародившуюся во мне жажду жизни не так легко было сбить с панталыку. Все эти “соблазны” полудохлых чертей теперь не имели никакого значения. Я просто решил “поработать” в уединении. Забегая вперед, скажу, черти все-таки украли у меня сутки. Когда я вышел утром следующего дня к людям, оказалось, что это не завтрашний день, а день послезавтрашний. Однако остался документ, свидетельствующий, что пропавший день всё-таки был. На столике у изголовья моего спартанского ложа, я обнаружил исписанный листок. Оказывается, меня посещали мысли! Я даже помню восторг от прикосновения к истине. Вот что там было написано:
Молчание – божьи термины.
Золотые слова! Кто же мне их сказал? Любое слово в определении истины – ложь. Истина неуловима, она – в движении. Как только ты её обозначаешь словом, истина останавливается и умирает. Поэтому древние, пытаясь распознать божий замысел, говорили на языке санскрит. Они кодировали Непознанное.
Самое большое счастье сказать: “Я свободен!”. Сказав это, понимаешь всю глубину своей несвободы.
Сказать мало. Нужно всей своей сутью всю жизнь доказывать это.
Тезис нисходит, антитезис выстраивает логика; все остальное – литература.
Пример. Тезис: Бог – это любовь. Антитеза: любовь – борьба, роковая битва, война. Борьба за любовь, роковая битва с самим собой, но это ещё и война за свободу. Это доходит логически. Не сразу и не у всех. Всё остальное – литература. Однако вся стоящая литература (как и подлинная жизнь) также строится на этом всеобъемлющем противоречии: любовь – война. Теза и антитеза, в своей первооснове – едины.
Религия – заигрывание с Богом.
Молятся, приносят жертвы, кровь потоками льют, убивают друг друга за Слово божье, а ведь всё просто – рождение и смерть. Зачатие – величайшее из Таинств…
“Тьма излучает Свет, и Свет роняет одинокий Луч в Воды, в глубину Лона Матери. Луч пронизывает Девственное Яйцо… оно сворачивается, распространяясь молочно белыми сгустками в Глубинах Матери, Корне, растущем в Недрах Океана Жизни”. Это же Небесный половой акт!.. физиологическое описание божественного зачатия Жизни.
У израильтян главной функцией Иеговы было деторождение, и эзотеризм Библии, истолкованный каббалистами, указывает, что Святая Святых в храме – символ утробы. Эта идея была заимствована иудеями у египтян и индусов. Фаллический элемент встречается в каждом имени, данном Богу. Только у “избранного народа” фаллические символы стали непристойны, в силу их материального и животного элемента. Это был роковой уклон с пути Истины. Вымысел, возведённый в догму и честолюбие человека, создавшего иерархию ценностей, как на небе, так и на земле – вот “киты”, на которых зиждется их Церковь. В Бога стали “играть”, используя его, как средство для достижения своих целей.
Женщина – природа; мужчина – НАД-природа. Всё настоящее – эротично.
Женское сознание – природное; мужское – надприродное. Женщина мыслит изнутри жизни; мужчина мыслит жизнь, возвышаясь над ней, во всех её причинно-следственных проявлениях. Душа (воплощённое дыхание) – женщина; Логос – мужчина. Я – это всегда мужчина, МЫ – (её Я в нём) это всегда женщина.
Правильно поставленный вопрос таит в себе ответ.
Вопрос: Кто формирует Человека? Ответ: Жизнь. Жизнь это Желание, любое желание – грех. Однако сами Атомы одарены желанием жизни. В Человеке тайна аллегорического “Греха”, падения Духа в Материю – формирует истинное, неповторимое ego. ЭГО и являет бога на земле, запечатлённого в образе Назарянина. Одно лишь высшее Я, истинное ЭГО – божественно и есть БОГ в человеке.
А вот последнее изречение. Эти каракули я еле расшифровал. Видно, писались они в полной отключке. Рукой уже двигал божественный промысел.
Хватит, Юрик, писать слова. Пришло время писать музыку.


50.
Это есть Корень, никогда не умирающий; Три-язычное Пламя Четырёх Фитилей. Фитили – Искры, которые извлекают из Три-язычного Пламени, устремлённого Семью, их Пламя – Лучи и Искры единой Луны, отражённой в струящихся Волнах всех Рек Земли.

С музыкой оказалось не все так просто. Хотя вся природа и мое душевное состояние требовали, – пиши музыку! Наверно, не дорос еще…
Пишу слова.
Вся деревня (я, Семён и Наташа) затаилась, ожидая гостей. Должны были приехать Барсик с друзьями, Лёша Камышёв, Илья с командой рабочих. И всё это на больную Семёнову голову. Его “затрясло” конкретно. Он, рассказывая о строительстве нового дома, по обыкновению, психовал, – что-то у них там не срасталось. Вообще, вся его “ситуация” оказалась двойственной. С одной стороны, новый дом – это сказка, с другой – источник вечных комплексов. Проблема старая, но волнительная. Семену оказалось негде жить.
-Надо свой дом поднимать. (Господи, сколько раз я это слышал!). Но тут дела серьезные. – Он с тоской посмотрел из окна на свой покосившийся дом. – Стропила прогнили, крыша, того гляди, завалится…
Все его три дома – разваливались. “Французский” же дом находился как бы на осадном положении. То есть Семена окружала и душила постоянная тревога, а ну как Габриель приедет. Она, правда, сама разрешила ему жить здесь и даже была рада тому – дом под присмотром, однако Семен, все одно, психовал.
-Опять вещи с места на место перетаскивать? Ты представляешь, вот все это!.. тащить в свой дом, а что потом?
Причем, Семен выступал как-то слишком. Слишком много души вкладывал в проблему. Я подумал тогда, какой выдающийся артист зазря пропадает. Но Семен еще усилил обороты. Он играл уже трагедию шекспировских страстей.
-Ты думаешь, я смогу жить в новом доме?
-А что? Будешь, как белый человек, в теплом сортире…
-А барахло! Я ж не смогу без него! – Изба действительно была забита всевозможной утварью. Была проложена только тропа к столу и нарам. Все остальное пространство – нагромождение “нужных” предметов. Иллюстрируя их “нужность”, Семен через себя кинул в кучу пустую пачку от сигарет.
-Пусть Ильич выкупит тебе дом Копытова. Будет нормальная мастерская под боком.
-Ты что! Мастерскую намаливать надо, а я туда и войти не смогу! Там же все его руками излапано.
Выхода не было. Драма лица без определенного места жительства была очевидна своей безысходностью. Впрочем, ирония моя не уместна. Не мне Семена судить. Живет, как может. Я бы в этом “медвежьем углу” и так не смог.
-И куда я всех размещу?

Таня (я смутно помню ее рыжую головку в начале приезда) пропала. Ушла в свой дом и не показывалась. Для Семена же – очередной коварный удар.
-Пьянка ей моя не понравилась! Будимир, видишь ли, храпел. (Свой в доску художник немного перебрал и остался ночевать). Как будто не знает меня. Я – такой, какой есть! И другим не стану.
-Ее понять можно.
-Она последнее время вообще в депрессии. Уехала же в Новгород навсегда, жених к ней там сватался. На тебя, говорит, похож, на гитаре играет. Ну, спрашиваю, и в чем же дело? Молчит. Она меня достала своим молчанием! Неделями молчит! Я ей жениться предлагал… если, говорю, тебя это волнует, давай поженимся. Молчит! И сейчас вот, ушла, ничего не сказала, что, как… чем она там питается?..
-Понятно.
-И мне понятно! Ей уж тридцатник. Со мной жить невозможно, и в Новгороде невмоготу!.. Надо ей хоть пожрать отнести.
Я побродил по лесу, набрал сыроежек. Сходил в Побежалово, так просто, чтобы времени бремя избыть. Я не умею отдыхать. И от божественной природы, оказывается, не сильно “тащюсь”. Только Озеро меня по настоящему притягивает. Однако катер постоянно кто-то уводил из-под носа. Компьютера нет, заниматься хозяйством не настроился, хотя дом “гуляет”, – опять угол просел. Да и без Сережи что-то делать несподручно.

Сначала приехал Барсик с друзьями.
Как водится, сюда везут продукт счисления многозначного, поэтому вопрос доставки продукта к месту его съедания – основной вопрос. Однако у Барсика выросла смена – Вова и Коля – они и пошли с пустыми рюкзаками встречать отца.
Следом приехал Илья с рабочими и Леша К.
Богатые мужики, как красивые бабы, – равнодушными не оставляют никого.
“Богатые мужики” подкатили на луноходе. Однако это был не тот “тазик” – Илья купил новую, более мощную машину “Арго”. Восемь колес, одетых в резиновые гусеницы, давали машине возможность переползать даже через поваленные стволы!
Еще Илья приобрел какую-то невероятную трехкомнатную чудо-палатку. Холл и две изолированные комнаты. Палатку венчала этакая тюбетейка – вентиляционный клапан. Всё это сооружение напоминало походный буддийский храм.
Вопрос расселения гостей разрешился сам собой.

В беседе Леха, так, между прочим, заметил Илье:
-У него (у меня, то есть) книжка вышла в “Молодой гвардии”.
Эта тема меня особенно волновала. Писатели как женщины – любят ушами. Я даже себя осаживал в мыслях: “Ну, хватит уже, сколько можно!.. все о себе, да о своей книжке”. Однако и здесь не удержался.
-Я уже новый роман написал. (Ох, Егорка, какое же ты всё-таки дитё!) Только… я и ваши имена упомянул. То есть Илью Ильей назвал, тебя Лёха – Лёшей Камышёвым. Так что, не взыщите.
-Не, старичок, так не годится… – Лёха мечтательно прищурился. Ему явно понравилась эта затея поучаствовать в творческом процессе. – Давай-ка, придумаем что-нибудь эдакое. Ка… Камышевский, Ка… не, во: Камышинский!
А что? Мне понравилось. И камыши есть, и мыши. Всё соответствует его образу кота в камышах. Впрочем, и в натуральном Камышёве всё это есть. Однако в окончании фамилии появилась значимость. Князь Ка-амышинский! Хозяин камышовых болот и гроза мышей.
Семён тоже мне кликухи подкидывал. Их тут два Лёши. Один – Воробьёв, другой – Камышёв. Я сам поначалу путался, говоришь о Воробьёве, а речь, оказывается, идет о Камышёве. Семён и назвал одного Валёшей, второго – Калёшей. Вполне миленько, только мне это не очень приглянулось. Он их имена объединил звуком, однако, это абсолютно разные люди. Получились же двое из ларца – Валёша-Калёша, – чего изволите-с? Сколько сатиры про них можно было бы нанести! Эдакий валенок в калоше. Сколько уничижительно-карикатурного сарказма гоголевской эпохи. Вроде Бобчинского-Добчинского. Кто это? Что это? Люди? Марионетки? Некая субстанция творческой мысли, окрашенная беспощадной иронией.
Вообще-то “мертвые души” в XXI веке не смотрятся. Все эти изгаляния над человеческой сутью меня лично не устраивают. Этот балаганно-театральный стиль! Однако и в XIX веке “мертвые души” смотрелись, должно быть, страшненько. Ну почему в пушкинском “Скупом рыцаре” все пристойно. Пусть трагично, страшно, но пристойно. И в повестях Белкина все пристойно. И сочувствие к станционному смотрителю – пристойно. У него ни один персонаж не вызывает брезгливости. И жили-то в одно время, и бакенбарды носили, что Пушкин, что городничий, – а эпохи абсолютно разные!
Пушкинская эпоха – это любовь, жизнь как источник надежды, веры, как кладезь света и божества. А если печаль, то “печаль моя светла”. Гоголевская эпоха, плавно перешедшая в Достоевскую пургу – эпоха пародий на людей. Причем ранний Гоголь – божественен! Сколько воздуха в его украинских произведениях. А потом будто бес вселился в него. Что-то душное, уродливое, неживое. Как писал о его языке Розанов: “Говорит, словно гад ползет…”. Какие-то ископаемые монстры, как персонажи “Страшного суда” Босха или безумные фантазии Сальвадора Дали. При этом какой-то помоечной затхлостью потянуло от святого источника литературы. Сегодня же мы едим полной ложкой “начинания” предшествующих столетий. Все эти плюшкины и башмачкины, фердыщенки и мышкины – всё нечеловеческое, мёртвое, придуманное, при этом или жалкое, или придурковато-юродивое, или хамское. И все навыверт! Никакой любви к персонажам. Все изгажено, выхолощено. Люди потеряли главное – достоинство. И эти люди без достоинства создали недостойную эпоху под себя. Все эти карикатуры на людей превратились впоследствии в натуральных хамов революций и монстров XX века. XX век – апофеоз карикатурных людей, пустивших миру реальную кровь.
Вначале было слово, – потом слово воплотилось в жизнь. Какое было слово, – такая и получилась жизнь. Люди – хлам, мусор, испражнение саркастического ума создателя. Как в библейской помойке – чужие жертвенники разрушай, рощи вырубай, народ с земли изгоняй и царей истребляй (всё свершилось по писаному!), то есть насилуй всё живое, изгаляйся над человеческой сутью. Мертвые души сраму не имут, карикатуры не достойны ни сочувствия, ни любви.
Еще одна карикатура на человека меня с детства сильно возмущала. Это благородный рыцарь Дон Кихот. Не знаю, что хотел сказать его создатель, но в детстве я испытывал к этому юродивому персонажу необычайный стыд. Быть может, еще и потому, что мой папаша всю жизнь донкихотствовал, и в этом я, своим детским чутьем (а детей, как известно, не обманешь), чувствовал ущербность отца.
Почему же все эти люди-карикатуры так популярны у народа? Я думаю, доходчивость карикатуры ценилась во все времена. Над этими “Петрушками” и потешались со времен бродячих артистов и площадных театров. Сейчас, кстати, наши телевизионные боги вновь усиленно культивируют этот образ. Пересмешники заполонили экран. Чем это может закончиться?
Однако за столь примитивное отношение к венцу природы – человеку их творцам пришлось заплатить по счетам. Поэтому создатели марионеток и умирали так же страшно и театрально, как жили. Пушкин жил достойно и умер – спокойно и гордо. Эти же… Эти к “Богу” решили приобщиться. И всё на литературный манер, уподобляясь своим героям-марионеткам. Не знаю, как умирал Сервантес, но создатель анатомии зла – Достоевский, что прозревший Раскольников на каторге – на смертном одре слезу над Евангелием пустил, смысл бытия постиг в приобщении к святыне. Он так и сказал: «Если выбирать между Истиной и Христом, то я выбираю Христа». Каково? Создатель карикатуры – Гоголь – в карикатуру и превратился. Засуетился, к попам побежал каяться, компромат сжег. Дайте! Дайте хоть капельку милосердия, дайте приобщиться к Духу святому! Не дали. Святый Дух попрошаек не терпит. Ничего страшней и трагичней смерти великого насмешника я не могу себе представить. Эпоха Гоголя – это трагический пласт нашей чудовищной жизни.
Ладно. Не мне их судить. Я понимаю, они плоть от плоти земли русской. И все их страшные противоречия – наши противоречия. Они пропустили весь ад русской жизни через себя, – поэтому столь высоки и непоколебимы их памятники.
Но я не хочу больше того ада! Их “Бога” я тоже не хочу. И “Евангелия” их не хочу, и их “Христа ради” не хочу! Пусть все это останется там, у них, в их страшной истории.


51.
Искры Фохата, Нитью тончайшей с Пламенем соединённая, странствует через Семь Миров Майи. Она останавливается в Первом, становясь Металлом и Камнем; проходит во Второй, и узри – Растение; Растение вращается в Семи Сменах и становится Священным Животным. Из этих свойств-сочетаний Человек-Мыслитель создаётся. Кто создаёт его? Семь Жизней и Единая Жизнь. Кто завершает его? Пятеричный Лха. Кто совершенствует последнее Тело? Рыба, Грех и Луна…

Моя же история продолжалась вполне сносно.
Барсик со всем семейством, друзьями (коллега по работе с женой) и я отправились к Минотавру Петровичу в гости. Он тоже, оказывается, приехал со своим другом – князем Камышинским, но засел в своем имении. М.П. не очень любил ходить по гостям. Кстати, я только по дороге узнал, что Барсик и М.П. старинные приятели.
Минотавр Петрович – тоже мой персонаж, терпеливо ожидающий своей очереди, но персонаж одиозный. Его одиозность и останавливала меня от “разоблачения”. Не хотелось тормошить его нагромождение комплексов. И без него тут, что ни герой, то сплошные Вавилонские башни скрытых амбиций. Как говорил великий и несравненный Ильич: а кто тут нормальный?
Справка: МИНОТАВР [гр. minotauros] – в древнегреческой мифологии – чудовище с телом человека и головой быка, которое Минос держал в лабиринте и кормил преступниками, а также юношами и девушками, которых афиняне вынуждены были посылать в качестве дани.
Юношей и девушек Минотавр поедал с утра до вечера. Только в отличие от древнегреческого тезки, никто ему в качестве дани их не посылал. Он их сам произвел на свет счисления многозначного. Я до сих пор так и не уяснил, сколько же их на самом деле. Поэтому обозначаю просто: тьма.
Минотавр Петрович вышел на крылечко, обнялся с Барсиком, мои раскрытые объятья проигнорировал и пригласил в дом. В доме у М.П. идеальный порядок. Не съеденные с утра девушки помыли полы, сварили обед и теперь молчаливо прислуживали гостям.
Хочу сразу оговориться. Несмотря на “суровый стиль” хозяина, мне здесь нравилось. Во-первых, хозяин не был жлобом – всегда угостит, нальет. Дети приветливые, ухоженные. Ежедневное “поедание” выработало у них навыки самосохранения, столь необходимые в нынешней непростой жизни. Но главное – здесь постоянно кипела живая жизнь! Вы только представьте, в этом, богом забытом, вымирающем уголке России зародился целый букет новых жизней. (Их тут и зачинали, и рожали, и в колыбели качали). Да каких цветочков! Рослые, красивые. Это же библейский сюжет: и пошли от него народы. То есть, что бы я ни увидел у М.П., я всегда помнил, – от него зародилось новое племя!
Так вот, со своего привычного места (в углу комнаты, с дивана, обзор великолепный – ничто не ускользнет от придирчивого взгляда хозяина) Минотавр, закинув ноги на соседнюю лавку, давал распоряжения.
-Аннушка, налей чаю. Налей водки гостям. Я же сказал, чаю налей!
-У меня только две руки, – невозмутимо отвечала поедаемая дочь. Налила папе чаю, положила сахар, размешала, подала. Так же невозмутимо разлила водку по рюмкам. Стоит, ожидая дальнейших распоряжений. При этом во всю уже “постреливает” глазками. Реакция абсолютно адекватная – не хочешь быть съеденной, выполняй условия. Однако и про себя не забывай – мужчины пришли. Быть может, удастся убежать из этого “страшного лабиринта” на волю и вдохнуть воздуха свободы…
Вообще-то, детей М.П. я не видел лет пять. То есть, как Семен переселился в Залюшенье, так я и не ходил сюда. Господи, какими же красавицами оказались дочери! А последнее произведение Минотавра – трехлетний ангел – просто чудо. И это чудо чуть было не погибло в автокатастрофе. После страшных операций остался только небольшой шрам на щеке, и ручка плохо двигается. Зато сколько в ней энергии, обаяния, непосредственности маленькой “хозяйки дома”. Это уже “крошечная женщина”, со своим характером, требованием внимания к себе и какой-то удивительной открытостью.
Два дня назад я был здесь, и мы с ней миленько пообщались. Она задавала вопросы, не обращая внимания на ответы. “Тебе сколько лет?” – спрашивает. “Да… всего-то пятьдесят”, – “А мне уже три!”. Потом притащила книжку с картинками, прижалась ко мне на диванчике, будто я не посторонний дядька, а родственник, и начала расспрашивать: “Кто это? А это кто?”. Ответы ее не интересовали, ей нравился сам процесс. Потом мы пошли с ней гулять, и я качал ее на качелях. Ее сестры-красавицы сказали мне: “Вы ее не очень-то балуйте, не то быстро вам сядет на шею”.
-Цыганочик! – Минотавр, кроме юношей и девушек, не забывал и про преступников. С моей преступной душой он так до конца и не определился. С одной стороны, это сюсюкающее “Цыганочик” (из серии чики-пики), с другой – полное неприятие меня. Вот и сейчас он не мог удержаться от публичного “разоблачения”.
-Цыганочик, вот ты скажи, почему ты мне звонишь только пьяный?
-Так, когда это было!
-Когда… с тех пор и не звонишь.
С М. П. произошли серьезные изменения. Красивый, высокий “ариец” (по отцу, он рассказывал, его фамилия фон Краузе идет от древнего немецкого рода), презирающий холопов и играющий в “вальяжного барина и землевладельца”, лет пять назад “попал под раздачу” во дворе собственного дома. Что-то они там не поделили с соседом-собачником. Барон высокий, родовитый, и дог у него голубых кровей, но сосед оказался круче – отправил барина сначала в нокаут, а потом в больничку. Я его не видел с тех пор, но, говорят, травмы были серьезные.
Однако после того как он оправился от физических травм, в нем самом что-то надломилось. Все его комплексы приобрели медицинский оттенок. То есть задетое самолюбие вылилось в кризис, который закончился диабетом. Фон Краузе сначала похудел на 20 килограммов, теперь принялся набирать нездоровый вес. Характер, и без того не сахар, безнадежно испортился.
-Вы знаете, – обратился он ко всем нам, – я всю жизнь занимался женщинами, детьми и собаками. – У барона, кроме тьмы детей и постоянно меняющихся собак, было, как минимум, три жены (трех я сам видел).
-Теперь же понял, – продолжил он после многозначительной паузы, – что всю жизнь ненавидел только три вещи… – женщин, детей и собак.
Я попытался его “утешить”, чем только подлил масла в огонь.
-Я тоже всю жизнь занимался живописью и литературой, а сейчас понимаю, только их я по-настоящему ненавижу.
Это была беззастенчивая ложь. Я не только не ненавидел эти занятия, а и помыслить не мог себя в другом качестве. Зачем я это сказал? Разрядить ситуацию? Не надо было… во всяком случае, мне уж точно не к лицу эти “душеспасительные” тексты. Ну и попал пальцем в небо! Барон тоже, оказывается, и писал, и рисовал. Только тщательно скрывал это.
-Цыганочик, ты лучше расскажи про свой сифилис, – неожиданно развернул разговор Минотавр (в “Зоне любви” своего героя я наградил “подарком” тётушки Венеры). – С тобой теперь из одной посуды пить опасно.
После тяжёлой паузы, Барсик как-то попытался наладить нормальный разговор, но быстро угас, очевидно, поняв, что здесь играет совсем другая музыка. Потом у М. П. пошли претензии к детям.
-Вы только представьте, приезжают ко мне любимые дочурки и привозят папе шикарный торт! Мне – диабетику – жирный, сладкий торт!..
-Пошли с нами на озеро, – предложил Барсик. Друзья его, кажется, совсем заскучали от подобной музыки.

По дороге домой после купания в Круглом озере и водки, которая перестала на меня действовать, с Барсиком мы поговорили по душам.
Не мне похваляться своей преступной душой “вечного подростка”, но душа Володи притягивала к себе необъяснимо. И не только меня. Семен, скрупулезно просеивающий чужие души через сито своего отшельничества, ценил Барсика необычайно высоко. Семен редко отзывался о ком-либо положительно, а тут – абсолютное приятие человека: «Ты посмотри, какие у него глаза!». Глаза у Барсика действительно были удивительные. Серые, глубокие, всё понимающие и… не то что бы скорбящие или страдающие, нет… в них скорее была светлая грусть, но, главное, была удивительная теплота. Дети, которых обмануть в принципе нельзя, не отходили от него. А красавицы-дочки барона все в него просто влюбились.
Еще когда мы дожидались его приезда, Наташа пришла ко мне в дом, и рассказала свою нехитрую историю ленинградской лимитчицы. Завод, общага, вечеринки… Я слушал ее в пол-уха, отмечая про себя, как она чудно говорит: втречалися, поженилися. Вот на это “встречалися” я и запал. Потому что встречались они с Володей, а его глаза всегда были тайной для меня. А тайна, как известно, притягивает.
-Я и предложение ему сама сделала, потому что поняла – это “мой человек”. Никакого другого не надо. А ведь я его старше…
-Ну и что?
-А детей у нас долго не было. Так и жили в общаге. А потом забеременела, но так тяжело рожала. Думала всё. А потом и Колька родился…
Я подумал тогда, сколько таких простых историй хранит в себе “мировая библиотека”. Непростых историй в ней тоже с избытком. Вот моя преступная душа всегда хотела чего-то большего, рвалась в даль светлую. Эта “светлая” даль оказалась, правда, выжженной пустыней, и душе моей, по большому счету, оказалось ничего не нужно. Мне порой думалось, может я бесполый дух? Не “святой”, естественно. И не “дух изгнанья”. Никто меня никуда не изгонял. Тут другое. Я никогда не находился внутри жизни. Или “под” ней, или “над” ней, но никогда “внутри”. Мне было чудно как-то – вы это серьезно? Вот всё это – любовь, рождение детей, смерть – серьезно? Вы – не шутите? Мне всегда казалось это временным странным спектаклем. И впереди, и позади – Дух вечности. И по-настоящему серьёзно может быть только томление духа.
-Ты знаешь, – сказал Володя, – я ведь сюда многих ребят приглашал. Сказал, тут место такое потрясающее, воздух какой-то особенный – всё и вся проверяется “на вшивость”. Никто не поехал.
-Я слышал, ты в Афгане служил?
-Служил…
-Расскажи.
-Я не смогу про это рассказывать… не надо.
Он сказал это тихо, но твердо, будто защищая сокровенное от праздного интереса. Мне стало стыдно за свое любопытство. Я подумал: “Настоящего горя ты не видел, оттого и несерьезно тебе всё. А Дух вечности – это такая пошлятина…”.


52.
От Перворождённого Нить между Молчаливым Свидетелем и его Тенью становится крепче и более блистающей с каждою Сменою… Утренний солнечный Свет преобразился в сияние Полдня…

Вечером следующего дня все пошли на косу. Барсик, его приятель с женой (который не побоялся проверки на “вшивость” – приехал сюда), Наташа, Вова и Коля, Семен и я. Место здесь удивительное. Воронов когда-то спилил весь кустарник, растущий у воды, и “открыл” нам потрясающие дали. Сейчас, правда, опять все заросло. Кроме Сережи, любителей прекрасных видов не нашлось…
Посиделки оказались для меня на редкость плодотворными. Вот как оказывается, люди отдыхают! А то запираешься, как инок в келье, и копаешься в преисподней души своей. Впрочем, не надо так говорить. Нехорошо всуе поминать сокровенные черные дни свои. Как было, – так было. От учителей не отрекаются порядочные люди. А те сокровенные окаянные дни и были моими главными учителями. Ладно. Времена меняются, однако. Меняются к лучшему. Окаянное прошлое ушло от меня безвозвратно (надеюсь), сокровенное настоящее – осталось. Так бы с Россией-матушкой! Что б окаянные дни ушли безвозвратно, а сокровенные жили и процветали.
Семен прихватил гитару. Дело будет. Давно я не слышал его песен…
Я искупался, накатил стопку, и… понеслась душа в рай! Господи, думал я, продлись, продлись очарованье! Мясо жарилось на мангале на углях, чай закипал на огне, Семен, выхваченный жарким светом костра, тоже закипал страстью. Сидит, как леший, водкой наливается, – доводит себя до нужной кондиции. Я – говорит – чтобы петь, должен подзарядиться.
Все ждут выступления Артиста. Семён, как Высоцкий, каждую песню предварял историей ее написания. Истории я знал назубок, но Артист делал из каждой истории маленькие спектакли. Причем, трактовки могли быть совершенно разные.
-А эту я сестре его (моей) посвятил. “Пёс” называется. Танька рассказ про собаку написала, ну, а у меня, стало быть, песня на эту тему. Это она, кстати, назвала меня Семёнчик… – и дальше следовал рассказ о моей сестре. Всего он, конечно, не рассказывал. Да и не знал он всего…
Семён тогда был одним из ее любовников. У нее их было целое войско. Был ее первый муж (тогда – жених) Александр I и второй муж – Александр II. Был еще Копылов, Чернышев, был Вик и много других, о которых я не знал, но догадывался. Я ее тогда жутко ревновал. А к Семену особенно. Потому что трахались они у меня фактически на глазах – в соседней комнате. Мне было тогда 14 лет, Семёну – 16, сестре – 19. Быть может, поэтому 14-летний подросток, так пожизненно и впитался в меня. Мое знакомство с божественным миром любви было окрашено Танькиным беспробудным ****ством. Через пять лет, и я попаду под ее любовные чары…
Тогда же, помню, в знак протеста я убежал из дому. Пусть, думаю, ебутся. (Днем раньше приезжал Александр I, с которым они также уединялись в комнате). Хотя, если честно, я тогда не знал толком, чем они там занимаются. То есть слово знал, а как это происходит, не знал. Я только чувствовал, что это что-то срамное. Пусть, думаю, пусть! А я убегу, уеду, скроюсь!! (Семен, воспитанный во дворе, до сих пор поминает мне эту детскую выходку). Не долго я, правда, путешествовал, часа через три возвращался, и меня по змеиному тонко “обрабатывала” сестра. Она была прирожденной чародейкой этого жанра. Многие мужики и подруги попадали под ее дьявольские чары. Она умела вползти в душу и поиметь с каждого, что ей было нужно.
Муж ее Александр II, невозмутимый, как бог, и здоровенный, как бык, обладающий невероятной внутренней силой и обаянием, умеющий с легкостью гипнотизера подчинять себе людей, рыдал на груди у моего отца, как пацан: “Не могу я больше жить с этой сукою, бегать ей за водкой, вытаскивать мужиков из ее постели! И уйти не могу…”.
Семен тоже запал на нее капитально. Служил ей “верой и правдой” до последних дней.
Танька – исчадье ада. Она за свою жизнь успела погубить не одну душу. Еще Танька – “вампир”, она не могла жить без подпитки. Ее любили самозабвенно, и не только мужики. Подруги тоже были от нее без ума. И всех она высасывала и предавала.
-А эту песню я написал экспромтом, обращаясь к ее подруге… Ю.Ю., как ее звали-то?
-Лена Макарова.
-Точно. Я тогда приехал к ним, а девицы гуляют. И Макарова с порога на меня понесла, мол, чего я притащился. (Не ясно, что ли, Семен, – ее все ревновали!). А она глазастая такая, уставилась на меня… я и выдал ей песню.

Что ты выкатила глазки,
Верь мне, крошка, верь…
Если очень хочешь ласки,
Так пошли скорей за дверь.

Семен молодец. Хочешь – пошли. Нечего с ними церемониться.
Эту Макарову Танька элементарно обворовала.
Была у нее еще “подруга” – Карина Парсамян из Еревана. Дочь высокопоставленного руководителя Армении. Чуть ли не министра Культуры. На Юге познакомились. Так та вообще на Таньку запала до “гробовой доски”. Письма ей толстенные посылала, приезжала. А Танька ее доила и вытирала об нее ноги. Потом откровенно послала.
Та жутко переживала, бомбила письмами, потом на время успокоилась.
А когда я “убил” суку, позвонила мне, взволнованная.
-Что с Таней? Я чувствую, с ней что-то случилось!..
-Нет больше Тани. Живи спокойно.
К костру подошли Илья с князем Камышинским. Выставили литр. Илья рассказал анекдот. Это первый анекдот, который я слышал не про новых русских, а от новых русских.
Анекдот. Загнали волки зайца. “Все, – говорят, – молись своему богу!”. А он: “Ну, что вам, господа Волки, один зайчишка на всех. Отпустите меня, а я вам наводку дам, где олени пасутся”. Ладно, думают, послушаем, – говори! Рассказал заяц, где олени пасутся.
Погнали волки к тому месту. Бегут, а один волк, самый умный, говорит: “Бежим, неизвестно куда. А там реальная закуска осталась. Давайте его съедим, а уж потом оленей поищем. Если обманул, – не так обидно будет”. Так и сделали.
А заяц не обманул. Знатная охота получилась, и пир шикарный. Лежат волки сытые, балдеют. А один, самый совестливый, говорит: “Нехорошо с зайцем получилось. Надо бы похоронить его по-людски”. Вернулись волки, собрали уши, клочки шерсти – похоронили. Стоят, понурые, над могилой. Чувствуют, грызет их совесть, не все исполнено.
Поставили тогда над могилой огромный памятник. И написали: “ОТ ДРУЗЕЙ”.
В Москве уже, я рассказал этот анекдот Максу. Он долго смеялся. После этого, что бы он ни делал для меня (а Макс многое для меня делал), и я благодарил его, он говорил:
-Не стоит. Это тебе – от друзей.

Семен, как Высоцкий, “показал” еще несколько песен. Как я уже рассказывал, он все делал по высшему разряду. Но “показывал” песни уж слишком хорошо. В его голосе была страсть, какой-то “нутряной нерв” пробивал его до самой сердцевины. Зрелище не для слабонервных, по нему словно ток пускали. Вообще, в Семене все было слишком. Как же тяжело, думаю, живется ему бедняге на свете. Вот и сюда соскочил, а все одно – “нутряной нерв” разрушает его. А ведь все его таланты да в мирных целях,– трудно и вообразить, в каком раю бы он жил!
Семен стал путаться, забывал слова.
-Все. Совсем плохой стал, ничего не помню.
-А где тетрадка?
-Сжег.
-Молодец. А зачем?
-Ты понимаешь, пою этим (имелось в виду все молодое поколение побежаловского племени), а им хоть бы хны, даже побежаловский гимн толком никто не помнит! Я психанул и сжег. Печь горела, я и швырнул в нее. И гитару разбил.
Гимн, однако, был великолепен! В нем рассказывалась незамысловатая история про самого Семёна и его друга Гогу. Лежат они голые и счастливые на солнышке, и всякие игривые мысли их посещают. Полная расслабленность, как у лягушки на болоте. Только иногда просыпался интерес к пролетающим мимо мухам.

Гога муху об пенек,
Я ее в корзинку. (Это всё, что я запомнил).

Эх, Семен, Семен! До чего же глупо жечь себя прошлого. Да еще себя, выраженного в столь светлом, жизнеутверждающем гимне! Впрочем, в России отродясь к гимнам такое отношение. Сначала напишут, а потом палят в печах революций и гимны, и прошлую жизнь. А всё почему, оказывается? Слова тех гимнов не можем выучить. Поэтому и в футбол проигрываем. Все футболисты поют, наши же – душевно так… молчат. Никто просто слов не знает.
-Семен, – говорю, – всем ты песни посвящал. И сестре моей, и подругам ее, и Гоге, только мне, своему старинному другу, ничего не написал. Я вот про тебя целую книжку написал…
Семен тут же завелся.
-Все, Цыганов, будет тебе песня! Завтра же. Я буду не я, если тебе песню не посвящу.
-Да, ладно…
-Я сказал, будет песня, значит будет!
Семен передал гитару Барсику.
-Давай, ты теперь…
Барсик спел душевную песню о тоске. К мужику тоска приходит, и они с ней киряют на кухне “под огурчик, под соленый”. Его сын, Владимир Владимирович из Питера, – спел про скинхедов. Причем тоже чуть ли не их гимн. Типа, туда-сюда, мы круче всех, а Россия – для русских. Барсика просили спеть на бис, юного Владимира Владимировича – беспощадно осудили.
-Ну, нельзя такие песни здесь петь!..
Потом вызвался петь Илья.
-Тихо! – успокаивал Семен и без того притихшую публику. – Да тише вы… Илья петь будет! А я подумал: “Нуте-с, нуте-с, анекдот хороший, а какие же песни у нас новые русские нынче поют?”.
То, что спел Илья, меня просто потрясло. Вот ведь оно как, оказывается! Илья пел тихо, будто смущаясь. Песню я знал. Ее постоянно крутили на “Нашем радио”.
-Что-то очень знакомое, кто это? – спросил я у товарища Барсика.
-Никольский.
Песня мне не нравилась. Герой песни представился нам каким-то пугливым чудаком: “Я сам из тех, кто спрятался за дверь”. За этой дверью его “душа беззвучно слезы льет”. Еще была там одна сопливая строчка, которая придавала песне двусмысленный и какой-то вычурный оттенок. “Я добрый, но добра не сделал никому”. Ну и кому, думал я, слушая Никольского, ты это поешь? Если добрый – делай добро, чего сопли-то жевать!
Я высказал свое сомнение Барсику на ухо. Барсик мне также тихо отвечает:
-Ну, как же… мучается мужик.
-Кто?
Барсик промолчал. Ах, Барсик, тонкий ты человек! Они хоть и новые, но русские. А у русских всё никак у людей. Не можем мы жить просто. Не понос, так золотуха. Не любовь, так совесть замучит. Однако интересно узнать, был ли в биографии Ильи тот злополучный зайчишка? По всему, должен быть. Большие деньги без памятника “от друзей” не делаются.
Илья спел эту строчку как-то особенно, будто исповедуясь в грехе. Он будто извинялся перед нами, что он такой вот, богатый, а настоящего доброго дела не сделал. Удивительное все-таки здесь место! Здесь действительно все раскрывались. Мы сюда приехали, какие уж есть, но скрывать ничего не хотим! И даже эта строчка здесь для меня зазвучала иначе. Двусмысленность обернулась смыслом. Илья, действительно, был добрым малым. Но вот относительно “добра не сделал никому” – это еще вопрос. Здесь, во всяком случае, только добро от него и видели. И делал он его как-то тактично, ненавязчиво, типа, извините, так уж случилось, но… деньги у меня есть.

А песню Семен мне посвятил все-таки.
-Вот. – Приносит утром, довольный такой, листок, исписанный аккуратными печатными буквами с двух сторон. Ничего себе! – думаю – творение… Целая поэма.
-Всю ночь писал. Читай… вслух!
-Частушки Ц. Ю. я. (Посвящение). – Прочел я заглавие.
-Цюя. Это намек на Виктора Цоя.
-Так это от моего лица как бы, вроде я эти частушки написал?
-Ты, читай, читай…
-Вам не лечь по вечерам, / И не встать под утро. / Начинали с рюмочки, / Дальше помним смутно.// Ну а мне неймется так! / Кисть, перо – все в сторону./ Утро, вечер, день и ночь – / Мою в водке бороду. / О-бал-деть!
-Ты понял, все пьют, как люди, а тебе неймется так!
-Обалдеть!
-Читай…
-Водку пивом разбавляя, / С ночью день мешаете. / Простирнув в газетах мир, / В сплетнях отжимаете. // Ну а мне неймется так! / В пыль веков – тонн тыщи./ В аллергенах захлебнусь, / Но истину очищу. // Вы пивали водку стопкой, / И не захлебнулися. / Не покаявшись, заснули, /И святым проснулися. // Ну а мне неймется так! / Не грешивши спиться, / И не зная в жизни сна, / Трезвым разрешиться: // Словом крепким вскрывши срам, / Распечатать истину. / Я всему и всё воздам, / Да здравствуй, здравомыслие! // И чекушку выпив разом, / (Ваше будь здоровьице!) / Я прозрею “третьим глазом” – / Истина откроется. // И ее кистями в холст / Я воткну ответственно. / Стала мне она ясна, / Вам станет соответственно. // Празднуй чистая душа! / Плачь, ликуй и смейся. / Вы и с вами буду я, – / Пойся, лейся, пейся. // Тост один, другой и третий: / Истину восславлю. / И над каждой “ i” ее / Точки порасставлю. / 23. 08. 2005.
Семён так был возбужден, будто что-то очень важное хотел донести до меня. И он донёс! Он понял всё так, как оно есть на самом деле! Он всё понял, всё почувствовал! И мои уходы в трансцендентные миры – “колыбель мироздания”, и произошедший со мной переворот. И “истину в стакане”, и чистоту помыслов. Всё, о чем я писал эти два года, Семён уместил в свои корявые куплеты.
Спасибо тебе Семён – друг мой и родственник. За доброту твою спасибо, за соучастие и сопереживание.
В общем, ничего подобного со мной ещё не было. Какая удивительная поездка! А ведь ничего нового или необычного не случилось. Я просто открыл старую, как мир, истину – всё внутри тебя. Что ты несёшь в мир, то тебе и возвратится. Значит, на сей раз, в мир я нёс свет, потому что, сумел стряхнуть мрак себя самого. Вот так. А мир такой, какие мы сами.
Наташа с утра засуетилась. Напекла мне блинчиков, плюшек в дорогу. Пошли с Семёном провожать меня за околицу.
-Юрчик уезжает! Что я без тебя делать буду? Пойду в твой дом, поплачу…
-Наташ, ты чего? Словно навек прощаемся. Мы с Серёжей осенью ещё приедем. И вы приезжайте.
-Ты позвони, обязательно позвони, если поедете…


53.
“Ныне это твоё Колесо, – сказало Пламя Искре, – Ты это Я, моё подобие и моя Тень. Я Сам облёкся в тебя и ты мой Вахана, до Дня “Будь с Нами”, когда ты снова станешь мною и другими, собою и мною”. После этого Строители, облёкшись в свою первую Оболочку, спускаются на блистающую Землю и над людьми главенствуют, – будучи ими самими…

Вот и всё.
Пройти нужно было 7 км. До Никандрово – 4 и еще 3 до Красной горы. Это деревня, за которой князь купил себе два дома. Оттуда мы должны были отчалить в Москву.
Проходя через Никандрово, я взглянул на Её дом. Взглянул украдкой. Я боялся даже думать о Ней…
Пришел я за час до назначенного до отъезда времени. Хотелось посмотреть, что за “имение” приобрел себе князь Камышинский. Я столько о нем был наслышан. Местечко оказалось потрясающее. Недалеко от воды, в тихом заливе озера Городно фактически в лесу, стояли две домушки. Домики напоминали кемпинги. Ухоженные, но какие-то казенные. Комнаты были абсолютно пусты. Даже колун, воткнутый в пенек во дворе, оказался взятый напрокат у Семена. Потом я сообразил – почему. Дома, стоящие на отшибе, были легкой добычей для шалых людишек. Так что Леша, приобретя “потрясающий вид”, приобрел оптом и “головную боль”. Поэтому приезжали сюда ребята по-походному – все необходимое возили с собой. Тогда же я сообразил, какую ценность представляет естественный сторож – Семен. Ни один забор Леху тут не спасет. Имея возможность беспрепятственно подъехать сюда на машине, можно при желании вывезти домушки целиком.
Меня встретил добродушный (как и хозяин) ротвейлер Буч. Ребята же отчаливали поохотиться. Когда я спустился к берегу, они уже заводили мотор.
-Извини, старичок, – сказал Леша, – тебя не приглашаю, видишь (их было трое в резиновой лодке), сами еле поместились. Мы туда и обратно – утку стрельнуть. И испарились (мотор – зверь) прямо на глазах.
На берегу остался охранник и водитель Ильи Миша. Типичный “бык”, каких показывают в сериалах – мужик-гора с бритым затылком. Он закатал штаны и мирно ловил плотву на уду. Рядом, в пластмассовом баллоне – штук пять рыбок кверху пузом.
-Вот. – Показал он на улов – и куда их теперь? Кота нет. Назад что ли выпустить…
-По-моему, они уже того… сдохли.
Миша сокрушенно покачал головой.
-А ты садись, отдыхай. – Прямо на берегу стояли раскладные столик и кресла. – Хочешь, журнальчик принесу?
-Нет, спасибо.
Мне и так было хорошо. Большая вода – это такой божий дар. Все мы вышли из воды, а смотреть на свою колыбель – занятие умиротворяющее. Огонь и вода – две вечные стихии. Вода породила нас, огонь унесет нас в вечность. Буч подсел ко мне и подставил затылок, мол, давай, почеши, неужели непонятно – прикосновение, это тоже дар божий.
-Подмосковье уже скупили на корню, – заговорил Миша. – Теперь эти принялись искать экзотику. Такие места стало модно покупать.
Последнее, что донеслось до меня: «При советской власти было лучше жить…».

Я смотрел на Озеро и всё понимал. Понимал не умом – всем собой. Воплощённое Дыхание коснулось меня… Быть может впервые я ощутил: душа моя обрела успокоение в теле моём…
Я родился в аду. Вернее так, ад был внутри того, что родилось. По мере того, как я рос, – разрастался и ад. Сорок девять лет во мне бушевал ад страстей. Я жил в ущелье, полном ядовитых червей, в кипящем иле, прикованный к огненному колесу. За какие дела меня направил туда Создатель – неведомо. Однако я ни разу не молил его: “Праведен суд Божий, ибо я познал, что благ Его суд, и карают меня по делам моим”. Весь мой грех сводился к непониманию дел Твоих – Создатель.
Но в юбилейный год моей жизни произошло СОБЫТИЕ.
На светящемся облаке я САМ спустился в СВОЙ ад. Там Князь преисподней и Смерть, и их нечестивые приспешники, видя меня, были объяты ужасом. В аду Страстей, в преисподней меня самого они затрепетали, узрев моё ослепительное сияние. И воскликнули тогда: “Ты победил нас. Кто ты? Ты, кого Господь посылает для нашего уничижения? Кто ты, не боясь тления заживо, ниспровергший наше владычество? Кто ты, – великий и малый, смиренный и возвышенный, воин и вождь, под видом раба? Царь славы, принявший нечеловеческую муку заживо! И всякая тварь содрогнулась при виде тебя, и звёзды поколебались, и теперь ты свободный среди рабов, поколебал наши легионы. Кто ты, озаряющий блистающим светом тех, кто ослеплён мраком? Откуда ты – ЧЕЛОВЕК столь могущественный и блистающий величием? Ибо мир земной, который доныне подвластен был нам, который платил нам дань за наши тёмные дела, никогда не посылал нам такого, как этот! Кто ты, который без страха переступил границы наших владений? Ты не только не страшишься наших мучений, но хочешь освободить своим словом всех тех, кого мы держим в наших цепях”.
Тогда Царь славы, в своем величии раздавив пятою своей Смерть и овладев Сатаной, лишил ад всей его власти! И тогда я сказал Князю преисподней моей:
ОТНЫНЕ И ВОВЕКИ БУДЕТ МОЯ ВЛАСТЬ.


17 10 2006 Сетунь