Михаил Окунь
Наша родина – проспект Энергетиков
Проснешься утром, откроешь глаза. И что? И ничего. Хоть на все четыре стороны.
Можно пойти в ближнее кафе – в «шайбу». Там сидит Виталик – зимой и летом в одной и той же куртке и непременно при галстуке типа «микитка», бывшем в большой моде в шестидесятых годах – с вечным узлом, на резиночке и с серебряными нитями. Если Виталика спросить, как дела, он ответит, брезгливо указывая на стакан с бурой жижицей, именуемой сливовым напитком:
- Видал, что приходится хлебать?!.
И начнет смотреть просительными глазами. И тут надо делать вид, что не понимаешь, к чему он клонит, а от этого становится мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
Когда же Виталику удается найти человека с понятием и с его бескорыстной помощью перейти от ненавистного декокта к чему-либо более существенному, то уже через пятнадцать минут слышатся оживленные Виталиковы речи, оснащенные подчас странными деталями: «Связали мне ласты и бросили в трюм...»
Можно зайти в одну квартирку , где обитают Гена, Надя, Настя и мама их Наташа, народившая эту неугомонную троицу от трех разных мужей, а также пес Чирик, три кролика и кое-какая другая неустановленная текучая живность. Там почти всегда весело – если не по одной, так по другой причине, а Надя к тому же в свои одиннадцать лет обещает стать дивной красавицей. Радует и то, что нет у них телевизора. Ибо, по глубокому моему убеждению, «володеющие и правящие» нами существуют на белом свете лишь до тех пор, пока включен телевизор. А выключи его – и нет их и в помине.
Можно заглянуть и в стоящую за гаражами серую коробочку под красными буквами «Завод №10 «Электроприбор» - вход туда не загорожен никому – и навестить телефонного мастера Серёгу. Но нынче он стал вялый и скучный, потому что подшился. Подвели Серёгу «попугайчики». Для непосвященных: «попугайчик» есть двухсотпятидесятиграммовый флакон ядовито-зеленой (отсюда и народное название) жидкости для обезжиривания поверхностей. А четырех-пяти «попугайчиков» в день даже для такого закаленного язвенника, как Серёга, многовато будет. К тому же экзотическое пернатое генерирует, как стало ясно из многочисленных экспериментов над собой энтузиастов, особо концентрированные глюки. Так, будучи на дачном участке, телефонист в течение субботы и воскресенья безостановочно полемизировал с женой и дочкой по хозвопросам, и, потеряв терпение, изгнал их прочь с территории. Позже выяснилось, что ни та, ни другая на участке не появлялась, были в городе. Как тут не подшиться...
Можно продлить маршрут и завернуть в стоящее на отшибе здание морга судмедэкспертизы к тамошнему фотографу Подворкову. Прежде Подворков служил в городской литературной газете, фотографировал живых писателей. Вскоре газета приказала долго жить, и пришлось ему несколько переквалифицироваться для работы в столь печальном учреждении. В нем, кстати говоря, слабонервных не держат, а потому употребляют там исключительно медицинский неразбавленный. Пришельцу перед посещением следует основательно укрепиться духом, дабы не дрогнуть перед лицом обнаженной, вывернутой наизнанку, расчлененной и дурно пахнущей смерти. Впрочем, как выражается твердокаменный Подворков, нет на свете предмета более безобидного и безвредного, чем покойник.
Когда же мертвое тело приведено в более-менее пристойный вид, длинный грубый шов от подбородка до низа живота напоминает жуткую застёжку-«молнию», застегнутую уже навечно. Одно слегка утешает – ведь и приходим в этот мир не по своей воле.
За моргом проспект Энергетиков растворяется в пустырях и переплетениях железнодорожных веток, свалках, полуразрушенных бетонных конструкциях неизвестного назначения, болотцах с бензиновой плёнкой и косо выпирающими сгнившими автомобильными скатами, капустных полях, среди которых одиноко торчит кривобокий двухэтажный деревянный дом (живут ли в нем люди? – знаков их присутствия незаметно, хотя кто знает, не течет ли там иная, непостижимая для нас жизнь?). Не есть ли это местный загробный мир? – в таком случае, даже померев, покинуть проспект Энергетиков невозможно.
То есть проспект как таковой существовать перестает.
Вкратце, вероятно, стоит упомянуть и о тех обитателях здешних мест, к которым запросто с улицы в гости не сунешься.
Можно вспомнить о загадочной белокурой девушке Даше, мастере спорта аж по трем видам, работающей ныне массажисткой в потайной баньке. Она, однако, является для меня величиной запредельной, описанию не поддающейся.
Поговорил бы я и о Люде, но она вышла замуж и уехала в Италию, которая, в отличие от проспекта Энергетиков, нам не родина, а потому в данное повествование не укладывается.
Можно было бы рассказать о недавно переехавшей на проспект крупной журналистке влиятельных изданий. Тон ее речей по мере укрупнения становится всё более резким и нетерпимым, что, по-видимому, она полагает неотъемлемыми признаками тона делового. Однако, нет худа без добра, и так как рост влияния обычно сопровождается материальным ростом, то после смены мебели в квартире жрица «четвертой власти» безвозмездно пожертвовала два старых дивана Гене, Наде, Насте и Наташе, спавшим до того чуть ли не на ящиках.
В одну из веселых белых ночей мы с шутками и гиканьем доставили указанную мебель по новому адресу, благо расстояние от журналистики до многодетной семьи составляет не более ста метров.
Из-за права приоритетного обладания диванами немедленно вспыхнул напряженный внутрисемейный конфликт. Но когда, наконец, он утих, и все заснули безмятежным сном на замечательных, хотя и несколько продавленных ложах, не было, думаю, на проспекте Энергетиков людей счастливее, чем они.
Едешь иной раз в автобусе, глядя на окружающую действительность глазами, к которым нынче не поднесли волшебного стекла. И вдруг на остановке у автопарка до сего момента сонный внутренний объем начинает трещать под напором веселых людей, дышащих алкоголем и бензином. Все они знакомы между собой, любят друг друга, шумно и задорно перекликаются. И вот уж мнится, что наступил долгожданный золотой век, и все люди – братья. А посреди всеобщего блаженного пространства торчит лишь один-единственный ненормальный (это автор), тверёзо пялящийся на недоступных людей будущего. И теплая зеленая волна обдает его неприкаянную сирую душу.
И мчится скрипучая птица-тройка под номером сто шесть сквозь мокрый снег и тьму, в которой время от времени вспыхивают освежающе-ободряющие надписи «круглосуточно», «24 часа» и даже «всё для вас». И льнет одинокий автор к окну, и глотает украдкой утешительные сладкие слёзы, беззвучно шепча: «Нету, нету у нас другой родины, кроме проспекта Энергетиков!..»
1994
Опубликован: альманах "Ключ" (СПб, 1995); журнал "Сельская молодёжь",4-1996; журнал "Нева", 5-2007; сб. "УРАГАН ФОМИЧ" (Гельзенкирхен, 2008); журнал "Эмигрантская лира", 1(13)- 2016.
Иллюстрация М. Перфильевой к рассказу "Наша родина - проспект Энергетиков". Ж-л "Сельская молодежь", 4 - 1996.