О мате

Татьяна Хожан
(на фото: беру пробы сливок,1972г)


Как-то совершенно случайно прочитала в интернетном форуме короткую историю о ребенке, которую приведу ниже. Там имеется одно нецензурное слово. Но как оно вписывается в историю!

У меня с матом своеобразные отношения: дома у нас не матерились. Если папа свирепел от какой-нибудь выходки моей или сестры, то он вспоминал "чертову бабушку". Дед, когда злился, ворчал:"Забодай тебя комар!".
Вот в школе мы могли послушать "соленые" анекдоты, посмеяться, но потом в речи практически никто из ребят не употреблял мат для связки. Находясь среди мальчишек, никогда не слышала, чтобы они при мне матерились. Возможно, когда-то пресекла сразу - уже и не помню.

Рассадником мата в речи явилось студенческое общежитие. Когда в первый раз мы с подругой зашли в обшагу в гости к девочкам, кто-то произнес с досадой фразу из нескольких слов, пара которых была даже пристойными. И мое лицо и шея покрылись краской точно по вырезу платья. Это так позабавило публику, что эксперименты над моей хамелеоновской привычкой менять расцветку от одного нецензурного слова продолжались почти год, пока я сама не получила место в новой общаге.
Адаптация - великая вешь! Уже ни одна сволочь не могла позабавиться над моей способностью менять окраску, т.к. ответ могла получить на том же могучем и великом. Но!! ...При условии, что мы были тет-а-тет.

И вот я, получив диплом технолога-молочника, приехала по распределению в районный центр в Поволжье, где в селе матерятся дети почти с рождения.
 Как-то, встретив 4-х летнего ребенка, который холодным осенним днем бродил полураздетым по грязной улице, я задала невинный вопрос, где же его мама,и милое дитя промурлыкало:
- А х** его знает!! На работе е*****!
Больше я к незнакомым детям на улице не приставала.

Но ведь мне, как молодому специалисту, приходилось постоянно сталкивалаться с рабочими людьми. Представив, что этот народ узнает о моей способности краснеть от их слов, в которых цензурными были только слова "мать" и "твоя", я с ужасом пыталась тренировать свою волю, но тщетно. В лаборатории не хватало людей, поэтому мне тоже систематически приходилось брать пробы молока из бочек молоковоза.

Это время на эстакаде проходило под аккомпанемент водительской речи. Она была насыщена таким набором словосочетаний, производных от нескольких корней, что, став пунцовой однажды, я из этого "покраснения" в обычное состояния возвращалась лишь в помещении лаборатории. И, потерпев с полмесяца, после тщетных  уговоров не материться в моем присутствии, я предупредила водителей, что с понедельника принимаю крутые меры к "штрафникам".
Вот народ повеселился! Но они не знали и меня...

Первые молоковозы на завод прибывали в 5 утра - после утренней дойки. Через полчаса их было уже пять-семь, еще через час приезжали остальные машины с дальних ферм, а всего не менее трех десятков машин стояли утром в живой очереди.
Предупредив своих лаборанток, что в этот день с утра беру пробы только я, выхожу с пустой посудой на эстакаду и слышу отборный мат от водителя первой машины. Он адресован не мне, конечно, а в пространство, но парень лукаво смотрит на меня в ожидании разрекламированных репрессий. Народ рядом вытянул подбородки в ожидании реакции.

 Я молча перехожу к следующей машине, игнорируя транспорт "штрафника". Тот начинает вопить, что он приехал первым, а молоко теряет ценность с каждым часом.
За водителя вступается следующий по списку водитель с тем же набором непереводимых слов. Я молча выливаю в бочку набранные пробы и перехожу к третьей машине. И ВСЁ! Практически в тишине, если не считать воплей первых двух водителей, я работала в этот день. Ущерб колхозам я нанесла - молоко бравых парней подкисло, его цена упала, а виноват же водитель, так как час приема в накладной я указала верно - 9 час утра.

Водителям не помог и мой возмущенный директор. Он тоже был молодым специалистом год назад, поэтому особым авторитетом у меня не пользовался. Я ему сказала, что работать полдня в потоках мата не буду, брошу ему свою трудовую книжку и диплом и уеду на свою Кубань, где люди так не разговаривают. И - "как бабушка пошептала"!
Когда потом выходила на эстакаду, мужики, если матерились, то почти шепотом, чтобы я не слышала.

Через пару месяцев после начавшихся "репрессий", ко мне в лабораторию зашла молодая женщина с просьбой поговорить по секрету. Она представилась старшей сестрой водителя, которого я "наказала" первым. Так вот, у них в семье решили, что такая волевая девушка нужна их балбесу Кольке, чтобы он не пил и не ругался. В общем, сватать меня приехала эта женщина. Колька тоже смело вошел в лабораторию, хотя я строго запрещала это всем, но, видимо, уже на правах новоиспеченного "жениха" он осмелел.

Я не дослушала материальные подробности счастливого будущего с Николаем, и, чтобы не обидеть этих бесхитростных людей, сказала, что скоро уеду к жениху, который работает в другом городе. Коля торжественно поклялся измениться так, что я никуда от него не уеду, и дал мне месяц на обдумывание выгодности вариантов.
Через три дня он, напившись, перевернулся на своем молоковозе, почти не пострадав, но мужикам назвал "истинную" причину крушения - мой отказ выйти за него замуж.

Я и теперь не люблю, когда матерятся. Но бывает иногда слово так к месту, что от смеха не удержишься. Вспомнила эту историю после следующего рассказа (анекдота?) неизвестного автора:
""У моей знакомой сын - настоящее воплощение Вовочки из анекдотов. Как только он научился говорить, сразу начал выдавать такие перлы...
Однажды понадобилось ему сдать кровь из пальца. Мама повела его в больницу первый раз сдавать кровь, но как это будет происходить, она, естественно, ему не объясняла.
 Зашли они в процедурный кабинет, мальчика посадили, медсестра взяла его пальчик и...проколола, как это обычно и делается. НО ВЕДЬ ОН-ТО ТАКОГО ПОВОРОТА СОВСЕМ НЕ ОЖИДАЛ! Но ребенок не заплакал. Удивленно вскинув брови, посмотрев на пальчик, а потом на медсестру, он сказал ей:
- П***а, ты чё сделала?!
Весь персонал кабинета упал под столы и больше не мог принимать анализы...""