Рыжая

- Мне столькие это делали… - бахвалился он, доставая свое «сокровище».
 - А я скольким делала… - невинно восклицала она, опускаясь на колени.
«Сука, знает, чем задеть».
Познакомились в баре, куда он зачастил в последний месяц. В тот вечер он выпил лишнего, денег не хватило, и она добавила. Он помнил запах дамских сигарет, тонких в его грубых пальцах, ее хриплый смех.
 - Рыжая, - наматывал он на палец ее длинные локоны.
 - Златовласка, - хохотала она.
 - Везде?
А потом случилось это. Как в дурном кино - в кабинке мужского туалета. Кто кого соблазнил, так и осталось тайной, но Михаилу казалось, что его совратили, как малолетку. «Кончая», он крепко сжал ее, чуть не переломив осиную талию. Его удивило, что и она «кончила», а орала так, что разогнала мужчин у писсуара.
 - Как тебя зовут? – застегнул он брюки.
 - Соня…
А потом, трезвея, опирался ей на плечи, когда под хлеставшим дождем ловили такси.
 - К тебе, ко мне?
 - Домой…
Но она поняла, что дома у него не было.
Остатки ночи провели бурно. Мокрые от дождя, не добрались до душа. «Милый, милый», - шептала она, царапая ему спину. «Будто в “царя горы” играем…» - выдохнул он посреди возни. И она отметила, что у него еще свежо детство. Сбивая на пол одеяло, рассыпали пепельницу и ржали, как безумные, когда ей на спину прилип окурок.
Утро встретили в постели.
 - А твое имя, неутомимый?
 - Михаил…
 - Как архангела, - обнажила она мелкие, острые зубы. И сняв со стены почерневшую икону, поставила на нее, как на поднос, зеленоватый абсент: «Прозит!»
У Сони огромная квартира, в одной комнате жила Фифи, французская болонка, в другой поселили Михаила. Через день Соня уже знала, что он женился еще до армии, а, вернувшись, развелся из-за тещи, что оставил квартиру жене с ребенком, а сам мыкался по друзьям. А она была женой известного банкира, вечно разъезжающего по заграницам, которого, обложившись, как подушками, адвокатами, шантажировала разводом. О своей жизни она рассказывала, как о затянувшемся путешествии по магазинам и курортам.
«Я смирилась, - кокетливо хлопала ресницами, - только иногда бунтую от скуки…»
Худощавая, с выпирающими скулами и раскосыми татарскими глазами, Соня была некрасива. Веснушки на щеках, крупный нос. «Зато рыжина натуральная…» - трогала она затылок, демонстрируя бриллиантовый перстень.
 - Сколько тебе?
 - Я дама без возраста…
И, пританцовывая голая перед зеркалом, пускалась в рассуждения. «У нас все против природы… Женщины созревают поздно, их сверстники давно увяли, а старикам, как раз молоденьких надо, неискушенных, которые еще не раскочегарились… А спелый фрукт подавай козликам страстным, горячим… И сильным, как ты, которые и могут, и хотят…» Миниатюрная, хрупкая, она обнимала, привстав на цыпочки, покачивая пухлой, с крупными сосками грудью. «Ну, скажи, - горячо зашептав, лезла в трусы, - разве твои девчонки со мной сравнятся?..»
И он подчинялся ей, как течной самке.
Целыми днями в квартире играла американская музыка, рок-н-рол сменял джаз, Соня подпевала низким грудным контральто: «Love me, redhead, love…» Смотрели и ее коллекцию порно.
 - Вот как надо, - учила она, развалившись на диване.
 - Так мы уже все перепробовали… - разводил он руками.
 - Вдвоем – да, но разве это предел?
И, увидев его смущение, хлопала в ладоши:
 - Шучу, шучу, мне кроме тебя, никто не нужен…
Ужинали кровяным ростбифом, и ночами Михаил просыпался, оттого что у него стоял. Любили жадно, без поцелуев, оставив нежности до утра. «Спросонья, что натощак», - смеялась она и была готова всегда - совокупляться и говорить, говорить и совокупляться…
«Несправедливость даже в этом», - вспоминал Михаил своих молоденьких подруг, которые целыми днями работали, и только выходные посвящали сексу. Вспоминал и жену, которая вручную крахмалила наволочки, утюжила простыни, на которых родила ему сына, а оргазма так и не испытала. А эта нерожавшая, яловая корова, которая сутками валялась в постели, «кончала» по три раза. Но его необоримо тянуло к ней. «Чистая физиология», - морщился он, и ему казалось, что они мастурбируют вдвоем. А Соня и не мечтала о любви. «Страсть ослепляет, но быстро проходит», - думала она, положив ему голову на грудь. На слова не тратились, обходились без признаний, но занимались этим так часто, что ей казалось, будто Михаил поселился в ней. «Дамские пальчики слаще винограда, - облизывал он ее малиновый маникюр. - Сонька, золотые ручки…» Она порывисто прижимала его к себе, гладила стриженую «ежиком» голову…
Вечерами Соня висела на телефоне. Сплетничала, хвалилась нарядами, но о Михаиле – ни слова. А, попрощавшись, кривилась: «Дура, одни шмотки на уме…» Он иронично ухмылялся. Тогда, взяв на колени Фифи, она учила:
 - Женщины к сорока, Миша, все задвигаются… У кого тяжелая жизнь – от тяжелой жизни, у кого легкая – от легкой… И всем, как денег, не хватает секса… Вы, мужики, можете себя хоть на работе найти, а нам – где? Только в постели… Завладеть мужиком, а потом всласть перед подругами похвалиться…
 - А чего же ты обо мне молчишь? - ввернул он. – Боишься, отобьют?
 - Догадливый, – сбрасывала она на пол собачку. - А все же разошелся ты зря - новая жена всегда хуже…
И тут же, развратно выгибаясь, мурлыкала:
 - Сделай мне “куни”…
Так она ласково сокращала «кунилингус».
Михаил за два года стоптал не одни армейские сапоги и никому не лизал, а ей подчинялся.
В воскресенье приходила подруга, перегидрольная блондинка, развалившись на диване, большими глотками хлестала коньяк, трещала, как сорока, бесцеремонно разглядывая Михаила. «А он у тебя хорошенький… Сдашь в аренду?» «Спроси у него…» - рассмеялась Соня. Блондинка скользнула взглядом по крепкой шее, оценивающе задержалась на грудной клетке, бицепсах. «Слышь, пойдешь ко мне?» Ее ноздри чувственно раздувались. «“Слышь”, – зовут мышь», - огрызнулся Михаил. «Ну, дай хоть при тебе попользоваться… - надулась блондинка, глядя на Соню. - От него же не убудет…» И стала раздеваться. Михаил угрюмо молчал. «Убудет, убудет…» - замахала руками Соня. Подруга, расстегнув лифчик, задержалась:
 - Ты серьезно?
 - Еще как…
«Ну, вас, - фыркнула белобрысая, - очень надо…» Но еще долго топталась в прихожей, поправляя прическу. А на пороге, прижавшись к Михаилу, подняла ему мизинцем подбородок: «Миша, Миша, медвежонок, ты не вышел из пеленок…»
«Волчицы, - закрывая дверь, думал Михаил. - Хищные стервы…»
Сзади обняла Соня. «Блондинки и рыжие – бабы бесстыжие…» - прочитала она его мысли. И уже покусывая: «А ты преданный…»
Ходили на годовщину свадьбы к Сониным знакомым. Собралось несколько пар, ее ровесники, – менеджеры, банковские служащие.
 - Как тебе? - стаскивая дома туфли, спросила Соня.
Михаил пожал плечами:
 - Чинно все как-то, разговоры про еду да погоду…
 - О, если бы ты знал, о чем при этом думают!
И встав посреди комнаты, стала изображать прошедшее застолье.
 - Он: «Передайте, пожалуйста, рыбу…» А сам думает: «Какой у нее зад…» «И соус…» «А грудь – закачаешься! Трахнул бы прямо на столе…» «Благодарю…» «А потом в анус…» - Прижав сбоку нос, Соня загнусавила: «Мы прошлым летом были на Мальорке – прелесть!..» А про себя: «В печенках эта Мальорка, неделю со скуки дохли… Эх, закатить бы групповуху вот с той, рыженькой…» «Ой, и мы там были, странно, что не встретились…» А сама: «Отдаться бы этому мачо с мясистыми ляжками, кажется, “обкончалась” бы…» «И с погодой повезло…» А мысленно: «Рыжая сучка повизгивает, а я – голый, но в галстуке…» - Соня тронула шею, точно поправляла галстук. - А глаза масляные, слюни текут…
 - Довольно, - покатывался со смеху Михаил – тебе похоть мозги разъела…
Спустя месяц заболела Фифи, клочьями лезла шерсть, собачка громко, визгливо лаяла, задирая обрубок хвоста. «Старость, - осмотрел ее врач. – Пора усыплять…» Соня не колебалась. «Так и меня, - подумалось Михаилу, - когда надоем…»
Книг в доме было мало – пачки модных журналов, любовные романы. Как-то Михаил взял с полки выцветшую, в кожаном переплете Библию. «Осталась от бабушки, - отмахнулась Соня, точно оправдываясь. – Заповедям меня учила, а жизнь-то сложнее…» «По-твоему, Бог между ног?» - съязвил он. Она пропустила мимо. А, увидев, как он листает, слюнявя палец, скривилась: «Не читай, там одни блудницы и греховодники…»
 - Как мы? - поднял он голову.
 - Нет, - оскалилась она, – у нас мало грехов – одни пороки…
И целомудренно предложила отвернуться, меняя прокладки.
Шли недели, Михаил начал тяготиться своим положением. «Чего еще надо? – недоумевала Соня, ловя его тоскливый взгляд. – Сыт, обут, под боком жаркая баба…» И, подскочив к серванту, достала деньги: «На алименты…» Он отстранился. «Бери, бери, не стесняйся, лучше, чем мне на тряпки…» «Ну, что ты со мной, как с Фифи…» «Как ты можешь! – деланно рассердилась она. - Считаешь меня сумасбродной, мол, с жиру бешусь, а мне жить душно… Ты, мальчик, пока не понимаешь, жизнь, как дорога, - впереди кажется бесконечной, а обернешься – короче хвоста у Фифи…»
Протянув руку, Михаил сгреб купюры.
Еду заказывали по Интернету, из дома выходили только ночью – освежиться или выпить в бистро. Раз заглянули в тот же бар, где познакомились. «Давай, все повторим…» - возбужденно предложила она, беря его за руку, и глаза ее заблестели. «Только не напиваться…» Сразу прошли к туалету. «А еще говорят, в одну воду не войдешь дважды, - закрыла она кабину на крючок, спуская воду, чтобы заглушить стоны.
И опять по крыше такси барабанил дождь, опять явились домой мокрые.
Зазвонил телефон. Соня пошла в душ: «Милый, возьми трубку». «А ты не боишься, что муж?» – крикнул он. И уже в трубку:
 - Я слушаю…
 - Еще не передумал?
Он узнал голос блондинки.
 - А Соня говорить не может, - холодно отрезал он. - У нее рот занят…
И повесил трубку.
Соня вышла, вытирая волосы полотенцем.
 - Кто звонил?
 - Твоя любвеобильная подруга…
Ее лицо осталось равнодушным.
 - А-а… Все сохнет по тебе?
Он проницательно сощурился.
 - А ты, видно, не против пустить меня в оборот?
Она посерьезнела.
 - Ну, зачем так, милый, просто, подумала, почему бы ни подработать…
Он сжал кулаки.
 - А обидно не будет?
 - С какой стати? Она получит лишь тело…
Он едва сдерживался.
 - С остальным, понимаю, я давно расстался…
 - А разве не так?
Она смотрела удивленно, как ребенок, широко открытыми глазами.
«Ну, ты стерва», - восхищенно прошептал он, разжимая кулаки.
И опять постель утопила все.
Алименты Михаил занес без звонка, застав бывшую жену за стиркой. Вышла растрепанная, красная, в грязном засаленном халате:
 - А, это ты, входи…
Тесная, убогая квартирка с драными обоями и разбитой мебелью. Пахло кислыми щами.
 - Он спит, - кивнула жена в сторону детской.
 - Я взгляну?
Пожав плечами, жена пошла на кухню, поставила на плиту чайник.
Из пеленок смотрело сморщенное, зеленое личико.
«Как лягушка», - подумалось Михаилу.
И не зная, как себя вести, он неловко поправил подушку.
На кухне достал сигареты, придвинув пепельницу. Закурив, жена переставила пепельницу на середину стола.
 - Как живешь?»
 - Нормально…
 - Мать-то помогает?
 - Помогает…
Разговор не клеился.
 - Может, выпьешь?
 - В другой раз…
Жена достала бутылку.
 - А я выпью…
Он выложил деньги.
 - Если что – звони…
Кропил дождь, постояв под козырьком подъезда, Михаил поднял воротник. На душе скребли кошки, и он еще долго бродил по улицам, прежде чем подняться к Соне. Дверь долго не открывали – он громко постучал.
 - Чего колошматишь? – вышла белобрысая. – Соня занята – у нее фаллоимитатор…
И мстительно захихикала.
Отодвинув ее, Михаил шагнул в темную прихожую. Распластав руки, навстречу привидением плыла Соня:
 - А у нас бабье царство…
Осовелые, мутные глаза.
 - Обкурилась?
 - Ага… Травки - для затравки… Будешь?
 - Не ломайся, медвежонок, - замаячила за спиной полуголая подруга. – Втроем веселее…
Михаил в упор посмотрел на Соню.
 - Я не хочу тебя ни с кем делить, - обнял ее за плечи. – Так что выбирай – я или эта грязная нимфоманка…»
 - Мужики все собственники, - вклинилась белобрысая, - оттого и ревнуют…
Соня сощурилась, точно прицеливаясь, потом сосредоточено ткнула ему пальцем в грудь.
 - Я уже выбрала! - выстрелила она. – Не тебя!
Михаил дал ей пощечину.
За окном долбил дождь, Михаил сидел в баре и чувствовал себя на тысячу лет…