Хороший выдался денёк. И место замечательное: дом на особицу, в двадцати шагах река, берег высок и чист — простор ветру. А потому — ни мух, ни комаров. За рекой, на противоположном берегу, лес: светятся берёзки, мелко подрагивают осинки, тёмными резными крестами парят над лиственными кронами верхушки елей.
Я здесь давно. Привезли меня сюда неделю назад, сразу же после того, как я сломала ногу. Неделя в гипсе — это долго. И я многое успела. Успела во всех подробностях рассмотреть этот самый гипс, успела изучить окрестности и почти до дыр просидеть старенький выгоревший шезлонг. А ещё я успела заметить таинственно тёмнеющий провал в зарослях на том берегу. Шарики ивовых крон, рядком теснившихся у воды, вдруг отшатывались друг от друга и разрывали цепочку, приоткрывая нутро леса — маленькую щёлочку в царство больших деревьев.
Всю долгую неделю вокруг суетилась подруга. Она привезла меня к себе на дачу, чтобы поить молоком и кормить свежими овощами. А так же развлекать. И, надо отдать ей должное, программу она выполнила. Правда, я оказалась не такой беспомощной, как ожидалось, и тем, вероятно, несколько разочаровала её. А может быть, успокоила. Во всяком случае, добрая женщина с лёгким сердцем оставила меня одну на пару дней и уехала в город по неотложным делам. Наконец-то я осталась в одиночестве…
Часа через два после отъезда подруги я обнаружила возле своего шезлонга тихого большеглазого мальчугана лет десяти. Мы дружно улыбнулись, поздоровались и забыли друг о друге.
Близилось обеденное время, я проголодалась и заковыляла к дому. Мальчика не наблюдалось. Вроде бы. Потому что я не помнила о нём и заметить могла, лишь наткнувшись на него. Пообедав, я вновь уселась в тенёчке и уставилась на таинственный провал. И чем дольше вглядывалась в зыбкую тьму леса, тем больше видела признаков дороги. Старой, заросшей лесной дороги. Дороги в сказку. В добрую волшебную сказку.
Меня приглашали, нет, зазывали в лес две весёлые берёзки, словно специально вышедшие к берегу встречать гостей. Они встали по обе стороны провала и приветливо кланялись. А меня и не нужно было упрашивать. Я закрыла глаза и ступила на дорогу в сказку.
Над моей головой заухал филин. Прямо средь бела дня! И в его «Ух-ху!» ясно слышался настойчиво повторяющийся зов: «Ульяна! Юлиана!» Проворно вынырнув из леса, дорогу мне заступили две молоденькие девушки-двойняшки в белых сарафанах.
— Привет тебе, Зелёный листок - Весенний ветерок! Наконец-то собралась нас навестить. А то всё ждём, ждём… — наперебой заговорили девушки-берёзки (ведь это конечно же были те самые две берёзы, что росли при входе в лес). — Я Уленька. Я Юленька. Мы тебе всё покажем, расскажем…
И я действительно легко почувствовала себя листиком, молодым и зелёным, ещё не потерявшим клейкий почечный блеск. И прохладным весенним ветерком. Одновременно. И листком, и ветерком, и малым ребёнком, желающим познать этот мир… Да, пожалуй, имя мне подходит.
— Ой, кто к нам идёт! — радостно всплеснула ручками Уленька.
На дорогу вышла маленькая, чистенькая, светлоглазая старушка в нежно-зелёном платьице и белом чепце, похожем на цветок. Юленька представила:
— Матушка Алина…
— Сладкая Малина! — догадавшись, выпалила я.
И все рассмеялись, запрыгали, захлопали в ладоши…
— До свидания, Матушка Алина, — прокричала я, увлекаемая дальше в лес неугомонными Уленькой и Юленькой.
Деревья расступились, и навстречу нам вышел могучий витязь в золотых доспехах, словно сошедший со страниц былины или сказки.
— Царь Егор-богатырь Лукомор, — радостно выпалила, глядя на витязя, Уленька.
— Царь!? — восхитилась я и неловко поклонилась.
— Друг, — уточнили берёзки. Или они сказали «дуб»?
— Друг, друг… (или «дуб», «дуб»…) — согласно пропели окружающие деревья.
— А можно мне потрогать…— я несмело потянулась к сверкающим доспехам.
— Угу, — кивнул Лукомор и едва заметно усмехнулся.
Я осторожно погладила кольчугу и гладкие листы пластинок нагрудника. В моей ладони остался золотой жёлудь.
— Подарок, — усмехнулся Лукомор.
И меня, растерянную и обрадованную, потянули берёзки дальше в лес. Миновав узкую полоску рыхлого подлеска, мы вышли на уютную полянку, окружённую кустами ивняка и орешника.
На солнечном пригорке возлежал худой благообразный старик. Его длинные седые волосы отливали небесной лазурью. Собственно, он весь светился прозрачным голубым огнём. Подле него сидела девушка, совсем молоденькая, но тоже седая. Старик беседовал с ней, машинально поглаживая кончики её распущенных волос. Закончив фразу, девушка умолкла и взглянула на собеседника, ожидая ответа. Но старик лишь беззвучно открывал рот. Мои спутницы звонко хлопнули в ладоши, и на поляну выпорхнул беспокойный, напыщенный подросток в смокинге из серой парчи. На не в меру выпяченной груди подрагивало коричневое кружевное жабо, а над нервными ладонями трепетали пышные манжеты из того же кружева.
— Вот и Воркун Сизокрылович пожаловали, — произнёс старик. Или… подросток?
— Не обращай внимания, — пропели берёзки, пренебрежительно отмахнувшись от вертевшегося вокруг нас Воркуна. — Парнишка всего лишь голос (а может быть, они сказали «голубь»?) старика (или «ручейка»?). Он помогает им беседовать: старику (или ручейку?) и девушке (или ивушке?).
Мы покинули журчащую голосом Воркуна поляну и вернулись на дорогу. Юленька забежала вперёд, грациозно обогнув куст дудника, над раскидистым зонтиком которого парил, подобно бабочке, крохотный ангелочек. «Ангелика», — вспомнилось мне другое название дудника. Ангелика — ангельская трава…
— А куда делась Юленька? — спросила я, насмотревшись на беленького ангелочка.
— Впереди поворот, — ответила Уленька и вздохнула, сокрушённо всплеснув ладошками. — Дальше мы с тобой не пойдём. Нам возвращаться нужно — других гостей встречать-привечать.
— А как же я?
— С ним дальше пойдёшь, — пропела вернувшаяся Юленька, указывая в сторону зарослей.
На дорогу выскочил стройный большеглазый мальчик и встал как вкопанный, не мигая уставившись на меня тёмно-медовыми грустными очами.
— Кто ты? — спросила я, старательно изображая приветливую улыбку, призванную замаскировать моё огорчение от необходимости расстаться с сёстрами-берёзками и мою растерянность перед тем непонятным, неведомым, что ждало за поворотом…
— Олень-слуга-Золотые рога, — отрекомендовался мой новый провожатый.
Я открыла глаза. Надо мной, сидящей в шезлонге, склонился мальчик — утренний посетитель и Олень-слуга из волшебного леса. Он заботливо поправил подушку под моей загипсованной ногой и подал стакан молока. Я протянула было руку навстречу и… что-то обронила. Мальчик проворно подхватил это «что-то» с земли, не глядя, сунул мне, и на моей ладони оказался жёлудь. Обыкновенный жёлудь: коричневый и гладкий, с изумительной пупырчатой шапочкой на макушке.
— Пей. Парное, — указав на стакан, сказал мальчик и ушёл.
Ещё тёплое молоко пахло берёзовым соком и можжевельником, было густым, жирным и сытным.
— Спасибо, — выдохнула я в пустоту надвигающихся сумерек.
Но большеглазый мальчишка не откликнулся. Он вообще больше не появлялся.
Вернувшаяся из города подруга попыталась, по моей просьбе, узнать что-нибудь о медовоглазом мальчике, но все расспросы оказались безуспешны. О таком ребёнке никто ничего не знал, его никто не видел ни в этой деревне, ни в соседних.
Подруга поглядывала на меня с сомнением и беспокойством, а я строила планы. Приедем, мол, к тебе за малиной, за грибами, нагуляемся вволю по лесу… Есть ведь, наверное, кому отвезти нас на тот берег? Подруга опешила, удивлённо уставилась на меня, а потом быстренько объяснила, что представляет собой на самом деле лес, которым я вторую неделю любуюсь.
— Какие грибы? Какие прогулки? Да там же почти болото!
— Но как-то ведь можно войти в лес? Вот, например, по той дороге, — указала я на провал в зарослях ивняка.
— Да нет там никакой дороги. И не было никогда. Кочки, камыш и воды по колено. А где чуть посуше — таволга да тростник. И вся эта «прелесть», заметь, стоит сплошной стеной — не продраться.
«Неправда», — захотелось крикнуть мне, и рука непроизвольно сжалась в кулак. Покоящийся в моей ладони жёлудь, напомнил о своём существовании.
— Да, кстати, а где у вас тут растут дубы? — спросила я, показывая подруге заветный жёлудь, столь похожий на драгоценный подарок Лукомора.
— В здешних местах, моя милая, дубов отродясь не водилось, — прозвучал уверенный ответ. — А спелых желудей в июне месяце вообще не бывает.
И я поняла, что никогда больше не приеду сюда, не пройду по дороге в сказку дальше — туда, за поворот… А всё-таки покидала деревню с лёгким сердцем. И с благодарностью. Прощай, волшебная страна на том берегу. Прощай, нереальный сказочный лес, в который нельзя войти на здоровых ногах. Спасибо, что дал мне возможность увидеть твою душу.