***
Звонит телефон. Дзззззззззы-ззз-ыыы-ззз.......
Я поставила его перед собой на клеенку стола и знаю, что ничего хорошего мне не скажут. И поэтому я доставлю ему такую сладкую возможность раздражать меня. Бесить. Вымутузивать мои органы наружу противным телефонным визгом. А выдернуть из розетки лень. Бывает такое. Я на его беспочвенные вибрирования лишь смотрю. Мне сейчас достаточно маленького толчка и я сорвусь. Или может взлечу?
Мне всегда говорили: «Ты такая везучая». Когда у меня валилось все из рук, когда меня бросали, когда мне не виделось смысла продолжать дальше, когда я не знала, куда направиться – все твердили и твердили одно и тоже. Как ба-ла-ла-йки. Я знала, что их слова - это тормоза, вернее такие дивайсы, который мир ко мне приделал, чтобы меня не заносило слишком далеко слишком быстро. Очень часто те, кто такое говорил, заставляли меня остановиться и осознать, что я делаю. Осознав, я вдруг просыпалась посереди скоростной трассы и не могла понять, что вокруг происходит.
Вот так же, как сейчас.
Так проходила моя жизнь. Рывками. Во всех отношениях. Я всегда боялась, что мне может не хватить топлива. В горнило мотора бросалось все: любовь, верность, природа, красота. Но, чаще всего, приходилось летать на холостых оборотах и , только когда самолет почти падал, приходило понимание пути. Я сражалась с собой, преодолевала себя вчерашнюю, имела в голове несколько ориентиров и ничего не принимала за истину. Я ее пыталась собрать из осколков, которые видела, слышала, чувствовала и угадывала. Мне не хватало все время времени дойти до края себя.
Снова телефон. Я оставляю клавиатуру в покое и направляю глаза и уши к раздражающему тишину аппарату. На том конце кто-то ждет, что я отвечу. Этот кто-то настойчиво пробивается, чтобы нарушить мое молчание. Мы живем с другом. В него влюблен один музыкант. Он сам влюблен в художника. А я влюблена в него. Это может быть кто угодно.
Я иду на кухню, наливаю в стакан заварки, разбавляю ее водой из-под крана и возвращаюсь к монитору. На нем висят на белом фоне буквы и давят на меня. Я сегодня не пошла в галерею – позвонила и сказала, что заболела. Сижу напротив компьютера и разговариваю сама с собой. Вопрос на повестке дня простой и небанальный: «Что делать». При чем не имеется ввиду, что делать сегодня, завтра или летом, а в принципе: ЧТО ДЕЛАТЬ. Когда я не знаю, что дальше, я пишу. У меня так проще получается найти информацию.
Я – везучая. У меня все получалось после удачных сражений с действительностью, но вдруг показалось, что жизнь меня обманывает. То есть, мне представилась жизнь как скоморох, который мне подкладывает разные игрушки, я их либо разбираю и выбрасываю, либо беру с собой в рюкзак, а потом вдруг поднимаю голову и кричу: «Эй ты, Петрушка, сними свою улыбку и колпак. Дай мне взрослые, реальные игрушки». Вместо того, чтобы снять с себя костюм и стереть грим, он пропадает. Я знаю, что не должна от него требовать такого беспредела, лишь наслаждаться тем, что мне дают: вот тебе папа и мама, вот тебе образование, вот тебе работа и любовь. «Петрушка, дай мне настоящее или забирай мою дурацкую жизнь обратно». Сверху молчание и пустота. Очень странное ощущение.
«Может они думают, как со мной поступить?»
Как-то я решила, что у меня крыша едет, потому что у меня нет детей. Не знаю. Может я ошибка природы? Или мой друг ошибка природы? Мы – две ошибки, которые не могут удовлетвориться мировым порядком? Например, зачем безответно любить, если можно быть самкой и паразитом? Или, зачем задумываться о том и о сем, если можно дегустировать, тестировать, наслаждаться и покупать вещи?
Опять телефон. Опять молчание. А потом звонок в дверь. Мне пришло симпатичное письмо. Я его раскрываю. Мне только что объявили (под апплодисменты), что меня приняли в аспирантуру в крутой университет с мировым именем. Скоморох вновь появился и уже с друзьями. Они мне хлопают и улыбаются. «Это предложение от которого она не сможет отказаться». Подкинули мне, значит, еще одну куклу. Золотую. А если я откажусь? Если я порву это письмо, закроюсь в комнате на недели, и буду там рыть и рыть ход, как крыса, к вам туда, чтобы наконец меня перестали подчивать подачками?
Я ставлю чай на трюмо и утыкаюсь в свое отражение. Оно на секунду показалось мне знакомо-незнакомым, как будто я застукала что-то на месте преступления. «Ага». У меня есть семь часов одиночества. Телефон все звонит и я не поднимаю трубку. Я сажусь напротив зеркала и пытаюсь понять след. Я знаю, что с другой стороны сидят скоморохи, один или несколько.
- Он может не вернуться, - мой скоморох сказал второму, который тоже меня сейчас наблюдает оттуда. Когда я смотрю на него сбоку, под маской грима светится пустота.
Я всмариваюсь в свое зеркальное подобие. Как странно чужими мы себе кажемся. Без вкуса, без запаха, без симпатии. Вот, например, нашла бы я существо в зеркале для себя привлекательным? Умным? Или добрым? На меня отражает свою похожесть кто-то, кто был мне выдан в аренду на 60 лет с хвостиком. Я его могу уморить голодом, убить, заплыть жиром или накачать наркотиками. А что мне еще с ним делать, с этой игрушкой, если я не знаю, зачем это мне? Дали мне машинку без инструкции.
Все внутри занемело и налилось глазами. Я сейчас брак алгоритма и меня мой собственный мозг может захлопнуть, так как сработает система сигнализации. Из послушного механизма, двигающего человечество вперед или вширь, я становлюсь биороботом, который вдруг понял, что его обманули. Что его систематически обманывали всю его жизнь, с рождения, рассказывая про любовь к ближнему, не убий и человеческое стадо под присмотром пастыря. Не ссориться, не унывать, иногда ходить на прополку убивая друг друга как сорняки и всегда каяться. Моя составляющая в этом стаде вдруг дала сбой. Интересно, как Я реальная выгляжу?
Зеркало исчезло и превратилось в сон. Я иду по аэродрому. Вокруг стоят огромные самолеты. Пасмурный и темный день. Я никогда в своей жизни не видела таких огромных самолетов. Я прохожу взлетную полосу. Из каждого иллюминатора на меня обращены взгляды. Или один общий взгляд.
Идет дождь. Свет выхватывает фигуру. Голоса.
- Мир это путь внутрь или изнутри?
- Мир это туда и обратно одновременно.
Я, наконец, снимаю трубку телефона.
Меня раздражает все искусство, вся литература, вся философия и эстетика текущего человечества. У меня нет никакого желания придумывать нелепых героев, которые вот сейчас возьмут и начнут разговаривать что-нибудь банальное. Мне надоели обезьяны в телевизоре, моя страна, бугущая вдаль за радостями капитализма, капитализм, взрывающийся в агонии своего тупика и ближневосточные страны, обомлевшие из-за передергивания религии. Меня этот мир достал. Мне в нем скучно. Я это говорю как создание, не обделенное ничем, но не видящее смысла в человеческом существовании. Мне надоело быть звеном эволюции, голосом на парламентских выборах, а также пляшущей куклой неких умных, которые вдруг мною заинтересуются и станут командовать, как я должна плясать. Я верю в искусство. В способность человека мечать и быть свободным. И только поэтому я еще пишу, а не сижу на горе в нирване, хотя мне отсюда до Тибета рукой подать.
Я пишу историю о том, что человек это ТЕСНО, человек это мелко и безнадежно, но будучи Сапиенсом, он обязан найти выход.
На том краю провода кто-то мне сказал, что мой друг попал в аварию. Внутри все похолодело и выпрыгнуло вовне, как молоко из кастрюльки. Пузырьки воздуха ворвались кислородом в кровь и потекли быстро-быстро, накачивая сердце тревогой. Немота спустилась к пальцам ног, а потом отпустила. Трубка в руке стала мокрой. Я пытаюсь обрести баланс. Я собираю вещи как зомби. Тапочки, халат, зубная щетка. Метро. Я пока еще не знаю, что это значит. А может просто жизнь.
Для того, чтобы летать нужен ветер (можно использовать вентилятор), комната с полумраком, бумага или компьютер. Нужно знать, что в голове нет зависти, отчаяния, нереализованности, терзаний, сомнений и страха.
Я сижу на стуле напротив операционной. Уже несколько часов тянутся как резина. Я пыталась спать, читать Йейтса, потом пить воду. Меня вырвало. Ногти обкусаны до основания.
Мне очень тесно жить одной жизнью, которую я пытаюсь догнать. Я себе кажусь коробочкой с бусинами, которую опрокинули и бусы разлетелись в разные стороны, каждый с собой унося кусочек меня. А собрать их обратно не получается. Мне иногда жалко, что они не разлетелись еще шире.
Вывезли стол на колесиках. Говят, что все прошло успешно, но он потерял много милилитров крови. Я иду как перебинтованная мумия след за звуком, и все бинты на мне - и на нем - соединились в один бесконечный свиток живописи. Отчаянно красивый. Красные иероглифы на белом. Мы танцуем в белом пространстве света.
Мне очень не хватало быть: мужчиной - нейрохирургом, биологом (я бы исследовала мозг дельфинов), вулканологом (жила бы на Камчате), филологом (я бы изучала праязыки и руническое письмо), теологом (пыталась бы найти связь между монотеистическими религиями), психиатром (понятное дело – наблюдать за разными психами), а также пианистом (играть Рахманинова), композитором-исполнителем джазовых импровизаций, певицей (петь такой слезливый бард-кантри), архитектором, танцовщицей танго (ну, или фламенко), знахаркой и кинорежиссером.
Я маленькая – мне семь лет – и мама говорит мне: «В жизни, когда у тебя тупик, расчерти лист на две половины. На одной пиши «За», на другой «Против». А потом просто сравни, что перевесит». Это очень простой способ. И верный. Демократичный. Это то, что я сейчас делаю, сидя в коридоре возле палаты. Мне разрешили туда зайти на немного. Я постояла. Подержала за руку. Я буду здесь ночь и день. Мне все равно некуда идти.
Я всегда была на стороне тех, кто тише молчали. Мне хотелось, чтобы искусство было таким же. Тихим как родник, но правдивым и говорящим. Как эта красно-белая материя бинтов вокруг нас. И чтобы, наконец, все эти мучения тщеславия и соревнования «кто первый» оставили меня в покое. Во мне много мусора. Мир вокруг побеждает. Я снова всматриваюсь в себя.
«Лишь просила забрать мою дурацкую жизнь. Ничью другую».
Мой скоморох равнодушно играет со мной как кошка с мышкой. Ему по-моему все равно. Он смотрит такими спокойными глазами. Я для него – никто. Для него никакая потеря – потеря. Хотя я знаю, что нет. Даже если он пустой внутри, я знаю, что он только прикидывается, что ему все равно. Ему не должно быть все равно. Мои желания отправляются вверх, и падают вниз реальными игрушками. Я его творческое продолжение. Я плююсь словами, а они жабеют на глазах.
Мне вдруг показалось, что я все знаю на секунду. Понимаете – ВСЕ.
Он не приходил в себя два дня. Потом проснулся. Мне сказали, что есть большой риск повреждения чего-то в позвоночнике. Он боится, что я теперь уйду и брошу его. Он еще не сказал этого, но я уже знаю. Я об этом тоже думаю, если честно, хотя знаю, что это будет ложью, если я буду думать так. Его друзья не появлялись. В принципе, я и не предполагала, что они появятся.
Мне смешно и щекотно внутри. Как-будто я подсмотрела что-то в замочную сважину.
У меня будет ребенок. Я ему еще не сказала. Только скоморох знает об этом.
- Жизнь это просто жить или что-то еще?
- Жизнь - это насколько хватит твоего воображения.