В маленьком провинциальном городе, в обыкновенной двушке – «распашонке» жил Вовка. Жил уже пять лет и переезжать, в общем-то, не собирался. Все пять лет он спал на низенькой тахте – одном из трёх койкомест на четверых жильцов квартиры: в сво-ей кроватке агукала Анютка, его младшая сестрёнка, мама спала на полу, в соседней ком-нате лежала бабушка. Даже когда не спала, лежала и молчала. Когда мама говорила с под-ругами о бабушке, она часто повторяла красивое и непонятное слово: «паралич». Когда Вовка наконец его запомнил, ему захотелось назвать так кого-нибудь. Выбор пал на безы-мянную одноглазую обезьяну, одну из его немногочисленных игрушек. Животное, в принципе, было согласно, а вот мама, услышав в Вовкиной интерпретации, как Паралич пришёл в гости к зайцу Нупогоди, выяснила историю имени и попросила сменить его на что-то позитивно-нейтральное, например, Йогурт. Это Вовку не устроило, и обезьяна до сих пор сидела на тахте без имени. И без глаза.
А мама хорошая. Только злая иногда. Тогда она шлёпает Вовку тапком и кричит. А потом извиняется. А иногда она плачет. Спит и плачет. Вовка никогда бы не поверил, что такое может быть одновременно, если бы не увидел сам. Он однажды спросил у мамы, что это у неё за горе такое, а она ответила, что плачет от радости, что у неё есть они, Вовка и Аня. Эх, мама! А ещё его малышом называет. Она ещё сама маленькая, раз не знает: от радости смеются, а плачут – когда грустно, когда падают с качелей коленкой на камень или когда что-то страсть как хочется, у другого есть, а у тебя – нет.
Сегодня утром, когда Вовка проснулся, мамы дома не было. В бабушкиной комнате сидела тётя Клава, их соседка, кормила бабушку гречневым супом и играла с Анюткой. Она присматривала за квартирой, пока мама работала. Вовка три раза был у мамы на ра-боте, точнее, работах. Один раз он сидел на подоконнике подъезда и листал детский жур-нал, пока мама мыла лестницу, другой раз это был уже не подъезд, а огромная квартира. Везде висели картины, в красивом шкафу было много книг с золотистыми буквами на пе-реплётах, а на кожаном мягком диване лежал большой рыжий кот. За время, пока мама пылесосила ковры и вытирала пыль, кот два раз укусил Вовку за палец. А на той неделе Вовка ходил в ресторан. Мама мыла там посуду, а Вовка сидел на кухне и думал о том, как, наверное, это здорово и интересно: каждый день менять работу. Это бы очень ему по-дошло: совсем недавно он хотел стать врачом, чтоб его обезьяна смогла наконец хорошо видеть, потом журналистом, потом Дедом Морозом, а сейчас он мечтал, что будет моря-ком и уплывет с обезьяной в Африку, чтоб та, на случай, если ей не удастся вернуть зре-ние вследствие того, что Вовка станет не врачом, могла хотя бы повидаться с родственни-ками.
Когда он поделился мыслями с мамой, ты улыбнулась и сказала, что работы со-вмещает, а посему следовало, что их у неё три сразу, и это всё равно было здорово.
Иногда они вчетвером: мама, Вовка, Анюта и дядя Сёма ходили в парк гулять. Дя-дя Сёма – мамин друг. Он лысый, часто краснеет и заикается. Зато с ним можно играть в футбол и ковбоев, и он покупает Вовке мороженое и пистолеты. С бабушкой в такие сча-стливые выходные оставалась тётя Геля, папина сестра. Папу Вовка никогда не видел. Мама сказала, что Снежная королева заморозила ему сердце, и он ушёл на север, тетя Ге-ля – что он улетел в космос, а бабушка, папина мама, молчала. Может, так даже лучше, потому что к заявлениям первых двух он относился с крайней подозрительностью. Тётя Геля подарила Вовке энциклопедию. Читать он ещё не умел, только картинки рассматри-вал, потому знал, что север – это где льды, а космос – где звёзды и планеты. Не мог же па-па уйти в двух направлениях одновременно! И потом, север – это далеко, а космос – ещё дальше. Так что папа ещё нескоро вернётся, а может, и вообще не вернётся. Оба места возможного нахождения папы безумно нравились Вовке, и всё же он знал, что когда вы-растет, никакая королева не сможет заморозить его сердце и увести от детей. Он, конечно, будет на них кричать иногда, как папа Тольки из третьей квартиры, но чаще будет водить в кино, на карусели и разрешать кушать по три мороженых в день!
Вовка заправил тахту, умылся, почистил зубы и начал есть несолёный гречневый суп. В это время по радио в его любимую детскую передачу вклинилось спецсообщение: объявили, что из тюрьмы сбежал преступник Васильков.
“Надо же, – рассуждал Вовка, – преступник – значит, нехороший человек, а фами-лия такая добрая. Сбежал он…Здорово-то как! Сбежал! Интересно, а из дома сбежать можно? Сбежать – значит, уйти. Конечно, можно – мама же уходит. Папа вон тоже, вооб-ще… ” Вовка помыл посуду, вынес ведро, надел куртку, взял ножик, кусок хлеба и энцик-лопедию, заглянул в комнату бабушки: все трое спали, и ушёл из дома.
Бежать надо было через двор. По-другому не получалось. Конечно, есть ещё окно, только в прошлом году дурак Петька выпрыгнул с их пятого этажа и умер. Проходя мимо песочницы, Вовка увидел в горе песка мечту всей своей жизни: огромную машину с от-крывающимися дверцами, капотом и багажником. У неё горели фары и работали дворни-ки. Рядом стоял худенький очкарик Васечка и ел шоколадку. Он не мог не заметить Вов-кин восхищённый взгляд на его автомобиль, поэтому Вовка постарался быстрее состря-пать на лице презрительную мину.
– Привет! – улыбнулся Васечка. – Хочешь, откусить дам? – он радостно протянул беглецу глазированный батончик в шуршащей обёртке.
– Нееет, – как можно равнодушнее ответил Вовка.
– Может, в машинки поиграем? – его собеседник кивнул на своё чудо техники.
– Некогда мне, Васечка. Сбегаю я. Из дома ухожу, – небрежно пояснил герой.
Расширившиеся от ужаса и восторга глаза Васечки грозили вылезти из орбит:
– Насовсем?
– Как получится,- уклончиво ответил Вовка. Он только что поковырялся в носу и скрупулезно изучал нечто, прилипшее к пальцу во время этих исследований, стараясь скрыть лучащуюся гордость за себя и за Василькова.
– А, – несчастный Васечка потерял на время от волнения дар речи, – ты возьми ме-ня с собой, а?
Жалостливый диоптрический взгляд ударился о льдинки Вовкиных глаз. Наверное, как раз такие на севере, где папа.
– Ну, вот ещё! Ты меня на один месяц младше, до сих пор ногти грызёшь, и шнур-ки тебе, – последний, и, как ему казалось, наиболее весомый аргумент, Вовка произносил с большим чувством, – мама завязывает.
Васечка, обалдевший от ощущения собственной несостоятельности, уронил шоко-ладку, опустил уголки рта и растерянно зашмыгал носом. Но разреветься в этот критиче-ский момент означало заиметь позорное пятно на всю оставшуюся жизнь, поэтому он му-жественно держался.
– А зато, – мстительно пискнул он, – твоя мама уборщица, и папы у вас нет, и в квартире пахнет, тётя Геля – старая дева, у Анютки только трое ползунков, и суп у вас вечно гречневый!
Закончив эту гневную тираду, он всё-таки заревел, схватил машинку и помчался домой. Добрая домработница тётя Тася накормила его оладушками, борщом и макаронами с тефтелями (калорий, и, как следствие, упитанности, ему это, надо заметить, не прибави-ло), и обещала поругать Вовку, как только его встретит.
Августовское солнышко ласково щекотало щёку и светило в глаза. Вовка шёл по городу, почти не смотря вперёд, и усиленно обдумывал только что услышанное. Относи-тельно ситуации с маминой работой Васечку, видимо, недостаточно проинформировали, и папа у них есть, только далеко, и совсем тётя Геля не старая, ползунков у Анютки пять, правда, некоторые штопанные, суп у них очень даже разный, хотя, чаще, и правда, греч-невый, а в квартире действительно пахнет, а как же иначе? Написает Анютка в штаны – пахнет, надушится мама духами – пахнет! Странный он, Васечка. Отлупит его Вовка. Ес-ли вернётся.
Незаметно пройденная в размышлениях дорога вывела его за город. Опомнивший-ся Вовка посмотрел наконец вокруг и сердце его забилось от дикого счастья: перед ним был Пляж, то священно табуированное место, куда мама запрещала ходить без взрослых в любом случае, и даже льстивые обещания помыть пол и посидеть с Анюткой не действо-вали. Пляж казался ему живым существом, которое дышит, слышит, чувствует, и Вовка осторожно шагал по песку и сконфуженно оглядывался на оставляемые следы, словно из-виняясь за причинённые Ему неудобства. За Пляжем была Река. Её называли ручьём, лу-жей, но Вовка любил её. И пусть вода в ней действительно была не такая прозрачно-бирюзовая, как в бассейне, куда они один раз ходили с другом Киркой, и даже не такая синяя, как на картинках в энциклопедии, скорее нечто среднее между зелёным и коричне-вым, зато в ней были разные рыбы и мальки, по глади её скакали разные насекомые, а на солнце она светлела и переливалась.
Здесь было прохладнее, но песок был тёплый. На берегу, недалеко от воды, лежала перевёрнутая лодка, вся в ракушках и водорослях. От неё пахло чем-то сладким. Даже сейчас она была какая-то сказочная, красивая. Хотя, конечно, если Вовка всё же станет моряком, он будет плавать на большом корабле, с якорем, рулём и флагами. Может, даже по этой самой реке. Или по океану.
Вовка прислонился к лодке и начал листать энциклопедию. Зачем он взял с собой ещё и ножик, он и сам не понял. Просто ему казалось, что все взрослые опытные путеше-ственники берут с собой оружие. А то и пусть будет на случай нападения пиратов. До-вольный придуманным аргументом, Вовка неожиданно уснул.
Его разбудил осторожный хлопок по щеке и тихий голос:
– Парень, ты чего? Детдомовский, что ли? Или беспризорник?
Вовка открыл глаза и увидел странного человека. Коротко стриженый мужчина в серой куртке и очень потёртых штанах такого же цвета сидел перед ним на корточках и встревожено смотрел на Вовку. Вовка даже не испугался. Человек ему почему-то сразу понравился.
– Кто ты? Зовут тебя как?
– Вовка. Я из дома сбежал, – тихо сообщил мальчик.
Мужчина вздрогнул.
– Почему? Били тебя?
– Нет, просто…., – Вовка хотел сообщить, чей поступок сподвиг его на такой отча-янный шаг, но передумал.
– Так тебя же ищут, наверное?
– Неет, – беззаботно махнул рукой Вовка, – мама на работе.
– Ну, значит, отец вечером ремня задаст, – предположил мужчина, закуривая и са-дясь рядом.
– А у меня папа не дома.
Вовка вкратце поведал историю каждого жильца их «распашонки», заодно охарак-теризовал несколько соседей и сообщил незнакомцу о конфликте с Васечкой. Дяденька внимательно слушал, иногда кивал и улыбался.
– А Вас-то как зовут? – спохватился ребёнок.
– Андрей, – сообщил взрослый.
– Здорово, – улыбнулся Вовка.
– Будем знакомы, – улыбнулся в ответ мужчина и сжал в своей большой ладони маленькую Вовкину.
Вдруг небо затянуло, словно наверху кто-то сшил все облачные лоскуты в одно одеяло из тучек, и начался ливень. Вовка и Андрей добежали до Пещеры. О ней много го-ворили, о Пещере на Пляже. Говорили, что здесь живут привидения, а разбойники прята-ли тут свои сокровища. Но Вовке было совсем не страшно, и он очень этим гордился. Ан-дрей откуда-то достал сухих веток, и они вместе с Вовкой разожгли костёр. Огненные блики расползлись по стенам, и стало светло.
– Здорово! – ликовал мальчик. – Андрей, значит, можно «колодцем» положить, а можно «шалашом», да?
–Да, – улыбнулся тот. – У тебя же вон какая книжка умная есть. Там, наверное, всё написано?
– Может быть, – Вовка пожал плечами и почесал бровь. – Только я читать не умею.
–Так давай учиться будем! Всё равно же сидим!
Вовка выучил десять букв и попробовал прочитать слова. Некоторые читались, не-которые нет – это те, в которых кроме этих, из десяти, были те, которых Вовка ещё не знал. Потом Андрей сам почитал Вовке про Землю, динозавров и по два раза про космос и про север. На самом интересном месте у Вовки неожиданно забурчало в животе. Он по-краснел.
– Ой, – всплеснул руками Андрей, – ты же голодный. У меня рыба есть, – он ушёл в глубь Пещеры и вернулся с какой-то странной коробкой. Там лежало несколько рыбин. Андрей почистил их Вовкиным ножом, вымыл под ливнем и они с Вовкой пожарили их на костре.
Жуя горячую мякоть с хрустящей корочкой в крупной соли, Вовка жмурился от удовольствия и думал, что даже если сложить тысячу выходных с дядей Сёмой, они не будут равны одному этому дню. Потом Андрей рассказал, как, ещё будучи студентом, по-ехал на экспедицию в тайгу и влюбился в неё на всю жизнь. Он говорил о медведях и вол-ках, о холодных реках с быстрым течением, где он научился ловить рыбу самодельной удочкой. В этом месте рассказ прервался, поскольку Андрей продемонстрировал Вовке эту самую удочку, его нехитрое изобретение, и они вместе ещё раз испробовали её на практике.
Ливень кончился, песок стал вязким. Вовка закрыл глаза. В воздухе пахло счасть-ем. Андрей поймал седьмую рыбу и начал сматывать удочку:
– Ну, Вовка, пора! Собирайся, ладно? Книгу не забудь. Я сейчас тебя до города провожу, а дальше ты уж сам, хорошо?
Вовка молчал, опустив голову. Андрей положил удочку на землю и сел перед ним на корточки:
– Вовка, ну что ты?
– А можно я, – он задохнулся от собственной революционной мысли, – с тобой ос-танусь?
– Нет, Вовка, – добро улыбнулся тот. – Ты знаешь, я такой человек.… У меня ниче-го нет.
– Пещера! – воодушевленно сказал Вовка. В его голосе ещё теплилась надежда. – Будем жить здесь, рыбу ловить. Как Робинзоны, – он похлопал по книжке. – Разве плохо?
– Хорошо, только зима скоро. Тебя дома Анютка ждёт, мама, бабушка. А уж Ва-сечку ты, парень, не бей, ладно? Этим ничего в жизни не докажешь.
Андрей замолчал, погладил ежик темных волос, потом снова посмотрел в наивные Вовкины глаза:
–Ты лучше словами постарайся, ладно? Всё, что думаешь, объясни толково. Гово-рить нужно.
Вовка улыбнулся. Андрей говорил с ним просто и хорошо, как со взрослым. Андрей тоже улыбнулся и положил руку на Вовкино плечо:
– Ты, если хочешь, мне телефон дай. Я обустроюсь и позову тебя, идёт?
– Идёт, – кивнул Вовка и чётко продиктовал цифры. – Вот. Напиши: «Вовка» и звони чаще.
– Ну, брат, это уж как получится. Так, «Вовка»… А фамилия у тебя какая?
– Рогачёв, – отрапортовал мальчик.
Андрей выронил ручку и листок и уставился на Вовку.
– Как? – не своим голосом спросил он.
– Рогачёв, – повторил Вовка.
Андрей взял обе Вовкины руки в свои:
– Вовка, а маму твою как зовут?
– Наташа, – недоуменно пожал плечами ребёнок.
Андрей встал и отвернулся. Вовка поднял листок и ручку, вложил их в руку Андрею и медленно пошёл к городу. Андрей тут же догнал его. Он вытер глаза (песок, наверное, по-пал) и заговорщически зашептал:
– Вовка, ты иди домой, ладно? И знай, пожалуйста, что папа придёт. Очень скоро придёт.
– Ты его найдёшь? – просиял Вовка.
– Да, – взволнованно закивал Андрей. – Обязательно найду.
– Значит ты на север? Или в космос?
– А и туда, и туда. Мало ли где твой папа быть может.
– И то правда, – хохотнул Вовка. – Только ты теплее одевайся, если на север, – за-ботливо инструктировал друга мальчик, – а если в космос, сканафдр надень. Мы же с то-бой сегодня читали.
– Скафандр, – поправил Андрей. – Надену, ты не переживай.
– И ещё скажи ему, пожалуйста, если найдешь, что мы все его очень ждём, и мама тоже. Бабушка, может, скоро поправится, а я и Анютка в детсад пойдем, как только кана… ката… карантин закончится. Передай, мама готовит вкусно. Особенно по пятницам, когда зарплата, а я умею бельё стирать и гладить, а ещё мы втроём: папа, я и ты на рыбалку хо-дить будем и голыши кидать, кто дальше.
Ясные глаза-огонёчки смотрели на него и своими добрыми лучами прожигали глу-боко-глубоко, до самого сердца.
Вовка радостно шагал к дому. В одном их окне горел свет. Его дом… Здорово! Ещё и папа скоро придет. Интересно, сказать об этом маме? “Нет, пока не скажу”, – решил Вовка. И совсем даже Васечка не прав. У них очень хорошо. Мама их любит, и они маму. И бабушку, и тётю Гелю. И суп у них всегда есть, чтоб здоровые росли. Всегда есть. Пусть даже гречневый.
– Вовка! – раздалось сзади.
Мальчик обернулся. Около качелей шла мама с двумя большими пакетами и улы-балась. Вовка вспомнил, что сегодня пятница и, счастливый, помчался к ней навстречу.
Васильков возвращался. Шагая, он улыбался всем встречным людям (они тоже улыбались!) и несколько раз разворачивал бумажку с номером телефона и перечитывал, словно боялся забыть. Войдя во двор отделения милиции, он остановился и обернулся. Город смотрел на него фонарями как мифическое многоглазое существо.