Общаясь с доктором Ниной Матвеевной Бабкиной, понимаешь, что она - врач от Бога. Людей не обманешь: Нине Матвеевне далеко за восемьдесят, но к ней все равно обращаются больные за помощью. Двери ее дома всегда открыты для страждущих... К тому же наш доктор – прекрасный рассказчик: ее приятно слушать несколько часов подряд. Ведь в словах Нины Матвеевны чувствуется и неподдельная любовь к людям, и мудрость прожитых лет. У нее удивительно ясный ум и прекрасное чувство юмора. Поэтому, попросив врача-ветерана рассказать о себе, мы не дерзнули прервать повествование Нины Матвеевны наводящими вопросами…
«Я родилась в Узбекистане, в 1918 году. Мои предки переехали в Среднюю Азию в Бишкек, когда железная дорога в регионе только строилась. Мой дед по отцовской линии впоследствии стал начальником железнодорожной станции. Дед же по матери, как сказали бы сейчас, занимался бизнесом, а по тем временам именовался купцом. У него было семеро детей...
Моя мама вышла замуж за машиниста паровоза. Эта профессия считалась тогда престижной. Накануне революции они уехали в Узбекистан. В Самарканде отец боролся с басмачеством. Этот город и стал моей родиной.
Когда-то Самарканд был одним из важнейших пунктов на Шелковом пути. С детства я помню, как на базарах торговали китайцы, афганцы, индусы. Пестрота костюмов, гортанные голоса, восточные сладости, обостренное чувство многообразия мира навсегда остались в памяти и, конечно же, повлияли на всю жизнь. Поэтому я не выношу никаких националистических проявлений, ибо перед Богом все равны.
Самарканд - архитектурная жемчужина Востока. В прошлом он был столицей империи Тамерлана. Ему более двух с половиной тысяч лет. Город расположен в благодатном краю, где вызревают лучшие в мире фрукты и живет доброжелательный и трудолюбивый народ. С тех времен город украшают памятники архитектуры, посмотреть на которые съезжаются туристы со всего света.
В тридцатые годы Средняя Азия стала одним из мест, куда высылали неугодных в центральной России людей. Так в нашем дворе жили дворяне из-под Питера – муж и жена. Они привезли с собой огромную библиотеку. Супруги были открытыми людьми: собирали у себя детей (среди них была и я), учили манерам и искусству общения, развивали нашу речь, читали нам лучшие произведения мировой литературы и разрешали пользоваться библиотекой.
Я с детства мечтала быть врачом и, воплощая мечту в играх, делала «уколы» плюшевым игрушкам или подушкам, иголками «шприцов» служили большие колючки с деревьев.
В Самарканде в то время уже был университет и несколько институтов: педагогический, сельскохозяйственный, строительный, медицинский. В медицинский я и поступила в 1937 году, в самый пик сталинских репрессий.
В мединституте, так же как и в других высших учебных заведениях, появились десятки ссыльных преподавателей из лучших вузов СССР. Большинство из них осталось в Узбекистане навсегда. В мединституте работало несколько специалистов с мировыми именами. Например, профессора Панкратьева, Туркевич (у него было 40 научных трудов, равных докторской диссертации), супружеская чета Иоффе: оба – с профессорскими званиями, Пятернев, патологоанатом, тоже профессор, и другие.
Учиться было трудно. После первой сессии на курсе, из 200 поступивших осталось 89. Профессия врача уже на первых порах требует полной самоотдачи, к тому же не было учебников и приходилось не только подробно записывать лекции, но и делать к ним рисунки, что у меня хорошо получалось. Поэтому моими конспектами пользовались и другие студенты. Преподаватели, казалось, все свое время отдавали нам: помимо лекций вели кружки-семинары, со многими, в частности и со мной, занимались индивидуально. К студентам было особое отношение - и дружеское, и очень требовательное. Например, один из профессоров перед лекциями выстраивал группу и придирчиво рассматривал, как выглядят студенты. Он хотел, чтобы все было «леге артис», т.е. наилучшим образом, и мы, несмотря на все трудности, старались соответствовать этим требованиям.
В 1941-ом началась война, я перешла на пятый курс. Началось ускоренное обучение, заниматься приходилось по 10-12 часов в сутки, основными дисциплинами были терапия, хирургия, акушерство-гинекология, неврология и детские болезни. А ночами еще дежурили в больницах, что засчитывалось как практика.
Но молодость есть молодость: я, как положено в этом возрасте, влюбилась и вышла замуж. Мой муж, Козяев Павел Спиридонович, был кадровым военным, танкистом. В 1939 году, во время финской войны, он был серьезно ранен, попал в плен. В результате обмена пленными в 1940 году вернулся на родину, но был лишен всех званий. Страшно переживал, долго болел, одна нога не восстановилась полностью, и ходить он мог лишь в ортопедическом ботинке. После выздоровления работал шофером. К концу 41-го стали приезжать беженцы, и только тогда мы полностью осознали, какая страшная беда постигла нашу страну.
В феврале 1942 года меня призвали в армию. Как оказалось позже, я была беременна, но не знала об этом, а когда поняла - стала скрывать. Худенькая была, а одежда грубая, солдатская. Халаты попросторнее старалась надевать. Было стыдно - ведь приехала Родину защищать, и тут - такое... Когда началась интоксикация, говорила, что в машинах меня укачивает, жаловалась на желудок и какие-то недомогания придумывала. Попала я в Липецк, в большой госпиталь. Была там группа армейского усиления, которую часто бросали туда, где не хватало медицинских сил: в медсанбаты, на передовую. Четыре раза (это беременной-то и после всего двух теоретических занятий!) прыгала с парашютом. В первый раз было очень страшно, потом привыкла.
На войне о себе не думаешь: столько горя, смерть кругом, молодые оборванные жизни, искалеченные тела. Страшно, жутко. Впрочем, ни один эпитет не может полностью отразить этого ужаса.
Расскажу только два эпизода. Служила у нас одна молодая женщина, врач. Работала, как и все – на износ. Но была у нее одна особенность – она панически боялась бомбежек. Все, конечно, боялись, но она просто обезумевала, бежала куда-то, и удержать её было невозможно. В конце концов под бомбежкой и погибла.
Однажды привезли раненого немецкого офицера, и мне выпало им заниматься. Я отказалась. Начальник госпиталя объяснил мне, что у хирурга на операционном столе нет ни врагов, ни друзей, есть только больной, страдающий человек, и отправил меня на гауптвахту на трое суток. Но сидеть мне пришлось не более двух часов – людей, как всегда, не хватало. Зато этих двух часов мне хватило, чтобы навсегда запомнить слова, сказанные начальником госпиталя, и осознать, что клятва Гиппократа - как воинская присяга – нарушать ее нельзя.
Когда я была на восьмом месяце, скрывать свое положение стало невозможно, тот же начальник госпиталя отправил меня в тыл, на этот раз ничего не сказав: скорее всего, он понимал мои чувства.
Меня посадили на санитарный поезд, направлявшийся в Азию. Поезд шел около месяца. Пока ехали, работала врачом. В Самарканде меня встретил муж и вся семья с друзьями. В общем, в сентябре 1942 года я вернулась в Самарканд. В городе было шесть госпиталей. В один из них меня направили работать, так как врачей в городе не хватало. В этом госпитале начальником был мой однокурсник. Помню, роды начались на дежурстве в ординаторской. Увидев это, медсестра побежала к начальнику госпиталя. У него была лошадь. Он сел на нее, посадил меня впереди себя и повез в роддом.
В ноябре 42-го я благополучно разрешилась дочерью, но времени на нее не хватало. Через 2 недели после родов вышла на работу. Ребенком занималась мама, а я металась между кормлениями и госпиталем, в котором работала. К нам поступали только тяжелораненые. Работали в госпиталях, в основном, женщины - и ох как нелегко приходилось! Когда прибывал очередной поезд и машин для перевозки не хватало, мы носили раненых в госпиталь на носилках, а это примерно полтора километра. Спали урывками, ели что придется, как могли, справлялись с проблемами. А ситуации были самыми разными. Однажды, например, в госпитале был бунт, устроенный ранеными из штрафбата. Они захватили свои документы и разбежались. Потом их, конечно, выловили.
Одно время в 1943 году раненых не привозили. Госпиталь освободился, и его реорганизовали в диспансер для больных сыпным тифом. Все, кто с ними контактировал, болели, кроме меня и еще одной медсестры. Тогда не делали никаких прививок. У нас был лишь пропускной пункт. Приходишь на работу – переодеваешься. Уходишь – опять переодеваешься. Вся одежда проходила через специальную камеру, где стерилизовалась. Однако, это помогало не всегда... Так что случаев, когда грозила опасность заразиться, хватало. Например, однажды пришлось срочно оперировать без перчаток одного пациента. А у него был сифилис 4 стадии. Но всё обошлось...
Мой муж работал в этом же госпитале. Он был шофером на овощной базе и с апреля по декабрь 1943 г. возил фрукты раненым. А потом ушел на овощную базу, ведь там можно было заработать продукты...
В 44-м мужу вернули звание лейтенанта и отправили на фронт. На этот раз в пехоту. Это в ортопедическом-то ботинке! Вскоре он погиб. Умер от ран и мой младший брат, которому было всего восемнадцать... Мама тогда поседела чуть ли не за одну ночь.
После войны я работала в городской поликлинике, потом в той клинике, в которой училась. Позже трудилась в районной больнице маленького азиатского городка хирургом и акушер-гинекологом. Но на самом деле в тех условиях один врач заменял собой нескольких специалистов.
В моей жизни было множество случаев и трагических, и комических, рассказать их – на книгу хватит. Поэтому – только некоторые. Так вот, в том городке случилось следующее. Муж ударил ножом в живот беременную жену. Привезли ее родственники. Она лежала, укрытая одеялом, на половинке ворот. Когда одеяло откинули, я ахнула: часть кишечника лежала рядом с женщиной. Ее немедленно отправили в операционную, а один из родственников (как выяснилось позже, брат пострадавшей), бросил мне вслед: «Не спасешь – убьем!». Операция продолжалась несколько часов, удалось спасти не только женщину, но и плод. Об угрозе я, конечно, забыла – хирургам часто угрожают. Но когда на рассвете вышла подышать свежим воздухом, увидела, что больничный двор полон молчаливыми людьми. После этого случая я завоевала безоговорочное уважение, которое обернулось работой без выходных и праздников.
Однажды возвращалась с работы поздно вечером. В темном переулке меня остановили двое и потребовали деньги. Но один из них посветил мне в глаза карманным фонариком и сказал другому: «Пошли, это доктор, она меня зашивала», и оба растворились в темноте.
Как-то в Самарканд приехал Фидель Кастро вместе со свитой и братом Раулем. Они отправились осматривать памятники, около обсерватории Улугбека Рауль увидел верблюда. Не знаю, встречались ли ему эти животные раньше, но этот привел в восторг, и Рауль пожелал на нем прокатиться. Однако, верблюд лишь выглядит флегматичным, на самом деле «корабль пустыни» очень своенравен. Он скинул седока, Рауль сломал руку, и его привезли в мою больницу. Перелом был несложным, в области запястья. Нужно было наложить лангет, и только. Рауль был бледен, но спокоен; Фидель же устроил целый спектакль: рыдал, требовал специалистов из Москвы, и его долго убеждали в том, что пройдет много часов, пока столичный врач доберется до Самарканда. В конце концов, высокому гостю оказали помощь, а Фидель кинулся целовать всех вокруг, отдавая предпочтение нашим красавицам.
Я работала много, иногда на две ставки, умудряясь подрабатывать в санитарной авиации – у врачей всегда была небольшая зарплата. Потом судьба распорядилась так, что я стала Главным хирургом Самаркандской области и проработала в этой должности 10 лет. В те времена эта должность не была чиновничьей. Приходилось и ездить, и летать в самые дальние уголки, делать сложные операции, иногда в очень примитивных условиях, консультировать, помогать маленьким больницам добывать оборудование и т.д.. Где я только не бывала тогда: в горах и на равнинах, в кишлаках, к которым трудно добираться, в больницах для душевнобольных и даже в лепрозории.
Однажды, во время очередного полета, мы с группой других врачей попали в небольшую авиакатастрофу. Мотор нашего «кукурузника» неожиданно забарахлил, и летчику пришлось искать место для аварийной посадки. Он выбрал ближайшее поле. Была ранняя весна, почва буквально пропиталась талой водой, и когда колеса коснулись земли, мгновенно в ней увязли. Самолет встал на мотор, мы посыпались друг на друга. Слава Богу, никто серьезно не пострадал, но пришлось несколько километров идти пешком, разыскивая какое-нибудь жилье. Ближе к ночи мы вышли к крохотному кишлаку. Местные жители приняли нас, обогрели и, как могли, накормили, а утром удалось вызвать из районного центра машину, которая приехала за нами только к полудню.
… Я всегда старалась повышать свой профессиональный уровень: выписывала журналы, покупала книги, осваивала новые операции...
Впоследствии стала хирургом высшей категории, а затем мне присвоили звание заслуженного врача Узбекской ССР.
Профессия хирурга – особая профессия. Она требует полной самоотдачи, мужества, решимости, способности разумно рисковать.
Но хирурги - не боги, и больные иногда умирают. Есть болезни и травмы, перед которыми врач бессилен. Но обиднее всего, когда человек запускает свою болезнь настолько, что помочь ему невозможно. Поверьте, переживать это очень непросто.
В моей жизни было много интересных встреч, и две из них произошли в Обнинске. Как-то раз я пошла на рынок, чтобы купить кое-какой инструмент для дома. Подошла к одному из прилавков и выбрала молоток. И вдруг продавец спрашивает: «Доктор, Вы не узнаете меня?». «Нет», - ответила я. Человек вышел из-за прилавка, взял мою руку и поцеловал ее, а потом подарил молоток. Отказаться от такого подарка было невозможно. Я так и не вспомнила, чем помогла ему, а он только добавил, что я спасла ему жизнь.
А вот Василия Васильевича Филоненко я помнила хорошо. Второй раз в жизни мы встретились при помощи друга нашей семьи, Сорокина Юрия Павловича. Однажды я рассказала ему о редкой операции, которую мне пришлось делать когда-то. А первая встреча с Василием Васильевичем случилась так. Он был ранен во время войны в живот. Впоследствии ранение дало себя знать: в течение нескольких лет пять раз у него возникала непроходимость кишечника, и пять раз его оперировали. Когда он попал ко мне, требовалась очередное, шестое хирургическое вмешательство. Силы его были на исходе. И тогда я решилась на редкую операцию по методу Нобля. Суть ее заключается в том, что кишечник укладывается наподобие серпантина, и петли сшиваются между собой. Он лежал на столе более четырех часов. Было очень трудно справиться с задачей, кишечник у больного был гораздо короче, чем у здорового человека: ведь при каждой операции часть кишечника удаляли. Он не только выжил, но стал быстро крепнуть и выписался из больницы вполне пригодным для жизни. Василий Васильевич обосновался в Обнинске раньше меня, работал вместе с Юрием Павловичем и от него услышал историю о самом себе. Наша встреча состоялась несколько необычно. Юрий Павлович пригласил меня в свою организацию на какой-то праздник под предлогом того, что народ желает послушать мои медицинские истории. Я что-то рассказывала, стоя на небольшом возвышении, когда один из слушателей встал и пошел ко мне. Это и был Василий Васильевич. Встреча наша получилась бурной и искренней. Со времени той операции прошло более 30 лет.
В 1986 году приехала в Россию. Уже будучи на пенсии, полтора года работала в Малоярославецкой железнодорожной поликлинике.
- Перечислите, пожалуйста, Ваши награды.
- Орден Отечественной войны 2 степени;
- орден Трудового Красного Знамени;
- заслуженный врач Узбекской ССР;
- медаль 27 Всемирного съезда хирургов и терапевтов. Проводился 1 раз в 12 лет.
- Отличник здравоохранения;
- медали за доблестный труд, за победу над Германией;
- множество юбилейных медалей и почетных грамот.
- Уважаемая Нина Матвеевна, Вы хорошо выглядите. Занимаетесь ли Вы физкультурой?
- Одно время, в связи с работой, у меня сильно разболелся шейный отдел позвоночника. Рентген показал изменения. Могли быть последствия для мозга. Пришлось усиленно заниматься. Раньше у меня был выработан специальный курс, чтобы задействовать все суставы: приседания, вращения конечностей и т.д. Вначале принуждала себя заниматься. Сейчас это уже – как наркотик: не позанимаюсь – спать не смогу, даже если недомогание – тренируюсь. К своему организму очень строго отношусь. Не он должен мной руководить, а я - им. У меня физкультурный стаж – более 30 лет.
- Вы человек верующий?
- Я всегда старалась жить в добре. С детства мне прививали любовь к Богу, учили, что Он во всём поможет. Крёстная мать была глубоко верующей. Она приучила меня к вере, хотя в то время об этом старались не говорить. Приходилось скрывать свое религиозное чувство. А идешь мимо храма – перекрестишься... Кстати, на одной улице в Самарканде располагались три православных храма, синагога, мечеть и даже польский костёл.
- А как Вы себя настраиваете психологически?
- По натуре я – несгибаемый оптимист. Постоянно закаляю свою силу воли. Раз я жива, значит нужно себя обслуживать. Значит, я не должна никого обременять. Надо двигаться и тому подобное. Сама убираю квартиру, хожу на рынок.
Стараюсь больше думать о хорошем. Когда приходят плохие мысли, пытаюсь от них избавиться. Если мне грустно, читаю хорошую книгу…
- Что бы Вы могли посоветовать читателям?
- Быть самими собой и стараться настраивать себя на хороший лад. Любить себя, своих детей, свою жизнь. Не будете любить себя, не будете любить никого. Себя нужно любить, чтобы ничего в теле не болело. Надо чувствовать себя свободно, не быть рабом побрякушек и лишних вещей…
А. Сигутин, О. Виноградова