Он заявился близко к полуночи. Я впустил его в свои апартаменты, хотя мы были едва знакомы. Но таков уж мой обычай – не томить гостя в прихожей.
Тотчас развалясь на оттоманке и закинув ноги на журнальный столик, он высказался о моих писательских достижениях.
- Вы имеете право на свое суждение, сударь, - сдержанно ответил я. – Это гарантируется конституцией.
Тогда он отозвался о добродетелях моей матушки. Я малость покривился и молвил с легкой досадой:
- Сударь, вы посягаете на распорядок моей жизни. Извольте знать: я убиваю по средам и пятницам, с ноля до семи. Нынче же – четверг, без пяти минут полночь.
- Ха-ха! – рассмеялся он. Именно так, точно по писанному. И повторил: - Ха-ха! Вы и верно кретин, и часы ваши отстают ровно так же, как развитие ума. Ведь на самом деле сейчас уж две минуты первого…
«Наверное, то была трагедия неразделенной любви, - подумалось мне, когда я выволакивал во двор пластиковый мешок на двести сорок литров. – Или же долг чести, который невозможно уплатить...»
Мешок был черен, как эта ночь.