В одно прекрасное утро ко мне подвалил (пардон за выражение, но иначе в данном случае не скажешь) мой старинный приятель — этакий седеющий хиппи со стажем, недавно удивительным образом бросивший пить (совсем) и курить (и не только марихуану). Развинченной походкой он прошвырнулся (опять-таки пардон) по моей квартире и, наткнувшись взглядом на нетронутый завтрак, затараторил:
— Старик! Ты чего! Ты давай, лопай! Ты, старик, на меня не смотри. У меня тайма навалом. Я подожду.
— Может, присоединишься? — вопросил я с надеждой, без энтузиазма глядя на сковороду, где остывал омлет с колбасой.
— Не-а, — отмахнулся приятель. — Я теперь такое не ем. (На самом деле он употребил другое слово. На букву «Х». Тьфу ты, звучит уже совсем неприлично. В общем, он сказал «хаваю»… А вы что подумали?)
— Что-то и мне не хочется, — вздохнул я и зевнул.
— Да ты, старик, чего? Ночь что ль не спал?
— Угу, — кивнул я. — И уже не первую.
— Во даёшь! — восхитился он. И пропел: «Love, love, love».
— Какая love? — возмутился я. — Кошмары замучили. Снится всякая пакость. Вторую неделю почти не сплю. Хоть в психушку ложись!
— Ты, старик, в дурку-то не спеши. Подумаешь, сны? Это ещё не значит, что крыша съехала.
— А что делать прикажешь? По врачам бегать?
— Не-а, не надо. Да ты и не станешь. Я, старик, тебя знаю: скорей уж загнёшься от бессонницы. А вот у меня, старик, один гуру завёлся. Клёвый мужик! Мне помог, врубаешься?! Фиксируй координаты.
—
— Вы — человек болезненный (мне стало себя жалко), хвораете хоть и не тяжело, но часто. А лечиться не любите, — подытожил мою исповедь «клёвый» гуру.
— Да, — вздохнул я, — не люблю. И по врачам ходить не по мне, и пилюли глотать не охотник.
— Ну так займитесь собою сами.
— То есть? Самолечение?
— Профилактика, — поправил гуру.
— Это курорты там всякие разные что ли? Санатории-профилактории? — кисло пошутил я.
— Что вы, зачем? Я имею ввиду другой уровень: знание и самоконтроль. Вы, я полагаю, человек не глупый (я расцвёл) и достаточно волевой, чтобы придерживаться определённой диеты, дать себе труд избавиться или, на первых порах, ограничить вредные привычки…
— Но я пока ещё не при смерти, — вырвалось у меня. Вероятно, обидно стало за привычки…
— И не за чем доводить себя до критического состояния, — авторитетно заявил гуру.
Далее он долго говорил о необходимости умеренности и воздержания, убеждая меня принять его советы и рекомендации как руководство к действию. Свою «неоценимую» (ха-ха!) помощь он оценил в расплывчато-неопределённую сумму, явно намереваясь долго и упорно вести меня по жизни к здоровому, полному сил и счастья, будущему.
Я вышел от гуру досыта напичканный диетами и ограничениями, указаниями и правилами, но с пустым желудком и гудящей от нотаций головой. Рука потянулась в карман за сигаретами. Но я остановил её наглое поползновение нарушить новые правила и, живо вспомнив про ограничения, решил: «Только после обеда!» Тем временем, я вступил в пьяняще ароматное облако сытных запахов, зазывно обволакивающих окрестности автобусной остановки. Моей остановки. Остановки моего автобуса. Которого ещё надо было дождаться. И я понуро притулился на скамье, издевательски установленной у павильона с написанной от руки вывеской: «ГОРАЧИЕ ХЫЧЫНЫ».
В непосредственной близости от меня румяная толстушка жизнерадостно уплетала «горачий хычын», размазывая по подбородку струйки масла. Поймав мой завистливый взгляд, девушка улыбнулась набитым ртом и кокетливо поправила складку платья. «Увы, милая, — удручённо подумал я, — не тебя мне хочется, но нельзя съесть. Не тебя, персик, а чудную, аппетитную выпечку, восхитительно сочащуюся жирным соком и источающую дивный аромат. Прости, просто в данный момент предел моих мечтаний случайно оказался в твоей милой ручке».
Славная толстушка вгляделась в даль и, давясь остатками «горачего хычына», засеменила навстречу подходящему автобусу. Моему автобусу.
Я решительно поднялся со скамьи и, заметив лукаво-радостно-призывный взгляд девушки, направился… к благоухающему окошку павильончика. Мимо девушки, мимо автобуса, мимо дома, мимо диетического питания, мимо здорового образа жизни… Одним словом, мимо! И шут с ним, с гуру!
—
Утром следующего дня, дав о себе знать продолжительным звонком и грохотом ботинка в дверь, ко мне ввалился хиппующий приятель.
— Ну, старик, как тебе мой гуру? Клёвый чувак? Да?
Бросив в микроволновку два холодных, а уже не «горачих хычына» (остатки вчерашнего пиршества), я раздражённо возразил:
— Нет! Не клёвый! Ха! Твой дражайший гуру — шарлатан, дурак набитый… Тьфу! — я входил в раж. — Да он просто кусок…
— Тихо! Тихо! Осади, — перебил меня приятель и заботливо поинтересовался: — Что, старик, опять всю ночь мучили кошмары?
Я опешил. И, взглянув на часы, промямлил:
— Да нет… Спокойно проспал 10 часов.
А потом, не удержавшись, добавил ехидно:
— И сейчас бы спал!
— Прости, старик, что разбудил, — виновато пробормотал приятель и вдруг, усмехнувшись, подмигнул. Лукаво, противно так подмигнул…
Премерзкое, скажу я вам, состояние — вот так, ни с того ни с сего, почувствовать себя полным дураком.