Этой весной в колхозе «Первомайский» отсеялись неплохо. Несмотря на недостаточный семенной фонд, на нехватку горюче-смазочных материалов и плохую погоду. Все распоряжения из района были выполнены, и в срок. Мужики ликовали. Душа просила праздника. И праздник должен был быть сегодня вечером. После торжественного собрания в клубе председатель колхоза обещал накрыть поляну на берегу реки, на краю колхозного сада. Благо погода установилась теплая, трава была мягкая, а от цветущих яблонь шел аромат, сводивший с ума даже самых черствых прагматиков. Уже было закуплено несколько ящиков водки. В колхозной столовой готовили закуску. Народ в деревне пребывал в радостном настроении, предвкушая редкую возможность погулять за счет колхоза и обмыть успехи в посевной кампании.
Председатель колхоза, Федор Петрович Анакшин, еще в обед вернулся из района. Был он в приподнятом настроении. Войдя в контору, он приказал вызвать к себе главного агронома.
- Ирочка, ко мне никого не пускать. У меня совещание, - сказал он секретарше, закрывая дверь своего кабинета.
- Знаем мы ваши совещания, - процедила Ирочка в ответ.
Федор Петрович управлял колхозом уже пять лет. Предыдущего председателя посалили за растрату. Ситуация в колхозе была трудная, но Анакшину как-то удавалось выкручиваться. Вот и теперь с посевной было черт-те-что. Того нет, этого нет. То одно поломается, то другое. Да и районное начальство житья не давало всякими указами да проверками. Фу, насилу выкрутились. У председателя от сердца отлегло. Он грузно плюхнулся в свое кресло. Здесь стоит отметить, что ему было сорок два года. Имел он круглый животик, так как любил поесть и хорошо при этом выпить. Голова уже начинала седеть. В армии он служил в десанте, и поэтому всегда под рубашкой носил полосатую тельняшку. За глаза все его звали дядя Федор. Наверно, в честь персонажа одного мультфильма. Главный агроном, Кондаков Виктор Михайлович, уже сидел перед ним. Это был мужчина средних лет, очень худой и ничем в этой жизни не примечательный.
- Вот, Михалыч, надо взбрызнуть это дело, - сказал председатель, доставая из своего портфеля бутылку водки, - А вот еще и пирожки с мясом, на вокзале купил. Ого, теплые еще.
- Петрович, ты давай не томи, говори, как там в районе?
- Не спеши, Михалыч, давай по первой. Вот пирожком-то заешь.
Выпили. Анакшин смачно зачавкал пирожком.
- А хорошо пекут на вокзале пирожки. С детства их люблю. Как сейчас помню, и раньше они такие же вкусные были.
- В ОРСе брали?
- А то где ж. Конечно, заодно Клавку повидал, - сказал председатель, имея в виду свою старую любовницу.
- Ну, а в районе что говорили?
- А говорили вот что, - сказал председатель, наливая еще. – Говорят, гони, мол, своего главного агронома взашей. А мы тебе нового пришлем.
Кондаков встрепенулся, рука с рюмкой замерла на пол пути. Анакшин хмыкнул.
- Да ладно, расслабься, не дергайся. Шутка. В районе все в порядке. Даже грамоту обещали дать. Правда, позже. Подписать некому, шеф в область с отчетом укатил.
- Петрович, ты так больше не пугай. У меня ж сердце. Да и вообще, ты так говоришь, что никогда не поймешь, правда это, или очередная твоя шутка.
- Ладно, ладно, извини. Ты вот пирожок-то кушай, Клавка классно их печет.
- Да, Клавка твоя – баба, что надо.
- Это точно. Ты напомни-ка мне, во сколько у нас собрание?
- В шесть часов.
- Так, осталось, - Анакшин посмотрел на часы, - два часа. Значит так, иди, проконтролируй, как там в столовой, и проследи, чтоб раньше времени никто не напился. А я пока какую-нибудь речь для собрания подготовлю.
Главный агроном вышел, смеясь про себя по поводу шутки об увольнении. «Куда ж ты без меня денешься?», подумал он.
- Ирочка, я вас отпускаю, идите, готовьтесь к празднику, - прокричал председатель в открытую дверь, - И в конторе всем скажите, что могут идти!
* * *
Оставшись один, Федор положил перед собой лист бумаги. Собираясь с мыслями, он налил себе немного еще, закурил и стал смотреть в окно. Приподнятое настроение еще больше приподнималось. Все шло хорошо. В конторе стало тихо, за окном светило солнце, пели птицы. «Хорошо»: подумал Федор, в очередной раз наполняя стакан.
Дверь слегка приотворилась, и в кабинет заглянула Анжела.
- Федор Петрович, можно убирать-то? – спросила она.
- Анжела, убери пока в других кабинетах, я занят, - ответил председатель, что-то записывая на листе бумаги.
-А я уже везде убрала, остался только ваш кабинет.
- А? Ну, раз так, то убирай.
Директор подошел к открытому окну и закурил. Он глядел на свой колхоз. Со школы домой шла учительница математики, навстречу ей ехал какой-то пацан на велосипеде. От магазина отъезжала телега. Кто в ней находился, председатель не разглядел, было далеко.
- Ноги уберите, - попросила Анжела.
Она терла пол тряпкой уже рядом с председателем. Тот сделал шаг в сторону. Он впервые посмотрел на Анжелу. Анжела Козлова была девушкой симпатичной. После школы она поступала в институт сельского хозяйства на экономический факультет, но не прошла по конкурсу. Помыкалась немного в городе, да и вернулась в свою деревню. Два года назад она вышла замуж за Лешку Козлова. Он работал водителем у председателя. После выхода из декрета Анжела пошла работать уборщицей в колхозную контору. Другой работы для нее в колхозе не нашлось.
То ли от хорошего настроения, то ли от выпитого ранее, но председатель протянул руку и погладил Анжелу по бедру. Та резко выпрямилась.
- Федор Петрович, вы чево?
- Нравишься ты мне, Анжелка, вот чево, - сказал Анакшин, продолжая ее обнимать.
- Пустите, - пыталась вырваться Анжела. Но председатель сжимал ее в своих объятиях крепко. Вырваться было трудно. Анжела хотела было ударить его мокрой тряпкой, но та сама выпала из ее рук. Теперь она лежала подле окна. Председатель медленно, как бы в танце, тянул девушку к дивану. Анжела пыталась высвободиться.
- Ну, что ж ты, дуреха, я же к тебе по-серьезному. Не бойся…ну, что ты, - бубнил себе под нос председатель. – Что хочешь, проси…я все для тебя сделаю.
- Не надо, Федор Петрович, пустите, - просила Анжела.
Но председатель все больше распалялся. Они обо что-то споткнулись и упали на диван.
- Не бойся, тебе говорю. Будешь со мной, и все у тебя будет, - шептал председатель, а руки его шарили все ниже и ниже, - А хочешь, в бухгалтерию тебя переведу…ты девка смышленая.
Минут через пятнадцать все кончилось победой председателя. Чуть погодя он встал и, заправляя рубаху в штаны, пошел к столу. Там еще оставалось немного водки. Закусывать он не стал, вместо этого закурил. Только тогда взглянул на Анжелу. Та подняла тряпку и медленно двинулась к выходу. В дверях обернуласть и бросила быстрый взгляд на председателя.
- А не обманите? – спросила она слегка дрожавшим голосом.
- В каком смысле? – переспросил председатель.
- Ну, насчет бухгалтерии.
- А, это… Нет, я тебе сказал, значит сделаю. Сегодня в клубе на собрании всем объявлю о твоем переводе в бухгалтерию, - ответил председатель. Немного подумал, и добавил, - а потом, может, и направление в институт выпишем.
Анжела закрыла за собой дверь. Председатель взял в руки листок со своей речью и стал перечитывать.
* * *
Собрание началось на час позже. Народ долго галдел. Доярки перекликались друг с дружкой аж через шесть рядов. Трактористы беспрестанно курили на крыльце. По проходам как угорелые носились дети. Специалисты то и дело отвлекали членов правления колхоза какими-то мелкими вопросами. Киномеханик бегал со своими пленками и все спрашивал председателя, какой фильм лучше поставить после доклада? «Белые Росы» или «Свадьбу в Малиновке»?
Одним словом, весь клуб гудел, как растревоженный улей. (Извини, читатель – штамп такой). Все пребывали в отличном настроении. Уже, по меньшей мере, половина деревни заглянула в колхозную столовую. Все уже знали, какая еда приготовлена, сколько ящиков водки стоит в холодной кладовке. Все ждали. Всем было хорошо и весело от предчувствия грандиозного «шухера».
Одной из первых в клуб пришла Анжела. Она сидела в первом ряду, прямо напротив сцены, и нервно крутилась в своем кресле. То ли потому, что ждала заявления председателя о своем переводе в бухгалтерию, то ли от того, что сегодня на ней была одета новая кофточка.
Наконец, собрание началось. Главный агроном, этот высокий ничем не примечательный человек, постучал ручкой по граненому боку графина, прося тем самым внимание публики. Никто это не услышал. Тогда он встал и громко объявил:
- Товарищи колхозники, односельчане!
Народ начал потихоньку успокаиваться, оборачивая свои лица к сцене.
- Вчера мы закончили посевную! – еще прокричал он. Зал взорвался рукоплесканием. – А сейчас просим выступить нашего председателя!
Зал опять потонул в шуме аплодисментов. Председатель поднялся и прошел к трибуне. Он владел вниманием зала минуты две-три, не больше. Он только успел поздравить колхозников с окончанием посевной, подвел итоги за этот период, и вот-вот хотел перейти к поощрению передовиков, как внимание всех присутствующих было отвлечено. Окончательно и бесповоротно. Дело в том, что мимо клуба в сторону сада проехал колхозный грузовик. В кузове призывно позвякивали водочные бутылки. В ящике гремела посуда. Вдоль борта стояли бидоны с компотом, в коробках валом лежали булки хлеба, рядом мерно подпрыгивали пакеты с колбасой и сыром. На туго свернутых длинных скатертях торжественно восседали три кухарки. Они молча посмотрели в сторону клуба. Народ в зале не отрывал глаз от окон, провожая взглядом машину.
Наступила тишина. Первыми загомонили доярки. Спустя несколько секунд одобрительно зашумел весь зал. Мужики с задних рядов потихоньку выходили наружу. Как ни пытался председатель призвать всех к порядку, из этого ничего не получилось. Собрание было окончательно сорвано. Народ стал выходить из клуба. Немного потоптавшись около крыльца, только ради приличия, люди потихоньку двигаясь в сторону сада. Председатель шел впереди, что-то громко выкрикивая, видимо продолжал свою речь. Последней из клуба выходила Анжела. На глазах у нее были слезы. Но никто этого не заметил. Все дружно шли в сад. Сегодня будет праздник. Праздник будущего урожая. Сельские труженики получили очередной аванс у природы и возможность немножко расслабиться. Зерна кинуты в землю. И ее, кормилицу-земельку, надо теперь обильно оросить. Потом и кровью. Слезами и дождями. Да и водкой еще. А чем больше, каждый решает сам.
* * *
Ладно, читатель мой дорогой, давай оставим на минуту наших колхозников. Пусть они пока идут в сад. Дорогу они и без нас найдут. А мы поговорим о национальной нашей забаве. О пьянке.
Ах, эта наша русская пьянка! Как она ожидаема. И как она хороша! Как к ней готовятся. Не только материально, но и морально. Подготовка к празднику – это целый ритуал. Какие блюда будут подаваться и в каком количестве. Не менее ответственный вопрос, какое спиртное будет стоять на столе. А хотя, это и не так уж важно, лишь бы было что. Будь то бутылка белой, пятилетний коньяк или дешевые «чернила». Кого из гостей пригласить, как всех рассадить, убедиться, что все довольны. А какими изворотливыми политиками бывают подчас хозяйки, когда им всеми способами удается разузнать, во что будут одеты их гостьи. И, естественно, добиться того чтобы сами они выглядели лучше всех. Во время всех этих приготовлений мужики пытаются под разными предлогами проникнуть на кухню. Авось, удастся мимоходом урвать кусочек, или добраться до холодильника, где внизу на дверце стоят бутылки, наполненные столь живительной для них влагой. Но жены всегда начеку, и гонят мужиков во двор, непременно всучив им при этом ведро с мусором.
Но вот раздается первый стук или звонок в дверь, вваливаются веселые гости. После бурных и нарочито громких приветствий, после несколько манерного топтания в прихожей, гости проникают вглубь квартиры, рассаживаются за столом. Как раз в это время подается горячее. Наливается первая, рюмка, стакан, фужер или что-нибудь еще. Сначала застолье течет вяло. Народ присматривается друг к другу, к блюдам на столе. В это время у хозяйки есть единственный шанс за все застолье похвалить то или иное свое блюдо. Все понемногу подваливают в свои тарелки больше съестного, наливают еще, чокаются. И пьянка-гулянка начинается, стремительно набирая обороты и все убыстряя темп.
Ах ты, русская пьянка, широкая, щедрая, раздольная, бескрайняя и неудержимая. Ты сравнима лишь с Гоголевской русской тройкой, во всю прыть несущейся вперед. Так и здесь, закружит, увлечет тебя озорное русское веселье, подхватит на руки свои. Все здесь смешалось, все вихрем кружится в веселом водовороте. Залитые водкой скатерти, битая посуда, танцы, влажные поцелуи, клятвы в любви и взаимоуважении, оторванные рукава, и разбитые носы – все брошено щедрой русской рукой на алтарь застолья. Где еще, в какой стране мира, смогли бы придумать такое? В старом английском пабе? В модерновом кафе в Осаке? На берегу Гудзона или на берегу Лимпопо? Где еще, кроме русской широкой души, сможет развернуться такое всеобщее веселье? Где, спрашиваю я вас? Ткните пальцем в карту. Покажите мне эту территорию. Нет карты, уже пропили? Тогда ты, русское застолье, скажи мне, куда ты несешься? Дай ответ. Не дает ответа.
* * *
Когда первые ряды колхозничков, ведомых нашим председателем, подходили к саду, машина уже разгружалась. Народ подступился ближе. Сто рук пришли на помощь. Одни заботливо подавали из кузова съестное, посуду. Другие так же трепетно все это подхватывали и ставили на землю. Третьи все это аккуратно разворачивали, распаковывали, расстилали на свеженькой травке, расставляли и протирали. Водку выгружали в последнюю очередь. Ее бережно брали, передавали вниз. Там ее так же нежно подхватывали десятки рук и тихонько ставили на землю. Бутылки в ящиках при этом тихо позвякивали. Этот звук с интересом и жадностью ловило каждое ухо, за полетом ящиков по этому живому конвейеру следил каждый глаз. Все, кто был в этот час в саду, остались довольны всеми этими манипуляциями.
Приготовления длились не более двадцати минут. Скатерти были вмиг расстелены на мягкой свежей траве. Через определенные промежутки пространства был разложен хлеб, расставлены напитки, большие тарелки с салатами, холодцом, крупно порезанной колбасой, сыром. Были всевозможные мясные закуски, как-то: котлеты, заливное, жареные ребрышки, курица с лимоном. Был даже специально зажарен небольшой поросенок. Так же стояли большие миски с весело дымящейся вареной картошкой. Одним словом, еды было много. Колхознички стояли чуть поодаль и наблюдали за происходящим. У них уже обильным потоком текли слюни. Историки края утверждают, что местная речка той весной была как никогда полноводной. Но вот настал час икс. Председатель колхоза торжественно вышел перед собравшимися и произнес:
- Уважаемые односельчане, друзья! Этой весной мы хорошо потрудились. Так давайте же так же хорошо отметим это дело…то есть, наши трудовые успехи. А теперь я вас приглашаю занять места за этим скромным импровизированным столом согласно купленным билетам.
Народ возбужденно зашумел и ринулся к «столу». Наконец, после непродолжительной сутолоки и толкотни, все расселись на траве перед разостланными скатертями и устремили взоры на председателя. Тот встал, налил себе полную рюмку водки, попросил всех сделать то же самое. Все тут же выполнили его приказ. Секунду-другую помолчав, он сказал:
- Предлагаю выпить за победу. За нашу победу!
С криками и гиканьем все подняли вверх чарки и выпили. И застолье началось.
Ой, хорошие вы мои, какое это было застолье, скажу я вам! Скатерти той было разостлано, чтоб не соврать, метров шестьсот, если не километр. Она причудливым образом огибала цветущие яблони, лабиринтами сходилась и расходилась по траве, сплетаясь в удивительной красоты узор. С деревьев медленно осыпались белые лепестки, украшая стол и головы молодых телятниц и птичниц, зажигая огонь в глазах комбайнеров и животноводов.
Неподалеку текла река. От нее поднимался легкий туманец, смешивался с белизной яблонь и с папиросным дымом. Над речкой медленно розовел закат. Небо смотрело вниз своими глазками-звездами. Где-то вдали соловей начинал пробовать свой голос. Народ ел и пил, выпивал и закусывал, чокался и наливал еще, весело смеялся и плакал от радости. Все это застолье было укутано в эту пасторальную деревенскую красоту. Вековой уклад жизни вольных хлебопашцев на вольной земле. Парни уже разожгли рядом большие костры, чтоб было чуть теплей и уютней. Дым ровными столбами поднимался к звездам. Народ продолжал пить-гулять.
* * *
Громко хлопнула дверь. Анжела вбежала в комнату и бросилась на кровать, Зарывшись с головой в подушки, она заревела что есть мочи. Что же она наделала? Обманул ее председатель. Ну, почему ей так не везет в этой жизни? Ну, сколько бог может издеваться над ней? Ну, когда это все кончится? Кончится? Ага, вот что! Вот решение всех проблем! Вот верный способ избавления от такого позора.
Анжела поднялась с кровати. Подушка промокла от слез. (Искушенному читателю этот прием покажется еще одним банальным литературным штампом. Хотя, что было, то было. Иначе не скажешь. Поэтому двигаемся дальше по линии нашего повествования.). Мысль пронзила мозг девушки. Ах, вот что! Теперь она точно знала, что делать, как разом покончить со всем этим унижением. Анжела сбегала на улицу и ножницами отрезала кусок натянутой во дворе бельевой веревки. Вернувшись в дом, она пошла на кухню, перекинула веревку через балку и залезла на стол. Она хотела потом с него просто спрыгнуть.
Муж ее, Лешка Козлов, в это время отсутствовал. Его не было в деревне. Привезя председателя из района, он отпросился до вечера. Ему нужно было съездить в соседний район к своим родителям. Батя задумал забить поросенка и позвал на помощь Лешку, обещав дать ему при этом добрый кумпяк мяса. Вот так Лешка и уехал в обед. Сейчас он направлялся домой. В багажнике старенького козелка болтался кусок поросенка, завернутый в пакеты. Лешка был в хорошем настроении. Тем более, что по дороге он заехал в райцентр и купил для жены небольшой подарок и бутылку вина. Ну, это так, чисто для романтизма.
Толкнув ногой дверь, Лешка ввалился в хату. Первым делом бросил на пол тяжеленные пакеты с мясом.
- Я приехал! Та где, Анжелка? – прокричал он в хату.
Ответа не было. Он понес все это на кухню. Там он и увидел свою жену. Сначала он опешил, но потом бросился к ней. Она уже болталась рядом со столом. Он подбежал к ней, схватил за ноги и приподнял. Развязать веревку одной рукой не получалось. Он нашарил консервный нож на столе и стал им перерезать веревку. Она долго не поддавалась. Наконец, это ему удалось. Тело жены рухнуло на пол. Лешка принялся колотить по щекам руками, надеясь таким образом привести ее в чувство. Через пару секунд он кашлянула, открыла глаза и посмотрела на Лешку. Затем она снова зарыдала в полный голос.
- Анжела, дорогулька моя, что случилось? – допытывался изумленный Лешка, потому, что ничто не предвещало беды, когда он уезжал в обед. Он виделся со своей женой, та была в нормальном состоянии. – Что произошло?
- Он…он… он… он… меня…он, - Анжела билась в истерике, захлебываясь слюной и словами. – он…обещал…
Через полчаса она , наконец, смогла успокоиться, и путано и бессвязно рассказала Лешке, что произошло. Лешка помрачнел.
- Как же так? Как он мог! – слова и ругательства слетали с его губ. – Я убью его.
Лешка, полный решимости, двинулся к шкафу и достал свой большой охотничий нож.
- Я убью его, - повторил Лешка еще раз.
- Лешенька, не надо! – взмолилась жена, повиснув на его руках. – Прошу тебя, подумай о нас с сыном. Тебя же посадят. Что нам тогда одним делать?
Только сейчас Лешка понял, что его Анжелка изменила ему. Да с кем! С его начальником. Лешка хотел было ее ударить. Но вместо этого только выронил нож из рук.
В это время в комнате заплакал Лешка-младший, разбуженный всем этим шумом. Анжела встрепенулась, и пошла на крик ребенка.
- Тогда пойду хоть морду ему набью, - тихо сказал Лешка, и вышел прочь.
В сенях он наклонился и поднял с пола небольшой топорик и сунул его за пазуху. Им он обычно колол щепки на растопку. Лешка закурил, и быстро зашагал в сторону колхозного сада. Оттуда доносились песни и громкие выкрики его веселых односельчан. Деревня была пуста, и Лешку никто не окликнул.
* * *
Чтобы сократить путь, Лешка пошел через огороды. Уже начиналось смеркаться, но он не сбавлял шаг. Веселые голоса в саду звучали все слышней, хотя слова было не разобрать.
Вот он вошел в сад. Тут и там ему на пути попадались уединившиеся парочки. Он по-прежнему был полон решимости.
- Председателя не видел? - спросил он первого попавшегося мужичка.
- Да здесь где-то, - услышал в ответ.
Лешка долго бродил по саду, но председателя нигде не было видно. Односельчане, завидев Лешку, радостно вскрикивали, вскакивали на ноги, хватали Лешку и сажали «за стол». Лешка выпивал с ними по маленькой, потом поднимался и шел дальше. Он искал председателя. Но того, как назло, не было. Куда же он подевался? Лешку опять кто-то крепко ухватил за руку. На сей раз это был главный агроном Кондаков.
- О, Лешка! – закричал агроном. – Ну, садись, выпьем. Вот, держи стакан…Давай…За наши трудовые…успехи.
Они выпили. Кондаков тут же подлил в стаканы еще. Лешка все оглядывался вокруг.
- Чего головой-то вертишь? – не отставал от него главный агроном. – Потерял чего? Ты это…закусывай.
- Слышь, Михалыч, а где председатель? Что-то не видать его.
- А на кой он тебе? Выпить, что ли не с кем?
- Да так, поговорить надо.
- Сначала давай выпьем, потом скажу, где он, – и снова поднял стакан. – Давай, Леха…за будущий урожай…выпьем.
Они опять выпили. Лешка взял что-то со стола, не глядя, и отправил в рот. Он почувствовал, что хмелеет. Топорище больно упиралось ему в бедро. Тогда он повернулся на бок и вытянул ноги.
- Так, где он?
- Кто? – переспросил Кондаков.
- Кто-кто! Председатель где? Ты ж обещал сказать.
- А, Петрович это… с Клавкой-магазинщицей и с…кем-то там еще… пошли домой…к этой…к Клавке за ключами от магазина.
- Зачем?
- Как это, зачем? Пойдут счас в магазин, еще водки возьмут. А то мало осталось…ты это…подай-ка вон ту бутылку. Счас мы ее…
* * *
Так Лешка и Кондаков просидели еще минут сорок в ожидании председателя. Водка заканчивалась с ужасающей быстротой.
- Если он не вернется через пять минут, я сам пойду в магазин, – сказал Кондаков.
На Лешкино плечо оперлась чья-то тяжелая рука. Он посмотрел вверх. Председатель грузно садился на корточки рядом с ним. Сзади подходили еще деревенские парни. Каждый нес в руках перед собой по ящику водки. По саду пронесся одобрительный гул. Зазвенели передаваемые над скатертью бутылки.
- А, Лешка, ну рассказывай, как съездил? – задал вопрос председатель. – Как там твои поживают?
- Нормально все, Петрович, - ответил Лешка. Потом замолчал, вспоминая, что хотел о чем-то поговорить с председателем, - А, вот, что, Петрович, разговор есть небольшой.
- Да погоди ты со своими разговорами. Дай отдышаться, - попросил председатель. – А ну-ка, Михалыч, налей нам свеженькой.
Они снова выпили. Потом долго закуривали.
- Ну-ка, давай, выкладывай, что там у тебя? – первым нарушил молчание председатель.
- Надо поговорить, Петрович…это…серьезно, - Лешка сделал паузу, подбирая слова, и пытаясь добраться сквозь замутненное алкоголем сознание до той злости, которую он принес с собой на этот праздник жизни.
- Нет, Лешечка, это мне надо с тобой поговорить серьезно! – перебил его председатель.
- Это…в каком смысле? – не понял Лешка.
- А вот в каком! Во вторник поедешь в область за новой машиной!
- Да, ну, - удивился Лешка.
- Не «да, ну», а новенькая Нива. Сегодня, пока ты ездил к родителям, - тут председатель слегка запнулся, но Лешка этого не заметил. – Так вот, пока ты ездил, звонил завгар. Сказал, что получили несколько новых машин. Одна для нас. Во вторник собирайся, поедешь за ней. Только сразу скажу, не балуй, аккуратно там.
- Петрович, ты ж меня знаешь… да я…блин, - Лешка захлебывался от восторга. – Точно Нива? Новенькая? Ух, ты, здорово!
- Что, рад, небось? Ну, ладно, – сказал председатель. – Будет тебе…
- А наш газик куда? – спросил Лешка.
- Куда-куда? – передразнил председатель. – Да вот, хотя бы, Михалычу отдадим.
-Не, мне не надо, - отозвался главный агроном, - У меня права только на мотоцикл.
- Тогда вон…зоотехник пусть ездит…по фермам.
- Петрович, здорово, блин! – не переставал восхищаться Лешка. – А давайте за это выпьем!
И они снова выпили. До Лешкиных ушей донеслись звуки музыки. Он радостно подскочил на ноги и пустился в пляс рядом с такими же пьяными парнями и девчатами.
Председатель тем временем оглядывался по сторонам.
- Послушай, Михалыч, - спросил он у агронома, – а где наш зоотехник-то…в самом деле?
- А хрен его знает, - буркнул главный агроном. Он недолюбливал зоотехника. – Тискает, поди, какую доярку, или коровам хвосты крутит.
- Пойду-ка я поищу его, - поднялся на ноги председатель. – Ну, пока, Михалыч.
- Будь здоров.
* * *
Председатель миновал сад, где еще местами теплилось веселье. То тут, то там он натыкался на пьяные тела. Через пять минут он вышел на дорогу. Остановился немного подумать. Постоял так с минуту, покачиваясь из стороны в сторону. При покачиваниях во внутреннем кармане его пиджака тихонько побулькивала початая бутылка беленькой. Немного поразмыслив, он двинулся в сторону фермы.
Только два человека были трезвыми в этот день в колхозе «Первомайский». Одним был Мишка Степанцов. Он бросил пить еще зимой, вернувшись как-то с командировки с мясокомбината. Не пил также и местный скотник Алексей Васильевич Петухов. А не пил он по причине своей язвы. Поэтому Алексей Васильевич и не присутствовал на пирушке в колхозном саду. Он сейчас гнал стадо телят на ферму. Свою работу и животных он любил и относился к ним очень хорошо, всегда гонял их на самые лучшие пастбища, давал им вволю нащипаться свежей травки. И не спешил загнать их побыстрей на ферму, как это делали порой другие пастухи. А что, пусть еще погуляют немножко.
Вот в этот вечер и повстречались неподалеку от фермы председатель колхоза Анакшин и скотник Петухов. Алексей Васильевич был одет просто. Можно сказать по-рабочему. На нем была старая телогрейка, серые клоки ваты порой выглядывали из дыр. Обут был он в не по размеру большие кирзовые сапоги(подарок племянника), На голове шапка-ушанка, в которой он ходил и зимой и летом. За поясом торчал большой хлыст. Телят он им не бил. Так, щелкал только громко в воздухе для острастки.
Навстречу ему шел председатель.
- Здорово, Петрович, - окликнул его скотник Петухов.
Председатель как раз остановился и делал глоток из горлышка бутылки. От неожиданности он поперхнулся и уставился в то место, откуда раздался голос. Было уже темно, и председатель с трудом различал перед собой очертания фигуры. Он подошел ближе, все присматриваясь. Но вот он стал понемногу различать стоявшего перед ним. «Ой, мать честная, да кажись, это сам черт», - подумал председатель, – «Вот рога на голове, длинный хвост. И еще шевелится. А копытищи то, мама дорогая. И точно, черт».
Петрович медленно подходил к черту, сжимая в руках бутылку. Черт попыхивал папироской.
- Ах ты, нечисть поганая! – крикнул председатель и с размаху ударил черта бутылкой прямо по рогам.
Бутылка, не разбившись, отскочила в сторону. Председатель разозлился и стал осыпать черта ударами. Бил его в грудь, по бокам, даже пнул его в ногу. Черт сначала пытался защищаться. Но потом ему это, видно, надоело, и он принялся наносить ответные удары. Они были сильными и точными. Приходились они в основном в голову. Потом они сцепились в борьбе и рухнули на землю. Так они продолжали кататься по земле, нанося друг другу удары. То председатель окажется сверху и примется душить поганого, то вдруг черт изворачивается и уже сам оказывается верхом на председателе и ну навешивать ему тумаков. Председатель начал слабеть. Трезвому черту было легко справляться с уже выдыхающимся председателем. Чувствуя, что силы оставляют его, председатель решил действовать наверняка. Он схватил черта руками за голову, впился зубами в его свинячий пятак, и откусил его.
-А-а-а-а-а-а! – раздался душераздирающий вопль, - А-а-а! Люди добрые, ратуйте! Носа лишают! А-а-а!
Председатель от страха отпрянул в сторону. Крик долгим эхом метался по деревне. Послышались бегущие шаги. Через минуту вокруг них собралась толпа. Люди прибежали отовсюду, с фермы, из сада, от реки. Скотник Петров сидел на земле и поддерживал одной рукой то, что осталось у него от носа. Его нос висел только на коже. Председатель испуганно смотрел на все это. Рядом с ним валялась неразбившаяся бутылка. Народ стал кричать, суетиться, кто-то побежал вызывать скорую помощь. Веселье приобретало совсем другой оборот.
* * *
Нос Алексею Васильевичу Петухову в ту же ночь пришил хирург из райбольницы. Через три недели его выписали вместе с носом. Нос действительно был на месте, но оказался какой-то странной формы. Он стал очень напоминать нос поросенка. Или чертенка. Да и запахи Петухов различать перестал.
Нет, суд, конечно, был. Но Петухов прилюдно простил председателя, и ходу иску решил не давать. Но суд все же обязал председателя оплатить лечение и все судебные издержки.
И вот теперь каждый раз, когда председатель едет на своей новой Ниве мимо стада, которое пасет Петухов, он обязательно просит Лешку остановиться. Он выходит к Алексею Васильевичу, приветствует его за руку и интересуется, как у того дела.
- Ну, что, Василич, все сопим потихоньку?
- Сопим, Федор Петрович, - неизменно отвечает Петухов, - сопим.