Казалось, что все останется, как было прежде, – невесомые слова, теряющиеся в ночной темноте, письма, отправленные, прочитанные и забытые, выцветающие на подушках, отстраненно слушающих излияния, то ли тоскливые, то ли ставшие ненужными, ведь жалости нет, нет, нет, как нет дыхания у тонкой струйки песчинок, безразлично считающих мгновения, дохлые рыбы с запахом слез, ты, далекая, полярное сияние, видимое избранными, живущее для них, уже знающих твои слабые места, кто видел, как ты плачешь, фотографии молчат, их плоскость, умело вбирающая в себя объемное пространство, выцветающая, неверная, рвется с легкостью, тонкая рука на клочке бумаги, окаменевший след охотника, ушедшего за добычей и навсегда забывшего дорогу домой, ты, уводившая его все дальше и дальше, манящая сахаром спелых яблок, былого покоя снова нет, но это…это не меняет ничего, да и не изменит, ведь присутствие, абсолют, частицы кожи под ногтями, волосы на языке, щекочущие нёбо, возможно только под гипнозом, раскачивающим голову, ты закатываешь глаза, губы увлажняются желанием, стигматы на ладонях, упиваться слизыванием крови, красные тельца, несущие кислород твоему мозгу…
Уносящие время моей жизни…
Уносящие наше противостояние…
Ты научилась успокаивать меня, словами, которые разделяли сознание на до и после, которые были прошлым и будущим, со всей их сложной структурой…
Нам нравилось терять друг друга, вечером давить себя сном, неспокойным, капризным, пугающим усталый мозг, черные листки календаря отрывались, каждоночно отдаляя утомительное блаженство, сопливо хихикающее в телефонные трубки, больничные окна через дорогу, яркие прямоугольники, слепящие точки, лениво мерцающие в холодном зимнем небе, Млечный Путь, в котором ты хотела разглядеть самую далекую, самую тусклую звезду, светящую в твой расширившийся зрачок через сотни тысяч миллионов световых лет, разрезаемых (или вскрываемых?) хрупкими ланцетами, приписывающими себе победы над распростертыми телами, в ожидании заката молчала, сидела, обхватив колени, упершись в них подбородком, вспоминая, как целовал тебя в первый раз, по-ребячьи прикрыв глаза и давя спину неумелыми объятьями, но все забывается, его улыбка, голос, рассказы, такие добрые, интересные и заискивающие, вначале еще волновали, а потом…а потом все надоело, все стало казаться плоским, неинтересным, и сам он из чудесного человечка превращался в надоедливого, вечно снующего под ногами и не вовремя звонящего человека, сама уже не понимала, зачем был он нужен тебе, ради чего терпела его столько времени, столько ценных и невозвратно ушедших дней юности, все казалось потерянным, но давало крупинки опыта, из которого будет складываться та таинственная лесная фея, сбивающая охотников с пути, детки, потерявшиеся в садике, их мамка, измученная вечными постирушками, сидящая на лавочке, тупо глядя на землю между старыми тапочками впалыми от усталости, а когда-то озорными глазами, в молчании, в отчаянии, спящий зверек, разучившийся радоваться, забившийся в уголок, испуганный, задерганный, пальцы, нервно отбивающие дробь…
Уже ничего не изменить, ты знала это, знала, но все равно смеялась, зачем себя пугать, ведь лучше кружиться в воздушном танце, зачем люди вокруг, с их дурацкими ухмылками и прижимистыми кошельками, нелепо скрывающими упоительную холодность денег, эту пищащую плоть устриц, эту разменную монету счастливого обладания, высасывающего соки из обнаженных тел, отвязно разрывающих навязчивую мораль, мерило совести, потерянной, забытой, похороненной под бледненькими выступлениями третьесортных актеров, кичащихся своим амплуа, замешанном на обмылках обаяния и объедках более удачливых собратьев по цеху, ты уже переставала радовать, когда я неожиданно – sic! – нашел в тебе неизвестную сторону, безмерно удивившую меня своим умением выдавать за respect обычное умение выслушать, столь редкую, но все-таки не тянущую на предмет поклонения, sepulcrum, где ты, утомившаяся, отдыхала, рождая из резких движений суетливых рук, пьяно исследовавших твою стройность, воспоминания и фантазии, умоляю тебя, не становись сном, уверяю, что это тяжело, это огромная работа по переработке информации, вычленению из нее существенных моментов и несуществующих людей, живущих в твоих глазах, там, где исчезает свет, там, именно там, они горбатятся на тебя, совковыми лопатами разгребая весь тот мусор, что ты собираешь за день, сортировка, отделение отходов жизнедеятельности от металлических банок, сплющенных для сдачи в пункты приема, эти люди-лопаты, кто они? откуда они? где ты нашла таких добросовестных помощников, день за днем бесплатно выкладывающих мозаику твоих чувственных переживаний? призывающих тебя увериться в боге, зудящих в мозге – Иисус, Иисус, он видит тебя, он тебя помнит, он замечает все твои грехи, все, все, все, и еще вопрос, где ты будешь потом? что подарит тебе смерть? ад или рай? скорее ад, ведь ты позволила себе усомниться в себе, в нем, ты позволила ПОДОХНУТЬ жирному клоуну! – ТЫ ЗАБЫЛА ЕГО, ты оставила его за линией горизонта, и его семенящие шаги не позволяют приблизиться к тебе на расстояние выстрела, на расстояние броска, на расстояние плевка, на плевок расстояния, уже пожелтевшего, уже ставшего осенними листьями, заматерело умеющими уходить от ответа, уже…у'же, чем было море, разделившее наши глаза, разбившее утлую лодчонку, в которой я сидел на веслах, у'же…
Утро водянистыми линиями стирало ночь со стекол, просыпаешься, в глазах еще каша сновидений, утоляющих чувство одиночества, или обостряющих, ведь послесонье, не похожее ни на сон, ни на явь, все еще держит, не давая рукам свободно поднимать потерянный было вес, полнящийся забытыми наслаждениями и всепоглощающей ненавистью, сотканной из тысячи обид, перенесенных на ногах, ты забывала принимать лекарство, старое проверенное средство от бессонницы…а помнишь, птицы широкими взмахами крыльев легко уносили тоску из одинокого сердца с неспокойной радостью, песнями под гитару и голоса, уводящего в позавчера, туда, где вершины деревьев протыкали, задыхаясь от смеха, испуганно сжавшееся до размеров монеты небо, туда, где все несчастья, кого-то пугающие, но тебя – свет вечных звезд – лишь веселившие, лишь прибавляющие тебе знаний, как вести себя с непостоянным миром, даровали, в итоге, свободу делать и действовать так, как ты хочешь, помнишь земляничные поляны, помнишь демоническую силу болотного мха, засасывающего ноги, так глушащего шаги, что даже чуткое ухо потерявшегося в лесу, жадно ловящего любой звук, отличный от шума ветра в высоких соснах, даже он не мог расслышать, как шагает твое естество по кромке темно-зеленого моря, туда, где солнце, обожающее открытые пространства, уходит каждый вечер, отдыхая и заряжая себя теплом, черпая его из твоих глаз, из твоих губ, из твоего неровного дыхания, умирающего и воскресающего бога, отчаянно отдающегося вечности, видишь, даже пузыри на воде, лопаясь, выплескивают мою кровь, видишь, все в этом мире отдается, с легкостью раздвигая ноги, одному только слову – ТЫ, ставшая полуденным холодом, навсегда убившем во мне любое желание перемен, ставшая независимым докладчиком, с легкостью опровергающим все мои догматические измышления, одним лишь щелчком пальцев делающая мою плоть влажной, делающая мне грустно шелестом ресниц, смехом убивающая жажду сопротивляться, ты никогда уже не откроешь книги, навсегда утратившие прелесть новизны, условно исключенные и досрочно принятые в общество дистанцирующихся поэтов, презирающих всех, кто пишет и читает своим нелепые нотные записи, хочешь, голосом твоим стану, нагловато-простоватым, рука, на заборе ***, МАША И ПАША КРАВАТЕ ИБАЕЦА, граффити заплесневевших стен, отчуждающих мою собственность, мое право на твои тонкие пальцы, скользко движущие капли на стекле, звонок колокольчика, я видел Дьявола, игравшего на лютне песню, такую тоскливую, такую вечернюю, что наворачивались слезы, а он гладил мои длинные волосы, подливал в стопку, мальчик, она – темнота, она не твоя, ведь ночь – одна на всех, а ты пытаешься сделать ее своей, слезы наворачивались, он, ухмыляясь, перебирал струны, с легкостью надсаживая мое сердце, сигарета за сигаретой, он угощает, поднося свой палец, курю, заливая горечь горьким питьем, это даже не обида, это даже не зло, просто ты – не ты-ты-ты – вечер и солнечные пятна, утро и пустота в душе, отчего, не знаю, где он, не знаю, лишь мелодия в памяти, ухмылка и пепел табачный, запуганный, навсегда ставший тенью, сам, стелящийся за тобой, отталкивающий небо, стараясь стать выше, оторваться от земли, сплевывая кровяные сгустки, рвусь (на части? к тебе?) в невозможной возможности все забыть, линии, фужеры, лилии, пять шагов и горизонт в руках, но…
Теплый асфальт, убивающий насекомых и мышей, оставляет следы на моих ладонях, на лице, обжигает воздух, лишь в памяти…
Отбрасываю нечеткие образы, практически забыл запах твоего лона, тонкую линию бытия, дающие неспокойные сны познающим его глубину, зачарованно внимающим сладковато-соленому морю, так легко кормящему и убивающему крикливых чаек, волны, снимающие частицы кожи, обнаженный пляж, отдающий голоса за и забирающий contra, хлопки по воде, выбрасывающие сонных креветок, заиндевевшие глазки, следы на песке, старательно обходящие эпилированные волоски, как давно мои руки не скользили по твоим гладким коленям…