31
2-го апреля опять поехал в Москву. Митя чувствует себя хорошо. Ему разрешили вставать и немного ходить по комнате.
После долгих колебаний я решил поехать к сыну в Никель. Пропуск в приграничную зону я получил в Орловской милиции, а проезд по железной дороге мне как участнику Великой Отечественной войны полагался с пятидесятипроцентной скидкой.
Поздно вечером 7-го апреля я покинул родных и уехал на Ленинградский вокзал, в час ночи мурманский поезд отправился из Москвы. Путешествие было довольно приятным, ехал в купейном вагоне, спутники оказались людьми симпатичными, погода хорошая, солнечная. Ленинград, Петрозаводск, Карелия с ее лесистыми холмами, обжитая лесотундра с культурными городами и поселками. 9-го апреля поезд прибыл в Мурманск, где на вокзале меня встретила Галя.
День был солнечный и теплый. Город большой, красивый, не уступает областным городам центра России. Недалеко внизу виднеется порт с океанскими судами. К сожалению, я не мог поближе познакомиться с городом, так как по инициативе Гали мы около трех часов простояли в очереди в магазине за рыбой - палтусом, которую так и не успели купить. В два часа дня поездом уехали в Никель.
Поезд шел медленно. В купейном вагоне, где мы ехали, пассажиров не было. Вид из окна довольно безотрадный. Кругом простиралась холмистая местность, покрытая снегом, изредка попадались чахлые деревца, погнутые ветром, или погибшие. Тишина и безлюдье, не видно ни людей, ни селений, вместо станций какие-то жалкие халупы. Погода испортилась, пошел снег.
Подъезжая к Никелю поезд долго стоял на какой-то станции, - пограничники проверяли документы. Двести километров от Мурманска мы тащились восемь часов.
Нас встретил Женя на легковой машине. Встреча была радостной, теплой. На следующий день все разошлись на работу. Я огляделся, погулял по Никелю. За ночь выпало много снега. Городок, вернее поселок городского типа довольно культурный: многоэтажные дома, хорошие магазины, клубы. Дымят трубы комбината "Печенгоникель". Квартира хорошая, со всеми удобствами на четвертом этаже, до работы два шага. Жить можно.
Оля работает в детском саду. В этот день ей исполнилось девятнадцать лет. По этому случаю был устроен праздничный ужин.
Прожил я у сына пять дней, много гулял по поселку, ходил через горную речку по полуразрушенному мостику на соседнюю сопку к роднику с кристально чистой водой, читал. Погода часто менялась: то солнце, то снег и метель. Оля не жалеет, что бросила учебу в Москве, ведет себя плохо. Сошлась с каким-то уже немолодым разведенным инженером, однажды вечером ушла к нему и вернулась только в три часа ночи. Мать волнуется, нервничает, а ей как с гуся вода. Пробовал говорить с ней. Она считает, что ничего плохого не делает, замуж выходить не собирается, а летом попытается поступить в Ленинградский Университет. Уже на второй день пребывания в Никеле я купил себе обратный билет на самолет от Мурманска до Москвы а так же на автобус от Никеля до Колы.
Рано утром 15-го апреля Женя проводил меня до автобуса, и я покинул гостеприимный Никель. Автобус шел по хорошему асфальтированному шоссе, останавливался только дважды в городке Заполярном и на пропускном пункте. Несмотря на то, что кругом расстилалась та же пустыня - занесенная снегом тундра, дорога в автобусе мне показалась более приятной, чем в поезде. В Мурманск я не заезжал, в Коле мне с какой-то семьей, ехавшей из Никеля в Сочи, удалось сразу же сесть на такси, которое доставило нас в аэропорт.
До отлета самолета оставалось часа три. Я перекусил в буфете и с интересом наблюдал шумную жизнь большого мурманского аэропорта. Самолеты часто отправлялись в Москву, Ленинград, Свердловск и другие города. Опять закружилась метель. Прошли перерегистрацию, сдали чемоданы, проверили нет ли металлических взрывоопасных предметов. Наконец объявили посадку, и я с волнением занял свое место в хвостовой части самолета ТУ-134, вмещавшего около сотни пассажиров. Мое волнение было понятным, - за все жизнь я впервые летел самолетом. Вот он медленно двинулся по занесенному полю, развернулся в конце его, а потом побежал все быстрее и быстрее, и я даже не заметил, как он оторвался от земли. Вскоре он пробил толщу облаков, поднялся на 9000 метров и полетел к югу со скоростью восемьсот километров в час. Стюардесса выдала кое-кому пластмассовые мешочки, продавала конфеты, шоколадки, лотерейные билеты. Пассажиры дремали, разговаривали, читали под равномерный шум моторов. Мое место было у окна, и я с интересом смотрел в него. Вверху было очень чистое, голубое небо и яркое солнце, а внизу волнистое белое ватное одеяло облаков. Я тщетно пытался увидеть землю, и порой мне казалось, что в разрыве облаков я вижу гладь ледяных водных просторов Онежского или Ладожского озер, но видимо это было оптическим обманом. Я испытывал какое-то необычайное чувство душевной приподнятости, пожалуй, даже восторга. Страха не было. Я подумал, что если эта махина рухнет вниз, то смерть будет мгновенной. Неприятных ощущений я не испытывал, только, когда уже подлетали к Москве, и самолет пошел на снижение, заложило уши, будто захлопнулись ушные перепонки. Из окна виднелись правильные квадраты подмосковных полей и лесов. Когда самолет, разворачиваясь на посадку, резко наклонился на крыло, мне показалось, что он падает, и я даже немного испугался. Но самолет плавно опустился в Шереметьево. Подали трап, и пассажиров в автобусе подвезли к зданию аэропорта. Вскоре я получил свой чемодан и рейсовым автобусом приехал в Москву. Было довольно холодно.
И вот я среди родных.