Изгнанники Эвитана. Ступень первая

Изгнанники Эвитана.
Пролог.
– Ну что ж, Ваша светлость! – мэтр Лорэ, один из лучших художников Эвитана, уверен в своих словах, как никогда. – Вне всякого сомнения, на обоих портретах - одна и та же дама. И это – ваша бабушка.
– Портреты - день и ночь, – герцог удивленно взглянул на собеседника. – Судя по картине в мидантийской раме – бабушка была красавицей. А вот полотно слева...
– Совершенно другая школа. Общее только одно: ваша бабушка, вне всяких сомнений, была очень привлекательной дамой. И, осмелюсь сказать, это отразили оба портрета, – художник почтительно склонил голову.
Одно и то же лицо… но абсолютно разные женщины! Наряд и драгоценности значат очень много, но они не изменят души. А между этими дамами нет ничего общего, кроме имени.
С роскошного портрета кисти самого Алиэ Готта надменно и холодно улыбается молодая красавица. В детстве герцог не отличал ее улыбку от десятков других. Многочисленные портреты в Гербовой Галерее если чем и похожи друг на друга – то выражением лиц.
Пятьдесят лет разницы, триста ли пятьдесят… Всё те же истинные аристократы в своем высокомерном величии. Скучные люди, потратившие жизнь на то, чтобы не уронить чести предков.
Бабушка... Странно так говорить о женщине, не дожившей до рождения внуков.
Алое, сильно декольтированное по моде той эпохи платье, блеск ледяных зеленых глаз, блеск бриллиантового фамильного колье, блеск рубинов в высокой прическе того времени. "Вне всякого сомнения" (как сказал некий весьма неплохой мастер кисти), эта дама - истинная аристократка и по праву занимает достойное место в семейной галерее.
На портрете неизвестного художника юная девушка в белом платье бежит по залитому солнцем весенне-зеленому лугу. Дворянка, горожанка, крестьянка – не угадаешь. Ни диадемы, ни колец, ни сережек… Лишь в распущенных светлых волосах - венок из ромашек, розового клевера и, кажется, васильков. Блики солнца отразились в озорных зеленых глазах…
Кажется, что девушка – тоненькая, легкая, облачно-воздушная – не бежит, а летит над лугом, не касаясь ногами изумрудно-зеленой травы. Навстречу своей судьбе, навстречу свету, возможно – будущему счастью… И невольно хочется узнать – долетит ли?
Впрочем, зачем вопросы? Разве внуку не известна судьба собственной бабушки?
– Да, это тоже она, – с улыбкой подтвердил художник. – Ваша знаменитая родственница, коей посвящено, кажется, тридцать с чем-то баллад...
– Уже - сорок восемь. А еще - с десяток пьес и тринадцать рыцарских романов. Это только из известных литературе. И еще одна пьеса пишется сейчас. Очень неплохая. Возможно, я даже разрешу ее поставить... Интересно всё же, какой бабушка была на самом деле? – герцог отбросил со лба прядь непослушных темных волос – тоже фамильных. – На этих картинах - два совершенно разных человека. Но раз вы уверены, что обе – подлинники... Как вы полагаете, мэтр Лорэ - кто из художников прав? Или это просто герцогиня в разные периоды ее бурной жизни?
– Вряд ли возможен подобный вариант, – покачал головой художник. – Ведь эта достойная во всех отношениях дама прожила не столь уж долгую жизнь. Если вам интересно мое мнение - я верю мастеру, чье имя не сохранило время. Вряд ли я сильно ошибусь, если скажу, что сей шедевр – а это шедевр! – рисовал влюбленный...
– Вы так думаете? – герцог постарался скрыть удивление. – Хотя да... возможно всё. Я ведь прекрасно понимаю, что бабушка была тогда молода и очень красива, но... тайный влюбленный... Что вообще известно об этом портрете?
– До недавнего времени – ничего. Обнаружен пару месяцев назад в семейной галерее одного из северных баронских замков. Последний потомок рода умер бездетным, владения перешли к дальнему родственнику, и один из гостей заметил сходство этого портрета с копией одной из самых знаменитых работ Алиэ Готта... Увы - род прервался, и узнать имя художника не представляется возможным. Единственное, что известно - дата написания. Через семь месяцев после смерти вашей бабушки. Так что это – более поздняя работа, чем портрет в Гербовой Галерее. Ведь великий Готта писал герцогиню при жизни...
– Да... – задумчиво проговорил герцог. – И, судя по посмертному портрету, бабушка эту жизнь любила. И очень хотела быть счастливой. Интересно, это ей всё же удалось хоть ненадолго или нет?
Последние слова относились уже не к собеседнику. Его Светлость задумчиво вглядывался в обе картины.
Два столь контрастных портрета друг напротив друга. И высокомерная красавица-аристократка в алом бархате гордо и надменно озирает бегущую по лугу смеющуюся девчонку. Такую наивную в своем стремлении догнать счастье…



Том первый. Побежденные.
Оглянись – ты увидишь, как осень
Все уносит с опавшей листвой,
Лишь теперь озаряется просинь
За ушедшего прошлого мглой.
Все пристанища, двери, пороги
Навсегда остаются вдали,
И все прошлые наши дороги
Нас не зря в этот день привели.
Рану прежнюю годы остудят
И стрелой в никуда улетят.
И что было когда-то и будет,
Остается лишь взглядом назад.
Александр Блок.

Что ни вечер, то мне молодцу,
Ненавистен княжий терем,
И кручина злее половца,
Грязный пол шагами мерит.
Завихрился над осиною
Жгучий дым истлевшим стягом,
Я тоску свою звериную
Заливаю пенной брагой.
Из-под стрехи в окна крысится
Недозрелая луна;
Все-то чудится мне, слышится:
Выпей, милый, пей до дна!..
Выпей – может, выйдет толк,
Обретешь свое добро,
Был волчонок – станет волк,
Ветер, кровь и серебро.
Так уж вышло – не крестись –
Когти золотом ковать,
Был котенок – станет рысь,
Мягко стелет – жестко спать!
Не ходи ко мне, желанная,
Не стремись развлечь беду –
Я обманут ночью пьяною,
До рассвета не дойду.
Ох, встану, выйду, хлопну дверью я –
Тишина вокруг села –
Опадают звезды перьями
На следы когтистых лап.
Пряный запах темноты,
Леса горькая купель,
Медвежонок звался ты,
Вырос – вышел лютый зверь:
Выпей – может, выйдет толк,
Обретешь свое добро,
Был волчонок, станет волк,
Ветер, кровь и серебро.
Хэлависа.



Вступление.
Человеческая память коротка - всё, что не сохранили анналы истории или древние свитки, засыплет песок веков. А что сохранится - исказят переписчики. Случайно. Или по указке правителей, чьи имена в свою очередь сотрет неумолимое время. С каждым поколением всё меньше истины останется в былых хрониках. И наступит день, когда далекие потомки не вспомнят ничего…
Вечное как мир озеро хранит древнюю легенду. Одну из многих, что давно забыты. Одну из тех, что не следовало забывать. Новые храмы возведены на месте прежних святилищ, но старые боги покинули родину не навсегда.
Два года назад ушел к праотцам Фредерик Второй – не лучший из эвитанских королей.
Два года назад его завещание было уничтожено, а Регент – принц и полководец Арно Ильдани, младший брат покойного короля – убит на пути к столице.
Два года, как власть в Эвитане захватила клика придворных интриганов, объявившая себя Регентским Советом.
Два года назад войска, перешедшие на сторону нового правительства, огнем и мечом прошли по землям покойного принца Ильдани и его вассалов.
Два года назад стихийно вспыхнувшее восстание позволило друзьям погибшего Регента вывезти из страны его сына Грегори и семью лучшего друга Арно – погибшего вместе с ним маршала Алексиса Зордеса-Вальданэ, мидантийского изгнанника, что когда-то нашел приют при дворе Ильдани.
Два года назад восстание было подавлено. Часть мятежников погибла, часть оказалась за пределами страны, а наименее опасные прощены и сосланы в собственные имения.
В числе прощенных оказался и примкнувший к мятежникам бывший Рыцарь Круга Равных (Ордена, основанного Арно Ильдани), лорд Лиара Эдвард Таррент…
Из «Мемуаров» барона Сержа Криделя.



Часть первая. Предательство.
Ты коварства бегущих небес опасайся,
Нет друзей у тебя, а с врагами не знайся.
Не надейся на завтра – сегодня живи.
Стать собою самим хоть на миг попытайся.
Омар Хайям.

В этом мире неверном не будь дураком:
Полагаться не вздумай на тех, кто кругом.
Трезвым оком взгляни на ближайшего друга –
Друг, возможно, окажется злейшим врагом.
Омар Хайям.




Глава первая.
Эвитан, Лиар, замок Таррент.
2993 год от прихода Творца,
начало месяца Рождения Осени.
1
Эйда боялась всего. Спать с ней в одной комнате давно превратилось в пытку – сестренка кричала и металась во сне. А что еще хуже – сама вырваться из кошмаров не могла.
Приходилось вставать и расталкивать. Не то чтобы Ирии не было жаль сестру. Было. Особенно в первые месяцев пять. А сейчас уже меньше...
Можно попросить, чтобы младших укладывали отдельно. Можно. Но, во-первых - у Ирии нет ни малейшего желания просить о чём-то мачеху. А во-вторых – рука не поднимается оставить Эйду одну в темноте. Вот так мы и не меняем ничего в своей жизни. Год не меняем, два не меняем, пятнадцать лет не меняем...
Ирия нехотя вылезла из постели, растолкала несчастную сестренку, обняла за плечи и начала укачивать, что-то вполголоса напевая... Привычно-привычно.
На самом деле так, наверное, быть не должно. Это страшно, когда привыкаешь к такому.
– Ири! – Эйда, наконец, проснулась, серые глаза полны слёз, – Ири, мне опять...
"Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо при детях! – мысленно взмолилась Ирия. – Здесь же Иден и... Кати, дочка этой дряни! А еще здесь я! И я больше не могу!.."
Высшие силы остались глухи к мольбам Ирии. Можно подумать, они хоть раз ответили!
Девушка только и могла, что еще ниже склониться к сестре - пусть Эйда шепчет вынужденной исповеднице прямо в ухо. Чтобы больше не услышал никто. Кроме Ирии, которой ни змея не сделается! Ирии, которую мачеха называет своим проклятием, брат – неблагодарной и сумасшедшей дикой кошкой, а отец уже год как не называет никак - потому что в упор не замечает.
И вообще – она уже совсем взрослая, весной ей исполнится целых шестнадцать, и она может выдержать всё-всё! А глупую слезу, покатившуюся по щеке, мы сейчас слижем. А если и нет – кто увидит в темноте? И кто будет рассматривать? Ведь всем известно, что дикие кошки не плачут!
Ирия дождалась, пока сестра уснет. «Дикой кошке» тоже очень хотелось разреветься. Ей до жути захотелось по-звериному завыть! Непонятно, кого жалея – Эйду, себя, а то и вовсе – Иден.
Мрачные стены родового замка равнодушной многовековой громадой сомкнулись вокруг столь же мрачной спальни графских дочерей. Как же холодно! Милосердный Творец, почему здесь всегда так холодно?!
"Я так больше не могу!"
Ирия осторожно сунула руку под подушку. Под белый, почему-то всегда отсыревший квадрат – даже сейчас, в самом начале осени. Что же будет зимой?
Рука коснулась знакомого диска. Вот он всегда теплый! Солнечный...
В кромешной темноте ничего не разглядеть, но Ирия и так помнит черты лица на медальоне. ЕГО лица. Того, кто спас их всех! И навсегда завоевал ее сердце, даже не зная об этом.
"Когда-нибудь он приедет за мной! Приедет – и заберет меня отсюда!"
В глубине души Ирия понимала – не приедет и не заберет. Потому что вряд ли вообще разглядел ее тогда. И уж тем более – вряд ли запомнил. Да и что в ней полтора года назад можно было увидеть – в четырнадцатилетней-то? Но лучше мечтать о том, чего не будет никогда, чем совсем не мечтать!
– Ири! – Нет, Эйда так и не уснула. И смотрит теперь на сестру в упор.
Сон всё равно уже слетел. Тоже привычно.
– Спи, маленькая! – Ирия заученно-ласково провела ладонью по лбу сестрички. Другой рукой медленно заталкивая медальон обратно под подушку. Вряд ли Эйда его вообще разглядела, но резкий жест точно привлечет ее внимание. Хорошо, что их кровати рядом, очень хорошо. Вставать удобно, прятать заветный диск удобно...
Впрочем, можно было не стараться. Эйде сейчас совсем не до медальонов и уж тем более – не до чужих тайных любовей.
– Ири, я – не маленькая! – тихо и серьезно возразила сестренка. – После всего, что со мной было – не маленькая!..
"Зачем ты мне опять об этом говоришь?! Я же, правда, ничего не могу сейчас сделать! Вот если бы меня действительно полюбил... Размечталась на ночь глядя! Посреди ночи, точнее. Эйда, я не могу за тебя отомстить! Я могу лишь сидеть и слушать твои кошмары ночь за ночью, месяц за месяцем и год за годом, пока не рехнусь сама! "
– Ири, понимаешь, мне приснилось, что нас опять увезли, а меня…!
– Нас больше никто не увезет! – Ирия до боли стиснула плечи сестры. – Я успею запереть дверь и прирезать тебя, Иден, Кати и себя! Всех! Вот кинжал, смотри, – Ирия безошибочно нашла во тьме и потянула из-под холодной подушки второе тайное сокровище – в изящных ножнах (как оно и висело в отцовской оружейной среди множества подобных ему). – Клянусь: я больше никому тебя не отдам!



2
Утро встретило Леона Таррента унылой осенней моросью за окном, зябкой сыростью выстывшей за ночь комнаты… И голосами слуг в коридоре - явно не догадавшихся ни поплотнее прикрыть с вечера дверь в покои молодого господина, ни поторопиться с утра растопить в его спальне камин.
Юноша поглубже натянул на затылок меховое одеяло и честно попытался вспомнить хоть что-нибудь, ради чего вообще имеет смысл сегодня вставать. А уж тем более – на таком холоде! Чтобы увидеть унылые лица Эйды и Иден, хмурый взгляд Ирии? Или вечно погружённого в собственные мысли отца? Как же он сдал за последние полтора года!
Леону опять придется бессильно наблюдать, как лорд  Таррент боится поднять глаза, чтобы не встретить взгляды дочерей, как Ирия зло косится на бедняжку Полину, ловя каждую ошибку жены отца! И придумывает хрупкой, безответной женщине несуществующие грехи – как это и свойственно всем озлобленным, завистливым людям! А уж особенно – вздорным, некрасивым девицам.
Сестра и раньше была - не мед, но в последние годы!.. Ну ладно - Ирия злится на отца. Что тут греха таить - папа кругом виноват! Лорд Таррент не мог иначе, но то, что он сделал со своей семьей, ему не искупить никогда.
А Полина здесь при чём?! Что отец не любил маму – давно не секрет ни для кого. Эдвард Таррент обрел, наконец, счастье – женщину, готовую разделить его изгнание. Женщину, гораздо более достойную, чем сам отец, если уж на то пошло!
Дальнейшим размышлениям Леона помешал уверенный стук в дверь. Слуга. Лентяй только сейчас явился растапливать камин.
Да, распустил отец прислугу, нечего сказать! Когда хотят – тогда и работают. В остальное время – лясы точат на поварне. А господа – замерзай!
Чувствуя, как комната наполняется долгожданным теплом, юноша блаженно потянулся под одеялом. Как Леон мог забыть – он же сейчас увидит Полину! Чем не радость?!
Все горькие мысли вмиг оказались забыты. К Темному противный дождь – всё равно он за окном! И к змеям северный ветер и сестер! Родственников не выбирают, а уж родственниц!.. Что поделаешь, если большинство девиц глупы от природы? А от вечного шитья и вовсе превращаются в безмозглых куриц.
Леон стремглав вскочил с постели и, ежась от сырости и холода, поспешно начал одеваться. Не дожидаться же еще одного лодыря – камердинера!
Мрачные, всегда полутемные коридоры родного замка слегка притупили почти детскую радость в душе юного наследника лорда. В такие тоскливые минуты Леону порой приходило в голову, что если отец вдруг умрет, то... Они бы все долго горевали - но траур не бывает вечным. Закон не запрещает жениться на вдове отца. Полина еще так молода!.. Ее детей Леон готов принять, особенно Чарли, и...
Устыдившись таких мыслей – при живом-то отце, совсем с ума сошел? – Леон поспешно отогнал бесполезные и недостойные благородного человека мечтания. И вовремя – слуга распахнул перед юным господином потемневшие от времени двери столовой.
Тот, кто занимался планировкой Светлой Залы, явно рассчитывал на иное количество домочадцев. Человек на тридцать, хотя бы... И стол отгрохал вполне соответствующий. Зато теперь все сидят так далеко друг от друга, что вести общую беседу вообще невозможно. Если, разумеется, не орать.
Во главе стола, в громадном кресле с гербом – отец. Полина – слева от мужа, Леон – рядом с ней.
На другом конце деревянного чудовища разместились сёстры – все четыре. Эйда может упасть в обморок или забиться в припадке, Кати еще не умеет сама разрезать еду на тарелке, а лишнего присутствия слуг не терпит. Так что обе они – по бокам от Ирии. А Иден возле Эйды – не отсаживать же младшую дочь Эдварда Таррента куда-то еще.
В результате, со стороны они смотрятся не семьей, а двумя изолированными военными лагерями. Интересно, кому-нибудь еще такое в голову приходило? Вряд ли Полине – она слишком добра. И уж точно не сестрам – иногда Леон вообще сомневался, что они способны думать о чём-то, кроме собственных капризов.
Интересно, Чарли, когда подрастет – куда сядет? Хотя, наверное, рядом с Ирией - его же тоже кому-то придется кормить. Кати к тому времени уже научится сама. Да и должен же быть хоть какой-то прок от самого невыносимого члена семьи!
Леон поймал себя на мысли, что рассматривает Ирию как неотъемлемую часть замка, а ведь сестра к тому времени может выйти замуж. И кормить собственных детей. Или поручить это слугам.
Вряд ли! Такой жены даже Ревинтерам не пожелаешь.
Сестрица, к счастью, кромсает мясо на тарелке Кати – так что на брата не обернулась. Не начала бы опять задевать Полину!
Леон подцепил на вилку кусок вкусно благоухающего жаркого – кухарка сегодня расстаралась на славу! – и осторожно глянул в сторону Ирии. И поймал настороженный, прожигающий взгляд двух зеленущих сестрицыных глаз. Темный и змеи его!.. Неужели Леон успел что-то пообещать с вечера этой привязчивой занозе? Что?!
Ах да. Леон должен был поговорить с отцом… Но лорду Тарренту вчера нездоровилось. Он и сейчас - явно не в себе. Еще бы! День хмур с утра, за окном сходит с ума ветер – значит, конная прогулка отменяется. И за что эту залу назвали Светлой – здесь солнца не бывает!
Протянув изящную руку к почти нетронутому бокалу, Полина подняла глаза от тарелки и застенчиво улыбнулась Леону. Сердце юноши омыло теплой волной. Есть всё-таки солнышко в этом замке, есть - и оно светит для одинокого сердца Леона Таррента! Жаль, сам он может лишь слегка улыбнуться в ответ – вдруг отец увидит? Или Ирия!
Всё, на что имеет право пасынок по отношению к мачехе – подлить ей вина, протянуть блюдо с фруктами, подложить мяса или овощей. Впрочем, ест она так мало, что и эта услуга от Леона не требуется. А вот Ирии не мешало бы на глазах у всех не тащить себе в тарелку вторую добавку, сестрица – дама или как? Хотя глупый вопрос. Дама за столом всего одна.
На мачехе (и как же трудно даже в мыслях называть ее этим чужим, безликим словом!) сегодня небесно-голубое шелковое платье. Это Ирия и Эйда одеваются в дурацкие серые тряпки фамильных цветов - в таком виде и к общему столу притащились, а у Полины – безупречный вкус. Впрочем, костлявую фигуру Ири не спасет самый лучший наряд. А хрупкая, светловолосая, голубоглазая Полина в любом, самом скромном платье - настолько совершенное создание!
Леон всё чаще ловил себя на мысли: за что стареющему, махнувшему на всё рукой отцу такое сокровище?! Он всё равно никогда не сможет ее оценить! Ее красоту, ее нежность, ее ум… ее жертву, наконец! Выйти замуж за опального изгнанника – это дорогого стоит, разве нет? Так зачем же Эдвард Таррент позволяет Ирии так смотреть на его любимую женщину?! Другой отец давно уже приструнил бы дерзкую, неуправляемую девчонку, напрочь забывшую свое место!
Когда хозяин занят чем угодно, кроме дома – даже собаки и кошки обнаглеют, что уж говорить о вздорных дурах? Но Эдварду Тарренту на всё наплевать!
Ветер за окном мерно воет – в такт мыслям Леона. Там, за окном – серые поля. Дальше – мокрый лес. Пустота. Одиночество…
Тоска! А с единственной родной душой нельзя даже словом перемолвиться – потому что бдит тощая злющая ворона, по недоразумению родившаяся сестрой Леона Таррента.
Завтрак имел все шансы пройти, как это часто бывало - в гробовом молчании. Если бы Полина – как всегда, Полина! – не попыталась разрядить обстановку:
– Эйда, тебе понравились новые платья?
А вот плаксивая тихоня – опять же, как обычно! – опустила глаза долу. Ну можно не говорить с посторонними, но с родными-то? А Ирия уже и ложку отложила, готовясь к бою. С кем?! С благороднейшей из женщин, искренне стремящейся стать им всем если не матерью, то хотя бы старшей сестрой?
Полина бросила отчаянный, умоляющий взгляд на Леона, в уголках голубых глаз выступили слёзы! Хрупкие, изящные руки растерянно теребят край скатерти...
– Эйда, Полина задала тебе вопрос! – разозлился юноша.
– Понравились... – прошептала Эйда.
Едва слышный стук ложки. Сжимающиеся кулаки Ирии. Эта-то куда опять лезет, когда не просят?!
– Тогда почему ты их не носишь? – обиженно дрогнул голос Полины. Даже она не выдержала!
Эйда вскочила из-за стола и ринулась вон. Да какая муха ее укусила?! Откуда такой эгоизм, такая неблагодарность?! От Ирии научилась?
Ирия молча встала и тоже направилась к выходу. Походкой дворового сорванца – хоть бы ходить нормально выучилась! Есть же у кого.
– Платья еще не готовы! – сквозь зубы процедила озлобленная дура, резко обернувшись в дверях. Еще более широких по сравнению с ее тощей фигурой.
– Почему?.. – опешила Полина.
– Мы еще не нашили на них синий круг!
Синий круг кающихся грешниц! Бывших продажных женщин! Юный лорд едва не захлебнулся от ярости.
И дверь успела захлопнуться прежде, чем Леон сообразил крикнуть:
– Что ты себе позволяешь?! Папа! – юноша обернулся к отцу… и осекся.
Лорд Таррент так и просидел всю душераздирающую сцену над своей тарелкой. Не прикасаясь к еде и явно не услышав ни слова.



3
Ни на какие колыбельные Чарли не реагировал, а вот детские считалки очень любил. Наконец-то утихомирив вопящего братца, Ирия оставила его на попечение обрадованной кормилицы и вернулась к сестрам. Строго говоря, и ей, и Эйде уже положены собственные комнаты – девицам в брачном возрасте не место в детской. Но интересы Эйды в замке Таррент учитывать не принято, а уж Ирии...
Если быть до конца честной, до этой осени средняя дочь бывшего мятежника и не помышляла о замужестве. Тот, кого она тайно любила - давно и, говорят, счастливо женат, а кого-то другого в этой роли ей странно и представить.
Но больно уж тоскливо этой ранне-промозглой осенью и слишком нестерпимо хочется отсюда вырваться! Кажется, душу бы заложила за свободу - если кто примет такой залог! Только бы сбежать из тюрьмы!..
Договорилась до ручки – уже родной замок тюрьмой стал. Тюрьмой. Тюрьмищее не бывает! То есть бывает, конечно, но об этом Ирия поклялась себе навсегда забыть…
Ага, забудешь тут – если Эйда еженощно напоминает. Ладно, чем грустить - лучше заняться чем-нибудь полезным. Почитать, например. По десятому разу – одни и те же книги. Ничего, умных людей можно и в одиннадцатый раз перечитать. Всё лучше, чем вышивание гладью. Или крестиком... И чем смотреть на грустных сестер.
А еще лучше – пойти и развеселить девиц-красавиц! Когда-то удавалось...
Мало Ирия, что ли, книг прочитала? Ну не то чтобы слишком много… где их возьмешь, если вся папина библиотека – три шкафа? Не самых широких.
Прихватив с собой пару толстых фолиантов и стопку бумаги с заброшенной на середине рыцарской сказкой собственного сочинения, девушка забралась с ногами на кровать. Вот и плюс, что не одевают как взрослую. Попробуй посиди так в корсете и пышных юбках!
«Ветер тревожно свистел в кронах деревьев…»
А дальше? А дальше какой-нибудь граф приходит на свидание к некоей… лучше принцессе и узнаёт стр-рашную тайну ее семьи. Например, все они по ночам воют на луну и превращаются в волков! А звать графа будут… Серж – банально, Рауль – тоже часто встречается. Анри… Анри никого звать не будут точно!
Ирия досадливо встряхнула головой. Смотреть на расплывающиеся силуэты Эйды, Иден и Кати - даже забавно, но вдруг кто заметит?
Лоренцо – вот отличное имя!
Девушка потянулась к пристроившимся на туалетном столике перу и чернильнице. И задумалась, глядя на сестренок.
Эйда тихо сидит в углу, обхватив руками колени, и явно пребывает в мыслях где-то далеко отсюда. Вот ей бы пошла взрослая одежда, да кто ж в этом замке вообще об Эйде вспоминает. Разве только мачеха – чтобы новую гадость сделать.
Кати возится со своей куклой. Или делает вид. А на самом деле - обдумывает очередную пакость... В следующей главе будет стервочка именно такого возраста – шпионить за главной героиней, чтобы сдать ее злой мачехе. Хрупкой такой, голубоглазой мачехе - с нежным голосочком и манерами умирающей горлицы…
Иден. Вот она, единственная из сестер Таррент, действительно часто занята вышивкой. Правда, вышивает весьма посредственно. Даже по чужому рисунку. Нарисовать, что ли, для младшей сестренки очередной пейзаж - раз больше ничего в голову не лезет? Не сочиняются сегодня сказки про рыцарей и принцесс!
Самое смешное, что сама Ирия как раз рукодельничала весьма неплохо – лучше сестер, во всяком случае. Ей это просто не нравится лет с десяти. А что нравится – в последний год нельзя!
– Ирия!..
Кажется, бессонные ночи сказались – чуть не уснула днем. Конечно, лучше спать, чем плакать - а то тут кое-кто, когда имена вспоминать начал… Но еще лучше – бодрствовать и хоть немного разгонять чужую хандру, раз всё равно отсюда деваться некуда!
– Ири, почитай, пожалуйста, вслух, – это Иден. Надоело вышивать? Всё равно за такие кривые цветы и непонятной породы птиц (или это рыбы?) никто не похвалит. Особенно Полина. Которая сама к иголке, кстати, и не прикасается. Нежные пальчики бережет. Действительно – разве могут быть у хрупкой фиалки мозолистые крестьянские руки?
Ирия привычно потянулась к "Хроникам Великих войн". Нет сегодня своих сказок – есть чужие. Умный человек написал за тебя – пользуйся.
Девушка и прежде зачитывала сестрам вслух отрывки из книг, а они, навострив ушки, слушали. Иден всегда была "хвостиком" Ирии, а Эйда... Тихая, мечтательная Эйда родилась раньше Ири на полтора года, но роль старшей сестры уступила ей без боя еще в детстве.
Правда, внешне Эйда повзрослела куда раньше. Так что в прошлом году никто не перепутал, которая из сестер старшая…
Ирия только успела открыть книгу на "Истории славного рыцаря Ромуальда", как в комнату без стука заявилась мачеха. Конечно - церемонится она, только если рядом папа или Леон. За каким лешим ломать комедию в присутствии падчериц? И родной доченьки – маменькиной копии.
– Иден, выйди! – холодно обронила Полина. Только Иден. Не Кати. Кати позволено остаться и посмотреть комедию в лицах. Эх, жаль, под рукой нет ничего тяжелого – в лицо Полине зашвырнуть. Книгой, что ли? Жалко такую хорошую книгу...
– Что тебе? – как можно более ледяным тоном поинтересовалась Ирия, едва за Иден закрылась дверь. Хуже уже не будет – мачеха наверняка пришла с очередной подлостью.
– Это правда, что Эйда кричит каждую ночь?! – взгляд Полины сейчас высверлит дыру во лбу Ирии. Ничего, мы так тоже смотреть умеем. Только пока не будем. Потому как – послушаем, что стерва скажет. Неужели вдруг решила помочь? Это после глухих-то тёмно-серых балахонистых платьев, в которых Эйду можно только в монастырь отправлять? А если добавить синий круг грешницы на грудь – то и к позорному столбу!
И после этого ждать от Полины чего-то хорошего?
– Нет, разумеется. Мы все спим сном младенцев, как и положено благовоспитанным девицам.
Ну, заглотни приманку! Переведи огонь на дерзкую среднюю падчерицу – средней ни змеи не сделается, ей на тебя наплевать. Ну!
Иначе сейчас грянет гром…
– Это больше не может продолжаться!
Грянул! И вообще – нечего было упоминать «девиц». Бессонные ночи явно убавляют ума - Ирия Таррент яркий тому пример.
– Я вижу, что Эйда так и не смогла... Я не допущу, чтобы Кати находилась в подобных условиях!
– Прекрасно! Отсели отдельно свою драгоценную Кати или нас с Эйдой! – Ирия на миг отвела злой прищур зеленых глаз от Полины. Чтобы вонзить его в мигом съежившуюся Кати. Ну держись, дрянь малолетняя! Потому что больше выдать Эйду мачехе было некому!
– Я спрошу твоего совета, Ирия Таррент, когда он мне понадобится! Я уже приняла решение, и ваш отец со мной согласился. Эйда завтра же отправится в монастырь святой Амалии!
– Так вот... для чего платья?! – змеей прошипела Ирия. – Ты не посмеешь!
– Дитя мое, и ты, и Эйда до замужества не можете собой распоряжаться, и я вполне посмею сделать с ней всё, что сочту нужным!
Ирия настолько растерялась, что Полина успела удалиться, величественно шелестя платьем...
Кати поспешно вышмыгнула за дверь вслед за мамашей. Могла бы не торопиться – Ирии сейчас не до маленькой злючки. Нужно спасать Эйду!
Средняя дочь лорда Таррента обернулась к сестре. Змеи!.. Эйда, скорчившись на своей кровати, даже не плачет, а скулит раненым щенком!
– Прекрати! – попыталась одернуть ее Ирия. – Мы – еще живы!
Эйда словно дожидалась этих слов – зарыдала в голос. И Ирия ее понимала – всё равно уже в монастырь. Хуже не будет...
Ну уж нет!
Ирия подсела к сестре, торопливо взяла ее за плечи, пытаясь заглянуть в мокрые от слёз глаза:
– Я обещала, что не дам тебя увезти! И я не дам!
– Меня увезут... – пробормотала отрешенно-отчаявшимся голосом Эйда. – Меня увезут!..
– Тебя больше никто не увезет! – почти закричала Ирия. – Никто, слышишь?! Никто, пока жива я, твоя сестра!



Глава вторая.
Эвитан, Лиар, замок Таррент.
1
Библиотека всегда была одним из любимых мест Леона Таррента. Жаль лишь, что она невелика – все более-менее интересные книги они с Ирией перечитали еще в детстве. Ири, глотающая и хроники, и баллады намного быстрее брата, в последние годы перед мятежом жаловалась: чего-нибудь нового хочется!
Правда, сам Леон теперь больше любил другое занятие – тот, кто надеется поступить в гвардию, должен хорошо фехтовать и стрелять. Читать сможет любой дурак, а вот стать офицером, служить в столице…
А Ири... ну пусть повышивает, что ли! Даже не верится, что в детстве сестра была для Леона лучшей подругой – так раздражает она его теперь. Брала бы пример с Полины, в конце концов! Разве хрупкой красавице, выросшей в южном герцогстве, хорошо в этом северном замке, в занесенных снегом краях? Но как мужественно она выдерживает все лишения!
– Леон!
Юноша невольно вздрогнул при звуке нежного голоса. Ее голоса. Она пришла. Одна. Не побоялась слуг, которые всегда рады насплетничать – неважно, что отцу давно на всех наплевать!
Пришла, чтобы поговорить с ним, Леоном!
Полина, грациозно подобрав платье, осторожно присела в старинное кресло. Хрупкая статуэтка. Нежная фиалка, невесть как занесенная в суровый Лиар. Лиар, где место лишь живучим кошкам - вроде Ирии и ей подобных!
– Полина... – прошептал Леон, не находя слов. Их всё равно нет в языке людей!
– Леон, мне нужна ваша помощь! – хрупкие пальцы теребят голубой веер. Нежная, прелестная, трогательная… неземная!
– Я к вашим услугам, Полина! – Леон невольно опустился на колени рядом с ее креслом.
В голубых глазах молодой женщины дрожат непролившиеся слёзы.
– Ирия... – прошептала она.
– Что случилось?! – Леон невольно сжал кулаки. – Что эта... что моя сестра опять натворила?!
Ну сколько зла и наглости может поместиться в одной девчонке?! Отец должен хоть что-то сделать, предпринять хоть какие-то меры! Это же переходит все границы!
– Леон... ты - уже взрослый... ты всё понимаешь... Я пытаюсь всех примирить. Ваш отец не в силах... я понимаю, но... Леон, я могу говорить с вами откровенно?
– Конечно! Вы всегда можете рассчитывать… Ваша тайна, Полина, умрет вместе со мной!..
Она так взволнована, что не знает, как к нему обращаться – «ты», «вы»… Он – пасынок Полины, но при этом - и мужчина, ее защитник. Ее единственный рыцарь.
– Мы все пытались помочь Эйде. Пытались изо всех сил... – прозрачная как хрусталь и драгоценная как жемчуг слеза скатилась по бледной щеке. – Но всё тщетно и... Как вы думаете… как ты думаешь, Леон, какая судьба ждет Эйду здесь, в замке? Где всё, абсолютно всё напоминает ей о прежней жизни... и о том, что счастливое прошлое не вернется никогда?



2
Проклятье! Она потратила на нервы Эйды слишком много времени. Полина успела запастись тяжелой артиллерией и расставила ее на подходах к Западной Башне, где папа обустроил свои новые покои. И теперь эта "артиллерия" расхаживает по мрачной Гербовой Галерее взад-вперед. Явно намереваясь защищать до последней капли крови – своей и чужой! – мирный сон отца (если таковые ему еще снятся) и Полины (уж лицемерная стерва-то наверняка спит спокойно!).
В принципе, такое стоило бы заранее предположить. Вот только что этой «артиллерией» родной братец окажется – Ирия никак не ожидала! Ладно, посмотрим, как далеко он зайдет. Она-то готова – очень далеко. Удастся ли потом назад вернуться?
Ведь когда-то играли вместе – все деревья в округе облазали, дрались, наперегонки носились верхом. А теперь... Да что же с нами такое сделали, что ты – против родных сестер?! Твоя Полина – стерва, дрянь, шлюха, не видишь?
И что с тобой случилось, что ты при виде родной сестры едва за шпагу не схватился? А Ирия – безоружна, между прочим! Или ты принял ее в полутьме за Призрак Дочери Лорда? Так надо больше факелов зажигать!
– Леон, отец у себя? - Спокойно!
– Отец занят!
Решил "держать и не пускать"? Ну-ну. Год назад – и то бы ничего не вышло. А уж теперь!
– Когда освободится? – Только бы не сорваться. Леон - всё-таки ее брат. Она сумеет его убедить!
– Для тебя – в ближайшие дни вряд ли!
– Ты знаешь, что Полина собирается запереть Эйду в монастырь до конца ее дней?!
«Вот так, и глаз не отводи. Что, даже от меня не ожидал?! В разных родителей мы пошли, ты – в папу, я – в маму. А чего ты ждал? Что я закачу глаза, грохнусь в обморок или начну что-то там жеманно лепетать, ходя вокруг да около? Так я не умею.»



3
Леон Таррент всегда побаивался полнолуния. Ирия в детстве любила пугать брата ведьмами - а он потом каждый месяц не мог заснуть в такую ночь. Боялся, что злые колдуньи украдут его душу!
Да и кто не согласится – в полной луне есть нечто зловещее. Словно она открывает дверь силам Тьмы! Подобных ночей не боятся лишь волки, кошки, ведьмы… и озверевшие девицы, которым уже на всё плевать. Те, кто приходят с нелепыми обвинениями и называют белое черным.
Леон не сразу оправился от приступа замешательства. Слишком уж яростно вгрызлись ему в душу зеленые глаза!
В последнее время юноша всё чаще начинал сомневаться – а не ведьма ли сама Ирия? У кого обычно глаза такого цвета? У бабушки, говорят, были, но бабушку Леон не застал...
– Ирия! – в последний раз попытался он решить дело миром. – Иди к себе в комнату! Я – твой старший брат, и я тебе приказываю…
– Ты вообще меня слышал?!
Леон содрогнулся от дикой силы, рвущейся на волю из изумрудных глаз. Говорят, что женщины, продавшие душу Темному, по ночам принимают облик диких кошек и убегают на шабаш. Как раз в такие ночи, когда в небе стоит полная луна, а в ставнях свистит ошалевший ветер, ведьмы и творят свои черные дела…
– Ты вообще мне – брат?! – яростным полушепотом прошипела Ирия. – Ты Эйде – брат?!
– Брат... – он не знает, куда отводить глаза, и не понимает, почему вообще их отводит. Ему - не по себе, хотя Полина кругом права! – Да пойми же ты: Эйде будет намного лучше в монастыре!
– Что?! – голос Ирии упал до змеиного шелеста, она словно не верит своим ушам. А по взгляду можно решить, что вместо родного брата взбесившаяся девчонка узрела Призрак Дочери Лорда. – Что?!
Леону даже обнять Ирию захотелось – такой потерянной она ему показалась! На миг. Может, Полина всё же немного ошибается? Ирия - просто нервная, и ей всего пятнадцать лет, Леон сейчас попробует убедить сестренку, что Эйде действительно в монастыре будет намного лучше. Мама же ушла в монастырь. Ирия – слишком молода и не слишком умна, но даже она должна, наконец, понять...
– Ири... – он протянул руку, чтобы погладить сестру по волосам. Та отпрянула – как от ядовитой змеи!
– Ты соображаешь, что говоришь?! - От ее странного, еле слышного шепота почему-то куда страшнее, чем от злости.
Полутемная Гербовая Галерея, странно-багровые отблески факельного огня на полу, непонятные тени, полная луна… Сестра ли перед Леоном? Или одна из тварей Темного, принявшая облик Ирии?! Способны ли ведьмы украсть душу той, что так часто смеялась над ними? И… за кем бы они тогда явились следующим?..
– Ири... – растерянно пробормотал Леон. Отсюда лучше уйти, уйти поскорее... но как же Полина?! – Ты же понимаешь, что Эйда никогда не выйдет замуж... даже если бы... да она и сама бы не захотела! Ну куда ей еще? А в монастыре всем всё равно, что с ней уже случи... Да там же мама - она об Эйде позаботится!
– А если бы тебя – на всю жизнь в монастырь?!
Леон отшатнулся от бешено вспыхнувших ведьминой зеленью глаз, от змеино-шипящего голоса. Как можно казаться пантерой и змеей одновременно?!
– Представь: тебя – в монастырь! Потому что ты жениться сейчас не хочешь! Легче бы тебе стало, если б в том монастыре уже папа сидел?!
– Ири... – Леон понимал, что сестра несет полную чушь. Но именно оттого, что неправота Ирии столь очевидна, юноша не мог подобрать слов. Ну как доказать, что вода мокрая, тому, кто утверждает: нет, сухая?!
– Ири, но это же... это же совершенно другое дело!
– Разумеется, а еще – одного из нас двоих точно подкинули...
– Что?! – ошалел он.
Что?! ЧТО?! Она имеет в виду…? Рука сама рванулась за пазуху – солнечный диск хранит от любой нечисти, от всякой скверны, спасает душу… Душу? А тело?!
– … потому что ты точно не можешь быть моим братом! Или... а с чего ты вообще до таких доводов додумался?! То, что ты нес сейчас - сам никак сочинить не мог! Эта чушь годится только для твоих ушей - значит, придумала ее Полина! Чтоб ей!..
В лунном свете яростная черная тень на полу мотнула головой на длинной шее, колыхнула волосами. Твари Темного теней не отбрасывают!
Почему Леон сразу не взглянул на пол? Потому что… боялся отвести взгляд?
– Ири!.. – Наваждение ушло, зато нахлынул стыд – мучительный и яростный. Перед Леоном – просто Ирия, а не то, что невесть с какого перепугу померещилось. Вот именно – с перепугу. Разве мужчина смеет – бояться? Да еще женщину? Ведьму – да, но сестру?
– А ну отойди - или я твоей кошке драной выдеру последнюю шерсть на голове!
Ирия – даже такая, как есть! – как назло, ненамного ниже Леона. Худощавая, но не хрупкая, а скорее - жилистая как банджарон. И на кошку больше похожа она сама – только не драную, а дикую и бешеную!
– Ири, лучше отойди! – Леон чуть отступил назад. Не драться же с ней! Кулачный бой - не фехтование, физически Леон как любой мужчина сильнее. Не бить же Ирию всерьез. Сестра всё-таки...
С этой мысли его сбило блеснувшее в тонкой руке Ирии лезвие кинжала. Его собственного, между прочим. Когда успела вытащить?!
– Когда мы с тобой фехтовали в детстве - я всегда побеждала, забыл? – усмехнулась Ирия. – Мне запретили брать в руки шпагу совсем недавно - и с тех пор ты ушел очень недалеко. А кинжал – всё, на чём мне удавалось тренироваться в последние полгода! Пофехтуем? У тебя – шпага, у меня – кинжал. Ставка – жизнь Эйды. Ты – хочешь ее погубить, я – спасти! – Ирия едко и зло рассмеялась. – Пусть будет Высший Суд! Победит тот, чье дело правое! Разыграем жизнь сестрички?! – она уже смеялась вовсю, только что не хохотала. И в глазах всё то же ледяное бешенство.
– Проходи! – Леон отступил в сторону. – Иди к отцу! Ты – сумасшедшая, Ири!




Глава третья.
Эвитан, Лиар, замок Таррент.
1
Это - глупо и нелогично, но перед дверью отцовского кабинета гнев Ирии угас. То ли полутемная лестница показалась с отвычки черезчур крутой, то ли воспоминания слишком стиснули горло.
Сколько раз в детстве Ирия бегала сюда, к отцу. Запрещали – и всё равно бегала! Папа даже шутил, что «непоседе Ири» достаточно услышать "нельзя", чтобы всё сделать наоборот...
Судьба вволю посмеялась над Ирией, по уши снабдив ее бесконечными "нельзя", преодолеть которые невозможно. Нельзя сбежать из Ауэнта. Нельзя набить морду тому, кто придет за сестрой. Нельзя ее спасти. Нельзя помешать королю вынести тебе смертный приговор - если это придет в его не слишком умную, зато коронованную голову. И нельзя простить отца - потому что не получается...
Когда-то, в начале позапрошлого века или еще раньше, прапрапрадед папы приказал возвести этот замок для своей немалой семьи. И появились четыре башни: одна – для самого лорда, еще три – для сыновей с их женами и детьми.
Постепенно замок разросся - и жить в мрачных башнях стало совсем необязательно. Но для отца Западная – его любимая – после разгрома восстания превратилась во вторые покои.
Лет десять назад папа рассказал маленькой Ири связанную с замком легенду. Когда-то с этой башни бросилась вниз дочь лорда. Того самого, основателя, или другого – предание умалчивает. По легенде, девушка убила себя, узнав о смерти любимого жениха. Ирия, правда, в последнее время подозревала, что графиня не только потеряла свою любовь, но и просто обезумела с тоски в этих мрачных стенах. Подобные догадки Ири держала при себе... И без того выть хочется!
Еще Ирия слышала в детстве, что иногда, в полночь, здесь появляется призрак покойной. Но ни отец, ни дочь так его и не увидели. Хотя несколько раз специально караулили. Трижды – даже вместе с Леоном. Наверное, призрак юной графини не любил шумных компаний. Впрочем, еще говорили, что он приходит лишь к тем, кто сам ходит по грани жизни и смерти. Еще одна выдумка. В Ауэнте он не появился. И в аббатстве святой Амалии – тоже.
Как бы там ни было - Ирию давно ни капли не удивляло, что с такой башней связана трагическая легенда. Башня Запада, где заходит солнце. Башня Заката... заката чьей-то жизни! Жизни той юной графини. А возможно - и много кого еще. Всех тех, кто до Ирии ступали по этим каменным плитам. Все эти люди жили, любили (если им повезло!), радовались (хорошо бы!), страдали (уж это здесь запросто!). Думали, мечтали, надеялись, во что-то верили! И никого из них уже нет в живых. Самый старший из Таррентов – отец...
– Входи, дочка!
Как он угадал, что Ирия за дверью? Или знал, что «кошмар замка Таррент» заявится обязательно? «Отцовское проклятие и худшая из дочерей» - как он сам назвал ее больше года назад.
И вновь накатило бешенство. Конечно, если в Башне уже побывала Полина – одна или вместе с Леоном... Хотя нет, вряд ли – подобные дела обделываются наедине, при помощи охов, вздохов, опущенных бесстыжих глазок и не менее бесстыжих нежных пальчиков...
Порой Ирия - как, например, сейчас - даже испытывала странную, противоестественную благодарность к Эйде. Благодаря ночным откровениям сестры Ирия могла теперь думать о некоторых вещах со злостью и раздражением, но без малейшего смущения, свойственного невинным, беспорочным девицам из рыцарских романов.
Потому что с чем-чем, а с невинностью в духовном ее понимании Ирия, благодаря Эйде, распрощалась навсегда. И хорошо - если уж совсем честно.
Вещи нужно называть своими именами. То есть: к отцу приходила шлюха Полина, он размяк и наобещал ей три луны с небес и родную дочь в монастырь. Но теперь вспомнил, что после немалого блюда сладкого меда должна притащиться горчайшая ложка дегтя – вторая по счёту родимая доченька. Самая непокорная в подлунном мире и до сих пор не удостоенная почетного титула «позор семьи» лишь потому, что его уже носит Эйда.
И что же ты теперь скажешь своей "дочке", папа?



2
Она пришла. Можно было догадаться. Девочка, что когда-то плакала на его плече о погибшем герое, теперь научилась справляться сама. Без помощи других героев. Они не появились и не появятся - Ирия так и не поняла, что рыцари защищают ланей, а не тигриц. Не поняла и упрямо пробивает себе путь дальше – зубами и когтями.
Лорд Эдвард Таррент перевел взгляд на упрямую дочь. Если бы она знала, если бы они все знали, чего ему стоил этот последний год!
"Меня бы никто не послушал, Ири!"
Почему он не может прямо ей это сказать? Почему вечно отводит взгляд, видя обвинение в ее глазах? Что он теперь-то может сделать, чтобы всё исправить?!
Лорд Таррент устало смотрит на дочь... Ветер яростно колотится в ставни. Ветер и вечер. Поздний. Слишком поздно всё…
Они бы не стали его слушать! Как он теперь не станет слушать Ирию. Слишком много ошибок! Эдвард Таррент всю жизнь выбирал между стремлением жить правильно и просто «жить». И последнее принятое решение тоже оказалось ошибкой – не единственной, зато самой страшной. Круг Равных, принесенная в юности рыцарская клятва, честь и благородство двора Арно Ильдани обернулись Бездной Льда и Пламени для родных людей.
Маршал Ильдани позволил себя убить, его друзья не сумели победить – и погубили и себя, и свои семьи. И теперь Ири!.. Это из-за Эдварда Таррента одна его дочь сходит с ума, а другая превратилась в переполненную ненавистью фанатичку!
Ири! Ты же так звонко умела смеяться! Доченька...
– Как ты посмел?! – ледяной тон, в котором сейчас так явственно прозвучали нотки голоса запертой в монастыре властной первой жены, ожег Эдварда рвущей душу плетью. – Как ты посмел?!!
В зеленых глазах – ни искры тепла. А в самой дочери – давно не осталось и тени той доброй и веселой девочки, что так любила в детстве забираться отцу на колени...
– Ирия!..
– И что же ты мне теперь скажешь, папа? Повторишь доводы Леона? Может, мне проще уж сразу говорить с одной Полиной - раз вы все поете с ее голоса?
Лорд Эдвард Таррент подумал, что дочь сейчас не так уж неправа. Насколько было бы легче, начни Ирия ладить с Полиной! И мачеха сама объяснила бы строптивой падчерице, что и для кого лучше. Увы!
Эдвард прекрасно понимал, что дочь – тем более несовершеннолетняя – обязана во всём подчиняться отцу. Но в последний год (да и раньше, если говорить честно) был просто не в состоянии воспользоваться этим правом. Память о прежних счастливых днях и милой, радостной улыбке когда-то самой любимой из дочерей почти всегда останавливала отца.
Лишь считанные разы за всю жизнь лорд Таррент вспомнил, что он - глава семьи. И только дважды – в отношении Ирии. Сначала весной - когда, вняв настойчивым просьбам Полины, запретил, наконец, средней дочери фехтовать и ездить верхом без сопровождения. Разумом Эдвард понимал, что этого нельзя было позволять с самого начала - но тогда он слишком любил Ирию и избаловал куда сильнее, чем ее сестер. Хорошо хоть Полина напомнила, что у него дочь, а не еще один сын.
Второй раз Эдвард проявил отцовскую волю, когда этим летом Ирию, уже вступившую в брачный возраст, пришло время вывезти в Лютену. Здесь Полина тоже кругом права. Ирия – дерзкая девчонка с ужасными манерами, а дать за ней хорошее приданое невозможно. Эдвард Таррент - проигравший мятежник, и немалая часть его владений конфискована в пользу короны и «ее верных вассалов».
Незачем вывозить Ирию ни в этом году, ни вообще. Хватит того, что известно в свете об Эйде! (Боль и подавляемое чувство вины ледяным обручем сжали сердце, но лорд Таррент сумел справиться с собой!) Если еще и вторая дочь произведет плохое впечатление - можно ставить крест и на Иден с Кати. А так – история с Эйдой к тому времени подзабудется. Кто-то станет коситься, но не все... Особенно если Эйда уже уйдет в монастырь.
Ирию можно выдать замуж и здесь, в провинции. К сожалению, при таком характере невесты рассчитывать на хорошую партию не приходится… но вдали от столицы и кавалеры не слишком разборчивые. Впрочем, если у Полины всё получится…
Он должен защитить младших дочерей – родную и приемную! Иден и Кати. Что ни говори – но Эйду уже спасать поздно. А Ирия – нынешняя Ирия! – в помощи не нуждается. Это от нее уже впору защищать других!
Он спасает семью. И осознание этого придало лорду Тарренту сил, чтобы жестко посмотреть в глаза дерзкой дочери:
– Эйда едет в монастырь. Я так решил!
Блики свечей отразились в блеснувших яростью глазах. В кошачьих глазах Карлотты. И это его дочь?! Докатилась!
– Нет!..
– Я - пока еще глава семьи!
Глаза непокорной дочери погасли. Подчинилась? Признала его правоту? Или просто взяла себя в руки, готовясь к бою?!
Как же всё-таки похожа на свою мать! Жутко похожа!
– Это не твое решение. Полины. Так кто же из вас "глава семьи"?!
Перешла к сарказму. Эдвард Таррент почти всегда терялся перед злой иронией первой красавицы Юга надменной Карлотты Гарвиак и не сразу мог подобрать слова для достойного ответа. Чем дочь и воспользовалась.
– Папа! – Ирия шагнула вперед, в упор взглянула ему в глаза. – Ты не можешь осудить Эйду за свое преступление! Не посмеешь!!!..
– Ирия...
– Это ты во всём виноват! – Ирия перестала сдерживаться. Просто прорвало, с ужасом понял Эдвард, полтора года сдерживаемую плотину. До этого девчонка скандалила еще не в полную силу. А теперь Ирию несет к Змею на рога!
– Если бы не ты - НИЧЕГО бы с нами не случилось! Если бы ты, мерзавец, сдался сразу, а не ждал как последний подлец! Это из-за тебя мы оказались в Ауэнте, в лапах этих ублюдков! Скажи спасибо, что они... – Ирия захлебнулась словами. Или ядом! – Только Эйду, а не нас еще с Иден заодно! Ты позволил изнасиловать дочь, запереть в монастырь жену, а теперь хочешь еще и убрать Эйду с глаз долой, чтобы спокойно развлекаться со своей шлюхой!..
Багровая вспышка ярости застилает взгляд, срывает с места, взвивает твою руку над чужой щекой… Чтобы заставить замолчать ненавистный голос!
Ирия змеей увернулась от удара, скользнула к стене, свечные блики заиграли на лезвии кинжала, волчьей желтизной окрасили взгляд...
– Только попробуй! Я убью тебя!.. – прошипела любимая дочь.
Она сошла с ума… Она…
А он сам?! Что он… Эдвард никогда не поднимал руку на детей, ни разу в жизни, и Карлотте не давал, когда успевал. Что он чуть не наделал?!..
Что бы сказал Арно? И как сам Эдвард посмел даже в мыслях укорить хоть в чём-то Круг Равных - когда один из них погиб, пытаясь спасти семью лорда Таррента?
Эдвард почти рухнул в кресло. Мерзко. Как же мерзко на душе! И холодно!.. Как здесь всё застыло, почему никто за целые утро, день и вечер не удосужился растопить камин? И почему не удосужился приказать он сам?
На шум без стука сунул нос камердинер:
– Ваша светлость?
И потрясенно замер при виде кинжала в руках юной графини, не успевшей спрятать оружие.
– Всё в порядке, – кивком успокоил Брауна лорд, – мы с дочерью разговариваем.



3
Дверь за камердинером захлопнулась. Потрясенная не меньше отца, Ирия устало прислонилась к стене, медленно осела вдоль ветхого гобелена...
Не отца бы убить сейчас, а себя! Да что же это происходит?! Что с ними со всеми случилось?!..
Кинжал выскользнул из рук, с глухим стуком ударился об истертый ковер...
– Доченька... – пробормотал лорд Таррент голосом древнего старика.
Их взгляды встретились. А ровно через один перестук дрогнувшего сердца Ирия кинулась в отцовские объятия. Эдвард Таррент судорожно прижал ее к себе:
– Доченька! Что же это с нами?!
– Папа! – Ирия разрыдалась на его плече. – Папка! Папочка!..
– Дочка... Сядь! – он указал ей на подлокотник кресла, другой рукой смахнув слёзы с собственных глаз.
Ирия послушно села - как в детстве примостившись на деревянную перекладину. И хоть отец ничего еще своей взбунтовавшейся дочери не пообещал - у нее вдруг возникла непоколебимая уверенность: всё будет хорошо! Он, по крайней мере, готов ее слушать. Сердцем, а не только ушами.
А Ирия готова выслушать отца. Все его доводы. Полинины, то есть.
Вновь любимая дочь найдет, что ответить!



4
– Пойми, дочка: если бы я мог что-то изменить! Но мне не заставить людей думать так, а не иначе. К тому же, в следующем году я хотел вывезти в свет тебя и Иден...
Полину он уговорит! Она должна понять: Ирии по-настоящему плохо в родном замке. Этого только слепой не заметит! В другом месте, возможно, и характер у дочери исправится. Да и Полине станет легче без падчерицы! Никому не будет вреда, если в будущем году Эдвард Таррент представит в свет обеих дочерей.
– Папа! – зеленые глаза Ирии серьезны и печальны. – Иден через год еще можно и не вывозить. И я могу подождать не год, а два. К тому времени историю с Эйдой забудут - и монастырь будет не нужен. Не прогоняй ее из дома, пап! Она ведь ни в чём не виновата! Обещаешь?
– Обещаю, – неподъемный камень свалился с плеч. В конце концов, бедняжка Эйда действительно никому здесь не мешает. Да и самому Эдварду, если честно, жаль ее отправлять в суровый устав монастыря. Там даже летом от стен идет холод – еще холоднее, чем сегодня в его покоях! И там грубая пища - а Эйда всегда была болезненной.
К тому же, в следующем году опять не придется никого вывозить. Хоть по этому поводу Полина сердиться не будет!
Но самое главное – любимая дочь всё ему простила! Искренне простила – Эдвард почувствовал бы фальшь, а Ири не умеет врать…
Ну тогда и он умалчивать не будет. Он как раз хотел ей рассказать...
– Папка, спасибо! – Ирия порывисто, как в детстве, расцеловала его. – Ты – самый замечательный отец в подзвездном мире!.. А еще у тебя - самая промерзшая Башня в подзвездном мире!
– Я сейчас кликну слуг…
– Не надо! Что мы – сами не растопим? – Ирия верткой куницей склонилась над камином. – Папа, этому хранилищу золы пора вспомнить, что на свете есть тепло и огонь!
– Ирия, я должен кое-что тебе рассказать…
– Да? – Огонь весело затрещал, подмигивая солнечно-оранжевыми глазами. А дочери зола попала на нос – и как же хочется смеяться!
– Ирия... возможно, и не придется ждать два года. Потому что тебе не понадобится высший свет, чтобы счастливо выйти замуж. Это – тайна и сюрприз, но раз у нас сегодня такой откровенный разговор – Полина уже договаривается о твоем браке. Видишь, а ты не верила, что она хочет тебе добра? – улыбнулся он прямо в ошеломленные глаза дочери и в покрытый золой носик. – Жених приедет через две недели. Ты ведь не против, Ири?..




Глава четвертая.
Эвитан, Лиар, замок Таррент.
Середина месяца Рождения Осени.
1
"Неужели со мной всё настолько плохо?!" – размышляла Ирия, сидя за ратным столом напротив Стивена Алакла, третьего сына лорда Теодора Алакла. И от души надеясь, что ее играющую на губах горькую усмешку кто-нибудь примет за приветливую улыбку.
Полина бы точно не приняла, сёстры – тоже нет... даже не слишком проницательный Леон мог не принять. Но Стивен Алакл тут же самодовольно и снисходительно ухмыльнулся в ответ, пытаясь плотоядно раздеть собеседницу взглядом. Именно - "пытаясь". Потому что Ирия как раз по такому случаю влезла в одно из новеньких платьев Эйды – да-да, тех самых, заботливо приготовленных мачехой. И определить в нём, какова у «невесты» фигура – решительно невозможно.
Впрочем, даже будь Ирия чучелом огородным, только что снятым с крестьянского плетня – для этого наглого увальня сойдет! И даже слишком жирно будет.
Без «ратников» девушка уже зевала бы со скуки. Эту игру Ирия любила с детства - жаль только, что не с кем в последнее время посидеть за доской.  Сёстры не увлекаются, отцу в последние года полтора не до дочери, а Леон не любит проигрывать - поэтому играет лишь с Полиной. А Ирии приходится - самой с собой. Но больше трех партий неинтересно, все свои ходы знаешь...
Впрочем, сейчас Ирия, кажется, всё равно зазевает. Если третий сын лорда Алакла, недавно унаследовавший от умершего дяди титул барона Ривена, станет и дальше спать над каждым ходом минут по пять.
Вообще-то жульничал Стивен («можно Стив») старательно. Только перехаживать пытался чуть не каждый ход... Ирия тяжело вздохнула.
– Наверное, вам скучно играть? – эту слишком для него высокоумную фразу Алакл, похоже, старательно заучил дома. Чтобы из неприятных ситуаций выкручиваться.
– Ни капли. Ваш ход, – холодно напомнила Ирия. Потому что, кроме игры, ей с таким кавалером говорить не о чем. Травля зайцев собаками и его победы над местными крестьянками Ирию точно не интересуют.
Пока Стивен морщил лоб над следующим ходом, девушка с тоскливой иронией размышляла: кем же ее считает – ну ладно, Полина! – отец родной, если всерьез пригласил к ней в качестве потенциального жениха вот это!
Стивену всего-то лет двадцать шесть - двадцать семь. Но на что он уже похож - мама дорогая, роди меня обратно! Ладно, целое поле прыщей на лице – может, их не вывести? Пусть лысеть начал – бывает. И зубы гнилые простительны – вдруг у него от природы такие? Но неужели нельзя столько не есть? Списать на то, что у человека "наследственное", Ирия не могла при всём желании. Сама за столом видела, сколько сей кабанчик за один присест уплетает.
А она-то еще считала, что не умеет есть "как дама", то есть – подобно птичке или бестелесному привидению! Да ей за неделю столько не осилить! Увы, если что у Алакла-младшего и наследственное – так это обжорство. И, возможно, еще – отсутствие мозгов, но здесь судить сложно – дураком папашу Стивена называла только мама, а она этого звания удостаивала многих.
Уж на что Ирия давно разочаровалась в брате, но тот хоть не опускается – почти ежеутренние тренировки даже на те полчаса, что брату не лень потратить, любому форму сохранят. Значит, Стивен и того, что ее братец-лентяй, не делает. Не говоря уже о том, что не слишком куртуазный Леон смело может дать третьему сыночку лорда Алакла уйму советов на тему "как себя вести в присутствии дам". Так громко не рыгать за столом, например!
В общем, Ирия искренне жалела тех "кровь с молоком крестьянок", коих на каждом слове норовил ввернуть в разговор Стивен...
Ну наконец-то взялся за фигуру! Поставил? Ну отрывай же руку, а то сейчас опять схватишься и переходишь, знаю я тебя уже!
Алакл поставил, наконец, несчастного "генерала" и вытер вспотевшие руки о совсем недавно светлый камзол, разом ставший еще грязнее. А ведь пришел в чистом...
– Осада! – Ирия двинула "крепость".
– Я перехожу! – быстро сказал Стивен. – Я не сюда хотел!..
После нескольких минут бесплодных споров и попыток двинуть фигуры обратно, Алакл всё же вывел "монарха" из осады на третью линию клеток.
– Триумф! – "кавалерия" прыгнула через клетку прямо к загоняемому в угол "монарху" горе-жениха.
Забыв даже о "перехожу!", Стивен, закусив губу, поменял "монарха" местами с еще не потерянной "королевой". И та мигом отправилась на корм занявшей ее место "кавалерии" Ирии. Алакловский "монарх" сбежал на вторую линию.
– Смерть! – "кардинал", перелетев все одиннадцать клеток доски, нагло встал нос к носу с вражеским "монархом". Нагло - потому что под прикрытием "флота". А с другой стороны, закрывая последний путь к отступлению, на несчастного главу алакловских войск угрожающе щерится зубцами "крепость".
– Я перехожу!..
– Некуда! – ледяным тоном отрезала Ирия.
– Я не с этого хода перехожу!..
– Жизнь второй возможности не дает. Научитесь проигрывать, сударь.
Стивен в бешенстве смахнул фигуры на пол.
Ирия проследила взглядом за дольше всех катившимся по полу "смертником" - упрямой белоснежной точеной фигуркой. Видно, очень уж хотел попасть на свою одиннадцатую линию - да здесь ее не оказалось. Не быть тебе «кардиналом», "ратник".
Девушка усмехнулась. Потом подняла холодный взгляд на Стивена:
– Дома вы так же себя ведете?
Алакл не нашелся с ответом и упорно избегал ее взгляда - вместо этого разглядывая платье. Ну и дурак - всё равно через такой балахон ничего не разберешь. Хотя в любом случае – дурак!
Ситуацию разрядил постучавший в дверь Леон.
– Эй, что тут у вас?.. – и осекся, глядя на рассыпавшихся по полу "ратников".
– Ваша сестра ужасно играет! – бросил ему Стивен. – Кто ее учил?!
– Папа... – успел растерянно пробормотать Леон, прежде чем Ирия пояснила:
– Ужасно – это значит «ужасно хорошо».
Стивен бросил на победительницу уничтожающий взгляд. Ну и пусть бросает. Она – не одна из его крестьянок (о чём он наверняка сейчас жалеет!), и не его жена. И не будет ею - это уж точно! У нас для таких случаев есть Западная Башня - как самый крайний вариант.
Стивен вышел, чуть не отодвинув Леона с дороги. И никаких "с вашего позволения". Просто хлопнул дверью. Будем надеяться - навсегда.



2
Нет, это голубое платье Полины пора куда-нибудь девать. Срочно! Благодаря ему Ирия скоро возненавидит цвет полуденного неба. А какое оно сегодня ясное – ни облачка! Еще бы Полину из комнаты убрать – чтобы солнечный свет не затеняла… Дневное светило бывает здесь редко, а мачеха – каждый день. Вот бы - наоборот…
Нежный цветочек присел на самый край Эйдиной кровати – то ли, чтобы платье не помять, то ли забыла, что мужчин здесь нет. А наглой, бессердечной падчерице как-то совершенно наплевать, насколько беззащитной и ранимой сейчас кажется мачеха...
– Ирия, ты никогда не думала, что многие очень умные женщины часто делают вид, что они глупее мужчин? – весьма многообещающе проронило неземное создание.
– То есть – лицемерят? – холодно уточнила Ирия, по своему обыкновению примостившись на кровать с ногами. – Не умею и учиться пока не планирую. В любом случае - казаться глупее Стивена затруднительно даже для тебя. Куда уж мне!
– Не груби! – взвилась Полина, мигом выйдя из роли "доброй учительницы и старшей сестры". – Твой отец может выдать тебя замуж за Стивена Алакла и против твоей воли - и тебе это прекрасно известно!
– Вряд ли! – Ирия ухмыльнулась. – Я жениху явно не понравилась! Как говорят крестьяне: "у нашей Бет - ни лица, ни тела нет". Кстати, спасибо за платьице! Прелесть, а не фасон! Я его теперь всегда буду надевать на знакомство с новыми женихами.
Бесшабашное веселье несет вперед на шальной волне. Пытаясь избавиться от падчерицы, мачеха проиграла. Проиграет и снова.
Теперь-то Ирия ее раскусила! И будет бороться с этой лицемеркой всеми возможными способами. Да, и Полининым - тоже! У Ирии очень даже получится горько заплакать при случае. Стоит вспомнить кое-что из собственной жизни - мигом заревешь! Теребить веер и при этом грустно улыбаться – это нетрудно, это мы тоже сможем. В общем - держись, голубоглазая стерва Полина, здесь - мой дом!
– Возможно, и нет! – мачеха гаденько улыбнулась. – Молодому Алаклу не нравится только твой характер. Как же ты наивна, Ири! Платье Эйды надела, а стянуть волосы узлом на затылке или хотя бы лицо вымазать – не догадалась. Что ж ты так? Стивен считает, что ты вполне сгодишься в жёны - если тебя (как он выразился?) "обломать". И он с удовольствием этим займется.
– А вот это - вряд ли! – Сейчас ее глаза наверняка опять сверкнули ненавистным отцу и брату бешеным зеленым огнем - но отца и брата здесь нет! А если бы и были – не тот случай, чтобы тихоню из себя разыгрывать. Оглянуться не успеешь – с Алаклом окрутят! – Стоит ему попробовать это сделать - и я его убью!
За дверью – шорох. Плевать! Пусть слышат! Ирия еще и голос повысила:
– Убью, слышала? Горло перережу!
– Тебя можно связать... – еще более гаденьким голоском пропела Полина.
– И сколько дней держать связанной? Я же жена буду - не рабыня квиринская! Как только развяжет – сразу и умрет!
– А мне-то что? Убивай. Окажешься в Ауэнте. Или в монастыре – вместо Эйды.
– А я не только тебе, я и Алаклу скажу! Ему-то не всё равно - жить он хочет. И представляешь - он ведь мне, наверное, поверит...
– Ты за это ответишь! – Полина пулей вылетела из комнаты. Судя по шуму – едва не сбила с ног кого-то из задверных шпионов, но остановиться и пролить жалостливую слезу не соизволила. Помчалась куда-то по замку – прямо в своем тяжелом платье, сшитом для прельщения нежных мужских сердец. Но не для бега...
Ирия громко, язвительно и свободно рассмеялась вслед противнице.
– Осада. Триумф. Смерть, – пробуя слова на вкус, с торжеством произнесла средняя дочь лорда Таррента.
Ошибается она или нет? Время покажет. Но тот, кто боится поражения – уже наполовину проиграл. А значит – не будем бояться.



3
В эту ночь Леон никак не мог уснуть. Ворочаясь с боку на бок, юноша успел в подробностях обдумать долгожданную поездку в Лютену. А также будущую службу в гвардии и пирушки со столичными приятелями - каковыми он обзаведется немедленно по зачислении в полк. Добравшись в мечтах до получения чина полковника, Леон окончательно расхотел спать.
А отдохнуть надо – если, конечно, не хочешь завтра раззеваться прямо на глазах у Полины. И как раз теперь - когда она начала видеть в Леоне защитника!
В качестве последнего средства юноша принялся повторять недавно прочитанную на редкость занудную балладу о некой скучной деве – настолько набожной, что сбежала в монастырь из отцовского дома. Увы, подобное творение свихнувшегося на религии трагика может вогнать в раздражение, но отнюдь не в сон.
Да еще ветер опять воет в ставни дурным волком - и ему дела нет, что нормальные люди должны по ночам отдыхать!
Наконец смирившись, что всё равно не заснет, юноша открыл глаза. И задумался о единственной настоящей причине бессонницы, мучающей его уже не первый месяц...
Проклятье! Леон едва не саданул кулаком по безвинной постели. Полина полюбит его, он в этом уверен! Да возможно - уже любит, просто не отдает себе в этом отчета!
Конечно, в прошлом ей искренне нравился отец. Или она даже считала, что влюблена в него… Но Эдвард Таррент разочаровал и любимую женщину, и собственных детей!
В детстве Леон искренне считал, что отец – герой. И только в последние полтора года понял, как ошибался. Ири же тоже поняла! Откроются глаза и у Полины – при всей ее доброте и жалости. Возможно – уже открылись, но долг жены вынуждает ее...
Но Леон Таррент больше так не может! Отец месяцами и не заглядывает к Полине - он практически поселился в этой Закатной Башне, а Полина – одна, совсем одна! Ну и к лешему отца - если ему общество Башенного Призрака дороже прекраснейшей из женщин!
Юноша решительно встал и, ежась от холода в уже выстывшей комнате, начал одеваться. Будь что будет – он должен видеть Полину сейчас!
Он придет и скажет Ей всё! О своей любви к Ней, что не угаснет никогда! О жизни, что он готов отдать за возлюбленную в любой миг! О том, что Леон Таррент всегда будет рядом с любимой и ничего не попросит взамен - если такова будет Ее воля! Он должен сказать Ей всё это немедленно - иначе сойдет с ума!
Что ему предстоит выговорить?! Как он посмеет произнести эти слова?! А она… Полина не сможет ответить ему взаимностью, но если она не ответит – ему останется лишь погибнуть!
Пока Леон шел к ее покоям - чуть не умер от ужаса. А за ту вечность, что прошла от трех его осторожных ударов в дверь до совсем легкого скрипа повернувшейся дверной ручки…
Полина была одна - как юноша и мечтал! И Леон едва не ушел, смутившись. Такой он ее еще не видел!
Бледное личико. Нежное облако золотистых волос, рассыпавшихся волнами по полуобнаженным плечам - красоту которых не в силах скрыть белая пена кружев пеньюара. Этот изящный наряд вообще больше подчеркивает, чем прячет...
Леон чуть не сгорел со стыда. Полина оделась так для его отца! Она ждала мужа - поэтому так растерянно и застыла сейчас на пороге. Мужа, который почти забыл о ее существовании...
Леон не хотел смотреть - но и глаз отвести не мог. От дрожащей в руке Полины золотистой свечи. От бликов огня на алебастровом лице. От их отблесков в бездонных голубых глазах. От нагой шеи, полунагих рук и плеч… И уж совсем старался не замечать вырез пеньюара - лишь слегка приоткрывающий высокую грудь. Скорее намекая, чем обнажая...
– Входи! – опомнилась мачеха, за руку втягивая дрожащего юношу в комнату и поспешно прикрывая дверь. – Что случилось, Леон? Ты сошел с ума? – зашептала она, в небесных глазах заплескались тревога и страх. – Тебя могли увидеть! Тебя видел кто-нибудь?!
– Что вы... Нет!.. – забормотал Леон, пытаясь сбросить наваждение и хотя бы говорить связно. Он и так перепугал Полину. Как будто мало у бедняжки горя! Зачем он вообще пришел?!
– Полина, я надел плащ... Он такой же, как у отца... и волосы у меня того же цвета... Мы с ним очень похожи - ты же знаешь... – бормотал Леон, в доказательство теребя на себе этот несчастный плащ...
Полина чуть заметно кивнула. Страх по капле исчезает из ее взгляда, но тревога в голосе не прошла:
– Зачем ты так неосторожен?
Проклиная себя последними словами, Леон вновь забормотал что-то про плащ. Про себя подумав, что ночью - да еще и с другого конца коридора – сына с отцом легко спутать, так что если кто и видел Леона – ерунда! Отцу - всего тридцать семь. От его ума и воли осталась лишь тень - но внешне лорду Тарренту не дашь больше его лет.
К тому же Леон готов поклясться: в коридоре никого не было. А Эдварда Таррента уж точно не понесет среди ночи в комнату сына – проверять, на месте ли тот. Отец занят лишь собой и своими страданиями. Сидит себе в Западной Башне да привидениями любуется!
– Я люблю вас, Полина! – прошептал Леон, укоряя себя за косноязычие - за то, что не нашел, не прочел, не придумал иных слов! Тех, что могли бы действительно затронуть ее душу! Тех, что ей еще никто не говорил!
Он бросился на колени и шептал всё новые и новые признания – или ему казалось, что новые, а на самом деле он множество раз повторял одно и то же. Но Полина слушала! Слушала и не смеялась, не прогоняла его и не сердилась! Впрочем, смеяться над Леоном (да и над любым другим!) любимая бы и не смогла – у нее слишком благородное сердце! Она же - не Ирия!
Слабый колеблющийся огонек свечи, освещенная его робким светом хрупкая прелестная молодая женщина... Невозможные слова, признания и обрывки признаний, обрывки чужих и своих – не слишком талантливых! – стихов! И всё вместе, сливающееся в одно – "я тебя люблю!.."
– Леон, теперь ты должен уйти, – вырвал юношу из грез мелодичный и печальный голос мачехи.
– Полина! – умоляюще вырвалось у него. Во имя Творца, после всех этих так долго копившихся в душе признаний Леон Таррент просто не может уйти и навсегда оставить ее! Он не сможет без нее жить!..
– Леон, поверь: я запомню твои слова на всю жизнь! Я буду вспоминать о них всегда, когда мне станет особенно тяжело и тоскливо! Я буду знать, что меня любил добрый, благородный рыцарь! – В ее глазах сверкнули двумя прозрачными жемчужинами непролившиеся слёзы. – Но сейчас ты должен уйти! Для тебя слишком опасно оставаться здесь!
Леон и сам это понимал, но подобный подвиг выше его сил! Слишком долго юноша сдерживал свою любовь! И сейчас ему - легче умереть у ног Полины, чем покинуть ее! Несчастное сердце Леона разорвется раньше, чем он поднимется с колен!
– Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя! – взволнованно шептал он, покрывая поцелуями ее нежные руки... Еще миг! Еще миг счастья – и он уйдет! Он сможет…
Скрип ключа, проворачивающегося в двери, оглушил обоих. Старый замок скрипел, как сапоги жуткого Железного Рыцаря из легенды, а у Леона от ужаса подкосились ноги, и едва не замерло сердце.
Они совсем забыли, что ключи от покоев жены лорда есть у того, кто совсем не обязан стучать! Они забыли об этом, о Творец Милосердный, спаси и помилуй! Но лорд Таррент ведь так давно не навещал жену!.. Что же теперь делать, Творец всепрощающий, что?!
Неотвратимый скрежет ржавого замка... Как глупо! Как Леон мог так подставить и себя, и Полину?!
– Леон… – прошептала она едва слышно, пытаясь высвободить хрупкие руки из его хватки…
Творец милосердный, Леон же в панике сжал их еще крепче – не сознавая, что делает! У нее останутся синяки… Хуже – отец увидел бы жену и сына держащимися за руки и подумал невесть что!..
Два оборота ключа дали Полине времени ровно на один стремительный шаг в сторону от пасынка - но больше ни на что. Ни накинуть что-то на себя, ни спрятать Леона она не успела... Не вышло бы и этого, будь дверь не захлопнута. Им повезло, что Полина, даже растерявшись при виде Леона, повернула ключ в замке. Сам бы бестолковый влюбленный не догадался...
Роковая дверь распахнулась. А Леон обострившимся зрением приговоренного вдруг заметил на окне тяжелую портьеру. За ней можно было спрятать не одного нежелательного гостя. Если бы он сразу сообразил!




Глава пятая.
Эвитан, Лиар, замок Таррент.
1
Она из последних сил мчится по родовому замку, убегая от неведомого - но оттого не менее жуткого чудовища. А за спиной - не только стремительный грохот тяжелых шагов и скрип половиц, но и свирепое дыхание.
И темные, мрачные - почему-то без единого факела коридоры всё никак не кончаются, не кончаются, не кончаются! Где же свет?!!!..
... Ирия проснулась, тяжело, прерывисто дыша - словно только что вынырнула из тяжелой, мутной толщи воды... Лет пять назад самая непослушная из девиц Таррент прыгнула с невысокой вроде бы скалы, и глупую девчонку перевернуло в воде. Ирия тогда запуталась, где дно, а где поверхность - а яма была глубока, и девочка едва не задохнулась, прежде чем смогла увидеть свет и глотнуть спасительного воздуха...
Сёстры спят. Единственная свеча почти догорела и теперь лишь тускло чадит в потемневшем от времени серебряном гнезде. Почти не дает света.
Но почему тогда видно и свечу, и подсвечник, и всё прочее в комнате? Это Ирии кажется после недавнего кошмара - или у нее и в самом деле кошачье зрение прорезалось? Леон накаркал…
Девушка облегченно вздохнула, успокоенно-полусонно обвела взглядом комнату... и чуть не заорала в голос. Что смолчала – не ее заслуга, а внезапно онемевших голосовых связок.
Потому что «накаркал» вовсе не Леон. А они с отцом, когда искали…
Бледное-бледное лицо, смутно знакомое по старинному фамильному портрету. Светлые волосы, тёмно-зеленое платье. И сквозь всё это – полустертый узор выцветшего гобелена. А свет идет от мерцающей свечи в призрачной руке…
Ирия стремительно потянулась к подсвечнику - льдом повеяло от одной мысли, что ее собственная свеча сейчас погаснет. Тогда призрак тут же дунет на свою (или как там тушат свечи привидения?!) и... Дальнейшее Ири предпочла бы обдумать днем и при очень ярком освещении!
Бесконечный и стремительный миг – на то, чтобы вырвать из-под подушки кинжал! Подействует, не подействует – на месте проверим!
Прикосновение к чуть теплой – наверное, сама же и нагрела, пока спала – рукояти успокоило Ирию. Она сделает всё, чтобы защитить себя и сестер!
Только бы они не проснулись! Или если уж проснется - то одна Иден. Она - спокойнее других. И тогда Ирия точно будет уверена, что ей всё это не мерещится...
Девушка одернула себя, от души выругав эгоисткой. Какой бы спокойной и разумной ни была Иден, лицезрение Призрака Дочери Лорда ей на пользу не пойдет!
– Кто ты? – хрипло выдавила Ирия, признавая реальность кошмара. В детстве они часами вместе с папой и Леоном караулили привидение в Западной Башне. Вот и докараулились. Само взяло и пришло. Здесь - не Башня, но призрак ведь к оной не прикован...
Странно, что платье не белое, а зловеще-зеленое, цвета трясины… Но, может, при жизни девушке не нравился белый цвет? Стань сама Ирия мерцающей тенью на каменной стене – тоже предпочла бы наряд по собственному вкусу. В этом замке появился бы призрак в черном. Или в черно-багряном. Или в алом.
Увы, незамужней девице положено носить лишь фамильные цвета. Черный, зеленый, серый. Еще можно синий. Но все они, кроме мышиного, так идут Полине… Портными в замке давно распоряжается мачеха, а у средней падчерицы хватает и других причин для скандалов, чтобы еще из-за тряпок заводиться.
Сдержать истерический смех Ирии помог неожиданный ответ привидения:
– Я не желаю тебе зла… - Так шуршит осенняя трава под ногой охотника.
– А чего желаешь? – голос повиновался Ирии с трудом. Хороша же она сейчас, наверное – растрепанная, полуодетая, зато с оружием в руке! И с подсвечником в другой. Увидишь ночью – саму за призрак примешь. И тень на стене разглядывать не станешь. Ладно - не жених ведь пришел, чтоб причесываться.
– Тебе понравился мой дар? – прошелестела шорохом обреченных осенних листьев призрачная девушка.
– Ты мне что-то дарила? – Завернуться бы по плечи в одеяло – холодом сквозит отовсюду, но руки, к сожалению, заняты. Да и свобода движений нужна…
– Сон. Пока ты спала, я тебя поцеловала. Теперь ты будешь видеть сны. Нужные сны...
Та-а-ак! Значит, привидение к Ирии уже прикасалось... Эта мысль не столько испугала, сколько успокоила девушку. Значит, что хотела Дочь Лорда – уже взяла, правильно?
– Выпьешь – может, выйдет толк, обретешь свое добро, – вновь зашелестел осенней листвой, зазвенел колокольчиком, застучал переливами весенней капели голос погибшей девушки. – Был волчонок – станет волк, ветер, кровь и серебро!..
– Ветер, кровь и серебро? – переспросила Ирия, пытаясь вспомнить, слышала ли прежде странную песню и где. Это почему-то кажется важным. Во сне многое представляется таковым... В том числе – загадочные, зловещие строки из туманных снов.
– Ветер за окном, серебро в твоей руке, а кровь... кровь скоро прольется.
– Чья кровь? Что это за песня? – Ирия худо-бедно овладела голосом. Ветер действительно сегодня взбесился, никакие ставни не спасают... Сколько деревьев поляжет в лесу этой ночью?!
Ири осторожно покосилась на сестренок: никто вроде еще не визжит? Да, мирно спят.
– Они не проснутся, пока я не уйду, – зеленое платье в свете колеблющейся свечи вдруг блеснуло прозрачным золотом осени. – Так уж вышло – не крестись – когти золотом ковать, был котенок – станет рысь, мягко стелет, жестко спать!
– О чём твоя песня?! – резко спросила Ирия, злостью загоняя вглубь остатки страха. – Что ты хочешь сказать? Если есть что – говори прямо. Хочешь помочь – помоги. А то петь и я умею.
– Умеешь, а не поёшь. Глазами в небо смотришь - а стоишь на земле. Любуешься птицами – а сама не летаешь.
– Чего ты от меня хочешь? – устало спросила Ирия.
– Живи. Дыши. Смейся. Люби.
– Как же "люби", если он меня не любит? – усмехнулась Ирия.
– Ты меня не слышишь... – грустно покачала головой призрачная девушка.
– А ты ничего толком и не говоришь! Какая кровь?! Хватит уже крови! Кого мне тут любить?! Стивена Алакла? Ты смеешься надо мной?
Точно сошла с ума, Ирия Таррент! Ведешь тут ночные споры с привидением.  Поговорить больше не с кем? Не с кем! Эйде и так плохо, Иден – маленькая…
– Кровь прольется. Ты увидишь. Этого не изменить.
– Чья кровь?
– Увидишь.
– "Был волчонок – станет волк" – это о ком?
– Может, станет. Может, не станет. Может, умрет волчонком. Не всем волчатам судьба стать волками. Может, попробует смириться и стать цепной собакой. Может, у него получится. Может, умрет в клетке. Судьба меняется - и пути ее непонятны смертным. Но даже с ней можно поспорить. Нельзя идти лишь против старых законов. И собственных клятв.
– Не припоминаю, чтобы кому-то в чём-то клялась. – Только Эйде – обещала спасти и защитить, но это – не дело призраков из папиной Башни. – Но спасибо за предупреждение - впредь буду осмотрительной в таких вопросах. Кто волчонок?
– Ты узнаешь...
Во сне не бывает больно! Если это сон... Ирия провела кинжалом по тыльной стороне запястья…
И открыла глаза. Всё-таки она спала. Весь это бред был во сне...
Откидывая волосы с лица, Ири бросила взгляд на руку... И похолодела – свежий, едва затянувшийся шрам откуда там взялся?!
Мгновенный взгляд на шпалеру не дал ничего. Старинная, выцветшая, почти уже не различимая вышивка. Работа давно оправившегося к праотцам мастера или мастерицы…
– Тебе понравился мой дар?
Ирия метнулась к другой спинке кровати, во все глаза уставившись на призрачную девушку - только что стоявшую прямо над головой средней дочери Эдварда Таррента. Зеленоватое платье бледно светится на фоне темных ставен, отбрасывает зловещий отблеск на золотистые волосы спящей Эйды... И на сей раз Ирия не успела схватить оружие.
– Чего ты от меня хочешь?!
– Спасти тебя... – прошелестела девушка-призрак.
– От кого? От Полины?!
– Ты не слушаешь меня. Ты хочешь проснуться. Так проснись же. Проснись. Проснись, Ирия Таррент!..
Изученная почти до дыр древняя шпалера. Темные ставни. И никаких силуэтов!
Догорающая в старинном подсвечнике свеча. Ровное дыхание сестер.
Похоже, на сей раз Ирия проснулась окончательно. Девушка поднесла руку к глазам. Шрама нет. Увы, облегченно вздыхать рановато. Просто так подобное не снится.
Бедная Кати – проспать такое! Ирия поудобнее повернулась на бок, собираясь мирно лицезреть сны хотя бы остаток ночи – по возможности, без призрачных гостей.
Но вот заснуть уже не удается. Так бывает – непонятная тревога гонит куда-то. Из теплой постели, из уютного дома! А через какое-то время с гор катится лавина и сметает родной дом - как будто его и не было. Или приходят враги, поджигают глубокой ночью твое жилище - и оно из убежища превращается в смертельную ловушку! Ирия в детстве слышала такие истории от одного отцовского друга. Тогда папины друзья еще бывали у них в замке. Каждый год и не по одному разу – на все праздники.
А вот почему-то при мысли о папе тревога не просто потянула прочь – с места сорвала! Девушка торопливо натянула платье, сунула ноги в обувь – осенней ночью на каменном полу коридоров впору ноги отморозить! – осторожно открыла дверь и выскользнула из комнаты. Моля Творца и всех агнцев его, чтобы отец был этой ночью в своих обычных покоях на втором этаже. Подниматься сейчас в Закатную Башню - вполне официальный дом столь хорошо теперь знакомого Ирии призрака! - точно выше ее сил!



2
Это – конец. Хорошо хоть Леон успел вскочить с колен! Отец явился в спальню жены, конечно же, без шпаги. Зато кинжал у него всегда с собой. На поясе.
– Подожди, Эдвард, ты всё не так понял!.. – прошептала Полина, пятясь вглубь спальни. Леон, мало соображая, что делает, заступил отцу путь. Дерзнувший полюбить чужую жену насчет себя уже не сможет объяснить ничего. И то, что Полина осталась верна мужу – не поможет! Отец обо всём догадался по лицу сына! И по растерянным глазам Полины...
Хотя бы спасти Ее! Но ужас Полины, что она - невиновная! - не сможет оправдаться, Эдвард Таррент и принял за признание вины!
– Прочь, мерзавец!
– Отец, выслушай: это я виноват!..
– С тобой я разберусь потом, но ее убью сейчас! - Да что же это с отцом, он на себя не похож! – Ирия была права! Я пригрел змею на груди!
Ирия! Опять Ирия! Снова Ирия! Да будь проклята такая злобная сестра, как у Леона!
– Отец, единственная змея в этом доме – сама Ирия! Да, я люблю Полину, но она...
– Замолчи!!! – взревел отец.
– Но она любит лишь тебя! Она верна тебе!..
– Уйди с дороги! – кинжал блеснул у самого лица Леона! Творец милосердный, спаси и помилуй!..
– Полина – лучшая женщина в подлунном мире, отец! – холодея от ужаса, пробормотал юноша. – Отец, остановись! Пожалуйста, не надо! Я всё могу объяснить...
Леон, мысленно моля о помощи и защите всех агнцев и голубей Творца, вцепился в отцовские руки - пытаясь остановить взбешенного супруга Полины или хотя бы удержать оружие подальше от себя. Бесполезно – проще перехватить дикого коня на скаку! Творец милосердный, ты же помогаешь слабым и невинным!..
Лорд Таррент, взъярившись окончательно, просто отшвырнул сына в сторону. Как матерый волк - щенка…
Опасный угол кровати проскочил мимо - в дюйме от виска Леона, толстый ворс ковра ослабил удар, ушибленное колено отозвалось болью. Юноша забарахтался на полу, пытаясь подняться. А отец, переступив через сына, бросился к сжавшейся в дрожащий комок, забившейся в угол Полине. Одного удара хватит, чтобы оборвать ее хрупкую жизнь! Полина – не Ирия, у нее их не девять кошачьих...
Две чужие ноги совсем рядом! Леон в отчаянии вцепился в них, рванул на себя...
Лорд Таррент рухнул рядом с сыном. Получилось!
А теперь отец точно прикончит их обоих! Нужно бежать… нет – крикнуть Полине, чтобы спасалась, а Леон задержит лорда Таррента – пусть и ценой собственной жизни!.. Творец милосердный! Как же страшно умирать!..
Леон открыл рот… но пересохшее горло не выдавило ни звука.
Юноша дернулся в сторону, пытаясь отползти подальше. Прикрыть собой Полину и, пока отец поднимается с пола, попытаться хоть что-то ему объяснить… Еще раз. Потому что драться с ним бесполезно. Леон Таррент – не солдат. И пока еще – не гвардейский офицер.
– Папа, послушай!..
Ужас в глазах Полины, ее расширившиеся зрачки, а смотрит она…
– Папа…
Отец что - уже встал… или сел и хочет метнуть кинжал в нее?! Леон стремительно обернулся…
Эдвард Таррент ничего и ни в кого не собирался метать. И вставать тоже. Равно как и дышать.



3
...Странно, он совсем не почувствовал боли... Лишь яркий, вспыхнувший перед глазами свет. И в этой солнечной вспышке перед Эдвардом вдруг встал изумрудный, залитый летним сиянием луг. Тот, что в получасе пути от замка. Если верхом…
Когда-то, много лет назад еще совсем молодой Эдвард, возвращаясь из Лютены, поддался странному капризу – опередил эскорт и пустил Ланса по лугу. Наперегонки с теплым летним ветром... А Ирия (ей тогда было лет семь) выбежала навстречу отцу - она часто так ускользала от нянек, пока они дремали в тенечке.
Светло-зеленые метелки трав, озорные солнечные зайчики в зеленых глазах дочери, темная зелень леса на горизонте…
Эти воспоминания – бегущая по цветущему лугу Ири в белом платье и самодельном венке из ромашек и васильков, ее радостный смех-колокольчик, приветственно заржавший Ланс! – навсегда сохранились в памяти Эдварда, как мгновения чистого, ничем не замутненного счастья. Их было так мало!..
Теплый ветер бросил в лицо Эдварду одуряюще-летний запах молодой травы и васильков. Знакомое ласковое ржание коснулось ушей. Лорд Таррент обернулся – со стороны леса к хозяину мчится Ланс, белая грива вьется на ветру…
"Это же было так давно! – с легким изумлением подумал Эдвард. – И Ири давно выросла и..." – и тут же забыл об этом, шагнув на луг – навстречу солнцу, радостному конскому ржанию и счастливой маленькой дочери...



Глава шестая.
Эвитан, Лиар, замок Таррент.
1
Отец упал, и его рука с кинжалом неловко повернулась... Просто повернулась - и лезвие вошло в грудь. Именно так всё и произошло… а как еще могло быть? Да как угодно! Леону могло не стукнуть в голову именно сегодня прийти к Полине, отец мог остаться страдать в своей Закатной Башне!..
Но Небо не уберегло, Творец не спас! И теперь новоиспеченный лорд Таррент – с этой минуты и до будущей законной казни! – может только с ужасом смотреть на дело рук своих.
Отец неподвижно застыл на полу, из груди неотвратимо чернеет рукоять рокового кинжала… Того самого, которым Эдвард Таррент едва не заколол Полину. Ковер вокруг тела стремительно темнеет от крови...
– Это несчастный случай! – прошептал Леон, непонятно как сдерживая крик. И еще большее чудо, что не закричала Полина. Как она, такая хрупкая, всё это выдержала?!
В первые минуты юноша о ней просто забыл – когда упал на колени рядом с безжизненным отцом, когда раскачивался, закрыв лицо руками… Это Полине – наверняка обмирающей от ужаса! - пришлось запирать дверь. А потом - обнимать и успокаивать Леона, умоляя его не рыдать, не кричать и не выть раненым зверем... Как она справилась?! Как они оба выдерживают этот кошмар сейчас?!
– Да, – прошептала Полина, – несчастный случай... Но нам никто не поверит. Кому и когда верили в подобных случаях?
Ледяная рука стиснула сердце Леона, отогнав даже скорбь. Полина права. Никто и никогда не поверит. Если бы еще не в Ее спальне…
– Даже если мы докажем, что он сам... всё равно позор! – Полина словно читала мысли юноши. – Нам никогда не отмыться. История с Эйдой сойдет за пустяк. Главу дома находят в спальне его жены с ножом в груди!..
Она держалась до последнего. Но тут беспросветное отчаяние в голосе Полины прорвалось слезами – бедняжка беспомощно всхлипнула.
– Твоих сестер и мою дочь можно отправлять в монастырь сразу - потому что после такого позора... Ирия выживет везде, но!.. – Полина замолчала – рыдания душили бедняжку! Но это Эйда хнычет по любому поводу, а другие помнят о долге всегда. – Как ты думаешь, Леон, Кати долго выдержит в монастыре и не наложит на себя руки?.. Она – такая... живая! Я-то выживу, я – сильная...
– Полина! – Леон крепко обнимал ее. Забывшись – целовал ее руки, лицо, волосы… – Полина, я не допущу!..
– Леон, ты теперь – новый лорд. Ты же наследник! Кто нам поверит?! Если бы хотя бы не ты сам... Леон, если бы Эдвард погиб не от твоей руки, а от рук какого-нибудь твоего брата... честь семьи еще можно было б спасти! – бормотала Полина, а Леон уже ничего не соображал. Какого брата?! Чарли меньше года, да и вряд ли Полина смогла бы принести в жертву собственного сына!
– Кровь по прямой линии... Вечное проклятие... Мы будем как Ильринги!
Леон вздрогнул. Род Ильрингов был запятнан подобным преступлением триста лет назад. Тогда младшего брата, убившего обезумевшего старшего, оправдал королевский суд. Но с Ильрингами до сих пор не роднится ни одна уважающая себя семья!
Какой же Леон мерзавец! Он погубил не только отца и себя, но и сестер, и главное - Полину!..
– Есть выход! – вдруг лихорадочно прошептала молодая женщина. Леон в полубезумной надежде поднял глаза на возлюбленную.
– Какой?! – хрипло пробормотал он. Выхода нет, разве что вынести тело отца из замка и спрятать - но это из мира больных фантазий. Как объяснить исчезновение лорда из собственного дома посреди ночи?! Мифический Призрак Дочери Лорда вдруг явился и увел?..
 К тому же тело не пронести так, чтобы никто не заметил! Это только кажется, что весь замок объят сном. Кто-то - по закону невезения! - обязательно выйдет из своей комнаты. Это еще не считая солдат, стоящих внизу в карауле. Уж они-то точно не спят.
Всё кончено! Только бы поверили в несчастный случай! Иначе дело кончится не только позором семьи, но и казнью… убийцы! Род не оборвется, титул перейдет к Чарли - но самому Леону от этого ничуть не легче!
Юноша содрогнулся, явственно ощутив ледяное острие топора у дрожащей шеи. Плаха, толпа черни внизу, палач в красном колпаке… И топор!
Ветер обвевает обнаженную кожу, мурашки пробегают от затылка к спине… А через миг – невыносимая боль! И – вечное небытие. За что?! Это же действительно несчастный случай! Леон не хотел!..
– Леон, ты меня не слушаешь! – Полина неожиданно-крепко сжала его оледеневшие запястья (как же сильно, оказывается, дрожат руки!), вырывая юношу из кошмарных видений... – Леон, я совсем забыла: в моих покоях есть тайный ход. Он ведет в кабинет твоего отца!
– Что?! – Леон, наверное, похож сейчас на безумного! Воистину говорят: нет ничего хуже, чем дать надежду приговоренному! Дай, а потом отними – и он помешается...
– Это правда, Леон! – Полина встряхнула его за плечи. – Очнись, ну пожалуйста! Я не справлюсь без тебя!
Юноша усилием воли заставил себя опомниться. Это он во всём виноват - и сам же  распускает сопли!
"Ты еще успеешь стать героем!" – отчетливо вспомнил вдруг Леон. Чьи это слова, кто их сказал два... нет, полтора года назад пятнадцатилетнему сыну лорда, не попавшему на ту войну? Отец? Юноша вновь вздрогнул, но вспомнил: нет. Эдварда Таррента к тому времени в замке уже не было. А героизм Леону предсказал один из офицеров погибшего Арно Ильдани, сын старого герцога Тенмара... Который? Последний выживший, но кто? Теперь уже нет ни одного из них...
Почему же Леон забыл имя того капитана? Или майора? Новоиспеченный лорд мучительно сжал пальцами виски. Почему-то сейчас, когда он сам стоит на грани жизни и смерти - а заодно еще и личного позора вкупе с бесчестием семьи! - Леону вдруг стало жизненно важно вспомнить имя того с головы до ног покрытого своей и чужой кровью офицера, что примчался тогда с остатками отряда спасти семью лорда Таррента. И не сумел спасти даже себя. Хотя нет – собственную шкуру Анри спасал бы как раз в последнюю очередь...
Анри! Вот как его звали. Анри Тенмар, граф Тэн – такое простое имя, как оно могло вылететь из памяти? А вот звание так и не вспоминается...
«Ты еще успеешь стать героем...»
Он стал убийцей собственного отца.
– Леон, ты сможешь его нести?
Юноша кивнул. Да. Он сможет.
А тот вымотанный боями офицер, Анри Тенмар, погиб в тот же день и, возможно, в тот самый час, когда сказал сыну друга никогда не сбывшиеся слова. Погиб героем… Ирия разбила Леону нос, доказывая это. Как же было больно!
Леон тогда назвал Тенмара государственным преступником. Мятежником. Впрочем, разве можно сохранить честь в этом худшем из миров? Отец во имя чести погубил Эйду и чуть не угробил всю семью. А герцог Тенмар, говорят, плевал и на честь, и на месть за Арно Ильдани - но все трое его сыновей думали иначе. И отцу пришлось их всех пережить и схоронить...
Леон с трудом поднял тело отца - вряд ли понимая, зачем это делает. Какая разница: спальня, кабинет? Всё равно папу не вынести из замка... А может, из кабинета есть еще один потайной ход – в лес куда-нибудь? Полина ведь должна знать, что делает! Нет, такого не бывает, всё бесполезно...
Ветер… Ветер никак не желает утихнуть! И волчий вой. Злобная стая ждет добычу! Если Леон и Полина выйдут сейчас в чащу леса – их разорвут волки!
Юноша никогда не видел, как хищники беспощадным кольцом окружают добычу, но очень хорошо себе это представлял – особенно желтые огни злобных глаз среди черных палок зимних деревьев! И - серые тени на белом снегу… Белый наст вот-вот окрасится алым. И съежится, потому что свежая кровь его сожжет… Снег и жизнь – они одинаково хрупки. И век обоих короток.
Молодая женщина подошла к стене, отодвинула гобелен, изящная рука коснулась выдвижной панели... Как всё просто. Как легко выйти из спальни! Но зачем? Затуманенный шоком рассудок Леона не мог этого понять и даже не пытался... Всё равно всё кончится позором и плахой. Спасения нет...



2
Грешникам путь в Бездну указуют гигантские змеи Темного, а Леона ведет возлюбленная, и вместо багровых огней колеблется светлое пламя золотистой свечи. Полина - такая легкая, она почти летит. На белый пеньюар кровь даже не капнула - как странно. Хотя любимая не касалась тела… Как странно и страшно это звучит - тело!
Темный коридор, хрупкая фигурка в белом, свеча в тонкой руке... Будто святая с иконы. Это правильно, что на одеянии Полины нет крови. Ее нет и на самой возлюбленной Леона. Полина – безгрешна.
А вот его собственные руки и одежда уже все в крови... Как когда-то у Анри Тенмара. Только тот не убивал родных...
И волков не слышно… Волки ждут впереди. Надо остановить Полину!..
Нет, ожидай там отцеубийцу стая – они бы выли. Но куда ведет коридор, если не из замка?
Пятнадцать шагов в полутьме, всего пятнадцать. Творец милосердный, сколько всего можно передумать за целых пятнадцать шагов?!
Полина сразу метнулась к двери кабинета, накинула крючок.
– Леон, соберись! – Как же твердо звучит сейчас нежный голос любимой! – Мы должны оставить его здесь. Вот, сади за стол. Так... Все должны подумать, что здесь его и убили.
Леон неловко взгромоздил тело на стул - но вот именно, что неловко. Как только юноша отпустил мертвого отца - тот рухнул на пол. Навзничь. И большие серые глаза с застывшей в них смертной неподвижностью с укором глянули на сына...
– Папа, я не хотел... – прошептал юноша, опускаясь на колени рядом с навеки ушедшим родным человеком.
– Леон, я понимаю твое горе - но мы должны уходить. Идем! Эдварда обнаружат здесь. Решат, что это кто-то из слуг. Все слуги будут отрицать - и убийцу не найдут никогда. Честь семьи будет спасена. Мы все останемся живы и свободны!
– Кровь... – прошептал Леон.
Полина неправильно его поняла:
– Совсем немного. Я ее уберу, вот так, – молодая женщина кружевным платочком быстро и аккуратно стерла дорожку из капель крови, отмечающую путь Леона. Юноша даже в нынешнем состоянии заметил, какой ужас при этом отразился в глазах несчастной вдовы. Через какой кошмар она проходит по вине Леона! Но Полина опять выдержала.
– Леон! – возлюбленная взяла его за руку, теперь и ее ладонь в крови – кровь к крови... – Леон, пора уходить! – Полина подтолкнула его к открытой потайной двери. Юноша, шатаясь как лунатик, шагнул в коридор, бездумно двинулся вперед и тут же остановился.
– Я сам… – он понял, что его храбрая спасительница взяла на себя самое страшное: открыть дверь. Потому что слуги не могли убить лорда в запертом изнутри помещении, а потом пройти сквозь стены. И закрыть дверь они тоже не могли – ключи есть лишь у самого лорда и его жены. Взяла ли Полина связку?! А если заскрипит замок?!
Леон рванулся назад, но столкнулся с возлюбленной.
– Уже всё! – прошептала она, запирая спасшую их потайную дверь. Леон успел сделать всего два шага, когда в кабинете послышался шум, а затем - вскрик. Творец милосердный, они едва успели!
Ужас приковал юношу к месту, и внезапно нахлынула слабость. Ноги налились свинцом....
– Быстрее! – Полина за руку тянула отцеубийцу по коридору. – Быстрее – или всё было зря! Еще чуть-чуть, Леон! Потерпи, мой хороший…
В покоях мачехи он бездумно опустился прямо на пол. Полина вернула на место гобелен.
– Леон, помоги, – молодая женщина, опустившись на колени (как всего час назад он сам... быть может, на том же самом месте!), принялась скатывать ковер. – Завтра вынесем его из замка вместе с одеждой. Теперь ты должен переодеться, и я тоже – вдруг всё-таки попала кровь. Вот так... и сюда.
Леон внезапно вспомнил: матушка говорила, что этот сундук не открывали лет сто, и ключ давно потерян. Значит, не потерян...
Ковер перевалился через край с глухим стуком. Как земля на гробовую крышку.
– Здесь есть одежда Эдварда. К счастью, вы носите одни цвета – это нас спасет. Отвернись, я тоже отвернусь.
Так они и раздевались – спиной друг к другу. Будь это часом раньше – Леон не удержался бы оглянуться, но только что случившееся выжгло в душе даже желание. Юноша вяло скинул окровавленную одежду, натянул отцовскую...
Ветер воет в ставнях, а в тон ему – волки, и их голоса уже точно не мерещатся. Судя по крику - тело нашли. Осталось еще решить, как Леону теперь выйти отсюда незамеченным, но об этом он точно думать не в состоянии. И о чём-то другом – тоже. И вообще – сейчас уже кто-нибудь сюда придет!.. Творец милосердный, спаси и помилуй!
– Леон!
Он обернулся. Полина уже полностью одета – не в пеньюар, а в домашнее платье. Не голубое - его любимое, а тёмно-бордовое. И сверху – темная накидка. Почти траур.
– Быстрее!
Ее одежда полетела в сундук, его – тоже. Полина провернула ключ и мигом сунула его глубоко за корсаж.
– Всё! – устало прошептала она, садясь на кровать. – Сундук старинный, бабкина рухлядь, ключи давно потеряны... Нет, не всё, – Полина со сноровистостью опытной горничной застелила постель, разгладила складки. – Садись! – графиня Таррент почти втолкнула пасынка в слишком мягкое кресло, достала ратников, села напротив соперника.
Доска привычно легла на тонконогий столик - между обитыми голубым шелком креслами. С отцом они раньше часто просиживали за игрой часами, папа иногда поддавался сыну...
Полина расставила фигуры так, будто партия шла уже минут сорок. Причем соперники действительно "играли", а не понаставили фигуры "абы как"...
Полина почти всегда проигрывала Леону, Ирия – выигрывала, а сейчас он вдруг понял, что мачеха за доской ничуть не хуже сестры. Да Полина просто великолепный игрок!.. О чём Леон думает - какая, в сущности, разница, когда над ним висит обвинение в убийстве родного отца?!
Он бездумно сжал в руке первую попавшуюся под руку фигуру.
И за дверью раздались тяжелые, уверенные шаги. А через полный липкого страха миг – громкий, уверенный стук в дверь.



3
Так не бывает. И так вышло.
Ирия ожидала от будущего чего угодно. Но не папиной внезапной смерти.
Дочь еще с порога всё поняла. Бросаясь к отцу, опускаясь возле него на колени - уже знала: поздно. И всё равно надежда рвала сердце: папа еще жив! Будто краем сознания Ирия отметила что-то неуловимое, а понять это «что-то» за пеленой горя не смогла…
Дрожа как в самой жестокой лихорадке, девушка осторожно коснулась рукояти кинжала. Его придется как-то вытащить из груди, папе же больно! Осторожно вытащить, зажимая рану… А потом – перенести раненого из кабинета, положить поудобнее…
Ирия в кровь кусала губы, сдерживая готовые хлынуть горной рекой слёзы. Папа жив! Он не может умереть! Не теперь, когда они, наконец, помирились, когда всё поняли!.. Когда они снова есть друг у друга!
Нет, сама она сделает только хуже – но в замке есть врач! Надо кого-то позвать - пусть помогут, отнесут папу в его покои. Надо позвать людей - как же Ирия сразу не сообразила?!
Девушка торопливо обернулась к двери...
И застыла. С мгновенно онемевших губ не сорвалось ни звука. Никого звать уже не нужно.
В дверях стоял камердинер отца. Стоял и не сводил глаз с застывшей рядом с мертвым отцом Ирии. С ее руки на рукояти окровавленного кинжала. И с самого кинжала - в груди лорда.
Старый слуга Эдварда Таррента смотрел на девушку так, будто никогда прежде не видел. И даже не думал когда-нибудь узреть нечто столь чудовищное.



4
Это – кошмар. Ужас пришел в замок Таррент, по-хозяйски здесь устроился и уходить не собирается.
Когда Леон Таррент смотрел на мертвого отца, когда нес его тело в кабинет, когда оно рухнуло на пол к ногам сына, юноша знал: хуже быть уже не может!
Судьба посмеялась над ним. Она услышала слова Полины: "Подумают на кого-то из слуг..." Услышала и распорядилась по-своему. Теперь подлость цепляется за подлость. За свою жизнь и свободу Леону предстоит заплатить свободой и жизнью сестры.
Как бы он ни относился к Ирии – она не убивала. Сестра не должна погибать за чужое преступление – это Леон понимал.
И, может, не будь рядом Полины – он бы признался. Но она - здесь, она держит его за руку - и в отчаянной надежде не сводит со своего единственного защитника печальных голубых глаз. Леон не может ее погубить!
Когда за дверью загрохотали солдатские сапоги, юный лорд едва не умер от ужаса: его разоблачили! Всё кончено!
Леон попытался смириться с собственной гибелью, пока шел к двери. Получилось плохо…
Но стоящие в коридоре камердинер отца, слуги и вызванные с замкового двора солдаты привели Ирию. Это ее нашли над телом. Ну зачем, зачем ее туда понесло?!
Леон сказал бы правду, если бы не Полина. И не...
Стыдно признаться - но в первые минуты он просто оцепенел от тех слов, что полушепотом бормотали они все об Ирии. То же самое они скажут и о нём самом… Хуже! Если Леона и Полину обвинят в убийстве - в замке не будет хозяина. Никого, кто сможет остановить обозленную чернь!
Слуги любили отца. Они устроят самосуд над всеми подозреваемыми сразу!
– Я не убивала, Леон! – затравленно, полными отчаяния глазами смотрела сестра на брата. – Клянусь, это не я!..
– Как ты могла, Ири?.. – выдавил Леон и беспомощно взглянул на Полину.
– Уведите ее! – велела молодая женщина. – Заприте, пока за ней не приедут.
Леон с благодарностью взглянул на любимую. Полина нашла выход! Еще никто не приехал! Ирия еще здесь. Ее брат успеет что-нибудь придумать!..
– Леон!
Он отвернулся, но успел заметить, как погасли глаза Ирии. Раньше сестра не сдавалась так быстро...
Промелькнувшую в бесконечно уставшей за эту кошмарную ночь голове мысль юноша мгновенно подавил – такой гадкой она ему показалась. О том, что отныне Леона некому упрекать, он – законный лорд и свободен в своих поступках! А еще – больше никто в замке не скажет, что наследник Таррентов в фехтовании, игре в ратники или верховой езде уступает девчонке младше себя. Об этом все забудут, когда Ирия окажется в монастыре…
Вот и выговорилось. Нет, Леон так не думает, нет! Он обязательно попытается спасти сестру!
… а еще осиротевшего юношу никто не сравнит с преступной сестрой-отцеубийцей. Никто и никогда не скажет, что она хоть в чём-то была лучше…
– Леон!
Он должен ее спасти! Она - невиновна…
Уже в дверях Ирия бросила на брата последний умоляющий взгляд. Какие пронзительные зеленые глаза – будто в самую душу заглянули! На сей раз Леон отвернулся недостаточно быстро и успел поймать в них не только отчаяние, но и внезапное изумление, на секунду пересилившее обреченность. Расширившимися зрачками Ирия смотрела на ратную доску.
– "Кардинальский триумф"! – едва слышно прошептала она. – Седьмая позиция...
Леон ничего не понял. Да, бывает такая комбинация в ратниках, и что? Сейчас на доске – никак не кардинальский триумф. Фигуры вообще расставляла Полина, и можно ли хоть одному из противников сделать столь сложную ловушку при нынешнем раскладе, Леон понятия не имел. Ирия сама достигла ее всего один раз.
Не иначе – сестра помешалась! Ну что ж, тогда тем более – в монастыре бывают и сумасшедшие, к ним там неплохо относятся...
– Ты всё правильно сделал, – едва слышно прошептала Полина, когда их, наконец, оставили наедине. – Теперь честь семьи спасена. Иден и Кати ничего не грозит!
– Но что будет с Ирией?
– Ты же знаешь, по новому указу Совета женщин казнят только в самых исключительных случаях. Ирию всего лишь отправят в монастырь.
– Навсегда?! – содрогнулся Леон.
– Лео! – хрупкая рука Полины тепло накрыла его ладонь, нечаянно сбив несколько фигур с доски. – Я тогда об этом не подумала, но сейчас вспомнила. Почему слуги сразу решили, что это Ирия?
– Потому что ее нашли в кабинете... – прошептал Леон.
– Нет. Если бы там обнаружили Иден или Кати - вряд ли обвинили бы кого-то из них. Леон, камердинер Эдварда слышал, как Ирия грозилась убить отца. И, прости - но я тоже это слышала... – прошептала Полина, нервно сжав в изящной руке еще одну фигуру – как раз пресловутого "кардинала". – Она его ненавидела, Леон!
– Я знаю. Я тоже кое-что слышал... Но... при чём здесь это? – Леон недоуменно поднял глаза на Полину. – Ведь она не убивала...
– Леон, мы не можем знать, зачем Ирия посреди ночи отправилась искать отца. Я не хочу так думать, но... дым без огня бывает очень редко. Общая картина складывается из отдельных частей, и многое мы видим не глазами, а сердцем. И я не знаю, что мог увидеть камердинер в глазах Ирии, если подумал именно на нее.
– Но это же не делает ее убийцей… – простонал Леон.
– Тише, мой благородный мальчик! – прохладные пальцы Полины вновь накрыли его ладонь. – Конечно, не делает. Но, поверь - лучше уж в монастырь Ирию, чем всех нас, а тебя – на плаху. Ее сейчас очень жаль. Да, и мне - тоже, я ведь пыталась с ней подружиться - ты сам это видел… Она отвергла единственного жениха, что еще готов был терпеть ее характер. Поверь, она устроила бы нам здесь счастливую жизнь на ближайшие лет пятьдесят! – грустно усмехнулась Полина. – Сами бы в монастырь сбежали...
– Она – моя сестра... – с тоской прошептал Леон. Уже зная, что уступит... Так - правильнее. И лучше для всех.
– Ваша мать позаботится о ней. А наша задача сейчас – сделать всё, чтобы дело кончилось монастырем, а не… чем-то хуже. После того, как Ирию увезут, я поеду в Лютену.
Полина опять берёт на себя самое трудное!
Где-то вдали по-прежнему воют волки, но к замку они не подойдут – теперь Леон это понимает. В замке есть солдаты – они защитят своего господина от любой опасности. А волки – всего лишь звери.
...Ирию увезли вечером. Леон подошел к окну, чтобы увидеть, как ее, облаченную в одно из приготовленных для Эйды платьев, заводят в темную монастырскую карету, как в сопровождении отряда стражи вывозят из ворот замка...
Сердце юноши сжалось - но эту слабость Леон Таррент сумеет перебороть. Он – сильный, и он справится! Полина права. Прости, Ирия, но так действительно всем будет лучше!



Глава седьмая.
Эвитан, Лиар, аббатство Святой Амалии.
1
Когда-то много лет назад эвитанская армия во главе с воинствующими рыцарями ордена Святого Леонарда вступила на земли независимого и – по счастливому совпадению! – языческого Лиара. Народ, поклоняющийся ложным богам, следовало привести к истинной вере – водой или огнем, как получится. А также обложить новой данью – в лучших традициях предыдущих покоренных земель...
В многочисленных хрониках немало говорилось о кротком милосердии рыцарей-монахов и о дикой жестокости язычников. В детстве Ирия раз по десять перечитывала баллады о рыцарских подвигах и мечтала жить именно в то золотое время. Но вот одна глава ей не нравилась даже тогда...
После долгих и кровопролитных боёв, в которых завоеванные, конечно же, зверствовали, а завоеватели расточали справедливость и милосердие, армия добрых и кротких аки агнцы монашествующих рыцарей и, очевидно, столь же кроткой простой солдатни подошла к Тарренту. Тогда это был город-крепость - столица Лиара. По нынешним меркам – небольшой, по тем – весьма приличный. Лорд (тогда этот титул был равен королевскому, а не графскому) с дружиной и горожанами затворился в крепости и добровольно сдаваться добрым победителям по каким-то личным кровожадным причинам не желал...
И тогда в крепость тайком под покровом ночи проникли лазутчики. Их укрыла в своем доме тайно верящая в Творца благочестивая вдова Амалия. Они пообещали за это пощадить ее вместе с семьей, и Амалия помогла шпионам так же под покровом ночи открыть врата победителям.
За этот подвиг милосердную и благочестивую вдову Амалию после смерти причислили к лику святых.
Насколько кротко обошлись победители с побежденными, хроники умалчивают. Известно лишь, что титул лорда Таррента перешел к одному из дальних родичей – конечно же, принявшему истинную веру. Законные потомки покойного лорда и еще некоторых знатных родов Лиара куда-то исчезли из дальнейших хроник вместе с многочисленными бастардами. Еще город почему-то пришлось отстраивать заново на другом месте. И население Лиара сократилось тогда то ли в три раза, то ли – благодаря кротости и доброте победителей – только в два с половиной. Да и крестьянки всё равно нарожали новых. Особенно в первый год завоевания... И во многих детях, без сомнения, текла кровь не каких-то там язычников, а истинно верующих эвитанских солдат. А может, еще и рыцарей-монахов – после событий последних двух лет Ирия и такому бы не удивилась.
Честно говоря, именно рассказ о том, как благочестивая вдовица Амалия получила нимб святой, и заставил Ирию впервые усомниться в "Хрониках". А попадись ей подлая предательница сейчас – девушка с удовольствием перерезала бы мерзавке горло. А не окажись под рукой ножа – перегрызла б зубами! Потому что такие жить не должны.
Амалианское аббатство по своим деяниям оказалось вполне достойно основательницы. Полтора года назад здесь искала убежища семья «государственного преступника» лорда Эдварда Таррента. Монахини выдали беглецов королевской армии по первому требованию. И даже нимб за это не попросили...
В этой мрачной гробнице погиб, но не сдался не успевший вывезти Таррентов из Лиара храбрый офицер Анри Тенмар. В этот промозглый склеп королевским эдиктом заставили навсегда уйти маму. Здесь хотели навечно похоронить Эйду.
Мрачный скалистый островок в полумиле от берега своей странной формой всегда напоминал Ирии хищную птицу. С берега юной графине казалось, что она может отчетливо различить "хвост", "крылья", "голову"… А притулившиеся на одной из оконечностей островка два вытянутых мрачно-зловещих здания – само аббатство! - сойдут за хищно раскрытый, изогнутый "клюв". От этого ненасытного коршуна Ирии удалось спасти Эйду. Теперь он проглотит ее саму. И не подавится!
Возможно, если бы дочь Эдварда Таррента привезли сюда при свете дня, было бы не так жутко. Но сейчас, когда солнце зашло за горизонт, а на небо выкатилась холодная и бледная сестра теплого дневного светила…
И стремительно темнеет.
Сидя в широкой лодке в окружении леонардитского конвоя, девушка украдкой опустила руку в воду и вздрогнула: середина месяца Рождения Осени выстудила и без того никогда толком не прогревающийся Альварен. Если Ирии удастся сбежать из аббатства - сможет ли она столько проплыть в ледяной воде?! Летом бы – и то с трудом, а уж сейчас!..
Ирия едва подавила отчаяние - лишь представив, что придется пробыть в этом склепе до теплых дней – это месяцев восемь, не меньше! Сердце мгновенно заледенил цепенящий ужас. Значит - нельзя допустить даже мысль, что останешься в этой Бездне Льда и Пламени на всю жизнь! Навсегда.
А жизнь, когда она ненавистна, может стать очень долгой. Это Анри Тенмар погиб молодым!.. И о нем думать тоже нельзя – иначе свихнешься еще быстрее!
Пусть Ирия Таррент – неблагодарная дрянь, но надежду вселяют лишь воспоминания о тех, кто выжил. А горе о погибших – даже самых дорогих! – еще глубже загоняет в бездну тоски и отчаяния. Думать об Анри Тенмаре так же пронзительно-больно, как и о тоскливом ржании в замке…
Ирия Таррент сидела под замком и ждала продолжения кошмара - а где-то рядом, почти за стенкой, обреченно ржала лошадь. Выла. А через бесконечно долгие часы - замолкла...
Когда Ирию вели к тюремной карете, кто-то из слуг пробормотал: «Старый Ланс отмучился».
Поймав хмурый взгляд одного из конвоиров, девушка поспешно отдернула руку. Еще решат, что пленница собирается сигануть в воду, и свяжут…
Ирия прыгнула бы обязательно – не торчи в лодке десяток леонардитов, готовых не дать преступнице сбежать от уготовленной ей судьбы. Эти мигом выловят из воды «подлую отцеубийцу».
Папа!..
Бурая кровь на ковре. И на одежде – кровь, вырванная из родного сердца… Дочь спала и болтала с призраками, пока отца убивали.
Сегодня нет ветра. Ни ветра, ни ряби на волнах. Траурная тишина. Всю ночь и весь день погода сходила с ума, а сейчас - притихла. И облака заволокли полную луну. Остались только похоронный плеск вёсел, потеплевший вечерний воздух и мрачно-бесстрастные лица конвоиров.
Леонардиты не прощают никого. Даже невиновных. Значит, нельзя показывать монахам слабости. Ни слабости, ни горя, ни слёз…



2
Впрочем, с мечтами о возможном побеге можно было начинать расставаться уже по прибытии на остров. Ирию как узницу определили в Башню Кающихся Грешниц. Говорят, мама провела здесь целый год, не выходя из кельи и ни с кем не разговаривая.
Шагая по мрачно-непроглядному коридору, Ирия думала, что ее сейчас обрядят в монашеский балахон и пошлют вместе со всеми молиться. Посты, заутрени, вечерние службы, ряд фигур в одинаковых мышино-серых балахонах… Девушка уже заранее успела тоскливо вздохнуть.
Действительность оказалась намного хуже. Лишь когда за Ирией захлопнулась тяжелая дверь одиночной, зарешеченной кельи-камеры, пленница начала это осознавать.
Четыре шага от стены до стены вдоль, три – поперек. Забранное толстой ржавой решеткой окно. Ирия, оставшись одна, с силой потрясла ее. Ага, мечтай, что все вокруг – кретины!
Топчан у стены. На него брошены тюфяк и жесткое одеяло.
У другой стены - лавка. На ней – пустой кувшин для воды и грубый крестьянский гребень. Такими пользовались кухонные девчонки из самых бедных семей.
Таз на полу. Ведро в углу.
Ни книг, ни бумаги, ни перьев-чернил.
Устав от битвы с решеткой, Ирия первые час или полтора (точно здесь время  не определишь) просто сидела на топчане, отрешенно глядя перед собой. В следующие часы от отчаянного желания бить в дверь чем попало ее удержало понимание, что кто-нибудь обязательно придет - рано или поздно. Узницу должны чем-то кормить. Не для голодной же смерти ее здесь заперли! Хотя… если за родство с мятежником полагается плаха, что в таком случае уготовано отцеубийцам?
"Если до утра никто не явится – вот тогда и устрою грохот!" – решила Ирия. Но от утра ее отделяют еще полвечера и ночь. Нестерпимо хочется пить - а кувшин пуст. Ну кто мешал напиться вдоволь воды из Альварена, пока была возможность?! Ну связали бы… А сейчас заперли – разница-то в чём?
Папа уехал, когда получил то письмо - с герцогской печатью. Уехал, прихватив с собой почти весь личный гарнизон замка. Маме велел вместе с детьми и десятком оставшихся солдат отправляться к брату. А она сказала, что проклянет мужа, если он посмеет «сдохнуть за чужую честь». Они насмерть рассорились – впервые в жизни… впрочем, может, и не впервые. А Эдвард Таррент всё равно уехал.
В следующий раз дети увидели отца уже после в с е г о. Бегства половины слуг и предательства монахинь. Сомкнувшихся над головой Анри Тенмара ледяных волн. Беды с Эйдой, дороги в тюремной карете, Ауэнта, приговора и того теплого – по-настоящему весеннего! – дня казни. И солнечных бликов на золотых волосах и белом мундире маршала-словеонца. Спасителя чужих жен и детей…
Папа пришел потом. Исхудавший, избегающий смотреть детям в глаза. Сказал, что мать не вернется, потому что решила посвятить себя служению Творцу.
Те две недели, что Ирия ждала отца в михаилитском монастыре, она еще не знала, чего хочет больше: обнять виновника всех бед или убить. Но когда увидела – кинулась на шею и разрыдалась…
Скрип ключа в двери раздался, когда непроглядно-черное небо за зарешеченным окном выцвело в тон амалианских балахонов. Неподвижно сидящая на «кровати» девушка подскочила пружиной.
Но открылась не дверь, а всего лишь маленькое, узкое окошко – чуть больше головы Ирии. И явило обрамленное капюшоном бесцветное немолодое женское лицо с сухо поджатыми губами. Кинувшаяся к двери девушка чуть не отшатнулась – такое равнодушие и пустота сквозили из этих тусклых глаз.
– Иди сюда, – таким же пустым и равнодушным голосом приказала монахиня. Ирия очнулась.
– Я невиновна! – торопливо проговорила она, бросаясь к окошку. – Я невиновна!..
– Давай кувшин, – лицо исчезло, вместо него в оконце влезла худая желтоватая рука с миской неаппетитной на вид каши и лежащим поверх варева ломтем черствоватого черного хлеба. Некрашеная деревянная ложка торчит из миски, как весло из монастырской лодки...
– Что?! – опешила Ирия, ошеломленно принимая то, что в этом аббатстве считается едой. В Ауэнте и то кормили много лучше. Или это потому что – смертников?
– Кувшин давай, если хочешь пить, – всё так же отрешенно велела монахиня, готовясь закрыть окно.
– Подожди! – Ирия метнулась к лавке, сунула старухе упомянутый предмет. Кувшин пролез с трудом, пришлось его слегка наклонить набок...
– Я невиновна! Меня зовут Ирия, Ирия Таррент! – торопливо проговорила под журчание воды узница. – Мне нужно поговорить с матерью! Я знаю, она зде...
Кувшин, брызгая водой, втиснулся обратно. Окно захлопнулось.
– Да что же это такое?! – Ирия с яростью саданула в дверь ногой, еще и еще раз... – Откройте! Откройте!! Откройте!!! Я невиновна! Откройте!!!..
Вновь открылось окошко. Не дверь.
– Прекрати буянить, – так же равнодушно изрекла монахиня. – Будешь орать – тебя свяжут и закуют. Будешь лежать кулем в подвале. Имей в виду – горшки там тебе подставлять никто не станет. И крыс от тебя отгонять – тоже. Они – голодные, связанному могут что-нибудь и отгрызть... Пролежишь годик – запоешь по-другому. Если выживешь. – Окно захлопнулось вновь.
Ирия Таррент бессильно осела вдоль стены. Это можно считать концом! Они избавились от дочери - как и от отца!..
Воспоминание о мертвом Эдварде Тарренте ожгло печатью горя и ярости. И вины - за всё несказанное и несделанное.
Ну нет!..
Ирия бешено сжала кулаки, яростно глядя в зарешеченное окно на равнодушную полную луну. Это не конец!
«Я не сдамся! Пока не знаю как - но я выйду отсюда! И те, кто убили папу - заплатят! За всё и сполна!»



3
Ирия не сдалась.
Самым трудным было – ничего не делать. Когда еще совсем недавно, дома, средняя дочь лорда Таррента читала сестрам баллады – она не понимала своего счастья. У нее тогда были сёстры, баллады, чернила, перья и бумага. И возможность выходить из замка. А главное – был живой папа! Воистину: мы никогда не дорожим тем, что у нас есть. Оценим - лишь когда потеряем навеки…
Ирия тренировалась часами, вкладывая в финты и выпады всю ярость и отчаяние, что копились в душе. Увы, упражнения не отнимали у пленницы и половины дневного времени. Свечей узникам не полагалось. Когда темнело -  приходилось ложиться спать...
Каждый день девушка пыталась докричаться до монахини, подающей узнице еду. Ответа после той отповеди не было ни разу, лишь "возьми миску", "подай кувшин".
Ирия больше не пробовала колотиться в дверь. Перевес в силе - не на стороне пленницы. Девчонке, даже тренированной, против рыцарей-монахов не выстоять.
Девушка лишь настаивала на разговоре с матерью или с аббатисой. Имеет она, в конце концов, право на исповедь или нет?! Ее же не отлучали от церкви! Должен же ее хоть кто-то, наконец, выслушать! Нельзя же живого человека навсегда запереть в тюрьме за чужое преступление!
На пятый день девушка к своим требованиям добавила просьбу давать больше воды. Того, что вмещалось в кувшин - увы, едва хватало на питьё. Ирия пыталась еще выкраивать воду на умывание лица, но мытьё волос и всего остального, не говоря уже о стирке, оставалось в мире фантазий.
В родном замке Ирия привыкла мыться каждый день. И теперь с ужасом представляла вполне реальную перспективу зарасти грязью и прочими сопутствующими элементами – теми, что с шестью ногами… Лучше уж сразу умереть!
При очередной попытке захлопнуть окошко, узница зло придержала его, отчетливо выговорив:
– Этой водой я собираюсь помыться. А умру от жажды – вам же хоронить!
Ирии на какой-то миг стало на всё наплевать. Умирать так умирать! Глупо из-за этого - а из-за чего не глупо? Почему не отправиться в Бездну ради сохранения человеческого облика? Всё равно пленнице этого змеиного аббатства предстоит кошмарная агония длиной в десятилетия!
И почему Ирия сразу не догадалась отказаться от еды и питья? Монашкам – плевать, но матери-то – нет. А мама - уже не узница, а "черная сестра". Ирия об этом еще летом слышала...
Шли часы, монахиня не возвращалась - и яростный запал начал проходить. То ли вековые холод и сырость аббатства остудили порыв, то ли жажда жизни взяла свое. Но слишком поздно - уже ничего не переиграть. Остается быть готовой к любому исходу.
Не к «любому». Почти наверняка дерзкие слова узницы сочтут за бунт. Так что - готовься умирать. Всё равно ведь уже решилась.
Медальон, к сожалению, остался в прежней одежде, но Его лицо Ирия помнит и умрет с Его именем в памяти. Вот этот кувшин дочь Эдварда Таррента успеет разбить, когда сюда войдут "братья"… И острым осколком – себе по горлу.
Жаль, нельзя кого-нибудь прихватить с собой! Но тогда у нее успеют отобрать это горе-оружие еще до самоубийства. Нет уж - лучше тогда себя!
Бедный папа! О чём он думал в последние мгновения перед смертью?! А ведь отец тоже был так одинок в последние годы! А некогда любимая дочь не помогла, не поддержала, не согрела... Эдвард Таррент столько месяцев молча страдал один - в неделями не топленной Закатной Башне!
Монастырскими ночами Ирия – и потому что привыкла в замке ложиться позже и по многим другим вполне понятным причинам – подолгу лежала без сна и думала, думала, думала...
И сейчас - тоже... Наверное, вся картина понемногу складывалась в ее голове с самого начала, а сейчас добавился последний штришок. Ирия всё поняла. Теперь ей известно имя убийцы. Точнее, имена...
Девушка потянулась к гребню. Зеркала в камере нет - но негоже дочери лорда Таррента встретить смерть чучелом огородным. Даже если свидетели – лишь недостойные своего служения монахи и монахини, хмурое утреннее небо и невидимые души предыдущих жертв этого монастыря.
Ирия усмехнулась, расчесывая длинные светлые вьющиеся волосы. Хоть что-то дала судьба действительно красивого – волосы и глаза! А то всю мамину красоту Эйда себе взяла, Ирии с Иден крохи оставила...
Как это странно – уже в третий раз готовиться к смерти. Один раз – здесь, второй – в Ауэнте, третий – тоже здесь. Говорят, третий – решающий, вот круг и замкнулся. Судьба смеялась, когда давала приговоренной ненужную отсрочку.
Лучше бы Анри убил Ирию той страшной весной. Ее и Эйду... Всё равно за эти полтора года не случилось ничего, ради чего стоило выжить. Разве что встреча с Ним... Нет, и это неважно – Он ее наверняка даже не помнит! Иногда самое жестокое – оставить кого-то в живых.
Дверь заскрипела - теперь уж точно открываясь полностью. Ирия Таррент, дочь покойного лорда Эдварда Таррента, пленница аббатства, основанного предательницей, отложила гребень и, тряхнув гривой светлых волос, потянулась за кувшином.



4
На пороге стояла мать. Без рыцарей-леонардитов.
Ирия от внезапно нахлынувшей слабости едва не выронила кувшин. Сил хватило лишь осторожно поставить его на лавку. Единственный как-никак...
А сама девушка вихрем ринулась к матери:
– Мама! Мама!! Мама!!! Мамочка!!! – Ирия разрыдалась, прижимаясь лицом к серому монашескому плащу матери...
Сестра Валентина, бывшая графиня Карлотта Таррент, на мгновение застыла ледяной статуей. А потом всё так же холодно отстранила дочь – или правильнее сказать: бывшую дочь – в сторону. Положила девушке руки на плечи и без малейшей теплоты взглянула в зеленые заплаканные глаза...
– Прекрати лить слёзы! Ты – благородная дворянка! Дочь лорда! – ледяной взгляд матери каленым железом прожег дорожки слёз на лице Ирии. – Наконец, ты – моя дочь, если тебе мало всего остального. Не заставляй меня считать, что я рожала одних слизняков и мокриц.
Ирия опомнилась. Наверное, всё дело в том, что она полтора года не видела мать. Вот и придумала добрую мамочку, сюсюкающую над детьми. А холодно-равнодушную высокомерную женщину, последний раз целовавшую и гладившую по голове Ирию, когда той было года три - точно забыла... И напрасно. Другая мать существовала лишь в воображении Ирии. И уж монастырь точно не мог смягчить характер Карлотты Таррент. В таком месте и святая Бригитта взвоет!
– Впрочем, кого еще можно родить от слизняка, которого даже ты сумела прикончить?
– Мама! – Ирия, предельным усилием воли давя нарастающее отчаяние, взяла себя в руки. Она честно попыталась подражать тону матери, а уж как это получилось – судить не Ирии! – Мама, хорошо, что ты пришла. Я знаю, кто убил отца!
– Это сделала не ты? – всё тот же ледяной, равнодушный голос.
– Нет, – что-то в голосе и глазах бывшей графини Таррент напомнило Ирии о… о чём-то не просто неприятном, а отвратительном. Но о чём? Мысль проскользнула призрачной тенью и исчезла.
– Возможно, – не меняясь в лице, всё с тем же бесстрастным равнодушием бросила мать. – Это всё, что ты хотела сказать?
У Ирии упало сердце:
– Ты мне не веришь?!
– Верю. Говори.
Когда Ирии было девять, папа со смехом (тогда он еще часто смеялся!) рассказывал другу, как в одной книге допрашивали преступников. Орущего, брызжущего слюной и грозящего всевозможными пытками и казнями хама сменяет вежливый и мягкий дознаватель – точнее, прикидывающийся таковым. Тогда это еще казалось отцу смешным – тюрьма и казни для него существовали лишь в книгах.
Проверить, применяется ли такое в нынешнем Эвитане, Ирии возможности не представилось – в Ауэнте ее не допрашивали. Зачем - отец ведь не делился с дочерью военными планами...
Почему это вспомнилось сейчас? И кому труднее отвечать – парочке подобных мастеров допроса или собственной родной матери?
Опустив ночные кошмары и привидений, Ирия пересказала сестре Валентине все остальные события того страшного вечера. И даже ровным голосом. Почти.
– Когда я вошла в кабинет, мне показалось, что папа еще жив! Я тогда не поняла, почему так решила...
– И почему же? – перебила бывшая графиня Таррент, впервые проявив интерес к разговору. Ирии стало чуть легче:
– Я много думала, пока находилась здесь... Там было МАЛО крови, понимаешь, мама?! Мало, а должно было вытечь... – у Ирии задрожали губы, – намного больше! Понимаешь?! Можно было решить, что папа не убит, а легко ранен! Очень легко...
– Это всё?
– Нет! Еще "ратники"... – На лице Карлотты вновь не осталось ничего, кроме равнодушия - и Ирия уже с трудом справлялась с дрожащим голосом. – Когда меня притащили к Леону, он был в покоях Полины. Они там играли в "ратников". Ночью!..
Мать чуть усмехнулась:
– Продолжай.
– На доске был "кардинальский триумф"! Это очень сложная позиция - она почти никогда не получается. Даже у хороших игроков!
– Вот это - как раз не доказательство. Полина вполне может быть очень "хорошим игроком".
– "Триумф" был у Леона! А он таких ходов не знает - я же с ним с детства играю! – Ирия заторопилась, увидев прежнюю каменную маску. – Понимаешь, Полина просто расставила фигуры. Она явно хотела сделать вид, что они играют давно. Полина предусмотрела всё – даже то, что всегда проигрывает мужчинам. Но при этом нечаянно сделала на доске позицию, через три хода переходящую в "кардинальский триумф". Мама, клянусь, это правда!..
– Теперь - всё?
– Да. Понимаешь, я уверена: папу убили не в кабинете! Его туда перенесли. Его кровь… - голос предательски дрогнул, - сначала пролилась в другом месте. Поэтому в кабинете ее и оказалось так мало... Но тогда это могли видеть слуги...
– Не могли! – холодно отрезала Карлотта. – Из моих... то есть, теперь уже из покоев этой дешевой шлюхи есть потайной ход в кабинет твоего отца. Придуман три поколения назад, тогдашними лордом и леди - чтобы прятаться от сбрендившей старой свекрови. Бабка, кроме всего прочего, считала, что плотские развлечения – грех, если не сопровождаются зачатием детей.
– Но тогда всё встает на свои места! – Ирии не часто случалось перебивать мать, но сейчас именно тот случай! – Тогда понятно, почему они ночью оказались в спальне этой... в твоих бывших покоях! Ты веришь мне?!
– Да.
– Ты мне поможешь?
– Нет.
Ирия почувствовала, как под ней разверзается бездонная пропасть. В которую придется лететь много десятилетий - прежде чем, наконец, разобьешься насмерть…
– Почему?! – охрипшим голосом прошептала девушка, в ужасе глядя на мать.
– Если Леон пойдет под суд – неважно, один или со своей шлюхой – его казнят. Я не допущу, чтобы мой род прервался, а титул лорда Таррента получил сын этой потаскухи. В котором, скорее всего, вообще нет крови Таррентов. Леон – мой единственный сын, и он останется лордом.
– Но я всё знаю! – с вызовом выкрикнула Ирия.
– Ты не выйдешь отсюда в любом случае, так что это – неважно.
Пропасть разверзлась. И поглотила!
– Тебе нельзя было иметь детей! Ты не должна была рожать!.. – прошептала Ирия.
– В выборе между сыном и дочерью любая разумная мать выберет сына.
– Разумная? – тихо переспросила Ирия. – А любящая? А справедливая? Ты вообще слова такие знаешь?!..
– Разговор окончен, Ирия Таррент. Ты получишь воду, но ни на что другое не рассчитывай. Я и эту просьбу выполняю лишь потому, что дочери лорда не подобает смердеть как нищей. Но не вздумай требовать, к примеру, другой еды или еще одно одеяло. Замерзнешь – перестанешь открывать ставни, вот и всё.
– И задохнусь? – горько поинтересовалась Ирия. – Ты что - действительно оставишь меня здесь?!..
– Я не отвечаю дважды на одни и те же вопросы - и не будь так глупа, чтобы их задавать. И не смей скулить и умолять! Имей гордость, ты – дочь лорда!
Ирия сейчас отчаянно жалела, что даже если и призвать на помощь какие-нибудь темные силы – они всё равно не придут. А ей нужна такая малость! Всего лишь сровнять с землей это аббатство со всеми обитателями. Чтобы не позорили имя Творца!..
– Ты хоть когда-нибудь любила меня?
– Я знала, что рано или поздно тебя отдам. Мужу или монахиням. Глупо привязываться к дочерям. Впрочем, не только к ним. Вообще хоть к кому-то.
Странно, Ирии вдруг показалось: она могла бы понять мать, будь та искренне верующей и вздумай принести дочь в жертву собственному религиозному фанатизму. Но Карлотта Таррент, урожденная Гарвиак, никогда по-настоящему не верила ни в темные, ни в светлые силы.
– И не зови больше ни меня, ни аббатису. Никто не придет.
– Ты не можешь бросить меня здесь умирать! – закричала Ирия ей вслед. – Предательница!!!
– А ты – кто? – обронила, не оборачиваясь, та.
– Я никогда никого не предавала!
Мать всё-таки обернулась - уже у самой двери. И, чуть усмехнувшись, пристально взглянула на дочь:
– На месте Эйды должна была быть ты. Если б ты умела хоть немного врать, когда нужно - мы не оказались бы опозорены. Я бы не оказалась здесь! Но ты – вся в отца. Глупый волчонок, умеющий только показывать клыки! Могла бы понять, что Эйда никого не сможет убить.
Дверь захлопнулась с глухим стуком гробовой крышки... Ирия осталась одна. Наверное, уже навсегда.