Сыну Александру
Быстро угасал жаркий июньский день, нежданно попавший под собирающиеся аспидно –
черного цвета, с чернильными разводами, тучи, закрывающие собой весь западный небосклон. Их необычно чёткая видимость и свежесть резкого запаха озона порождают душевное напряжение и ощущение тревоги, рисуют в сознании фантастические картины надвигающегося небесного ада. По всему чувствуется приближение сильной грозы – с громом и молниями.
В отдельных местах неба, среди разорванных туч, протянувшихся над возвышенностью вдоль правого берега Дона, над крышами домов и зеленью деревьев старинного придонского села, еще прорывается багряно-огненный закат, окрашивающий края облаков и овражистый косогор, круто спадающий к реке, в зловещий красно-розовый цвет, напоминающий о днях войны: пожарищах и бомбёжках, и вызывающий беспокойство.
Левее, над Девицей, горизонт давно уже обложило грозовыми тучами и теперь зигзаги молний и далекие раскаты грома то и дело разрывают небо. Но вокруг села еще тихо, как-то сонливо – ни ветерка, ни капли дождя. Природа набирает силы, сжимается как пружина, чтобы потом упруго распрямиться и разгуляться во всю свою мощь и ширь.
В небе над самой головой, стремительно собираются и клубятся дождевые тучи, изощренные с черно – фиолетовыми овалами завитушек, - вот-вот серыми косяками из них прольётся ливень, и ясно себе представляешь: как весь этот небесный заряд энергии с минуты на минуту обрушится на землю; накроет устрашающим грозовым крылом своим село, людей – неистово и зло разразится, завертит, закрутит, очищая от всех грехов земных и небесных, принося облегчение и новые радости и новые страдания.
Попасть под грозу ночью – хорошего мала. И я решил не рисковать, повернул к знакомому агроному в этом придонском селе, в котором я в далеком детстве провел нерадостных полгода
оккупации. Мне повезло, хозяин дома сидел на скамейке в палисаднике под старыми вербами - без майки, босиком – как видно, наслаждаясь наступившей прохладой, курил, поглядывая , на приближающуюся грозу, раздумывая о своём…
Я неспешно поставил «Ниву» у деревянного забора, почти полностью обвитого диким виноградом и направился к палисаднику. Евгений Иванович меня не узнавал, и выжидательно смотрел на неожиданного визитёра, подходящего к нему.
- Здорово, Иваныч!.. О чём задумался ?..
- Не о чем задуматься, что ли…. – нехотя, неопределенно ответил тот, узнавая меня. - А ты что, на ночь-то глядя?.. Случилось что?..
- Да, нет… гроза!.. Доехать не успею… Пустишь?..- спросил я, доставая сигареты и протягивая ему. Он взял одну, размял, прикурил от свой. Окурок молча протянул мне.
Я подул на него, разжигая жар, и в этот момент блеснула молния, раздались оглушительные удары грома. От неожиданности я вздрогнул. На руки, на лицо упали первые капли дождя…
- Садись! – предложил хозяин, показывая на скамейку рядом с собой. – Покурим перед дождем, да - в хату!.. Гроза - рядом!..
Я сел на скамейку. Вид на грозу отсюда был совсем другой. Багряный закат затянуло черно-
серыми тучами и ливневые полосы дождя уже висели под ними. Удары грома раздавались чаще, подходили всё ближе.
Я тревожно обернулся. Света в окнах не было, такое впечатление, что в доме никого. Глянул на Евгения Иваныча: - « старик, совсем старик,.. седой, бледный, щуплый… сдал, крепко сдал…».
Наступившее молчание разорвали сильные удары грома - звук их эхом разнеслось по всему небу: загрохотало, забухало, отзываясь в тучах, как будто пропуская сквозь себя, размножая и разнесло дальше по степи, к Дону и к самому горизонту… Подул ветерок, запахло сильно дождём…
- Пошли в хату… Чего под грозой сидеть!.. – предложил Ива-ныч, тяжело вставая со скамейки:
- Помню, после войны, агрономом еще … С Юшиным, секретарем райкома, под грозу попали, он тогда часто по полям ездил. А женщины у меня на прополке буряка. «Кричит: - «Немедленно уведи людей с поля!...» - А куда?.. –«В овраг!.. Молнией убьет!..» Опасно ведь на ровном поле.. Увел!.. А в это время тракторист в бригаду воду вез… Мокрый до нитки!.. Обошлось!.. Ух!.. И попало мне тогда!.. – вспоминал он, поглядывая на тучи, пока мы выходили из палисадника.
В хате – полумрак, душно. Иваныч включил настольную лампу – тусклый свет упал на стол, стулья.
-Ты что один? – спросил я, определяя, где сесть.
- Один.
- А Наталья к внукам уехала?
- Скончалась моя Наталья…
- Как скончалась!..
- Три месяца назад.
- Прими соболезнования.
Иваныч взял с кровати куртку, накинул на себя. Подошел к столу, потеряно провел ладонью по цветастой клеенке, как бы сметая хлебные крошки, тяжело сел на стул.
- Дети заезжают, внуки на каникулы… обещали приехать… - и он внимательно посмотрел в полутемное окно.
-Кого-то ждешь? – машинально спросил я.
-Да нет!.. Так!.. – ответил он.
Комнату осветило яркой синеватой вспышкой и почти сразу над домом ударило как из пушки, раскатисто загрохотало и смолкло. По крыше крупно застучал частый дождьИз открытой форточки запахло влагой, пылью, сбитой с земли и листьев старых верб…
- Началось!.. – проговорил я, радуясь, что вовремя укрылся от грозы.
Иваныч подошёл к окну, закрыл форточку.
- А ты куда собрался?
- Да вот… домой,.. был в городе, хотел договор заключить с элеватором на продажу зерна нового урожая… Сыну помочь…
- И как?
- Говорят, рано, приезжай через месяц…
- А земли у сына много?
- Четыре гектара.
- Не густо!.. Фермер или как?..
- Да, вроде! Родственники помогают...
- По – нят - но!… – протянул по слогам Иваныч с явным сожалением. - Не разгуляешься,
выходит!..
- Столько досталось. Собрание определило…
- Ты последнее время, кажется, по комопроизводству работал?.. К начальству – близкий. Что – обошли?
- Да как сказать! Думал, все по-честному!.. А теперь – у начальства – больше половины колхозной пашни!
Иваныч молчал, поглядывая на полутемное окно, покрытое каплями дождя, и потирая неспешно рукой клеенку стола, как будто выравнивая её.
- По - честному?.. Ты что маленький!.. Власть до земли дорвалась,.. в нашем совхозе… теперь двадцать пять фермеров стало… Новый директор из города с родственниками - прихватил побольше и получше... А местные уходит в город, многим земли не досталось…Коммерция теперь занимаются… деревянный рубль добывают… А помочь крестьянину… одни разговоры…
- Я тоже вижу: земля барышнику досталась, но кормиться-то надо…
- Надо-то, надо…А что дальше?.. Ведь для крестьянина – село его родина, образ жизни. И семья… Наталья - то моя, из местных была, так и прожили здесь с ней всю жизнь… детей вырастили… А теперь – все разъехались, да я, наверное, и последний… завершу крестьянскую долю… Дети земли уже не знают!.. –и в сердцах чертыхнулся. - Польскую картошку – пусть жуют!.. Может быть, прозреют!.. Беда, беда пришла в деревню!.. Понятия доход и земля - для крестьянина всегда были в пользу земли. А уж потом – доход: на одежду, на обувь!.. А сейчас?.. Только - доход!.. Отомстит земля, обязательно отомстит!.. Никакими деньгами не откупишься! В землю надо вкладывать и немало, да и беречь ее, лелеять!.. А что фермеры!?.. Их хоть самих корми!..
За окном совсем потемнело, слышно, как шумят вербы, гудит ветер, бьёт в стекло. Рядом блеснула молния, озорив комнату, и вслед за ней – громовые раскаты такие оглушительные, что заложило уши. И почти сразу усиливаясь и усиливаясь полил дождь.
- Во время успел! Сидеть бы тебе в грязи на своей «Ниве! – улыбаясь, проговорил хозяин дома. – Ну, что?... Собираем ужин?..
- Я недавно обедал, сыт!
- Ну, чайку попьём! – Иваныч включил люстру, взял со стола чайник, пошёл с ним на кухню. Послышались металлические звуки и шипение пламени горелки. Вернулся, принес чашки, батон,
маргарин, сахар. Положил на стол деревянную дощечку.
- Ну, какие новости, рассказывай? – вопросительно посмотрел на меня.
- Какие новости… Пенсии не хватает, вот и дергаюсь с утра до вечера…
- А как Мария?
- Держиться! Теперь главный мой помощник!
- Да… – неопределенно проговорил хозяин и пошел за чайником, который уже негромко посвистывал на плите.
Принес, поставил на дощечку. Опять пошел, принес маленький красный, в белый горошек, фарфоровый заварной чайник. Бросил щепотку заварки, залил кипятком.
За окном сверкало, бухало и с неба, как из ведра лил дождь. Но мы уже привыкли к грозе и не реагировали на её всегда неожиданные громы и молнии.
-А твоя – Наталья, - болела?.. Работящей её, здоровой помню…
-Все - неожиданно. – заволновался Иваныч. - Отняло правую руку и ногу. Положили в больницу, говорят – нужна операция… Сделали, а в сознание не пришла…. Двадцать восемь дней в реанимации. Там и скончалась...
- Что сказать, чем помочь тебе - и не знаю! Больно, понимаю! Мужайся! – проговорил я , желая как-то утешить друга.
- Новые порядки насмотрелся . Я с ней в больнице все время… Давай, говорят, страховой полис,
принес. Доплатишь – операцию сделаем быстро и хорошо. А как понять – хорошо!.. Меня, знаешь, выбила из колеи их алчность. После операции - жена в реанимации, а старшая сестра мне:и говорит: «за вашей женой нужен индивидуальный уход, надо платить» «Сколько?» - спрашиваю… Оказалось,
половину моей пенсии в сутки, за двое суток – пенсия, а жить на что?... «И сколько жена будет находиться в реанимации?» - «Одному Богу известно!» - отвечает… Скончалась!... Знаешь, как горько и обидно! Как вещь на базаре, а не жизнь человека… Стою и слова сказать не могу, как немой… - Иваныч дрожащей рукой провёл по щеке, стал растирать висок. Посмотрел на запотевшее окно, на чайник на столе, опять на окно.
- У всех теперь одна цель – нажива, прибыль. А откуда деньги взять-то?.. Да с народа – хуже, чем при царе!.. Там хоть порядок был…
Я не знал, что и как ответить Иванычу и тревожно молчал, обдумывая, как это жестоко, когда больной человек становится источником дохода. Как умело пользуются этой ситуацией корыстные люди. Больной человек, его болезнь, его смерть – источник наживы, как любой товар. Как можно? Где же человеческая совесть? А политики, чиновники бьют себя в грудь: «Мы либералы, мы гуманисты!» Вот и забота о человеке, тем более о больном. Вот и клятва Гиппократа!
Иваныч привстал и вместе со стулом подвинулся к столу; начал разливать заварку. Добавил кипятку, поствил передо мною чашку. - «Сахар бери!»
За окном по-прежнему лил дождь и комнату мгновениями ярко освещало. Надуше тяжело. Непредсказуемо жестокое время внезапно вторглась в нашу жизнь, и мы сидим одинокие, испытываем на себе его бессердечный, либеральный гуманизм, в котором очутились не по своей воле.
Время, время… Постижимо ли оно человеческим разумом… Ведь у каждого оно одно и тоже, и одновременно разное. Для одних: «Время, вперед!». Для других время – деньги, время дохода, и время удовольствий на Канарах. Бери сколько хочешь, бери по деньгам, покупай! Плати! Ведь за деньги всё купим! Всё?...
Ан - нет – не всё… Время не купишь! Оно безжалостно, оно неумолимо! Время - как форма су-ществования материи, разумеется, наряду с чувствами человека, с пространством, бесконечно. Вне времени и пространства - материя и чувства невозможны. Время, пространство и чувства людские – едины и бесконечны. Они беспрерывно смертны и одновременно беспрерывно порождают самих себя во всем своем многообразии, сливаясь, разделяясь, умирая и вновь возрождаясь - уже в другом, в единообразной материи и в бесконечном, уже новом пространстве. И так вечно – бесконечно – смертно и бессмертно, объектив-ное и субъективное. А единица материи, сама по себе – всегда смертна. Вот и парадо-кс! Смерть и бессмертие! Время, пространство, материя – Святая Троица! А где же моё время
и где мои чувства? Увы! Прожили свой век – как и не жили, и ничего не чувствовали? А ведь жили, трудились, страдали, радовались – и что же – ничего, всё напрасно, прошло и уже прах? К сожалению, каждое новое поколение начинает свой отсчет времени так, будто и не было его раньше. Все сначала, все от нуля? Пересмотреть, переделать, переписать прошедшее: и время, и память, и чувства, да и саму жизнь! И покаяться за содеянное в то время? Вроде, жил ты не так, как надо, а надо было бы так, как сейчас, по-новому, по-либеральному, по-коммерчески хватко и крепко! Но человек – существо мыслящее. Он наделён чувствами, сознанием, памятью. И создаёт себе подобных. Родные, друзья, близкие знают, ккак прожил свой век человек… И что ж?...
Сегодня исповедуется, навязывается другое: пока жив - бери от жизни всё, что можно урвать.
Власть, деньги, наслаждение… А завтра – хоть потоп, смерть все оправдает? И что останется от человека? Да, ничего - животное? Ну и ладно! – внушают нам идеологи новой мировой морали. Надо мыслить глобально, жить интересами всего человечества, решением новых мировых проблем, а не личными. Человек - ноль, а вот победа одной человеческой цивилизации над другой - это глобадьное, мировое достижение. «Общечеловеческие ценности! Матрица»! А насилие, смерть – все важно! Материя и время – бесконечны!.. Они просто видоизменяются, искривляются во вселенной! И эти «искривления» и объясняют жизнь людей на земле?
Мои невеселые размышления прервал озабоченный голос Иваныча:
-Что молчишь?.. Ложиться будем?.
-В такую грозу разве уснешь?
-Что ж теперь… сидеть до утра?
-С бомбёжек, наверное, это у меня… я очень боялся налетов, взрывов. Сжимал зубы так, что… кровь выступала… бессилен человек против бомбы, обреченным себя чувствуешь… Я моложе тебя лет на десять?..
- С двадцать третьего…. Бессилие, говоришь? Пожалуй!.. У меня такое перед боем бывало… Но рядом товарищи, друзья, такие же как я… погибать так вместе… И спокойнее, увереннее от этого…
- И за что нам все это?..
- Да,.. не раз уже думано – передумано… Давай-ка лучше чайку еще….
Иваныч опять отправился на кухню. Над столом в деревянной, потемневшей от времени, рамке под стеклом - старые семейные фотографии. Я привстал и рассматриваю.
Вот Иваныч с Натальей еще до войны. Молодые, как ангелочки! Он в белой косоворотке со множеством пуговиц. Она в открытом платье. На шее крупные бусы. Это он – на фронте, с товарищем несут катушку телефонного кабеля, как носилки, через плечо винтовки. Взгляд светлый, радостный, уверенный! Знают, что их фотографируют, и они пошлют карточку домой, порадовать близких! Сегодня жив, а через час?.. Да время было!.. Забыли его сегодня, забыли! Только парады раз в год… И его, Иваныча, тоже вспоминают – фронтовика – как же, как же… Поздравительную открытку присылают по почте, деньги приносят, будто он за деньги воевал…. Принесли копейки, а потом последнее отняли за пребывание в реанимации смертельно больной жены. Для нынешних политиков – День Победы – День Пиара, - «Голосуй, а то проиграешь!.. За кого?.. За Него!... Он – вершитель судеб человеческих, в том числе и русских. А сколько их было тогда – наций и народностей, участвующих в войне – 100 – 150?.. И все – советские люди! Что же теперь?.. Некоторые – уже изгои?.. Забвение?.. Наше время истекло, закончилось?.. Пропало, как сквозь землю провалилось?..
…Иваныч возвратился с чайником. Присел, поглядывая на меня, рассматривающего фотографии.
- Связист?
- В гаубичной артиллерии.
- Досталось?
- Пришлось...
- Сейчас многое уже пересматривается, переписывается… и у нас, и особенно, за рубежом. Мол напрасно воевали. Гитлер всем русским хорошую бы жизнь дал!
- Я эту басню еще в войну слыхал. В окопах читал, с самолета фриц листовки разбрасывал … - со злостью махнул рукой Иваныч. – Песня старая!..
- Для кого как,.. на Западе молодежь считает, что Америка победила фашистов. О Советском Союзе и Красной Армии – ни слова, ни звука..
- Зато о коммунистах помнят!.. – улыбнулся Иваныч. – Вот как Советская власть напугала всех. До сих пор боятся. Придут, мол, отнимут собственность… да и в Сибирь на лесоповал…
- Затмение, Иваныч, пришло затмение к людям… Все советское, и всё русское отвергается, забывается, уничтожается… И ты, Иваныч, в окопах не сидел и дорожную грязь не месил. А если и сидел, и месил, то это по глупости, несознательным был – «совок, коммуняка»….
- Это уж точно! Ты говоришь – как по телеку.. – согласился он. – А я горжусь, что коммунистом был, в партию вступил на фронте, перед Курским сражением. Ух! Какая злость была на Гитлера!.. Чувствовал, что войне поворот будет. После Сталинграда - другого быть не могло. Да и скорее хотелось до Берлина дойти, товарищей по взводу звал за собой… Правда, они и сами не хуже меня думали и воевали…
- Знаешь, а как хорошо всё происходящее понимали русские 150 лет назад. Помнишь, у Пушкина:
Не верю чести игрока,
Не верю я француза дружбе,
Любви к России поляка
И бескорыстью немца в службе.
…А теперь у нас свой «лучший немец»,свой «милый друг американцев». Продаёмся со всеми российскими богатствами, о народе – не думаем. Крохи бросают, а шуму, а трезвону… И в этом году добавили пенсию на килограмм колбасы, - утешайтесь мол, братцы и сестры, и возрадуйтесь…
- А я… - мечтательно и многозначительно заговорил Иваныч. - до сих пор храню газету «Правда» за май 1945 года, в Кенигсберге она мне досталась от командира дивизии подполковника Коробейникова, Обращение Сталина к народу, - Иваныч полез за рамку с фотографиями. Вытащил плоский газетный сверток. Стряхивая пыль развернул, начал читать: « Три года назад Гитлер всена-родно заявил, что в его задачи входит расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей. Он прямо заявил: «Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться»… Ну?.. Как тебе это?.. Дальше читать?..
- Так и получилось сегодня…. как говорил Гитлер… - подтвердил я. – Прямо – один к одному, товарищ гвардии связист. – Наши предатели постарались…
Молчим, прихлебываем чай. Раздумываем. За окном уже не так ухает. Гроза, похоже, уходит на восток. Но слышно, как ещё шумит дождь.
- А ты помнишь, чем закончил Иуда?.. – прервал молчание я, вспомнив библейскую мифологию.
- Библию не читаю!.. – бросил, не глядя на меня.
- Напрасно, там много интересного. Так вот, Иуда утром на другой день, то есть в пятницу пошёл к первосвященникам и старейшинам и бросил им тридцать Серебренников их, говоря:
«согрешил я, предав кровь невинную»…
Иваныч медленно поднял руки, как будто останавливая меня от пересказа библейского сюжета:
- Скажи, тебе приятно смотреть на нынешних «верующих», был безбожник, а теперь стоит в церкви со свечкой в руке, крестится – лживо, противно, не православному всё это. Ведь Бог должен
быть в душе, в сердце, а не на показ, как в театре!
- Подожди, послушай, что ответили Иуде: «что нам до этого; смотри сам». То есть, сам натворил, сам и отвечай за свои дела. Но Иуда не захртел смиренно покаяться в молитве, и слезах перед Богом. Он бросил серебренники… пошел и удавился.
- Не надейся… - улыбается Иваныч. – Наши Иуды и не подумают вешаться.
- Ну, да!.. А вот слушай дальше. А первосвященники, глядя на серебренники, сказали: - «непозволительно положить эти деньги в церковную сокровищницу, потому что это цена крови». Ты понял?... нет, ты понял?.. Цена крови!.. А-а-а?.. Не хотят руки марать!.. Как тебе притча-то!.. Тогда первосвященники купили на эти деньги землю у одного горшечника для погребения странников и похоронили Иуду.
Иванович зло посмотрел на меня.
- А у нас, знаешь, какие торжества закатывают предателям?..
- Слыхал!
- Выходит сам себе купил Иуда землю на погребение. Значит, ещё не пришёл судный день… нашим предателям.
- Думаешь?
- Ты только что сказал… так выходит по библии…
- А кто его знает. А вот что нам осталось с тобой мало времени – так это точно. Чувствую, не доживём мы до суда Господня!
- На это и рассчитывают наверху…. А ты что верующим стал… библию читаешь, в церковь ходишь?
- Психология людей меня интересует. Кто и за что продаётся!.. А вот ещё из библии, послушай…
- Да, хватит тебе. Меня это раздражает!.. Где сегодня справедливость, у каких богов, каких правителей?..
- Ты ждёшь справедливости? Так вот слушай. Понтий Пилат и царь Ирод, тогда тоже «умыли руки» - казнили Христа ведь не они, а они только разрешили сделать это, народ требовал – «распни». Вот тебе и библия! Распни его! А ты знаешь, что ответил Иисус Пилату?..
- Ну, хватит тебе!..
- Иисус тогда сказал, что «больше греха на том, кто предал меня тебе…»
- Ну, и что?.. Выходит, виновных нет? И опять – аллилуя хитрым и коварным, сильным и безжалостным? – переспросил Иваныч.
- Выходит так… Всё именем народа! Или именем революции или демократии!
- А нам остаётся одно – просто покинуть этот мир?.. – грустно спросил Иваныч. – И это справедливость?
- Какая справедливость? О чём ты говоришь? Извини, вот ещё интересная байка. Якобы недавно в Египте нашли папирусы – евангелие от Иуды. Да, да от Иуды! В нём он говорит, что не виноват, а предать Иисуса якобы попросил его… сам Иисус Христос.
Иваныч в сердцах хлопнул себя по колену и уставился на меня удивленными глазами:
- Ты же говорил, Иуда на другой день повесился!
- Да, он якобы написал евангелие ещё до предательства. Словом, выполнял волю Божью!.. А, как тебе?.. Выходит, предать свою совесть, как Иуда, и предать народ, ближних своих… Всё – простится!... Всё – по воле Божей!
- А как же мораль, этика, нравственность? – недоумевает Иваныч.
- А как хочешь, так и понимай! Твоё право!..
- Врёшь?.. Это же по-людски!
- А где сейчас по-людски, покажи!
Мы молчим, раздумываем. Внезапно перед самым окном снова ярко блеснуло, осветив комнату, и глухо несколько раз ударило. Опять полил дождь. Гроза вернулась. «По кругу ходит – пока не растратит всю энергию»
Иваныч молча полез в стол, достал банку с вареньем.
- Прошлогоднее, Наталья готовила!
- Подсладим разговор?..
- Да, уж горечи ты наговорил.
- Наговорил?.. Но, Иваеыч, есть и довольные сегодняшней жизнью. Обычные люди. Уже приспособились. Что-то продают, покупают, возят, перевозят – деньги добывают, живут!.. Говорят, лучше сейчас, чем было при советской власти. Не надо спешить на работу, что заработал – всё моё! Сам себе – хозяин!
- Вот так и всю жизнь провозят. Ты читал Бунина «Деревня»?.. Или Лескова «Юдоль»? И их дети будут делать тоже самое. А образование, культура, искусство – останутся в стороне… И тогда зачем живёт человек?.. Ради денег?... – отозвался уже из кухни Иваныч. В тюрьме – тоже вроде жив, но делай, что велят. А тут сам себя человек в тюрьму загнал, ограничил свои возможности, свою жизнь. Так и в Бухенвальде выживали. Сосед рассказывал. Там тоже немцы устроили самоуправление, демократию. Даже оркестр играл Кому первому в печь!.. – Иваныч принёс горячий чайник.
- Как посмотреть! Если люди довольны, Бухенвальд их устраивает. Если им претило работать в коллективе; колхозный строй не принимали, боролись с ним, а уж нынешняя власть – и тем более. Они ведь так и встретили перестройку, - согласился я с Иванычем. – и пошли за ней. Мы счтаем их предателями, а они себя – чуть ли не спасителями Отечества. Всё повторяется, всё по кругу идёт!
- Но у меня остаётся одно: не соглашаться, и сказать своё слово, высказать мнение в адрес новой власти, её политики, экономики. Теперь, говорят, что всё «свершилось», и надо принимать всё как есть, жить дальше, налаживать каждому своё дело на буржуазно – капиталистической основе… Думаю, это от лукавого. Собственность – решает судьбы людей, а у большинства – собственности – то и нет У тебя металлургический завод в Норильске есть?.. – вдруг резко спросил он у меня.
- Да от куда? – Иваныч. – Ты что?..
- Так вот я и не согласен с действиями властей – они с каждым годом ухудшают жизнь большинства людей, и улучшают жизнь тех, кто успел прихватить кусок пожирнее. Осталось всё по-прежнему – и богатые и бедные!.. – прямо настаивал на своём Иваныч, не давая мне вставить слово.
За окном - вроде тише. Гроза как будто уходила.
- Литература, театр, писатели, поэты всегда шли впереди и показывали дорогу людям «куда плыть». Нацеливали общество на решение острейших жизненных проблем, сочувствовали простому народу, бедным. Обратись к Пушкину, Лермонтову, Достоевскому, Толстому, Тургеневу, Горькому. Какие мысли, какие прогнозы! Они смотрели вперёд на века! А сейчас? Кто герои нашего времени? Милиционеры, киллеры, «крутые» бизнесмены, банкиры, сексуально распущенные люди, гомосексуалисты. – поддержал я его.
Вдруг совсем рядом ударил такой сильный разряд молнии, что всё затрещало и будто искры рассыпались вокруг. Люстра погасла.
- Ну, вот, и договорились, аж Бога рассердили! – пробурчал Иваныч, и, пощелкал несколько раз выключателем, видно, ожидая, что свет вот, вот включат…
Свет не давали, в комнате темно, но предметы различит можно. Я молчу. Уж очень больную тему затронул Иваныч. «Зачем мы с ним жили, трудились, страдали ради чего? Что-то успели сделать для себя, для родных, для будущего страны? Или всё будет предано забвению?..»
- Погляжу!.. Наверное, в транчформатор ударило? – Иваныч осторожно, чтобы в темноте не натолкнуться на мебель, пошёл в коридор.
Я молча направился за ним. Дождь ещё капал, на темном небе проглядывали светлые прожилины – тучи истощились, ждать дождя от них больше не придётся. Над селом висел дождевой туман. В окнах домов света не было, как в войну и послевоенные годы. В центре села, между угадываемых в темноте контуров здания двухэтажного магазина м старинного храма, с чуть заметным просветлением купола с крестом, горело факелом и сильно дымило, наверное, масло трансформатор.
- Теперь недели три не будет света. – Иваныч, протянул вперёд ладони, пытаясь определить силу дождя.
- Перестаёт, вроде.
- Закурить есть? – повернулся ко мне.
Я подал сигареты. Он взял одну, помял её пальцами и посмотрел на меня, прося огня. Спички
Остались в комнате и я молчал. Иваныч, подержав сигарету в руке, пристроил её за ухо:
- Будем ложиться? Уже поздно, скоро светать начнёт!
- Давай, поспим немного. – согласился я.
Вошли в комнату. Глаза привыкли к темноте и всё было видно. Наверное, наступал рассвет.
- Тебе на диване. Возьми подушку.
- Спасибо!.. Выйду во двор…
- Давай!.. – буркнул Иваныч.
Дождь перестал. Срывались отдельные капли. Село спало – ни дымка над трубами, ни огонька в окнах. Ровный, спокойный факел горящего трансформатора светился в темно-синей мгле
заканчивающейся ночи.
«Почему у нас постоянно что-то горит, взрывается, рушится, тонет, ломается? Сами разрушаем построенное, важное, ценное и строим заново!.. Сколько же можно? Сколько напрасно теряется сил и времени. Только я помню: разбили в войну дом деда, флигель отца, после войны времянки построили, потом – перестроили всё на более капитальное… И так по всей Руси!.. Первая мировая война – разруха, голод, и холод. Потом гражданская – тоже самое, в колоссальнейшем напряжении восстановили. Великая Отечественная – заново отстроили почти половину страны… Перестройка – и опять слом, откат, погром – беспощадный, криминальный, как реванш за социализм. Отказ от всего того, что было создано за семь десятилетий: и заводы и фабрики, и колхозы и совхозы, и оборонная промышленность – самолёты, подлодки, тракторы… Всё пустили в металлом!.. А для кого всё строилось, делалось?.. Для человека, для страны!.. И вот тебе!... Всё не так делалось!?. Теперь либералы бьют себя в грудь: «мы строим, что нужно; добиваемся того, что у «коммуняк» было не так… не правильно они всё делали, они – враги народа!.. А кому нужна разруха?.. Только недругам!..
Иваныч спал, похрапывая. Я положил подушку под голову, лёг на жестком, деревянном диване, обтянутым коричневой тканью. Закрыл глаза, но сон не шёл. Вспомнилось, в летние каникулы, кажется, после девятого класса мы с приятелем подрабатывали на железной дороге, а проектно-изыскательной группе, которая готовила документацию на постройку железнодорожных путей, перронов, пакгаузов… А мы, подростки, «помощники» инженеров целый день бегали по снимаемой местности с нивелирной рейкой. Ночевали, где придётся: у путевой насыпи, в стогу сена или в комнате отдыха паровозных и вагонных бригад. Лето, тепло. Однажды вели съёмку на станции Замчалово. Расположились на ночь на скамейках в небольшом помещении, где продавались билеты на поезд. Конец августа, спать на земле – уже роса, да и прохладно. Рано утром меня разбудил шум, ожидая рабочего поезда, люди разговаривали, шутили, смеялись, но с деревянных скамеек нас не сгоняли.
- Что за люди? – спросил строгий мужской голос у кассира.
- Наши, обгонный путь проектируют. – ответили из кассы.
- Что с большой линейкой бегают?
- Да! На дворе – сыро, вот тут и расположились!
- Пусть поспят, постоишь, не барин!.. – вмешался в разговор женский голос.
Потом, сквозь сон, я слышал: как все заспешили к подходящему поезду и в комнате стало тихо, как будто некого и не было. Я открыл глаза: уже светало, несколько сонливых мух ползало по деревянному дивану с резьбой на спинке и надписью посередине «МПС». «Какое уважение, какое доверие к рабочему человеку! Значит и ко мне, шестнадцатилетнему парню!» - подумалось тогда, гордому за такую оценку моего труда старшим поколением. Но так младенчески хотелось спать, что я провалился в сон и спал на жестком диване, как на пуховой перине.
…А сегодня заснуть не удавалось. В конце концов я поднялся и вышел на крыльцо. Уже светло. На земле лужи; деревья, трава – влажные от дождя. Запахи чистоты, свежести. Безветрие. Небо чистое без облаков, только на горизонте немного мглистое, сероватое, в легкой дымке… Солнце ещё за горизонтом, но чувствуется, вот, вот поднимется из-за него. И действительно, чёткий багряный диск его показался неожиданно!.. Спокойный, не раскаленный, как из печи… Он мирно всплыл и тут же погрузился как будто в морскую пучину серо-розового тумана… Через несколько мгновений, уже побелевший, порозовевший он встал на небосводе и послал свои ещё холодные, но ласковый лучи…
Родился новый земной день – день радости и печали человеческой…