Снег летит, кружит время метель,
Нам с землей белая канитель.
По весне ливни кинутся в бой,
С ними я возвращаюсь домой
Группа Алиса «Веретено»
Сегодня был особенный день. Руководитель кружка остался, наконец-то, доволен и разрешил ещё до выставки показать поделку родителям. Не удивительно, что Андрюшке так не терпелось поскорее попасть домой. Он даже слегка подпрыгивал, надеясь тем самым ускорить движение автобуса, который на каждой остановке плавно останавливался, то и дело поскальзывая по накопившемуся на дорогах снегу, невероятно медленно ворочал дверьми, и вновь плавно трогался. Хоть он и не пропустил бы свою остановку даже с закрытыми глазами, Андрюшка всё же впустил в автобус окружающий мир, растопив своим жарким дыханием небольшой глазок в одном из вытянутых окон автобусной двери.
Каждый раз, когда двери открывались, Андрюшке приходилось выскакивать из автобуса, выпуская по несколько человек, которым почему-то нужно было выходить на каждой остановке, пропускал входящих, и вновь занимал освободившийся плацдарм. Бабка-кондукторша уже несколько раз пыталась Андрюшку отогнать, но так и не смогла вынести его умоляющих взглядов и каких-то невнятных отговорок-обещаний, что позволяло ему оставаться на отвоёванном участке, искренней благодарностью улыбаясь очередному бессильному взмаху кондукторской руки.
Двери закрывались, а Андрюшка вновь повисал на них, то дышал в свой глазок, то упирался в него варежкой и что есть сил тёр. Добившись же ясности, смотрел на мельтешение знакомых зданий, каких-то аллей, заборов иногда встречающихся старых частных домов, будто надеясь, что вся эта вереница таких бесполезных строений, отделяющих его от дома, решит в одночасье всё же уступить и подвинется, пропуская автобус прямёхонько к Андрюшкиной остановке. Но вереница, стоя на своём, тянулась бесконечно медленно.
В конце концов, Андрюшкины прыжочки и переминания с ноги на ногу одержали верх, и юный умелец, с видом настолько торжествующим, что позавидовал бы даже Суворов при взятии Измаила, спрыгнул с лесенки, ловким движением чуть прокатился по снегу, и, выдавив из улыбающихся глаз кондукторши слезу умиления, ринулся домой демонстрировать родителям своё первое произведение самого настоящего искусства.
Руки Петра тряслись. Он обязательно сейчас должен открыть глаза, ну, давай же, ну! Не решаясь коснуться мальчонки, кренделем лежащего в сугробе, Пётр то и дело протягивал руки к его голове, подбородком упирающейся в грудную клетку, и снова их опускал. Со стороны это выглядело так, будто средних лет, почему-то в строгом костюме вместо пальто или тулупа, мужчина пытается продемонстрировать лежащему в сугробе мальчику свои блестящие запонки.
– Надо его прямо положить, – послышался голос из моментально собравшейся толпы. К эпицентру пробивался худощавый усатый мужчина в свитере, Петру почему-то сразу стало понятно, что это тот таксист, который ехал позади него.
– А если у него шея сломана? Мы сместим позвонки, и потом он не сможет ходить! – с паникой в голосе аргументировал Пётр.
– Мужик, если мы его сейчас не развернем, он задохнется, или кровоизлияние получит, тогда все смещения ему будут уже до лампочки! – ревел таксист уже прямо в лицо Петру, отстраняя его.
Через несколько мгновений мальчик лежал на сугробе, явно дышал, но совершенно не двигался.
– «Скорую» надо, – заключил таксист, отправляясь к своей машине.
Тут, до смерти перепугав Петра, мальчик подскочил, и с трудом держа равновесие, принялся плаксиво кричать:
– Где она? Её забрали? – глядя на Петра – Куда побежал тот, который её забрал?
Затем, повертев головой, мальчик кинулся в сторону, упал и прополз несколько метров на четвереньках, схватил какую-то синюю штуковину, снова подскочил и пустился бежать. Ошарашенный Пётр, ища инструкций, повернулся в сторону такси, перед которым стоял водитель. Тот, ткнув с улыбкой на губах в сторону мальчишки, сказал:
– Его обязательно в больницу сейчас, на сотрясение проверить.
Пётр, беспрестанно поскальзываясь на своих деловых лаковых туфлях, побежал вслед за мальцом. Выслушав в лифте какие-то невнятные плаксивые заверения про «больше не буду!» и «дяденька не надо!», Пётр проследовал с испуганным Андрюшкой к дверям его квартиры, где и объяснил происшествие открывшему дверь, явно пьющему мужчине в поношенном трико, колени которого стремились упокоиться на полу.
– Так что вот, – закончил свой рассказ Пётр. – Он там, кстати, пальтецо свое порвал, я тут отчасти виноват, вот, это на обновку, и врачу его обязательно покажите, тут хватит. – С этими словами Пётр вложил в руку до сих пор столбом стоящего мужика тоненькую пачку денег, раза в три превышающую зарплату последнего, которую ему и получать-то приходилось последний раз в позапрошлом месяце, развернулся и, попрощавшись, отправился прочь.
Ещё раз взвесив по дороге свою епитимию, Пётр нашёл её достаточной, чтобы заткнуть совесть, которая с укоризной ворчала, что к врачу пацана никто не повезёт, а уж обновки ему и подавно не видать.
Будто боясь, что впечатление Петра от этого ещё подмосковного, но уже столь безнадежно провинциального городка сложится недостаточно гадким, недалеко от упершегося в сугроб и жалобно мигающего аварийными сигналами Мерседеса уже поджидали двое охотников в синей форме ДПС. Словно не решаясь добить, они нарезали круги вокруг диковинного зверя, попавшегося в хоть и не принадлежащую им, но всё же ловушку.